Л.Н. Гумилёв

Древние тюрки.

// М.: 1967. 504 с.

Часть первая. Великий тюркский каганат.

Глава VI. Тюркюты у себя дома.

[ Военное дело. — Мирные занятия. — Жилище. — Положение женщин. ]

Военное дело. Первой специальностью, с которой тюркюты выступили на арену всеобщей истории, было добывание железа. Их легендарный предок Ашина, бежав на север, «добывал железо для жужаньцев». [1] В 546 г. жужаньский хаган Анахуань называет вождя тюркютов: «мой плавильный невольник», [2] подчёркивая главное занятие тюркютов.

Археологическими разведками обнаружены памятники тюркютской металлургии VI-IX вв. На Алтае найдены следы добычи железной руды, неглубокие шурфы и забои, относящиеся к этому же периоду. Способ получения железа был сыродутным. Восстановление железа путём химического соединения его окиси с окисью углерода давало губчатую металлическую массу, так называемую крицу. Качество кричного железа даже теперь считается гораздо выше доменного. [3]

Из высококачественного железа алтайские кузнецы изготовляли однолезвийные ножи, тёсла-топоры, стремена, удила, мечи, сабли с малым изгибом и массивным клинком, наконечники копий и стрел, а также железные котлы двух типов: круглые — подвесные и стоячие — на конической ножке. [4] Добыча и обработка металлов в эту эпоху производились также на территории современной Тувы, причем добывалось не только железо, но и золото, серебро, олово и медь. [5]

В Хакасии, составлявшей тогда ядро кыргызского каганата, железо добывалось во многих местах. Почти во всех сосновых лесах встречаются остатки древних железоплавилен. Так же как и на Алтае, здесь

(66/67)

выделывались орудия труда и оружие — мечи и кинжалы, а также детали конской сбруи. [6]

Не менее примечательна культура современников тюркютов — приангарских курыканов. Первоначально, в результате археологических раскопок 1912-1914 гг., они получили название «курумчинских кузнецов,» [7] но А.П. Окладников доказал, что это были не кто иные, как курыканы. Сыродутное железо курыканов содержало до 99,45% чистого металла и потому было весьма ковким и прочным. Они выделывали ножи, наконечники стрел и копий, чинили лопнувшие котлы, накладывая на них заплатки. Вместе с тем курыканы занимались скотоводством и даже земледелием, применяя искусственное орошение полей. [8]

К сожалению, горные разработки кочевников раннего средневековья ещё не подверглись систематическому исследованию, но даже те данные, которыми мы располагаем, заставляют нас доверять письменным источникам, утверждающим, что тюркюты выступили на арену мировой истории как народ, впервые освоивший в Центральной Азии промышленную добычу железа и благодаря этому поставивший себя в независимое положение по отношению к Китаю и Тибету, откуда до этого времени кочевники получали железное оружие, [9] необходимое для успеха их военных предприятий. Железо и раньше было известно кочевникам, но только тюркюты ввели его в массовое употребление. Земарх, увидев тюркютов, предлагающих ему железо для продажи, был чрезвычайно удивлён и заподозрил, что это делается нарочно, чтобы дезориентировать его: «ибо обыкновенно говорят, что у них трудно доставать железо». [10]

Развитие металлургии позволило тюркютским ханам перевооружить свою армию и создать отборные, ударные части из латной кавалерии — фули китайских источников (т.е. «волки» — бури — названные так «в память» своего мифического происхождения от волчицы). «На их вооружении были роговые луки, панцири, копья, сабли и палаши. [11] Эти краткие сведения письменных источников, к счастью, могут быть дополнены археологическим материалом.

