Б.Б. Овчинникова

Тюркские древности Саяно-Алтая в VI-X веках.

// Свердловск: УрГУ. 1990. 223 с. ISBN 5-7525-0086-9

Многофункциональные орудия, предметы быта и обихода.

Для древних тюрков Саяно-Алтая свойственно сохранение и дальнейшее совершенствование местных традиций, а также изобретение новых приёмов в развитии производства орудий труда, утвари и других предметов обихода. Изготовлены изделия из металла, дерева, кости, кожи, глины и другого сырья. Набор таких вещей у тюрков-тугю весьма разнообразен.

Рассмотрим некоторые из них.

(54/55)

Ножи. В погребениях всех половозрастных групп умерших тюрков-тугю можно встретить ножи, которые клали, видимо, в качестве необходимого покойному предмета. Количество их в одном погребении могло быть различным: от одного до шести (AI V-2). Не являясь оружием, вместе с тем именно нож был обязательной принадлежностью воина в походе. Использовался он для вырезания углубления в древках стрел, для поправки луков и другого снаряжения, а также для хозяйственных нужд. Вероятно, такие ножи-универсалы отличались от всех остальных размерами — они были более крупные: 18-20 см длиной и 3-4 см шириной. Однако бóльшая часть ножей, встречающихся в погребениях с конём, невелики по размерам: 12-14 см длиной, 2-3  см шириной. Выполнены они из железа и, как правило, имеют деревянную рукоять, которая весьма редко сохраняется (рис. 28). Иногда встречается и обкладка на ножны, выполненная из бронзы (рис. 28-18). Ножи, которые находились в обиходе у древних тюрков, различаются по форме, что и легло в основу типологии.

Тип 1 (16 экз.) представлен ножами с выступом при переходе к черешку. Лезвие слегка выгнуто и составляет с черешком одну линию (рис. 28-1-3).

Тип 2 (10 экз.) включает ножи со слегка выгнутой спинкой и слегка вогнутым остриём. При переходе от лезвия к черешку с обеих сторон имеются выступы (рис. 28-4, 5).

Тип 3 (16 экз.) представлен ножами с прямой спинкой, однолезвийными. При переходе от черешка к лезвию имеются выступы как со стороны спинки, так и со стороны острия лезвия (рис. 28-6-8).

Тип 4 (3 экз.). Форма этих ножей довольно своеобразна. Черешок, по сравнению с другими типами ножей, весьма короткий. Он плавно переходит в лезвие, сохраняя при этом выступы с двух сторон. Спинка лезвия у этих ножей неровная — к месту его сужения также наблюдаются выступы, что придаёт вогнутость этой части ножа. Со стороны острия, наоборот, к месту сужения конец клинка заострён и выгнут. Такая необычная форма ножей, вероятно, связана с их функциональной значимостью (рис. 28-9-10).

Тип 5 (9 экз.) — ножи с прямой спинкой и слегка вогнутым вовнутрь лезвием. Переход от черешка к лезвию обозначен чётко выраженными выступами с двух сторон, расположенными под прямым углом (рис. 28-11, 12).

Тип 6 (4 экз.) представлен двухлезвийными ножами (рис. 28-13-15).

Тип 7 (4 экз.) включает ножи с прямой спинкой и наличием при переходе от удлиннённого черешка так называемого «упора». Именно такие ножи, как показал металлографический анализ, являются двусоставными. Черешок припаивается к лезвию (рис. 28-16-18).

Тип 8 (14 экз.). Сюда вошли фрагменты ножей, которые остались за пределами типологической характеристики в силу плохой сохранности. Правда, в их числе — экземпляр из Кудыргэ 22 (рис. 28-19), который обращает внимание своей неординарностью: это нож с кольцом для подвешивания на поясе.

Как показал типологический анализ, ножи из погребений человека с конём в большинстве своем однолезвийные, за исключением типа 6. Они имеют прямую спинку лезвия, а остриё чаще бывает выгнуто, сужаясь к концу клинка. При переходе к черешку имеется выступ:

(55/56)

реже с одной стороны (со стороны спинки) — тип 1, чаще с двух сторон — типы 2, 3. Встречаются ножи с «упором» при переходе к черешку — тип 7.

