Е.И. Лубо-Лесниченко, Ю.И. Трифонов
Китайская камчатая ткань из древнетюркского кургана в Туве.
В 60-70-е гг. в Туве, сравнительно большом горностепном регионе, расположенном в самом центре азиатского материка, проводила широкие археологические исследования Саяно-Тувинская экспедиция ЛОИА АН СССР. С первых лет своей работы она уделила особое внимание изучению памятников древнетюркского времени, [1] охватывающего VI-X вв. н.э. [2] Изучение было начато тогда с раскопок пяти курганов могильника Аргалыкты I, сосредоточенного у подножия невысокого одноименного хребта на левом берегу Енисея (Улуг-Хема), около города Шагонара (Центральная Тува). [3]
Из этих курганов четыре (1, 3, 4, 5) оказались близкими типологически и хронологически, [4] причем три пер-
(406/407)
вых представляли собой компактную группу объектов, очень схожих по основным элементам погребального обряда. Два из них (курганы 3, 4) содержали по одной могильной яме с погребением человека с конём в каждой (соответственно женщины и ребёнка), третий (курган 1) — две устроенные рядом могилы: в одной было совершено аналогичное погребение в сопровождении коня (мужское), [5] в другой — кенотаф в виде захоронения лошади без останков человека, но с набором вещей, ему принадлежавших.
Как и в соседней могиле, среди этих вещей находились предметы вооружения, в том числе берестяной колчан, [6] под которым были зафиксированы плотно спрессовавшиеся куски шёлковых тканей. При камеральной обработке тканей в ЛОИА выяснилось, что они являются частями одежды (скорее всего, кафтана или халата), от которой сохранились преимущественно безузорные материи тёмно-зелёного, тёмно- и светло-коричневого тонов: бесформенный кусок, состоящий из нескольких сшитых обрывков (его средние размеры — 50х60 см); подквадратный фрагмент (15х14 см) с двумя противоположно загнутыми и прошитыми краями; небольшой треугольный кусочек с пришитой к нему короткой тесёмкой. Уцелел и кусок узорного шёлка, отреставрированный в лаборатории реставрации тканей Государственного Эрмитажа, — тот, о котором здесь и пойдёт речь.
Данная камчатая ткань первоначально была окрашена в фиолетовый цвет, но с течением времени выцвела и приобрела грязно-песочный оттенок (фиолетовый цвет сохранился на немногих местах). Общая длина камки, сшитой из пяти кусочков (два из них сравнительно крупные, три — мелкие) — 29,6 см, ширина — 13,8 см. На швы между тремя узорными фрагментами наложены узкие безузорные полоски. На одном фрагменте уцелела кромка, что облегчает определение техники изготовления ткани. Её фон выработан полотняным плетением, узор — основной четырёхремизной саржей (3:1). Плотность нитей основы — 55 на 1 см, нитей утка — 30 на 1 см.
(407/408)
Главные элементы орнамента ткани содержатся на трёх узорных фрагментах (двух больших и одном малом). На одном большом представлены часть медальона с изгибающимся внутри него драконом и цветочно-растительный узор за медальоном. Медальон образован двумя рядами округлых перлов и двумя контурными линиями, между которыми расположен внутренний ряд, состоящий из сплошных кружков (перлы внешнего ряда выглядят как линейные кружки с точкой в центре).
На другом большом фрагменте имеются перлы двух таких же крупных медальонов, причём у одного из них — только внешнего ряда (едва различимые половинки четырёх линейных кружков, обрезанных швом, соединяющим два крупных куска). Пространство между этими медальонами занято двумя фронтально переданными стилизованными цветками тождественной формы (каждый в виде трёх помещённых один над другим бутонов с расходящимися в противоположные стороны листьями и «перевязанными» стеблями). Вершины цветков обращены одна к другой, основания почти соприкасаются с небольшими кругами, образованными также одинаково: одним рядом сплошных мелких перлов, заключенных в двойную контурную линию (сохранились незначительные отрезки каждого ряда с внешней линией).
О характере подобного ряда и круга в целом лучше судить по третьему (малому) фрагменту, на котором в наличии не только участки обрамления, но и центральная часть композиции, представляющая собой схематизированное изображение распустившегося шестилепесткового цветка (уцелела бóльшая его половина).