В Эрмитаже хранятся глиняные статуэтки, изображающие тюркютских гвардейцев. [12] Несмотря на то, что эти статуэтки датируются несколько более поздним временем (конец VII или начало VIII в.), можно думать, что изображённые на них предметы вооружения не пре-

(6768/)

терпели существенного изменения с конца VI в., так как за это время не произошло смены культурной традиции. Статуэтки сохранились в погребении китайского вельможи вблизи Турфана (Туюк Мазар, склеп в ущелье Туюк). Аналогичные находки сделаны А. Стейном в деревне Астана, также возле Турфана. [13] Пехотинцы и всадники одеты одинаково — в платье, приспособленное для верховой езды. Это указывает на то, что у тюркютов пехоты как особого рода войск не существовало. Боевая одежда состояла из головного убора и панциря, причём первый напоминает современный казахский малахай, покрытый металлическими пластинами и снабжённый коричнево-красной, по-видимому меховой, оторочкой. Воины одеты в халаты с высокими, доходящими до подбородка воротниками. Халат доходит до половины голени и застёгивается на правую сторону, так что левая пола оказывается сверху. Поверх халата надет панцирь из металлических пластин, отороченный коричнево-красной каймой. Панцирь доходит до колен, подпоясан узким поясом, рукава короткие, выше локтей. Его надевали, очевидно, через голову. Этот панцирь сходен с сарматским катафрактом и характерен для тяжёлой конницы. Аналогичные панцири применялись до недавнего времени в Тибете, причём пластины соединялись между собой ремешками. Надо полагать, что в более раннее время этот тип вооружения имел широкое распространение, пока не был вытеснен более совершенной, лёгкой и прочной кольчужной рубашкой. [14] На ногах воинов жёлтые с чёрными пятнами шаровары (вероятно, из барсовой шкуры). Сапоги чёрные, мягкие, вероятно войлочные, походят на те, которые и до нашего времени носят в Тибете и Восточном Туркестане. Несмотря на близость этой одежды к тибетской, мы наблюдаем и различие — отсутствует характерный для Тибета напуск около пояса.

Изображение оружия сохранилось только на статуэтке спешенного воина. Это длинная лёгкая пика (камышина), годная лишь для кавалерийского боя.

Лошади у тюркютов, судя по изображениям, высокие с широким крупом, тонконогие, с короткой шеей и тяжёлой головой. Грива, расчёсанная и подстриженная, подчёркивает тщательный уход. Эти лошади не имеют ничего общего с монгольскими, но весьма похожи на изображения коней Саманидской эпохи и в особенности на статуэтку из Хэнани. [15]

Особое внимание обращает на себя конская сбруя. Широкое седло, без подушки и с низкой передней лукой, лежит на двух чёрных потниках, причем нижний оторочен белой каймой. Седло светло-жёлтое, вероятно деревянное, снабжено круглыми стременами, подхвостником,

(68/69)

нагрудником и пятью тороками; в отличие от современных сёдел от нагрудника идёт дополнительная шлея через спину лошади впереди седла. Вероятное назначение её — облегчить спуск при горной езде, к которой приспособлено седло. Сбруя украшена белыми круглыми бляхами, может быть серебряными и сердцевидными оранжевыми или бурыми кистями, висящими на нагруднике, подхвостнике и узде. Лошади не взнузданы, что указывает на их хорошую выучку и вместе с подстриженной гривой создаёт впечатление хорошо тренированных и подготовленных кавалерийских коней, которых любят и на которых надеются в трудные минуты. Всадники сидят в седле, свесившись на бок (казачья посадка), что обличает людей, проводящих в седле бóльшую часть жизни. Стремена в отличие от современной манеры кочевников опущены низко. Отсутствие аналогий заставляет предполагать, что посадка продиктована практическими соображениями: высоко подтянутые стремена удобны для стрельбы из лука и закидывания аркана, так как воин, держась коленями, амортизирует тряску мышцами ног, тогда как при длинном стремени, держась на шенкелях, он приобретает устойчивость, необходимую для рубки и колки длинной пикой. Необычно большое количество тороков заставляет предполагать, что наши всадники рассчитывали на длинные переходы и добычу, т.е. это было не гарнизонное, а полевое войско.

