С.В. Киселёв
Древняя история Южной Сибири.
// МИА № 9. М.-Л.: 1949. 364 с.
Часть вторая. Гунно-сарматское время.
Глава VII. Таштык на Енисее.
4. Склепы Уйбатского чаатаса.
Таштыкский портрет (Статуэтки и маски).
Наличие в таштыкское время статуэток, изображавших людей, доказано находками на Уйбате, прежде всего в п.н. № 8. Первой там встретилась вырезанная с большим искусством из кости левая рука, сжатая в кулак. [198] Аккуратно обрезанная, высверленная внутри кость не оставляет сомнения в том, что эта рука составляет часть деревянной статуэтки, вероятно, одевавшейся в ткани, из-под которых были видны лишь костяные надставки рук, ног и головы (табл. XXXVIII, рис. 6).
Наряду со сложными статуэтками имелись также фигурки людей, вырезавшиеся целиком из дерева. От одной из них мы нашли обломок нижней части ноги со схематически вырезанной стопой. [199]
Особый интерес представляет обуглившаяся голова от деревянной резной статуэтки мужчины, найденная в склепе под земляным курганом № 1 на Уйбате (табл. XXXVIII, рис. 2). [200]
Касаясь её особенностей, прежде всего следует отметить вытянутый вверх овал головы и лица, лишённого при рассмотрении en face ярко выраженных монголоидных черт. Лишь уплощённый профиль, может быть, указывает на желание художника придать скульптуре некоторую монголоидность. Лицо мужчины — бритое, с большими усами. Высокий лоб сливается с верхней частью головы благодаря обритым спереди волосам. Только сверху, от темени ко лбу, имеется причёска в виде двойной овальной косы, плетёной на каркасе. (Статуэтки, совершенно сходные с этой, находили в таштыкских склепах и в грунтовой могиле на Оглахтах.) Задняя часть головы покрыта головным убором, напоминающим шлем. Исполнена головка с большим мастерством. Её автор уверенно пользовался резцом, прекрасно передавая сложную натуру. Нет никаких сомнений в портретности изображения. Очевидно, скульптурное искусство в таштыкское время стояло очень высоко и не боялось самых трудных задач. Несмотря на некоторую дань симметрии, головка таштыкца отличается большой реалистической силой.
Сделанная на Уйбате находка тем более важна, что позволяет по-иному отнестись и к другой группе человеческих изображений — к погребальным маскам, столь часто находимым в таштыкских склепах (табл. XXXIX-XLIII).
Материалом для масок служила белая смесь, обычно принимаемая за гипс. Однако находки обожжённых масок, даже потрескавшихся от пламени, но вместе с тем приобретших большую твёрдость, а также мои опыты с помещением обломков рыхлых масок в сильный огонь, не разрушивший их, а закаливший, заставивший их только темнеть, подобно обожжённым при погребении, — оба эти обстоятельства убеждают в неправильности старого определения материала. Гипс, как известно, от обжига рассыпается, вновь приобретая утраченное свойство быстро твердеть при смешивании с водой. Отпадает также и известь, обладающая почти всеми свойствами гипса, восстанавливаемыми путём пережигания. Возможно, что в масках мы имеем дело с каким-то составом, в который могли входить и гипс и известь, смешанные с другими породами, из которых пока можно различать лишь незначительную примесь мелкого кварцевого песка. Может быть, минусинские маски делались и из белых каолинов, найденных в настоящее время по Абакану и левому берегу р. Енисея. Это все должен выяснить анализ, к сожалению, пока не осуществлённый. Пока же несомненно одно — погребальные маски Минусинского края сделаны не из чистого гипса, а из терракоты неизвестного ещё состава, обожжённой после формования и благодаря этому довольно успешно противостоящей почвенной влаге. Эта терракота хорошо выдерживала и сильную прокалку при трупосожже-
(248/249)
С. 249. Таблица XL.
Портретные маски из таштыкских склепов Уйбатского чаатаса (рис. 2, 3), из Усть-Тесь на р. Тубе в Минусинской котловине (рис. 1).
