|
Л.Р. Кызласов
|
|
ле него сильно износившийся железный черешковый ножик (№1; рис. 87, 3). С восточной стороны, лицом на восток, стояло изваяние №1, от которого на восток же отходил ряд из 9 балбалов на протяжении 30 м от оградки (рис. 88, 1).
Оградка II (4,75×3,6 м). Она находилась в 4 м к северу от оградки I. От оградки II на восток отходил не один, а два ряда балбалов, что встречается чрезвычайно редко. Первый ряд (из 7 каменных столбиков-валунов) отходил от юго-восточного угла оградки на 24,4 м в длину. Второй ряд начинался от обломанного изваяния №5, которое стояло по центру оградки. Он состоял из 5 балбалов, отходящих на 19,5 м к востоку. В обоих рядах есть большие промежутки, первоначально балбалов было больше. Оградка II прямоугольная, вытянута с севера на юг. Внутренняя засыпка из земли и валунов возвышалась над уровнем современной почвы на 0,21 м. Края её составляли врытые на ребро по прямоугольнику плиты, которых сохранилось 10 (рис. 88, 2). Эти плиты возвышались над поверхностью насыпи на 10-12 см. Вставлены они, как и в оградке I, в вырытые в материке канавки глубиной 0,32-0,35 м. Общая высота плиток, врытых на боку, равнялась 0,66-0,68 м. Под насыпью на горизонте расчищено пятно золы диаметром 8 см. Оно располагалось ближе к юго-восточному углу оградки. Наши раскопки оградок подтвердили их поминальное назначение. Отметим, что к северу
от группы оградок близ Кызыл-Тея есть ещё одна оградка из плит, посредине которой лежит длинная плита без изображений.
Опишем также и другие обнаруженные нами в Туве древнетюркские поминальные оградки с каменными изваяниями или же без них. В Овюрском районе, в 5 км к западу от посёлка Кызыл-Тей за горой Кызыл-Тей, в Саглы слева впадает ручей Мугур, на горке правого берега которого расположены 2 оградки VI-VIII вв. друг возле друга, в ряд с юго-запада на северо-восток. Оградки сооружены из врытых на ребро плит и заполнены, принесёнными с ручья, галькой и валунами. Юго-западная оградка (3,5×3,5 м) плоская. Плиты её выступают на 15-20 см. С юго-восточной стороны оградки, лицом на юго-восток, стояло изваяние №6, выбитое из треугольного в сечении валуна серого гранита так, что ребро камня проходило посредине лица и груди. На голове изображена круглая плоская шапочка. Рук нет, но высечен халат без отворотов и пояс, разделённый на прямоугольники. [10] Высота изваяния 0,73 м и ширина в поясе 0,3 м. Балбалов нет, но в 5 м к юго-востоку в землю вертикально врыта, углом вверх, треугольная плита с наискось заполированными гранями.
В 3 м к северо-востоку расположена другая оградка (4×4 м), ориентированная сторонами по странам света. В 1,4 м от неё к юго-востоку стояло каменное изваяние №7. Оно сломано под корень при схватке двух яков.
Изваяние №7 из серого гранита, с объёмно и тщательно вытесанной головой, трёхгранное в сечении. Ребро проходит по линии носа и груди. На фигуре изображены рубашка с прямым срезом и лёгкий халат без отворотов (правая пола сверху) с поперечными нашивками на рукавах выше локтей и на груди. Одежда подобна халату изваяния №3 у пос. Кызыл-Тей. В правой руке мужчины сосуд с узким горлышком и узким поддоном. Левая рука лежит на поясе, на котором видны наборные бляшки, и сбоку подвешен меч. Высота изваяния — 0,95 м, ширина плеч — 0,23 м, его толщина — 0,15 м. [11] В ушах серьги той же формы, что и у кызыл-тейского изваяния №1.
Посёлок Кызыл-Тей расположен на левой высокой террасе при слиянии Саглы с её левым притоком Орта-Халыын. Эту речку нужно переезжать, когда едешь из пос. Хандагайты в Кызыл-Тей. Перед переездом, налево от дороги, разбросано около 8 тюркских поми-
|
|
Рис. 88. Планы и профили поминальных оградок VI-VIII вв. в пос. Кызыл-Тей на р. Саглы.1 — №1, 2 — №2 (а и а' — каменные изваяния №1 и 5). 1 — земля с камнями, 2 — материк, 3 — нож, 4 — зольные пятна, 5 — граница оградки, 6 — каменные плиты.(Открыть Рис. 88 в новом окне) |
Рис. 89. Древнетюркские памятники VI-VIII вв. 1-3 — каменные изваяния: с р. Боршин-Гол, МНР (1) из г. Шагонара (2) и р. Чиргакы (3); 4 — древнетюркская оградка с балбалами, отходящими на восток в пос. Кызыл-Тей (на втором плане — уюкский могильник №1); 5 — сооружение из 5 столбов у пос. Кызыл-Тей.(Открыть Рис. 89 в новом окне) |
нальных оградок с балбалами, но без изваяний. Сам пос. Кызыл-Тей расположен на большом древнем могильнике, состоящем из каменных курганов, с насыпями из речных валунов, и тюркских поминальных оградок VI-VIII вв. с балбалами и «бабами», но чаще без них. Среди домов разбросаны 13 квадратных оградок из валунов и плиток с балбалами на восток (8 оградок расположены в школьном дворе и вокруг него). У двух оградок имеется по одному изваянию из гранитных валунов, вкопанных лицом на восток. На изваяниях слабо выбиты лица. Северная «баба» (№8) имеет высоту 0,4 м, ширину 0,35 м и толщину 0,2 м. К югу от неё находится «баба» №9 (высота 0,35 м, ширина 0,29 м). [12]
На улицах в западной части посёлка выявлено ещё около 5 полуразрушенных поминальных оградок. В 400 м к юго-западу обнаружена ещё одна маленькая оградка (1,5×1,5 м) с 16 балбалами, отходящими в ряд на восток на 85,5 м; многих из них уже не достаёт (рис. 89, 4). Высота балбалов 0,1-0,4 м. Неподалеку от оградки расположено одинокое сооружение из 5 вертикально врытых столбов,, из которых 2 уже упали, а 3 столба стоят наклонно (рис. 89, 5).
Проезжая из Хандагайтов в Саглы по территории МНР, мы были поражены пустынностью этого района в археологическом отношении — кругом только голые горы и ложбины. Лишь в долине Боршин-Гола, на левом берегу, нам удалось видеть несколько плоских каменных курганов, а по правому берегу у гор встретились 2 тюркские поминальные оградки из плит (засыпанных внутри валунами), лежащих в ряд с севера на юг. Возле южной оградки лицом на восток стояло узкое изваяние из серого гранита (рис. 89, 1).
В Дзун-Хемчикском районе в окрестностях городища Бажын-Алак нами открыто 3 неизвестных прежде древнетюркских изваяния, стоявших возле обычных поминальных оградок. Наиболее примечательное изваяние стоит на правом берегу Чадаана, в 8 км от городища, вверх по течению реки и в 2 км к юго-
востоку от горы Друг. Здесь, среди пашни, расположены 2 оградки из плит в ряд с север-северо-востока на юг-юго-запад, на расстоянии 3,7 м. Север-северо-восточная оградка внутри завалена валунами (2,4×2,4 м), так же как и юг-юго-западная (3,55×3,5 м). В 1,4 м к восток-юго-востоку от последней стоит каменная фигура (высота 1,1 м), наклонившись вперед, лицом на восток. Она изваяна из четырёхгранного столба (0,34×0,23 м) серого крупнозернистого гранита. На изваянии изображены пробор на лбу, два отворота халата, округлодонная чаша в правой руке и меч с прямым перекрестием в левой. В обоих ушах — каплевидные серьги. [13]
В 3 км к юг-юго-западу от пос. Бажын-Алак на высоком прилавке гор по левому берегу Чадаана у горки Кара-Тей выявлено 5 поминальных оградок: 2 с изваяниями и 3 без них. Балбалов нет.
У крайней север-северо-восточной оградки не было плит: это — площадка из полузадернованных валунов (3×2,6 м), ориентированная сторонами по странам света. С её восточной стороны стоял речной валун (0,18×0.16 м, высота 0,45 м) из серого гранита, на плоской восточной стороне которого выбито лицо человека с тщательно расчёсанной бородой. В 41,8 м к юго-западу стояло лицом на восток второе изваяние — также гранитный валун (0,23×0,17 м, высота 0,4 м). На восточной его плоскости выбито круглое лицо с овальными ушами. Это изваяние стоит с восточной стороны площадки из валунов (2,3×2,3 м), ориентированной сторонами по странам света.
К юго-западу от площадки в 30-40 м есть ещё 3 оградки-площадки из валунов, но лишь одна из них (малая) обрамлена врытыми на боку плитами. Наличие здесь площадок не случайно — так их и сооружали без плит. Подобные площадки встречаются и в Горном Алтае.
Две каменные фигуры древнетюркских воинов нам удалось обнаружить в Улуг-Хемском районе. В 3 км на северо-восток от берега Кара-Чааты (которая сливается с Ак-Чааты в 5 км ниже), в местности Чодураа к северо-востоку от пос. Кок-Тараа (по-русски: Зелёная роща), на р. Ак-Чааты есть две горки между логами Тоттыг-Чыланныг и Талдых-Чыланныг. В седловине между горок на пашнях в урочище Чыланныг обнаружен ряд разрушенных поминальных оградок (не менее трёх), вытянутых с севера на юг. Возле одной оградки с восточной стороны первоначально стояло каменное изваяние, впоследствии перемещённое трактористами на 50 м к востоку.
Это изваяние — большой, некогда привезённый сюда с реки, валун серого гранита, с высеченным на плоскостях четырёх его граней, изображением усатого воина (с подбритой бородкой под нижней губой), в шапочке. В правой руке он держит кувшинчик на поддоне и с ручкой, а его левая рука лежит на рукояти меча. К поясу воина, с чётко изображенными, на нём бляшками, спереди подвешен коленчатый кинжал в ножнах, справа — сумочка (для огнива и трута), а сзади за пояс заткнута булава. Высота валуна 1,22 м, толщина 0,28 м и ширина по верху 0,35 м. [14]
Ещё одна фигура обнаружена в 1960 г. в г. Шагонаре по улице Мира у дома №105. Оно расчищено грейдером возле поломанной поминальной оградки с восточной стороны, где стояла лицом на восток. Из-за болотистой почвы изваяние со временем значительно углубилось, и снаружи торчала лишь его макушка. Это большой речной валун серого гранита, на одной плоскости которого изображены только брови, глаза и нос (рис. 89, 2). [15]
В том же году памятники периода древнетюркского каганата были открыты нами в высокогорной долине Хендерге, левого притока Элегеста в горах Танну-Ола. На левом берегу Карасука, левого притока Элегеста, на поляне одиночно стоит древнетюркская фигура человека из серого песчаника, обращённая лицом на северо-восток. Ни оградок, ни курганов поблизости нет. Это изваяние — узкий, треугольный в сечении камень (высота 1,26 м, ширина 35-38 см, толщина 13 см), верху которого придана форма головы с рельефно изображёнными ушами, глазами, носом и ртом. Кроме этого, небрежно шпунтом выбит пояс (рис. 90, 1).
