|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Д.Г. Савинов
№ кургана * | Насыпь, м | Могильная яма, м | Захоронение людей | Захоронение коней | Примечания | ||||
площадь | высота | площадь | глубина | кол-во погребённых | ориентировка | кол-во погребённых | ориентировка | ||
1 (УЗ I, кург. 1) | 5х4,5 | 0,4 | 1,6х1,4 | 0,9 | — | — | 1 | ? | Кости разбросаны |
2 (УЗ I, кург. 2) | 6 | 0,6 | 2х2,1 | 1,45 | 2 (?) | ? | 2 | СЗ | Кенотаф |
3 (УЗ V, кург. 1) | 7,5 | 0,55 | 1,5х2 | 0,9 | 1 | ЮВВ | 1 | СЗЗ | — |
4 (УЗ V, кург. 2) | 9х8 | 0,9 | 1,9х1,3 | 1 | 1 | ЮВ | 1 | СЗ | В насыпи — стела |
5 (УЗ VI, кург. 1) | 7 | 0,3 | 1,6х2 | 1,65 | 1 | ССВ | 1 | ССВ | — |
6 (УЗ VIII, кург. 1) | 4,5 | 0,75 | 2х1,6 | 1,25 | 1 | СВ | 1 | ЮЗ | Между скелетом человека и коня разделительный камень |
* В скобках даются номера по генеральному плану могильников Узунтал (УЗ), соответствующие отчету в ОПИ.
Рис. 4. Предметы конского убранства из узунтальских погребений.
1, 5, 9 — кург. 6; 2, 3, 7, 8, 12, 13 — кург. 2; 4, 6, 11 — кург. 5; 10 — кург. 4; 1-4 — подпружные пряжки; 5 — застёжки от пут; 6-8 — удила и псалии; 9-13 — стремена;
5 — кость, остальное — железо.
жаной сумочки с мелкими накладными бляшками, ремешком и пряжечкой для застёгивания (рис. 5, 26), топор-тесло (рис. 5, 27). Здесь же были найдены остатки двух кожаных поясов с металлическими бляхами-оправами и наконечниками. На одном из этих поясов бляхи-оправы гладкие, прямоугольные или с круглым краем (рис. 5, 17); на другом — крупные позолоченные портальных очертаний, покрытые растительным орнаментом (рис. 6). На лицевой стороне наконечника этого пояса изображена распластавшаяся в летящем галопе среди растительных побегов пятнистая лань (рис. 7); на обратной стороне нанесены отдельные руноподобные знаки. К поясам были подвешены железные черешковые ножи (рис. 5, 21, 22) и кресала с бронзовыми пряжечками (рис. 5, 18, 19). С юго-восточной стороны от основного скопления вещей находился крупный фрагмент пластинчатого доспеха, состоящий из 30 с лишним длинных налегающих друг на друга панцирных пластин (рис. 8).
Курган 3 (УЗ V, кург. 1). На дне ямы у северо-восточной стенки находился скелет женщины, лежащей на спине с руками, вытянутыми вдоль туловища, головой на ЮВВ (рис. 2, 1). Около локтевой кости с внутренней её стороны найден плоский костяной игольник из двух одинаковых створок прямоугольной формы со слегка вогнутыми сторонами, украшенный сложным растительным узором (рис. 9). Рядом с человеком в обратном направлении лежал остов коня с подогнутыми ногами, головой на СЗЗ. Около его черепа с двух сторон найдено 7 золотых штампованных бляшек (рис. 10, 2). Справа у лопаток коня обнаружена половина роговой обкладки передней луки седла с сильно затёртой поверхностью, украшенной растительным орнаментом (рис. 10, 1).
Рис. 5. Предметы, связанные с человеком, из узунтальских погребений.
1, 10, 11, 13-15, 17-19, 21, 22, 24, 26, 27 — кург. 2; 3, 8, 12, 16, 20, 23 — кург. 4; 4, 6, 7 — кург. 5; 5, 9, 25 — кург. 6;
1, 2 — наконечники стрел; 3 — топор, 4 — пряслице; 5-8 — серьги; 9 — зеркало; 10-12 — накладки лука; 13-15 — детали колчана; 16 — накладная бляшка; 17 — поясные бляхи-оправы и наконечники; 18-20 — кресала; 21-23 — ножи; 24 — напильник; 25 — игольник; 26 — фрагменты сумочки; 27 — топор-тесло;
1, 2, 3, 13-15, 20-24, 27 — железо; 18, 19 — железо, бронза; 5-9, 16 — цветные металлы; 17-26 — бронза, кожа; 10-12, 25 — кость; 4 — песчаник.
