 Г.В. Длужневская, Д.Г. Савинов
Памятники древности на дне Тувинского моря.
// СПб: ИИМК РАН — СПбГУ, 2007.198 с. ISBN 978-5-98683-068-1
(открыть заставку в новом окне)
Глава V. Культуры и этносы раннего средневековья.
1. Древние тюрки. — 120
1. Древние тюрки. (Д.Г. Савинов)
С середины VI до середины VIII в. (пользуясь абсолютными датами исторической хронологии — с 552 по 745 г.) территория Тувы входила в состав Первого и Второго тюркского каганатов. Древнетюркские каганаты — крупнейшие этнополитические образования эпохи раннего средневековья, включавшие территории Центральной Азии и Южной Сибири, Средней Азии и Казахстана, а в определённые периоды истории значительно более обширные пространства, вплоть до Северного Кавказа и Боспора. Столица Древнетюркских каганатов традиционно находилась в Северной Монголии на р. Орхоне, где в 1889 г. в урочище Кошо-Цайдам Н.М. Ядринцевым были открыты некрополь тюркских каганов и памятники древнетюркской рунической письменности, составившие, вместе с текстами китайских хроник, важнейший источник для изучения истории и культуры древних тюрков (Кляшторный, 1964; Кляшторный, Савинов, 2005. С. 73-110, 203-246).
Тува находилась в непосредственной близости от «эпицентра» сложения древнетюркской государственности, что не могло не отразиться на культурогенезе местных племён. Через территорию Тувы проходили маршруты завоевательных походов тюркских каганов, направленных против народов Южной Сибири и сопредельных областей. Так, как уже говорилось, знаменитому походу тюрков Второго каганата через Западные Саяны в 711 г. предшествовал захват территории Тувы, где жили чики и азы, войско которых было разбито при Орпене. По мнению Н.А. Сердобова, это первое упоминание поселка Урбюн (Сердобов, 1971. С. 50-51). Если предположение Н.А. Сердобова верно, то Орпен-Урбюн — один из древнейших топонимов Центральной Азии, обозначавший местность у начала Саянской «трубы» Енисея, где расположены святилище с изображением Будды, могильник Урбюн III и многие другие археологические памятники, ныне — через тысячу с
(120/121)
лишним лет после первого упоминания! — оказавшиеся на дне Тувинского моря.
Согласно периодизации С.Г. Кляшторного, появление тюрков Ашина в горах Монгольского Алтая относится к середине V в. (алтайский период — 460-552 гг.), когда они попадают под власть жуаньжуаней (Кляшторный, 1965). К этому времени в Южной Туве относится самое раннее из всех известных погребений с конём, впущенное в курган Улуг-Хорум (Грач В.А., 1982. С. 156-164). Положение погребённого обычно для памятников этого типа — вытянуто на спине, головой на восток; конь отделён от основного захоронения вертикально поставленной плитой. Сопроводительный инвентарь составляют наконечники стрел, удила, подпружная пряжка и два железных стремени. По своей форме и характеру орнаментации — овальные, со спрямлённой подножкой и высокой невыделенной пластиной, покрытой орнаментом в виде вдавленных треугольников — стремена из Улуг-Хорума находят ближайшие прототипы в датированных комплексах Кореи и Японии, по которым датировка улуг-хорумского захоронения определяется концом V — серединой VI в. (Грач В.А., 1982. С. 163).
К периоду Первого тюркского каганата (VI-VII вв.) А.Д. Грач относил несколько погребений с остатками трупосожжений в кольцевых выкладках в Южной Туве, рядом с которыми находились четырёхугольные оградки с вертикальными стелами (Грач, 1968). Основанием для этого послужило описание погребального обряда древних тюрков в китайской династийной хронике Таншу, которое, в виду важности этого сообщения, следует привести полностью: «В избранный день берут лошадь, на которой покойник ездил, и вещи, которые он употреблял, вместе с покойником сжигают... В здании, построенном при могиле, ставят нарисованный облик покойного и описание сражений, в которых он находился в продолжении жизни. Обыкновенно, если он убил одного человека, то ставят один камень. У иных число таких камней простирается до ста и даже до тысячи» (Бичурин, 1950. С. 230). В этом описании с данными археологии совпадает почти всё («здание» — древнетюркская оградка; «нарисованный облик покойного» — каменное изваяние; «описание сражений» — надписи-эпитафии типа кошоцайдамских; использование лошади в погребальном обряде и ряды вертикально установленных камней-балбалов), кроме обычая сожжения покойника и его коня. Таких древнетюркских погребений, относящихся к периоду Первого тюркского каганата, до сих пор не обнаружено,
(121/122)
что значительно ограничивает возможности изучения культуры этого периода 15. [сноска: 15 Попытки объяснения этого уже предпринимались неоднократно (подробнее об этом см.: Савинов, 1973а; Трифонов, 1973); однако решение вопроса остаётся открытым до получения каких-то новых, в первую очередь, вещественных материалов.]