В 4 км к юго-западу от пос. Ак-Тал в урочище Ак-Тал-Бажи (влево от дороги Ак-Тал — Карасук), в низкой пойме Хендерге, в кустах карагана, нами обнаружено около 10 тюркских поминальных оградок с балбалами — столбиками, отходящими на восток.
В 100 м к северо-западу от оградок находятся каменный курган и остатки разрушенной поминальной оградки. Возле неё валялась обломанная древнетюркская фигура, с чрезвычайно редким изображением. Это четырёхгранный столб серого песчаника (высота
Рис. 90.
Древнетюркские каменные изваяния людей (1-3) и льва (4):
1 — р. Карасук, 2 — р. Хендерге, 3 — Ак-Дурук, 4 — у кургана №1 в Сарыг-Булуне.
(Открыть Рис. 90 в новом окне)
1,02 м, ширина 23-24,5 см и толщина 19 см) со скруглённым верхом и изображением усатого воина с волосами, зачёсанными на пробор, и серьгами в ушах; на уровне груди он держит в каждой руке по «отрубленной» голове человека. Ниже полоской изображён пояс, слева над ним налучье (?), а от правой руки свисают неопределённые предметы. Все изображения выбиты ямками шпунтом и углублены на плоскостях камня. [16]
В 3 км к северо-западу от пос. Ак-Тал находится оградка (3,7×3,7 м) из плит, заваленная обломками скалы и ориентированная сторонами на север-северо-запад, юг-юго-восток, запад-юго-запад, восток-северо-восток.
С восток-северо-восточной стороны в 1,4 м от неё стоит каменное изваяние мужчины (высота 1,76 м, толщина 20 см, ширина 50х38 см). Лицо усатое, с эспаньолкой. Мужчина держит чашу в правой неясно изображённой руке, у него пояс из квадратных блях (рис. 90, 2). На правой боковой грани изваяния, сверху вниз, друг под другом, изображены козлы (схематичные и переданные неполным контуром); ниже их выбит коленчатый кинжал (длина 15 см) с резко отогнутой рукоятью.
От фигуры на восток-северо-восток идет ряд из 38 столбиков-балбалов (высота 0,2-0,4 м), поставленных через 3,8-4-4,5 м; затем их цепочка отгибается к северу и далее стоят ещё 4 камня. Всего 42 балбала. От северного угла оградки на восток-северо-восток идет второй ряд из 8 балбалов. Второй такой случай встречен в долине Саглы и описан выше.
В 50 м к юг-юго-востоку расположена ещё одна задернованная оградка (2,5×2,37 м; высота плит 12 см), у которой с восток-северо-восточной стороны в 24 см от оградки стояла каменная фигура в виде четырёхгранного столбика (высота 73 см, ширина 20-23 см и толщина 17 см), на котором изображено лицо человека. Эти древнетюркские фигуры стояли лицом на восток-северо-восток. [17]
На левом берегу Хендерге, если ехать вверх по течению от фермы, расположенной у ответвления дороги на озеро Хаак, в 3-4 км от фермы, обнаружено 5 древнетюркских оградок с балбалами, но без человеческих изваяний. В Эрзинском районе (Юго-Восточная Тува), на правом берегу р. Эрзин, в 2-3 км от скал Хара-Бом по дороге из Сарыг-Булуна в Мурен, между гор расположен могильник из округлых каменных курганов с кольцами и без них. Здесь же 3 тюркские поминальные оградки пристроены вплотную друг к другу в ряд по линии север — юг. Размеры средней ограды — 3×3 м, а боковых — 2×2 м. У каждой оградки посредине с восточной стороны стоит по каменному столбику (высота до 0,5 м). Оградки сверху засыпаны камнем. У южной оградки, на восток от «главной» плиты, лежат 5 поваленных столбиков-балбалов.
В 1954 г. на р. Хам-Дыт, в 12-15 км к северо-западу от пос. Хандагайты (Овюрский район), геологами найдено древнетюркское изваяние воина, с большим искусством высеченное древним скульптурой из силурского песчаника. Оно было осмотрено нами в следую-
щем году на геологической базе АН СССР близ Кызыла (р. Каа-Хем) и затем отправлено в Москву. Ныне это изваяние находится в экспозиции Исторического музея. Оно привлекает внимание точной разработкой деталей одежды и вооружения. Поверх долгополого халата, застёгнутого на левую сторону, надет нагрудник с бубенчиками по бокам. На руках — металлические браслеты. Особо интересна причёска: при гладко выбритой по бокам голове на макушке уложена коса, раздвоенная спереди. Точно такими же были причёски таштыкских мужчин, известные по сохранившимся прическам в погребениях Оглахтинского могильника и по деревянной скульптуре из склепа Уйбатского чаа-таса. Такие же причёски имеют терракотовые погребальные скульптуры танской эпохи, воспроизводящие тюркские моды в одежде и причёске. В ушах усатого воина изображены серьги. [18]
Отметим ещё два изваяния, хранящихся ныне в Кызыльском музее. Одно из них привезено с р. Чиргакы (ферма Чыраа-Бажи, Дзун-Хемчикский район) в 1962 г. (рис. 89, 3). На валуне изображён усатый воин, держащий в правой руке небольшой округлодонный сосудик; его левая рука лежит на наборном поясе, к которому подвешен изогнутый кинжал в ножнах с прямыми навершием и перекрестием. В ушах изображены серьги в виде колец с каплевидными подвесками.
Второе изваяние в 1955 г. привезено из окрестностей Ак-Дурука (Чаа-Хольский район). Оно (высота 110 см, ширина 39 см, толщина 11 см) из серого песчаника, сзади не обработано (рис. 90, 3).
Поминальным памятником высшей аристократии Восточнотюркского каганата можно считать сложное сооружение, исследованное нами в 1955 г. на юго-востоке Тувы, в Эрзинском районе в Сарыг-Булунском могильнике (рис. 91). Этот могильник расположен на юго-западной окраине поселка Сарыг-Булун (в 400 м от метеорологической станции) на высокой надпойменной террасе левого берега Эрзина.
Центральное место в могильнике занимает своеобразный курган №1. Это невысокий, слабо выдающийся над уровнем современной почвы, расплывшийся вал, замкнутый в виде
Рис. 91.
План могильника близ пос. Сарыг-Булун с поминальным сооружением древнетюркской знати (курган №1):
а — 400 м до пос. Сарыг-Булун, б — дорога в Саган-Толагой; 1 — разграбленные курганы, 2 — курганы с вертикально стоящими плитами с северо-западной стороны.
(Открыть Рис. 91 в новом окне)
четырёхугольника, со скруглёнными углами. Он возвышается над уровнем окружающей степи на 0,26 м, а над уровнем внутреннего подножия — на 0,31 м. Ширина вала до 3,2 м. Четырёхугольник из вала (35,8×29,15 м) ориентирован сторонами по странам света с небольшим отклонением. Вытянут он с запада на восток. Внутри вала, насыпанного из песка со щебнем и покрытого мелкой галькой, расположен оплывший курган (16×15 м) с подчетырёхугольной песчаной насыпью (до 0,77 м над уровнем степи). Первоначально насыпь была пирамидальной (возможно, усечённо-пирамидальной), и стороны её шли параллельно сторонам вала. Вершина кургана повреждена воронкой старых раскопок, произведённых по приказанию ламы из местного хурэ около 1910 г. По рассказу одного из участников этих раскопок (Бояная из сеока Со-
ян 65 лет), здесь ничего не было найдено, хотя прокопали на глубину до 4 м (последнее подтвердилось при расчистке грабительской ямы). Диаметр воронки около 5 м и глубина её 0,81 м от высшей точки её борта. С западной стороны кургана расположена плоская подчетырёхугольная площадка из песка (8,5×4 м), возвышающаяся над уровнем степи до 0,16 м.
С восточной стороны в курганную насыпь было неглубоко врыто каменное изваяние человека без головы, сидящего на поджатых вперед коленями ногах, в наброшенном на плечи кафтане, с небольшими отворотами воротника и плохо сохранившимися руками, лежащими на коленях. Изваяние №1, изображавшее, по-видимому, женщину, имело небольшой пьедестал, высеченный воедино с фигурой. Её лицо первоначально было обращено на восток (на танских женских статуэтках часто изображались короткополые кафтанчики, наброшенные на плечи, со свободно висящими рукавами).
В 4,2 м от изваяния №1 к восток-юго-востоку находилось разбитое изваяние №2, изображающее мужчину (без головы и с отбитыми руками), сидящего в той же позе, на поджатых вперед коленями ногах. У этой фигуры заметны остатки наборного пояса с подвесками, на котором справа подвешен округлый мешок, а слева — меч с прямой рукояткой и обломанным концом. Изваяние это также имело пьедестал, в настоящее время сильно повреждённый. Обе фигуры, очевидно, изображают супружескую пару, подобно аналогичным парам на памятниках Орхона (Кюль-Тегина и Бильгэ-Кагана). Возле этих фигур валялись обломки двух каменных львов с фигурными гривами (изваяние III и IV; рис. 90, 4). [19] Львы первоначально, вероятно, стояли друг против друга, как и скульптуры людей.
Все эти фигуры изваяны из серого рыхлого гранита; они повреждены уже очень давно. Ещё в 1877 г. их видел Г.Н. Потанин, но уже без голов, повреждёнными (у изваяния №2 к тому времени были отбиты руки и пьедестал). [20] В таком же виде они сохранились и до 1947 г., когда вновь были зафиксированы Саяно-Алтайской экспедицией. [21] Но с 1947 по 1955 г. изваяние №2 и львы были снова сильно повреждены. От львов отбиты большие куски задних частей, а от изваяния №2 сохранился лишь низ и плечи, а кусок, изображавший поясницу, отбит и заложен в фундамент метеостанции. [22]
Как показали раскопки, насыпь кургана состояла из мельчайшего речного песка, а та галька, которой он был покрыт сверху, оказалась выбросом из грабительской ямы; она происходит из материкового слоя. Расчистка материкового слоя под насыпью ничего не обнаружила, кроме стоящего на грунте красного водоносного кувшина с вертикальной ручкой и небольшим сливом, а также деревянного колышка, вбитого в землю возле кувшина. [23] Вероятно, первоначально кувшин, установленный с какой-то жидкостью, привязали к этому колышку. К востоку от кувшина, в той же центральной части кургана, под насыпью оказалась часть полусгнившего бревна, а к северо-востоку от него находилась круглая (диаметр 2,2 м, глубина 3,2 м от самой высокой точки современного борта ямы) грабительская яма с отвесными стенками, забитая современным мусором.
Судя по рассказу арата Бояная и всей обстановке, выявленной нами, на месте, где вырыт грабительский колодец, первоначально не было ни повреждений материкового слоя, ни каких-либо сооружений или предметов.
Вскрытие площадки, прилегающей к кургану с запада, выявило остатки сгоревшего деревянного юртообразного сооружения, безусловно, одновременного с курганом, так как оно было скрыто не только площадкой, но и западной полой самой курганной насыпи. Здесь обнаружено около десятка тяжёлых речных валунов. В своё время это была деревянная восьмигранная столбовая юрта, от которой сохранились нижние концы 13 столбов, вкопанных в землю на глубину до 0,5-0,9 м. Столбы в основном толщиной в 0,25-0,3 м и только самые тонкие — 0,1 м. Внутри восьмиугольника из столбов обнаружены обугленные остатки деревянных балок (одна из них длиной 2,83 м и толщиной 0,16 м) от стен и потолка юрты. Крыша, вероятно, была покрыта пластинами коры лиственницы, которые сверху придавливали тяжелые валуны.