Итак, тюркютская гвардия была регулярной тяжёлой конницей, приспособленной к действиям не только в степи, как все её предшественники, но и в горах. Несомненно, что с ними не могли равняться степняки-уйгуры, о которых китайцы довольно презрительно отзывались: «В сражениях не строятся в ряды, отделившейся головой (головным отрядом) производят натиск. Вдруг наступают, вдруг отступают, постоянно сражаться не могут.»  [16] Тюркютские латники оказались достойным противником и для китайских пеших копейщиков и для иранских конных стрелков. Но об этом будет сказано ниже.

Кроме турфанских статуэток фигуры тюркютских воинов имеются в наскальных изображениях Сулека (верхний Енисей). [17] Всадник вооружён роговым луком, что можно установить по характерным выгибам. Ещё более интересно другое изображение: «...тяжеловооружённый всадник, одетый в пластинчатую броню от шеи до бедра, с рукавами до середины предплечья, с круглым щитком на груди, с мечом и колчаном у пояса и с боевой гирей в правой руке, направляет копьё, украшенное небольшим флажком, на лучника, стреляющего с колена, т.е. саянского лесовика-горца». [18] Но кроме панцирной кавалерии у тюркютов были

(69/70)

легковооружённые конные стрелки, набираемые среди покорённых народов. Изображение такого воина на бронзовой бляхе найдено С.В. Киселёвым в 1939 г. при раскопках у села Копёны. «Всадник без головного убора. Его длинные волосы развеваются по ветру. Их сдерживает затянутая сзади узлом повязка. Полудлинный кафтан перетянут поясом. Сапоги мягкие, без каблуков. С правого бока висит колчан, расширяющийся книзу. Лук сложный, в виде буквы М, Конь степной широкогрудый, с подстриженной гривой и завязанным в узел хвостом. На нём полная седельная сбруя; седло твёрдое с невысокой передней лукой; под седлом обшитый бахромой чепрак. На подхвостном и надгрудном ремнях навешаны кисти; стремена широкие дугообразные; уздечка плетёная с поводом и чумбуром. Сзади седла развеваются по обеим сторонам ремни (торока)». [19] Бляха твёрдо датируется VII в.

Таким образом, археологический материал пополнил пробел письменных источников. Наличие у тюркютов панцирной конницы объясняет их быстрые успехи. В дотюркский период бои решали конные стрелки из лука; появление панциря свело их значение почти на нет. В рукопашной схватке с легковооружённым противником тюркютская тяжёлая конница имела все преимущества, тем более что тюркюты ввели конный строй. Однако прекрасная в полевой войне тюркютская армия совершенно не годилась для осад, так как спешенный латник мало боеспособен. Городские стены положили предел распространению тюркютской державы и спасли независимость Китая и Ирана, но в степи тюркютская конница долгое время не имела себе равных.

Мирные занятия. Главным занятием тюркютов (после военного дела) было кочевое скотоводство; большую роль играла и охота на крупных травоядных, [20] огромные стада которых в те времена бродили по степям. Ныне Гобийский Алтай — почти незаселённая полупустыня, но в те времена зверь здесь не переводился и облавы производились всем племенем. [21] Облавная охота требует специальной выучки загонщиков и охотников, и это было очень полезно для тюркютов, потому что охота была подготовкой к воинским подвигам, своего рода манёврами. Удачная облава давала большое количество мяса, которое было основной пищей тюркютов, [22] и случалось, что даже во время войны они устраивали охоту, чтобы пополнить запасы. [23]

(70/71)

Шкуры диких и домашних животных шли на одежду и на покрытие шатров, но наряду с этим тюркюты умели приготовлять войлок и шерстяные ткани.

