К.В. Юматов
Таштыкские погребальные маски
и проблема происхождения древнетюркских изваяний.
Сканировал khaa-alec, OCR автора сайта.
Каменные изваяния древнетюркского времени являются одним из наиболее характерных элементов степной культуры эпохи раннего средневековья. Изучению их происхождения, хронологии семантики, посвящено большое количество работ (Грязнов, 1950, Бернштам, 1952, Евтюхова, 1952, Кызласов 1960, 1964, Шер, 1966, Фёдоров-Давыдов, 1976, Кубарев, 1984, Ермоленко, 1991, Савинов, 1992 и др.) Несмотря на это, проблема генезиса древнетюркской скульптуры далека от разрешения. Сложность и неоднозначность проблематики привели к возникновению нескольких точек зрения на происхождение «каменных баб» древнетюркского времени. Одна из гипотез, была выдвинута Л.Р. Кызласовым в 1960 году (Кызласов, 1960, с. 169 [опечатка, надо: 160]). Он предположил, что в основе обряда установления каменных изваяний лежит традиция изготовления таштыкских погребальных масок, с которых начинается определённый генетический ряд: «таштыкские погребальные маски — стоящие маски-бюсты — каменные бюстовые изображения (типа мало-есинского) — погрудные изображения с руками и сосудом (типа Кизи-тас) — тюркские каменные изваяния в виде круглой скульптур» (Кызласов, 1960, с. 160). После раскопок А.И. Мартыновым Шестаковского могильника на севере Кемеровской области, где была обнаружена «глиняная голова», вероятно принадлежавшая манекену, установленному внутри сложного погребального сооружения, (Мартынов, Мартынова, Кулемзин, 1971; Мартынов, 1974). Д.Г. Савинов также выдвинул положение о том, что корни древнетюркской традиции сохранения облика умершего лежат в идеологических представлениях тесинского и шестаковского этапов таштыкской культуры (Савинов, 1992, с. 41-43, Кляшторный, Савинов, 1994, с. 95-96). В.Д. Кубарев высказал мысль о том, что шестаковский манекен является промежуточным звеном между оленными камнями раннескифского времени и древнетюркскими изваяниями (Кубарев, 1984, с. 84-85).
Для того, чтобы ответить на вопрос о месте таштыкских погребальных масок и «глиняных голов» в генезисе древнетюркских изваяний, видимо, необходимо провести сравнительный анализ этих феноменов. Ещё в 1950 году М.П. Грязнов, указывал на малочисленность древнетюркских изваяний в Минусинской котловине. В Кемеровской области вообще нет ни одного изваяния. Вероятность того, что в степную культуру средневековья традиция сохранения облика умершего пришла из Сибири конечно существует. Но тогда возникает резонный вопрос: почему этот обычай не развился в Минусинской котловине, хотя она входила в сферу древнетюркской государственности, а культура енисейских кыргызов являлась одним из ярчайших феноменов в рамках древнетюркского культурного комплекса?
Семантика древнетюркских изваяний и таштыкских погребальных масок в настоящее время, видимо, ясна: они изображают умершего человека. Несомненно, здесь нашли своё выражение идеологические и мифологические представления людей того времени. Насколько же воззрения, отразившиеся в этих феноменах двух культур, соотносимы между собой?
1. Как в использовании погребальных масок, так и в сооружении изваяний мы можем обнаружить представления связанные с культом предков. И в первом, и во втором случае мы видим обычай сохранения облика умершего в его
(92/93)
сакральном двойнике, и вероятное использование последнего в погребальном обряде в качестве заменителя усопшего. Но таштыкские маски погребались вместе с покойником, т.е. предназначались в дальнейшем для мира мёртвых. Каменные изваяния, вероятно наоборот, оставались в мире живых людей (вернее на границе двух миров) продолжая нести ту же смысловую нагрузку — двойника, второй ипостаси мертвого предка в мире живых, и в качестве таковых использовались вплоть до этнографического времени.
