Я.А. Шер

Каменные изваяния Семиречья.

// М.-Л.: 1966. 140 с.

Глава 3. Хронология.

При определении большинства рассматриваемых здесь каменных изваяний исходным считается их принадлежность древним тюркам, установленная уже давно по данным исторических источников, подтверждённых и археологическими исследованиями (Бартольд, 1897; Веселовский, 1915; Евтюхова, 1952; Грач, 1961; Jisl, 1960, и др.). Это положение позволяет подходить к изучаемой серии памятников с достаточно ограниченными хронологическими рамками, которые определяются периодом массового проникновения и активной деятельности древних тюрок на территории Семиречья, т.е. временем до того, как процесс этнической и культурной ассимиляции снивелировал своеобразие их культуры. Из этого, однако, вовсе не следует, что время распространения изваяний и Семиречье и на Тянь-Шане можно связать с временем первого появления здесь тюркоязычного населения. О первых переселениях собственно тюрок на рассматриваемую территорию существует специальная литература, в мнениях различных авторов нет единства, и разрешение этой проблемы — дело будущего. Понятие «культура древних тюрок» употребляется нами не в этническом, а чисто в археологическом смысле: имеется в виду комплекс памятников, которые носят вполне определённые черты: оградки, изваяния, балбалы, погребения с конём, сопровождаемые своеобразным инвентарём в виде поясных наборов, стремян, стрел и т.п. В результате многолетних археологических исследований установлено, что эта культура появляется в Семиречье и на Тянь-Шане не ранее VI в. (Бернштам, 1941, 1943, 1949, 1952; Кибиров, 1957; Зяблин, 1959; Кызласов, 1959; Агеева и Максимова, 1959; Кадырбаев, 1959; Шер, 1961, 1963б). Причём до этого времени на рассматриваемой территории неизвестны памятники, которые можно было бы генетически связать с культурой древних тюрок Центральной Азии. Резкое изменение облика погребальных комплексов и появление оградок с балба-

(38/39)

лами и каменными изваяниями в VI в. объясняются массовым проникновением в Семиречье и Тянь-Шань больших групп тюркских племён, связанным с созданием Первого Тюркского каганата, который затем раскололся на Восточный и Западный каганаты. Эти данные археологических исследований подтверждаются свидетельствами письменных источников. Так, в «Суйшу» под 600 г. упоминается тюркский Чуло-хан, который «...не имел постоянного местопребывания, а более жил в прежней Усуньской земле» (Бичурин, 1950, стр. 279). [15] Сюан-Цзян, проезжая в 630 г. по Чуйской долине, отметил, что эти места находятся уже издавна во власти тюрок (Julien, 1857, стр. 9). Составленное на основе древних источников «Землеописание Китайской империи» также свидетельствует о том, что Cемиречье и Тянь-Шань во второй половине VI в. уже были под властью тюрок (Бичурин, 1960, стр. 542, 546). В 565 г. Чач был захвачен каганом Истеми (Артамонов, 1962, стр. 134). Таким образом, установление нижней даты древнетюркских изваяний Тянь-Шаня и Семиречья — VI в. — вряд ли может быть поставлено под сомнение.

Для выяснения верхней даты приходится, к сожалению, пользоваться только косвенными данными. В X в. всё шире распространяющийся ислам укрепляется и в Семиречье (История Киргизии, 1956, стр. 132). При новой религии ещё продолжают бытовать изображения людей и животных (Дьяконов, 1947), но культовые живопись и скульптура почти сразу прекращают свое существование (Якубовский и Большаков, 1959, стр. 447). В этой связи представляется уместным напомнить, что многие из описанных выше статуй носят следы насильственного разрушения, причём это зачастую не просто уничтожение статуи или результат её вторичного использования, а именно умышленная порча изображения путём сколов передней, лицевой части фигуры. Эти сколы во многих случаях сильно патинизированы, что свидетельствует об их древности. Возможно, здесь находит своё отражение борьба с «идолопоклонством» при проникновении ислама в кочевническую среду. Эти факты, а также и то, что в конце X в. Семиречье и Тянь-Шань составили первоначальное ядро государства Караханидов — ревностных сторонников ортодоксального ислама, позволяют предполагать, что на протяжении последующего столетия обычай установки каменных изваяний, носящий явно культовый характер, должен был постепенно исчезнуть. Следовательно, общая продолжительность бытования в Семиречье и на Тянь-Шане древнетюркских «каменных баб» может быть ограничена в рамках VI-XI вв.. если расширить эти рамки для северных, степных

(39/40)

районов, где распространение ислама было не так интенсивно до XII в.