Рис. 6. Кожаный пояс с накладными бляхами-оправами из кург. 2.
(открыть Рис. 6 крупнее в новом окне)
[ Рис. 6а. Добавление к публикации от сайта: прорись наборного пояса из кург. 2, по А.И. Соловьёву. (источник) ]
Курган 4 (УЗ V, кург. 2). На дне ямы у северовосточной стенки лежал скелет мужчины на спине с руками, вытянутыми вдоль туловища, головой на ЮВ (рис. 2, 2). Под черепом найдены серебряные серьги в виде несомкнутых колечек (рис. 5, 8). Около левого плеча положен железный втульчатый боевой топор с округлым лезвием и высоким обушком с тремя поперечными желобками (рис. 5, 3). Сохранившиеся следы дерева от рукояти позволяют определить её длину — 0,65-0,70 м. У кисти левой руки лежал железный черешковый нож (рис. 5, 23). Справа от скелета находились остатки берестяного колчана; около его устья найдена мелкая железная обойма. Под правым крылом таза сохранились фрагменты кожи и шёлка, в которых лежало железное кресало с кусочком кремня (рис. 5, 20). Погребение было частично потревожено, очевидно, с северозападной стороны могильной ямы, где были найдены вне комплекса серебряная пряжка со щитком; три наременных наконечника, один из которых украшен чешуйчатым орнаментом (рис. 5, 16); две костяные срединные накладки от лука (рис. 5, 12) и трёхпёрый наконечник стрелы на длинном черешке (рис. 5, 2). Рядом с человеком в обратном направлении лежал остов коня с подогнутыми ногами, головой на СЗ. Ниже лопаток с двух
Рис. 7. Наконечник пояса из кург. 2.
сторон находились остатки деревянной основы седла и непарные стремена с петельчатой (рис. 4, 10) и пластинчатой дужками. В ногах коня были положены части туши барана, от которой сохранились тазовые и берцовые кости.
Курган 5(УЗ VI, кург. 1). На дне могильной ямы у северозападной стенки находился скелет женщины, лежащий на спине головой на ССВ. Правая рука вытянута вдоль туловища; левая согнута в локте, кисть руки находится под тазовой костью (рис. 2, 4). С обеих сторон около черепа найдены позолоченные серьги; одна со шпеньком и подвеской-раструбом (рис. 5, 7), другая — без подвески, на ней сохранился кусочек естественным образом мумифицированного уха (рис. 5, 6). На правой берцовой кости лежало рефлекторной стороной вверх серебряное зеркало с диаметром диска около 9 см. Обратная его сторона разделена выступающими бортиками на три гладкие неорнаментнрованные зоны; посередине зеркального диска расположена ручка — массивная шишечка с поперечным отверстием, в которое продета шёлковая тесьма для подвешивания (рис. 11). Под зеркалом найдены остатки деревянного гребня и небольшой железный ножичек. Ниже, около костей стопы, находились два круглых пряслица из серого песчаника (рис. 5, 4). Рядом с человеком в том же направлении лежал остов коня с подогнутыми ногами, головой на ССВ. В зубах у коня зажаты удила с эсовидными псалиями (рис. 4, 6; рис. 12, 3). С двух сторон от коня располагались стремена с пластинчатыми дужками (рис. 4, 11). Около правого стремени — подпружная пряжка с язычком на вертлюге (рис. 4, 4). На черепе, по бокам и на крупе найдены многочисленные серебряные сбруйные украшения:
Рис. 9. Костяной игольник из кург. 3.
Рис. 8. Фрагмент пластинчатого доспеха из кург. 2.
11 бляшек в виде четырёх лепестковых розеток (рис. 13, 5) * [сноска: На рис. 13 показаны только хорошо сохранившиеся экземпляры.]; 7 гладких щитовидных наконечников с ровным краем (рис. 13, 2); 3 наконечника с вырезным верхним краем (рис. 13, 7); 8 щитовидных бляшек с вырезным краем (рис. 13, 5); 5 тройников с вырезными лопастями (рис. 13, 4); 4 пряжки на щитках, 2 из них с остатками железных язычков (рис. 13, 8); 6 прямоугольных обоймиц (рис. 13, 7) и круглая вогнутая подвеска с петелькой, скорее всего, служившая украшением налобного ремня (рис. 13, 6).
