Д.Г. Савинов
Изображения собак на оленных камнях
(Некоторые вопросы семантики).
Изображения собак в опубликованных материалах по оленным камням пока крайне немногочисленны — немногим более 10 экз. В отдельных случаях они имеют черты, сближающие их с хищниками кошачьей породы или волками: для этих фигур определение «собаки» может быть принято с определённой долей условности. Несмотря на свою малочисленность, изображения собак встречены практически во всех основных регионах распространения оленных камней — в Туве и на Алтае, в Монголии и на Северном Кавказе, что свидетельствует о закономерности появления этого персонажа в репертуаре «оленной тематики» и позволяет надеяться на будущее увеличение подобного рода изображений. Однако и в настоящее время они позволяют провести ряд интересных культурно-исторических параллелей и коснуться вопроса семантики оленных камней в целом.
В верхней части камня-обелиска из кургана у Зубовского хутора (Северный Кавказ) на одном из его концов барельефом выполнена фигура обернувшейся собаки с длинным поджарым туловищем, утрированно когтистыми лапами, загнутым вверх хвостом и маленькой головой с оскаленной пастью и отведёнными назад ушами (рис. 1, 1). На том же камне выбиты меч с прямым перекрестием кабардино-пятигорского типа и кобанский топор с шишечкой на обушке. По этим предметам и условиям нахождения памятник датируется в пределах VII-VI вв. до н.э. и может быть синхронизирован с позднекобанской культурой или раннескифским временем степного Предкавказья. [1]
В Туве изображение собаки с вытянутыми вперед ногами, передние из которых имеют кольцеобразное завершение, поднятой головой и торчащими ушами нанесено на оленном камне из пос. Элегест (рис. 1, 11). Здесь же выбиты изображения кабанов с низко опущенной мордой и стоящих друг над другом на кончиках
(319/320/321)
Рис. 1 [рис. на стр. 320, подпись на стр. 321].
Изображения собак на оленных камнях и их некоторые предметные аналогии. 1, 6, 11, 13, 14, 15, 18 — оленные камни; остальное — предметные аналогии. 1 — Зубовский хутор, Сев. Кавказ (рис. автора); 2, 10 — изображения на кобанских топорах (по Б.А. Куфтину); 3, 12 — Михалковский клад. Галиция (по И.К. Свешникову); 4 — изображение на тагарском топоре, район Канска (по Ю.С. Гришину); 5 — изображение на тагарском кельте, Минусинская котловина (по Н.Л. Членовой); 6 — Хубсугольский аймак, Монголия (по Н. Сэр-Оджаву); 7, 8 — изображения на кобанских пластинчатых пряжках (по A.А. Миллеру); 9 — бронзовое навершие из Ордоса (по Н.Л. леновой); 11 — Элегест, Тува (по X. Аппельгрен-Кивало); 13, 14 — Юстыд, Горный Алтай (по B.Д. Кубареву); 15 — Монголия (по Э.А. Новгородовой); 16 — изображение на керамике из Болгарии (по М. берту); 17 — изображение на кобанском топоре (по П.С. Уваровой); 18 — Ушкийн-Увэр, Монголия (по В.В. Волкову и Э.А. Новгородовой); 19-23 — изображения на беотийских фибулах (по Р. Хампе).
