Ю.И. Трифонов
Древнетюркская археология Тувы.
В истории кочевых и полукочевых племён Южной Сибири и Казахстана, Центральной и Средней Азии период древнетюркского времени (VI-X вв. н.э.) — узловой период, характеризующийся коренными сдвигами почти во всех областях общественной жизни. В эту эпоху происходит консолидация этнических группировок, оформление устойчивых этнических общностей, положивших начало образованию большинства современных тюркоязычных народов — киргизов, казахов, алтайцев, узбеков, хакасов, уйгуров, якутов, туркмен, тувинцев и др.
Однако в настоящий момент мы имеем возможность реконструировать лишь основные исторические процессы, протекавшие в Туве в VI-X вв., ввиду слабой разработанности многих вопросов, в частности вопросов происхождения и развития отдельных этнических группировок Тувы этого времени, этногеографии древнетюркских племён, культурно-экономического взаимодействия их между собой и с другими народами
В чем же причины подобного положения? Главная причина заключается в том, что данные вопросы истории Тувы теснейшим образом переплетены с аналогичными недостаточно полно разработанными проблемами древнетюркской истории вообще, исследователи которой не пришли к единому мнению не только в отношении тех или иных аспектов политических событий, социально-экономического строя или искусства древнетюркских племён, но и относительно самого понятия «древнетюркское время».
(112/113)
Одни учёные трактуют этот период как длительную и совершенно особую эпоху в истории тюркоязычных народов, в течение которой (VI — первая четверть X в. н.э.) не произошло в целом крупных этнокультурных изменений, а «смена одного каганата другим свелась в основном к смене политической гегемонии». [1] Другие определяют данный период только как время существования тюркских каганатов VI-VIII вв.. а время уйгурского и кыргызского господства в Центральной Азии и Южной Сибири рассматривают в качестве самостоятельных и особых исторических эпох. [2] К первой точке зрения близки Л. А. Евтюхова и С. И. Вайнштейн, [3] относящие к «тюркскому времени» VI-IX вв., ко второй — Л. Н. Гумилёв и С. Г. Кляшторный. [4]
Полагаем, что терминологически правомерны оба понятия. Если употреблять это понятие в широком историческом и этнокультурном значении, то период древнетюркского времени должен охватывать VI-X вв. (это — именно древнетюркское время, а не гунно-сарматское или древнемонгольское). Если же применять его в более узком смысле, то есть касательно собственно древних тюрок алтайского происхождения (этническое значение термина) или их истории (политическое), то данный период древнетюркского времени должен распространяться лишь на VI-VIII вв. Здесь мы придерживаемся первого, более широкого значения этого термина.
Другие причины кроются, на наш взгляд, в специфике и современном состоянии источников, а именно — в ограниченном количестве отдельных их видов и их неравнозначности в отношении качественного содержания.
В самом деле, число собственно письменных свидетельств, находящихся в китайских, арабских, персидских и некоторых других хрониках или записках, так или иначе освещающих процессы, происходившие в Туве в VI-X вв., и повествующих о жизни её обитателей, до сих пор ещё чрезвычайно мало. Данные лингвистики, фольклора, этнонимики, топонимики и
(113/114)
смежных с ними дисциплин в общем-то также малочисленны и, кроме того, нередко включают в себя значительные наслоения более позднего времени. Имеющийся обширный этнографический материал в хронологическом отношении далёк от периода VI-X вв. В этих условиях исключительное значение приобретают памятники, принадлежащие собственно древнетюркским племенам. К ним относятся рунические надписи и разного рода археологические материалы. Но и они, особенно погребальные памятники, невелики в количественном отношении, что, естественно, тормозит разработку различных конкретно-исторических проблем, поскольку погребальный обряд является важнейшим этнокультурным показателем. Но значение этого рода древнетюркских памятников при скудности письменных документов и специфике других, вспомогательных материалов, трудно переоценить. Без них невозможно решить многие проблемные вопросы. От возрастания количества этих источников прямо зависит и поступление новых серий антропологических, палеозоологических и некоторых других данных. В последние годы древнетюркские комплексы интенсивно изучались СТЭАН, преимущественно в Центральной Туве.
