главная страница / библиотека / обновления библиотеки
Г.В. Длужневская, Б.Б. ОвчинниковаКочевое население Тувы в раннем средневековье.// Новейшие исследования по археологии Тувы и этногенезу тувинцев. Кызыл: 1980. С. 77-94.
Сложность процесса формирования тувинского народа в значительной мере иллюстрируется археологическими материалами, свидетельствующими об исторической связи традиционной культуры и быта тувинцев с культурой и бытом племён, обитавших на территории Тувы в «гунно-сарматское» и «древнетюркское» время. [1] Последнее подразумевает период сложения на обширной территории известной общности бытования у разных племён тюркской языковой семьи некоторых общих черт культуры, проявляющихся наиболее наглядно в материальной её части (формы оружия, бытовых предметов, конской сбруи, украшений), характерном погребальном обряде (погребения с конём), а также в использовании рунической письменности.
Начальной датой «древнетюркское время» считается VI век, к которому относятся первые сведения о тюрках и о посольствах Тюркского каганата в другие соседние государства, связанных с его активным участием в торговле. Географическое положение нового объединения на перепутьи между дальневосточным и средиземноморским регионами обусловливало посредничество тюрков в торговле шёлком, а усиление их к концу 60-х годов VI в. — включение в систему политических и экономических отношений крупнейших государств того времени — Византии, сасанидского Ирана, Китая. [2]
Относительно самого понятия «древнетюркское время» [3] и его хронологического диапазона за последние годы исследователями предложено несколько точек зрения. Определяя этот период существованием только собственно Тюркских каганатов, некоторые учёные ограничивают его VI-VIII вв.; [4] другие рассматривают «историю тюркютов, голубых тюрок и уйгуров как единый процесс, образовавший в аспекте периодизации определенную целостность» — VI-IX вв. [5] Третьи, считая верхней границей IX в., указывают в качестве начальной даты VII в. [6] Включая в это время не только «эпоху существования могущественных каганатов тугю, но и государств уйгуров и енисейских кыргызов», отдельные исследователи заключают его в хронологические рамки VI-X вв. [7]
Заслуживает внимания, что после крушения Тюркских каганатов и установления господства уйгуров, судя по имеющимся археологическим материалам, в материальной культуре не произошло заметных изменений. Смена политической гегемонии в середине VII в., по всей вероятности, не привнесла в этническую карту VI-IX вв. существенных изменений. Один из критериев единства — обряд погребения с конём характерен для Саяно-Алтая и сопредельных территорий, в основном, для VI-IX вв. Подобные погребения известны, в частности, в Туве в достаточно большом количестве, тогда как чётко выделенные уйгурские погребения [8] остаются, к сожалению, малоизученными. Во всяком случае, памятники того типа, которые Л.Р. Кызласов определяет как собственно уйгурские, работами Саяно-Тувинской археологической экспедиции не обнаружены.
Учитывая приведённые факты, историческое и этническое единство, непрерывность развития материальной культуры, мы считаем правомерным включать в рассматриваемое время периоды существования Тюркских и Уйгурского каганатов, определяя соответственно их хронологические рамки VI — серединой IX вв. Не касаясь других аспектов (политический, хронологический и др.), следует отметить, что при этом речь может идти не только о культуре собственно древних тюрков, но шире — о чертах единства элементов культуры целого периода в этнической истории народов Азии.
Отмечая большое значение рассматриваемого времени, Д.А. Клеменц писал ещё в конце прошлого века: «Тукюэс- ское влияние и культура распространяются к востоку гораздо далее, чем предполагалось.., Восточная Монголия, как Забайкальская область пережила те же стадии и формы культурного развития, что и Большой и Малый Алтай и Тарбагатай. Это выдвигает на первый план вопрос о громадной роли турецких племён в раннюю пору развития Северной Азии». [9] За последнее десятилетие (1965-1977 гг.) Саяно-Тувинской экспедицией проведены целенаправленные работы по исследованию памятников средневековых кочевников в Центральной Туве и накоплен значительный материал. [10] Необходимо отметить монографичность исследований отдельных, хотя и небольших могильников (Аргалыкты I, IX; Кара-Тал, Аймырлыг III). [11] Это способствовало получению новых данных для дальнейших разработок. В частности, появилась возможность выявления локальных вариаций погребальных памятников интересующего нас времени на территории Тувы и их атрибутации. Значительное пополнение материала позволило поставить вопрос о выявлении имущественной и половозрастной дифференциации по погребальным памятникам. Монографичность исследования, являясь в последние годы не только достижением, но и требованием времени, будет способствовать и решению некоторых вопросов хронологии, в частности «внутренней», т.е. последовательности захоронений на одном конкретном могильнике (например, Аймырлыг III). По этим вопросам ещё нет единого мнения ученых. [12] Их решение было, естественно, затруднено разбросанностью и малочисленностью изученных памятников. Вопрос о локальных вариантах памятников рассматриваемого времени, в данном случае в Туве, самым тесным образом связан с проблемой этнической принадлежности погребений с конём и увязки отдельных вариантов погребальных комплексов с конкретными племенами, известными по сообщениям нарративных источников.