Основным видом скота у тюркютов были овцы, кости которых часто находят при раскопках тюркютских могил. В лошадях тоже не было недостатка, [24] и кумыс заменял тюркютам вино. [25] Кочевое скотоводство в условиях пересечённой местности весьма затруднительно для больших стад, и обычно кочевники перегоняют своих овец порознь, и каждая семья имеет определённые места для зимовок и летовок. То же самое положение существовало в VI-VIII вв., что подтверждается коротким, но вполне убедительным текстом источника: «Постоянного местопребывания нет, но каждый имеет свой участок земли». [26]

Это система аильного хозяйства, когда экономической единицей является парная семья. [27] Другая система — куренная: при ней целый ряд семей кочует совместно и на ночь огораживает ставку телегами и дозорами. Обе эти системы сменяли друг друга на протяжении веков и отнюдь не связаны с развитием или разложением родового строя. Утверждение «Чжоушу» подтверждается аналогичным указанием «Тан шу», где мы читаем, что, когда тюркюты в 641 г. переселились в Алашань, там были «паствы обширны, почва наилучшая, почему тюркюты со спором делились». [28] Археологические разведки, проведенные мной на Алтае в 1948 г., также показали, что памятники, оставленные тюркютами, группируются по отдельным полянам и речным долинам таким образом, который исключает всякую систему землепользования, кроме аильной. Б.Я. Владимирцов отмечал, что куренная система была вызвана требованиями безопасности, поэтому понятно, что аильная система существовала в степи в те периоды, когда твёрдая и сильная власть прекращала грабежи и межплеменные войны, а власть тюркютских ханов была именно такой. С этой точки зрения наличие аильного кочевания и индивидуального землепользования не представляет ничего невозможного.

И в наше время перекочёвки семей строго ограничены определёнными территориями. Например, каждая горная долина в Тянь-Шане принадлежит определённой семье, глава которой может не пустить любого пришельца подняться в горы по «своей» долине. Эта система землепользования диктуется самой природой кочевого скотоводства: ограни-

(71/72)

ченность пастбищных угодий и, главное, воды заставляет кочевников дробить стада, а следовательно, дробятся и семьи, ведущие кочевое хозяйство. Раздел угодий и строгое соблюдение границ — это единственное средство удержать кочевников от жестоких братоубийственных стычек за водопои, пастбища и охотничьи угодья. Но, разумеется, описанная система землепользования не имеет никакого отношения к частной собственности, так как землю не продают и не покупают.

Жилище. Историку следует избегать очень опасной методологической аберрации, заключающейся в стремлении отыскивать в культуре другого народа те черты, которые нам представляются значительными, и при отсутствии их считать данный народ примитивным. Так, народы Европы и Передней Азии, переходя на ступень цивилизации, строили города, архитектура которых достойна изумления и восхищения. Тюркюты домов не строили и садов не разводили, так как холодный климат заставил бы их покинуть эти города, как только будет сожжён весь сухой лес поблизости. Однако никем не доказано, что каменная лачуга или глиняная мазанка есть высшая форма жилища по сравнению с войлочным шатром, тёплым, просторным и легко переносимым с места на место. Для кочевников, тесно связанных с природой, жизнь в таком шатре была не прихотью, а необходимостью. Летом степь выгорает и скот должен пастись на джейляу — альпийских лугах, которые располагаются на склонах Тянь-Шаня, Алтая, Хангая, Хэнтея. Зимой же на горах выпадает много снега и стада возвращаются в равнины, где снеговой покров тонок и скот добывает из-под него сухую, весьма питательную траву.

При подобном быте переносное жилище является наилучшим.

Что же касается удобств юрты, то я передаю слово великому китайскому поэту Бо Цзюй-и, посвятившему юрте прекрасное стихотворное описание. Этот источник опубликован Лю Мао-цзаем [29] (приводится ниже в стихотворном переводе, выполненном с немецкого подстрочника).

Голубая юрта

Шерсть собрали с тысячи овец,
Сотни две сковали мне колец,
Круглый остов из прибрежных ив
Прочен, свеж, удобен и красив.
В северной прозрачной синеве
Воин юрту ставил на траве,
А теперь, как голубая мгла,
Вместе с ним она на юг пришла.