(249/250)
нии, от которой приобретала лишь большую крепость и сплошное потемнение. [201]
Все известные мне маски делались в формах, снимавшихся или прямо с лица покойника, или с его изображения, лепленного от руки. На наличие последних указывают маски со схематически трактованными частями лица, например, носом в виде полуконуса без ноздрей.
Возможно, что такой сложный способ вызывался и частичными поломками первоначальных форм — тогда приходилось на «слепке» — матрице восстанавливать недостающие части.
Самая формовка производилась не целиком всей маски, а частями, в отдельных кусках формы. Так, всегда отдельно формовались шея, грудь, подбородок (который иногда разделялся на две половинки) и нос. Терракотовая масса накладывалась в куски форм равномерными слоями и иногда сверху (с внутренней стороны будущей маски) придавливалась, очевидно, в расчёте на более чёткое выполнение всех деталей и получение правильного выгиба изнанки специальными шаблонами, сшитыми из ткани. Их следы в виде отпечатков складок и швов отчетливо видны на многих масках. Этот способ «вдавливания» массы также подтверждает то, что она имела не чисто гипсовый состав: густеющий гипс при вдавливании всегда давал бы трещины. Уши заготовлялись отдельно, в шаблонных формах, трактующих их схематическими завитками.
Вынимались части маски из форм ещё непросохшими, на что указывают нанесение на глаза узких вдавлений специальным штампом и следы дополнительной обработки ноздрей и губ.
Точно так же отдельные части маски соединялись не вполне просохшими — с обратной стороны видны заглаживания ещё мягких краёв швов. Самое скрепление, очевидно, осуществлялось при помощи жидкоразведённой массы — глиняного клея, до сих пор применяемого в керамическом производстве.
С наружной стороны все швы тщательно заглаживались, но, вероятно, уже по вполне просохшей поверхности, так как никаких следов срезания мягкого материала нет. Высохшая маска обычно раскрашивалась. Линии, образовывавшие на лбу меандр, на висках и на щеках спирали, наносились двумя красками рядом — красной и синевато-чёрной. Этими же красками расписывались какими-то узорами и шея и грудь бюстов. Кроме того, при росписи щёк применялась голубая и зелёная краски. Несомненно, эта раскраска передаёт татуировку, память о которой (а, может быть, и она сама) отразилась в позднейшем сообщении китайской хроники о том, что енисейские хакасы (кыргызы) красят себе грудь и шею. Такой раскраской маски из таштыкских склепов сближаются с найденными Адриановым в кургане № 42 на Тагарском острове второй стадии тагарской культуры, а также со встреченными в грунтовых таштыкских могилах. Как новость, следует отметить передачу краской ресниц.
Кроме росписи, на одной из найденных мною в 1929 г. масок оба глаза и верхняя часть носа оказались покрытыми бороздками, начерченными каким-то остриём по совершенно твёрдой, вероятно уже обожжённой, поверхности. Возможно, что здесь перед нами имитация тех ран, которые получил оригинал.
Я уже упомянул, что по своему выполнению маски могут быть разделены на сделанные в форме, снятой непосредственно с лица умершего, и в форме, снятой со слепка. Сличение всех масок, бывших мне доступными (всего свыше 300 экз.), убедило меня в портретной индивидуальности каждой из них. Ни разу не попадались хотя бы две маски, сделанные в одной форме. Это обстоятельство приобретает особое значение, если принять во внимание, что погребения, в которых они найдены, содержат в себе главным образом трупосожжения, по которым установить внешние особенности погребённых совершенно невозможно. Здесь-то и могут помочь маски. [202]
(250/251)
По внешнему виду я разделяю маски из таштыкских склепов на четыре типа: I — маска лица; II — маска передней половины головы (с ушами); III — маска передней половины головы с шеей и IV — маска-бюст. Из них три первых встречаются и в погребениях «оглахтинского» типа. В позднетагарских курганах встречены только маски лица и передней половины головы (I и II). Все маски из таштыкских склепов изображали индивидуальные лица мужчин и женщин, которые можно свести к трём физиономическим группам.
I. Лица крупные, со слабовыраженной скуластостью, довольно полными губами, прямо поставленными глазами, выдающимся вперёд подбородком и тонкими, длинными носами с горбинкой.