Скрытые в каменных насыпях наземные сооружения этого периода — обычно округлой в плане формы, диаметром от 4 до 10 м, высотой до 1 м — к сожалению, почти не изучены. Характер конструкций, являющихся, по-видимому, одним из ведущих признаков для каждой конкретной области, чётко определён только для района Центральной Тувы, [13] где они могут быть разделены на два основных типа 1) кольцевая ограда из крупных камней, которые, вплотную соприкасаясь друг с другом, выложены в один ряд, окружает могилу (Аймырлыг I и III, Кара-Тал) На дневной поверхности выступают в основном крупные камни, а в процессе расчистки выявляется некоторое количество небольших обломков, за полняющих как внутреннюю площадь кольца, так и пространство вне его, 2) сравнительно высокая цилиндрическая постройка, в которой выделяется наружная стенка, выложенная в два-три слоя из плотно подогнанных друг к другу камней, и образующая кольцо. Внутреннее заполнение его — плотная каменная кладка (Аймырлыг III, Аргалыкты I, IX, Улуг-Бюк II).
Под сооружениями — в грунтовых могильных ямах подпрямоугольной, с закруглёнными углами, формы, вытянутых по длинной оси погребения — умерший и сопровождающее его животное. Подбои для захоронения человека зафиксированы только для Центральной Тувы (Аймырлыг I, III, Часкал II, Дыттыг-Чарыг-Аксы I, Улуг-Бюк II, возможно, Аргалыкты I, IX), что само по себе выделяет эти памятники в особую группу и сближает их с восточно-казахстанскими [14] и тянь-шанскими. [15]
Погребённые лежат вытянуто на спине, головой на В, С или Ю (на Алтае) с небольшими отклонениями. Сопровождающие животные, будь то конь или баран — на животе, с подогнутыми ногами, головой в противоположную человеку сторону (встречаются случаи «параллельного», головами в одну и ту же сторону, захоронения, но их меньше и для Тувы они не характерны).
Некоторые отличия можно проследить в способах погребения человека (под перекрытием, в колоде, на подстилке) и деталях устройства могил (разделительная стенка между захоронением человека и коня). Видимо, эти вариации не случайны и свидетельствуют о специфике обряда конкретной группы племён. Основываясь на специфике внутримогильных устройств рассматриваемых памятников, можно наметить для Тувы следующие варианты.
Центральнотувинский — захоронения в подбоях, закрытых наклонными камнями, и грунтовых ямах, перегороженных массивными вертикально поставленными плитами, редко — вертикальными колышками. Скелет человека лежит на подстилке из плах, перекрыт плахами (в одном случае — плетёнкой из караганника), часто в каменном ящике.
Западнотувинский — захоронения в грунтовых ямах с разделительными стенками из валунов, в одном случае — из лиственничного бревна и небольших колышков. Скелет человека — в колоде, под перекрытием из плах или валунов.
Юго-западнотувинский — захоронения в грунтовых ямах, редко с разделительными стенками — из положенных плашмя плит или из вертикальных колышков. Скелет человека — под перекрытием из плах (2 сл.), на таловой подстилке (1 сл.).
Южнотувинский — захоронения в грунтовых ямах в основном, без разделительных стенок (в одном случае — из лиственничного бревна и камней).
Памятники географически близко расположенных центрально- и западнотувинского вариантов наиболее сходны друг с другом. Некоторые из них кажутся «переходными» от одного варианта к другому, но в целом облик их различен. Единичные отступления в юго-западно- и южнотувинском вариантах, указанные нами, возможно, связаны с перемещениями племён и отражают направления миграций населения. Так же можно трактовать и подбойные захоронения, имеющие аналогии далеко на западе.
Вероятность специфики указанных районов подтверждается некоторыми категориями сопроводительного инвентаря. Особенно ярко это проявляется в поясных и уздечных наременных украшениях, которыми наиболее богаты погребения центрального и юго-западного районов. Очень близки между собой пояса с бронзовыми или железными полукруглыми и прямоугольными бляшками, имеющими вырезы в нижней части (Аргалыкты IX, Кара-Тал I, Часкал II). Совершенно одинаковы костяная и бронзовая подвесные фигурные пряжки (Аргалыкты IX и Кара-Тал I). Есть бронзовые полукруглые с фигурными краями (Аймырлыг, Аргалыкты I) Подобные пряжки встречены в западнотувинских памятниках (Кок-Эль). Количество блях в погребениях юго-западного района больше, они разнообразнее — сердцевидные или цвет- ковидные, но есть и ординарные — полукруглые с вырезом.
