Е.Ф. Королькова

Звериный стиль в оформлении гривен
скифо-сарматской эпохи.

// Ювелирное искусство и материальная культура. СПб: Изд-во Гос. Эрмитажа. 2001. С. 68-95.

Древние украшения — чрезвычайно богатый материал не только с точки зрения художественной и материальной ценности, присущей ювелирным украшениям вообще, но и с точки зрения потенциальной информативности, заключающейся в закономерности размещения, формы, конструкции, материала и декора предметов этой категории. Все перечисленные параметры имеют сложную семантику, детерминируемую системой мировоззрения, которая и находит отражение в архаических украшениях.

Расположение украшений у самых разных народов и в самые разные времена достаточно традиционно и устойчиво. Это позволяет усматривать определённую закономерность и универсальность смысловой основы, связанной с апотропеической функцией украшений и символикой защитного магического круга. Как правило, украшением отмечалась грудь, область шеи, плечи, запястья и талия (последняя — поясом), что подтверждается и этнографическим материалом. Такую схему расположения имеют и традиционные вышивки на одежде, [1] и украшение костюма нашивными бляшками в скифскую и сарматскую эпохи. [2] Украшение ворота одежды орнаментальным бордюром, судя по данным этнографии, играло роль оберега. [3]

Нагрудные и шейные металлические украшения известны с эпохи бронзы. Уже в эпоху средней бронзы встречаются пекторали, орнаментированные параллельными горизонтальными линиями. Очевидно, идея магической защитной функции ожерелья и наручей (замкнутый круг, «опоясывание»), усиленная многоярусностью, находила выражение в разных формах — гривнах, пекторалях, плечевых и запястных браслетах. Металлические шейные обручи были широко распространены в древности на территории Европы и Азии вплоть до средневековья. В эту категорию ювелирных изделий входят предметы, разнообразные как по внешнему виду, так и по конструктивным особенностям и способам декорировки, что позволяет выделить различные типы гривен. Плечевые и запястные браслеты имеют ту же, что и гривны функцию оберега, аналогичную конструкцию и оформление, что даёт основание рассматривать обе категории украшений вместе.

Остановимся на украшениях в виде обруча, концы которого оформлены головками или фигурками животных. Они представлены разными вариантами: 1) обруч со сходящимися концами; 2) обруч с «заходящими» концами, переходящими в спираль; 3) спираль с разным количеством оборотов. Бытование этих видов украшений в I тыс. до н.э. — начале I тыс. н.э. на территории Евразии отражает существование нескольких, исторически связанных в культурном отношении, регионов Передней Азии и скифо-сакского, или шире — скифо-сибирского мира. Часто подобные украшения имеют рельефную разработку поверхности в виде спиральных каннелюр или «астрагалов» по всей длине или на участках, непосредственно примыкающих к зооморфным наконечникам.

Мотив оформления гривен так называемыми «астрагалами», или «бусинным» рельефным орнаментом, следует связывать с имитацией ожерелья, состоящего из ритмично чередующихся крупных и мелких бусин. Изображения подобных ожерелий встречаются не только на памятниках скифской эпохи, но и на значительно более ранних, например, на ассирийских рельефах IX в. до н.э. [4] Среди находок Кармир-Блура есть бронзовый браслет, по всей длине имеющий рельефный «бусинный» орнамент. [5] Тем не менее большинство предметов, относящихся к этой группе, датируется V-IV вв. до н.э.

И плечевые, и запястные браслеты изображены на ассирийских рельефах Нимруда и Ниневии. [6] Причём как правило на запястье показаны браслеты с несомкнутыми концами, а на плече — спиралевидные, часто украшенные скульптурными головками животных. Известны и спиральные браслеты, орнаментированные ритмичным узором с «перетяжками», который можно расценивать как вариант «бусинного». [7] На рельефах ахеменидского времени встречаются изображения запястных браслетов

(68/69)

с зооморфными наконечниками, имеющих характерную форму с прогибом обруча внутрь. Эта форма известна и в находках на разных территориях, например, среди вещей Амударьинского клада и т.д. На рельефах Персеполя рубежа V-IV вв. до н.э. знатные воины изображены с шейными обручами разных типов — гладкими и «рубчатыми» или витыми. [8] Этим же временем датируются и золотые модели ахеменидских колесниц из Амударьинского клада с фигурками возничих, имеющих гривны на шее. [9]

Несмотря на вариабельность шейных и наручных металлических обручей, можно утверждать, что все они были не просто бытовыми украшениями, но имели особый статус, подтверждённый упоминаниями их в письменных источниках как особо престижных предметов. Так, Ксенофонт в «Анабасисе», говоря об одном из близких Киру людей, некоем Артапате, отмечает, что «он носил золотой акинак; у него также имелись гривна, браслеты и другие украшения, которые носят знатные персы». Ксенофонт также сообщает, что, желая отблагодарить киликийского царя, «Кир одарил Сиеннесия такими дарами, которые считались наиболее почётными у царя, а именно: конём с золотой уздечкой, золотой гривной, браслетом, золотым акинаком и персидским платьем...» [10] Здесь особенно важным представляется упоминание в престижном наборе парадного оружия, гривен и браслетов.

По данным В.Г. Петренко, в скифских памятниках Северного Причерноморья VII-VI вв. до н.э. количество гривен исчисляется единицами, в конце VI-V вв. до н.э. их также мало, а вот с IV в. до н.э. ситуация меняется. В.Г. Петренко связывает малочисленность гривен архаической эпохи со строгой социальной регламентированностью права на ношение гривны в это время. Увеличение же количества гривен (изготовленных из золота, серебра и бронзы) в погребениях IV в. до н.э. обусловлено утратой этими украшениями своего первоначального значения как символа принадлежности к привилегированной верхушке всадничества. [11] Однако разница в количестве находок гривен может объясняться и другими факторами, в частности, значительным увеличением численности погребений к IV в. до н.э. на этой территории.

Кроме находок самих гривен, о бытовании этих украшений у скифов мы можем судить по изобразительному материалу. Изображение скифов на чаше из Гаймановой Могилы, предмете явно не обиходного характера, представляет, вероятно, персонажей высокого ранга. [12] Наличие у них гривен в этом случае закономерно. Особая значимость гривен и их принадлежность чаще всего воинам подтверждается ещё одним источником — изображениями гривен на каменных изваяниях среди немногих других атрибутов, являющихся показателями определённого социального ранга их владельцев. [13] Гривны отмечены на 44% памятников монументальной скульптуры VII-III вв. до н.э. Прослеживается и определённая тенденция в изображении гривен на изваяниях: на статуях конца VI-V вв. до н.э. гривны являлись одним из самых распространённых элементов иконографии, а начиная с IV в. до н.э. их изображения встречаются гораздо реже. [14] Меняется и сам тип изображённых шейных обручей. Гривны на изваяниях VII-VI вв. до н.э. чаще всего представлены в виде гладкого одинарного обруча, в V в. до н.э. появляются многочисленные изображения гривен в два оборота (тип многовитковой конструкции). Трёхвитковая гривна изображена на одном женском изваянии. [15]

Как уже отмечено выше, начиная с IV в. до н.э. количество гривен в погребениях, особенно степных, возрастает. В это время они встречаются как в мужских, так и в женских и детских захоронениях представителей знатных скифских семей. [16] Однако мнения исследователей о регламентации ношения гривен расходятся. Так, В.Г. Петренко считает, что в лесостепных памятниках гривны остаются принадлежностью военной аристократии, в отличие от степных, где гривны встречаются как в погребениях племенной аристократии, так и в могилах непривилегированной прослойки. [17] Последняя точка зрения представляется спорной, поскольку, несмотря на простоту оформления и дешёвый материал, скорее всего гривны оставались если не знаком родового достоинства, то показателем какой-то социальной выделенности или принадлежности.

Следует признать, что хронология развития типов шейных украшений разработана довольно слабо, поскольку обычно рассматриваются либо только гривны из Северного Причерноморья, либо только восточная группа украшений, большая часть которых входит в Сибирскую коллекцию Петра I и, следовательно, не имеет установленного происхождения и твёрдой даты. Тем не менее представляется, что обе группы гривен, восточная и западная, а также аналогично оформленный тип спиральных браслетов, который целесообразно рассматривать вместе с гривнами как единый комплекс украшений, генетически имели много общего и развивались не изолированно. Очень важно рассмотреть их в целом как проявление общей линии развития и единой культурной тенденции на широком фоне аналогий.