На оставшихся двух мелких фрагментах ткани видны уже знакомые по двум большим её кускам детали орнамента: край медальона и завиток на одном фрагменте, бутон с расходящимися от него листьями (стилизованный одночастный цветок) — на другом.
Ближайшее соответствие рассмотренной ткани находится в ткани, обнаруженной в 1865 г. В.В. Радловым в сопредельном с Тувой Горном Алтае (Малый курган 1 могильника Катанда II). [7] Довольно большие размеры этой ткани (пять кусков от 10х9 до 35х15 см) дали
(408/409)
возможность Л.А. Евтюховой полностью восстановить, [8] а И.Б. Бентович и А.А. Гавриловой уточнить её орнамент. [9] При сравнении орнаментальных элементов аргалыктынской камки с такими же элементами катандинской оказалось, что они детально совпадают.
Это позволяет надёжно реконструировать узор нашей материи, который, как и на алтайской, состоял из расположенных один над другим медальонов с помещёнными в них драконами и заполняющих межмедальонное пространство сложных четырёхлопастных розеток растительного происхождения. [10] В центре розеток, лопасти и межлопастные соединения которых оформлены вышеописанными трёх- и одночастными цветками, — также уже упоминавшийся шестилепестковый цветок в круге из мелких перлов. В медальонах катандинской ткани зеркально изображённые драконы разделены сильно стилизованным «древом жизни», которое, как и второй дракон, наверняка присутствовало и на аргалыктынской ткани: об этом свидетельствует не только общая композиция реконструируемого узора последней, но и растительный завиток около передней лапы дракона на первом большом фрагменте, совпадающий с аналогичным завитком «древа жизни» катандинской камки.
Близость обеих тканей прослеживается и в технике их изготовления, в частности, в плотности нитей (у алтайской она составляет 46 нитей основы и 28 нитей утка на 1 см). Близки у них и размеры раппорта, равные 26-27 по основе и 48-49 см — по утку. Как и аргалыктынская, катандинская ткань тоже являлась частью одежды.
Сходный с описанным нами узор можно видеть и на «красной шелковой материи», найденной в 1925 г. Г.И. Боровкой в Монголии (курган у Наинтэ-суме). [11] Сохранилось два фрагмента, больший из которых имеет
(409/410)
размер 24х17,5 см. Несмотря на весьма схематичную реконструкцию «тканого рисунка», произведенную автором «на основании комбинированных данных» обоих фрагментов, [12] ясно, что композиция и содержание узора монгольской ткани аналогичны тувинской. Вместе с тем наблюдаются и некоторые различия: в деталях четырёхлопастной розетки, в передаче перлов наружного ряда медальонов и т.д. К сожалению, Г.И. Боровка не даёт технического описания ткани.
Следующая параллель тувинской камке обнаруживается в одном из фрагментов камчатых тканей, происходящих из крепости на горе Муг в Таджикистане. [13] Реконструированный по этому небольшому (9,5х8 см) фрагменту «светло-табачного цвета» узор, во многом основанный «на сохранившемся узоре катандинской ткани» («темно-табачного цвета»), [14] очень близок аргалыктынскому. Незначительные отличия выявляются главным образом в оформлении медальонных перлов, которые на мугской камке выполнены в виде шестигранников. Обе ткани изготовлены в одной и той же технике, с примерно одинаковой плотностью нитей (у мугской — 46-48 нитей основы и 37 нитей утка на 1 см).
По имеющимся сведениям, ткани с орнаментом, подобным аргалыктынскому, содержатся и среди текстильных материалов могильника Астана (Турфанский оазис, Китай), в частности фрагмент камки размером 23,5х21,2 см. [15] Недавно появилось сообщение о находке в Астане аналогичной ткани с надписью: «Кусок тонкой камчатой ткани. Уезд Шуанмо (близ современного города Чунцин, провинция Сычуань). Начальный год правления Цзиньюань (710 г.)». [16]
Наше перечисление аналогий закончим упоминанием ткани из императорского хранилища Сёсоин (г. Нара, Япония). [17] Хотя на этой ткани «зелёного цвета... медальоны образованы не «перлами», а растительным ор-
(410/411)
наментом» [18] и в сравнении с аргалыктынской менее усложнённая розетка, заполняющая пространство между медальонами, узор на ней в целом, несомненно, близок публикуемому. Судя по описанию, техника изготовления ткани из Сёсоина такая же, как ткани из Тувы.