II. Лица крупные, более широкие, с полными губами, прямо поставленными глазами, прямыми косами.
III. Лица более тонкие, удлинённые, со слабовыраженной скуластостью, тонкими губами, прямо поставленными глазами, умеренными подбородками и миниатюрными слегка вздёрнутыми прямыми носами. Лишь лица последней группы приближаются к найденным в тагарских курганах и грунтовых таштыкских могилах типа Оглахтов.
Лбы преобладают прямые, высокие. Обращает на себя внимание отмечавшееся уже выше нанесение на глаза расположенных продольно, иногда внешними (от носа) концами вверх, прямых или изогнутых, штампованных или резных бороздок. Здесь интересно отметить, что их наличие, особенно в случаях направления несколько наискось, придаёт глазам некоторую раскосость. [203]
В общем же приходится констатировать, что в склепах, в отличие от грунтовых погребений таштыкского типа, находятся маски с лиц трёх, а не одной физиономической группы. Из них лишь лица третьей сходны с таштыкскими — грунтовыми и позднетагарскими.
Обстоятельства находок масок весьма разнообразны. Наибольшее их число найдено в виде обломков среди остатков трупосожжений, сложенных в гнёздышки из травы на полу или на полатях склепа. Реже встречаются целые маски, положенные сверху гнездышка. При этом большинство из них лежат лицом вниз. И эти маски редко сохранились целыми — их разламывало землёй или действием жара при заключительном поджоге деревянных конструкций склепа. В третьем положении, и то только изредка, находились маски-бюсты. Они стояли прислонёнными к стенке склепа. Остатки сожжения лежали тогда перед ними. Большинство масок не испытало действия жара и поэтому сохранилось плохо. Однако около трети всех найденных сильно прокалились, частью ещё при сожжении трупа, частью уже при пожаре в склепе. Наличие в склепах обломков или целых масок (в том числе и бюстов), прокалённых ещё при сожжении умершего, делает несомненным наличие маски на погребальном костре. Маски, оставшиеся необожжёнными, очевидно, клались на останки только в склепе. При этом их часто нарочно разбивали, очевидно, по тем же причинам, по которым ломали оружие, снимали наконечники стрел и т.п. Может быть с этим связана и частая укладка целых масок лицом вниз.
Четвёртое положение маски встретилось в таштыкском склепе пока лишь один раз. На Уйбате I, в склепе под п.н. № 10, наряду с остатками сожжений был обнаружен костяк взрослого мужчины, лежавшего вдоль южной стенки головой на восток, на левом боку, со слегка согнутыми ногами и вытянутыми вдоль тела руками. На его лице оказалась тонкая необожжённая маска, к сожалению, сильно фрагментированная, но всё же сохранившая массивный профиль. Как уже отмечалось выше, эта находка имеет очень большой интерес. Она ещё раз связывает ритуал масок из таштыкских склепов не только с их применением в грунтовых таштыкских могилах оглахтинского типа, но и с масками из позднетагарских курганов. Там постоянно встречался именно этот обычай наложений маски на лицо покойника.
При общем описании таштыкских склепов уже отмечалось наличие масок далеко не при всех остатках сожжений, положенных в одной камере. К этому надо прибавить, что наряду с камерами, содержавшими погребения с маской, было открыто немало таких, в которых лежали те же сожжения, но ни при одном из них масок не оказалось. То же можно сказать и о трупоположениях, встречавшихся в склепах. Лишь при одном из них найдена маска. Конечно, возможно, что часть этих склепов относится ко времени, когда, как мы увидим ниже, обычай масок стал исчезать. Однако наличие в одном и том же склепе погребений с маской и без неё позволяет считать маску принадлежностью лишь тех, кто имел право на настоящие таштыкские похороны. Имущественное неравенство, в таштыкское время ещё более заметное, чем в конце тагарской эпохи, отражалось и в различиях погребального ритуала. Последний же фиксирует уже не столько экономическое, сколько социальное своеобразие в положении отдельных общественных групп. В данном
(251/252)
случае он достаточно ясно говорит о социальных различиях, уже намечавшихся в таштыкское время. Эти различия достаточно глубоко проникли в таштыкское общество. Судя по находкам масок, они заметны не только среди похороненных в богатых склепах. Из массы погребений в грунтовых таштыкских могилах также выделяется, правда небольшая, группа, погребальный ритуал которой отличен от остальных и характеризуется наличием тех же масок и общим, относительно большим, богатством инвентаря.