(69/70)

В настоящее время известна большая серия украшений, происходящих с различных территорий и представляющих собой несомкнутый обруч или спираль различного диаметра, а также её имитацию в виде конструкции из полых колец. Концы таких гривен как правило оформлены либо зооморфными изображениями, либо рельефной орнаментацией (чаще всего в виде «астрагалов»), либо сочетанием того и другого. Различным бывает количество оборотов (не исключено, что эта особенность имеет смысловую значимость; например, среди браслетов Ставропольского клада есть спирали в 5, 6, 7, 8 и 9 оборотов — что это: числовая символика?). Гривны изготовлены из различных материалов — золота, серебра, бронзы, дерева и рога, обложенных золотым листом. Разнообразна техника исполнения и конструкция этих украшений (использовались толстая проволока, дрот, полые трубки, литьё с односторонним рельефом, резьба для зооморфных наконечников; значительная часть вещей представляет собой разъёмные конструкции с различным способом соединения и фиксации).

Попытаемся определить основные «очаги» распространения и тенденции типологического развития гривен и браслетов, объединённых общими характеристиками, включающими конструкцию, зооморфные мотивы фигурных окончаний и их стилистические особенности. Типологически наиболее ранними могут считаться, по-видимому, украшения в виде несомкнутого обруча или спирали, выполненные из толстого дрота с напаянными зооморфными наконечниками. Эта разновидность гривен продолжает существовать и параллельно со сравнительно более поздними конструкциями, варьируя в художественном оформлении. Более консервативной оказалась форма спирального браслета, поскольку в наручных украшениях не было необходимости поиска и разработки разных систем сочленения и разъёма, как в случае формирования многоярусных псевдомноговитковых гривен.

Одним из самых богатых находками спиральных гривен и гривен со смыкающимися и заходящими концами регионов является Северное Причерноморье. Здесь в памятниках IV в. до н.э. зафиксирована целая серия подобных украшений, концы которых оформлены в виде зооморфных головок или фигурок припавших к земле хищников. Часто в этом случае зооморфные изображения комбинируются с «бусиной» [«бусинной»] орнаментацией небольшого участка дрота или всей поверхности гривны. В VII-VI вв. до н.э. на территории Европейской Скифии гривен такой конструкции не было. Не встречаются в раннее время в этом регионе и многовитковые спиральные браслеты. Их появление В.Г. Петренко датирует V в. до н.э., отмечая, что распространяются они только в IV в. до н.э. [18] Вероятно, это можно связать с каким-то восточным влиянием, определившим форму изделий, и эллино-скифской художественной традицией, выразившейся прежде всего в стилистическом аспекте. Гривны этой серии имеют несколько разновидностей. Можно предложить вариант их классификации, построенной не на наличии и количестве оборотов шейного кольца, как это сделала В.Г. Петренко, а на использованном зооморфном мотиве (лев, неопределённого вида хищник, напоминающий кошачьих, волк, олень и т.д.) и на стилистике оформления, которая отражает художественную традицию и является показателем происхождения изделия.

Гривны IV в. до н.э. из кургана в Песках (по В.Г. Петренко, отдел IV, тип 2, вариант 5) из кургана 1 у с. Волковцы (по В.Г. Петренко, отдел IV, тип 2, вариант 4) [19] и детская гривна из Соболевой Могилы [20] имеют наконечники в виде зооморфных головок. Гривны из Соболевой Могилы (наконечники в виде длинноухой головы животного неопределённого вида) и из Песков (наконечники в форме головок «фантастического» существа — грифона) по определению В.Г. Петренко [21] имеют рубчатую рельефную орнаментацию («астрагалы») на участках, примыкающих к наконечникам. Гривна из Волковцев гладкая по всей длине. Головки длинноклювой птицы (грифона?) на её концах напоминают многочисленные зооморфные образы такого рода из Сибири и Центральной Азии. [22] Что касается существа, изображённого на гривне из Песков, то деталь, описанная В.Г. Петренко как «гребень», скорее всего является стилизованным оленьим рогом. Очень похожим способом передан рог оленя на браслете из села Верхнее Погромное, который датируется обычно I в. до н.э. — II в. н.э., [23] и на одном из браслетов Сибирской коллекции Петра I. Очевидно, здесь мы имеем дело с синтетическим образом.

Эти три изделия, оформленные наконечниками-головками, стилистически не очень выразительны и не отмечены яркой индивидуальностью. Зооморфные головки близкого Соболевскому типа украшают и концы гривен из алтайского могильника Барбургазы I (рис. 6, 6) и Сибирской коллекции, [24] а также бронзового браслета из Ордынского (Приобье). [25] Однако самой близкой в стилистическом отношении аналогией для гривны из Соболевой Могилы является браслет из Калиновского могильника в Нижнем Поволжье из погребения I в. до н.э. [26] Головка терзаемого копытного животного на калиновском браслете абсолютно идентична изображённой на

(70/71)

браслете из Соболевой Могилы. Такое тождество зооморфных изображений при столь существенном различии датировок (с разрывом в несколько столетий) требует объяснения, которого пока нет. Даже если допустить, что пара калиновских браслетов старше самого погребения, достаточно надёжно датированного по импортным стеклянным и бронзовым сосудам (поскольку ремонт одного из браслетов позволяет предположить, что он служил достаточно долго), хронологическая лакуна между ними всё равно представляется слишком значительной.

Следующая группа шейных обручей, несмотря на их малочисленность, представляет особый интерес, поскольку составляющие её вещи из скифских погребений находят аналогии в памятниках последующей сарматской эпохи и вместе с последними демонстрируют определённую линию развития такого типа украшений. Две гривны (из кургана Чертомлык и Толстой Могилы) совершенно аналогичны, хотя и отнесены В.Г. Петренко к разным типам (тип 4 и тип 3) одного отдела. Золотая спиральная гривна почти в два оборота (из богатого воинского погребения в юго-западной камере кургана Чертомлык) в виде круглого в сечении стержня имеет орнаментальное оформление концевых частей на значительных по длине отрезках. Орнаментом служит напаянная зубчато-фестончатая полоса. Сверху размещены (по шесть с каждой стороны, навстречу друг другу) фигурки припавших к земле кошачьих хищников (львов?). Концы гривны отрублены и заполированы. [27] Вторая гривна такого же типа из Толстой Могилы [28] имеет аналогичную орнаментальную и зооморфную декорировку, но на концах завершается скульптурными протомами оленя с поджатыми передними ногами. На каждом конце располагается по семь, а не по шесть, как в Чертомлыке, фигурок хищников. Это даёт основание предположить, что в предыдущем варианте существовавшие первоначально протомы оленей и, может быть, фигурки хищников впоследствии были отрублены по каким-то причинам. В качестве аналогии мотива, использованного на гривне из Толстой Могилы и, вероятно, из Чертомлыка, безусловно, передающего терзание хищником травоядного, можно привести гораздо более древнее изображение протомы козла, терзаемого хищником, на бронзовой булавке из Луристана, [29] датированной периодом от 1350 до 800 гг. до н.э. Следует отметить, что это изображение может считаться прототипом для гривен из Толстой Могилы и Чертомлыка исключительно с точки зрения сюжета, но стилистически ничего общего с ними не имеет.

Аналогичная шейным украшениям из Чертомлыка и Толстой Могилы по композиции зооморфного оформления серебряная гривна найдена в кургане 4 у хутора Сладковского в междуречье Дона и Северского Донца, в могиле вооружённой женщины-«амазонки», погребённой с конём (IV в. до н.э.). [30] Гривна согнута из стержня, на концах которого было напаяно по четыре фигурки кошачьих хищников, демонстрирующих крайне суммарные образы в довольно небрежном исполнении. Фигурки зверей имели цветные вставки, утраченные ещё в древности.

Вероятно, в этот ряд аналогий, правда, более отдалённых, следует поставить ожерелье с фигурками лежащих львов из Венгрии (Зёльдхаломпуста) [31] и гривну из Сибирской коллекции Петра I. Последняя имеет съёмную часть на шарнирах, состоит из трёх полых колец, соединённых рядами полихромных вставок из кораллов и бирюзы в виде чередующихся ромбов и кружков. [32] Передняя часть гривны украшена четырьмя припавшими к земле фигурками львов или других кошачьих хищников (попарно расположенных навстречу друг другу). М.И. Артамонов датировал эту гривну временем «не моложе II в. до н.э.», отмечая, что она может быть отнесена и к III в. до н.э. [33] Он также обратил внимание на конструктивное сходство и композиционные параллели в зооморфном декоре между сибирской гривной и гривной из сарматского кургана Хохлач, датируемой I-II вв. н.э., [34] указав на стилистическое различие между ними. [35] Подмеченная М.И. Артамоновым параллель не только очевидна, но и закономерна. Она прослеживается и на других примерах.