Последние образцы дают важные точки опоры для датировки аргалыктынской камки. Одна из них (710 г., ткань из Астаны) уже приводилась. Ткань с горы Муг относится ко времени до первой четверти VIII в. — дата гибели Мугской крепости. Как известно, материалы сокровищницы Сёсоин состоят из двух основных частей: вкладов вдовствующей императрицы Конто, относящихся к 756-758 гг., и вещей, перенесенных из Конзана-ни в Хоргадзи, — также 50-е годы VIII в. Однако ткани этого собрания, по свидетельству письменных источников, были привезены в Японию преимущественно в конце VII — первой трети VIII в. (до 739 г.). [19]
Следовательно, 20-30-е годы VIII в. с полным основанием можно считать terminus ante quem изготовления аргалыктынской камки, что не противоречит расширенной верхней границе (VIII в.), обычно устанавливаемой для тканей данного типа, в том числе катандинской и из Наинтэ-суме, [20] а также общепринятой их датировке в пределах VII-VIII вв. [21] Впрочем, Г.И. Боровка, датировавший погребение в Наинтэ-суме VI-VIII вв. с предпочтительным отнесением его «к началу этого периода» и отметивший «более китаизированный» рисунок алтайской ткани при сопоставлении её с монгольской, не исключал, что по отношению к первой вторая «окажется несколько более древней». [22]
Раньше VIII в. была, очевидно, выткана и аргалыктынская камка, но в какой отрезок предшествующего столетия (VI в. маловероятен), точно сказать невозможно, так как пока нет узких дат для определения нижней границы производства шелков с подобным орнаментом.
(411/412)
Что касается верхнего рубежа бытования нашей ткани, который должен превышать вышеупомянутый верхний рубеж её выделки, то здесь необходимо принять во внимание предполагаемый А.А. Иерусалимской для согдийского шёлка «интервал между его изготовлением и моментом, когда он ... попадал в могилу»: этот интервал, «учитывая быструю изнашиваемость тонкого шёлка» (особенно использованного, как публикуемый, для одежды), «не превышал нескольких десятилетий», [23] точнее — находился «в пределах жизни одного — двух поколений», [24] то есть порядка 50 лет.
Таким образом, максимально поздняя дата бытования аргалыктынской ткани, даже при явно вторичном её использовании (сшита из мелких кусков, с полной утратой первоначального рисунка), [25] приходится на 70-80-е годы VIII в. Наиболее же реальные хронологические рамки, в том или ином диапазоне которых она существовала, — вторая половина VII — первая половина VIII вв., что вполне согласуется с датировкой кургана по другим категориям его инвентаря. [26]
Как уже говорилось, техника изготовления ткани сравнительно проста: четырёхремизная основная саржа на полотняном фоне. В подобной технике, традиционной для дальневосточных узорных шелков, выделывались ханьские камчатые материи, известные по находкам А. Стейна, П.К. Козлова и Ф. Бергмана. [27] Этот вид переплетения оставался доминирующим и в раннетанское время, о чем свидетельствуют материалы из Аста-
(412/413)
ны, Дуньхуана и Сёсоина. [28] Лишь в VIII в. в результате западного влияния появляются новые, прежде не встречавшиеся на танских камчатых тканях способы переплетения.
Перечисленные раннесредневековые ткани являются характерными образцами так называемого сасанидско-китайского смешанного стиля. В основе их узора — сасанидские «медальонные» композиции [29] в виде кругов с животными, разделёнными «древом жизни», и цветочные розетки. Подобные композиции, появившиеся в Китае в конце VI в., [30] в течение двух-трёх столетий подвергаются, как неоднократно отмечали исследователи, творческой переработке, [31] наиболее интенсивной в VII — начале VIII в., на которые приходится здесь расцвет производства тканей «сасанидского» типа. [32] Ярким примером этого служит описываемая здесь камка.