Курган 6 (УЗ VIII, кург. 1). На дне могильной ямы у северо-западной стенки находился скелет женщины, лежащий на спине головой на СВ. Левая рука вытянута вдоль туловища, правая слегка согнута в локте и отставлена (рис. 2, 3). Слева под черепом найдена золотая серьга со шпеньком и подвеской-раструбом (рис. 5, 5), около правого запястья — костяной игольник из двух одинаковых створок с крыловидно оформленной верхней частью, украшенной геометрическим орнаментом (рис. 5, 25). Ниже правого крыла таза встречены обломок зеркала из цветного сплава с петелькой (рис. 5, 9) и деревянный гребешок (во фраг-
Рис. 10. Предметы конского убранства из кург. 3.
1 — роговая обкладка передней луки седла; 2 — золотые уздечные бляшки.
Рис. 11. Серебряное зеркало из кург. 5.
ментах).Рядом с человеком в обратном направлении лежал остов коня с подогнутыми ногами, головой на ЮЗ. В зубах коня зажаты удила с эсовидными псалиями (рис. 12, 1). С двух сторон от скелета коня находились стремена с петельчатой дужкой (рис. 4, 9). Здесь же лежала квадратная подпружная пряжка со сломанным язычком (рис. 4, 1). Справа от тазовых костей найдена пара костяных застёжек от пут (рис. 4, 5). В ногах коня были положены части туши барана: тазовые и берцовые кости.
Хронология.
Раскопанные в Узунтальской долине погребения с конём относятся к различным периодам древнетюркского времени. Наиболее ранним из них можно считать курган 1 (не позднее VI-VII вв. н. э.). Несмотря на определенные конструктивные особенности, [5] костяные накладки лука из этого погребения (рис. 3, 3) по своему количеству, размерам и расположению ближе всего стоят к берельским. Начиная с VII-VIII вв. наибольшее распространение в Южной Сибири получают луки, имевшие только 2 срединные боковые накладки, [6] также найденные в других курганах Узунтала. Ранней дате кургана 1 не противоречат форма крупной костяной подпружной пряжки (рис. 3, 1) и роговые
Рис. 12. Конструктивные особенности удил и псалий из узунтальских курганов.
1 — кург. 6; 2 — кург. 2; 3 — кург. 5.
стержневые псалии с двумя отверстиями в одной плоскости (рис. 3, 2), пожалуй, наиболее архаичные из всех известных в настоящее время костяных или роговых псалий этого типа. [7] Курганы 3 и 6 могут быть отнесены к катандинскому типу могил; по периодизации А.А. Гавриловой, — к VII-VIII вв. н.э. Могилы этого типа определяются по месту погребения, давшего им название (Катанда II, кург. 5). [8] Подобные памятники широко распространены в это время от Тянь-Шаня до Монголии. Дата их определяется достаточно точно по находкам в Пянджикенте [9] и на горе Муг. [10] В узунтальских курганах 3 и 6 катандинский облик имеют половина роговой обкладки передней луки седла с растительным орнаментом (рис. 10, 1), серьга со шпеньком и подвеской-раструбом (рис. 5, 5), стремена с петельчатой дужкой (рис. 4, 9), костяные застёжки от пут (рис. 4, 5), однокольчатые удила и псалии без дополнительного кольца для крепления ремней оголовья (рис. 12, 1), костяные игольники. Один из игольников прямоугольной формы с великолепным растительным узором на внешней поверхности створок точных аналогий себе не имеет (рис. 9); другой — с крыловидно оформленной верхней частью (рис. 5, 25) известен по материалам Неволинского могильника (по В.Ф. Генингу и др. — VII-VIII вв.; [11] по В.Б. Ковалевской и Ю.А. Краснову — VII-IX вв. н.э.). [12] В том и другом случае игольники такой формы укладываются в хронологические рамки могил катандинского типа.
Рис. 13. Серебряные украшения конской сбруи из кург. 5.
1, 2 — наконечники; 3, 5 — бляшки; 4 — тройник; 6 — подвеска; 7 — обоймицы; 8 — пряжки.
Материал остальных трёх узунтальских курганов (2, 4, 5) находит себе ближайшие аналогии среди известных памятников Горного Алтая (Курай и Туэкта), Юго-Западной Тувы (курганы-кенотафы) н Монголии (Наинтэ-сумэ; Джаргаланты, кург. 2). Поэтому вопрос об их датировке должен решаться в свете имеющихся представлений о хронологии этих памятников.