(72/73)

Юрту вихрь не может покачнуть,
От дождя её твердеет грудь.
Нет в ней ни застенков, ни углов,
Но внутри уютно и тепло.
Удалившись от степей и гор,
Юрта прибрела ко мне на двор.
Тень её прекрасна под луной,
А зимой она всегда со мной.
Войлок против инея — стена,
Не страшна и снега пелена,
Там меха атласные лежат,
Прикрывая струн певучих ряд.
Там певец садится в стороне,
Там плясунья пляшет при огне.
В юрту мне милей войти, чем в дом,
Пьяный — сплю на войлоке сухом.
Очага багряные огни
Весело сплетаются в тени,
Угольки таят в себе жару,
Точно орхидеи поутру;
Медленно над сумраком пустым
Тянется ночной священный дым,
Тает тушь замерзшая, и вот
Стих, как водопад весной, течёт.
Даже к пологу из орхидей
Не увлечь из этих юрт людей.
Тем, кто в шалашах из тростника,
Мягкая зима и то горька.
Юрте позавидует монах
И школяр, запутанный в долгах.
В юрте я приму моих гостей,
Юрту сберегу я для детей.
Князь свои дворцы покрыл резьбой, —
Что они пред юртой голубой! [30]
Я вельможным княжеским родам
Юрту за дворцы их не отдам.

Китайский поэт описывает обыкновенное жилище, в каком мог жить кочевник среднего достатка. Ханская же юрта поразила воображение даже Менандра Протектора, придворного византийского императора, видавшего покои Влахернского дворца. Он описывает шатёр с золотым троном, который был так лёгок, что его могла тащить одна лошадь; другой шатёр — «испещрённый шёлковыми покровами», третий — где стояли позолоченные столбы и золотые павлины поддерживали ложе хана. [31] Вся эта роскошь не могла до нас дойти; дерево и меха истлели, золото и серебро перелиты, оружие заржавело и превратилось в пыль. Но письменные источники пронесли сквозь века сведения о

(73/74)

богатой и неповторимой культуре, и они заслуживают большего доверия, чем немногочисленные археологические находки.

Положение женщин. Пастушеское хозяйство, ведомое отдельной семьёй, обычно предполагает патриархальные отношения, [32] и, видимо, тюркюты не представляли исключения. Инициатива сватовства принадлежала мужчинам, и «по смерти отца, старших братьев и дядей по отцу женятся на мачехах, невестках и тётках». [33] И это свидетельство подтверждается, так как после смерти Нили-хана его брат Поши-тегин унаследовал вместе с троном жену покойного — китайскую царевну Сянь-ши. Наследование жён у кочевых народов имело двойной смысл. Во-первых, в дом, точнее, в юрту приходила новая работница, а в тех условиях это было всегда полезно. Во-вторых, обычай предусматривал охрану прав вдовы, так как новый муж должен был заботиться о ней и защищать её как свою жену. Весьма возможно, что брак не всегда был фактическим, но тем не менее вдова не оказывалась покинутой на произвол судьбы.

Отношение к женщине было подчёркнуто почтительным, рыцарским. Сын, входя в юрту, кланялся сначала матери, а потом отцу. [34] В орхонской надписи с наибольшим пафосом описан бой, в котором Кюль-тегин отстоял орду, где оставались родственницы, которым грозила смерть. [35] У тех народов, где женщины бесправны, как, например, у патанов Гиндукуша, враги их не убивают.

Наследование жён и приведённый текст надписи предполагают полигамию, но даже это не делало тюркютскую женщину бесправной. Если даже положение женщины можно считать зависимым, то влияние её на мужа подчёркивает Табари, который пишет, что «у турок всего можно добиться через женщин». [36] Происхождению по линии матери придавалось большое значение. Так мотивом отстранения от престола царевича Торэмена было «низкое происхождение» его матери. Это был, конечно, только предлог, уловка его политических противников, но любопытна аргументация. Право, вообще очень строгое и жестокое, охраняло женщину: изнасилование замужней женщины каралось смертью, соблазнитель девушки должен был немедленно жениться на ней. [37] Любопытно, что изнасилование поставлено рядом с самыми тя-

(74/75)

жёлыми преступлениями: восстанием, изменой, убийством и похищением спутанной лошади, что в условиях степи часто влечёт смерть обокраденного, тогда как простая кража наказывалась лишь десятикратным штрафом в пользу потерпевшего, а за членовредительство в драке полагалась пеня.