В композицию декора ткани введены драконы — древний и хорошо знакомый китайцам символ. Наполненные беспокойным ритмом, со змеевидными телами и изогнутой шеей, эти мифологические существа воспроизводились и на так называемых «юнь лун цзин» — «зеркалах с драконами в облаках». Изображение дракона, близкое к тканому, можно видеть, например, на зеркале, найденном в 1955 г. в восточном предместье Сиани (древней Чаньани). [33] Имеющиеся на зеркале иероглифы «цянь цю» («тысяча осеней») означают, что оно было сделано по случаю «фестиваля тысячи осеней», праздновавшегося в 729-743 гг. в честь дня рождения импера-
(413/414)
тора Сюань-цзюна. [34] Приведенная аналогия дополнительно подтверждает наиболее вероятную датировку аргалыктынской камки (не позже первой половины VIII в.), а также указывает на то, что подобные ткани могли выделываться в одной из государственных мастерских Северного Китая. [35]
Сохранившемуся на тканях из Катанды и Сёсоина и реконструированному на ткани из Аргалыкты «древу жизни» трудно найти близкую аналогию в известном нам материале. На упомянутых экземплярах оно напоминает колонну. Лотосовые завитки у основания последней восходят, возможно, к стилизованным лотосам индийских колонн (по композиции они перекликаются с лотосовыми завитками на ткани из Астаны с крылатыми конями в медальонах, датирующейся 653 г.), а стилизованный цветок в середине колонны — вероятно, дериват западного «древа жизни». Стилизованный же гранат на вершине колонны и пятнышки на её «стволе» можно связать с сасанидскими прототипами. [36]
Цветочная розетка, заполняющая пространство между медальонами, также носит некоторый характер архаичности. Оформляющий её центр шестилепестковый цветок в круге с перлами, существующий на катандинском и аргалыктынском образцах, находит соответствие в раннетанских тканях, а лопасти розетки в виде трёхчастных цветков имеют близкие параллели в декоре зеркал — не только раннетанских, но и сунских. [37]
Как свидетельствуют письменные источники, ткани «сасанидского» типа становятся широко известными в Китае уже в начале VII в., распространившись, очевидно, очень быстро (в течение 20-30 лет). [38] Так, например, в «Записях о знаменитых художниках...» Чжан Яньюаня говорится, что «во времена Гао-цзу (618-626 гг.) и Тай-Цзуна (627-650 гг.) во дворцовом храни-
(414/415)
лище на благовещих полихромных тканях изображались противостоящие фазаны, борющиеся бараны, парящие фениксы, играющие единороги». [39] Особую популярность подобные ткани, называвшиеся китайцами танской эпохи «жуй цзинь» («ткани с благовещими животными»), приобретают во время правления императрицы У хоу (684-705 гг.). По сведениям «Танхуйяо», У хоу ввела обычай дарить высшим чиновникам одежды с орнаментом из противостоящих животных, в том числе — с изображениями «изгибающихся драконов». [40] Вполне допустимо, что некоторые сюжетно тождественные ткани, привлекавшиеся выше при анализе аргалыктынской камки, как и сама ткань из Тувы, являлись более дешёвыми, но тем не менее достаточно ценными репликами аналогичных императорских пожалований.
Самые различные причины определили столь широкий ареал тканей данного типа. Находки на горе Муг, включая другие зафиксированные здесь ткани китайского происхождения, говорят, с одной стороны, «об интенсивных торговых связях между Согдом и Китаем», [41] а с другой — о деятельности Великого шёлкового пути, по которому шло на запад громадное количество танского текстиля [42] и поддерживалась «тесная торговая связь Византии и Китая, посредницей в которой была согдийская Средняя Азия». [43] Ткань из Сёсоина, завезённая, как показал Е. Ота, одним из посольств танского императора к японскому двору, отражает культурно-дипломатические взаимоотношения Японии с Китаем.
Находки на Алтае, в Туве и Монголии свидетельствуют о тесных внешнеполитических контактах Танского Китая с его северными соседями — кочевыми тюркскими и телескими племенами, создавшими в VI-IX вв. ряд крупных государств — каганатов. Летописи пестрят сообщениями о поставках их предводителям больших партий китайского шёлка, [44] в том числе «вышитых
(415/416)
одеяний», [45] передававшихся чаще всего в виде даров, предметов откупа или торговли. Неоднократно упоминают о приобретении «в (китайском) государстве» таких атрибутов роскоши, как «золото, серебро, дорогие ткани», [46] «хорошо тканые шелка», [47] и письменные источники самих этих племён — древнетюркские рунические тексты, в частности, происходящие с территории Тувы и содержащие, кстати, сведения о помещении «парчовых материй» в погребения. [48] Эти сведения подтверждаются не только описанной тканью, но и другими обнаруженными в Туве гладкими и узорными шелками, [49] которые вместе с прочими импортными изделиями (зеркала, монеты и т.д.), нередко встречающимися в аналогичных погребениях, служат наглядным доказательством включения данной области в зону прямого взаимодействия кочевых культур и раннесредневековых цивилизаций.