Вопрос о назначении масок уже неоднократно обсуждался в специальной литературе. [204] Однако до последнего времени было слишком мало фактического материала для его решения. Исследователи могли привлекать всего несколько масок из ранних раскопок Адрианова, Аспелина и Клеменца. Самые условия нахождения этих масок не всегда были ясными.
Теперь, после раскопок таштыкских склепов под кольцевыми стенками и подквадратными насыпями около Кривинского, Усть-Теси, Усть-Сыды, Сыды и на Уйбате, можно считать установленным, что все маски представляют собой портретные изображения того покойника, около останков которого они найдены. Судя по находке в п.н. № 10 на Уйбате, маски накладывались на лицо покойника, так же как и в таштыкских грунтовых могилах.
Какой смысл имела такая маска, надетая на лицо покойника? До недавнего времени у народов севера Сибири маски из меха, надетые на лицо, служили для изоляции умершего от внешнего живого мира. [205] Это назначение вполне возможно и для таштыкской маски, сохранившей ещё тагарскую традицию. Вспомним, что в позднетагарских курганах находились маски, наложенные на лицо покойного, у которого для лучшей «изоляции» были предварительно замазаны глиной глаза, уши и рот. Однако это назначение «изоляции» не было в таштыкское время ни единственным, ни господствующим. Большинство отреставрированных масок с ушами и масок с шеей настолько массивны, что не могли накладываться на лицо. Они были для него слишком узки и, очевидно, имели другой смысл. Обширная область древневосточного ритуала масок во гаве со своим «лидером» Египтом имела основой применения портретных погребальных масок стремление сохранить изображение умершего — обиталище или условие жизни души, а иногда и более материального «двойника». [206] Как ни заманчива эта концепция, её невозможно приложить к таштыкским маскам. Их не берегли. Они гибли в пламени погребального костра, их нарочно разбивали или клали лицом вниз, даже маски-бюсты, казалось бы, наиболее подходящие для сохранения облика покойного, в большинстве случаев были найдены разломанными на костре или разбитыми при погребении.
В связи с этим, может быть, следует вновь обратить внимание на римский ритуал масок. Общеизвестна роль древнеримской восковой маски в развитии портретной скульптуры, неповторимой по передаче индивидуальных особенностей оригинала. [207] Римская маска, истоки которой уходят ещё в этрусскую древность, связана с погребальным ритуалом и культом предков.
Наличие в этрусских погребениях лицевых изображений делает вполне возможным применение масок при похоронах ещё с глубокой древности. На то, что обычай погребальных масок был более распространен в древности, указал Плиний, с сожалением отметивший упадок в изготовлении масок, ранее отличавшихся большой точностью передачи образа. [208] Однако ряд авторов, рассказывая о похоронах римских императоров и высших сановников, сообщают о гипсовых и восковых портретных масках, покрывавших лицо покойника или его погребальный манекен во время collocatio и при погребении или сожжении на костре. [209]
Последнее обстоятельство особенно важно. Маска, находившаяся на трупе или на парадном манекене, сгорала вместе с ним. Однако одновременно изготавливались и другие маски, вероятно, в одной форме. Светоний при описании похорон Веспасиана упоминает о том, что «по обычаю» в процессии шел актёр в маске императора, изображавший умершего. Кроме того, в той же форме, снятой с лица умершего, отливалась маска, превращавшаяся затем в бюст, священное изображение предка, сохранявшееся в атриуме на самом видном месте. [210] Эти изображения предков (imagines majorum) не только хранились в семье, но копии с них девушка-патрицианка приносила в дом мужа вместе с приданым.
(252/253)
С. 253. Таблица XLI.
Портретные маски из таштыкских склепов Уйбатского чаатаса (Хакассия).
(253/254)
Во время погребения бюсты предков также несли в похоронном шествии. Imagines majorum должны были особенно точно воспроизводить лицо умершего и поэтому-то при их изготовлении и применялся механический способ. Лишь в позднейшее время строгость культа предков пала и у выскочек-фаворитов и отпущенников появились фальсифицированные изображения.