Этот же тип композиции зооморфного фриза можно наблюдать в находке с Северного Кавказа — в гривне из с. Кулары. В.Б. Виноградов рассматривает эту композицию как своеобразную отдалённую реплику мотива «припавшего к земле хищника» и датирует гривну концом IV в. до н.э., сближая её в целом с памятниками скифского искусства IV-III вв. до н.э. [36] М.П. Абрамова предлагает датировать куларинскую гривну III в. до н.э., — обращая внимание на уплотнённость концевых частей, одностороннее оформление зооморфными изображениями и на стиль, отмеченный упрощённостью и схематичностью. [37]

Своеобразный стиль куларинской гривны, несомненно, местного происхождения, отличается графичностью, которая плоским линейным орнаментом заменяет рельефную проработку в виде «астрагалов» концевых частей обруча. По композиции гривна из Кулар продолжает линию гривен из Чертомлыка и Толстой Могилы. [38] Стилистическое сходство

(71/72)

в оформлении куларинская гривна имеет с браслетами из с. Комарово Моздокского района Осетии [39] и перекликается с украшениями из кургана Хохлач. Ещё одной сарматской аналогией может считаться золотая гривна с уплощёнными, оформленными односторонним рельефом концами из кургана Ногайчинского в Крыму, датированного I в. до н.э. — I в. н.э. [40] Большинство сарматских украшений, представляющих поздний вариант подобных ювелирных изделий, характеризуется не только уплощённостью концов, орнаментированных лишь с одной стороны в зверином стиле, но и тенденцией к дробности композиции и доминанте графического начала и обильной орнаментации.

Ещё одна группа украшений из Причерноморья выделяется тщательностью и тонкостью исполнения, детализированностью проработки, владением формой и свободой её изобразительной трактовки — мастерством, выдающим античную школу торевтики. В неё входят:

— гривна с заходящими концами из Карагодеуашха (Прикубанье), на которых изображена сцена терзания львом кабана и с «астрагальным» орнаментом, отличающимся чёткостью ритма и усложнённостью орнаментации косой штриховкой с симметричным расположением;

— гривна из женского погребения в кургане Куль-Оба со сходящимися концами в виде фигурок лежащих львов (рис. 4, 2, 1);

— гривна, представленная концевым обломком толстого полого кольца (из Ставропольского клада) с изображением лежащего льва, терзающего голову барана. Поверхность шейного кольца трактована в виде крупных «астрагалов».

Во всех трёх случаях фигурирует не просто «неопределённый хищник» или «кошачий хищник», а вполне реалистично переданное изображение льва. В трактовке образа и техническом исполнении улавливается античная художественная традиция или её влияние. Несмотря на некоторую уплощённость концевых частей гривны из Карагодеуашха, её зооморфные изображения сохраняют объёмность. В ставропольском экземпляре проработка скульптурного изображения, по сравнению с двумя другими, более небрежна, однако это обусловлено скорее всего конструктивно-технологическими особенностями (полая фигурка, а не литьё). [41] Изображения львов, стилистически близкие ставропольскому, встречаются в памятниках IV в. до н.э. (на перстне из погребения в Херсонской области, [42] на перстне из Денисовой Могилы). [43]

Следующая группа причерноморских украшений близка предыдущей, но отличается изображением зверей на концах, представляющих объёмные (или слегка уплощённые) фигурки хищников кошачьей породы, иногда — львов. Правда, эти фигурки исполнены очень стилизованно. К ним относятся:

— гривна в два оборота из Соболевой Могилы, [44] имеющая рельефную обработку в виде «астрагалов» по всей длине дрота;

— гривна в полтора оборота с несколькими «астрагалами» позади изображения хищников, найденная в северо-западной камере кургана Чертомлык [45] (рис. 2, 1);

гривна с заходящими концами из Красного Перекопа (курган 22, погр. 2) с большим участком выпуклого «астрагального» орнамента (рис. 2, 5);

— гладкая гривна со сходящимися концами из Елизаветовского могильника («Пять Братьев», курган 8) (рис. 2, 6).

Гривна в полтора оборота из юго-западной камеры кургана Чертомлык, [46] отличается по стилю от всех прочих. В ней ярко выражена обобщённость образа льва, суммарная трактовка тела, графичность проработки деталей, уплощённость концов за счёт одностороннего рельефа зооморфных наконечников.

Ещё одна группа гривен характеризуется крайней обобщённостью образов зверей на наконечниках, сравнительной небрежностью их исполнения, отсутствием высокого рельефа, смазанностью черт хищника, превратившегося в неопределённого, с тенденцией к волкообразным (заостряется ухо, вытягиваются пропорции тела и морды), потерей «астрагалами» выпуклости и чёткости регулярного членения. К этой группе относятся:

— гривна из Крыма (курган Чаян, бывш. коллекция Бахштиц в Берлине) [47] (рис. 2, 4);

— случайная находка в Крыму (Апан-Сарча) [48] (рис. 2, 5);

— серебряная гривна из Южного Побужья (Ковалёвка V, курган 2, погр. 1) (рис. 2, 7); [49]

— золотой обруч в полтора оборота из Капитановки бывш. Киевской губ. (курган 487), изображение хищника на концах которого столь условно, что было принято автором публикации за лошадиные головки; [50]

— гривна из Гаймановой Могилы (погр. 3). [51] Все перечисленные украшения датируются IV в. до н.э.

К этому же времени относится ещё один интересный экземпляр — единственное в своём роде изображение гривны с зооморфными окончаниями на фракийской кнемиде из Враце [52] (рис. 4, 4), отмеченной характерной для этого региона стилистикой.

(72/73)

Наконец, особняком в стилистическом отношении стоят массивные золотые гривны из толстого круглого в сечении дрота, обнаруженные в Ставропольском кладе. Кроме «варварской» грубости исполнения и массивности, они отличаются и стилем зооморфных изображений. Одна гривна со сходящимися концами и две спирали в полтора оборота имеют наконечники в виде утрированно растянутых «поджарых» хищников неопределённого вида, напоминающих волков характерной удлинённостью морды и оскалом. Орнаментальность в трактовке тела зверей из Ставропольского клада находит параллели в зверином стиле восточных регионов, прежде всего Сибири и Южного Приуралья. [53]

Ещё одна массивная гривна со сходящимися концами (из Ставропольского клада) оформлена изображением, в котором с трудом можно распознать голову оленя, обильно орнаментированную. Интересно, что «астрагальный» орнамент, характерный для причерноморских украшений, в ставропольских гривнах как бы только угадывается, потеряв чёткость и регулярность членения, а также рельефную выпуклость и приобретя дополнительную дробную орнаментацию (рис. 1).

М.И. Ростовцев считал, что наибольшее сходство ставропольские украшения имеют с золотой гривной из 1-го Прохоровского кургана (Южное Приуралье). Он отмечал, что они ближайшим образом связаны с сибирскими вещами, в которых находят разительную аналогию. [54] В дополнение к этим справедливым наблюдениям следует подчеркнуть, что сходство ставропольских гривен с прохоровской, кроме общности спирального типа, состоит в совпадении зооморфного мотива на концах самого массивного из ставропольских обручей и прохоровской гривны. Наконечники представляют собой стилизованные головки оленей, но выполнены они совершенно в различном стиле. Следовательно, их единство относится к области содержательного, а не формального уровня.

Однако параллели между ставропольскими гривнами и художественными изделиями в зверином стиле, имеющими восточное происхождение (прежде всего с территории Южного Приуралья и Сибири), этим не ограничиваются. Ещё М.И. Артамонов указывал на то, что в стилистическом отношении изображения зверей на ставропольских гривнах близки предметам савроматского времени (длинномордые оскалившиеся хищники из с. Абрамовка и Пятимаров I в Южном Приуралье). [55] Это и поза припавшего к земле хищника, типичная для звериного стиля «савроматского» круга и более восточных регионов, и характерный облик изображённых животных, напоминающих волков — удлинённые, вытянутые пропорции тела и головы, манера передачи лап и пасти и другие особенности изображений. [56]

Для решения вопроса о происхождении ставропольских гривен особое значение, на мой взгляд, имеет сопоставление их зооморфных окончаний с деревянными резными фигурками хищников, которые украшали гривны, вероятно, того же типа из курганов Уландрыка на Алтае (рис. 11). Фигурки в прошлом имели золотую обкладку. Позы и пропорции зверей на ставропольских и алтайских гривнах совершенно аналогичны. На одной из гривен Уландрыка хвост хищного животного имеет такое же оформление, имитирующее витьё, как и у зверей на ставропольских гривнах. Сходным образом оформлены область бедра и плечевой пояс изображённых хищников.

Среди приуральских памятников обилием стилистических аналогий для зооморфных изображений из Ставропольского клада отличаются предметы искусства, найденные в Филипповском кургане в Оренбуржье. [57] Некоторые изображения хищников из филипповских находок — по композиции, пропорциям, орнаментальной декорировке, пластическому решению образов и художественным средствам — могут быть непосредственным образом связаны со ставропольскими изображениями, являясь прямой аналогией им.