Курайские и туэктинские курганы первоначально были обозначены просто как «памятники эпохи рунического письма», [13] а затем датированы С.В. Киселёвым VI-VIII вв. н.э. При этом С.В. Киселёв отмечал, что среди этих же курганов «выделяются по специфическим формам удил и украшений, а также монетным находкам наиболее поздние курганы» и относил, например, Курай VI, кург. 1 «ко времени более позднему, чем VlII в.» [14] Л.А. Евтюхова аналогичные комплексы в Монголии (Джаргаланты, кург. 2) датировала VIII-IX вв. [15] А.Д. Грач на основании надписи на зеркале отнес «погребение с зеркалом» с восточной ориентировкой к VII в. (до 627 г.). [16] К VIII-IX вв., по его мнению, относятся погребения с конем, расположенные по оси СЮ, в том числе и тувинские курганы-кенотафы. [17] По периодизации Л.Р. Кызласова, эти группы курганов датируются в обратном порядке: погребения с северной ориентировкой (с отклонениями) — более ранние (VI-VIII вв.); с восточной (также с отклонениями) — более поздние (VIII-IX вв.). Материалы из тувинских курганов-кенотафов заняли своё место в сводной таблице предметов IX-X вв. [18] А.А. Гаврилова отметила, что «спорный вопрос, считать ли северную ориентировку более ранней (Кызласов) или более поздней, чем восточная (Грач), на имеющемся материале не решается: и в более ранний, и в более поздний периоды представлена северная ориентировка наряду с восточной», и включила все рассматриваемые памятники в катандинский тип могил (VII-VIII вв.). [19] По периодизации С.И. Вайнштейна, значительная часть этих же материалов составила кара-чогинский этап истории развития древнетюркской культуры (VIII-X вв. н.э.), причём в данном случае впервые приведены датирующие находки из купольных гробниц династии Ляо в провинции Жехэ (960-961 гг.). [20] Приведённые сведения о датировке некоторых погребений с конём (на самом деле их, естественно, значительно больше) отражают различные точки зрения по поводу хронологии памятников древнетюркского времени на территории Саяно-Алтайского нагорья. Между тем ясно, что от датировки комплекса зависит не только определение его места в классификационных таблицах, но и оценка уровня развития оставившего его населения в истории культуры, возможность определения этнической принадлежности этого населения, восстановление его культурных связей и т.д.
В материалах трёх рассматриваемых узунтальских курганов (2, 4, 5) много катандинских черт: гладкие прямоугольные
и с округлым верхним краем бляхи-оправы (рис. 5, 17), гладкие щитовидные наконечники (рис. 13, 2), серьги со шпеньком и подвеской-раструбом (рис. 5, 5, 7), пряслица (рис. 5, 4), стремена с петельчатой дужкой и низкой пластиной (рис. 4, 11), срединные накладки луков (рис. 5, 10-12) и т.д. Указанные находки являются свидетельством преемственности в культуре алтайских племён во второй половине I тыс. н.э. Датирующими в данном случае следует считать другие предметы, а именно стремена, удила и псалии определённых типов, поясные и уздечные наборы, приёмы их орнаментации, а также отдельные уникальные находки, в частности боевой топор из кургана 4.
Стремена с высокой пластинчатой дужкой (рис. 4, 12, 13) С.В. Киселёв считал типологически более поздними, чем широко распространённая форма стремян с петельчатой дужкой, [21] хотя на катандинском этапе они, очевидно, сосуществуют. Наиболее известное стремя этого типа с богатой серебряной инкрустацией было найдено в Уйбатском чаа-тасе, который в поздней своей части относится к IX-X вв. [22] Посвятившая ему специальное исследование Л.А. Евтюхова считала эту форму заимствованной, [23] однако частые случаи нахождения подобных стремян в южносибирских памятниках могут служить доказательством их местного происхождения.