Уздечные украшения в захоронениях различны — золотые овальные с фигурными краями (юго-западный), серебряные четырёхлепестковые (западный), бронзовые узкие щитовидные (южный), полусферические (западный, центральный). Надо отметить абсолютное сходство уздечных украшений кургана монгун-тайгинского типа (1957 г., XXXVI, Тува), а также курганов 3 могильника Туяхта на Алтае и 8, группы 2 могильника Аймырлыг III в Туве с бляшками (овальные с фигурными краями) (рис. 2) из кургана 2 могильника Джаргаланты в Монголии. Это указывает на самые тесные контакты населения юго-восточной части Алтая, Тувы и северозападной Монголии, являющихся, как сообщают письменные источники, областью кочевания племён группы теле: тунло, сеяньто, поегу, пугу, аба, киби и других. [16]
Принято считать, что погребения с конём принадлежат тюркам-тугю, у которых к середине VII в. происходит смена погребального обряда — они оставляют обычай сжигать умерших и начинают хоронить под курганами. [17] Захоронения теле, силами которых тюрки «геройствовали в пустынях севера», [18] неизвестны. Чтобы выделить их среди массы погребальных памятников средневековья, следовало подвергнуть анализу сообщения письменных источников и сопоставить их с археологическим материалом, что и было сделано Ю.И. Трифоновым. [19] Он пришёл к выводу, что погребения с конём, распространённые на широкой территории в пределах Тюркского каганата (в том числе и в тех областях, где памятников тугю не зафиксировано), по целому комплексу признаков не могут быть этнически идентифицированы с тюрками-тугю, а принадлежали иным тюркоязычным племенам, входившим в тюркский каганат. Этими племенами могли быть племена теле. [20] В числе доказательств автор называет «разновариантность погребений», подробно рассмотренную нами выше.
Памятники рунической письменности упоминают и иные тюркоязычные племена — чиков и азов, не входивших в коалицию теле, хотя, первые особенно, близки им. [21] «Народ аз» локализуется на юго-восточном Алтае и в западной части Тувы — это Алашское плато, верховья рек Алаш и Ак-Суг, район оз. Кара-Холь [22] и Шанчи, где проходит восточная граница его с «народом чик». [23] Последний занимал территорию западной и центральной Тувы, захватывая таким образом, левобережье Улуг-Хема (район работ СТАЭ). Курганы азов пока неизвестны. Чики хоронили без коня по старым шурмакским («гунно-сарматского» времени) традициям. [24] Принадлежность погребений с конём родо-племенной группировке тугю берётся под сомнение, а о теле известно, что они «хоронили в земле». [25] Письменные источники не сообщают ни о каких других племенных группах этого времени. Применяя метод исключения, мы сможем предполагать, что погребения с конями — одним, двумя, реже тремя или бараном, выполняющим роль сопровождающего животного, принадлежали тюркоязычным теле, кочевавшим на обширной территории от Большого Хингана на востоке до Каспийского моря на западе. [26]
Анализ погребального инвентаря с учётом новейших полевых исследований позволяет отчасти расширить представления о социально-экономической дифференциации общества. Различие способов захоронения (как мера трудоёмкости) и, главным образом, состав сопроводительного инвентаря отражают в определённом преломлении сложность его устройства. Впрочем, нужно иметь в виду, что эти различия могли объясняться и разностью конкретных норм погребального обряда, существовавших в разных этнографических группах.
В настоящий момент в Туве исследовано более ста погребений, что позволяет сделать первые шаги к выяснению вопросов о наличии поло-возрастных групп и иной дифференциации общества. Ярче всего в плане поло-возрастного деления выделяется группа — мужчин-воинов. [27] В могилу воину клали берестяной колчан, иногда укреплённый накладками. В нём, как правило, находились железные стрелы разных типов. Обнаружены и остатки деревянной основы большого лука со срединными и концевыми костяными или роговыми накладками. В одном случае на паре накладок есть короткие рунические надписи (Аймырлыг I-VIII-52), в другом — пейзажная сцена (Аймырлыг III-V-I). При воине-мужчине иногда находят длинные мечи. Неординарна находка деревянного щита (диаметром 78-80 см, Аймырлыг III-V-I).
