В.Д. Кубарев
Древние изваяния Алтая
(Оленные камни).
// Новосибирск: 1979. 120 с.
Заключение.
Центральноазиатский обычай установки оленных камней, несомненно, существовал на протяжении нескольких веков. Об этом можно судить хотя бы по числу сохранившихся оленных камней, которых сейчас найдено более 600. Первые оленные камни были созданы, очевидно, уже в конце бронзовой эпохи, а последние — в скифское время. Думается, что в Горном Алтае население юго-восточных районов на ранних стадиях пазырыкской культуры ещё выполняло древнюю традицию установки оленных камней. И хотя восточноалтайские оленные камни датируются в основном VII-V вв. до н.э., мы считаем вполне правомерным сравнивать реалии, изображённые на них, с инвентарём из позднескифских курганов, исследованных в одном районе с оленными камнями. Представляется очевидным, что и в позднескифское время население Горного Алтая все ещё оставалось этнически однородным, а многие элементы материальной культуры, особенно тесно связанные с религиозными представлениями древних алтайцев, оставались почти неизменными с эпохи поздней бронзы.
Что касается предполагаемой связи минусинских (окуневских) изваяний с оленными камнями, а оленных камней с древнетюркскими изваяниями, то необходимо признать, что такой непрерывной эволюционной схемы пока не получается. Правда, в последнее время найдены отдельные переходные типы изваяний, однако пока единичные и сомнительные. Например, Тоджинская стела в Туве сочетает изображения личин окуневского типа и контурные фигурки оленей, выполненные в раннескифском стиле. М.А. Дэвлет, не настаивая па одновременности нанесения рисунков па Тоджинской стеле, всё же считает её предшественницей оленных камней Центральной
(91/92)
Азии. [1] Более чёткий генетический ряд, по мнению Л.Р. Кызласова, образуют таштыкские каменные изваяния по существу, являющиеся ранними формами древнетюркской скульптуры. [2] По некоторым признакам (четырёхгранные столбы для изваяний, набор изображений оружия, многофигурные зооморфные композиции и т.п.) таштыкские изваяния близки и к оленным камням. Культовое назначение Тоджинской стелы и таштыкских изваяний можно считать вполне доказанным. Они устанавливались в святилищах и длительное время почитались, о чём красноречиво свидетельствуют следы жертвоприношений, обнаруженные раскопками около них. Гораздо отчётливее прослеживается единство в традиционном выборе материала (гранит, песчаник), установке изваяний всех трёх эпох часто в большие комплексы (ритуальные ряды). Например, окуневские изваяния удивительно похожи своей изогнутой «саблевидной» формой на многие оленные камин Тувы и Монголии. Отличительная черта окуневских изваяний и оленных камней — совершенно одинаковая ориентации лицевой частью (у обоих видов это наиболее узкая сторона камня) на восток. [3] Общеизвестно, что восточная ориентировка характерна и для установки древнетюркских каменных изваяний.
Другим фактором, объединяющим разновременные монументальные памятники Южной Сибири, служит их единое культовое назначение. Теперь уже известно, что и у окуневских изваяний совершались обряды с жертвоприношениями, действием огня, [4] аналогичные по содержанию обрядам, некогда происходившим у оленных камней и древнетюркских изваяний, а сами окуневские изваяния также были антропоморфными [5] и изображали, вероятно, общеродовые божества, связанные
(92/93)
с культами предков, плодородия природы и т.д. Сходство наблюдается и в наборе изображений основных солярно-космических символов на окуневских изваяниях и на оленных камнях. Это три параллельные линии, кольчатые и «восьмёркообразные» серьги, крестообразные знаки, чашевидные ямки (лунки).
На древнетюркских изваяниях также можно проследить отдельные атрибуты, изображённые на оленных камнях. Отметим лишь наиболее характерные из них: гривны и пояса (особенно интересен оленный камень с двумя поясами — подобный изобразительный приём известен и на некоторых семиреченских изваяниях древних тюрков); изображение поясной сумочки на оленных камнях-изваяниях Ушкийн-Увэра (наиболее характерно для древнетюркских изваяний); изображение оружия и т.д.
Остаются загадочными и в то же время связующими скифскую и древнетюркскую эпохи ряды вертикально стоящих камней (балбалов). Сейчас достоверно установлено, что этот обычай возник на Алтае ещё в скифское время. Но тогда балбалы ставились у курганов ранних кочевников (табл. XX, 1), а в древнетюркское время они становятся неотъемлемой частью поминальных оградок с изваяниями древних тюрков (см. табл. XX, 2). Несмотря на столь разное применение балбалов, остается общим широтное расположение ряда камней (обычно с запада на восток от памятника). И если древнетюркские балбалы многими учёными олицетворяются с числом убитых врагов тем воином, в честь которого сооружены изваяние и оградка, то назначение балбалов скифского времени до сих пор неясно.