Следы пожара видны по многочисленным головёшкам и углям; их особенно много вдоль-
восточной, юго-восточной и южной стенок. Посредине юрты в землю вбит небольшой деревянный колышек, а возле него небольшая кучка мелких угольков — остатки костра. При зачистке внутри юрты найдены лишь верхняя и нижние челюсти коня, зубы коровы и обломок рога косули. На одном из брёвен лежала обломанная железная пластинка с отверстиями (рис. 85, 2). Других находок в кургане не оказалось, кроме орнаментированного черепка от «кыргызской» вазы, обнаруженного в грабительской яме со свежими следами использования в качестве точилки для ножей (рис. 87, 2). В грабительскую яму черепок этот явно заброшен вместе с прочим современным мусором (битое стекло, куски свежеструганного дерева, консервная банка, железное кольцо, лезвие перочинного ножа, скелет павшей лошади, зарытой тувинцами в 1942 г., и т.д.). Откуда происходит черепок, установить не удалось, но он определённо не имеет отношения к памятнику; видимо, он найден тувинцами где-то на стороне, а затем попал на свалку. Данная находка — пока единственное свидетельство того, что в этом районе в IX-X вв. также были распространены «кыргызские» вазы. В яме же найден обломок выпукло-вогнутого бронзового предмета с припаянным снизу крючочком (возможно, от брошки?) и квадратный кусочек кожи со следами швов (рис. 85, 1, 3).
Раскопки кургана №1 доказали с несомненностью, что это не могильное, а поминальное сооружение, так как нигде никаких следов погребения нет.
Сходство плана кургана №1 с поминальными памятниками орхонских тюрок VII-VIII вв., в том числе и с известными памятниками Бильге-Кагана, Кюль-Тегина и Тоньюкука, а также наличие здесь аналогичных орхонским сидящих каменных изваяний и статуй львов уже отмечены Л.А. Евтюховой. [24]
Дату этого памятника (VII-VIII вв.) подтверждает и обнаруженный в кургане, неожиданный для здешних мест, большой кувшин с вертикальной ручкой, сделанный на гончарном кругу из тонкоотмученной красной глины. [25] Кувшинов такого типа не находили до нас в Южной Сибири. Это, вероятно, привозной из Средней Азии сосуд, так как точно такие кувшины в большом количестве открыты в слоях VII-VIII вв. в Усрушане (городище Мунчак-тепе), Согде (Пенджикент) и Семиречье, в частности на городищах Чуйской долины, в особенности на городище Ак-Бешим при моих раскопках 1953-1954 гг. [26]
К кувшинам из Чуйской долины этот кувшин (рис. 87, 1) наиболее близок; его присутствие в кургане, без сомнения, свидетельствует о теснейших связях юга Тувы и Семиречья в VII-VIII вв., то есть в период существования восточного и западного тюркских каганатов.
Необходимо подчеркнуть также, что вместо сырцового, крытого черепицей, храмового сооружения, обычного для такого рода поминальных сооружений наивысшей орхонской зиати, [27] в кургане №1 Сарыг-Булуна оказалась столбовая деревянная юрта, внутри которой у костра и совершались поминки. Такая юрта опровергает утверждения этнографов о том, что деревянные юрты у современных народов Саяно-Алтая появились лишь в XVII-XVIII вв. Как видим, юртообразный «храм» этого кургана свидетельствует о строительстве деревянных юрт на Саяно-Алтайском нагорье и в VII-VIII вв. Несомненно, к данному прототипу восходят и древнейшие типы деревянных жилищ современных саяно-алтайских тюркоязычных народов, подобные столбовой юрте хакасов (одаг). [28]
В небольшой степи в 2 км к запад-северо-западу от пос. Ак-Тал, в долине Хендерге, обнаружено второе поминальное сооружение знатных тюрок VI-VIII вв. Это большая ограда из врытых на боку плит (6×6 м), заваленная внутри обломками скалы; вокруг ограды прослеживаются подчетырёхугольной формы (21×24 м) ров и вал со скруглёнными углами. Ширина земляного вала 2,8 м. Стороны вала ориентированы на восток-северо-восток, запад-юго-запад, юг-юго-восток, север-северо-запад. С восток-северо-восточной стороны у ограды стоит оббитая плита (ширина 0,7 м) плоскостью на восток-северо-восток. Далее на восток от рва, отгибаясь дугой на север с половины пути, стоял ряд из каменных столбиков-балбалов (некоторые упали) из плитняка (66 штук) на протяжении 400 м. Балбалы стоят через 2-4 м, их высота 0,3-0,5 м. С север-северо-западной стороны соору-
жения, у самого вала, находится вторая плоская оградка из плит (0,8×0,8 м), вероятно, дополнительная, созданная позже.
Третье, аналогичное сооружение, связанное с поминальным обрядом знатных тюрок, обнаружено в 1947 г. Саяно-Алтайской археологической экспедицией в котловине Деспен, лежащей по южную сторону хребта Танну-Ола, а четвёртое сооружение открыто в Монгун-Тайге. [29] К сожалению, все эти поминальники не раскопаны.
Остаётся упомянуть о тюркских оградках, исследованных нашими предшественниками. А.В. Адрианов раскопал только одну поминальную оградку (№10) в 1915 г. в урочище Салдам близ устья Элегеста. Оградка (2,7×3 м) была засыпана землёй и камнями не только внутри, но и вокруг. В ней ничего не оказалось. [30] С.А. Теплоухов в первый сезон своих работ в Туве в 1926 г., проезжая с Усть-Элегеста на Оттыг-Даш, не доехав 6 км до этой горы, обнаружил справа от дороги небольшую оградку из плит (1,75×1,5 м) с тремя камнями-балбалами, стоящими в ряд на восток от оградки. Перед ними лежал длинный валун, на одном конце которого выбито лицо человека.
С.А. Теплоухов раскопал 5 поминальных оградок VI-VIII вв. Оградки №16 и 17 расположены на прилавке хребта Танну-Ола, в 2 км к юго-востоку от пос. Элегест (Щёки). Оградка №16 находилась в ложбинке в ряду из трёх подобных же, выстроенных в ряд с севера на юг. Стороны её (4×4 м) ориентированы строго по странам света. Внутри она была задернована, лишь кое-где выступали обломки скалы. В центре оградки, в ямке на глубине 0,5 м, обнаружена вторая фаланга лошади. Оградка №17 (3,5×3,5 м) находилась в 60 м к югу от оградки №16. Она также располагалась в ряду из трёх поминальных оградок, выстроенных с севера на юг. При раскопках в ямке, на глубине 0,5 м, найдена кость животного.
Ещё С.А. Теплоухов раскопал на правом берегу Хемчика поминальные оградки №43, 44 и 45. В урочище Саадак-Терек близ пос. Кызыл-Мажалык он обнаружил длинный ряд из 4 больших и 4 малых поминальных оградок, пристроенных друг к другу по линии север — юг. Расстояние между ними составляло от 0,3-0,5 м до 2 м. Ограды сооружены из врытых на ребро плит зелёного сланца толщиной до 5 см (выступают на 20 см). Внутренняя поверхность оградок ровная, не выступающая над окружающей степью. Оградка №43 (3,3×3,3 м) самая северная в ряду. Раскопки ничего не обнаружили. Оградка №45 (1×1,5 м) вторая с южного конца того же ряда. Она вытянута с запада на восток. При раскопках внутренней поверхности ничего не найдено.
Оградка №44 (3,3×2,5 м) находилась в другом ряду из 7 поминальных оградок, выстроенных в ряд с севера на юг. Оградки из длинных (до 1,5 м) плит толщиной до 10 см едва возвышаются над поверхностью степи. Внутри оградки завалены галькой и потому слегка выступают над уровнем степи. В центре оградки №44 две плашмя положенные плиты (0,7×0,3 м). Посредине, до глубины 0,7 м, залегали камни в ямке, а под ними найден крестец овцы. [31]
Экспедиция Московского университета, выполняя неотложную работу по созданию сквозной периодизации древних памятников Тувы и учитывая материалы по древнетюркским погребениям, собранные другими экспедициями, не занималась раскопками погребальных сооружений древнетюркского периода. Не раскопал ни одного подобного кургана и А.В. Адрианов. Что касается полевых исследований С.А. Теплоухова (не опубликованы), то к VII-VIII вв. следует отнести 4 кургана. [32] В 1926 г. в степи Улуг-Хову на правом берегу Хемчика раскопаны курганы №54 и 55 и в 1927 г. на горе Бай-Даг близ Шагонара раскопаны курганы №84 и 90. Приводим краткие сведения из рукописного отчёта исследователя.
Улуг-Хову, курган №54. Высокий округлый курган (диаметр 16,5 м, высота 1,5 м, глубина воронки 1,8 м) из камня с глубоким воронкообразным углублением в центре и каменной плитой, врытой с юго-восточной стороны кургана. Плита (высота 1 м, ширина 0,3 м) ориентирована рёбрами на северо-запад и юго-восток. Могила ограблена. Под впадиной яма овально-четырёхугольной формы (глубина 2,5 м), ориентированная углами на север-северо-восток, восток-юго-восток, юг-юго-запад, запад-северо-запад. В северо-восточной половине ямы, ближе к средней линии, обнаружены в беспорядке кости взрослого
человека. У северо-западной стенки лежал скелет ребёнка-уродца, головой на северо-восток.
В юго-западной половине ямы расчищены скелеты лошадей (2 скелета ближе к северо-западному углу и один в юго-западном углу). Лошади взнузданы и осёдланы. У передних ног юго-западной лошади лежали костяные цурки-застёжки от ременных пут. От кожаных частей сбруи сохранились лишь чёрные прослойки в земле и связанные с ними медные накладки, пронизки, пряжки и бубенчики-шаркунцы (рис. 92, 1, 5, 7, 8, 11). На скелете крайней северо-западной лошади сохранилась железная, овальная кверху, накладка на переднюю луку седла, оправленная медным ободком, украшенным фестончатым прорезным краем (рис. 93, 1). [33] У головы коня лежали 2 черепа степного хорька (Patorius eversmanni Lesson). У скелетов лошадей в зубах находились железные удила с псалиями и кольцами (рис. 92, 10, 12), стремена под рёбрами и подпружные пряжки (2 стремени с восьмёркообразным завершением, 2 стремени с петлёй на шейке, а третья лошадь имела стремена разных типов: одно — с узкой петлёй на шейке, а другое — с восьмёркообразной петлей для путлища; рис. 93, 2-4). У северо-западной лошади найдена железная подпружная пряжка и пальштабовидный наконечник тесла (рис. 92, 9, 14). Остатки её шерсти светло-жёлтого цвета. Среди костей человека обнаружены обломки железного клинка сабли (рис. 92, 15) и нож, а также медная оковка деревянного предмета (сосуда?) с тремя заклёпками (рис. 92, 6). В северо-восточном углу ямы находились угольки и бедренная кость овцы. Все железные предметы окислены и сохранились в обломках.
Улуг-Хову, курган №55. Курган имел круглую каменную насыпь (диаметр 7,5 м, высота 0,2 м) с небольшой впадиной. В яме на глубине 1 м обнаружены в беспорядке кости человека, без черепа, а также лошади (череп её лежал в западной части ямы) и барана. Среди костей найдены костяная цурка-застёжка, малая железная пряжка с подвижным язычком и изогнутый обломок железного псалия.