Однако существует ещё одно направление поиска аналогий украшениям Ставропольского клада: это ювелирные изделия из Прикубанья. Гривна со сходящимися концами и полым обручем, найденная в станице Старонижнестеблиевской и датированная II-I вв. до н.э., на уплощенных концевых частях завершается изображениями лежащих грифонов (рис. 5, 1), которые, не имея прямых аналогий, безусловно, перекликаются по разным признакам с изображениями на ставропольских гривнах (поза животного, насыщенность орнаментацией, декоративная разработка переднего участка гривны). Складывается впечатление, что отдельные декоративные элементы более поздней гривны являются переосмыслением каких-то деталей иных зооморфных изображений (например, трактовка «гривы» или гребня грифона, возможно, является трансформированным оленьим рогом). Несмотря на стилистические различия, образ грифона вызывает ассоциации ещё с двумя предметами, относящимися к сарматской эпохе, на которых также фигурируют грифоны. Речь идёт о гривнах из кургана «Хохлач» (I в. — первая половина II в.) близ Новочеркасска и Ногайчинского кургана в Крыму (I в. до н.э. — I в. н.э.).

(73/74)

Упомянутая выше массивная гривна из Ставропольского клада со стилизованными головками на концах перекликается с биметаллическим спиральным украшением (очевидно, плечевым браслетом) из станицы Старокорсунской в Краснодарском крае, выполненным в виде обруча из витого бронзового дрота с золотой обтяжкой и головками ланей на концах. Наконечники имеют уплощённую форму и одностороннее изображение (рис. 5, 2). Л.А. Булава датировала этот предмет IV в. до н.э. [58]

Гривна нестандартной конструкции (с застёжкой на петлях) из Анапы, хранящаяся в Эрмитаже, украшена на лицевой стороне наконечниками, оформленными в виде головок лани в сочетании с «астрагальным» орнаментом. По предположению М.И. Артамонова, анапская гривна «должна датироваться не раньше конца IV в. до н.э.» [59] (рис. 9, 2). Однако трудно представить, что эта вещь может датироваться с таким хронологическим отрывом от других кубанских гривен.

Завершение концов гривен головками оленей, как на ставропольском шейном обруче, и головками других копытных становится типичным для наиболее поздних украшений такого рода в сарматское время (III-II вв. до н.э.) в Прикубанье (рис. 10), которое оказывается основным ареалом (наряду с Сибирью) многоярусных, псевдомноговитковых шейных украшений. Это относительно небольшая группа гривен в виде многовитковой конструкции из полых трубок, с разным количеством «оборотов» или «ярусов», с шарнирным устройством или другим видом сочленения (Буерова Могила, хутор Элитный, Ахтанизовка (рис. 9). Некоторые экземпляры представляют собой массивный «ошейник» значительной высоты. Гривны из хутора Элитного, Буеровой Могилы и Ахтанизовского кургана, по определению М.И. Артамонова, «имеют вид плотной многовитковой спирали с концами, украшенными астрагалами и головками животных, и с разъёмной частью на шарнирах». [60] Гривна из Буеровой Могилы состоит из шести витков, и её концы завершаются головками лани с хорошо моделированной мордой. В Ахтанизовском кургане обнаружены три однотипные гривны разного размера и с разным количеством витков. На наконечниках этих украшений — головки разных животных: у самой узкой гривны, всего в три витка, наконечники изображают длинномордую головку неопределённого животного, более всего похожего на концевые головки гривны из хутора Элитного. На второй, шестивитковой, гривне из Ахтанизовки концы оформлены в виде оленьих головок, как на анапской и буеровской гривнах. Третья ахтанизовская гривна имеет девять оборотов и рогатые головки антилоп или козлов на концах (М.И. Артамонов считал, что головки последней гривны безрогие, но длинноухие, [61] хотя при более подробном рассмотрении, как мне кажется, можно чётко определить рог).

М.И. Артамонов, вслед за М.И. Ростовцевым, считал ахтанизовские гривны работой греческого мастера, распространяя это заключение на все таманские гривны, включая анапскую, и местом их производства предполагал боспорские ювелирные мастерские, «изготовлявшие вещи варварского быта в традиционном греко-персидском стиле». [62] Этот тип украшений выступает в качестве логического завершения конструктивной линии эволюции гривен от спирального дрота до псевдомноговиткового шейного кольца.

Многовитковые или псевдомноговитковые гривны представлены в изобразительном материале сарматского времени, по которому, к сожалению, нельзя судить об их устройстве. Мы видим гривны у парфянских царей на монетах, [63] на рельефах Нимруд-Дага (Антиох и Митра), [64] на статуэтках (гривна алебастровой «одалиски» из Лувра), на предметах торевтики (фракийский серебряный фалар II-I вв. до н.э. из Галиче с изображением женщины, имеющей многоярусную гривну на шее). [65] Такое распространение многовитковых гривен и их имитаций на широкой территории, включая не только восточные, но и западные (Прикубанье, Фракия) регионы, свидетельствует, вероятно, о культурных изменениях и миграциях в среде кочевого населения и связано, возможно, с новыми волнами передвижения кочевников с востока на запад. По-видимому, именно этим обстоятельством следует объяснять существование прикубанской группы гривен, несущих в себе черты античного мастерства и художественной традиции и в то же время сохраняющих тип и декор варварского украшения.

Обращает на себя внимание несомненное сходство кубанских шейных обручей с некоторыми гривнами из Сибирской коллекции Петра I. Правда, в отличие от сибирских гривен, кубанские не имеют напаянного полукольца сверху, имитирующего заходящие концы спирали, а зооморфные окончания демонстрируют стиль, отмеченный влиянием античной культуры. Несмотря на отличия, существующие между кубанской группой и сибирскими вещами, сходство в оформлении и идентичность конструкции (например, гривны из Буеровой Могилы и из коллекции Витзена) не могут быть случайностью. Это тем более примечательно, что в IV-III вв. до н.э. в обоих регионах обнаруживается чрезвычайно много аналогий среди предметов звериного стиля,

(78/79)

Рис. 5. Украшения из Прикубанья с зооморфными окончаниями: 1 — гривна, ст. Старонижнестеблиевская, разрушенное погребение; 2 — плечевой браслет (?), ст. Старокорсунская.

(Открыть Рис. 5 в новом окне)

что может свидетельствовать о возможности каких-то контактов и, вероятно, миграций и проникновения культуры кочевников Азии на запад. Обобщение некоторых конкретных наблюдений, связанных с ювелирными изделиями восточных и западных регионов скифо-сибирского мира, дает возможность еще раз обратиться к проблеме контактов и взаимодействия различных культур Евразии в эпоху ранних кочевников. В свете этой проблемы особенно интересным и важным представляется собрание ювелирных изделий Сибирской коллекции Петра I (рис. 8, 12, 13).

Эта коллекция поражает прежде всего разнообразием представленных в ней вещей, демонстрирующих весь спектр возможных модификаций, как с техническо-конструктивной точки зрения, так и с позиции стилистического анализа. Сибирские гривны со сходящимися концами и в виде спирали из коллекции Петра I выполнены в различной технике и имеют разную конструкцию, что может являться хронологическим индикатором.

Как уже отмечалось выше, типологически более ранними оказываются украшения из толстого дрота с напаянными зооморфными наконечниками. Увеличение числа оборотов спирали должно было повлечь за собой либо увеличение диаметра шейного кольца, либо, при сложении жёсткой многовитковой конструкции, требовало поисков системы с разъёмом. Наиболее ранней из них может считаться конструкция из полой трубки со съемной частью на втулке. Примерами служат гривна из кургана Иссык с наконечниками в виде головок тигра (рис. 6, 1), гривна ахеменидского происхождения с грифонами и обруч с наконечниками в виде лежащих хищников — «изделие местных сибирских мастеров, представляющее собой переработку не слишком отдаленного переднеазиатского образца» [66] из Сибирской коллекции (рис. 6, 4). В.Г. Луконин, сопоставляя эту гривну по приёмам стилизации с украшенной грифонами и с произведениями искусства Алтая V-IV вв. до н.э., подчеркивал, что «сам образ зверя, в отличие от львиных грифонов... несколько дальше от-

(79/80)

стоит от ахеменидского прототипа». Исследователь относил это изделие к Восточному Ирану, датировав V-IV вв. до н.э. [67]

Гривна с наконечниками в виде рогатых грифонов отличается от всех прочих и техникой, и стилем изображения и не оставляет сомнений в её ахеменидском происхождении, демонстрируя самую прямую аналогию с изображением львиного грифона на настенных цветных рельефах в Сузах. [68]

Практически ту же конструкцию имеет шейное кольцо с «астрагалами» из Ставропольского клада, дополненное цепочкой и петельками в качестве скрепляющей детали. [69]

Спиральная гривна из трубок с шарнирным устройством типологически занимает место между полыми гривнами с заходящими концами и втульчатым сочленением и гривнами с шарнирным замком, составленными из положенных друг на друга полых колец и полукольца с зооморфными окончаниями трубки. [70]

Разработке хронологии в эволюции гривен несколько работ посвятил М.И. Артамонов, выявивший основные закономерности в сложении подобных ювелирных украшений. [71] Он считал, что восточная и западная группы гривен восходят к общим, скорее всего к иранским образцам, но создавались совершенно независимо друг от друга в художественном стиле, свойственном каждой из областей. [72] Тем не менее существование промежуточных вариантов (Ставропольский клад) служит связующим звеном между европейской и азиатской линиями развития шейных украшений и свидетельствует не только о генетическом родстве, но и о возможных контактах и точках пересечения в этнокультурной истории Евразии.