Одной из актуальных проблем древнетюркской археологии, как известно, является проблема периодизации как погребально-поминальных комплексов, так и памятников мемориального характера (каменные изваяния, стелы с «енисейской письменностью»), а также петроглифов.
В настоящее время в Туве открыты все основные типы древнетюркских погребений, относящихся к VI-X вв. [5] Некоторые из них, например погребения с конём, имеют широчайшее распространение, встречаясь во всех областях сложения и бытования древнетюркских этнических общностей, [6] другие же (кенотафы, [7] погребения в каменных ящиках или кольцах и пр.) ограничены более узкими территориями, находясь не во всех даже сопредельных с Тувой регионах. Но, как правило, по поводу внутренней периодизации и тех и других между исследователями существуют серьёзные разногласия. Более или менее согласно датируются лишь погребения с
(114/115)
сожжениями, относимые к кыргызам в Туве. [8] Наибольшие же споры вызывает датировка одного из характернейших типов древнетюркских погребений — погребений с конём, а также близких им по обряду погребений с бараном и кенотафов.
Одни исследователи считают более ранними (VII-VIII вв.) те памятники, в которых человек и сопровождавший его в погребении конь (или кони) расположены в меридиальном направлении (ось С-Ю с отклонениями), [9] а более поздними (VIII-IX вв.) те, в которых человек и конь лежат по широтной линии (ось В-З с отклонениями). [10] При этом они как будто полагают, что данная периодизация применима не только к Туве, но и ко всем другим областям древнетюркского мира, где встречены погребения с конём. Сторонники второй точки зрения утверждают, что в Туве погребения, расположенные в меридиальном направлении, являются, наоборот, поздними (VIII-IX вв.), а с широтной ориентировкой людей и животных — ранними (VII-VIII вв.). [11] Существует и третья точка зрения, согласно которой с VI по X вв. бытовали оба вида погребений, причём не на какой-то одной территории (в данном случае в Туве), а по всему поясу древнетюркских кочевий. [12]
Новый материал из раскопок СТЭАН позволяет ответить на этот вопрос совершенно определенно. На очень ограниченной территории в Центральной Туве [13] нами раскрыта серия погребений с конём (рис. 1-4). Характерные черты обряда: захоронение человека с одной или двумя лошадьми в грунтовых ямах под каменными наземными сооружениями — либо округлыми в плане курганами, как правило, довольно боль-
(115/116)
Рис. 1. Аргалыкты VIII, курган 2. План наземного сооружения до расчистки (вверху), после расчистки (в середине) и разрез.
(116/117)
Рис. 2. Аргалыкты VIII, курган 2. План основы сооружения.
шими по размерам, [14] либо округлыми в плане низкими, сильно задернованными выкладками; [15] ямы в плане подпрямоугольные, подквадратные или овальные, ориентированы сторонами преимущественно по странам света. В северной половине могил — погребение человека в деревянной «колоде» [16] (в одном случае — в каменном ящике), в южной — погребение коня; между ними чаще всего разделительная стенка из массивных каменных плит; конь, как правило, на приступке (за исключением двух могил); [17] положение человека — вытянутое, на спине, ориентировка — головой на В (в большинстве случаев)
(117/118)
Рис 3. Аргалыкты VIII, курган 2. План погребения до снятия плит перекрытия (вверху) и после расчистки (внизу).
(118/119)
Рис. 4. Общий вид погребения после снятия плах перекрытия над скелетом человека.
или на ВСВ (три раза), ВЮВ (два раза); положение лошади — на животе, с подогнутыми ногами, шея изогнута, голова чаще всего обращена к ногам человека, [18] ориентировка — в противоположную от человека сторону. В могилах находятся преимущественно мужчины со всеми атрибутами воина, реже — женщины н дети с соответствующими категориями вещей. Одним словом, по основным показателям обряда — это типичные древнетюркские погребения с конём. Инвентарь в них также обычен для данного рода памятников, хотя и представлен значительным количеством предметов как конского убора (сёдла [, удила] с псалиями, подпружные пряжки, застёжки от пут, всевозможные подвески и украшения и пр.), так и человеческого убранства (орудия труда и быта, украшения, поясные наборы н т.д.). Как датировать эти памятники?