(Открыть Рис. 1 в новом окне)
копыт оленей, по которым этот камень уверенно может быть датирован раннескифским временем (VII-VI вв. до н.э.). [2]
Наиболее известная находка в Монголии — Ушкийн-Увэр, сложный оленный комплекс, состоящий из 15 камней и большого количества сопроводительных сооружений. В верхней части камня №15 имеется геральдическое изображение двух собак устрашающего вида с когтистыми лапами, огромной головой, круглыми глазами, торчащими ушами и разинутой пастью с высунутым языком. В пасти правой собаки находится передняя часть туловища лошади с опущенной головой (рис. 1, 18). Из других изображении следует назвать крупные стилизованные фигуры оленей с клювообразными мордами и кинжал в ножнах карасукского типа с навершием в виде головы такого же оленя, по которому этот камень (как и весь комплекс Ушкийн-Увэр) можно отнести к предскифскому времени. [3] На другом оленном камне, происходящем из Хубсугольского аймака, изображения двух вполне реалистически выполненных собак расположены среди более крупных фигур лошадей (рис. 1, 6). Выбитый рядом рисунок кинжала с прямым перекрестием и округлой шляпкой достаточных оснований для датировки этого камня не даёт. [4] Ещё одно изображение собаки (?), находящейся рядом с солнцеобразным кругом в верхней части оленного камня, было опубликовано Э.А. Новгородовой. [5]
Наконец, наиболее интересные и документированные изображения собак были открыты недавно В.Д. Кубаревым при раскопках сложного оленного комплекса на р. Юстыд (Юго-Восточный Алтай), включающего более 30 оленных камней, каждый из которых сопровождался несколькими кольцевыми выкладками. Лучше остальных сохранился оленный камень с северной стороны Юстыдского комплекса. Изображения собак (автор называет их «хищниками кошачьего семейства») расположены здесь друг над другом в верхней части камня в одинаковом оформлении — с вытя-
(321/322)
нутыми вперёд ногами, изогнутым туловищем, широко раскрытой пастью и высунутым языком (рис. 1, 13). На обломках других камней, извлечённых во время раскопок, представлены различные фрагменты изображений собак — голов с оскаленной пастью и языком (рис. 1, 14), части туловищ с подогнутыми ногами и т.д. Автор датирует Юстыдский комплекс и другие оленные камни Южного Алтая предположительно в пределах VII-V вв. до н.э. [6]
Сравнение всех приведённых изображений собак на оленных камнях показывает, что они располагаются преимущественно в головной части камня, что каким-то образом должно быть связано с их семантикой и имеют определённые стилистические различия в решении образа, из которых наиболее интересными представляются два иконографических варианта: 1) изображение обернувшейся собаки (Зубовский хутор); 2) изображение собаки с вытянутыми вперёд ногами, раскрытой пастью и высунутым языком (Ушкийн-Увэр, Юстыд). Те и другие имели широкое распространение в изобразительном искусстве племён Евразии в начале I тыс. до н.э.
Из многочисленных изображений обернувшихся животных этого времени наиболее близка собакам типа зубовской золотая зооморфная фибула одного из Михалковских кладов в Тернопольской области (бывш. Галиция) — сер. VII в. до н.э. (рис. 1, 3). [7] Близкие изображения имеются на кобанских топорах (рис. 1, 2), одно из которых П.С. Уварова определила как «какое-то фантастическое животное с перистыми лапами, разинутой пастью, огромным круглым глазом и торчащими ушами». [8] Стилистически близкие рисунки выгравированы на некоторых предметах тагарской культуры — кельте из Минусинской котловины (табл. [рис.] 1, рис. 5) [9] и бронзовом топоре с рубчатым обушком раннетагарского времени из района Канска (рис. 1, 4). [10] Изображения обернувшейся собаки известны и в Ордосе, например, на бронзовом навершии из собрания О. Сирена (рис. 1, 9). [11]
Изображения собак с вытянутыми вперёд ногами, широко раскрытой пастью и высунутым языком имеют приблизительно тот же ареал распространения аналогий. Подобный персонаж, справедливо названный исследователями «Hundedämon» вырезан на одном глиняном сосуде VII-VI вв. до н.э. из Болгарии (рис. 1, 16). [12] Многократно представлен этот образ в изобразительном искусстве Кавказа — на бронзовых поясах, [13] кобанских топорах (рис. 1, 17) [14] и т.д. В составе упоминавшегося уже Михалковского клада имеется три зооморфных фибулы с аналогичными изображениями (рис. 1, 12). [15] И.К. Свешников упоминает близкое изображение на позолоченной пластине из Славонии. [16] Изображения животных с высунутым языком известны также в
(322/323)
скифском, [17] сакском [18] и ордосском искусстве VII-VI вв. до н.э. [19]
Обращает на себя внимание совпадение области распространения изображений обернувшихся собак и собак с разинутой пастью и высунутым языком, а также совместное нахождение их в виде фибул в материалах Михалковских кладов. Помимо синхронности это может свидетельствовать в пользу существования двух параллельных иконографических традиций в изображении одного и того же персонажа, игравшего существенную роль в мировоззрении племён раннескифского времени на огромной территории от Восточной Европы до Ордоса. То же значение, несомненно, подобные изображения имели и у населения, воздвигавшего оленные камни в Монголии и Туве, на Алтае и Северном Кавказе.