Серия восточных, сибирских и ахеменидских по происхождению гривен не только многочисленна, но и разнообразна по конструкции и декору, включая стилистические характеристики и выбор зооморфного мотива. Среди гривен из Петровской коллекции есть и украшенные на концах головками животных, [73] как и на гривне из Соболевой Могилы в Приднепровье, и в древностях Приобья и Алтая. [74] Интересно, что многовитковая сибирская гривна с шарнирным сочленением (рис. 6, 5) имеет орнаментально оформленный участок, примыкающий к концевой головке и украшенный вставками (судя по углублённым ячейкам). Такой способ декорировки вызывает ассоциации с ахеменидскими украшениями из Передней Азии. Так, гривна из погребения в Сузах [75] имеет наконечники в виде львиных головок со сложной полихромной инкрустацией на месте гривы. Ритмический узор стилизованных завитков гривы, читаемый по фигурным ячейкам для вставок на гривне из Суз, перекликается с подобным элементом декорировки на сибирских гривнах (рис. 7, 2, 5), а также с орнаментальными мотивами отделки некоторых гривен, по-видимому, имитирующими в упрощённом виде этот способ оформления. Часть изделий из Сибирской коллекции, несомненно, может считаться ахеменидской по происхождению или несёт на себе отпечаток сильного влияния иранского искусства.

Некоторые сибирские гривны по декору и конструкции перекликаются с украшениями Амударьинского клада или совершенно идентичны по стилю отдельным находкам (например, сибирская гривна с грифонами и амударьинский браслет). Датировки, предлагаемые разными исследователями для сокровищ Окса, колеблются в пределах V — середина IV в. до н.э. [76] и V в. до н.э. [77] Среди художественных изделий Амударьинского клада существенное место занимает серия украшений — браслетов и гривен с зооморфными окончаниями, [78] датированных концом V — серединой IV в. до н.э. Некоторые из них находят аналогии среди предметов из Сибирской коллекции. Значительная часть браслетов (судя по диаметру, эти украшения служили скорее всего плечевыми браслетами) и гривен Амударьинского клада имеет рифлёную поверхность, оформленную поперечными круговыми насечками, имитирующими обмотку. [79] Некоторые изделия имеют спиральные каннелюры по всей длине обруча. [80]

Такой способ оформления поверхности обруча наблюдается и у одной из гривен Сибирской коллекции — в виде двухъярусной конструкции из колец с напаянным сверху полукольцом, рядами шариков между ярусами, с шарнирным сочленением и наконечниками в виде львиных головок на концах верхнего полукольца (рис. 12, 1). Гривна имеет некоторые специфические особенности, характерные для восточных украшений: стиль изображения львиных головок напоминает иранское искусство; конструкция изделия с напаянным сверху полукольцом и соединительными шариками между двумя ярусами перекликается с самой восточной аналогией — находкой из Алучадена в Северном Китае, опубликованной как диадема (рис. 13, 4) и датированной IV-III вв. до н.э. Сходство конструкции с гривнами из Сибирской коллекции и отсутствие аналогий среди головных уборов позволяют рассматривать эту находку как шейное украшение. В этом изделии вместо шариков между двумя ярусами конструкции связующим элементом служат металлические столбики. Зооморфное оформление наконечников выпо-

(80/81)

лнено в одностороннем рельефе, что является признаком относительно более позднего времени.

Алучаденское украшение отличается уплощённостью всего обруча, что, вероятно, может служить хронологическим признаком. Орнаментация представляет собой мотив рельефной плетёнки, перекликающейся с орнаментальной трактовкой гривы одного из сибирских зооморфных наконечников (рис. 7). Изображения животных — в виде статичной композиции, включающей образы лежащих коня, барана и хищника со вздёрнутым носом и направленным вперед большим ухом (ср. дуздакские браслеты из Казахстана, поясные сибирские пластины). [81] Напаянное верхнее полукольцо характерно для восточных вариантов гривен и не встречается в причерноморских.

Типичным можно назвать оформление части обруча рельефной орнаментацией или перегородчатой инкрустацией непосредственно за скульптурной головкой или фигуркой, передающей львиную гриву, трактованную в декоративной стилизованной форме. [82] Наконечники большинства сибирских гривен, за исключением самых ранних, как в зооморфной, так и в орнаментальной части отличаются схематичностью, высокой степенью стилизации и варварской грубоватостью изображений, а также некоторой небрежностью в исполнении. Для них характерны условная трактовка деталей (например, львиная грива, превратившаяся в чисто орнаментальный декор, выделяющий участок гривны между зооморфной головкой и гладким обручем).

Наиболее распространенной для вещей из Амударьинского клада оказывается практика оформления концов обруча головками (реже — протомами или фигурками) животных. При этом львиная голова может считаться самым излюбленным мотивом. Р. Барнет высказывал предположение о том, что браслеты с львиными головками с выступающими ушами, оформленные инкрустацией, можно предположительно отнести к эламским и датировать началом VI в. до н.э. [83]

Ближайшей аналогией для украшений с львиными головками и отделкой инкрустацией из Амударьинского клада является гарнитур — уже упомянутая гривна и браслет, найденные в женском погребении в Сузах (начало IV в. до н.э.). [84] Несомненное стилистическое сходство с амударьинскими гривнами и браслетами имеет гривна ахеменидского времени, датированная М.А. Дандамаевым VI-V вв. до н.э. (Государственный Эрмитаж). [85]

Однако наряду с львиными головками в качестве наконечников украшений из Амударьинского клада встречаются головки рогатых львов, козлов и баранов. [86] Эти мотивы находят параллели среди сибирских и сарматских древностей, например, спиральные браслеты из Сибирской коллекции и из разрушенного погребения у дер. Саламатино Волгоградской области имеют окончания в виде головок баранов [87] (рис. 15).

Особого внимания заслуживают украшения из Амударьинского клада с наконечниками в виде фигурки козла с поджатыми передними и вытянутыми задними ногами и повернутой в фас или назад головой. [88] Подобная иконография, типичная для ахеменидского Ирана, наблюдается в разных изделиях торевтики: ручках сосудов, [89] наконечниках гривен. [90] Очень близкая по стилистике вещь происходит из Южного Приуралья: в районе г. Орска найдена золотая спиральная гривна в два оборота с наконечниками в виде фигурок козлов в характерной традиционной позе. [91]

Среди предметов Сибирской коллекции также имеется шарнирная гривна, украшенная фигурками баранов с условно переданным телом, декорированным инкрустацией. Фигурки выполнены в одностороннем рельефе, оборотная сторона изображений плоская. [92] Расположение фигурок и характер их оформления, безусловно, восходит к ахеменидским образцам, но отличается упрощённостью, тенденцией к схематизму, обусловленной варварской грубоватостью исполнения, что характерно и для многих других украшений Сибирской коллекции.

В связи с обзором ювелирных изделий, украшенных фигурками козлов и баранов, необходимо вспомнить и ещё один проволочный спиральный браслет из саламатинского погребения в Поволжье, датированный, по выражению М.И. Артамонова, «довольно неопределённо»: [93] I в. до н.э. — II в. н.э.; [94] I в. до н.э. — I в. н.э.; [95] II-I вв. до н.э. [96] М.И. Артамонов высказал мнение, что «принимая во внимание сходство изображений на саламатинских браслетах с мотивами более раннего времени, их можно отнести по крайней мере ко II-I вв. до н.э.» Эта точка зрения представляется вполне обоснованной и оставляет возможность для пересмотра датировки в сторону удревнения не только саламатинских браслетов, но и других подобных сарматских украшений, имеющих весьма близкие аналогии с предметами Сибирской коллекции.