Бай-Даг, курган №84 (25). Широкое каменное кольцо (диаметр 4,5 м) из камней выступает на 0,25 м. Внутри — впадина диаметром 2,5 м. Под ней обнаружена яма (2×1 м, глубина 1,5 м), направленная длинной осью с юго-запада на северо-восток. На дне, в центре ямы, лежали височная кость взрослого человека и кости лошади, а в западной части найдены кости ребёнка, овцы, костяная цурка-застёжка, кончик лезвия железного ножа и обломок костяной пронизки в виде усечённого конуса.
Бай-Даг, курган №90 (31). Округлая каменная насыпь (диаметр 8,4 м, высота 0,5 м) с впадиной (диаметр 3 м, глубина 0,3 м) в
|
|
Рис. 92. Инвентарь древнетюркского погребения с конем в кургане №54 урочища Улуг-Хову на Хемчике: 1-8 — медь (3-4 — медь и кожа), 9, 10, 12-15 — железо, 11 — рог.(Открыть Рис. 92 в новом окне) |
Рис. 93. Лука седла (1) и железные стремена (2-4) из погребения с конём в кургане №54 в урочище Улуг-Хову на Хемчике (1 — железо с медной оправой).(Открыть Рис. 93 в новом окне) |
Рис. 94.
Орудия труда из насыпи древнетюркского кургана №90 (31) Бай-Дага:
1 — железный кетмень, 2 — гранитный верхний жернов ручной мельницы.
(Открыть Рис. 94 в новом окне)
центре. Во впадине (в 1 м к западу от её центра) на глубине 0,1 м найдена железная сильно сработанная лопасть мотыги XIII-XIV вв. [34] типа кетменя, явно брошенная грабителями. В 1,5 м к востоку от центра впадины, на глубине 0,3 м, на борту могильной ямы, лежал круглый верхний жернов ручной мельницы (диаметр 0,24 м, толщина 3,8 см; диаметр отверстия 4-4,5 см) с 4 впадинами для вставления деревянной ручки (рис. 94). Жернов из серого крупнозернистого гранита, долго был в работе и вращался, судя по стёртости ямок, против часовой стрелки. Ямки для вставления деревянной ручки разной глубины. Как выяснено нами при наблюдениях над этнографически известными ручными мельницами тувинцев и хакасов, при вращении ручкой, вставленной в мелкую ямку, верхний жернов легко скользит по поверхности и в таком случае мельница даёт крупный помол зерна. Чем глубже углубление, тем больше давление верхнего жернова на нижний и тем мельче помол. Когда хотят получить самую мелкую муку, то ручку вставляют в наиболее глубокую ямку.
Это свойство работы жерновов известно с момента появления каменных ручных мельниц (на Енисее, как говорилось, самый ранний круглый жернов найден в Большом Салбыкском кургане, относящемся к концу тагарской культуры).
Могильная яма имела прямоугольную форму (2,5×2,2 м, глубина 1,8 м) и была вытянута с юга на север. Погребение разграблено. Отдельные кости взрослого человека и лошади попадались на разной глубине в засыпке и в разных частях ямы. На дне, в 0,25 м к северу от центра, обнаружены 2 скипевшихся трёхлопастных наконечника стрел; на черешке одного наконечника была сломанная костяная свистулька (рис. 95, 1). В 1 м к югу от центра ямы найден обломок деревянного гребня (рис. 95, 2). [35]
* * *
Древним тюркам VI-VIII вв. периодически приписывают в литературе всякие изобретения, которые нередко были сделаны за многие сотни лет до их появления. А.Н. Бернштам, например, заявлял, что «тюрки являются изобретателями пряжки с подвижным язычком, широко применяемой в одежде и в конской сбруе», а Л.Н. Гумилёв утверждал, что тюрки стали известны «как народ, впервые освоивший в Центральной Азии промышленную добычу железа». [36] В недавнее время С.И. Вайнштейн сразу «заставил» древних тюрок изобрести в VI в. стремена, жесткое седло и саблю. [37]
На поверку, однако, всякий раз оказывается, что подобные заключения объясняются не особыми талантами древних тюрок и не естественным увлечением названных исследователей своей темой, а неосведомлённостью их в истории развития материальной культуры. [38]
Рис. 95.
Наконечник стрелы и деревянный гребень из древнетюркского погребения с конём в кургане №90 (31) Бай-Дага (1 — железо и кость, 2 — дерево).
(Открыть Рис. 95 в новом окне)
После аргументированных специальных работ И.Л. Кызласова и А.К. Амброза выяснилось, например, что С.И. Вайнштейн и не подозревал о существовании сёдел с твердой основой и стремян, относящихся к предшествующему гунно-сарматскому времени. Теперь очевидно, что развитие форм верхового седла было не таким благополучно эволюционистским, каким представил его С.И. Вайнштейн. Реальная жизнь была богаче. Параллельно развивалось сразу несколько форм сёдел. Указав, что предложенным им этапам развития седла «противоречат данные», приведённые Л.Р. Кызласовым, Вайнштейн пытался умалить значение фактов, свидетельствующих о раннем употреблении иных форм сёдел с жёсткой основой и цельной лукой арочного типа.
Берестяная обкладка арочной луки жёсткого седла, найденная в одном из таштыкских склепов I-II вв. н.э., имеет прямые аналогии в бронзовых накладках ранних сёдел из Кореи и Японии, что признал А.К. Амброз, к сожалению, ошибочно поместивший в своей таблице таштыкскую луку не рядом с анало-
гичной корейской, а значительно выше, датировав её более поздним временем. [39]
С.И. Вайнштейн, к сожалению, не ознакомился и с древнейшим сохранившимся седлом VI-VII вв. из тюркского погребения с конём, раскопанного А.К. Кибировым в 1954 г. на Тянь-Шане (Кара-Куджур, курган №1). Каракуджурское седло состоит из четырех частей (рис. 96, 2). У него выступающие вперёд прямые полки, скруглённые только сзади; высокая, расширяющаяся кверху передняя лука арочной формы с большим вырезом, подобная кудыргинским, и сильно наклонённая задняя лука. [40]
Такое по форме седло не может быть «вставлено» в «этапы» Вайнштейна — ему там нет места. В схему Вайнштейна не уместились также ни костяные луки из могильника Кудыргэ, ни сделанные на их основе убедительные реконструкции лук древнехакасских сёдел из Копёнского чаа-таса. [41] Нет места в ней и для оставшихся неизвестными автору металлическим передним лукам сёдел из Мелитополя (VII в.) и кургана №2 Туяхты (IX в.), а также для железной накладки на высокую арочной формы луку седла из кургана №54 в Улуг-Хову (рис. 96, 5). Но все эти формы сёдел были в снаряжении средневековых всадников.
Во второй части своей статьи С.И. Вайнштейн рассматривает этапы развития «древнетюркской культуры» Тувы и утверждает (с. 76), что «в 1960 г. Л.Р. Кызласов опубликовал статью, посвящённую Туве в эпоху тюркского каганата, но этапы развития древнетюркской культуры в Туве не выявил». Так С.И. Вайнштейн искажает историю вопроса и вводит в заблуждение читателей. В 1960 г. вышла не только статья «Тува в период тюркского каганата (VI-VIII в.)», но и другая моя статья «Тува в составе уйгурского каганата (VIII-IX вв.)», а в 1964 г. опубликована работа из того же цикла «Этапы средневековой истории Тувы». Во всех этих трудах выявлены в исторической последовательности памятники и материальная культура всех этнических групп, населявших Туву в средневековый период (VI-XV вв.). Прослежены памятники, описаны обычаи и материальная культура древнетюркской этнической группы не только в периоды тюркского и уйгурского каганатов, но и в более поздние периоды пребывания Тувы в древнехакасском (IX-XII вв.) и даже древнемонгольском государствах (XIII-XV вв.). [42] Правда состоит, следовательно, в том, что первая периодизация и хронологическая классификация всех известных археологических памятников (в том числе и древнетюркских) Тувы опубликованы задолго до периодизации Вайнштейна.
Что касается этой периодизации, то она основана на составленной Вайнштейном эволюции форм сёдел из древнетюркских курганов могильника Кокэль. Так как датировки курганов ошибочны, то и периодизация не может быть принята. Ещё в 1960 г. мне пришлось указывать, что памятников VI — начала VII в. «(типа могильника Кудыргэ) в Туве пока не обнаружено» и древнейшие для Тувы погребения тюрок с конём отнесены мной к VII-VIII вв. Это положение сохраняет свою силу и в настоящее время. [43] Подчиняясь умозрительным представлениям об этапах развития сёдел из Кокэля — от простой формы к более сложной, — С.И. Вайнштейн произвольно объявил первый их тип «наиболее ранним» и потому отнёс к VI-VII вв. инвентарь кургана №23. На основании одного (!) этого кургана он «выделяет» так называемый «ишкинский этап в истории древнетюркской культуры в Туве». [44] Ошибочность такого решения очевидна. Инвентарь кургана №23 не соответствует ни «наиболее ранним могилам кудыргинского типа в Горном Алтае», ни подобным кудыргинским раннетюркским могилам Тянь-Шаня (например, Кара-Куджур, курган №1). [45] Курган №23 по инвентарю надо от-
Рис. 96.
Хронологическая таблица употребления разных типов сёдел в VI-X вв.:
1 — вэйское седло (по схеме А.К. Амброза), 2 — седло из кургана №1 в Кара-Куджуре (Тянь-Шань), 3 — глиняная модель седла из пос. Ханска (Молдавия), 4 — передняя лука седла из Кудыргэ и совершенно аналогичные ей поздние луки сёдел типа Копёнского чаа-таса (7, 12), 5, 6 — танское седло (по схеме А.К. Амброза), 8 — лука седла из кургана №54 в Улуг-Хову (Тува), 9 — седло из кургана №17 Верхнечирюртовского могильника, 10 — из кургана №13 Кокэля, 11 — из кургана №6 Кокэля, 13 — из кургана №22 Кокэля, 14 — из дер. Бородаевки (Нижнее Поволжье), 15 — из кургана №47 Кокэля, 16 — из кургана №2 Кокэля, 17 — из кургана №23 Кокэля.
(Открыть Рис. 96 в новом окне)
нести к IX-X вв. (или, точнее, к середине IX в.), так как в нём найдены: лук «уйгурского» типа, поздняя «рогатая» бронзовая пряжка с подвижным железным язычком, бронзовая поясная бляха особой формы, трёхгранный в сечении костяной черешковый наконечник стрелы [46] и другие предметы, существовавшие не ранее второй половины VIII-IX вв. (гладкое тесло, роговые пряжки с тремя отверстиями, нож, железные наконечники стрел). Что касается слабоизогнутых роговых двудырчатых псалиев, то по форме они совсем не схожи с кудыргинскими. Аналогичные псалии также существовали в IX-X вв. [47] Сёдла из кургана №23 (со скруглёнными полками) отнесены Вайнштейном к «первому типу», который ошибочно объявлен «наиболее ранним». Упрощённый эволюционистский подход подвёл автора. Как показал А.К. Амброз, наиболее ранние, после гунно-сарматских, вэйские сёдла VI в. уже имеют широкие лопасти с вырезами спереди и сзади. Аналогичны по типу и более поздние танские сёдла 637 г., отличающиеся наклонной задней лукой. [48] Эти сёдла схожи с древнетюркскими сёдлами 4-го типа (по Вайнштейну) и именно они должны считаться наиболее ранними. Сёдла 1-го типа по инвентарю кургана №23 датируются IX-X вв.