Мы так подробно остановились на римских масках потому, что в их применении больше всего сходства с таштыкскими из склепов. Их роднит, во-первых, максимальная портретность и, во-вторых, безжалостное их уничтожение при погребении, необъяснимое с точки зрения древневосточной концепции маски как обиталища или условия жизни души. Мы не знаем пока о существовании у таштыкцев вторых масок, хранившихся дома или в святилище в качестве изображений предков, однако только их наличие может объяснить ту поразительную портретность, которой так настойчиво добивались таштыкские мастера. Едва ли она была так необходима для погребальной церемонии и сожжения на костре.
Есть и ещё одна особенность таштыкских масок, сближающая их с римскими. На некоторых из них заметны отверстия, служившие для привязывания шнуров, прикреплявших маску к голове. Это вовсе не было нужно при наложении маски на лицо покойника, но это совершенно необходимо, если маску надевали участники погребальной церемонии. То обстоятельство, что эти маски с отверстиями для привязывания были глухими, без прорезей рта, ноздрей и глаз, не является противоречием. Достаточно вспомнить заведомо церемониальные маски тлинкит, которые часто изготавливаются также глухими. [211]
Решаясь говорить о связи таштыкских масок с культом предков, необходимо поставить вопрос о том, насколько соответствует такое предположение всему предшествующему пути развития культовых форм на среднем Енисее. Но ведь еще в карасукской древности обнаруживаются ясные признаки наличия в Минусинской котловине культа предков. Его памятниками являлись тогда карасукские стелы с человеческими личинами, иногда поразительно реалистичными, но ещё с животными чертами, с рогами оленя или быка. [212] От этих изваяний через тагарские маски может быть протянута связующая цепь к таштыкским. Вспомним и ещё одно обстоятельство. В орнаментах карасукских стел мы различили древнекитайские символы. Карасукские памятники в честь предка имели часто оформление, принесённое из Китая эпохи Шан-Инь. В ханьском Китае, с которым таштыкский Енисей был связан весьма сильно, также применялись погребальные маски. Однако их сравнение с таштыкскими доказывает самостоятельность таштыкских мастеров. Китайские погребальные маски совершенно не обнаруживают стремления к портретной реальности. Они остаются в рамках ритуальной условности. [213] В этом отношении таштыкские погребальные маски сближаются со своими западными аналогами. [214] Однако пока нет данных о непосредственной связи между этими двумя центрами. Таштыкские маски были замечательным явлением, развивавшимся в основном самостоятельно.
Таштыкские маски являются бесспорным памятником искусства, несмотря на механичность снятия слепка. Все они несут на себе признаки обработки опытными художниками, которые превращали их то путём отделки рта, то благодаря дополнительной моделировке носа или глаз в живой образ. И в этом отношении таштыкские художники превзошли многих из своих западных товарищей. В эллинистическом Египте, например, в то же время создавались погребальные маски, очень близкие к таштыкским, но они уступали им в подлинной портретности. Это объясняется, очевидно, той высокой школой, которую прошли таштыкские художники, участвуя в развитии скифо-сибирского, хунно-сарматского искусства. Созданные ими резные из дерева статуэтки воинов вроде найденной в земляном кургане № 1 на Уйбате убеждают в том, что воспроизведение образа человека на высоком уровне было доступно им и без помощи механического способа снятия маски.
Помимо историко-культурного и художественного, таштыкские маски имеют выдающееся значение как источник, позволяющий судить об изменениях физического типа населения среднего Енисея в изучаемое время.
Выше уже говорилось о том, что тагарское население в основном сохраняло тот же внешний облик, какой был характерен для древнейших стадий бронзового века. Попрежнему преобладал близкий к афанасьевскому длинноголовый европеоидный тип. Однако в ряде мест он был осложнён примесью брахицефального элемента. Г.Ф. Дебец находит возможным отнести эту примесь на счёт пришельцев из Северного Китая, появившихся на Енисее в карасукское время. При этом отмечается, что слабая монголоидность карасукских пришельцев с юго-востока в тагарское
(254/255)
С. 255. Таблица XLII.