Ещё более трудные вопросы, неизбежные при изучении происхождения монументальной скульптуры Центральной Азии, возникают в связи с открытием аналогичных памятников в Европе. Даже неспециалисту нетрудно заметить весьма прямую закономерность: памятники каменотёсного искусства Центральной Азии бронзовой эпохи, раннескифского и древнетюркского времени имеют прямые и иногда более реалистичные аналоги далеко на Западе.
(93/94)
На наш взгляд, заслуживает внимания предположение, высказанное С.И. Руденко о скифских балбалах. [6] Он считает, что число поставленных у могил камней связано с числом лиц или родственников, принимавших участие в похоронах. Он отмечал также, что балбалы поставлены почти у всех алтайских курганов скифского времени. Не имея тогда ещё чётких аргументированных данных, С.И. Руденко интуитивным путём пришёл к выводу о том, что ряды балбалов могли стоять и у могил женщин и детей. Этот вывод подтвердился нашими исследованиями последних лет. У курганов из Уландрыка и Барбургазы, содержавших погребения детей и женщин, как и у могил мужчин-воинов, с восточной стороны стояли ряды каменных столбиков, «что мало вяжется с толкованием о соответствии числа вкопанных камней с числом убитых врагов». [7]
Подтвердив предположение С.И. Руденко, попытаемся теперь объяснить назначение скифских «балбалов» у алтайских курганов. На наш взгляд, эти «балбалы» — не что иное, как коновязные столбы — неотъемлемая часть любого жилища кочевника. Общеизвестно, что многие народы, устраивая разнообразные погребальные сооружения, всегда стремились воспроизвести хотя бы в общих чертах то жилище, в котором жил покойный. Отсюда вполне объяснима традиция установки коновязей у таких «домов мёртвых». О значительной древности подобного обычая свидетельствует сообщение Геродота о поминальном обряде, совершавшемся у могилы скифского царя. [8] По его словам, скифы на поминки отбирали 50 самых достойных мужчин, а также 50 коней. Затем, задушив тех и других, усаживали мужчин на коней, укрепив их в таком положении кольями, расставляли всадников вокруг могилы. Повода коней привязывали к специально врытым столбам-коновязям. Археологические исследования также полностью подтвердили и эти сведения. Остатки многочисленных коновязных столбов были обнаружены при раскопках Елизаветинских и Ульских курганов на Кубани. [9] На Алтае деревянных коновязных столбов или их следов у курганов пока неизвестно, а роль коновязей
(94/95)
здесь, очевидно, выполняли так называемые «балбалы». Наше предположение основано на том, что алтайские балбалы расположены также с восточной стороны курганов, как и коновязные столбы этнографического времени. Так, у алтайцев, казахов, якутов и других тюркоязычных народностей при похоронах рядом с могилами вкапывали и коновязные столбы. [10]
У жилища обычно ставили ряд коиовязных столбов на стороне, обращённой к востоку или югу. То же самое наблюдается и в установке балбалов — каменных коновязей у могил и поминальных сооружений скифского и древнетюркского времени. У якутов первый столб (если встать лицом ко входу в юрту) предлагали почётному гостю и называли его главным (тойон сэргэ «господин столб»); второй столб предназначался гостю среднего достатка (орт сэргэ «средний столб»); третий — лицу победнее (кэлин сэргэ «задний столб»), самый дальний столб называли атах сэргэ. [11] Почти у всех алтайских курганов скифского времени, да и у древнетюркских оградок один или два-три ближайших камня, как правило, также выделяются среди остальных своими большими размерами. Богатые якуты ставили в ряд до девяти коновязей, а иногда за первым рядом шёл второй. Нередко по два ряда балбалов отходят па восток и от древнетюркских оградок (р. Юстыд, р. Узунтал, урочище Чибит на р. Барбургазы и др.). Итак, богатые кочевники ставили несколько коновязных столбов, бедняки довольствовались чаще всего только одной коновязью. Подобная социальная дифференциация может быть прослежена и в конструкции древних погребально-поминальных сооружений Алтая. У огромных по размерам курганов древнеалтайской знати число балбалов-коновязей значительно превышает число таких же каменных коновязей, установленных у могил рядовых кочевников. Различаются они и размером (у больших курганов — массивные и высокие столбы, у малых курганов — невысокие столбики). Совершенно идентичная картина предстанет перед нами, если сравнивать между собой поминальные сооружения древнетюркской знати и рядовых воинов. Не случайно и название коновязных столбов совпадает у многих кочевых народов. Так, у якутов они имеют общее название (сэргэ). Так же их назы-
(95/96)
вают буряты и монголы. Для нас наиболее интересно второе значение слова сэргэ (якут, сэргэ «ряд»; бурят, зэргэ «ряд»; монг. ерге «ряд, порядок».; тюрк. арга «круг, ряд»), [12] возможно сохранившееся с глубокой древности.