В настоящее время синхронное бытование разных типов сёдел очевидно. Известно, например, что в недавнем прошлом у многих народов одновременно существовали разные по формам и назначению сёдла (военные, парадные, охотничьи, пастушеские, женские, детские, вьючные и т.п.). Различными они были и у степных народов в раннем средневековье.
Анализируя особенности инвентарей курганов Кокэля, приходим к выводу, что сёдла оттуда относятся к VIII-X вв. В Кокэле вообще нет раннетюркских сёдел. По нашей хронологии, самым ранним из древнетюркских сёдел можно считать седло из кургана №1 Кара-Куджура (конец VI — начало VII в.), а также остатки седел с аналогичными арочными луками из Кудыргэ (рис. 96, 2, 4). VII-VIII вв. в Туве датируется пока только накладка на арочную луку седла из кургана №54 в Улуг-Хову (рис. 93, 1). [49] На Северном Кавказе седло со скруглённой полкой найдено в погребении конца VII — начала VIII в. (рис. 96, 9). [50] К концу уйгурского периода (VIII-IX вв.) относятся сёдла из курганов №6, 13 и 22 могильника Кокэль (2-й и 4-й типы, по Вайнштейну). В период древнехакасского государства (IX-X вв.) у кокэльских тюрок одновременно бытовали сёдла 1-го, 3-го и 4-го типов. Этим временем, по нашему мнению, датируются захоронения в курганах №2, 23 и 47 Кокэля. Одновременны им и сёдла из дер. Бородаевки (Нижнее Поволжье), [51] а также из кургана №2 Туяхты.
Изучение типов сёдел из древнетюркских погребений с лошадьми (рис. 96) показывает, что периодизация древнетюркских памятников, предложенная С.И. Вайнштейном, не выдерживает критики. Можно было бы указать и на многие другие его ошибки, но отметим только наиболее крупные (с. 78). Во-первых, как было показано выше, роговые псалии без скобы не исчезают к VII в., а их продолжают употреблять и в IX-X вв. Во-вторых, бытование луков с концевыми накладками совсем не ограничено VI-VII вв. Их использовали и далее, вплоть до монгольского времени. [52]
В связи со статьёй С.И. Вайнштейна рассмотрим вопрос о датировке погребений с конём и их ориентировке. Я уже разъяснял, что «главное заключается в определении времени инвентаря погребальных комплексов, хотя, конечно, ориентировка погребённых также имеет известное значение. По нашему мнению, до получения большой серии дополнительных материалов, к VI-VIII вв. в Туве, на основании датировки погребальных комплексов, относятся могилы с ориентировкой погребённого на север или северо-восток, а коня — на юг или юго-запад; к VIII-IX вв. — человек на восток или юго-восток, а конь на запад или се-
веро-запад; к IX-X вв. — кенотафы без погребений людей, где кони лежат головой на север и ямы вытянуты с севера на юг». [53]
Неизвестные мне ранее курганы Кокэля (при учёте в первую очередь комплексов вещей из погребений) теперь отнесены мной к VIII-IX вв. (захоронения №6, 13 и 22, где люди ориентированы на восток, север-северо-восток и восток-северо-восток) и к IX-X вв. (курганы №2, 23, 47, где люди ориентированы на северо-восток и восток-северо-восток). А.Д. Грач утверждает, что к VI-VIII вв. относятся только захоронения с широтной ориентировкой, а VIII-IX вв. следует датировать погребения с меридиональной ориентировкой. [54]
Поддерживая мнение А.Д. Грача, Ю.И. Трифонов, ещё не опубликовав полных комплексов из раскопанных им в Туве погребений с конём (опираясь только на ошибочные хронологии А.А. Гавриловой и С.И. Вайнштейна), трижды повторил, что ему удалось «твёрдо датировать наши памятники» VI-VIII вв. При этом одни из них он относит к VI-VII вв., а другие — к VII-VIII вв.
Можно подумать, что Ю.И. Трифонов наконец-то нашёл в Туве погребения с конём кудыргинского типа, однако этого не произошло. За ранние он выдаёт курганы Аргалыкты VIII, №2 и IX, №1. Но изучение их инвентарей показывает, что узкая дата для этих погребений — первая половина IX-X вв. Инвентарь кургана №2 из группы Аргалыкты VIII (удила со слабоизогнутыми роговыми псалиями и трёхдырчатые роговые подпружные пряжки, а также стремена с восьмёркообразным завершением) [55] целиком совпадает с предметами из курганов №2 и особенно №23 Кокэля. Роговые двудырчатые слабопрогнутые псалии из кургана №2 Аргалыкты VIII не похожи на кудыргинские прямые псалии с одним отогнутым концом. [56]
С материалами из остальных курганов, содержавших погребения с конём, раскопанных в Туве Ю.И. Трифоновым, удалось познакомиться на археологической сессии в Москве в 1972 г. Ю.И. Трифонов исследовал 6 курганов в трёх группах близ горы Аргалыкты (I, VIII, IX) и 5 курганов в двух группах близ Кара-Тала (I, IV) на левом берегу Улуг-Хема близ Шагонара. Всего он раскопал 12 погребений с конём, ибо в кургане №1 Аргалыкты I оказались 2 ямы: погребение лошади с имитацией человеческого захоронения (кенотафа — 1) и обычное погребение с конём (2).
Рассмотрение инвентаря показывает, что все эти могилы относятся к одному времени — IX-X вв. Детальный разбор тем не менее выделил более раннюю группу захоронений первой половины IX в., то есть ещё конца уйгурского периода. Это погребения Аргалыкты I, курган №1 (погребение II) и Аргалыкты VIII, курган №2, где люди положены головой на восток, а кони — на запад. К тому же времени относятся: А I-3, КТ IV-1 и 2, где люди ориентированы на восток-северо-восток, а лошади — в противоположную сторону. Именно в этих могилах обнаружены погребения в гробах из плит или плах, лук уйгурского типа, кольчатые удила с двудырчатыми роговыми псалиями (или эсовидными и прямыми с лопаточками железными псалиями), роговые трёхдырчатые подпружные пряжки, бронзовые серьги и обломки глиняного сосуда.
Остальные курганы датируются второй половиной IX-X вв. В эту группу входят могилы Аргалыкты I, курган №1, погребение I (кенотаф, где лошадь лежала головой на запад) и А I-4, А IX-1, КТ I-3, КТ IV-6, где люди лежали головой на восток при противоположной ориентировке лошадей. В ту же группу вошли курганы А I-5 и КТ IV-7, где люди уложены головой на восток-юго-восток, а лошади — в противоположную сторону.
Датировка второй группы погребений определяется IX-X вв. по следующим признакам: а) наличие фигурных, прямосрезанных удлинённых наконечников стрел; б) форма луков, явно восходящая к лукам уйгурского типа; в) появление железных бляшек наборных поясов, не употреблявшихся раньше конца IX в. (А I-5; А IX-1; КТ I-3; КТ IV-7); [57] г) колчаны с бляхами-тройниками на ремнях; д) фигурные и круглые штампованные бляшки и наконечники; е) прямой двудырчатый железный псалий с отогнутым верхом и шишечкой (КТ IV-7); [58] ж) большая остроносость роговых подпружных пряжек;
з) монеты Кайюань тунбао, обычные в погребениях IX-X вв. в Южной Сибири (КТ I-3). Эти курганы нередко имеют юртообразную форму с округлой (иногда цилиндрической) оградкой-стенкой. Это тоже поздний признак для курганов с погребениями по обряду трупоположения с конём. [59] Несомненно, ещё предстоит работа по детальной типологии и синхронизации таких погребальных комплексов, хотя общее число исследованных погребений с конём в Саяно-Алтайском нагорье пока недостаточно для выявления статистически надёжных хронологических и этнических групп. Основные принципы ясны: это сопоставление комплексов вещей, а потом уже учёт деталей погребального обряда и ориентировки.
* * *
Рассмотрим употребление некоторыми историками и археологами термина «древнетюркское время» в расширенном значении. С.Г. Кляшторный, например, пишет: «Время сложения и существования на территории большей части Центральной Азии древнетюркских государств, т.е. почти всю вторую половину I тысячелетия н.э. принято (? — Л.К.) называть древнетюркской эпохой, или древнетюркским временем» — и ссылается при этом на работы А.Д. Грача. [60]
И действительно, А.Д. Грач неоднократно старался обосновать «единое понятие древнетюркского времени». По Грачу, «хронологические границы древнетюркского времени охватывают период с VI в. по первую четверть X в., т.е. эпоху существования не только могущественных каганатов тугю, но и государств уйгуров и енисейских кыргызов». [61] А.Д. Грач нередко ссылается на работы академика В.В. Бартольда. Но мнение В.В. Бартольда по этому вопросу вполне верно и определённо: «Общетурецким в современном смысле слово “турки” (тюрки. — Л.К.) тогда не было; преемники огузских каганов в Монголии, уйгурские каганы (с 744 г.), себя турками, насколько можно судить по их надписям, не называли, и китайцы были правы, не распространяя термина “турки” (в китайской транскрипции тукюе) ни на уйгуров, ни на кыргызов». [62]
Следует также напомнить, что в недавнем прошлом А.Н. Бернштам подверг справедливой критике националистические измышления некоторых турецких историков 30-х годов, представлявших древнетюркское общество «как единое национальное целое» с древнейших времён. [63] При этом А.Н. Бернштам, отчётливо различая «восточно-тюркский каганат и кыргызов», позволял себе делать описки типа: «общество древних орхоно-енисейских тюрок VI-VIII вв.», «происхождение орхоно-енисейских тюрок» или даже писал «о древнейшем тюркском народе на берегах Орхона и Енисея в VI-VIII вв.». [64] Тогда на эти неточности обратил внимание С.В. Киселёв; он указал, что «задачей историка является прежде всего конкретное отображение прошлого. Изучение же источников уводит далеко от конструкции единого тюркского народа, якобы населявшего огромные пространства Южной Сибири и Центральной Азии». По С.В. Киселёву, очевидно «значительное различие в путях возникновения тюрок и кыргыз». [65]
Для чего же теперь А.Д. Грач усиленно пропагандирует единую «древнетюркскую культуру», «древнетюркскую общность», «древнетюркский историко-культурный комплекс» или даже какой-то особый «древнетюркский мир» в «древнетюркское время»? [66] Дело доходит даже до требования создания особой «древнетюркской археологии в СССР». [67] Правомерен ли для советского историка и археолога такой подход к изучению истории Южной Сибири и Центральной Азии?