О каких-либо датирующих признаках у ножей тюрков в VI-X вв. говорить трудно. Однако можно отметить, что ножи, выделенные нами в тип 1, согласно аналогиям, являются более ранней формой по сравнению с другими, хотя продолжают бытовать вплоть до IX в. В VIII-IX вв. получают распространение ножи типов 2, 3, существуя до XI-XII вв. К поздним комплексам (IX-X вв.) можно отнести тип 7 и сочетающийся с ним 6-й. Об этой дате позволяют говорить аналогии, встреченные в погребениях, совершенных по обряду сожжения: Саглы-Бажи I-9, Калбат-Шай к. 30, Сарыг-Хая II-2, Усть-Хаддыных III-2.

Интересны вопросы, связанные с технологией изготовления ножей, большая часть их выкована из одного куска металла. Только у некоторых ножей (тип 7) черенок выкован отдельно и прикрепляется к лезвию небольшим упором (Овчинникова, 1981, с. 136). В период VI-X вв. существовало два разных по приёмам изготовления вида ножей: цельностальные и ножи с цементированными лезвиями (Хоанг Ван Кхоан, 1974, с. 115). Нож, подвергнутый нами анализу, был изготовлен первым способом. Он откован из одного куска металла способом горячей ковки. Содержание углерода в нём составляет 0,25-0,30 %. Если сравнить ножи с наконечниками стрел, то металл ножей более вязкий и в то же время более твёрдый. Это свидетельствует о его хозяйственном применении и предназначении для более длительного использования. Такое качество металла достигалось продолжительным охлаждением. Причём охлаждался нож после ковки не на воздухе, а вместе с нагревательным прибором — это так называемая мягкая закалка. Древнетюркским кузнецам была известна и твёрдая закалка — в воде. О втором приёме — цементации нам известно по другим предметам (Овчинникова, 1981, с. 134). Содержание углерода в цементированных ножах составляет 0,1-0,3 %. После ковки ножи подвергались поверхностной цементации, и на лезвии появлялась зона феррита с содержанием углерода 0,7-0,8 % (Хоанг Ван Кхоан, 1974). Возможно, такие ножи применялись для обработки дерева, и от них требовалась повышенная твёрдость.

Тёсла (табл. 9, рис. 29) — одно из самых древних плотничьих орудий. По мнению исследователей, у древних тюрков тесло было орудием универсальным. Поэтому в литературе имеется несколько терминов, отражающих различные функции и виды этого орудия: «керги» — плотничье универсальное деревообделочное орудие (Киселёв, 1951, с. 516, 529); пальштабовидный топор-тесло (Кызласов Л.Р., 1969, с. 21); тесло-топор (Грязнов, 1956, с. 150); кельт-озуп-лопаточка для рыхления земли и выкапывания кореньев (Левашева, 1952, с. 132). Иногда их использовали при сооружении могильной ямы для

(56/57)

отрытия подбоя (Там же). Кроме того, в последнее время ряд авторов всё чаще предлагают в своих работах ещё одно назначение тесла — использование его в качестве оружия ближнего боя легковооружёнными всадниками (Грязнов, 1956, с. 145; Худяков, 1981, с. 120; Нестеров, 1981, с. 172). На наш взгляд, основное функциональное назначение тесла сводилось всё же к тому, что с его помощью можно было «тесать — обрубать вдоль и наискось кромки, поверхности...» (Даль, 1956, с. 402), это рубящее орудие. В остальных случаях его назначение носит второстепенный характер и зависит от формы.

Хронология и территория распространения тёсел обширны. В Южной Сибири такие орудия появились давно. Применялись они ещё в таштыкское время, последовательно сменив собой кельты татарского типа. В VI-X вв., кроме Южной Сибири, тёсла встречаются в погребальных памятниках Приуралья, Западной Сибири, на Кубани, Кавказе, а также в Венгрии. Несмотря на это, до сих пор мало кто из исследователей уделяет внимание систематизации этой категории вещей. Попытка проделать такую работу имела место и даже непосредственно касалась интересующего нас периода и региона (Нестеров, 1981). В небольшой статье С.П. Нестеров предложил типологию тёсел, происходящих из Минусинской котловины, Алтая, Тувы и Восточного Казахстана, использовав для этой цели материалы из архивов, коллекций музеев, публикаций (Там же, с. 167-168). Судя по количеству (23 экз.), автор либо не знал, либо искусственно ограничил имеющийся в них материал. Так, в его типологию почему-то не вошли хорошо известные, опубликованные экземпляры тёсел из памятников Тувы (Кокэль 2, 13, 22, 23, БД 13-2 и др.). Привлечённые им экземпляры были взяты из различных по характеру и этнической принадлежности памятников, а также случайные находки и даже просто упоминаемые исследователями (Туяхта 4). На наш взгляд, при таком построении принципы датировки, выделяемые С.П. Нестеровым для типов тёсел, остаются непонятными и неубедительными. Так, в 1-й тип — равновеликие, VI-VIII вв., он включил тёсла из Капчалы II, комплекс которого В.П. Левашовой датирован не ранее 2-й пол. IX-X в. (Левашова, 1952, с. 135-136), а также в этот тип вошло тесло из Туяхты 4, о котором есть лишь «упоминание». Однако в коллекции ГИМа (инв. № 79601, опись XXII/830) оно не числится. К этому же типу отнесено тесло из Тувы, «из одиночного погребения VIII-X века» (какого? — Б.Б.), и два экземпляра из памятников XI-XII и XII-XIV вв. (Нестеров, 1981, с. 170). Так почему же, объединив все эти экземпляры, автор ограничивает их рамками VI-VIII вв.? Также вызывает недоумение и датировка II типа — с «плечиками». К сожалению, мы не имеем возможности останавливаться на характеристике и подробном анализе тёсел в широком плане, ибо это вышло бы за рамки нашей работы.