К сожалению, ни в одной из раскопанных А.Д. Грачом выкладок не было найдено никаких предметов сопроводительного инвентаря, позволяющих достоверно судить о времени их создания. Тем не менее, по изображению горного козла на одной из стел и руноподобным знакам, относящимся, по мнению И.А. Батманова, к проторунической письменности, памятник был определён А.Д. Грачом как ранние тюркские сожжения и датирован VI-VII вв. Такого же рода погребения с остатками сожжения в кольцевой выкладке рядом с четырёхугольной оградкой, правда, без стелы, были раскопаны Ю.И. Трифоновым в Центральной Туве. Имеют ли они какое-то отношение к позднекокэльской (шурмакской) группе памятников или к появлению ранних тюрков в Туве — сказать трудно.
Одним из важнейших компонентов культурного наследия древнетюркской эпохи (вторая половина VI — начало XI в.) является сложившийся в период господства Древнетюркских каганатов культурный комплекс, развитие и адаптация которого к местным традициям определяют ведущие процессы культурогенеза на протяжении всей второй половины I тыс. н.э. Древнетюркский культурный комплекс, хронологические и территориальные рамки распространения которого были впервые определены А.Д. Грачом (Грач, 1966), включает в себя, в качестве основных элементов, обряд погребения с конём, древнетюркские оградки с установленными около них каменными изваяниями и рядами камней-балбалов, определённые виды наскальных изображений (тамгообразные фигуры горных козлов и различного рода сюжетные композиции), памятники рунической письменности, определённый набор предметов материальной культуры, в первую очередь, предметов снаряжения кочевника-воина и верхового коня.
Проблемы периодизации памятников древнетюркского времени рассматривались на материалах Горного Алтая и Тувы А.А. Гавриловой, детально проанализировавшей один из наиболее известных памятников — могильник Кудыргэ на Горном Алтае. Ею была предложена следующая классификация раннесредневековых алтайских погребений: кудыргинский тип (VI-VII вв.), катандинский тип (VII-VIII вв.). сросткин-
(122/123)
ский тип (VIII-X вв.) (Гаврилова, 1965). Одновременно близкую по структуре периодизацию, но уже с выделением не типов памятников, а этапов их развития, на тувинских материалах предложил С.И. Вайнштейн: ишкинский этап (VI-VII вв.), ак-туругский этап (VII-VIII вв.), кара-чогинский этап (VIII — первая половина X в.) (Вайнштейн, 1966а; 1966б. С. 329-330). Нетрудно заметить, что выделенные этапы, по А.А. Гавриловой и С.И. Вайнштейну — кудыргинский и ишкинский, VI-VII вв.; катандинский и ак-туругский, VII-VIII вв. — совпадают, что подтверждает действительность такого деления.
Памятников сросткинского типа (или культуры) в Туве нет. Выделение кара-чогинского этапа, по С.И. Вайнштейну, существенно отличается в том отношении, что для его обоснования впервые были привлечены материалы из датированных памятников киданей (династия Восточное Ляо). В дальнейшем это нашло развитие в исследованиях Г.В. Длужневской по хронологии памятников енисейских кыргызов (Длужневская, 1985а, 1990 и др.). В работе Д.Г. Савинова 1982 года была выделена культура алтае-телеских тюрков (Савинов, 1982) и определены признаки туэктинского этапа ее развития (VIII-IX вв.), соответствующего периоду господства Уйгурского каганата. В такой последовательности выделенные этапы — кудыргинский, VI-VII вв., катандинский, VII-VIII вв., туэктинский, VIII-IX вв., кара-чогинский, IX-X вв. — соответствующие периодам господства крупнейших государственных образований, наиболее точно отражают развитие древнетюркской культурной традиции, представленной в археологических памятниках Тувы. Анализ найденных в них многочисленных вещественных материалов дан в работах А.Д. Грача (Грач, 1960; 1960а); С.И. Вайнштейна (Вайнштейн, 1966а; 1966б); Л.Р. Кызласова (Кызласов, 1969; 1979); Д.Г. Савинова (Савинов, 1984); Б.Б. Овчинниковой (Овчинникова, 1990).