Наконец, весьма достопримечателен обычай, сведения о котором дошли до нас лишь потому, что он в эпоху Тан был перенят у тюркютов студентками музыкального училища в Чанъани. Девушки со сходными вкусами торжественно заключали между собой братский союз, причем число членов достигало 14-15, но не меньше 8-9 девушек. Эти девушки называли друг друга братьями, а если юноша женился на какой-либо из них, то он получал женское имя и подруги ходили к новобрачным «отведать невесту», т.е. мужа. Молодая жена не ревновала к своим «братцам», но с членами других женских «братств» такая связь не допускалась. [38]

Я не берусь в данном исследовании решать вопрос о происхождении группового брака у тюркютов, но полагаю, что само наличие его исключает вопрос о приниженном положении женщины в VI-VIII вв. [39] Думается, что ограничение прав женщины в кочевом мире — явление позднее и, возможно, связанное с тем общим упадком, который постиг Срединную Азию в послемонгольский период.

[1] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 221.

[2] Там же, стр. 228.

[3] С.В. Киселёв, Древняя история..., стр. 515.

[4] Там же, стр. 516-522

[5] Л.Р. Кызласов, Тува..., стр. 75.

[6] С.В. Киселёв, Древняя история..., стр. 574-581.

[7] А.П. Окладников, История Якутской ССР, стр. 295.

[8] Там же, стр. 296-297

[9] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. II, стр. 172.

[10] Менандр, стр. 376.

[11] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. II, стр. 229.

[12] Л.Н. Гумилёв, Статуэтки воинов...

[13] A. Stein, Innermost Asia, vol. II, p. 614.

[14] См. J.R. Aspelin, Types des peuples..., p. 13 (опубликовано наскальное изображение).

[15] В. Laufer, Chinese clay figures, pp. 313-314.

[16] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 215.

[17] J.R. Aspelin, Types des peoples..., p. 11, рис. 7.

[18] J.R. Aspelin, Types des peoples..., p. 12; H. Appelgren-Kivalo Alt-altaische Kunstdenkmäler, S. 17.

[19] Л.А.,Евтюхова, С.В. Киселев, Чаа-тас у села Копёны.

[20] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 292; Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrlchten..., S. 8.

[21] Г.Е. Грумм-Гржимайло, Рост пустынь..., стр. 449.

[22] Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 496.

[23] Бичурин Н.Я. Собрание сведений..., т. I, стр. 292.

[24] Захоронения с конём характерны для VI-VIII вв. (П.Г. [опечатка, надо: Л.Р. — П.А.] Кызласов, Тува..., стр. 53-57).

[25] Н.Я. Бичурин, Собрание сведения..., т. I, стр. 231; Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 42.

[26] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 230; Liu Mau-tsai Die chinesischen Nachrichten..., S. 10.

[27] У нас нет никаких оснований предполагать, что семья у тюркютов чем-либо отличалась от семьи казахов ХIX в., за исключением бóльшего уважения к женщине.

[28] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 260.

[29] Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 471-472

[30] Кöк-Кюйме (см. А.Х. Маргулан Казахская юрта..., стр. 9).

[31] Менандр, стр. 377-379.

[32] Ф. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и госудраства, — К. Маркс, Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 21, стр. 156 и сл.

[33] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 230; S. Julien, Dokuments, vol. 3, pp. 334-335; Liu Mau-Tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 42.

[34] L. Wieger, Textes historiques, p. 1673.

[35] C.E. Малов, Памятники..., 1951, стр. 42-43.

[36] Tabari, Zotenberg, p. 302.

[37] S. Julien, Dokuments..., vol. 3, 333.

[38] Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 468.

[39] Высокое положение женщины у тюрок в доисламское время отмечалось неоднократно [см. А.Н. Кононов, Родословная туркмен..., стр. 104 (приведена литература вопроса по более поздней эпохе — X-XV вв.)].

наверх