По нашему мнению, с такой концепцией нельзя согласиться, ибо она методологически неверна. Она не соответствует известному требованию исторического материализма вести периодизацию истории того или иного общества по общественно-экономическим формациям. Если принять древнетюркскую эпоху или древнетюркское время для истории Сибири и Центральной Азии, то с равным успехом, например, эпоху первобытнообщинного строя в Средней Азии следовало бы назвать древнеиранским временем, а эпоху становления раннефеодального общества в Восточной Европе надо называть древнеславянским или древнефинно-угорским временем и т.д. Порочность такого неклассового подхода очевидна. Поэтому, отстаивая марксистские методологические позиции, С.В. Киселёв называл период VI-X вв. в истории Южной Сибири и Центральной Азии «эпохой сложения государств», справедливо рассматривая его как время становления и развития классовых раннефеодальных отношений. [68]
Возражая А.Д. Грачу, я писал: «Известно, что древнетюркское время — это лишь период вхождения древних племен Тувы в государство тюрок-тугю с 555 по 745 г., что в 750-840 гг. Тува входила в состав другого государства — уйгурского каганата, и это, следовательно, был уже уйгурский период, что, наконец, с 840 по 1207 г. наступил период древнехакасского государства». [69] Я и в настоящее время придерживаюсь той же точки зрения, имея в виду, что в VI-VIII вв. «начался процесс сложения феодальных отношений, к которым племена Тувы перешли, очевидно, непосредственно от первобытнообщинной формации, минуя рабовладение». [70]
Известно, что средневековые тюркоязычные народности, и племена: уйгуры, кыргызы, чики, азы, кимаки, тюргеши, карлуки, кыпчаки, курыкане, ягма и другие — тюрками себя не называли. Они имели различное происхождение, разные языки и наречия, а также значительные расхождения как в социально-экономическом развитии, так и в материальной культуре. Антропологический тип их представителей был также далеко не однороден. Археологи знают, что такие различия отчетливо проявляются в памятниках, оставшихся после этих народов. Например, что общего между кыргызско-хакасскими чаа-тасами VI-IX вв., уйгурскими погребениями в катакомбах под земляными курганами, курыканскими каменными «шатрами» и древнетюркскими погребениями по обряду трупоположения с конём под каменными насыпями? А различия в их поминальных и погребальных обрядах и т.п.? Даже в одних и тех же государственных объединениях на территории Тувы (тюркский, уйгурский и древнехакасский каганаты) не только не произошло никакой нивелировки культурных особенностей, но, наоборот, памятники каждой этнической группы отчётливо различались и обособлялись. [71]
Попытки некоторых сторонников и сотрудников А.Д. Грача доказать этническую сплоченность и «единство материальной культуры» в VIII-IX вв. (всё-таки не в VI-VIII вв.!) не состоятельны. [72] Д.Г. Савинов, например, опубликовал таблицу одиночных предметов VIII-IX и IX-X вв., которая, по мысли автора, должна демонстрировать такое единство в Хакасско-Минусинской котловине, Туве и на Алтае. Но в этой таблице опубликованы главным образом вещи из погребений IX-X вв., отражающие сильное воздействие на племена Саяно-Алтайского нагорья материальной культуры древних хакасов («кыргызов»), которые в 840 г. включили все эти территории в своё государство. Нарочитость подборки видна и в том, что, не обнаружив в Туве сердцевидных блях от конской сбруи, автор «призанял» их в Монголии (рис. 21, 22). Путаница в хронологических построениях отчётливо видна и в заключении Д.Г. Савинова: «Вторая группа памятников VII-VIII вв. содержит ряд предметов, встречающихся в памятниках кыргызов за Саянами уже после 840 г., что и является для них terminus ante quem. Судя по большому количеству параллелей в поздних кыргызских трупосожжениях Тувы, эта группа может относиться ко второй половине VIII в. — первой половине IX в., т.е. синхронна времени существования уйгурского каганата в Центральной Азии». [73] Но тогда почему же это «вторая группа памятников VII-VIII вв.»?
Почему не к «кыргызскому» времени (IX-X вв.), куда ведут все параллели, по заявлению автора, относится большинство этих вещей? Ведь ни у уйгуров, ни в период уйгурского каганата не было такого комплекса предметов, который искусственно сформировал Д.Г. Савинов.
Только с европоцентристских позиций все древние тюркоязычные племена являются кочевыми, а их культуры кажутся одинаковыми. Подменять терминами «древние тюрки», «древнетюркская культура», «древнетюркское время» наименования всех древних тюркоязычных племён и народностей и их разнородных культур не научно. Древние тюрки — это та этническая группа, которая сама себя называла народом тюрк («тюрк будун»), [74] и только культуру этого народа следует называть древнетюркской, а время существования тюркских каганатов в VI-VIII вв. — древнетюркским временем. Лингвисты-тюркологи также не правы, когда подменяют термин «древнетюркоязычный» термином «древнетюркский», [75] хотя, конечно, им известна вся условность такой замены. Неудобство для них состоит и в том, что древние тюркоязычные племена и языки существовали задолго до древнетюркского периода VI-VIII вв. Так зачем же, даже условно, называть древнетюркским время, которое, строго говоря, древнетюркским не является?
Как показано выше, широкое употребление термина «древнетюркский» историками и археологами также неправомерно. Конечно, необходимо детально и в исторической последовательности исследовать все видоизменения термина «тюрк», подобно тому, как это сделано для термина «кыргыз». [76] Судя по письменным источникам, термин «тюрк» первоначально в V и начале VI в. был самоназванием южных алтайцев. С созданием тюркских каганатов он, продолжая сохранять этническое значение («тюрк будун»), одновременно стал собирательным политическим термином для всего военного союза племён этого объединения. После крушения древнетюркского государства, как мы уже писали, этническая группа с именем «тюрк» сохраняла и свои погребальные обычаи (трупоположения с конём в Южной Сибири), и своё имя. [77] По сообщению источников, в VIII-IX вв. «они удерживали свое имя» и «томились» под властью уйгуров, а в середине X в. о тугю сообщают путешественник Ху Цяо и придворная хроника, которая добавляет, что «к этому времени тугю были крайне слабы». [78] Фахрэддин Мубаракшах среди других тюркоязычных племён также выделяет племя, называвшее себя «тюрк» и в начале XIII в. [79] Не исключено, что термин «тюрк» сохранил своё этническое значение у каких-то осколков «тюрк будуна» до современности. Возможно, это этнические группы «тюрк», до сих пор проживающие в Средней Азии. [80] Однако такие реликты не дают никаких оснований для выделения особого древнетюркского времени, приходящегося отчего-то на VI-X вв.
Историки или археологи, специализирующиеся по древней и средневековой истории Южной Сибири и Центральной Азии, не должны и не могут быть только тюркологами. Согласно письменным источникам и топонимике, на указанных территориях с древности проживали различные по языку, происхождению и физическому типу этнические группы и племена. Это ираноязычные саки, кетоязычные енисейцы, южносибирские самодийцы, угроязычные и тюркоязычные племена. К ним позднее добавились монголоязычные и тунгусоязычные группы. Не следует также забывать, что здесь же обитали такие племена, как, например, гунны, которые говорили на языках, недошедших до нас, вымерших языковых семей. [81] Учитывая сложность этнического состава древнего населения, всё разнообразие его ду-
ховной и материальной культур, сложность взаимодействия разных этнических групп и его проявления, археологам при изучении этих территорий всего опаснее сваливать вместе разнородные по обрядовым особенностям и устройству погребальные сооружения и объявлять их древнетюркскими. [82]
Молодые сотрудники А.Д. Грача по Саяно-Тувинской экспедиции (Д.Г. Савииов, Ю.И. Трифонов, Г.В. Длужневская и др.), некритически воспринявшие миф о том, что «ранние тюркские погребения с трупосожжением» обнаружены А.Д. Грачом в Западной Туве, внесли своими статьями значительную долю путаницы в вопрос о древнетюркском погребальном обряде. В настоящее время спорить об обряде древних тюрок-тугю бесполезно. Сторонникам точки зрения о трупосожжениях, присущих знати и рядовым тюркам, надо «немногое»: найти могилы с обрядом трупосожжений, датированные комплексом предметов VI-VIII вв. и относящиеся к тугю по каменным изваяниям и иным аксессуарам, описанным в письменных источниках, При этом следует установить различие погребений древнетюркской знати от могил рядового населения.
На территории восточного и западнотюркского каганатов таких могил не обнаружено. О чём же спорить? Новых археологических источников, которые могли бы изменить мою точку зрения, пока не появилось. [83]
Следует остановиться ещё на одном искажении моего мнения. Так, С.Г. Кляшторный, отметив, что «все обнаруженные до недавнего времени в Монголии памятники древнетюркской письменности относятся либо к эпохе Второго каганата, причем только к 20-30-м годам VIII в., либо к уйгурской эпохе (745-840 гг.)», задаётся вопросами: «Следует ли, исходя из этих фактов, сделать вывод, что Первый каганат не знал ни письменности, ни историографической традиции? Что обычай устанавливать в погребальных комплексах тюркской знати стелы с историко-биографическими текстами возник лишь в эпоху Второго каганата? Что, следовательно, историческая письменность у тюрков возникла лишь в последние десятилетия Второго каганата?». [84] Отвечая на эти вопросы, автор пишет: «Такой вывод делался. Приведём мнение Л.Р. Кызласова...» И далее следует взятый из моей статьи текст: «Установка вертикальных стел с надписями (у курганов, в рядах и одиночно) никогда не практиковалась алтайскими тюрками-тугю и другими племенами, входившими в Первый тюркский каганат (552-630 гг.). Это государство занимало огромную территорию от Каспийского моря до Ордоса и от Алтая до Тянь-Шаня. С середины VI в. на этой территории вместе с алтайскими тюрками распространились присущие им погребальные сооружения с тюркским обрядом (курганы с погребениями по обряду трупоположения с конём) и поминальные сооружения (оградки из плит и камней, иногда с каменными фигурами людей и со столбиками-балбалами). Но ни на Алтае, ни в других бывших районах Первого тюркского каганата не обнаружено ни одной вертикальной стелы с надписью». [85]
Но ведь мы действительно не знаем, когда появилась древнетюркская руническая письменность. Только где же в моих словах можно найти отрицание письменности и историографической традиции в Первом тюркском каганате?
Ведь речь идёт о том, что не было обычая устанавливать стелы с надписями в. Первом тюркском каганате (552-630 гг.) и не более того. Разве тюрки-тугю, по мнению С.Г. Кляшторного, непременно должны были писать свои исторические, государственные и частные документы на каменных плитах, не ведая ни пергамена, ни берёсты, ни дерева, ни других материалов для письма? В предыдущей статье 1960 г., посвящённой той же теме, я писал: «Как известно, тюрки-тугю в VII-VIII вв. имели свою письменность на орхонском алфавите, несколько отличном от енисейского». При этом указывалось на предметы «с надписями из могил тюрок с лошадьми на Алтае, датированные археологически VII-VIII вв.», а также на то, что «хотя r обоих этих районах письменность была известна (в Туве не найдена), но здесь тогда не было обычая устанавливать памятные каменные стелы с эпитафиями». [86] Обычай установки таких стел известен у древних хакасов на Енисее в VIII-XII вв.
С.Г. Кляшторному удалось вновь обнаружить в МНР древнетюркскую «каменную бабу» с надписью, относящейся к концу VII в. (к 688-691 гг.). [87] Эта находка подтверждает
наше мнение о существовании письменности у тюрок в VII в., если только эта надпись не поддельная. Надпись не эпитафия. Сделана она на неподходящем для надписи подручном материале (стоявшей в этом месте более ранней «каменной бабе») и относится к периоду Второго тюркского каганата. Наконец, в 1956 г. Ц. Доржсурен нашел около Бугута (МНР) поминальный комплекс с балбалами и стелой, стоявшей некогда на черепахе. На трёх гранях стелы есть согдийская надпись плохой сохранности, а на четвёртой обнаружена санскритская надпись письмом брахми (пока не прочитана). Изданы только предварительные результаты чтения и интерпретации отрывочного согдийского текста, из которого, кажется, проистекает, что стелу установили тюрки или по приказу тюркского кагана. Издатели полагают, что это произошло в конце VI в. [88] Однако их мнение ещё нуждается в подтверждении.