Найденные с конями удила конструктивно отличаются друг от друга. Одни из них имеют одно кольцо на конце каждого звена, в которое продевались эсовидный псалий со скобой для ремней оголовья и дополнительное кольцо для крепления повода. Другие имеют по два кольца на конце каждого звена (двукольчатые), во внутреннее из которых продевался псалий со скобой, а во внешнее — кольцо для повода (рис. 12, 2). Взаимное расположение колец на двукольчатых удилах — в горизонтальной или вертикальной плоскости — не имеет хронологического значения. Интересное сочетание конструктивных узлов представлено на удилах из кургана 5: разные звенья удил (однокольчатые и двукольчатые) снабжены и псалиями различных типов — со скобой и петлей (рис. 12, 3). В принципе все эти типы удил и псалий характерны для III стадии развития удил со стержневыми псалиями по периодизации А. А. Гавриловой (VIII-IX вв.). [24]
Один из поясов, найденных в кургане 2, украшен крупными бляхами-оправами портальной формы с вырезным внешним краем и фигурной прорезью. Пояс был застёгнут бронзовой пряжкой, от которой сохранилась только изогнутая рамка приемника с подвижным язычком (рис. 6). Поясные бляхи такой формы появляются, по-видимому, несколько позднее, чем простые гладкие бляхи-оправы. Верхняя граница их существования определяется находкой вместе с серебряной чаркой с уйгурской надписью в могильнике Над Поляной в Минусинской котловине (IX-X вв.) [25] и в могильнике Эйлиг-Хем III в
Туве (X-XI вв.). [26] На внешней поверхности узунтальских блях выгравирован однотипный рисунок, состоящий из ритмически повторяющихся цветов с растительными побегами, ряда обращённых вершинами вверх треугольников ниже фигурной прорези и мелкого кружкового орнамента, образующего фон композиции. В школе С (по классификации Б.И. Маршака), ответвлением которой было искусство степных районов Южной Сибири, подобные мотивы доживают по крайней мере до VIII-IX вв., а в Восточном Туркестане, возможно, существуют вплоть до монгольского времени. [27] Не исключено, что этот пояс вообще имеет восточнотуркестанское происхождение. Наконечник пояса также покрыт мелким кружковым орнаментом, украшен растительными побегами с крупными вырезными листьями, среди которых изображена бегущая пятнистая лань (рис. 8). Фигура животного выполнена с большим художественным вкусом и мастерством. Округлое продолговатое туловище, раскинутые в беге ноги с тонкими раздвоенными копытцами, вытянутая шея, небольшая остроносая голова с миндалевидным глазом и отведённые назад длинные настороженные уши прекрасно передают состояние бегущего от опасности зверя. Точных аналогий этому изображению не найдено. В свое время в Минусинской котловине была найдена при случайных обстоятельствах подвесная бляха-решма предположительно VIII-IX вв. с изображением бегущего в облаках пятнистого оленя, стилистически близкого узунтальской лани. [28] Сама композиция — фигура бегущего среди растительных побегов животного — довольно часто встречается в танском [29] и сунском (т.е. после X в.) [30] изобразительном искусстве.
Из уздечных наборов в плане хронологии определенный интерес представляют тройники с вырезными лопастями (рис. 13, 4), больше напоминающие курайские [31] или капчальские [32] с трёхлепестковым оформлением лопастей, чем, например, тувинские из твёрдо датированных комплексов IX-X вв., где край вырезной лопасти детализирован тщательнее. [33]
Боевой топор из кургана 4 (рис. 4, 5) — это второй случай находки подобного рода предметов на Алтае. Первый зарегистрирован в погребении Катанда II, кург. 2. Его дата определена по тюргешской монете не ранее середины VIII в. [34] Оба алтайских топора типологически близки и по форме лезвия и обушка несколько отличаются от известных топоров салтовского типа конца VIII — начала X в. [35] Серебряное зеркало из кургана 5 (рис. 11) по массивной шишечке и высокому внешнему бортику с известным основанием может быть отнесено к более позднему времени. [36]
По сумме всех приведённых данных узунтальские курганы 4 и 5 могут быть датированы VIII-IX вв. Что касается кургана 2, то он может быть отнесён к IX-X вв.
Подтверждение такой датировки мы находим в материалах других памятников, типологически близких узунтальским. Это плоские наконечники стрел в тувинских кенотафах, датированные не ранее IX в.; [37] датировка зеркала из «погребения с зеркалом» возможна VIII-X вв. [38] Ряд кыргызских элементов в курайских материалах, в частности, стремя с прорезной подножкой из Курая III, кург. 2 датируются не ранее середины IX в.; [39] изображения пчёл на уздечном наборе из Курая VI, кург. 3 аналогичны ляоским. [40] Курайские погребения близки тайникам из кург. 2 Копёнского чаа-таса, дата которого наиболее убедительно определена Б.И. Маршаком: около середины или второй половины IX в. [41]
Этнокультурная принадлежность.