Рассмотрим экземпляры, учтённые нами при исследовании только

(57/58)

из древнетюркских погребений с конём в Саяно-Алтайском нагорье, т.е. без Восточного Казахстана.

В 13 % из учитываемых нами древнетюркских погребений с конём Горного Алтая, Хакасии и Тувы обнаружено 23 экземпляра железных тёсел. Проведенные нами металлографические анализы тёсел из могильника Даг-Аразы показали, что все они были откованы из стали. Качество ковки высокое (рис. 52). А значит, можно говорить об использовании настоящего вида орудия не только как стёсывающего, но и как рубящего.

По внешнему виду тёсла можно разделить на три типа. Но сначала отметим общее — все они в месте насадки имеют незамкнутую втулку. В основу типологии легла форма корпуса, а точнее, его боковых краёв, а также соотношение размеров втулки — места насадки — рабочего края (лезвия).

Тип 1 (табл. 9, рис. 29). Тёсла с прямыми краями. Ширина рабочего края либо соответствует ширине несомкнутой втулки, либо уже на несколько сантиметров (0,5). По размерам экземпляры тёсел сгруппированы в подтипы: «а» — тёсла, которые можно приблизить к определённому стандарту; длина корпуса 9 см, ширина лезвия и втулки — 4 см (табл. 9, рис. 29-1-4); «б» — длина достигает 11 см и более, ширина втулки от 4,5 до 7 см, но явно несколько шире лезвия (4-6 см) (рис. 29-5-7); почти все экземпляры найдены в могилах около седла лошади (исключение БД-16); «в» — утраченные экземпляры (рис. 29-11); нами они включены по описанию и прорисовкам В.П. Левашовой (1952, с. 127, рис. 5-34, 35); их можно отнести к типу с прямыми краями по бокам корпуса. Выделение в подтип обусловлено визуальным представлением — нижняя часть тёсел (лезвие) несколько расширена. Настоящие экземпляры находятся в комплексе вещей из погребений, относящихся ко 2-й половине IX в. (Левашова, 1952, с. 135).

Тёсла, аналогичные 1-му типу, встречаются на довольно широкой территории в периоде VI-X вв. Обнаружены они в памятниках VI-X вв. сросткинской и салтово-маяцкой культур (Степи Евразии..., 1981, с. 134, рис. 6 [Рис. 27: 6]; с. 148, рис. 41). Продолжают бытовать они у населения Южной Сибири в XIII-XIV вв. (Там же, 1981, с. 246, рис. 13; с. 249, рис. 54). Относительно подтипа «в» следует отметить, что подобные тёсла также встречены в памятниках периода IX-X вв. у кимаков и карлуков (Там же, 1981, с. 132, рис. 34) и носителей тюхтятской культуры (Там же, 1981, с. 116, рис. 58). Поэтому говорить о существовании формы тёсел типа 1 только с VI по VIII в. согласно С.П. Нестерову (1981, с. 171) неверно.

Тип 2 (табл. 9, рис. 29). Внешний контур тёсел имеет намечающуюся талию — «плечики» — при переходе от места насадки к рабочему краю. По размерам можно выделить подтипы.