Первые раскопки курганов древнетюркского времени в Центральной Туве были осуществлены С.А. Теплоуховым в 1926-1927 гг. в степи Улуг-Хову на правом берегу р. Хемчик, на горе Бай-Даг и в могильнике Чааты II в районе расположения Шагонарских городищ. Полные данные об этих раскопках и материалы опубликованы Л.Р. Кызласовым (Кызласов, 1969. С. 132-136, 188-189; рис. 92-95, 144-147). Курганы из Улуг-Хову и у горы Бай-Даг были датированы Л.Р. Кызласовым VII-VIII вв.; древнетюркские курганы в могильнике Чааты II, расположенные рядом с земляными курганами, считающимися уйгурскими, VIII-IX вв. При этом Л.Р. Кызласов отметил, что «такое их расположение, вероятно, подтверждает не только одновременность захоронений,
(123/124)
но и тесные взаимоотношения уйгуров с этнической группой продолжавших проживать в Туве тюрок-тугю» (Кызласов, 1979. С. 188).
В 1957 г. в долине р. Чаа-Холь у пос. Ак-Туруг С.И. Вайнштейн раскопал два древнетюркских погребения с конём, датированные им VII-VIII вв., ак-туругский этап (Вайнштейн, 1958. С. 219-221, табл. IV). При этом С.И. Вайнштейн подчеркнул, что «в дальнейшем нужно значительно расширить изучение памятников древних тюрок Тувы. Это тем более необходимо, что в древнетюркское время на территории Тувы складывается культура племён, положивших начало тувинскому этногенезу» (Вайнштейн, 1958. С. 233). В эти же, 50-е гг. шло пополнение источников и по другим районам Тувы. Серию ярких и своеобразных памятников, относящихся к разным этапам древнетюркской культуры, в том числе известное погребение с «зеркалом Цинь Вана», раскопал А.Д. Грач на юге и юго-западе Тувы (Грач, 1960; 1960а). Семь курганов с остатками деревянных сёдел были исследованы С.И. Вайнштейном в 1959-1960 гг. на могильнике Кокэль (Вайнштейн, 1966б). В общей сложности число известных в Туве погребений с конём к началу 60-х гг. составляло около 30 объектов.
За период полевых исследований СТЭАН это количество увеличилось в два с половиной раза (45 раскопанных погребений). При этом все они происходят из одного сравнительно небольшого района, что позволяет, помимо хронологических определений, представить реальные историко-культурные процессы, происходившие в Центральной Туве в древнетюркское время. Сводка этих памятников сделана Б.Б. Овчинниковой (Овчинникова, 1990. С. 14-15). Первое обобщение данных материалов представлено в работе Г.В. Длужневской и Б.Б. Овчинниковой (Длужневская, Овчинникова, 1980. С. 79-85).
В период с 1965 по 1975 г. целенаправленные раскопки древнетюркских погребений с конём производил Ю.И. Трифонов, в результате чего была открыта серия неограбленных погребений (всего 16 курганов), которые можно считать эталонными для данного вида памятников 16. [сноска: 16 Краткую информацию об этих раскопках см. в сборнике «Археологические открытия в СССР» за эти годы.] Полученные материалы, большей частью неопубликованные, должны были лечь в основу обобщающей работы, к сожалению, оставшейся не завершённой 17. [сноска: 17 Об Ю.И. Трифонове см.: Длужневская Г.В. , Савинов Д.Г. Археолог Юрий Иванович Трифонов // В кн. «Памятники древнетюркской культуры в Саяно-Алтае и Центральной Азии». Новосибирск, 2000. С. 203-209.] Впервые применённая на памятниках этого времени методика
(124/125)
разборки наземных сооружений позволила выявить конструктивные особенности раскопанных курганов (Трифонов, 1975). Особое внимание Ю.И. Трифонов уделял деталям погребального обряда, свидетельствующих о возможности выделения локальных групп памятников, имеющих, по его мнению, конкретное этническое содержание. Материальный комплекс исследованных курганов отличается двумя особенностями: во-первых, в нём содержатся наиболее представительные серии вещей (наконечники стрел, предметы конского снаряжения, детали поясных наборов и т.д.); во-вторых, он включает такие уникальные находки, как деревянные остовы сёдел (типа кокэльских), берестяные колчаны, остатки китайских шёлковых тканей, имеющих исключительно важное значение для изучения тюркского культурогенеза.