Для более детального датирования древнетюркских каменных изваяний разработан метод сопоставления предметов, изображенных на них, с реальными вещами, обнаруженными при раскопках или другим образом. Впервые им воспользовался А.А. Спицын (1898). Широко применяется такая методика авторами специальных работ о каменных изваяниях (Евтюхова, 1952; Кызласов, 1960, 1964a; Грач, 1961). Степень её совершенства и точности весьма относительна, поскольку время самих предметов далеко не всегда определяется надёжно. Иногда продолжительность бытования отдельных форм вещей, например круглодонных чаш, превосходит по продолжительности период, в течение которого существовал обряд установки самих изваяний. К сожалению, никаким иным, более совершенным методом археология в данный момент не располагает.

Предметы, изображенные на статуях и имеющие значение для датировки, или, как их часто называют, реалии, можно сгруппировать следующим образом: оружие, украшения, сосуды.

Изваяния I типа. [16]   ^

Оружие. На изваяниях наблюдаются изображения мечей, сабель и кинжалов. Необходимо изложить критерии, которые позволили отделить изображения мечей от изображений сабель. Специальные исследования по истории раннесредневекового оружия убедительно показывают, что искривлённая сабля появилась в кочевнической среде не ранее начала VII в., одновременно со стременами, и сыграла значительную роль в дальнейшем совершенствовании конного строя и тактики (Корзухина, 1950; Мерперт, 1955). До этого времени главным оружием всадника был меч. Для нас в данном случае большое значение имеет тот факт, что сабля вообще неизвестна ранее VII в., что позволяет нам внутри большой группы изваяний с оружием выделить относительно ранние фигуры — с изображениями мечей и более поздние — с саблями. Схематичность и условность многих изображений заставляют в ряде случаев быть весьма осторожным с заключениями. Общепринятые признаки — изгиб клинка, некоторый угол оси клинка по отношению к оси рукояти — далеко не всегда могут быть прослежены со всей очевидностью; такие же признаки, как однолезвийность, вообще не могут быть установлены. Это заставляет нас искать другие критерии при определении типа оружия. Таковыми можно считать форму и размер рукояти, некоторые особенности перекрестия, ширину клинка. Наблюдения над средневековым оружием по коллекциям Государственного

(40/41)

Эрмитажа показывают, что рукоять сабли всегда значительно короче, чем рукоять меча, так как сабля берётся одной рукой и рубить ею удобно только при условии, если рука очень плотно охватывает рукоять. Поэтому длина рукояти сабли всегда не превышает средней ширины ладони и очень часто имеет ребристую насечку для удобства держать саблю в руке. Что касается меча, то он в бою часто брался двумя руками и поэтому его рукоять должна быть в связи с этим значительно длиннее. Клинок сабли всегда уже, чем клинок меча. Навершие рукояти у сабли часто имеет выступ в сторону острого края лезвия, в то время как у меча навершие выступает в обе стороны равномерно. Существенные отличия имеются и в способе ношения меча и сабли. Меч носился в ножнах на перевязи и висел под близким к прямому углом к поясу. Об этом свидетельствуют не только наблюдения над средневековым оружием, но и раннесредневековые изображения всадников и пеших воинов с мечами, относящиеся к IV-VI вв., по предметам так называемой сасанидской торевтики (Смирнов, 1909, рис. 52, 56-58, 60, 308; Орбели и Тревер, 1935. рис. 8, 9, 11, 15; SPA, 1938, IX, рис. 213, 229б, 230а) и по другим памятникам изобразительного искусства раннего средневековья, например на рельефах Так-и-Бустана (SPA, 1938, табл. 163).