Подтип «а» (рис. 29-12). Длина этих тёсел 9 см., но лезвие (4,3-4,5) несколько шире втулки (4 см). Настоящие тёсла обнаружены как при человеке, так и при лошади. Подтип «б» (рис. 29-14). По длине тёсла достигают 12,5-13 см, варьируются размеры ширины лезвия в среднем от 5 до 7 см и втулки — от 4 до 4,5 см. Они встречены в погребальных ямах при коне. Тёсла аналогичной формы в других районах встречаются редко, подобные им известны в памятниках бахмутинской культуры — V-VIII вв. (Мажитов, 1981, с. 116, рис. 58). Вероятно, такая «плавность» в переходе может объясняться плохой сохранностью металла, подверженного сильной коррозии. Ранее эти тёсла больше тяготели к форме последующего, выделенного нами типа 3.

Тип 3 (рис. 29). Тёсла с чётко выраженными «плечиками». По размерам их также можно выделить в подтипы.

Подтип «а» (рис. 29). Ширина лезвия настоящих тёсел иногда чуть больше ширины втулки (от 4 до 4,5 см), но в основном одинакова. Наиболее широкая часть — в мес-

(58/59)

те перехода от втулки к лезвию, там, где существуют плечики. Общая длина корпусов тёсел от 9 до 10 см. Подтип «б» (рис. 29-18-19). Эти тёсла отличаются массивностью, длина их свыше 13 см и даже достигает 17 см. Оба экземпляра встречены в насыпи курганов. Все это явно свидетельствует об иной стадии развития тёсел, поэтому мы посчитали возможным выделить их отдельно. Подтип «в» (рис. 29-21). Своеобразный экземпляр тесла из погребения Аймырлыг IV-2 (Тува) по форме напоминает наконечники лемеха. Рабочая часть его представлена остроугольным завершением. Длина тесла более 10 см, ширина в месте насадки ручки — 5,5 см. Найдено тесло у погребённого. Аналогичное по форме орудие известно в Хакасии и в древностях культуры чаатас, VI-VII вв. (Степи Евразии..., 1981, с. 137, рис. 42 [рис. 28: 42]).

Появление тёсел с «плечиками» обычно относят к X-XII вв. Они рассматриваются исследователями как продолжение местной традиции, которая восходит к орудиям алтайских тюрков.

Действительно, тёсла такой формы довольно прочно вошли в хозяйство древних хакасов в X-XII вв. В Хакасии их находки известны и в более ранний период, в памятниках культуры чаатас, VI-VII вв. (Степи Евразии.., 1981, с. 136, рис. 35 [рис. 28: 35]). Вновь проявляется эта форма тёсел в памятниках аскизской культуры в конце X-XII в. (Там же, 1981, с. 249, рис. 11 [рис. 74: 11]). Эти выводы становятся правомерными не только для Хакасии, но и для всей Южной и Западной Сибири, а также, судя по аналогиям, и для Южного Урала, так как в X-XII вв. в памятниках этой территории встречаются тёсла с «плечиками». В промежутке VIII-IX вв. мы наблюдаем преимущественное распространение формы тёсел типа 1 и реже 2. Видимо, они являются наиболее характерными в употреблении и у древних тюрков, хоронивших своих сородичей по обряду трупоположения с конём во всём Саяно-Алтайском нагорье. Об этом свидетельствует количественное соотношение в выделенных нами типах.

Таким образом, можно заключить, что внутри периода VI-X вв. тёсла действительно могут являться в определённой степени хронологическим признаком. Но не абсолютным, а относительным, согласно цикличному чередованию типов 1 и 3. Формы тёсел этих типов то угасают, то вновь возрождаются поочерёдно и почти не сосуществуют в одно и то же время. Тип 2 служит как бы переходным звеном от одной формы к другой. В качестве аналогий и параллелей можно отметить тёсла, встреченные далеко за пределами Саяно-Алтая — на территории Венгрии. Обнаружены они в аварских погребениях человека с конём и в памятниках более позднего периода в IX-X вв. (Diens, 1966, табл. ХХII-3). Однако для кочевников Восточной Европы такие формы тёсел не характерны, как и само орудие — тесло. Так, в памятниках салтово-маяцкой культуры встречено тесло, но иной формы — вытянутых пропорции (Ляпушкин, 1958, с. 121, рис. 14) и со слабовыраженными «плечиками». В памятниках Южной и Западной Сибири в VIII-IX вв. также обнаружены тёсла со слабовыраженными «плечиками» (Степи Евразии..., 1981, с. 120, рис. 17-23, с. 124, рис. 20-39).

(59/60)

После X в., как мы уже отмечали, получают развитие более чёткие формы тёсел с «плечиками», вероятно, получившие развитие на местной основе. Существуют тёсла такой формы до XII в., а затем, в XIII-XIV вв., вновь входит в употребление форма тёсел типа 1 с ровными краями (Степи Евразии..., 1981, с. 249, рис. 54 [рис. 74: 54]).