В отношении средневековых памятников Южной Сибири термин «археологическая культура» применяется редко. Вместо него используются термины «тип», «этап», «эпоха», «время», которые имеют другое значение, чем понятие «археологическая культура», и поэтому заменить его не могут. Это последствия широко распространенной точки зрения, по которой «термин культура, применяемый археологами, имеет отношение только к доклассовому обществу». [42] Тем не менее археологическая культура, которую мы рассматриваем как «совокупность признаков этнографического порядка», [43] по удачному выражению И.С. Каменецкого, выделяется «не только в границах ранних государств (Боспорское царство, Хазарский каганат и т.п.), но и в более развитых образованиях. В этих условиях различные культуры имеют тенденцию сглаживаться под влиянием того общего, что можно назвать господствующей или государственной культурой». [44] С одной стороны, в результате аккультурации в рамках определенных государственных образований материальная культура в эпоху средневековья теряет своё узкое этническое содержание и становится понятием этносоциальным, характеризующим широкую этносоциальную общность (ЭСО), [45] с другой — иногда удаётся соотнести этноним с наименованием этой культуры и рассматривать её как культуру конкретной этнической общности.
В узунтальских курганах удачно представлены все этапы развития культуры, которую по наиболее представительному и известному памятнику можно назвать курайской. Она складывается на Саяно-Алтайском нагорье на основе культуры катандинского типа VII-VIII вв. и сосуществует в IX-X вв. со сросткинской культурой и культурой енисейских кыргызов после выхода их на историческую арену Центральной Азии. Точнее территорию распространения памятников курайской культуры пока определить трудно; во всяком случае она охва-
тывает районы юго-восточной части Горного Алтая, Юго-Западной Тувы и, по-видимому, соседней Северо-Западной Монголии.
К общераспространенным типам вещей в это время здесь относятся серебряные кувшинчики на поддоне, серебряные зеркала, поясные бляхи-оправы портальной формы и уздечные овальные с рифлёным краем, трёхпёрые наконечники стрел с костяными насадами-свистунками, срединные накладки луков, панцирные пластины, стремена с высокой пластинчатой дужкой, двукольчатые удила с эсовидными псалиями, подпружные пряжки с язычком на вертлюге, тройники с вырезными лопастями, щитовидные наконечники с вырезным верхним краем. В отличие от катандинских предметных серий курайские вещи орнаментированы с широким использованием сердцевидных, крыловидных, фигурных изображений. Края бляшек поясных наборов чаще всего вырезные, растительная орнаментация богаче, контуры предметов изощрённее. По отдельности все эти предметы встречаются и в других памятниках Саяно-Алтая VIII-X вв. (енисейских кыргызов и сросткинских), однако в таком сочетании они образуют определённый культурный комплекс. Очевидно, не случайно с этим комплексом связаны все три зеркала, найденных к настоящему времени в погребениях с конём второй половины I тыс. н.э. (в Туве — «погребение с зеркалом»; в Монголии — Джаргаланты, кург. 2; на Алтае — Узунтал, кург. 5).
Погребальный обряд памятников курайской культуры восстанавливается следующим образом. Все захоронения, как мужские так и женские,— одиночные, совершались в сопровождении коня, реже двух коней, в некоторых случаях даже трёх (Курай IV, кург. 1, 3). Тело человека, как правило, располагалось по одну сторону (к С от оси ЮЗ-СВ), а сопровождающие его захоронения коней — по другую. Положение погребенного — на спине, ориентировка колеблется в пределах 90° в направлении СВ-ЮВ, что, скорее всего, объясняется сезонным характером захоронений при господствующем значении восточной ориентировки. Ориентация коней чаще всего обратная. Кони обычно помещались на невысокой приступке и отделялись от человека разделительной стенкой из камней, вертикально вкопанных плит или лиственничных плах. Особую группу погребений образуют курганы-кенотафы, известные пока только в Туве и на Алтае, сооружение которых производилось с соблюдением всех основных требований погребального ритуала. Видимо, с обрядовыми мотивами связаны и частые случаи нахождения в одних и тех же могилах разнотипных стремян и, как показывают узунтальские материалы, удил и псалий, взаимовстречаемость которых вряд ли можно объяснить только утилитарными соображениями. Интересной деталью погребального обряда является также обычай помещать вместе с зеркалом
(когда оно имеется) костяной или деревянный гребешок и иногда железный ножичек — обычай, отражающий реальную этнографическую особенность населения курайской культуры.
Вопрос об этнической принадлежности памятников курайской культуры представляется наиболее сложным. Нами уже высказывалось предположение о телеской принадлежности саяно-алтайских погребений с конём. [46] Наиболее полно оно было аргументировано в специальной статье Ю.И. Трифонова. [47] Новые узунтальские материалы подтверждают это предположение. Собственно тюрков-тугю, с которыми многие исследователи связывают саяно-алтайские погребения с конём, как этнической общности в IX-X вв. уже не существовало. Они могли принадлежать только каким-то местным (телеским?) племенам, в среде которых происходило дальнейшее развитие древнетюркского культурного комплекса.