Погребений периода Первого тюркского каганата среди изученных Ю.И. Трифоновым курганов, по-видимому, нет. Единственное захоронение, которое наводит на размышления по этому поводу — детское погребение в каменном ящике на могильнике Аргалыкты VIII (кург. 2). Найденные здесь вещи (петельчатые стремена, роговые изогнутые двухдырчатые псалии, костяные подпружные пряжки и блок) типологически сопоставимы с кудыргинскими, но по всем другим признакам данное погребение не отличается от остальных (взрослых) погребений, раскопанных на могильнике Аргалыкты (Трифонов, 1971. Рис. 5). Поэтому более ранняя датировка этого единичного захоронения остается проблематичной. Однако относить такие погребения с конём (Аргалыкты VIII, кург. 2; IX, кург. 1) к IX-X вв., как это предлагает Л.Р. Кызласов (Кызласов, 1979. С. 139), нет никаких оснований.
Раскопанные Ю.И. Трифоновым погребения с конём древнетюркского времени на могильниках Аргалыкты (8 курганов) и Кара-Тал (5 курганов), отличаясь в деталях, характеризуются значительным единообразием погребального обряда и сопроводительного инвентаря. Это подкурганные захоронения с конём; положение погребённых — вытянуто на спине, головой на восток или северо-восток. Сопровождающие захоронения коня (или, в социально ранжированных погребениях, двух коней) располагаются в южной половине могильной ямы, на приступке и обычно отделены стенкой из вертикально вкопанных каменных плит. Ориентировка коней, по отношению к человеку, как правило, обратная (головой на запад). Здесь же находились кости барана (остатки заупокойной пищи).
В могильнике Аргалыкты большинство погребений — мужские (возраст захороненных — 30-40 и 50-60 лет), хорошо оснащенные
(125/126)
предметами вооружения и снаряжения верхового коня. Наиболее интересные и характерные находки: берестяные колчаны с «карманом» и всеми деталями для крепления, в которых находилось от 7 до 10 трёхпёрых наконечников стрел с костяными насадами-«свистунками»; срединные и концевые накладки лука (в одном случае — Аргалыкты I, кург. 1 — удалось установить длину деревянной кибити лука — 1,25 м); поясные бляхи-оправы, гладкие и с растительным орнаментом, в том числе с фестончатым краем; остатки шёлковых тканей, китайские монеты «кайюань-тунбао». Из бытовых предметов найдены ножи, тесла, кресала, деревянные приборы для добывания огня и сосуды с ручкой. Из предметов конского снаряжения: деревянные остовы сёдел, стремена с петельчатой и пластинчатой дужками, удила с «8»-видными псалиями, тройники, уздечные бляшки и др. В Аргалыкты I, кург. 1 было две могильных ямы; в одной из них находился кенотаф с полным набором такого же сопроводительного инвентаря.
В могильнике Кара-Тал есть женские и детские погребения (все с сопровождающими конскими захоронениями и остатками мясной пищи). В Кара-Тал IV, кург. 6 был похоронен младенец, также в сопровождении лошади (!), но без разделительной стенки и только с одной подпружной пряжкой. Инвентарь женских погребений скромнее, чем мужских, но не отличается по категориям предметов. В большинстве как мужских, так и женских захоронений найдены серьги «со шпеньком» (салтовского типа).