Импортных изделий, которые имели бы твёрдую и узкую дату, в этих могилах не имеется, поэтому время их сооружения определяется нами по взаимовстречаемости тех категорий инвентаря, которые получили детальную разработку в иссле-
(119/120)
Рис. 5. Аргалыкты VIII, курган 2. Инвентарь погребения (принадлежности конского убора).
Рис. 6. Аргалыкты IX, курган 1. Роговые накладки на лук.
(120/121)
дованиях А. А. Гавриловой и С. И. Вайнштейна. [19] Все типы данных предметов относятся в наших погребениях к числу ранних по периодизации позднекочевнических изделий указанных авторов и часто сочетаются один с другим в комплексах. Ранние формы удил, например, сопутствуют в погребениях ранним формам сёдел, подпружных пряжек, накладок на лук и не выходят за пределы VIII в. (рис. 5-6). Поэтому все погребения в целом можно твердо датировать VI-VIII вв. н.э. Однако имеются основания для определения и более узкой их даты. Хронологические рамки одних памятников — VI-VII вв., других — VII-VIII вв.
Таким образом, наши материалы подтверждают применительно к Центральной Туве вторую точку зрения на периодизацию древнетюркских погребений с конём. Утверждение, что в Туве все погребения данного типа относятся к VIII-IX вв. (первая точка зрения), то есть к более позднему периоду древнетюркского времени (по Л. Р. Кызласову — уйгурскому), оказалось в свете новых материалов преждевременным. Но исключается ли третья точка зрения на периодизацию этих памятников Тувы? Применительно ко всей Туве и тем более к другим территориям древнетюркского мира, конечно, не исключается, но в отношении Центральной Тувы, пожалуй, на этот вопрос пока, до получения новых материалов, можно ответить утвердительно. В самом деле, все погребения с конём, исследованные здесь и до работ СТЭАН, твёрдо датирующиеся VII-VIII вв., характеризуются восточной или северо-восточной ориентировкой человека, а захоронения с северной или северо-западной ориентировкой не менее твёрдо датируются VIII-IX вв. и, возможно, даже позже. Вопрос этот чрезвычайно существенен, так как проливает свет на вероятные родоплеменные различия групп населения, оставивших погребения с различной ориентировкой, их движения и этногеографию (вспомним, что с VIII в. в Центральной Туве господствуют осёдлые уйгуры, а раскопанные нами памятники находятся в непосредственной близости от уйгурских городищ), но он требует особой разработки, связанной с тщательным анализом памятников всей Тувы и других территорий.
Для решения вопросов этнокультурного плана важнейшее значение имеют те особенности погребального обряда указанных памятников и некоторых форм их инвентаря, которые отличают эту группу объектов Центральной Тувы от однотип-
(121/122)
ных и одновременных им погребении с конём не только всего Саяно-Алтая или, скажем, Монголии и Казахстана, но и собственно Тувы, как Западной (Кокэль, Бай-Тайга и др.) и Юго-Западной (Монгун-Тайга), так и Южной (Саглы). Эти особенности отчётливо проявляются и в характере наземных сооружений, разнообразные первоначальные формы которых, конечно, не случайны и свидетельствуют о специфике обряда той или иной группы древнетюркских племён, и в способе погребения, где своеобразие обряда заметно, и по некоторым деталям устройства могил, и по отдельным чертам погребального ритуала.
Вопросы социального и имущественного положения различных слоёв древнетюркского населения Тувы также могут быть дополнительно освещены на основе изучения наших памятников. В этом аспекте особенно существенно резкое разделение их на две группы (аргалыктынскую и каратальскую) по линии количества и качества содержащегося в погребениях инвентаря.
Особый интерес представляют результаты изучения всех категорий инвентаря, обнаруженного в погребениях. Помимо того, что рассмотрение его на общем фоне позднекочевнических изделий позволило твёрдо датировать наши памятники и в известной мере прокорректировать имеющиеся периодизации древнетюркских погребений с конём, некоторые серии полученных предметов дают дополнительные сведения об их происхождении, развитии и распространении в древнетюркском мире. Это, например, касается колчанов с так называемым «карманом», находки которых в аргалыктынских курганах опровергли предположение, что для Тувы VI-X вв. они или вообще не характерны [20] или появляются здесь только в конце VIII-IX вв., начиная сосуществовать с бытовавшими на данной территории с VI-VIII вв. колчанами со «срезанным верхом». [21] Это касается и такой специфической формы инвентаря, как «лировидные» бляхи, происхождение которых нужно, очевидно, связывать не только с аналогичными им по назначению поясными подвесками, но и с отдельными предметами конского убора.