Портретные маски и глиняный сосуд из таштыкских склепов Уйбатского чаатаса (Хакассия).
(255/256)
время настолько ослабляется, что II тагарский брахицефальный тип кажется лишённым монголоидных черт. Таким образом, тагарское население до конца эпохи выглядело весьма однородным, европеоидным.
Иначе обстояло дело в таштыкское время. Описывая маски, мы уже отметили дифференцированность отражённых ими физиономических типов. Наряду с лицами, сохраняющими старый европеоидный тип, мы отметили другие, более широкие, с выраженной скуластостью. Симптоматичным показалось нам и намеренное придание раскосости глазам с помощью прорези, нанесённой наискось на выпуклость век. [215]
Поэтому мы настаивали на антропологическом обследовании таштыкских масок. Незадолго до Великой Отечественной войны Г.Ф. Дебец разработал на масках из уйбатских склепов методику их антропологического анализа. [216] Это позволило произвести измерения всех таштыкских масок, хранящихся в Москве в реставрированном виде (27 экз.), и проверить полученные данные обследованием по тому же методу значительной серии масок, снятых антропологами с живых людей разных национальностей. Полученные различия не только оправдали предложенную методику, но и позволили провести сравнение. В результате Г.Ф. Дебец нашёл возможным дать изученным материалам следующую характеристику: «В общем таштыкские маски представляют смешение европеоидных и монголоидных черт, напоминая больше всего современных шорцев и хакасов. Впрочем, среди последних удельный вес монголоидного компонента, повидимому, несколько больше». [217]
Таким образом и непосредственное наблюдение, и антропометрическое изучение масок указывают на процесс изменения старого однородного европеоидного типа населения Минусинской котловины в таштыкское время. В результате этих изменений вырабатывается новый тип, со значительной монголоидной примесью, уже весьма близкий ко внешнему облику современного населения Хакассии. Следовательно, портретные погребальные маски позволяют сделать вывод очень большого исторического значения: они дают основание связать формирование современного хакасского населения со всей предшествующей историей Минусинской котловины. Они позволяют тем самым и преемников таштыкского населения, предков современных хакасов, енисейских кыргызов VI-X вв., считать народом, сложившимся на том этническом материале, который пережил столь сложные изменения в таштыкское время.
Меньшая монголоидность таштыкцев, сравнительно с современными хакасами, только подтверждает эти положения и находится в полном соответствии с историческими сведениями. В этом отношении весьма важен текст китайской летописи, приписывающий почти все черты старого дин-линского населения среднего Енисея хакасам (кыргызам). По словам летописца, последние имеют те же «рыжие волосы, румяное лицо и голубые глаза». Однако у кыргызов, согласно летописи, этот тип уже не единственный. Были у них и брюнеты, а люди с карими глазами считались потомками китайского эмигранта Ли-лин (правившего при хуннах до 74 г. до н.э. страною Хягяс). [218]
На устойчивость черт старого дин-линского типа указывал также писавший в VIII в. Ибн-Мукаффа (известен по Гардизи). Он говорил, что кыргызы (хакасы) имеют «красные волосы и белую кожу». [219] О том же сообщает и тибетский источник, отметивший у K’inc’a (кыргызов) голубые глаза, рыжие волосы и «отвратительную» (т.е. непохожую на монголоидную, тибетскую) внешность. [220]
В свете всех этих археологических, антропологических и исторических фактов получает значительную достоверность китайская версия о том, что хакасы (енисейские кыргызы) произошли от дин-линов, смешавшихся около начала н.э. с тюрками и гянь-гунями. [221] О связи тюрок Алтая с енисейскими кыргызами (хакасами) ещё придется говорить ниже. Гянь-гуни представляли собой племя, обитавшее во всяком случае южнее дин-лин среднего Енисея. [222]
(256/вклейка/257)
Вклейка между с. 256 и 257. Таблица XLIII.
Маска из таштыкского склепа (Уйбат, Хакассия).
(вклейка/257)
Так же как и тюрки, первоначально обитавшие главным образом на Южном Алтае, гянь-гуни были более связаны с монголоидным миром Центральной и Восточной Азии. Поэтому обе эти народности вполне могли способствовать проникновению монголоидных черт в дин-линскую среду. Результатом этого «смешения» и стало сложение на Енисее нового кыргызского (хакасского) типа.