Намеченная нами линия развития в использовании определенных форм тёсел в период VI-X вв. в Саяно-Алтае у древних тюрков-тугю предварительна, но тем не менее этот факт обращает на себя внимание. Экскурс в историю развития тёсел будет неполным, если мы не отметим следующее. Как показали наши исследования, тёсла у древних тюрков обнаружены только в мужских погребениях или кенотафах (табл. 9). Следовательно, они являются надёжным половозрастным признаком, что подтверждает мнение В.П. Дьяконовой (1976, с. 201) о присутствии тесла как признака мужского погребения. Связано это с тем, что производство деревянной посуды, утвари, вооружения было издавна делом мужчины. Оно так и осталось домашним, не став ремеслом. Из дерева делали самые разнообразные вещи: луки, древки стрел, самострелы, снаряды охотничьего и рыболовного промысла, остовы юрт, каркасы и колёса повозок, столы и судаки, деревянную посуду, изваяния, гробы и т.д. Другие орудия — нож, резец, долото — лишь завершали сделанное теслом (Дьяконова, 1976, с. 194). Это ещё раз подтверждает функциональную значимость тесла как орудия производства. И предложения, выдвинутые авторами относительно включения тёсел в категорию оружия (Нестеров, 1981; Худяков, 1986), не имеют достаточно твёрдого обоснования. К тому же известны случаи взаимовстречаемости в одном погребении тесла и боевого топорика (Катанда II-2), что ещё раз ставит под сомнение категоричность суждений авторов.

Кроме упомянутых выше категорий вещей, относящихся к орудиям труда, хотелось бы отметить и ту группу малочисленных предметов, которые не поддаются типологической систематизации. Поэтому мы ограничимся краткими сведениями о них, так как иногда их присутствие помогает точнее определить дату погребения. В число таких вещей входят железный трезубец из ДА II-6 (рис. 30-19), аналогичный ему обнаружен в к. 98 могильника Куй-Бар в Туве, в связи с чем периодом существования его можно считать IX-X вв. (Кызласов Л.Р., 1979, с. 106, рис. 1-7); железные четырёхгранные шилья, мусаты (рис. 30-15). Иногда попадаются оселки в виде удлинённых прямоугольных и чаще овальных брусков, с отверстиями для подвешивания (рис. 30-17, 18). Бывает, что они находятся в специальных кожаных чехольчиках (Аргалыкты XI-1). В погребениях с конём встречаются во фрагментах деревянные приборы для добывания огня (правда, чаще сохраняются лишь детали). Первые находки их отмечены на Алтае в Кудыргэ. Позже они встречены и в Туве: в могильниках Кокэль, Аргалыкты, Часкал, Мугур-Саргол и др. На могильни-

(60/61)

ке Кокэль они были обнаружены в нескольких курганах. В одном погребении даже зафиксировано два прибора довольно сложного устройства (Вайнштейн, 1966а, рис. 38). Приборы из кургана Аргалыкты по конструкции очень близки кокэльским, причём деревянная дощечка приторачивалась к седлу. В погребении Часкал II параллельно колчану лежал пенал (аналогичный пеналу из хуннского погребения Кокэль 22; Вайнштейн, Дьяконова, 1966, с. 225). В пенале находились части прибора для добывания огня (костяные, в виде миниатюрных сосудиков без дна, приспособления для зажима сверла и сами свёрлышки), «дощечкой» служила торцовая часть пенала. В ряде погребений обнаружены и кресала, о которых мы уже писали в разделе «Поясные сумочки».

Среди погребений с конём обнаружены дисковидные пряслица (табл. 10, рис. 30), выполненные из камня (сланца), глины, керамики (порой из фрагментов сосуда), реже — из кости. Местоположение их различно — иногда они встречены при погребённом (чаще это женское захоронение), иногда при лошади погребённого (мужское захоронение). Назначение таких пряслиц точно не установлено. Однако можно предположить, что часть из них, которая встречается в женских погребениях, являлись принадлежностью ткацкого производства, а те, что найдены при лошади, предназначались для игры с ней, о чем известны примеры в этнографии.