Семантика рассматриваемого образа остаётся до конца неясной. Определённые заключения о его содержании помогают сделать изображения на греческих пластинчатых фибулах, главный центр изготовления которых находился в Беотии. На беотийских фибулах IX-VII вв. до н.э. часто встречаются уже знакомые нам изображения собак с широко разинутой пастью и длинным высунутым языком. [20] В одних случаях они находятся в сценах предстояния перед богиней в длинных одеждах в сопровождении птиц и солярных знаков (рис. 1, 22), в других — в сценах борьбы с мифическим героем (рис. 1, 23), в третьих — заглатывают другое животное, чаще всего лошадь, передняя часть которой находится в их разинутой пасти (рис. 1, 19). Фигура лошади часто заменяется символическим изображением ноги, поставленной на кончик копыта (рис. 1, 20, 21) — сюжет, характерный и для раннескифского искусства. Последняя композиция, явно содержательная по заключённому в ней замыслу, особенно интересна тем, что имеет прямые аналогии в изображениях Ушкийн-Увэра из Монголии (ср. табл. 1, рис. 1, 18 и 19). Семантика изображений на беотийских фибулах раскрывается благодаря большому количеству дополнительных деталей и своеобразной «описательности» представленных на них сцен. Здесь собаки — олицетворение тёмных хтонических сил, противостоящих космогоническим персонажам верхнего мира, их неотъемлемый спутник и антипод, что не исключает возможности закрепления за ними определённых охранительных функций. В какой степени подобное толкование может распространяться на изображения собак на оленных камнях и насколько вообще правомерно такое сопоставление?
Помимо приведённых выше данных о широком распространении персонажа собаки в древностях Евразии в пользу возможности такого предположения говорят сложные сюжетные композиции на беотийских фибулах, где наряду с центральными крупными фигурами животных представлены также и более мелкие до-
(323/324)
полнительные рисунки птиц, змей и так называемых «сосунов» — комбинация, хорошо известная по бронзовым прямоугольным пряжкам кобанской культуры. [21] Более отдалённые аналогии в виде сочетания разномасштабных фигур животных в одном изображении имеются в памятниках раннескифского времени на Восточном Памире [22] и в Ордосе, причём относительно последних П. Пельо уже высказывал мнение, что они ближе к кавказским бляхам, чем ко всей остальной массе ордосских бронз. [23] Относительная хронология памятников бесспорно свидетельствует о том, что распространение таких многофигурных композиций происходило из районов Средиземноморья в сторону Кавказа, а не наоборот. В Передней Азии композиции из фигур животных (в данном случае — быков), перед которыми находится отдельное изображение ноги зверя, восходят к очень раннему времени (период Джемдет Наср). [24] По-видимому, ряд сложных сюжетов явно мифологического содержания, проникая на север и на восток, постепенно теряет дополнительную, непонятную местному населению атрибутацию при сохранении основного содержательного начала, соответствующего мировоззрению реципиентов. Возможно, не случайно поэтому наиболее полно такая композиция сохранилась на самом раннем из известных в настоящее время оленных камней в Ушкийн-Увэре.