Население это было неоднородным как в этническом, так и в социальном отношении. Наибольшая степень близости между материалами из алтайского (Узунтал, кург. 2) и тувинских курганов-кенотафов свидетельствует о существовании здесь позднего локального варианта курайской культуры. Видимо, с точки зрения узкой этнической принадлежности можно говорить о близком родстве (если не об идентичности) населения смежных районов Юго-Восточного Алтая и Юго-Западной Тувы в IX-X вв. В то же время прослеживаются некоторые отличительные черты в материалах узунтальских и наиболее близко к ним расположенных курайских курганов, принадлежащих, скорее всего, родственным, но различным по происхождению племенам.
Один из погребённых в узунтальском парном кенотафе, судя по находке именного пояса с богато украшенными бляхами-оправами, подвесными ремешками и наконечником с изображением лани — своего рода символа социального статуса воина-кочевника, мог занимать более высокое общественное положение и принадлежать к дружинной аристократии. Очевидно, именно к нему относится и крупный фрагмент пластинчатого доспеха (рис. 9), тогда как в обычных погребениях древнетюркского времени находятся только отдельные панцирные пластины. По всей вероятности, парный кенотаф в долине Узунтал был сооружён в честь двух алтайских воинов (знатного дружинника и его спутника), принимавших участие, судя по его датировке, в кыргызско-уйгурских войнах, возможно, на территории Восточного Туркестана. Так от общего определения «памятники эпохи рунического письма» мы приходим к реконструкции конкретных исторических событий в жизни алтайских племён.
Примечания
[1] Евтюхова Л.А., Киселёв С.В. Отчёт о работах Саяно-Алтайской археологической экспедиции в 1935 г. — Тр. ГИМ, 1941, вып. XVI, с. 75-117.
[2] Предварительное сообщение см.: Савинов Д.Г. Работы на Горном Алтае. — АО 1972 года. М., 1973, с. 236. Материалы находятся в Горно-Алтайском краеведческом музее.
[3] Руденко С.И. Отчёт о раскопках 1924 года в Восточном Алтае. — Архив ГМЭ, ф. 2, оп. 1, д. 152; Глухов А.Н. Дневник археологических разведок, произведённых в Улаганской, Курайской и Сайлюгемской степях восточного Алтая эксп. Русского Музея летом 1924 года. — Архив ГМЭ, ф. 2. оп. 1, д. 159.
[4] Кубарев В.Д. Древнетюркский поминальный комплекс на Дьёр-Тебе. — В кн.: Древние культуры Алтая и Западной Сибири. Новосибирск, 1978, с. 86-98.
[5] Этот вопрос нами рассматривается в статье «Новые материалы к истории сложного лука и некоторые вопросы его эволюции в Южной Сибири». — В кн.: Военное дело древних племён Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1981, с. 146-162.
[6] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён. М.-Л., 1965, с. 87.
[7] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ..., табл. VII, 1; рис. 8, 10; Грач А.Д. Археологические раскопки в Монгун-Тайге и исследования в Центральной Туве. — Тр. ТКЭАН, М.-Л., 1960, т. 1, рис. 38; Вайнштейн С.И. Памятники второй половины I тыс. н.э. в Западной Туве.— Тр. ТКЭАН, 1966, т. 2, табл. VI, 3; Трифонов Ю.И. Древнетюркская археология Тувы. — УЗ ТНИИЯЛИ, 1971, вып. XV, рис. 1.
[8] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ..., с. 61, рис. 7, 8.
[9] Распопова В.И. Поясной набор Согда VII/VIII вв. — СА, 1965, № 4, с. 78-91; Она же. Бронзовые серьги Пянджикента. — КСИА, 1969, вып. 120, с. 51-56.
[10] Бентович И.Б., Гаврилова А.А. Мугская и катандинская камчатые ткани. — КСИА, 1972, вып. 132, с. 31-36.
[11] Erdelyi I., Ojtozi E., Gening W. Das Gräberfeld von Nevolino. Budapest, 1969, taf. VI, S. 53.
[12] Ковалевская В.Б., Краснов Ю.А. Рецензия на работу, указанную в сн. 11. — СА, 1973, № 2, с. 286-287.
[13] Евтюхова Л.А., Киселёв С.В. Отчёт о работах..., с. 75-147.
[14] Киселёв С.В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951, с. 493, 552.
[15] Евтюхова Л.А. О племенах Центральной Монголии в IX веке. — СА, 1957, № 2, с. 126.
[16] Грач А.Д. Древнетюркское погребение с зеркалом Цинь-Вана в Туве. — СЭ, 1958, № 4, с. 30-34.