В состав погребального инвентаря у древних тюрков входили сосуды разнообразной формы (табл. 11, рис. 31, 32). Они различались прежде всего по материалу, из которого сделаны, что и легло в основу распределения их по типам. 1 — деревянные «кувшинчики» (5 экз.). Они служат прототипами металлических сосудиков с ручками. По форме разделяются на округлые и вытянутые по вертикали. Последние сохранили порой остатки краски (красной) на поверхности и резные знаки (рис. 31-1-4). 2 — деревянные плоские блюда (5 экз.), иногда на ножках с крылышками (рис. 31-7, 8). 3 — деревянные ковши (2 экз.) с прямыми ручками и кружки (рис. 31-5-19). 4 — четыре лаковые чашечки (табл. 11, рис. 31-6, 9), которые напоминают по форме пиалы. Они порой покрывались тёмно-синим лаком. 5 — глиняные сосуды (20 экз.), в основном баночной формы (табл. 11, рис. 31-10-18). Исключение составляют сосуды из Джаргаланты 2: здесь, кроме традиционного сосудика баночной формы, присутствовал красноглиняный кувшин (табл. 11, рис. 31-15). Интерес представляет сосуд на поддоне из кургана-кенотафа Кудыргэ 22 (рис. 31-12). 6 — серебряные кувшинчики с ручкой (4 экз.). В погребениях их находят чрезвычайно редко. Обращает внимание оформление ручки в месте её крепления к сосуду (рис. 32-1-4). 7 — железные клепаные котлы (5 экз.; табл. 11). Встречаются в погребениях котлы двух видов: подвесные (рис. 32-5-6) и на поддоне с прорезью и двумя ручками (рис. 32-7-9).

(61/62)

По имеющимся данным можно заключить, что деревянная посуда у древних тюрков была более частым явлением в погребениях с конём по сравнению с другими видами сосудов. Местоположение посуды в погребении различно. Кувшинчики обычно помещались у головы, блюдо — в ногах. При отсутствии кувшинчика иногда ставилось блюдо. На Алтае известны случаи, когда деревянные блюда обнаружены около лошади (Кора-Коба, Юстыд). Деревянных ковшей найдено немного, и их местоположение было определено также при коне (Аргалыкты). Керамические сосуды обнаружены, как правило, в женских и детских погребениях. Железные клёпаные котлы с питьём или пищей устанавливались обычно в ноги. Встречены они в могилах мужчин-воинов как походная принадлежность. Если подвесные котлы получили распространение на довольно широкой территории всего кочевнического мира в погребениях от Сибири до Венгрии, то котлы на поддоне, имея преемственность в форме с таштыкской эпохи от миниатюрных бронзовых котелков, сохранились в VI-X вв. в основном только на территории Южной Сибири.

Интерес представляют серебряные сосуды, встреченные в погребениях с конём. Они по форме более приземистые и напоминают скорее кружки, чем кувшины. Наблюдения показывают, что тенденция в развитии формы шла к вытянутости вверх, от кружки к кувшину. Отметим, что кружки появляются с середины VIII в., судя по тюргешской монете из Катанды, которую О.И. Смирнова датирует с начала VIII в. по 766 г. Что же касается серебряных кувшинов типа найденного в Курай IV-1 п. 2, то, вероятно, такая форма получила развитие в более позднее время, на рубеже VIII-IX вв., и укрепилась в IX в. Таким образом, наиболее интенсивное использование тюрками-тугю серебряных сосудов относится к VIII-IX вв. Существенным является факт повторения форм этих кувшинов в Саяно-Алтае в другом материале — в дереве (табл. 11, рис. 31). В своё время специалисты по сасанидскому металлу отмечали, что «каждая из групп, связанных с производством в ином, чем металл, материале, с иной, чем металлическая, техникой, в то же время должна тяготеть и к соответственным районам преимущественного производства» (Орбели, Тревер, 1935, с. XXIV). Следовательно, можно предполагать изготовление таких серебряных кружек-кувшинов на месте, в Саяно-Алтае. Об этом свидетельствуют и встреченные на большинстве сосудов рунические знаки, составляющие порой определённый текст (рис. 32-2-4). Кроме того, именно они являются обязательным атрибутом почти всех каменных изваяний, сопровождающих погребально-поминальные комплексы древних тюрков в Саяно-Алтае. Сосуды, выбитые на них, в своё время были типологизированы с привлечением ближайших аналогий в вещественном материале в хорошо датированных археологических комплексах, а также найденных в виде случайных находок и кладов (Евтюхова, 1952, с. 106). Большая часть сосудов

(62/63)

встреченных форм бытует продолжительное время, начиная с таштыкской эпохи и вплоть до XIV-XV вв.