Остатки одежды из этих погребений говорят, что тюрки носили не только меховую и войлочную, но также и шерстяную и шёлковые одежды. К поясам, украшенным бронзовыми, серебряными и позолоченными бляшками, иногда подвешивались мешочки-каптаргаки с небольшими предметами (в частности, монетами) и амулетами — например, в виде мелких камешков-хрусталиков, обугленной деревянной палочки, перевязанной узким кожаным ремешком (Аймырлыг III-V-I). Также к поясу подвешивались черешковые ножи и, в некоторых случаях, кинжалы в деревянных ножнах. В могилах мужчин находят по одной-две бронзовой или золотой серьге с жемчужинами или без них (Аргалыкты I, Аймырлыг III). Иногда у головы погребённого ставились деревянные плоские блюда с мясом, деревянные или металлические кувшинчики (Монгун-Тайга, Кок-Эль, Аймырлыг I). Встречены и железные клёпаные котлы (Монгун-Тайга, Аймырлыг III — рис. 1).
Состав вещей в захоронениях животных весьма однороден — это деревянное седло с невысокой передней лукой, пара стремян, железные удила с железными S-видными, стерженьковыми или костяными псалиями; роговые или костяные застёжки от пут, а также подпружные пряжки (последние встречаются и железные). Иногда узда украшена бронзовыми, серебряными или позолоченными наременными бляхами (Монгун-Тайга, Аймырлыг I, Аргалыкты I, IX — рис. 1).
Кроме того, выявляются ещё две группы захоронений мужчин: со стрелами (одной-двумя) у головы и вообще без предметов вооружения. Таких памятников в Туве немного. Положение представителей этих двух групп в обществе, отражённое спецификой состава сопроводительного инвентаря в погребениях, пока не ясно. Из раскопанных Саяно-Тувинской экспедицией к погребениям мужчин со стрелами у головы относятся аргалыктынское (1-3) и потревоженное улуг-бюкское (II-I). Захоронение на Улуг-Бюке (Центральная Тува) с золотой серьгой, орнаментированными костяными и роговыми предметами (рис. 1), китайским зеркалом и лаковой чашечкой, листовидным кинжальчиком и «кинжалом» с навершием в виде трилистника имеет прямую аналогию — погребение в Монгун-Тайге (Юго-западная Тува — 1957 г., XXVI), также с зеркалом, гребнем в шёлковом мешочке, же- лезным клёпаным котлом и листовидным кинжальчиком, большим количеством шёлка, с золотыми уздечными украшениями. Оба погребения не могут быть отнесены к разряду рядовых, хотя это и не позволяет пока конкретизировать прижизненную роль умерших.
Погребения подростков, судя по имеющимся сейчас наблюдениям, отличаются от мужских наличием в них керамики и тем, что при коне положено одно стремя, а не два (Аргалыкты I, VIII, Аймырлыг III).
Последнее явление прослеживается и в захоронениях женщин. В их одежде много общего с мужчинами: те же халаты, подбитые шёлком, и иная одежда из шёлка (Черби Б-18). Золотые или бронзовые серьга (Ак-Туруг 1-5, Аймырлыг III) более изящны. К поясам с наборными бронзовыми или железными бляшками обычно подвешивался нож. Высокое положение женщины в обществе подчеркивается и захоронением при ней сопровождающего животного — одного, двух и даже трёх коней (Джаргаланты, Монголия).
Количественный рост материалов и появление новых детально изученных комплексов позволяют, учитывая и предыдущие исследования, сделать первые шаги к выяснению социально-экономического строя на базе археологии. Это существенно, поскольку письменные источники не дают чётких сведений о социальной структуре. Мы имеем дело, в основном, с погребальными памятниками рядовых членов общества, но и сейчас среди них можно выделить захоронения людей, занимавших, видимо, более высокое положение в небольшой определённой племенной группе. Примером этого может служить погребение знатного воина, по-видимому, вождя, на могильнике Аймырлыг III (V-I). По особому набору инвентаря (щит, меч, срединная накладка на лук с пейзажной сценой, железный котёл, мешочек с амулетами и монетой и т.д.) и более тщательному внутримогильному устройству («ящик» из плетёного караганника) можно поставить его несколько выше в иерархической лестнице по сравнению с погребениями рядовых воинов, исследуемыми и исследованными на этом же могильнике.
Появление на территориях Тувы, Северо-Западной Монголии, Горного Алтая и Восточного Казахстана как массового явления погребений по обряду трупосожжения под курганами принято связывать с притоком нового населения из Минусинской котловины. Начало этого процесса совпадает с крушением Уйгурского каганата в 840 г.; с этого же времени одержавшие победу кыргызы начинают занимать обширные пространства к югу от Саянских гор и включают в сферу своего культурного влияния обширные области — Рис. 1.
|