В коллекции Петра I есть несколько примечательных ювелирных изделий, дополняющих круг уже упомянутых украшений. Это проволочная гривна с литыми наконечниками в виде лежащих тигров (рис. 8, 1). Характерная трактовка образа и моделировка тела хищника, а также наличие инкрустации в виде бирюзовых и стеклянных вставок позволяют

(81/82)

поставить этот экземпляр в один ряд с описанной выше полой гривной ахеменидского происхождения (рис. 6, 4). М.И. Артамонов отнёс спиральную гривну с фигурками хищников к ранней группе, предложив датировку IV в. до н.э., вслед за С.И. Руденко, считавшим инкрустацию с гнёздами в виде «скобок», «запятых», «зёрен фасоли» ранним признаком, связанным с художественной традицией Передней и Средней Азии и характерным для V-IV вв. до н.э. [97] Правда, как заметил М.И. Артамонов, классические формы инкрустаций, появившиеся в восточноиранском очаге формирования культуры кочевников в V-IV вв. до н.э., продолжали применяться и в более позднее время, что и находит отражение в сарматском искусстве. [98] Следует только подчеркнуть, что, сохраняясь в зверином стиле позднего времени, сам принцип инкрустации и формы вставок получают всё же новое звучание и иную пластическую трактовку, что и отличает характер разновременных памятников. Таким образом, несмотря на то, что традиция использования вставок сохранялась, тот факт, что это происходило (по выражению М.И. Артамонова) «без существенных изменений», [99] представляется спорным. Однако подмеченный исследователем известный консерватизм в художественных приёмах и устойчивость традиции являются важным наблюдением. (Вспомним оформление зооморфными головками гривны из детского погребения Соболевой Могилы и наконечники браслета из Калиновского могильника, демонстрирующие практически идентичную иконографию.)

Как стилистически близкие гривне с наконечниками-тиграми, но менее детализированные изделия (что часто служит хронологическим показателем), М.И. Артамонов рассматривал ещё одну пару спиральных браслетов в семь витков с наконечниками в виде фигурок хищников. У этих браслетов нет гнёзд для инкрустации, но рельефная моделировка поверхности выделяет те же детали и основана на орнаментальных элементах, совпадающих с формами вставок. [100] Допуская более позднюю дату изготовления этих браслетов, М.И. Артамонов отмечал, что она не может отстоять слишком далеко от даты гривны. [101]

Ещё две пары сибирских браслетов имеют наконечники с изображением сцен терзания. [102] На браслете в 11 витков хищник терзает оленя, образ которого передан протомой, выступающей из пасти хищника неопределённого вида с волчьими чертами. Вторая пара спиральных браслетов, в 16 оборотов, на концах украшена аналогичным мотивом, но с бо́льшим количеством изобразительных и графических деталей и персонажей: рога оленя заканчиваются стилизованными птичьими головками, следом за заглатывающим оленя хищником расположен ещё один зверь, позади которого изображена голова хищника, направленная в противоположную сторону. Из пасти последней головки выходит стержень браслета. Соглашаясь с М.И. Артамоновым, можно констатировать, что все перечисленные браслеты представляют единую группу и не могут быть слишком разбросаны в хронологическом отношении. М.И. Артамонов считал, что они могут относиться к IV-II вв. до н.э., [103] не являясь абсолютно синхронными.

Украшения Сибирской коллекции интересно сопоставить с ювелирными изделиями других территорий. Напрашивается аналогия с предметами из Средней Азии (Дуздак в Казахстане), приведённая уже С.И. Руденко и рассмотренная М.И. Артамоновым. [104] Изображение на концах браслета «фантастического» зверя находит аналогии среди образов на разных предметах Сибирской коллекции, включая не только браслеты, но и поясные бляхи-пластины и т.д. Дуздакская находка, датированная М.И. Артамоновым II в. до н.э., подтверждает тесную культурную связь между сибирским и казахстанским регионами, выразившуюся в образном и стилистическом сходстве предметов искусства. [105] Датировка украшений из Дуздака, как и предметов, входящих в Сибирскую коллекцию, продолжает оставаться дискуссионной, поскольку зиждется на сопоставлении стилистических аналогий, большинство из которых также не имеет твёрдой хронологической опоры. Браслеты из Дуздака могут с такой же вероятностью относиться и к IV-III вв. до н.э.

Ещё большей неопределённостью отличаются датировки некоторых сарматских находок, являющихся прямой аналогией сибирским украшениям. Так, вызывает сомнение не только датировка калиновских и саламатинских браслетов, но и дата раскопанных В.П. Шиловым золотых изделий из с. Верхнего Погромного в Нижнем Поволжье. [106] Единственная в сарматских погребениях Р-образная пластина, изображающая, очевидно, козла, ещё в древности подверглась переделке или ремонту, в результате чего композиция утратила ясность, объединив в себе либо фрагменты одного изображения с выпадением какой-то части, либо куски разных изделий. Факт древней реставрации вещи позволил предположить её более раннюю дату по сравнению с остальным погребением, которое было отнесено В.П. Шиловым к I в. до н.э. — I в. н.э. [107]

(88/89)

Рис. 12. Гривны из Сибирской коллекции Петра I.

(Открыть Рис. 12 в новом окне)

Рис. 13. Сибирские и центральноазиатская гривны с зооморфными окончаниями: 1 — Прикамье, бронза; 2 — Сибирская коллекция Петра I, золото; 3 — могильник Ак-Алаха I, курган 1, Алтай, дерево, бронза, золото (реконструкция Н.В. Полосьмак); 4 — Алучаден, Внутренняя Монголия, золото.

(Открыть Рис. 13 в новом окне)

В дальнейшем для вещей из с. Верхнего Погромного предлагались разные даты — от  . до н.э. [108] до I-II вв. н.э., [109] допуская для бляхи I в. до н.э.

В погребении был обнаружен также массивный спиральный браслет со сценой терзания хищником (тигром) оленя или лося. Здесь несомненны не только совпадение мотива и принципа композиции в оформлении зооморфных наконечников браслета с уже рассмотренными выше украшениями: тождественны или, по крайней мере, чрезвычайно близки в изобразительном решении отдельные детали. Так, например, трактовка глаза оленя с выраженной тенденцией к треугольной форме прослеживается на браслете в 11 оборотов из коллекции Петра I, на Р-образной поясной бляхе, [110] на гривне из той же коллекции с двумя рядами цветных вставок и верхним фризом с изображением лежащих хищников; на гривнах из Ставропольского клада с протомами оленя на концах и украшенных фигурками хищников; на браслете из Верхнего Погромного. Даже такая сравнительно редкая особенность, как выделение зрачка точкой (кружком на большой ставропольской гривне), фиксируется на всех перечисленных изделиях, кроме поясной пластины. Эти детали, вероятно, могут рассматриваться как относительно поздний признак в сибирском зверином стиле, но, по наблюдениям Л.Л. Барковой, в алтайском искусстве глаз почти треугольной формы характерен для зооморфных изображений позднего периода — V-IV вв. до н.э. [111]

Браслет из Сибирской коллекции является ближайшей аналогией сарматскому и по иконографии протомы оленя, включая рога, рудимент передней ноги, морду, ухо. Острое продолговатое ухо у основания имеет характерное округлое утолщение. Интересно, что на поясной пластине из Нижнего Поволжья многие детали имеют аналогии с упомянутой выше сибирской пластиной с изображением рогатого льва, терзающего лошадь: вертикально поставленное ухо с утолщением у основания в виде завитка, отделка некоторых линий орнаментальной полоской «в косой рубчик», оформление плеча и бедра цветными вставками в ячейках в форме «точек» и «запятых» с дублирующим абрисом врезной линии. Все эти особенности не позволяют допустить слишком большой хронологический разрыв между ювелирными изделиями из Сибирской коллекции, Ставропольского клада и поволжских погребений в Верхнем Погромном и Саламатине и во всяком случае требуют рассмотрения их в едином этнокультурном контексте.

(91/92)

В этом аспекте проблема взаимоотношения сарматского и сибирского искусства оказывается весьма актуальной. М.И. Артамонов, констатируя, что сарматское искусство нередко ставят в прямую зависимость от сибирского, и признавая наличие определённых соответствий, полагал, однако, что оба культурных феномена развивались на одной основе, но сарматские художественные изделия скорее всего ближе не сибирским, а среднеазиатским произведениям. [112] М.И. Артамонов считал, что браслет из Верхнего Погромного восходит к среднеазиатским образцам, поскольку «трактовка животного условными геометрическими фигурами в Сибири бытовала только в более раннее время, тогда как в иранском искусстве Средней Азии она сохранялась до поздней поры». [113] Справедливое наблюдение М.И. Артамонова не устраняет, однако, всех сомнений относительно датировки сарматских ювелирных изделий, поскольку сам стиль геометрических вставок, моделировка зооморфных изображений и трактовка образа со временем претерпели изменения и в Средней Азии, что должно бы было найти отражение и в сарматских репликах.