[17] Грач А.Д. Древнетюркские изваяния Тувы. М., 1961, с. 67-68; Он же. Новые данные о древней истории Тувы. — УЗ ТНИИЯЛИ, 1971, вып. XV, с. 102.
[18] Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века. М., 1969, с. 19, 78, табл. I, 11, 20, 21; II, 51, 52, 54, 57, 59; III, 51-57.
[19] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ..., с. 61-65.
[20] Вайнштейн С.И. Некоторые вопросы истории древнетюркской культуры (в связи с археологическими исследованиями в Туве). — СЭ, 1966, № 3, рис. 9, 10.
[21] Киселёв С.В. Краткий очерк древней истории хакасов. Абакан, 1951, с. 49.
[22] Савинов Д.Г. Об изменении этнического состава населения Южной Сибири по данным археологических памятников предмонгольского времени. — В кн.: Этническая история народов Азии. М., 1972, с. 257.
[23] Евтюхова Л.А. Стремя танской эпохи из Уйбатского чаа-таса. — КСИИМК, М., 1948, вып. XXIII, с. 40-44.
[24] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ..., с. 81-82, рис. 16.
[25] Гаврилова А.А. Новые находки серебряных изделий периода господства кыргызов. — КСИА, 1968, вып. 114, с. 24-30; Она же. Сверкающая чаша с Енисея. — В кн.: Бронзовый и железный век Сибири. Новосибирск, 1974, с. 178.
[26] Раскопки А.Д. Грача 1965 г. (см.: Савинов Д.Г. Об изменении этнического состава..., табл. I, 14).
[27] Маршак Б.И. Согдийское серебро. М., 1971, с. 72-73.
[28] Евтюхова Л.А. Археологические памятники енисейских кыргызов (хакасов). Абакан, 1948, рис. 82; Salmony A. Eine chinesische Schmuckform und ihre Verbereitung in Eurasien. — ESA, Helsinki, 1934, v. IX, fig. 5.
[29] Gyllensvärd B. T'ang gold and silver. Götteborg, 1958, fig. 62, 71.
[30] Wirgin I. Sung Ceramic Designs. — BMFEA, Stockholm, 1970, Bull, 42, fig. 20.
[31] Евтюхова Л.А., Киселёв С.В. Отчёт о работах..., рис. 60, 61.
[32] Левашова В.П. Два могильника кыргыз-хакасов. — МИА, 1952, № 24, рис. 1, 14, 31.
[33] Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, рис. 35, 2; Грач А.Д. Древнетюркские курганы на юге Тувы. — КСИИМК, 1968, вып. 114, рис. 50, 3, 4.
[34] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ..., рис. 9, 11.
[35] Плетнева С.А. От кочевий к городам (салтово-маяцкая культура). — МИА, М., 1967, № 142, с. 137, рис. 36.
[36] Приношу глубокую благодарность за консультацию по этому вопросу Е.И. Лубо-Лесниченко.
[37] Грач А.Д. Археологические исследования в Кара-Холе и Монгун-Тайге. — Тр. ТКЭАН, М.-Л., 1960, т. 1, рис. 75 (крайний справа).
[38] Итс Р.Ф. О надписи на зеркале из Тувы. — СЭ, 1958, № 4, с. 36.
[39] Евтюхова Л.А., Киселёв С.В. Отчёт о работах..., рис. 28, 60, 61; Савинов Д.Г. Этнокультурные связи енисейских кыргызов п кимаков в IX-X вв. — ТС 1975 года. М., 1978, с. 219-222.
[40] Wirgin I. Some notes on Liao ceramics.— BMFEA, Stockholm, 1960, Bull. 32, fig. 8.
[41] Маршак Б.И. Согдийское серебро, с. 55-56.
[42] Смирнов А.П. К вопросу об археологической культуре. — СА, 1964, № 4, с. 3.
[43] Артамонов М.И. К вопросу об этногенезе в советской археологии. — КСИИМК, 1949, вып. XXIX, с. 11.
[44] Каменецкий И.С. Археологическая культура — её определение и интерпретация. — СА, 1970, № 2, с. 19.
[45] Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М., 1973, с. 136-144.
[46] Савинов Д.Г. Этнокультурные связи населения Саяно-Алтая в древнетюркское время.— ТС 1972 года. М., 1973, с. 342-343.
[47] Трифонов Ю.И. Об этнической принадлежности погребений с конём древнетюркского времени (в связи с вопросом о структуре погребального обряда тюрков-тугю). — ТС 1972 года. М., 1973, с. 351-374.