Связь искусства и идеологии племён раннескифского времени Центральной Азии и Кавказа является установленным фактом. Н.Л. Членова первая сравнила необычную трактовку ног, как бы обрубленных, трапециевидной формы на оленных камнях с такой же передачей ног у лежащего оленя из Лизгора (Осетия). На ней и на аналогичных ей бляхах позднекобанской культуры морды оленей показаны вытянутыми, клювообразными, что является наиболее выразительным признаком изображений оленей на оленных камнях. [25] Такой же особенностью отличаются и изображения оленей на прямоугольных бронзовых пряжках и других предметах кобанской культуры. [26] Открытие оленных камней на Северном Кавказе полностью подтвердило это предположение. К этому можно добавить сходство собак на оленном камне из Хубсугольского аймака в Монголии (рис. 1, 5) с рисунками собак на длинных пластинчатых кобанских пряжках (рис. 1, 7), тело которых делается иногда как бы пятнистым (рис. 1, 8), [27] так же, как и у некоторых собак на оленных камнях (рис. 1, 15). Поэтому вряд ли пятнистость следует рассматривать как видовой признак хищников кошачьей породы — этой особенностью отличаются бесспорные изображения собак в кобанском искусстве. В настоящее время выделен своеобразный кобанский вариант скифо-сибирского звериного стиля, [28] создатели и носители которого вполне могли быть посредниками в передаче различного рода мифологических
(324/325)
и изобразительных традиций из более южных районов через кобань в степное искусство Евразии.
В своё время вопрос о семантике образа собаки, преимущественно на кавказском материале, активно обсуждался в литературе. Одни исследователи (А.А. Миллер) считали их изображениями реально существующих собак, участвующих в охоте, погоне за диким оленем и т.д. [29] Другие (И.И. Мещанинов) рассматривали образ собаки как иррациональный в одном семантическом ряду с такими понятиями, как змея — вода — дракон и видели в нём одну из ипостасей представителей нижнего мира. [30] Скорее всего, и об этом убедительно говорят композиции на беотийских фибулах, изображения собаки на оленных камнях и по всей территории их распространения являют собой отображение злого, отрицательного начала в отличие от благожелательного, положительного, представленного другими видами животных, чаще всего оленем. Именно о таком понимании качества оленя в изображениях на оленных камнях и в предметных сериях писали А.П. Окладников, [31] А.И. Мартынов и В.В. Бобров, [32] подчёркивая солнечный, космогонический характер этого образа.
Дуалистическая концепция устройства мира, отражённая в репертуаре зооморфных изображений на оленных камнях, позволяет на этой основе ещё раз обратиться к вопросу их назначения. В настоящее время установлено, что оленные камни, несомненно изображают фигуру человека, мужчины, воина, но по характеру нанесённых на них изображений могут нести и более сложную семантическую нагрузку. Вряд ли изображения оленей на них можно рассматривать как нашивные бляшки на одежде, аппликацию или даже татуировку и объяснять их появление тотемическими мотивами. Чрезвычайно широкое распространение изображений оленя исключает возможность осмысления его как тотемического персонажа какой-то конкретной этнической общности. Кроме того, в иконографии оленя часто проступают черты других животных. На широкоизвестных минусинских и кемеровских оленных бляшках и на некоторых оленных камнях, например, он комбинируется с лосем. В кобанском искусстве имеется очень интересный пример сочетания в одном изображении образов оленя и собаки (рис. 1, 10), [33] что не противоречит высказанной точке зрения об их противопоставлении в едином космогоническом цикле и т.д. Проведённые впервые раскопки комплекса оленных камней на р. Юстыд в Горном Алтае и находки у основания центрального камня с лицевой стороны серии каменных предметов фаллического облика позволяют видеть в оленных камнях памятники не только номинального, но и культово-генеалогического характера, определяющих дальнейшее воспроизводство данной популяции. Близкое понимание семантики оленных камней было высказано В.Д. Кубаревым. [34] Это воспроизводство осуществлялось как часть
(325/326)
структуры сложных анимистических представлений, где основополагающими были борьба добра со злом и победа добра над злом как необходимая и единственная гарантия успешного завершения этого процесса. Может, поэтому столь часты многократные повторения фигур оленей на оленных камнях Центральной Азии.