Характеризуя сарматское искусство, М.И. Артамонов определил его как феномен, обусловленный, с одной стороны, среднеазиатским влиянием, а с другой — влиянием греко-скифского мира. [114] Необходимо заметить, что сарматское искусство само по себе не было однородным, и элементы скифского и боспорского происхождения, на которые указывал М.И. Артамонов, не были присущи сарматской художественной культуре глобально. Что касается параллелей между сибирскими и сарматскими произведениями искусства, то некоторые из них столь близки, что их родство становится очевидным.

Учитывая то обстоятельство, что в раннескифское время на территории Северного Причерноморья отсутствуют украшения, которые могли бы расцениваться как прототипы для описанных выше, очевидно, истоки их следует искать в культурах Древнего Востока. Среди ахеменидских древностей подобные украшения встречаются уже в VI-V вв. до н.э. [115] Браслеты, имеющие зооморфные окончания, известны и более раннего времени: среди луристанских вещей II тыс. до н.э. есть браслеты из круглого в сечении дрота, украшенные головками хищников в фас и рифлёным орнаментом между звериной головкой и гладкой частью дрота. [116] Ещё один бронзовый браслет, датированный VIII-VII вв. до н.э., найден в Тейшебаини. [117] Вероятно, львиная грива, переданная в чрезвычайно условной стилизованной манере, превращена здесь в орнамент обруча, непосредственно следующий за головкой и отделяющий её от гладкого кольца.

Несмотря на возможное выявление прототипов зооморфно-орнаментального оформления браслетов и гривен в культурах Древнего Востока ещё во II тыс. до н.э., сложение характерных комбинаций образов, орнаментальных мотивов и композиционных формул для определённых типов украшений датируется примерно серединой I тыс. до н.э. Большая часть находок в разных регионах Евразии, вероятно, связанных с культурой ираноязычных номадов, относится к V-IV вв. до н.э., о чём можно судить по приведённому выше обзору.

Известны и другие находки. Необычная по облику золотая гривна со сходящимися концами в виде голов рогатого льва и рельефно разработанной гривой, переходящей в гладкую часть обруча, обнаружена в 1917 г. в Хасан-Кала около Эрзерума в кургане с каменным склепом. [118] В ней заметна тенденция к изобразительности, и по стилю она принадлежит к группе «скифо-ахеменидских изделий V-IV вв. до н.э.» [119] Примечателен сам синтетический зооморфный образ, представляющий сочетание хищника и копытного животного. Характерно, что на наконечниках гривен и браслетов в самых разных регионах Евразии наиболее часто используются изображения хищника или только его головы (льва, тигра, волка, рогатого льва); оленя или сцены терзания оленя хищником; барана или козла (или только головы животного). Аналогии в зооморфных мотивах, в технике исполнения, в конструктивных формах, в декоративных приёмах и стилистических особенностях, прослеживающиеся в ахеменидских и сибирских изделиях, не позволяют значительно разрывать их в хронологическом отношении.

В свою очередь, несомненна и связь сибирских ювелирных изделий с сарматскими древностями, что позволяет судить о проникновении восточных элементов культуры на западные территории и о динамике в развитии некоторых типов украшений на протяжении довольно длительного временного отрезка. Важно отметить, что несмотря на специфику форм самих изделий и их декора на разных территориях Евразии, в целом их эволюция имеет общие закономерности. В некоторых памятниках Северного Причерноморья фиксируется слияние с традициями античной культуры, результатом чего стало появление особой группы украшений, характерных для скифских погребений.

Таким образом, шейные и наручные ювелирные украшения в виде несомкнутого кольца или спирали (а также её имитации) с зооморфным оформлением наконечников характерны для евразийских кочевников и бытуют довольно длительное время (с V в. до н.э. до первых веков нашей эры), охватывая как

(92/93)

скифскую, так и сарматскую эпоху и продолжая практически единую линию развития, что свидетельствует об относительной близости культур, сменявших друг друга на исторической арене волн кочевников, связанных общими генетическими корнями и сходством мировоззрения. Это позволяло украшениям функционировать на протяжении длительного времени и, вероятно, служить прообразом или образцом для более поздних изделий. Различные регионы скифо-сибирского мира послужили базой для сложения нескольких локальных вариантов гривен и браслетов, что обусловлено этнокультурной спецификой этих регионов. Истоки для формирования рассмотренных типов ювелирных изделий следует искать, видимо, в искусстве Ирана. Временем наибольшего распространения подобных украшений может считаться IV в. до н.э., когда складываются основные иконографические схемы зооморфного декора гривен и браслетов. В дальнейшем украшения претерпевают конструктивные изменения. Находки в сарматских памятниках II в. до н.э. — I в. н.э. свидетельствуют о реминисценциях в ювелирных изделиях этого времени более ранних мотивов.

Примечания.

[1] Грибова Л.С. Декоративно-прикладное искусство народов коми. М., 1980. С. 72, 73.

[2] Заседателева С.Н. Исследования могильника Новоорский II // АО за 1983 г. М., 1985. С. 146, 147, рис. 1; Акишев К.А. Курган Иссык. Искусство саков Казахстана. М., 1978. С. 48, рис. 64; Ковпаненко Г.Т. Сарматское погребение I в. н.э. на Южном Буге. Киев, 1978 [1986].

[3] Грибова Л.С. Декоративно-прикладное искусство... С. 86, 87, 162, 163.

[4] Barnett R.D., Lorenzini A. Assyrian sculpture. Toronto, 1975. Pl. 1: 14.

[5] Пиотровский Б.Б. Скифы и древний Восток // СА. 1954. Т. XIX. С. 188 [?].

[6] Barnett R.D., Lorenzini A. Pl. 5, 8, 9, 13, 102; Hrouda В. Die Kulturgescshichte des Assyrischen Flachbildes. Saarbruchen Beiträge zur Altertumskunde. B. 2. Bonn, 1965. Taf. 9: 3.

[7] Hrouda B. Op.cit., Taf. 9: 13.

[8] Godard A. L’Art de L’Iran. Paris, 1962. Pl. 49, 45; Chirshman R. Perse: Proto-iraniens, Medes, Achemenides. Paris, 1963, p. 170, 180, 181, flg. 216, 226, 227, 232, 235.

[9] Chirshman R. Op.cit., p. 248, №301; Зеймаль E.B. (автор вступительной статьи и составитель). Амударьинский клад: Каталог выставки. Л., 1979, №7.

[10] Ксенофонт. Анабасис. М., 1951. I, VIII, 29; I, II, 27.

[11] Петренко В.Г. Украшения Скифии VII-III вв. до н.э. М., 1978 // САИ. Вып. Д.4-5. С. 41.

[12] Gold der Steppe. Archäeologie der Ukraine. Schleswig, 1991. Kat. 96a.

[13] Ольховский В.С., Евдокимов Г.Л. Скифские изваяния VII-III вв. до н.э. М., 1994. С. 65.

[14] Там же.

[15] Там же. Ил. 74. С. 67, 70, 107.

[16] Там же. С. 67.

[17] Петренко В.Г. Украшения Скифии... С. 41.

[18] Там же. С. 55.

[19] Там же. С. 45, табл. 34: 11, 33: 5.

[20] Tesore delle Steppe. Cimmeri, Sciti, Sarmati, Unni, Avari e Cazari. Milano, 1996, №57.

[21] Петренко В.Г. Украшения Скифии...

[22] Чежина (Королькова) Е.Ф. Орнаментированные кабаньи клыки и их имитации в скифскую эпоху // АСГЭ. [№]. 31. Л., 1991. С. 33, 34.

[23] Zassetskaia I.P. La première avancée vers L’ouest (Catalogue). Entre Asie et Europe. L’or des sarmates. Nomades des steppes dans L’Antiquité. Abbaye Daoulas. 1995. B. 44, n 61.

[24] Руденко С.И. Сибирская коллекция Петра I // САИ. М.; Л., 1962. Вып. Д.3-6. Табл. XIV: 2, 3.

[25] Троицкая Т.Н., Бородовский А.П. Большереченская культура лесостепного Приобья. Новосибирск, 1994. С. 92, рис. 22.

[26] Шилов В.П. Калиновский курганный могильник // Памятники Нижнего Поволжья. Т. 1. М., 1959 // МИА. №60. С. 54.

[27] Алексеев А.Ю., Мурзин В.Ю., Ролле Р. Чертомлык: Скифский «царский» курган IV в. до н.э. Киев, 1991. С. 171, 172, кат. 81.

[28] Петренко В.Г. Украшения Скифии... Табл. 34.

[29] Ancient Bronzes, Ceramics and Seals. Catalog. P.R.S. Moorey, Emme C. Bunker, Edith Porada, Glenn Markos. Los Angeles, 1981, №301.

[30] Смирнов К.Ф. Сарматы и утверждение их политического господства в Скифии. М., 1984. С. 41-46, рис. 13.

[31] Fettich N. Der Skythische Fund von Gartschinovo // Archaelogia Hungarica, XV. Budapest, 1954. Taf. V.