Способ ношения сабли резко отличается от способа ношения меча. Это, конечно, объясняется в первую очередь иным назначением сабли и вызвано потребностью быстро и удобно выхватывать саблю из ножен и в максимально короткий срок изготовиться для нанесения рубящего удара. В связи с этим сабля носилась под значительным углом к поясу, часто почти параллельно ему. Это хороню видно, например, на блюде с «согдийским всадником» (Смирнов, 1909, стр. 61; Орбели и Тревер, 1935, рис. 1).

Исходя из вышеперечисленных критериев, представляется возможным выделить три [17] изваяния с явными изображениями мечей, отнести их к раннему периоду древнетюркской скульптуры и датировать VI в. [18] Изображения других предметов на этих фигурах не противоречат такой датировке. Так, например, кубок изваяния № 43 находит себе аналогии в росписях Балалык-тепе, относящихся к VI в. (Альбаум, 1960, стр. 179). Серьги с шаровидными подвесками известны в VI в. и позднее в могильнике Кудыргэ (Руденко и Глухов, 1927, стр. 41), а также в ранних аварских погребениях Венгрии (Laszlo, 1955, табл. II).

Сабли и кинжалы наблюдаются на изваяниях №№ 1, 2, 4, 5, 6-13, 15-27, 29-60. Рассмотрим сначала изваяния №№ 9, 17 и 35. Большое значение для их датировки имеют формы рукоятей сабель, которые на них изображены. Особенно интересны

(41/42)

навершия в виде слегка сплюснутой овальной петли. Сабли с такими рукоятями в кочевнических древностях евразийских степей встречаются довольно редко. На территории нашей страны такая сабля известна в единственном числе среди вещей Перещепинского клада (MAP, 34, 1914). Правда, петлевидное навершие здесь обломано, но его легко реконструировать по металлической обкладке, в которую оно было вправлено. В значительном количестве сабли с такими рукоятями встречаются в аварских курганах на территории Венгрии. Для некоторых из этих могильников такая форма оружия может быть признана типичной. Время перещепинской сабли и упомянутых аварских могил определено с достаточной убедительностью, это VII в. Несомненная аналогия и форме рукоятей сабель позволяет датировать наши изваяния временем не позднее VII в., ибо вряд ли в Восточном Казахстане они могли появиться позднее, чем в степях Придунавья.

Такое совпадение в форме наверший заставляет нас более внимательно отнестись к другим изваяниям, на которых изображены сабли и кинжалы с навершиями в виде петли. Правда, здесь они не настолько явно выражены, как это было на фигурах, рассмотренных выше. Однако в инвентаре кочевнических погребений неизвестны другие формы оружия с петлевидными навершиями, что позволяет, хотя и с меньшей долей очевидности, отнести все изваяния с изображениями такого вида оружия к VII в. Датировка других предметов, изображённых на перечисленных выше фигурах, не противоречит этому. Изображения сабель, кроме рассмотренных выше, не выходят за пределы форм, известных нам по археологическим исследованиям, а также по изображениям оружия на аналогичных изваяниях Южной Сибири и Монголии (Евтюхова, 1952; Кызласов, 1960; Грач, 1961). Вряд ли есть необходимость подробно на этом останавливаться, поскольку аналогичный анализ для изваяний Южной Сибири и Монголии уже проделан в указанных выше работах Л.А. Евтюховой, Л.Р. Кызласова и А.Д. Грача. Всё, что касается датировки сабель, вполне может быть распространено и на изваяния Тянь-Шаня и Семиречья.