Таким образом, балбалы можно считать коновязнымн столбами, которые предназначались для лошадей родственников и гостей, принимавших участие в погребально-поминальном обряде. Любопытно, что на всенародном якутском празднике исыаха традиционно устанавливаются и до сих пор ряды коновязных столбов, число которых обязательно соответствует числу присутствующих гостей и устроителей. [13]
Видимо, балбал также был своеобразным знаком присутствия (внимания) определённого человека на поминках по умершему. Этим, на наш взгляд, можно объяснить личные тамги и надписи-автографы, [14] обнаруженные на балбалах, установленных у поминальных храмов древнетюркских каганов. Далеким отголоском одного из элементов древнетюркского поминального обряда является редкий термин аларских бурят, применяемый для названия коновязи — хун сэргэ «человек-коновязь». У тюркских народов издавна существовал своеобразный культ коновязи. Например, запрещалось делать на коновязи зарубки, тем более срубить её, так как в коновязи видели местопребывание духа и ей оказывали такое же почитание, как и духам местности, очага и т.д. [15] По мнению некоторых исследователей, «распространение оленных камней так далеко на запад связано с миграцией в предскифское время какой-то степной этнической группы из Южной Сибири или Северо-Западной Монголии. Вероятнее всего, это были носители карасукских традиций в материальной культуре, которые в Центральном Казахстане оставили не только оленные камни, но и погребальные памятники...». [16] Д.Г. Савинов и Н.Л. Членова в недавно вышедшей статье также наметили вопросы, связанные с культурной принадлежностью и датировкой оленных камней. Авторы пришли к заключению о том, «что население огромной территории от Монголии до Причерноморья и даже
(96/97)
Средней Европы в этот период было связано значительно более тесными контактами, чем представлялось раньше. Одно из свидетельств, подтверждающих такой вывод, — оленные камни, которые никак не могли быть предметом «ввоза», а явно изготавливались на месте пришельцами-воинами, которые твёрдо помнили символику своей родины». [17]
Надеемся, что решению всех этих трудных проблем в какой-то мере будут способствовать и рассмотренные в работе археологические памятники Восточного Алтая. Открытие оленных камней на Восточном Алтае расширяет круг распространения этих исключительно интересных и редких памятников, подчёркивая ту этнокультурную общность, которая существовала в раннескифское время между народами, населявшими Туву, Монголию и Горный Алтай.
Разумеется, для полного и окончательного объяснения традиции сооружения оленных камней, их сложной семантики, для понимания духовной культуры и мировоззрения кочевых племен, оставивших столь яркие и необычные памятники на просторах Центральной Азии, необходимо соединить усилия многих исследователей, а нашу работу следует рассматривать как первую попытку, первый шаг на этом пути.
[1] Дэвлет М.А. Петроглифы Улуг-Хема. М., 1976, с. 29-30. Фигуры оленей на стеле могли быть нанесены значительно позже, как, например, фигура оленя на одном из миниатюрных окуневских изваяний. См.: Окладников А.П. Миниатюрные изваяния Минусинской степи. — В кн.: Первобытная археология Сибири. Л., 1975, с. 58-63.
[2] Кызласов Л.Р. Таштыкская эпоха. М., 1960, с. 157-100, рис. 61.
[3] Кызласов Л.Р. Каменные «старушки» Хакасии. — АО 1971 г. М., 1972, с. 295.
[4] Кызласов Л.Р. Указ. соч., с. 295. Сходство усиливается наличием костей жертвенных животных под самими изваяниями. Жертвы приносились, таким образом, и перед установкой окуневских изваяний. Такие же жертвоприношения совершались и при установке оленных камней (Иволгинский камень, по А.П. Окладникову).
[5] Вадецкая Э.Б. Древние идолы Енисея. Л., 1967, с. 34-38.
[7] Руденко С.И. Там же.
[8] Геродот. История в девяти книгах. Л., 1972, с. 205.
[10] Иванов С.В. Якутские коновязи. — В кн.: Материальная культура народов Сибири и Севера. Л., 1976, с. 221.
[11] Иванов С.В. Указ. соч., с. 214-215.
[12] Иванов С.В. Там же.
[13] Иванов С.В. Указ. соч., с. 220.
[14] Кляшторный С.Г. Храм, изваяние и стела в древнетюркских текстах. — В кн.: Тюркологический сборник, 1974. М., 1978, с. 253, 254.
[15] Иванов С.В. Указ. соч., с. 224.
[16] Кызласов Л.Р. К изучению оленных камней и менгиров М., 1978, с. 25. (КСИА, вып. 154).
[17] Савинов Д.Г., Членова Н.Л. Западные пределы распространения оленных камней и вопросы их культурно-этнической принадлежности. — В кн.: Археология а этнография Монголии. Новосибирск, 1978, с. 94.
|