К предметам обихода у тюрков-тугю можно отнести также зеркала и гребни, которые без сомнения выполняли и ритуальную функцию. В большинстве случаев они встречаются вместе, составляя единый комплекс, содержащийся в сумочке-мешочке при поясе умершего.

Металлические зеркала (табл. 12, рис. 33), обычно китайского производства, представляли собой большую ценность в кочевом мире Южной Сибири. Не только высокохудожественные образцы, но и простые дисковые, серийного производства зеркала бережно хранились тюрками. В погребениях тюрков-тугю встречаются в большинстве случаев целые зеркала и реже обломки, заполированные от долгого употребления. Зеркала в погребениях — явление нечастое, причём находятся они как в мужских, так и в женских захоронениях. Всего в погребениях с конём в Саяно-Алтае выявлено 13 экземпляров: в Туве — 7, на Алтае — 4, в Монголии — 2.

При типологии настоящих зеркал использована система, предложенная Г.А. Фёдоровым-Давыдовым (1966, с. 78) для зеркал кочевников Восточной Европы. Отделы выделены по орнаментальным мотивам, типы — по форме.

Отдел 1. Без орнамента.

Тип 1. Зеркало из ДЧА 1-3 с ровной поверхностью без утолщения. Сплав коричневого цвета. Диаметр 7 см (Трифонов, 1975б).

Тип 2. Экземпляр из Уз. VI-1. На диске с обратной стороны ручка в виде «шишки» с отверстием. Зеркало серебряное, диаметром 8,8 см (Савинов, 1982, с. 110) — рис. 33-14.

Отдел 2. С орнаментом из нескольких дуг.

Тип 3 (рис. 33-16). Зеркало из Кат. II-5, очень тонкое, бронзовое, диаметром 8,8 см (Гаврилова, 1965, с. 61).

Отдел 3. С орнаментом в виде жгута, колец и завитушек.

Тип 4 (табл. 12, рис. 33-11). Обломок зеркала из Курай III-2 диаметром чуть более 7 см, изготовлено из белого металла (Киселёв, 1949, с. 301, рис. 7).

Отдел 4. Орнамент в виде четырёх львиных голов и ромбиков.

Тип 5 (рис. 33-18). Зеркало найдено в погребении Улуг-Бюк II-1 (Длужневская, 1975). Изготовлено из белого металла, диаметр диска 7,8 см. По стилю и изображению орнамент, представленный в виде голов животного, близок к орнаменту наременных накладных блях из ДЧА I-1 (раскопки Ю.И. Трифонова, 1974).

Отдел 5. Орнамент в виде бегущих животных.

Тип 6 (2 экз.). Оба зеркала обнаружены в Туве. Одно из них (рис. 33-19) — художественно оформленное китайское зеркало Цинь-Вана из МТ 57-XXVI (Грач А.Д., 1958, с. 18-31). По классификации Лубо-Лесниченко (1975, с. 19) оно отнесено к танскому времени — VIII-IX вв. Второе зеркало (рис. 33-17) — из погребения Даг-Аразы II-6 (Овчинникова, Панова, 1976). Диск диаметром 8 см с массивной шишкой-петлёй в центре. По краю — высокий бортик. В отличие от китайских зеркал, изготовлявшихся из белого металла и имевших тщательно прорисованный орнамент, это зеркало местной работы, сделано из бронзы, низкого качества отливки, детали рисунка расплывчаты. Однако во внутреннем поле зеркала можно различить фигуры четырёх бегущих животных. Изображения во внешнем поле также очень расплывчаты, предположительно, это двенадцать животных цикла зодиака. Традиция изображать на зер-

(63/64)

кале подобный цикл, символизирующий бесконечность времени, и божеств четырёх сторон света в виде животных существовала в Китае. Однако и у древних тюрков, по мнению Е.И. Лубо-Лесниченко (1975, с. 17), двенадцатиричный «животный» цикл был широко распространён, поэтому символика этих зеркал была им также близка и понятна. Возможно, что четверо животных, как и в китайских зеркалах, но с учётом местных представлений, символизируют четыре стороны света. Аналогично настоящему экземпляру зеркало из Восточной Европы (Фёдоров-Давыдов, 1966, с. 83; с. 80, рис. 14-3).

Отдел 6. Орнамент с изображением лоз винограда.

Тип 7 (табл. 12, рис. 33-15). Зеркало типа «виноградник» найдено в Монголии в Джаргаланты (Евтюхова, 1957, с. 209-210). Изготовлено оно из бронзы (белой). Диаметр 11 см. Находилось зеркало в шелковом мешочке.