Сосуды. Кубки на ножке изображены на изваяниях №№ 1-3, 5, 7-9, 13, 16-20, 23, 26, 29, 30, 34, 37, 38, 40, 41, 43, 48, 50, 53, 61, 72, 74 и др. Их форма неодинакова, однако всё это разные варианты широко распространённой формы кубка, восходящей, по мнению некоторых авторов, к «традиционным персидским прототипам» (Gyllensvärd, 1958, стр. 65). Часто такие кубки обнаруживаются в комплексах, датируемых VI-VII вв. (MAP, 34, 1914, табл. 12, 23; Тревер, 1947, стр. 130; Laszlo, 1955, табл. I). Нельзя также не обратить внимания на многочисленные изображения таких кубков в настенной живописи раннего средневековья, относящейся также к рассматриваемому времени (Альбаум, 1961, стр. 179). Вероятно, не только

(42/43)

Иран, но и Средняя Азия могла быть поставщиком такой посуды. Вместе с тем некоторые кубки, очевидно, изготовляли на месте, копируя привозные образцы.

Хотя никто из исследователей не пишет об этом прямо, везде подразумевается, что на каменных изваяниях изображаются металлические кубки. Вряд ли в культовых пиршествах употреблялась глиняная посуда, не имевшая особом ценности. В неоднократно цитировавшихся выше работах Л.А. Евтюховой и А.Д. Грача изображения сосудов на каменных изваяниях уже были объектом специального исследования. Они были подвергнуты классификации, которую вряд ли можно назвать хронологической, однако в то же время предложить что-либо более эффективное сейчас трудно. Дело в том, что большинство кубков и сосудов, берущихся в качестве аналогии, происходит из случайных находок и, конечно, не может служить основой для более или менее чёткой хронологической шкалы. Датировка групп сосудов, предложенная Л.А. Евтюховой и использованная А.Д. Грачом, соответствует современному состоянию наших знаний в может быть вполне принята, правда с некоторыми уточнениями и дополнениями, которые уже относятся к изваяниям Тянь-Шаня и Семиречья.

Обращают на себя внимание различия в преобладающих формах сосудов между изваяниями Южной Сибири и Монголии, с одной стороны, и изваяниями Тянь-Шаня и Семиречья — с другой. Рассмотрим отношение количества изваяний с изображением кубков на ножке к общему числу изваяний с сосудами вообще.

Нетрудно доказать, что эти различия очень значимы (Урбах, 1963, стр. 264) и что в дальнейшем в Южной Сибири, например, на каждые вновь обнаруженные 100 изваяний с изображениями сосудов будет приходиться не более 13 изваяний с кубками на ножке; в то же время в Семиречье на каждые 100 новых изваяний с сосудами будет приходиться не менее 39 с кубками на ножках. [19] Если вспомнить, что эти формы сосудов ведут своё происхожде-

(43/44)

нив из Персии (Gyllenevärd, 1958) и, вероятно, из Согда, то становится ясно, что преобладание на семиреченских изваяниях кубков на ножке — результат тесной связи с осёдло-земледельческим населением Средней Азии.

Кубки «уйбатско-копёнского» типа [20] встречаются на очень многих изваяниях из Южной Сибири (Евтюхова, 1952; Грач, 1961) и на некоторых статуях из Семиречья (см., например, №№ 11, 21, 32, 33). Датировка металлических и керамических сосудов подобной формы довольно определённа — VII-VIII вв. (Мелиоранский, 1902, стр. 17-22; Евтюхова, 1948, стр. 40-52; Кызласов, 1959а, стр. 212; Распопова, 1960, стр. 144-147).

Украшения. Серьги (№№ 3, 8, 9, 15, 17-19, 21, 23, 23, 28, 29, 32, 35, 39, 40, 44, 50, 53, 72, 73 и др.) воспроизводит широко известную форму серёг с шаро- или каплевидными подвесками и датируются VI-VIII вв.

Таким образом, если отдельные группы вещей не дают чёткой датировки, то весь комплекс предметов, показанных на рассмотренных изваяниях I типа, особенно изображения наверший сабель и кубков, позволяет выделить некоторые фигуры VII в. из всей совокупности изваяний, датируемых более широко — VI-VIII вв. К этому времени может быть отнесено наибольшее количество статуй четырёх первых иконографических групп (рис. 15).