Целый ряд позитивных предположений можно сделать относительно и иных категорий инвентаря (стремян, подпружных пряжек, наконечников стрел, произведений искусства и т.д.), но это должно стать темой специальных работ.
[1] А.Д. Грач. Хронологические и этнокультурные границы древнетюркского времени. «Тюркологический сборник», М., 1966, стр. 188; его же. Итоги и перспективы археологических исследований в Туве. КСИА, вып. 118. 1969, стр. 49: его же. По поводу рецензии Л. Р. Кызласова. СА, 1965, № 3, стр. 305-306.
[3] Л.А. Евтюхова. Каменные изваяния Южной Сибири и Монголии. МИА, № 24, 1952, стр. 72; С. И. Вайнштейн. Некоторые вопросы истории древнетюркской культуры. СЭ, 1966, № 3, стр. 75-80.
[5] Г.В. Длужневская. Типы погребений древнетюркского времени на территориях Тувы, Алтая и Монголии. «Филология и история тюркских народов (тезисы докладов)», Л., 1967, стр. 56-57; А. Д. Грач. Итоги и перспективы исследований в Туве, стр. 49-52.
[7] Здесь мы имеем в виду такие кенотафы, которые имитируют захоронения с конём: обряд тот же, но человека нет, а погребена только лошадь.
[9] Л.Р. Кызласов указывает, что для этих памятников «характерен обряд погребения человека головой на север или (с отклонением) на северо-восток (при обратной ориентации положенных в могилы коней)». (История Тувы в средние века, стр. 18-19).
[10] Л.Р. Кызласов (История Тувы в средние века, стр. 78) пишет, что человека «погребали... головой на восток или (с отклонением) на юго-восток при обратной ориентации положенного в могилу коня».
[11] А.Д. Грач. Древнетюркские изваяния Тувы, стр. 91; его же Археологические исследования в Кара-Холе и Монгун-Тайге. Труды ТКЭАН, т. I, М.-Л., 1960, стр. 147-148; его же. По поводу рецензии Л.Р. Кызласова, стр. 302-303.
[12] С.И. Вайнштейн. Некоторые вопросы истории древнетюркской культуры, СЭ, 1966, № 3, стр. 76-79; А.А. Гаврилова. Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён. М.-Л., 1965, стр. 65.
[13] Территория, на которой расположены могильники (между г. Шагонаром и пос. Кара-Тал, у подножья хр. Аргалыкты, на левом берегу р. Енисей), насчитывает всего менее десятка километров в длину и два-три километра в ширину.
[14] Сравнительно с другими аналогичными курганами, содержащими древнетюркские погребения с конём. Размеры самого маленького объекта — 8,5x8.5x0,5 м, размеры самого большого — 10,5х10,5х1,0 м (диаметр, высота).
[15] И в том, и в другом случае выявлены основы сооружений, позволяющие реконструировать первоначальный внешний облик наземной постройки.
[16] Колод как таковых не существовало, а имелись большие плахи, накрывающие погребённого и подостланные под него.
[17] В одной из них (погребение младенца с жеребёнком) приступка не было вообще, в другой — на приступке находился не конь, а человек. Последний объект отличался и своеобразной наземной конструкцией.
[18] В тех случаях, когда в могилах находились две лошади (три погребения), морды их обращены в разные стороны, но не к ногам человека.
[19] Мы имеем в виду периодизацию позднекочевнических удил с псалиями, роговых подпружных пряжек и луков с роговыми накладками, разработанную А. А. Гавриловой (указ. соч.), а также типологию древнетюркских сёдел, выполненную С. И. Вайнштейном (Некоторые вопросы истории древнетюркской культуры. СЭ, 1966, № 3, стр. 62-74).
[20] А.А. Гаврилова. Указ. соч., стр. 30.
[21] С.И. Вайнштейн. Памятники второй половины I тысячелетия в Западной Туве. Труды ТКЭАН, т. II, М.-Л., 1966, стр. 324.
|