[1] Грач А.Д. Работы в зоне водохранилища Саяно-Шушенской ГЭС. // Археологические открытия 1965 года. М., 1966. С. 23.
[2] Обоснование хронологических рамок древнетюркского времени см., например: Грач А.Д. Хронологические и этнокультурные границы древнетюркского времени. // Тюркологический сборник: К шестидесятилетию А.Н. Кононова. М., 1966. С. 188-193; Савинов Д.Г. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. Л., 1984. С. 3-7.
[3] Трифонов Ю.И. Работы на могильнике Аргалыкты. // Археологические открытия 1965 года. С. 25.
[4] Он же. Древнетюркская археология Тувы. // Учёные записки Тувинского НИИ языка, литературы и истории. Кызыл, 1971. Вып 15. С. 112-122.
[5] Богданова В.И. Новые палеоантропологические материалы I тыс. н.э. из Тувы // Исследования по палеоантропологии и краниологии СССР: Сборник Музея антропологии и этнографии АН СССР. Л., 1980. Вып. 36. С. 101-103.
[7] Захаров А.А. Материалы по археологии Сибири. Раскопки акад. В.В. Радлова в 1865 г. // Труды Государственного Исторического Музея. М., 1926. Вып. 1. С. 102-104. Табл. VI.
[8] Там же. Табл. VI.
[9] Бентович И.Б. и Гаврилова А.А. Мугская и катандинская камчатые ткани. // Краткие сообщения о докладах Института археологии АН СССР. 1972. № 132. С. 31-35. Рис. 3, 4.
[10] Реконструкцию узора тувинской ткани по отдельно взятым ее фрагментам, выполненную Л.В. Трифоновой и Ю.И. Трифоновым, см.: Лубо-Лесниченко Е.И. «Сасанидские» перлы в Китае. // Прошлое Средней Азии. Душанбе. 1987. С. 94. Рис. 3.
[11] Боровка Г.И. Археологическое обследование среднего течения р. Толы. // Северная Монголия. II: Предварительные отчеты лингвистической и археологической экспедиций о работах, произведенных в 1925 году. Л., 1927. С. 72-74. Рис. 6, 7. Табл. V.
[12] Там же. Рис. 7.
[13] Винокурова М.П. Ткани из замка на горе Муг. // Известия Отделения общественных наук ТаджССР. 1957. Вып. 14. С. 26-30.
[14] Бентович И.Б. и Гаврилова А.А. Мугская и катандинская... С. 31-33. Рис. 1, 2.
[15] Синьцзян чуту вэньу (Памятники материальной культуры, обнаруженные в Синьцзяне). Пекин, 1975. Табл. 115.
[16] У Минь. Тулуфань чуту шуцзиньды яньцзю (Изучение шуских полихромных тканей, найденных в Турфане). Вэньу. 1984. № 7. С. 80.
[17] Treasures of the Shosoin. Tokyo, 1965. Pl. 103. P. 97.
[18] Бентович И.Б. и Гаврилова А.А. Мугская и катандинская... С. 36.
[19] Kaneo Matsumoto. 7-th and 8-th century Textiles in Japan from Shosoin and Horyuji. Kyoto, 1984. P. 208-210.
[20] Захаров А.А. Материалы по археологии... С. 103; Боровка Г.И. Археологическое обследование.... С. 74.
[22] Боровка Г.И. Археологическое обследование... С. 74.
[23] Иерусалимская А.А. К сложению школы художественного шелкоткачества в Согде // Средняя Азия и Иран. Л., 1972. С. 7; Она же. О северокавказском «шёлковом пути» в раннем средневековье. // Советская археология, 1967. № 2. С. 56.
[24] Иерусалимская А.А. К вопросу о торговых связях Северного Кавказа в раннем средневековье: (Несколько шёлковых тканей из Мощевой Балки). // Сообщения Государственного Эрмитажа. Л., 1963. Вып. 24. С. 37.