Отдел 7. Орнамент с изображением раскрытого цветка лотоса (?).

Тип 8 (рис. 33-13; раскопки А.М. Мандельштама в 1973 г.) — с бортиком и шишкой-петлёй в центре. Данный диск отличается от остальных миниатюрностью и по размерам приближается к хуннским зеркалам. Диаметр его 5,2 см; место находки Аймырлыг 1-XIII-1.

Кроме целых зеркал, в погребениях с конём встречены обломки, которые незначительны по размерам и трудно определимы по типам. Так, в погребении могильника Наинте-Сумэ обнаружен орнаментированный фрагмент зеркала (рис. 33-10). Находку другого фрагмента из погребения Монгун-Тайга 58-VIII можно только зафиксировать как существующую, так как фрагмент утрачен. Пожалуй, к отделу 7 можно отнести обломок орнаментированного зеркала с фигурным краем и невысоким бортиком (рис. 33-12) из погребения Саглы-Бажи I (Грач А.Д., 1968а). Интересен по назначению обломок из цветного сплава из Узунтал VIII (рис. 33-9). Возможно, такой обломок, имеющий петельку для подвешивания, мог использоваться в качестве амулета.

Вообще обломки зеркал, на наш взгляд, являются свидетельством того, что зеркала считались большой ценностью в быту. Поэтому их не выбрасывали, а использовали довольно продолжительное время, отчего края изломов сильно сглаживались. Принято считать, что зеркала из белого металла имеют китайское происхождение. Известно, что тюрки получали их из Китая в виде дани и торгового обмена (Евтюхова, Киселёв, 1941, с. 34). Но тюркские мастера и сами изготавливали зеркала, используя китайскую символику, правда, делали их из тёмных сплавов и более грубой отливки (ДА II-6).

Относительно хронологических периодов, к которым относят зеркала, можно отметить следующее: появление зеркал в погребениях было довольно широко распространено ещё в хуннскую эпоху, порой на этих же могильниках. Однако размеры их были почти вдвое меньше. Не утратили эту традицию и тюрки. В погребениях с конём, как правило, встречаются зеркала в комплексах погребального инвентаря VIII-IX вв. И чаще всего совместно с гребнями (табл. 12). Обломки зеркал являются, на наш взгляд, свидетельством совершения такого ритуала в более поздний период, когда господство уйгуров сменилось древнехакасским владычеством, т.е. в IX-X вв. И обычай класть

(64/65)

в погребения поломанные вещи, в том числе и зеркала, получил отражение у тугю, оставшихся на этой территории.

Гребни (табл. 12, рис. 33). Встреченные в погребениях с конем гребни — односторонние деревянные и костяные. По форме их можно разделить на два типа.

Тип 1 (рис. 33-1-5) — удлинённые по горизонтали. Именно такой формы они, как правило, встречаются вместе с зеркалами. Сторона таких гребней имеет довольно частые зубцы.

Тип 2 (рис. 33-6-8) — удлинённые по вертикали, узкие. Все гребни этого типа костяные. Сторона их имеет довольно редкие, по сравнению с типом 1, зубцы.

Кость являлась довольно популярным материалом для изготовления не только гребней, но и других предметов обихода. Древнетюркские мастера уделяли большое внимание резьбе по кости. Об этом свидетельствуют встреченные в погребениях с конём ряд костяных предметов, назначение которых порой трудно определить. Иногда это навершия посохов (рис. 34-5), ручки напильников (рис. 34), приспособления для развязывания узлов (рис. 34-2, 10, 11), рукояти плетей (рис. 34-8, 11, 15), игольницы (рис. 34-9, 12, 13) и другие детали прочих предметов обихода (рис. 34). Орнаменты, которыми были украшены костяные предметы из тюркских погребений с конём, чрезвычайно интересны, но это область специального изучения. В результате проведенных нами исследований отметим лишь то, что орнаментальные узоры, выполненные древними тюрками Саяно-Алтайского нагорья, весьма разнообразны. В орнаментации наряду со сравнительно простыми мотивами (круг с точкой в центре, зигзаг, эсовидный узор, плетёнка) используются более сложные растительные узоры: розетки, мотив вьющейся лозы, цветочный орнамент. В элементах украшений можно проследить развитие художественных традиций ранних кочевников, отражение культовых представлений древних тюрков, а также влияние традиций тибетской культуры. Ряд мотивов в тюркском искусстве был связан также с согдийским влиянием, поскольку известно, что согдийцы играли важную роль в каганате.

наверх