Изваяния II типа.   ^

Изваяния II типа значительно труднее распределить хронологически, чем предыдущие, прежде всего потому, что, за исключением невыразительных сосудов, здесь почти не изображены датирующие предметы. Поэтому и обоснование датировки изваяний II типа соответственно слабее. Интуитивно чувствуются хронологические различия, но доказать их каким-то объективным образом почти невозможно. Высказанные здесь больше в форме догадок, чем научных рассуждений, соображения станут несколько яснее и убедительнее при чтении главы 4, раздела, который касается семантики изваяний II типа.

Изваяния II типа, вероятно, появились значительно раньше древнетюркских, какое-то время сосуществовали с ними, а затем пережили их и получили дальнейшее развитие в монументальной скульптуре кочевников Поволжья и южнорусских степей (рис. 15).

Древний, дотюркский период в скульптуре этого типа выделить пока не удаётся, хотя в его наличии можно не сомневаться.

Некоторые изваяния II типа имеют детали, свидетельствующие об их синхронности древнетюркским статуям. Это прежде всего отдельные изображения сосудов №№ 139, 140, 144,

(44/45)

Рис. 15. Схема хронологии каменных изваяний Семиречья.

(Открыть Рис. 15 в новом окне)

(45/46)

145. [21] Затем наблюдается ряд стилистических аналогий. Например, стилизованное изображение бровей заметно на изваяниях №№ 136-138, 143, 144, и др. Исследования подобных по иконографии южносибирских изваяний с более выразительными деталями позволяют датировать перечисленные выше фигуры VIII-IX вв. (Кызласов, 1960, стр. 153; Грач, 1961, стр. 67). Одна из таких фигур имеет на спине надпись (Евтюхова, 1952, стр. 95, рис. 42). В связи с пересмотром датировки памятников енисейской письменности эта надпись и само изваяние отнесены ко второй половине IX в. (Кызласов, 1960в). Правда, нельзя считать доказанным, что надпись одновременна статуе, но и оспаривать датировку Л.Р. Кызласова пока нет оснований.

Особый интерес представляет группа изваяний, обнаруженных у памятника, связываемого народной легендой с эпическими героями Козы-Корпеш и Баян-Слу (Абрамов, 1858, 1858а; Баранов, 1899; Кастанье, 1910). Головные уборы изваяний, стилистические особенности, детали одежды и, наконец, общий изобразительный канон не оставляют никаких сомнений в непосредственной близости их к южнорусским «каменным бабам» не только по стилю, но и по времени. Что же касается сооружения, с которым они связаны, то сооружение подобной формы известно в Восточной Монголии и датируется X-XII вв. (Jisl, 1960, стр. 21. рис. 16; Вяткина, 1959). Показательно, что и статуи у памятника Козы-Корпеш постигла участь многих других. Ещё в первой половине прошлого века они находились внутри упомянутого сооружения (Левшин, 1832, стр. 205). Впоследствии их вытащили отсюда и разбили.

В заключение следует отметить, что датировка каменных изваяний на основе довольно устаревшей методики не может претендовать на точность и безошибочность. Вместе с тем эта методика апробирована в других подобных работах и даёт некоторое представление о хронологии рассматриваемых памятников. Нужно надеяться, что она будет исправлена в будущем с помощью каких-то более совершенных методов.

[15] Перевод этого текста, сделанный Э. Шаванном, не расходится с переводом Н.Я. Бичурина (Chavannes, 1904, стр. 14). Локализация «Усуньской земли» на Тянь-Шане сомнений не вызывает.

[16] См. классификацию в предыдущей главе.

[17] №№ 38, 43, 51 (см. приложение I).

[18] К этому же времени, очевидно, относится одно из изваяний Тувы, опубликованное Л.Р.Кызласовым в Вестнике МГУ, № 1, 1960, стр. 65.

[19] Расчёт сделан на основе правил сравнения двух вероятностей (Ван дер Варден, 1960, стр. 54-58).

[20] Условное название кубков с петлевидной ручкой, аналогичных найденным в Уйбатском и Копёнском чаатасах.

[21] Отметим, что в Южной Сибири значительно больше статуй II типа с изображениями явно древнетюркских сосудов (Евтюхова, 1952, №№ 19, 36. 37, 40, 42, 43, 44, 50, 52, 56, 62 и др.).

наверх