2. В древнетюркских изваяниях, особенно в самых ранних (I тип по классификации Я.А. Шера (Шер, 1966, с. 25-29, с. 44-45)), несомненно, отразился культ героя-воина. Это чётко прослеживается в их иконографии. Мы знаем мало женских изображений, и совсем не знаем детских. Таштыкские погребальные маски, вероятно, тоже отражают определённые различия в социальном положении погребённых. «Это не может быть отражением каких-либо половозрастных различий, ибо «найдены маски не только мужские и женские, но и детские. Очевидно, что в различиях погребального обряда находят своё отражение действительные различия в общественном положении отдельных лиц и целых общественных групп» (Кызласов, 1960, с. 150).
3. По мнению исследователей, в жизни человека героического периода громадное место занимал ритуал. «Главным в таком ритуале было определение центра мира... Центр мира совпадал с центром ряда вписанных друг в друга объектов — космоса, земли, храма и т.д. К числу сакральных объектов центра мира относились мировое дерево и мировая гора» (Чурилова, 1989, с.71). Древнетюркские изваяния (и не только древнетюркские), видимо, символизировали мировое древо. Вкупе с оградками и балбалами они составляли модель мира, где изваяние занимало место, ближайшее к сакральному центру (Ермоленко, 1991, с. 19). Таким образом, вероятно, умерший воин на земле, в ритуальном действе занимал то место, которое он должен был получить, по мнению сородичей, в мире мёртвых.
Ничего подобного мы не видим в символике таштыкских погребальных масок.
4. Л.Р. Кызласов в своё время предположил, что погребальные маски из грунтовых могил выполняли ещё одну функцию — защиты живых от мира мёртвых (Кызласов, 1960, с. 148) Возможно, что опосредованно эту роль сохранили и более поздние варианты таштыкских масок. Для нас важно выяснить имели ли эту функцию изваяний? Судя по тому, что многие изваяния повреждены специально, можно предположить, что этим действием либо пытались нанести вред умершему (если действовали враги), либо обособить мир живых от мира мёртвых (если это была часть похоронного ритуала). И в том, и в другом случае граница между живыми и мёртвыми устанавливается не сооружением статуи, а её сакральным уничтожением. «Каждая сакральная вещь должна быть на своём месте» эти слова первобытного мудреца (Леви-Строс, 1994, с. 121) выражают сущность отношения магического мировоззрения к ритуальным действиям и вещам. Если два сакральных феномена генетически связаны между собой, то они, вероятно, должны иметь ряд близких функций в ритуальном действе. Между таштыкскими манекенами и древнетюркскими изваяниями такой близости, по нашему мнению, не прослеживается. Исходя из всего вышесказанного, можно сделать вывод, что сакральный статус древнетюркских каменных изваяний и таштыкских погребальных масок различен, несмотря на кажущуюся близость.
(93/94)
Подводя итоги, необходимо отметить, что происхождение традиции сооружения древнетюркских изваяний из обряда изготовления таштыкских погребальных масок весьма спорно. Использование манекенов в обрядах древних тюрков времён I каганата и уйгуров, как это предполагает, основываясь на китайских хрониках, Д.Г. Савинов (Савинов, 1992, с. 41-43) конечно возможно (хотя археологически пока этот факт ничем не подтверждён). Но, судя по всему, эти манекены к изваяниям не имели никакого отношения и несли совсем другую смысловую нагрузку. Изваяние должно было увековечить земную славу своего человеческого двойника, манекен — лишь заменить его на короткое время.
Литература. ^
4. Ермоленко Л.Н. Средневековые каменные антропоморфные изваяния казахских степей. Автореф дисс... канд. ист. наук. Кемерово, 1991.
9. Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1994.
14. Чурилова Л.Н. К вопросу о семантике каменных изваяний евразийских степей // Скифо-сибирский мир (социальная структура и общественные отношения). Кемерово, 1989.
|