Берестяным колчанам из центрально-тувинских погребений и камчатым шёлковым тканям посвящены отдельные статьи Ю.И. Трифонова (Трифонов, 1987; 1989, совм. с Е.И. Лубо-Лесниченко), но, к сожалению, в целом этот материал, предназначенный для I тома Трудов СТЭАН, остался неопубликованным. Рисунки некоторых вещей приведены в монографии Б.Б. Овчинниковой (Овчинникова, 1990). Датировка исследованных курганов определяется Ю.И. Трифоновым по комплексу предметов сопроводительного инвентаря VII-VIII вв., с чем можно полностью согласиться (катандинский этап, по алтайской периодизации). Кроме того, можно определенно сказать, что раскопанные Ю.И. Трифоновым погребения с конём на могильниках Аргалыкты и Кара-Тал относятся к одной этнической группе, обитавшей в этих местах в период господства Второго тюркского каганата.
Из других памятников подобного рода следует отметить могильники Дыттыг-Чарык-Аксы, на правом берегу р. Хемчик, в 20 км от устья — 3 кургана (раск. Ю.И. Трифонова, 1974 г.); Часкал II, в 5 км к востоку от
(126/127)
Шагонара — 1 курган (раск. А.М. Мандельштама, 1966 г.; планы этого погребения опубликованы в книге Б.Б. Овчинниковой — Овчинникова, 1990. Рис. 18); Каат-Ховак в Улуг-Хемском районе — 2 кургана (раск. Т.А. Шаровской). Серия погребений открыта на могильнике Аймырлыг; по данным Б.Б. Овчинниковой, на могильнике Аймырлыг III (Даг-Аразы) было раскопано 14 разнообразных захоронений с конём, в том числе погребения с подбоями, о которых будет сказано ниже (раск. Б.Б. Овчинниковой, 1973-1979 гг.).
Несколько отличается захоронение с конём на могильнике Хемчик-Бом III, кург. 3 — единственное погребение древнетюркского времени, обнаруженное в пределах Саянского каньона (Грач, Длужневская, 1972 [1973]). Погребение человека здесь находилось в западной половине ямы; положение вытянуто, но ноги слегка согнуты в коленях. Ориентировка — головой на ССВ. Инвентарь: два железных петельчатых стремени, двусоставные удила с одним костяным двухдырчатым псалием.
К VIII-IX вв. относится серебряный сосудик с рунической надписью (перевод: «Сорок благ»), происходящий из разрушенного погребения в предгорьях хребта Беделиг, у самого начала Саянской «трубы» (правый берег Енисея). Такие же сосудики с благопожелательными надписями найдены в алтайских погребениях Курая и Туэкты (туэктинский этап культуры алтае-телеских тюрков).
О двух памятниках, включающих стелы с изображениями, следует сказать особо. Один из них — курган на могильнике Улуг-Бюк II, рядом с которым находились поминальные выкладки и стела с тамгой в виде фигуры горного козла, одного из наиболее характерных символов периода Второго каганата (Длужневская, 1975). Другой — комплекс на могильнике Мугур-Саргол, включавший каменное изваяние в кольцевидной выкладке и курган с пристройкой, под которой находилось погребение мужчины с конём (Длужневская, 1979. С. 221). По всем составляющим его компонентам данный комплекс более всех остальных напоминает «классическое» описание древнетюркского погребального обряда, приведённое в письменных источниках, но без трупосожжения. Захоронение человека здесь находилось в подбое, закрытом вертикально поставленными камнями. Погребение было потревожено, но в разных местах найдены фрагменты берестяного колчана, срединные накладки лука, рукоятка камчи, железные наконечники стрел, обломки деревянного прибора для добывания огня и др. От уздечного убора коня сохранились обрывки ремней и серебряные полусферические бляшки. На основании этих находок, можно предполагать, что данное погребение с
(127/128)
установленным рядом изваянием принадлежало весьма привилегированному лицу. О самом изваянии будет сказано ниже.