Полное критическое исследование всего текста надписей (в том числе и ещё не прочитанного брахми) и решающее их истолкование ещё впереди. С нашей точки зрения, нет оснований так решительно утверждать, как С.Г. Кляшторный, по поводу Бугутского памятника: «Теперь несомненно, что Первый каганат знал и обычай установки стел с надписями при княжеских погребениях, и календарь, и свою историографическую традицию...». [89]
Начнём, во-первых, с того, что Бугутский памятник не исследован археологами, и, следовательно, никто не доказал, что это «княжеское погребение», да к тому же — древнетюркское. По нашему мнению, достаточно обоснованному в ряде работ, все древнетюркские «княжеские» или каганские памятники — поминальные. Никто ни в одном из них не нашёл никаких следов погребения.
Во-вторых, среди открытых в Монголии поминальных памятников (сходных лишь на первый взгляд) далеко не все сооружены древними тюрками: имеются и древнеуйгурские, [90] и какие-то другие. О последних можно определённо сказать, что их оставили не тюрки-тугю, но определить их отношение к какому-то определённому этносу можно только после полных раскопок таких памятников. [91]
В-третьих, Бугутский памятник, на котором отсутствует древнетюркская надпись (очевидно, этой письменности в то время ещё не было), как раз и доказывает, что у древних тюрок в период Первого тюркского каганата не было обычая устанавливать памятные каменные стелы с эпитафиями. Из обрывков согдийского текста видно, что надпись имела историческое содержание. Ни одно слово не даёт права считать этот текст эпитафией. Здесь отчётливо видно привнесение в тюркскую степь заведомо инородной традиции, ибо обычай устанавливать стелы на черепахах был чуждым для древних тюрок VI-VII вв. Использование чужеземного обычая, а также применение для надписи чужого международного языка того времени (согдийского) — всё это подтверждает, что Бугутский престижный памятник тюрки ставили не для тюрок. Скорее всего, оyи исходили из дипломатических соображений и рассчитывали на иностранцев, часто посещавших центральные земли каганата.
В-четвёртых, сооруженная тюрками Бугутская стела, для надписей которой избраны письмо брахми и согдийское, позволяет заключить, что в конце VI в. ещё не было древнетюркской рунической письменности, которая, следовательно, появилась в VII в., что полностью совпадает с нашими материалами и представлениями. [92] Таким образом, наш вывод, который поставил под сомнение С.Г. Кляшторный, продолжает сохранять своё значение. Бугутский памятник подтвердил и второе заключение той же моей статьи: «Исключительное право установки стел самым прославленным полководцам, среди которых оказался лишь один каган, и отсутствие стел, посвящённых памяти множества других каганов и древнетюркской знати (не говоря уже о поминальных оградках рядового населения), — всё это свидетельствует о том, что и в период Второго каганата у тюрок-тугю в целом не было обычая ставить стелы с
эпитафиями в честь даже самых знатных людей». [93] Таким остро-социальным был этот престижный обряд установки стел с надписями в память только наиболее выдающихся военных деятелей. И делалось это в немалой степени из дипломатических государственных соображений.
[1] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века. М., 1969, с. 18-87.
[2] См.: Кызласов Л.Р. Тува в период тюркского каганата (VI-VIII вв.). ВМУ, син, 1960, №1, с. 57-68, рис. 3, 4, 6.
[3] См.: Кызласов Л.Р. Тува в период тюркского каганата, рис. 4.
[4] Изваяния описаны и опубликованы (см.: Евтюхова Л.А. Каменные изваяния Южной Сибири и Монголии. МИА, №24. М., 1952, с. 90, рис. 30-31). В 1955 г. они обнаружены нами в том же виде, что и в 1947 г. (см.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, рис. 5, 1, 2).
[5] См.: Кызласов Л.Р. Тува в период тюркского каганата, рис. 3.
[6] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, рис. 4.
[7] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, рис. 3, 4. Изваяние (№2839) сдано в Кызыльский музей.
[8] Вслед за нами изваяние вновь найдено А.Д. Грачом (см. его «Древнетюркские изваяния Тувы». М., 1961, рис. 76). Ср. рецензии Л.Р. Кызласова и Я.А. Шера на эту книгу (СА, 1964, №1).
[9] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, рис. 1, 3. Изваяние (№2839-2) сдано в Кызыльский музей.
[10] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, рис. 3, 3. Изваяние вывезено нами в Абакан и сдано в Хакасский областной музей.
[11] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, рис. 3, 2. Изваяние передано музею кафедры археологии МГУ.
[12] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века. рис. 1, 4.
[13] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, рис. 3, 5; он же. Тува в период тюркского каганата, рис. 5.
[14] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, рис. 2, 2. Изваяние (№3112) вывезено и сдано в Кызыльский музей.
[15] Изваяние сдано нами в Кызыльский музей 2 сентября 1960 г.
[16] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, рис. 2, 1. Изваяние сдано нами в Кызыльский музей 2 сентября 1960 г.
[17] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, рис. 1, 1, 2. Малое изваяние вывезено и сдано нами в Кызыльский музей в 1962 г.
[18] См.: Кызласов Л.Р. Тува в период тюркского каганата, рис. 2; он же. История Тувы в cредние века, рис. 3, 1; Киселёв С.В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951, таблица 38, 2. Ср.: Фёдоров-Давыдов Г.А. Искусство кочевников и Золотой Орды. М., 1976, рис. 62; Liu Mau-tsai. Die chinesischen Nachrichten zur Geschichte der Ost-türken. Wiesbaden, 1958, abb. 1.
[19] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, рис. 5-[6]-7. Ср.: Ся Haй. Труды по китайской археологии. Пекин, 1961, таблица XXXVI, 2, 3.
[20] См.: Потанин Г.Н. Очерки Северо-Западной Монголии, вып. 2. СПб., 1881, с. 73 и фиг. 35.
[21] Ср.: Евтюхова Л.А. Указ. соч., рис. 27-[28]-29 и с. 116, рис. 69.
[22] После раскопок кургана №1 все изваяния были закопаны в траншее в восточной части кургана с тем, чтобы их затем вывезли в Кызыльский музей, в который мы сообщили об этом в 1955 г. Однако изваяния пока не вывезены.
[23] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, рис. 7, 8, 2; он же. Тува в период тюркского каганата, рис. 6, 7.
[24] См.: Евтюхова Л.А. Указ. соч., с. 117-118.
[25] По утверждению почвоведа В.А. Носина (Почвенный институт АН СССР), изучавшего почвы Тувы и видевшего кувшин, в этом районе нет глин, тем более таких, из которых изготовлен данный кувшин.
[26] См.: Кызласов Л.Р. Археологические исследования на городище Ак-Бешим в 1953-1954 гг. — ТКАЭ, т. II. М., 1959; Распопова В.И. Гончарные изделия согдийцев Чуйской долины. — ТКАЭ, т. IV. М., 1960, с. 149.
[27] См.: Радлов В.В. и Мелиоранский П.М. Древнетюркские памятники в Кошо-Цайдаме. — СТОЭ, т. IV. СПб., 1897. Ср.: Северная Монголия, вып. II. Л., 1927.
[28] См.: Шибаева Ю.А. Из истории хакасского жилища. — КСИЭ, вып. X. М., 1950, рис. 1.
[29] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, рис. 8; Евтюхова Л.А. Указ. соч., с. 117; Гpач А.Д. Указ. соч., с. 22, рис. 13.
[30] Дневник раскопок, произведённых А.В. Адриановым в Урянхайском крае (рукопись). — Архив Музея археологии ТГУ, №78.
[31] Отчёт С.А. Теплоухова о раскопках в Туве в 1926, 1927 и 1929 гг. (рукопись); Дневник С.А. Теплоухова №3 по Туве за 1926 г. (тетрадь 16). — Архив МЭН СССР.
[32] Ср.: Кызласов Л.Р. Тува в период тюркского каганата, с. 53.
[33] Накладка седла воспроизведена на рисунке, фото которого сохранилось в фонде С.А. Теплоухова в архиве МЭН СССР. Вещи (№4576) хранятся в Государственном Эрмитаже. Убедившись, что его схеме «противоречат данные» Л.Р. Кызласова, С.И. Вайнштейн поставил под сомнение наличие накладной арочной железной (публикуемой здесь) пластины на переднюю луку седла, не потрудившись разыскать в архиве указанную фотографию (см.: Вайнштейн С.И. Некоторые вопросы истории древнетюркской культуры. — СЭ, 1966, №3, с. 72).
[34] См.: Кызласов Л.Р. Этапы средневековой истории Тувы. — ВМУ, си, 1964, №4, таблица III, 64. Аналогичные мотыги найдены в Каракоруме (Древнемонгольские города. М., 1965, рис. 114).
[35] Предметы из курганов Улуг-Хову №55 и Бай-Даг №84 и 90 хранятся в Государственном Эрмитаже (№4576-47 — 4576-49; №4694-4-7; 4732-1-5).
[36] Бернштам А.Н. Труды Семиреченской археологической экспедиции «Чуйская долина». — МИА, №14. М.-Л., 1950, с. 77; Гумилёв Л.Н. Древние тюрки. М., 1967, с. 67.
[37] См.: Вайнштейн С.И. Указ. соч. Останавливаюсь на этой работе ввиду упрёка С.А. Плетнёвой, сделанного мне в рецензии на мою книгу «История Тувы в средние века» (СА, 1971, №1, с. 296).
[38] Ср.: Сорокин С.С. О датировке и толковании Кенкольского могильника. — КСИИМК, вып. 64. М., 1956, с. 13-14; Мошкова М.Г. Памятники прохоровской культуры. — САИ, Д1-10. М., 1963, с. 40, таблица 25; Кызласов И.Л. О происхождении стремян. — СА, 1973, №3; Амброз А.К. Стремена и сёдла раннего средневековья как хронологический показатель. — СА, 1973, №4 (с некоторыми заключениями А.К. Амброза нельзя согласиться, но это особая тема).
[39] См.: Амброз А.К. Указ. соч., рис. 2, 21 и 10. Поздняя дата склепа №1 Уйбатского чаа-таса (с. 97) — ошибка автора; он не заметил к тому же и полное тождество таштыкских и корейских арочных передних лук седла.
[40] Седло хранится в Историческом музее АН Киргизской ССР вместе с другим седлом из Кара-Булуна. Предварительное сообщение об этих находках см.: Кибиров А.К. Работа Тянь-Шаньского археологического отряда. — КСИЭ, вып. 26. М., 1957, с. 86-87 (дата ошибочна).
[41] См.: Евтюхова Л.А. Археологические памятники енисейских кыргызов (хакасов). Абакан, 1948, рис. 86-88.
[42] См.: Кызласов Л.Р. Тува в составе уйгурского каганата (VIII-IX вв.). — УЗ ТНИИЯЛИ, вып. 8. Кызыл, 1960, с. 151-152; он же. Этапы средневековой истории Тувы, с. 71-72, 81-82, 90. То же см. «История Тувы», т. I. М., 1964, с. 129-130, 153.