[32] Артамонов М.И. Сокровища саков. M., 1973. С. 171, 173, №222.

[33] Артамонов М.И. Вопросы хронологии скифо-сибирского золота // СА. 1971. №3. С. 47, 48.

[34] Zassetskaia I.Р., р. 58, №83.

[35] Артамонов М.И. Вопросы хронологии... С. 48.

[36] Виноградов В.Б. Центральный и Северо-восточный Кавказ в скифское время. Грозный, 1972. С. 161.

[37] Абрамова М.П. О скифских традициях в культуре населения Центрального Предкавказья в IV-II вв. до н.э. // Проблемы скифо-сарматской археологии. М., 1990. С. 124.

[38] Королькова Е.Ф. К вопросу об атрибуции Ставропольского (Казинского) клада // АСГЭ. [№] 32. СПб, 1995. С. 84.

[39] Гиджрати Н.И., Наглер А.О. Сарматское погребение у с. Комарово Моздокского района СО АССР (предварительная публикация) // Античность и варварский мир. Орджоникидзе, 1985. Рис. 3: 1, 2.

[40] Gold der Steppe... №145.

[41] Королькова Е.Ф. К вопросу об атрибуции... С. 80.

(93/94)

[42] Лесков А.М. Курганы: находки, проблемы. Л., 1981. Рис. 31.

[43] Мозолевский Б.Н. Скифские курганы в окрестностях г. Орджоникидзе на Днепропетровщине (раскопки 1972-1975 гг.) // Скифия и Кавказ. Сб. научн. трудов. Киев, 1980. С. 134, 135. Рис. 69, 70.

[44] Tesori delle Steppe... N56.

[45] Алексеев А.Ю., Мурзин В.Ю., Ролле Р. Чертомлык... С. 192, кат. 102.

[46] Там же. С. 173, кат. 87.

[47] Shcheglov A.N., Katz V.I. A Fourth-Century В.С. Royal Kurgan in the Crimea // Metropolitan Museum Journal, 26, 1991. P. 106, fig. 9, p. 107, fig. 10.

[48] Ibid. P. 107, fig. 11, 12.

[49] Ковпаненко Г.Т., Бунятян Е.П., Гаврилюк H.A. Раскопки у с. Ковалёвки // Курганы на Южном Буге. Киев, 1978. С. 115. Рис. 65: 6, 7.

[50] Бобринский А.А. Отчёт о раскопках в Чигиринском уезде Киевской губернии в 1908 г. // ИАК. 1910. Вып. 35. С. 70. Рис. 6.

[51] Петренко В.Г. Украшения Скифии... Табл. 32: 4.

[52] Венедиков И., Герасимов Т. Тракийското изкуство. София, 1973. №231-234.

[53] Королькова Е.Ф. К вопросу об атрибуции... С. 80-86.

[54] Ростовцев М.И. Курганные находки Оренбургской области эпохи раннего и позднего эллинизма. Пг., 1918 // MAP, №37. С. 34.

[55] Артамонов М.И. Вопросы хронологии... С. 54.

[56] Королькова Е.Ф. К вопросу об атрибуции... С. 84, 85.

[57] Там же. С. 85, 86.

[58] Булава Л.А. Биметаллический браслет из Прикубанья // СА. 1988. №2.

[59] Артамонов М.И. Сокровища саков... С. 175, 178, №231.

[60] Там же. С. 178.

[61] Там же.

[62] Там же. С. 179.

[63] Там же. С. 178. Рис. 229; Godard A. Op.cit., №86; Луконин В.Г. Искусство Древнего Ирана. М., 1977. С. 126, ил. (I в. до н.э. — I в. н.э.).

[64] Sarre F. Die Kunst des Alten Persiens. Berlin, 1922. Taf. 56.

[65] Венедиков И., Герасимов Т. Тракийското изкуство... №354.

[66] Артамонов M.И. Сокровища саков... С. 169.

[67] Иванов А.А., Луконин В.Г., Смесова Л.С. Ювелирные изделия Востока: древний, средневековый периоды. М., 1984. С. 17, №3.

[68] Ghirshman R. Perse... P. 142, fig. 191.

[69] Королькова Е.Ф. К вопросу об атрибуции... С. 81. Рис. 3: 1.

[70] Артамонов М.И. Сокровища саков... С. 175.

[71] Там же.

[72] Артамонов М.И. Вопросы хронологии... С. 47.

[73] Руденко С.И. Сибирская коллекция... Табл. XIII: 2, XIV: 2.

[74] Троицкая Т.Н., Бородовский А.П. Большереченская культура... С. 92, рис. 22: 1; Кубарев В.Д. Курганы Уландрыка. Новосибирск, 1987. Табл. XIV: 10; Кубарев В.Д. Курганы Сайлюгема. Новосибирск, 1992. Табл. XXXI: 16.

[75] The Royal City of Susa. Ancient Near Eastern in the Louvre. New York, 1992. P. 245, №171.

[76] Зеймаль E.В. Амударьинский клад... С. 65.

[77] Артамонов М.И. Сокровища саков... С. 169; Придик E.M. Мельгуновский клад 1763 г. СПб, 1911 // MAP. №31. С. 11.

[78] Зеймаль Е.В. Амударьинский клад... №117-126, 131-141.

[79] Там же. №117, 118, 120, 123-125, 132, 136, 141.

[80] Там же. №121, 122, 138.

[81] Руденко С.И. Сибирская коллекция... Табл. VI: 4, X: 1.

[82] Зеймаль Е. В. Амударьинский клад... №117-120, 132, 133.

[83] Barnett R.D. The Art of Bactria and the Treasures of Oxus // Iranica Antiqua. Leiden, 1968. P. 34-53. Pl. II-XIV.

[84] The Royal City of Susa... P. 245-247, №171-173.

[85] Дандамаев M.A. Цивилизации Древнего Ирана // Древние цивилизации. М., 1989. С. 146.

[86] Зеймаль Е.В. Амударьинский клад... №131-134, 135, 138, 140.

[87] Берхин И.П. Сарматское погребение у с. Саламатино // СГЭ. [Вып.] 15. 1959.

[88] Зеймаль Е.В. Амударьинский клад... №136, 137.

[89] Ghirshman R. Op.cit.. P. 249, №302. P. 254, №307. P. 255, №308.

[90] „Animal Style” Art from East to West. Catalog. Emma C. Bunker, C. Bruce Chatwin, Ann R. Farkas. 1870. P. 40, №19.

[91] Археология СССР. Степи Европейской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1989. Табл. 71: 2.

[92] Руденко С.И. Сибирская коллекция... С. 45. Табл. XII: 3.

[93] Артамонов М.И. Вопросы хронологии... С. 55.

[94] Берхин И.П. Сарматское погребение... С. 39.

[95] Zassetskaia I. P., Op.cit., p. 44, №65.

[96] Артамонов М.И. Вопросы хронологии... С. 55.

[97] Там же. С. 43; Руденко С.И. Сибирская коллекция... С. 32, 33.

[98] Артамонов М.И. Сокровища саков... С. 184.

[99] Там же.

[100] Руденко С.И. Сибирская коллекция... Табл. IX: 3-5.

[101] Артамонов М.И. Вопросы хронологии... С. 50.

[102] Руденко С.И. Сибирская коллекция... Табл. XI: 3-5; Х: 2.

[103] Артамонов М.И. Вопросы хронологии... С. 50.

[104] Руденко С.И. Сибирская коллекция... Табл. X: 1; Артамонов М.И. Вопросы хронологии... С. 52.

[105] Артамонов М.И. Вопросы хронологии... С. 52, 53; он же. Сокровища саков... С. 187, 188.

[106] Zassetskaia I.P. Op.cit., №61-63. Р. 44.

[107] Шилов В.П. Погребения сарматской знати I в. до н.э. — I в. н.э. // СГЭ. 1956. [Вып.] IX. С. 44.

[108] Артамонов М.И. Сокровища саков... С. 184.

[109] Zassetskaia I.P. Op.cit., p. 44.

[110] Артамонов М.И. Сокровища саков... С. 184.

[111] Баркова Л.Л. О хронологии и локальных различиях

(94/95)

в изображениях травоядных и хищников в искусстве ранних кочевников Алтая (опыт статистического анализа) // АСГЭ. 1995. [№] 32. С. 75, 76.

[112] Артамонов М.И. Вопросы хронологии... С. 53.

[113] Там же. С. 55, 56.

[114] Там же. С. 53.

[115] Дандамаев М.А. Цивилизации... С. 146.

[116] Godard A. Op.cit, p. 32, fig. 20.

[117] Рубинштейн Р.И. У стен Тейшебаини. М., 1975. С. 113, №44.

[118] Пиотровский Б.Б. Скифы и древний Восток... С. 151. Рис. 3.

[119] Там же. С. 151.

наверх