Погребения в грунтовых ямах с подбоями на материалах средневековой части могильника Аймырлыг были выделены Б.Б. Овчинниковой в центрально-тувинский вариант погребений с конем VIII-IX вв. (туэктинский этап, по алтайской периодизации). Среди них по богатству сопроводительного инвентаря выделяется одно погребение в группе Аймырлыг III (Даг-Аразы), в котором найдено полное снаряжение воина: круглый деревянный щит, железный однолезвийный палаш с прямым перекрестием и берестяной колчан со стрелами (Овчинникова, 1982). В материалах из подбойных погребений в Туве прослеживаются как древнетюркские (алтае-телеские), так и предполагаемые уйгурские компоненты. Отразившиеся в них процессы аккультурации и этнической ассимиляции непременно должны были привести к образованию здесь смешанного населения. Судя по всему, это была довольно многочисленная и сильная военизированная группа населения, так как большинство из исследованных подбойных погребений принадлежит хорошо вооружённым воинам. «Ими могли быть люди, принадлежавшие к высшему военному составу, то есть занимавшие более высокое положение в определённой племенной группе» (Овчинникова, 1979. С. 65).
Приведённые материалы, объединяемые в целом в круг памятников, определяемых как «погребения с конём», позволяют представить характер культурно-исторических процессов, происходивших в Центральной Туве, следующим образом. Выделение памятников периода Первого тюркского каганата остается проблематичным. Не исключено, что они вообще здесь отсутствуют, что может свидетельствовать о более длительном, по крайней мере до VII в., существовании позднего этапа кокэльской культуры (шурмакский тип памятников). В середине VII в. Центральная Тува была заселена достаточно многочисленной группой кочевого населения, скорее всего, с территории Горного Алтая, с устойчивой древнетюркской традицией. При этом была освоена только левобережная часть бассейна Улуг-Хема, оказавшаяся в зоне затопления будущей Саяно-Шушенской ГЭС; на правобережье таких памятников нет. Это население продолжало жить здесь и в последующее время, пережив уйгурское и кыргызское завоевания. Были это чики или азы, или какие-то другие племена с древнетюркской культурной традицией — сказать трудно. В глубину Саянского каньона проникла какая-то очень небольшая часть данного населения, отличавшаяся своими специфическими особенностями. В период господства Уйгурского каганата (а про-
(128/129)
должалось оно 95 лет: с 745 по 840 г.) в Центральной Туве образовалось население со смешанной культурной традицией, скорее всего, обладавшее определенными социально-этническими привилегиями; типа военных факторий — поселений, необходимых для удержания вновь завоеванных территорий. Дальнейшая судьба этого населения неизвестна. Местное же, древнетюркское, население продолжало обитать здесь до конца I тыс. (кара-чогинский этап, по периодизации С.И. Вайнштейна).
Замечательное погребение X в., пока стоящее особняком среди всех остальных раннесредневековых памятников Тувы, было открыто Ю.И. Трифоновым в первый год работы экспедиции, в 1965 г. Это расположенное отдельно на могильном поле Аргалыкты подкурганное захоронение мужчины в возрасте свыше 60 лет с очень богатым и разнообразным инвентарём, в том числе великолепными деталями поясного набора (Аргалыкты I, кург. 11). Положение погребённого — вытянуто на спине, головой на юго-запад. Сопровождающего захоронения коня нет, но предметы конской упряжи были положены в ногах погребённого (Трифонов, 2000). Из найденных здесь вещей особое значение имеет ажурная бронзовая пластина (от сумочки-каптаргака?) с очень сложной композицией, составленной из фигур животных и мотивов растительного орнамента (Трифонов, 2000. Рис. IV). Это один из наиболее ярких памятников кара-чогинского этапа, последнего этапа развития древнетюркской культуры в Туве.
Приблизительно такую же картину представляют происходящие отсюда каменные изваяния, которых на самом деле известно очень немного, что, возможно, объясняется интенсивностью освоения этой части Центрально-Тувинской котловины уже в новое время. Л.Р. Кызласов опубликовал одно изваяние из г. Шагонара (Кызласов, 1979. Рис. 89, 2) и одно изваяние из находящегося поблизости от зоны водохранилища пос. Ак-Туруг (Кызласов, 1979. Рис. 90, 3). В монографии А.Д. Грача, посвященной древнетюркским изваяниям Тувы, приводятся данные о трёх изваяниях из этого района: одно из них было установлено неподалеку от дороги Шагонар-Аргузун, в степи Халба 18 [сноска: 18 В 1962 г. оно было вывезено в лагерь А.Д. Грача. В настоящее время находится в Тувинском Республиканском музее им. 60-ти Богатырей («Алдан-Маадыр»).]; два изваяния находились в долине р. Чааты, в 10 км к юго-востоку от Шагонара (Грач, 1961. С. 51-53, рис. 91-94). За исключением очень необычной фигуры из степи Халба, относящейся к уйгурскому периоду (с изображением сосуда в двух руках, тщательно проработанными волосами и лировидной подвес-
(129/130)
кой на поясе), остальные изваяния очень простые, без излишних «художественных особенностей», обычные для периода Второго тюркского каганата.