Теперь благодаря многочисленным находкам масок мы знаем, что этот процесс в основном протекал в таштыкское время, [223] а это позволяет уже теперь говорить о таштыкской культуре как об основе развития культуры потомков дин-лин енисейских кыргызов. В своём месте это вполне оправдается анализом кыргызских материалов.
[198] Уйбат I, п.н. № 8 — хран. в ГИМ, № 79956/409.
[199] Уйбат I, п.н. № 8 — хран. в ГИМ, № 79956/368.
[200] Уйбат I, зем. курган № 1 — хран. в ГИМ, № 79956/275.
[201] Эти выводы, подтверждённые последующими осмотрами и реставрацией масок из Уйбата и других мест, были получены в результате обсуждения со скульпторами, керамистами и формовщиками моего доклада «Техника гипсовой скульптуры из Минусинска», прочитанного в Скульптурной комиссии Гос. Академии Художеств. Наук 18 января 1929 г.
[202] Маски найдены:
а) под каменными кольцевидными стенками: Кривинское, ко. № 1 (15 экз.). № 1 (1 экз.); Усть-Тесь, ко. № 1 (84 экз.) (Киселёв С.В. Материалы..., стр. 147, 148, 151, 152, 144-146 и его же. Маски... и т.д., табл. I-III); Усть-Тесь, раск. Киселева 1932 г., ко. № 1 (16 экз.) — хран. в ГИМ (см. Киселёв С.В. Советская археология Сибири периода металла. ВДИ, 1938, № 1, стр. 240, рис. 8); Усть-Сыда, ко. № 1 (1 экз)., Сыда. ко. № 3 (14 экз.) — хран. в Минусинском музее. № 400, 417-421, 426, 428, 431-434 (см. Киселёв С.В. Маски..., табл. IV); Тагарский остров, ко. № 1 (5 экз.) — раск. Адрианова 1883 г. (см. Клеменц Д. Древности Минусинского музея, стр. 27, атлас, табл. XX); Тагарский остров, ко. № 1 (4 экз.), раск. Д. Клеменца — хран. в ГИМ;
б) под подквадратными насыпями: Сарагашинский увал близ Батеней, раск. С.А. Теплоухова (см. его Опыт классификации..., стр. 51, табл. II, рис. 19); Уйбат I. п.н. № 1 (24 экз.), № 2 (3 экз.), № 3 (6 экз.), № 5 (14 экз.), № 6 (20 экз.), № 7 (10 экз.), № 8 (10 экз.). № 10 (2 экз.), № 11 (58 экз.), Уйбат II. п.н. № 1 (1 экз.);
в) под земляным курганом: Уйбат I, земл. кург. № 1 (18 экз.) — хран. в ГИМ № 78558/827-839, 841-846; 906-920, 1278-1300, 4001-04, 4007-4027, 4029-031, 4033, 4105-108,4117-129, 1032, 1044, 1262-72; 3721-77. 3386, 8134-178; 3778-791, 3802-805, 4570-4661, 4666-683, 4685-692, 4696-4710, № 79956/2045-059, 2548-564, 3000-011; 1663-672, 1675-1752, 1754-783, 1912, 1914-933, 10691-720; 5664, 6927-7040, 7048-058, 7060-087, 7089-7300, 7901-8109. 10643-689; 2715-721; 7629-7636, 7640-7799, 7815-837.
Изданы: из п.н. № 1 — Киселёв С.В. Некоторые результаты Саяно-Алтайской экспедиции 1936 г. ВДИ, 1937, № 1, Стр. 249. рис. 2, (250/251) из п.н. № 6 — Левашова В.П. Минусинский район и Хакасская автономная область. Археологические исследования в РСФСР 1934-1936 гг., стр. 314. рис. 90: её же. Из далёкого прошлого южной части Красноярского края, стр. 41, рис. 17.
[203] При закрытии глаз веками впечатление о раскосости сильно ослабляется. Возможно, что заметившие это мастера масок восстанавливали раскосость нанесением на глаз бороздок, направленных несколько наискось.