[25] О практике такого использования, вызванной зачастую не изношенностью материи, а её количественной ограниченностью в руках одного владельца (ввиду особой ценности), см.: Там же. С. 35; Митина Н.З. Фрагмент шелковой ткани из Мощевой Балки. // Сообщения Государственного Эрмитажа. Л., 1956. Вып. 10. С. 41-45.
[26] Трифонов Ю.И. Раннесредневековый курган с двумя погребениями с конём из Центральной Тувы (в печати).
[27] Sylwan V. Investigation of silk from Edsengol and Lobnor. Stockholm, 1949. P. 103-114; Лубо-Лесниченко Е. Древние китайские шелковые ткани и вышивки V в. до н.э. — III в. н.э. в собрании Государственного Эрмитажа: Каталог. Л., 1961. С. 9-10.
[28] До Дзёдай айя-ни миру сядзи шхо (Саржевая техника на древних камчатых тканях). Kyoto, 1958; Kaneo Matsumoto. Op. cit. P. 204-207.
[29] Дьяконова Н.В. «Сасанидские» ткани. // Труды Государственного Эрмитажа. Л., 1969. Т. 10. С. 81-85; Иерусалимская А.А. «Челябинская» ткань: (К вопросу о постсасанидских шелках). Там же. С. 103.
[30] Сычоучжи лу. Хань Тан чжиу (Шёлковый путь. Тканые изделия периодов Хань-Тан). Пекин, 1972. Табл. 28; Синьцзян чуту вэньу... Табл. 82.
[31] Дьяконова Н.В. «Сасанидские ткани». С. 94, 97; Иерусалимская А.А. К сложению школы... С. 26; Бентович И.Б. и Гаврилова А.А. Мугская и катандинская... С. 36-37; Лубо-Лесниченко Е.И. «Сасанидские» перлы... С. 87-89, 92-93.
[32] Там же. С. 93-94.
[33] Шаньси шэн чуту тунцзинь (Бронзовые зеркала, обнаруженные в пров. Шаньси). Пекин, 1959. № 146.
[34] Лубо-Лесниченко Е.И. Привозные зеркала Минусинской котловины. М., 1975. С. 21.
[35] Сато Такэтоси. Тютоку кодай кинуоримоно си кэккио (Изучение истории древнекитайского шелкоткачества). Токио, 1978. Т. 2. С. 376-378.
[36] Орбели И.А., Тревер К.В. Сасанидский металл. Художественные предметы из золота, серебра и бронзы. М.; Л., 1935. Табл. 19.
[37] Лян, Шакчунь. Яньку цзан цзинь (Зеркала, хранящиеся в Яньку). Бэйпин, 1940. Т. 3. № 13, 14.
[38] Лубо-Лесниченко Е.И. «Сасанидские» перлы в Китае. С. 87-89.
[39] Чжан Яньюань. Лидай минхуацзи (Записи о знаменитых художниках разных эпох). Шанхай, 1936. Гл. 10. С. 309-310.
[40] Танхуйяо (Основные сведения по Тан). Пекин, 1959. Гл. 32. С. 582.
[41] Винокурова М.П. Ткани из замка на горе Муг. С. 28.
[42] Иерусалимская А.А. К сложению школы: .. С. 24.
[43] Пигулевская Н. Византия на путях в Индию. Из истории торговли Византии с Востоком в IV-VI вв. М.; Л., 1951. С. 200.
[44] Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.; Л., 1950. Т. 1. С. 216, 218, 222, 233, 239, 243, 244, 246, 254, 348.
[45] Там же. С. 217.
[46] Малов С.Е. Енисейская письменность тюрков. М.; Л., 1952. С. 33.
[47] Он же. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. М.; Л., 1959. С. 24.
[48] Он же. Енисейская письменность тюрков. С. 74.
[49] Грач А.Д. Археологические раскопки в Монгун-Тайге и исследования в Центральной Туве: (Полевой сезон 1957 г.). // Труды Тувинской комплексной археолого-этнографической экспедиции Института этнографии АН СССР. М.; Л., 1960. Т. 1. С. 30-31. Рис. 29; Он же. Археологические исследования в Кара-Холе и Монгун-Тайге (Полевой сезон 1958 г.). // Там же. С. 131, 134-137. Рис. 79, 80, 83.
|