Новых изваяний за период работы СТЭАН открыто всего несколько. Имеются сведения о разбитом изваянии, найденном на могильнике Эйлиг-Хем, где в 1965 г. А.Д. Грачом был раскопан великолепный комплекс кыргызского времени; но найденное здесь изваяние, несомненно, с этим комплексом не связано 19. [сноска: 19 Данные Г.В. Длужневской. Дальнейшая судьба этого изваяния нам неизвестна.] Другое изваяние — из упоминавшегося выше комплекса на могильнике Мугур-Саргол. «Прочерченное на изваянии лицо человека напоминает личину на известном «кудыргинском валуне». На этой же грани стелы — три выгравированные фигуры лошади, соединённые с личиной протёртой полосой, с выстриженными зубцами гривами, выбитые фигура козла и знак в виде скифского котла» (Длужневская, 1979. С. 221). Приведённое описание крайне интересно. По всем признакам данное изображение соответствует выделенной нами группе раннетюркских каменных изваяний с «повествовательными сценами» (Кляшторный, Савинов, 2005. С. 209-212, рис. 6). (Ср. в летописном тексте — «нарисованный облик покойного и описание сражений, в которых он находился...»). В данном случае, как и на «кудыргинском валуне» и на столь же своеобразном изваянии из Хара-Яма в Северной Монголии, речь идёт о жертвоприношении лошадей, действительном или символическом, в контексте погребального ритуала для каких-то особым образом отличившихся лиц. Находка такого изваяния в одном из самых «закрытых» участков Центральной Тувы, возможно, отражает более глубинные, сохранившиеся здесь элементы идеологии древнетюркского общества.
Обычно сопутствующие каменным изваяниям древнетюркские оградки также исследованы только на левобережье в степной части зоны водохранилища. Из них наиболее полный комплекс представляют четыре расположенные в ряд (по линии север-юг) оградки с пристройками на могильнике Аймырлыг, которые Б.Б. Овчинникова выделяет в особый «аймырлыгский» тип (Овчинникова, 2005. Рис. 1). Однако, предположение Б.Б. Овчинниковой о соотнесённости каждой из оградок с расположенным поблизости погребением «с конём» вряд ли может быть принято: эти объекты не совпадают ни количественно, ни планиграфически. Оградок с рядами камней-балбалов в пределах зоны водохранилища не обнаружено.
(130/131)
Столь же немногочисленны происходящие из зоны затопления Саяно-Шушенской ГЭС наскальные изображения, которые можно было бы уверенно относить к древнетюркскому времени. Помимо упомянутых выше рисунков на каменных стелах (Мугур-Саргол и Улуг-Бюк II), это некоторые гравировки в ущелье Ортаа-Саргол на «дороге Чингиз-хана» (Дэвлет, 1982. Табл. 28-29), изображающие всадников и отдельных животных, выполненные в реалистической экспрессивной манере, хорошо известной по алтайским гравировкам древнетюркского времени. Может быть к этому времени следует относить отдельные выбитые на скалах фигуры горных козлов, но полной уверенности в этом нет. Резные изображения всадника и фантастического животного из Куйлуг-Хема (Дэвлет, Теребенин, 1973. Рис. 9, 10), очень схематичные, с вертикальной штриховкой туловища, похожие на прибайкальские (манхайские) изображения, скорее всего, относятся к более позднему (монгольскому?) времени. Такая «скудность» наскальных рисунков древнетюркского времени, на фоне огромного пласта петроглифов эпохи бронзы и скифского времени во всех местонахождениях Саянского каньона Енисея, странна и пока не имеет объяснения. Однако обращает на себя внимание, что в принципе это соответствует характеру распространения и других памятников древнетюркского времени — погребений с конём и каменных изваяний — и, следовательно, отражает какие-то внутренние закономерности, которые требуют дальнейшего изучения и осмысления.
|