[43] См.: Кызласов Л.Р. Тува в период тюркского каганата..., с. 53. Впрочем, Д.Г. Савинов и Ю.И. Трифонов оспаривают это положение, не приводя никаких доказательств (см.: Савинов Д.Г. Этнокультурные связи населения Саяно-Алтая в древне-тюркское время. — В кн.: Тюркологический сборник. 1972. М., 1973; Трифонов Ю.И. Об этнической принадлежности по гребений с конём древнетюркского времени. — Там же). Нет никакой возможности указать на все ошибки и неточности, приводимые в этих статьях.
[44] Вайнштейн С.И. Указ. соч., с. 76-77. Эту схему автор повторил и в своей книге «Историческая этнография тувинцев» (М., 1972, рис. 13).
[45] См.: Гавpилова А.А. Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён. М.-Л., 1965; Кибиров А.К. Указ. соч., с. 86.
[46] См.: Вайнштейн С.И. Некоторые вопросы истории древнетюркской культуры, рис. 10, 21, 26, 30, 31; он же. Памятники второй половины I тысячелетия в Западной Туве. — ТТКАЭ, т. II. М.-Л., 1966, таблицы VI-VII.
[47] См.: Евтюхова Л.А. Археологические памятники енисейских кыргызов (хакасов), рис. 111; Артамонов М.И. Саркел — Белая Вежа. — МИА, №62. М.-Л., 1958, рис. 25, 11, 12; Кирпичников А.Н. Снаряжение всадника и верхового коня на Руси IX-XIII вв. — САИ, вып. E1-36. Л., 1973, таблица IV и с. 15. Ошибка А.А. Гавриловой относительно даты погребения в Усть-Теси повлекла ошибочные заключения Д.Г. Савинова и Ю.И. Трифонова (указ. соч.).
[48] См.: Амброз А.К. Указ. соч., с. 95-96, рис. 5, 3, 4.
[49] Аналогичные луки имеют глиняные модели сёдел VII-VIII вв. от Молдавии до Западной Сибири (Археология, этнография и искусствоведение Молдавии. Кишинёв, 1968, рис. 1, 16; Древняя история Нижнего Приобья. — МИА, №35. М., 1953, с. 210, таблица XII, 2).
[50] См.: Магомедов М.Г. Костяные накладки седла из Верхнечирюртовского могильника. — СА, 1975, №1, рис. 1, 15.
[51] См.: Синицин И.В. Археологические раскопки на территории Нижнего Поволжья. Саратов, 1947, таблица 9.
[52] См.: Кызласов Л.Р. Этапы средневековой истории Тувы, таблицы I, 13 и II, 136;Грязнов М.П. История древних племён Верхней Оби. — МИА, №48. М.-Л., 1956, таблицы 59, 2 и 61, 15.
[53] Кызласов Л.Р. По поводу одного ответа.— СА, 1965, №4, с. 284-285.
[54] См.: Грач А.Д. Археологические исследования в Кара-Холе и Монгун-Тайге. — ТТКАЭ, т. I. М.-Л., 1960, с. 147-148; он же. Древнетюркские изваяния Тувы, с. 91; он же. Новые данные о древней истории Тувы. — УЗ ТНИИЯЛИ, вып. 15. Кызыл, 1971, с. 102.
[55] См.: Трифонов Ю.И. Древнетюркская археология Тувы. — УЗ ТНИИЯЛИ, вып. 15, рис. 5.
[56] Ср.: Гаврилова А.А. Указ. соч., таблицы VII, 1; XX, 35; XXXI, 26, 34.
[57] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, с. 105; Левашева В.П. Два могильника кыргыз-хакасов. — МИА, №24. М., 1952, с. 134, приложение 2 и рис. 5, 4-10.
[58] См.: Левашева В.П. Указ. соч., рис. 5, 42; Кызласов Л.Р. Сырский чаа-тас. — СА, т. XXIV. М., 1955, рис. 40, 4.
[59] Ю.И. Трифонов, не обосновывая, защищает свою ошибочную датировку и в других статьях (см.: он же. Об этнической принадлежности погребений с конём древнетюркского времени. — В кн.: Тюркологический сборник. 1972, с. 368; он же. Конструкции древнетюркских курганов Центральной Тувы. — В кн.: Первобытная археология Сибири. Л., 1975, с. 186).
[60] Кляшторный С.Г. Древнетюркская письменность и культура народов Центральной Азии. — В кн.: Тюркологический сборник. 1972, с. 255.
[61] Гpач А.Д. Хронологические и этнокультурные границы древнетюркского времени. — В кн.: Тюркологический сборник. М., 1966; он же. Новые данные о древней истории Тувы, с. 102; он же. Проблемы исследования культуры древнетюркских кочевников азиатских степей. — В кн.: Бартольдовские чтения 1974 (тезисы докладов). М., 1974, с. 21.
[62] Бартольд В.В. Сочинения, т. II, ч. I. М., 1963, с. 553.
[63] Беpнштам А.Н. Социально-экономический строй орхоно-енисейских тюрок VI-VIII вв. М.-Л., 1946, с. 29, 37, 85, 86.
[64] Бернштам А.Н. Социально-экономический строй орхоно-енисейских тюрок..., с. 79-86.
[65] Киселёв С.В. Рецензия на книгу: Бернштам А.Н. Социально-экономический строй орхоно-енисейских тюрок VI-VIII вв. — ВДИ, 1947, №1, с. 90.
[66] Ср. также изложение доклада А.Д. Грача «Проблема древнетюркской общности» в Тюркологическом сборнике. 1972, с. 410.
[67] Гpач А.Д. Древнетюркская археология в СССР. — В кн.: Филология и история тюркских народов (тезисы докладов). Л., 1967, с. 52-54. Ср.: Трифонов Ю.И. Древнетюркская археология Тувы.
[68] См.: Киселёв С.В. Древняя история Южной Сибири, с. 485 и сл.; он же. Южная Сибирь в VII-IX вв. Очерки истории СССР. III-IX вв. М., 1958.
[69] Кызласов Л.Р. Рецензия на книгу: Труды Тувинской комплексной археолого-этнографической экспедиции Института этнографии АН СССР (т. I. М.-Л., 1960). — СЭ, 1961, №4, с. 227.
[70] Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, с. 55. Ср. с. 83-84, 121-125, 138, 172.
[71] См.: Кызласов Л.Р. Тува в период тюркского каганата; он же. Этапы средневековой истории Тувы; он же. История Тувы в средние века.
[72] См.: Длужневская Г.В. Типы погребений древнетюркского времени на территориях Тувы, Алтая и Монголии. — В кн.: Филология и история тюркских народов (тезисы докладов); Савинов Д.Г. Указ. соч.
[73] Савинов Д.Г. Указ. соч., с. 348 и таблица I. Из таблицы следует исключить бляшки (рис. 16-18) и связанные с ними предметы VIII-IX вв. Вообще в этой статье содержится много фактических неточностей и ошибок. Например, забыв о позднешурмакских трупосо-
(141/142)
сожжениях, Д.Г. Савинов пишет: «В Туве... в предтюркское время сожжение покойника никогда не практиковалось» (с. 341). На с. 344 автор, объединив могилы таштыкского времени и погребение с конём из двух могильников у заимки Усть-Тесь на р. Тубе и близ с. Кривинского на Енисее, объявил, что можно рассматривать «этот памятник как единовременный» (?!) и т.д.
[74] См.: Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности. М.-Л., 1951, с. 28-30, 61-62 и др. Ср.: Поливанов Е.Д. Тукюэ китайской транскрипции турецкое тюрклер. — ИАН СССР, 1927, №7-8; Pulleyblanck E.G. The Chinese name for the Turks. — «Journal of the American Oriental Society», vol. 85, No. 2. New Haven, 1965.
[75] См., например: Древнетюркский словарь. Л., 1969.
[76] См.: Кызласов Л.Р. Взаимоотношение терминов хакас и кыргыз в письменных источниках VI-ХII веков. — «Народы Азии и Африки», 1968, №4.
[77] См.: Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века, с. 78, 108, 163.
[78] Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена, т. I. М.-Л., 1950, с. 329; Liu Mau-tsai. Die chinesischen Nachrichten zur Geschichte der Ost-türken (T’u-küe). Wiesbaden, 1958, Bd I. S. 261-262, 390, 439.
[79] См.: Умняков И. «История» Фахрэддина Мубаракшаха. — ВДИ, 1938, №7, с. 115.
[80] См.: Ярхо А.И. Краткий обзор антропологического изучения турецких народностей СССР за 10 лет (1924-1934). — «Антропологический журнал», 1936,. №1, с. 55 и 59; Кармышева Б.X. Этнографическая группа «тюрк» в составе узбеков. — СЭ, 1960, №1; она же. Очерки этнической истории южных районов Таджикистана и Узбекистана. М., 1976, с. 72-77, 165-173.
[81] Doerfer G. Zur Sprache der Hunnen. — «Central Asiatic Journal», vol. XVII, No. 1. Wiesbaden, 1973.
[82] Именно так поступила Г.В. Длужневская (указ. соч.).
[83] Ср.: Трифонов Ю.И. Об этнической принадлежности погребений с конём древнетюркского времени, с. 354-356, Ср.: Кызласов Л.Р. «Древнетюркские» неурядицы. — СТ, 1977, №5.
[84] Кляшторный С. Г. Указ. соч., с. 261.
[85] Там же. Ср.: Кызласов Л.Р. О датировке памятников енисейской письменности. — СА, 1965, №3, с. 43.
[86] Кызласов Л.Р. Новая датировка памятников енисейской письменности. — СА, 1960, №3, с. 97.
[87] См.: Кляшторный С.Г. Руническая надпись из Восточной Гоби. — В кн.: Studia Turcica. Budapest, 1971.
[88] См.: Кляшторный С.Г., Лившиц В.А. Согдийская надпись из Бугута. — «Страны и народы Востока», т. X. М., 1971; Кljaštоrnу S.G. and Livšic V. A. The sogdian Inscription of Bugut revised. — Acta Orientalia ASH, t. XXVI, 1. Budapest, 1972.
[89] Кляшторный С.Г. Древнетюркская письменность и культура народов Центральной Азии, с. 263.
[90] Aalto Р. Materialien zu den alttürkischen Inschriften der Mongolei. — JSFO, v. 60. Helsinki, 1958. p. 77-90 (Шивэт-улан).
[91] Например, памятник из Унгету, описанный Г.И. Боровкой (см.: он же. Археологическое обследование среднего течения р. Толы. — В кн.: Северная Монголия, т. II, с. 77-78). Раскопки его были продолжены в 1976 и 1978 гг. Н. Сэр-оджабом и В.В. Войтовым [публикация].
[92] См.: Кызласов Л.Р. Новая датировка памятников енисейской письменности, с. 118; он же. Тува в период тюркского каганата (VI-VIII вв.), с. 68-69. Ср. теперь: Лившиц В.А. Происхождение древнетюркской рунической письменности. — В кн.: Всесоюзная тюркологическая конференция. Этнические и историко-культурные связи тюркских народов СССР. Тезисы сообщений. Алма-Ата, 1976, с. 65.
[93] Кызласов Л.Р. О датировке памятников енисейской письменности, с. 44.