[204] Кузнецов С.К. Погребальные маски, их употребление и значение. Казань, 1906; Харлампович К.К. К вопросу о погребальных масках и куклах. Изв. О-ва арх., ист. и этногр., т. 23, 6; Горощенко К. Гипсовые погребальные маски и особый вид трепанации в курганах Минусинского округа. Труды X Археологического съезда, т. I.
[205] Харлампович К. К вопросу о погребальных масках и куклах. Изв. О-ва арх., ист. и этногр., т. 23, 6.
[206] Реtrie Fl. The Art and Crafts of ancient Egypt. Edinburg — London, 1909; Erdmann. Die Egyptische Religion. Berlin, 1909.
[207] Блаватский В.Д. Греческая скульптура, М, 1939, стр. 198.
[208] Natur. Hist., XXXV, 4.
[209] См. Aппиана о погребении Цезаря; Диона Кассия о похоронах Августа, Британика и Пертинакса; Тацита о погребении Германика; Геродиана о церемонии с прахом Севера; Светония о похоронах Веспасиана.
[210] Полибий, VI, 53, 4.
[211] Ратнер-Штернберг С.А. Музейные материалы по тлинкитам. Очерки 1 и 2. Сборник Музея антропологии и этнографии, 1917, т. VI, и 1929, т. VIII.
[212] См. выше, гл. IV.
[213] Tallgren A. The South Siberian cemetery of Oglakty. ESA, XI, 89, fig. 26.
[214] Особенно близки и по материалу (гипс, смешанный с песком и белой глиной), и по способу формочки, и по отделке (например, не только раскраска, но и рельефные бусы на шее) египетские погребальные маски-портреты I-II в. н.э. (Кобылина М.А. К вопросу о римско-египетском портрете, стр. 88-93, табл. VIII).
[215] Киселёв С.В. Маски..., Известия Гос. музея им. Мартьянова, № 1, Минусинск, 1935, стр. 5.
[216] «Основной диагностический признак обеих больших рас Северной Евразии — горизонтальная профилировка — определение путём измерения угла, вершина которого находится на наиболее выступающей вперёд точке середины спинки носа, а стороны проходят через наиболее выступающие вперед точки щёк. Форма горизонтального профиля лица получалась при помощи мягкой свинцовой проволоки, накладываемой на маску и потом переносимой на бумагу» (Г.Ф. Дебец).
[217] Дебец Г.Ф. Антропологическое исследование погребальных масок таштыкской культуры. Краткие сообщ. о научных работах Института и Музея антропологии за 1938-1939 гг., 1941, стр. 29; его же. Палеоантропология СССР. М., 1947, стр. 129-135.
[218] Иакинф (Бичурин). Собрание сведений.... ч. I, отд. II, стр. 443.
[219] Бартольд В.В. Отчёт о поездке в Среднюю Азию с научной целью. Зап. Академии Наук, 1897, V. сер. 1, № 4, стр. 109.
[220] Huth. Geschichte des Buddhismus in der Mongolei, II, стр. 33.
[221] Огородников В.И. Очерк истории Сибири, ч. 1, 1920, Иркутск, стр. 163.
[222] По мнению ряда исследователей и в их числе акад. В.В. Бартольда (см. его «Киргизы», стр. 6), самое название «гянь-гунь» (имеющее и еще более древний вариант — гэ-гунь, встречающийся уже у Сы-ма-цян’я) является китайской транскрипцией слова кыргыз. Тогда становится понятным сообщение Тан-шу о том, что хакасы (кыргызы) «перемешались с дин-линами», после чего и образовалось на Енисее их государство [Иакинф (Бичурин), ч. I, отд. II, стр. 443]. Очевидно, при этом «смешении» более южные гянь-гуни — кыргызы (256/257) передали свое имя новому этническому образованию. Однако и этот вариант только подтверждает то смешение различных этнических групп, которое фиксируется таштыкскими масками и которое способствовало сложению енисейских кыргызов, предков современных хакасов.
[223] Совпадение дат таштыкской эпохи и времени «смешения» (около начала н.э.) представляется замечательным и вполне оправдывающим основные хронологические сведения китайских хроник.
|