Непосредственное отношение к этой идее могут иметь и загадочные решётчатые фигуры на оленных камнях пятиугольной формы, которые исследователи трактовали по-разному: как рисунки домов типа Боярской писаницы, [35] предметов защитного вооружения — щитов [36] или грудной клетки с ребрами наподобие изображений на некоторых шаманских костюмах. [37] Развивая последнюю точку зрения, можно предполагать, что они изображают временные хранилища для содержания душ умерших воинов в период их реинкарнации. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что на большинстве решётчатых фигур (или внутри них) находятся кружочки в количестве от 1 до 3, необъяснимые с позиции приведённых выше мнений. Вполне вероятно, что они символизируют души умерших, их жизненную силу, находящиеся до дальнейшего перерождения во временном хранилище или заместителе умершего. Этнографические примеры такого рода представлений достаточно хорошо известны.
Очевидно, на оленных камнях можно выделить ряд сюжетов, в том числе три или две наклонные линии на месте лица человека, символически обозначающие грань, отделяющие живых от мёртвых, [38] которые следует рассматривать в контексте культово-генеалогического цикла. Собственно реальными вещами (в тех случаях, когда представлен полный комплекс изображений) остаются пояс с предметами вооружения, гривны и т.п., т.е. то, что надевалось на фигуру человека. Поэтому не исключена возможность, что в начале генезиса оленных камней могут быть поставлены памятники, имеющие сложную культово-генеалогическую символику типа окуневских стел, на которые надевались реальный пояс и другие атрибуты умершего мужчины-воина. Возможно, с этой «двухслойностью» связано странное отсутствие конкретных признаков антропоморфности на большинстве оленных камней. С таким предположением хорошо согласуются очень точные наблюдения М.П. Грязнова о том, что, видимо, первоначально оленные камни делались из дерева, имели столбообразную форму, а изображения на них, в первую очередь оленей, наносились краской. Затем «как форма стелы, так и расположение на них изображений и их стиль были перенесены на камень». [39] Таким образом, изображения собак на оленных камнях могут служить своеобразным ключом при решении вопроса семантики этих во многом ещё загадочных памятников идеологии и искусства народов Центральной Азии.
(326/327)
[4] Сэр-Оджав Н. Монголын тэв умарт хэсгийн археологийн талаар судлан шинжилсэн нь. — «Studia Archaelogica» IV, fasc 7. Улаан-Батор, 1966, зураг 4, 5.
[12] Ebert M. Reallexikon der Vorgeschichte. Berlin, 1927-1928, Bd. X, Taf. 15, S. 45-46.
[19] Loehr М. Ordos Daggers and Knives new material classification and chronology. — AA, XIV, 1, 1951, Pl. VI, N34.
[20] Hampe R. Frühe griechische Sagenbilder, 1936, №1, 5, 7, 16, 17, u.a.
[23] Andersson A.G. Hunting Magic in the Animal Style. — BMFEA, №4, 1932, Pl. XII, XX, fig. 7, 8.
[24] Herzfeld E. Iran in the Ancient East. 1941, fig. 136.
(327/328)
[34] Кубарев В.Д. Указ.соч., рис. 11, с. 84-90.
[37] Вайнштейн С.И. История народного искусства Тувы. М., 1974, с. 30.
[39] Грязнов М.П. Саяно-алтайский олень (этюд на тему скифо-сибирского звериного стиля). — В кн.: Проблемы археологии, вып. 2, Л., 1978, с. 229.
|