А.Д. Столяр
Кафедра археологии.
Представляющий столичную науку России Петербургский университет стал одним из центров развития отечественной археологии уже во второй половине XIX в. и продолжил эту традицию в начале XX в. Её прочную основу составили работавшие в разных областях археологии выдающиеся учёные — А.А. Иностранцев, Ф.К. Волков, П.П. Ефименко, Н.Я. Марр, Н.И. Веселовский. Особо же следует выделить многолетнюю научно-педагогическую деятельность на историко-филологическом факультете университета в начале XX в. профессоров, создавших свои научные школы: А.А. Спицына, и исключительно широких интересах которого первое место занимали славянские древности, Б.Ф. Фармаковского, положившего начало планомерным, строго научным исследованиям античных городов Северного Причерноморья — прежде всего Ольвии.
После Великой Октябрьской революции принципиально новое отношение к археологии как мировоззренчески значимой дисциплине проявилось сначала в том, что после организации факультетов общественных наук (ФОН) в Московском и Петроградском университетах (1918 г.) впервые преподавание археологии в 1922 г. было введено в состав обязательных университетских курсов. Несколько позднее начальным, но очень ценным опытом университетской подготовки кадров для советской археологии явилась деятельность факультета языка и материальной культуры в ЛГУ (1926-1930 гг.). Здесь на широкой плановой основе было поставлено преподавание различных разделов археологии основными историко-археологическими силами Ленинграда (академик Н.Я. Марр, профессора А.А. Спицын, О.Ф. Вальдгауэр, Б.Л. Богаевский, П.П. Ефименко, И.И. Мещанинов, И.А. Орбели и др.).
(104/105)
Окончательное становление всей системы археологического образования в ЛГУ связано с воссозданием в 1934 г. в его структуре исторического факультета. Первые два учебные года лекции по истории доклассового общества читались одним из видных деятелей ГАИМКа, старым большевиком С.Н. Быковским, занимавшимся общими проблемами археологии и древнерусской тематикой.
В 1936 г. на историческом факультете была образована кафедра истории доклассового общества, которую в 1938 г. сменило первое в нашей стране археологическое отделение, осуществлявшее специализацию по основным разделам археологии СССР. Постоянной базой полевой археологической практики служил район Старой Ладоги, исключительно богатый первоклассными памятниками раннего средневековья. [1]
Сущностью всей деятельности кафедры археологии является проходящая через всю её историю научная активность преподавательского состава и его постоянный исследовательский поиск в сфере наиболее важных теоретических и конкретно-исторических проблем археологии. Эта традиция неразрывной связи всех форм преподавания с научным анализом предмета, проблемной постановки общих задач в их развитии и передачи студентам личного исследовательского опыта, вдохновляющего их на первые собственные шаги в науке и обеспечивающего активность идейного «наследования», была заложена заведовавшими кафедрой профессорами Владиславом Иосифовичем Равдоникасом (с 1936 по 1948 г. ) и Михаилом Илларионовичем Артамоновым (с 1949 по 1972 г.).
Равдоникас и Артамонов — воспитанники университета, которым путь в науку открыла революция. В эти годы они мужали, с энтузиазмом встретив победу Советской власти и самоотверженно участвуя в переломных в жизни страны событиях.
В.И. Равдоникас (1894-1976) поступил в университет в 1918 г., по вскоре вынужден был прервать учёбу. Командиром Красной Армии на Петроградском фронте он участвовал в боях с Юденичем и белофиннами, затем отдал много сил начавшемуся культурному строительству в Тихвинском уезде. Был делегатом Череповецкого округа на IX Всероссийском съезде Советов (1921 г.). Университет закончил в 1923 г., а свою преподавательскую деятельность в ЛГУ начал старшим ассистентом в 1929 г. В 1946 г. был избран членом-корреспондентом АН СССР и действительным членом Норвежской Академии наук.
(105/106)
М.А. Артамонов (1898-1972) поступил в университет в 1921 г. и в 1924 г. окончил отделение археологии и истории искусств факультета общественных наук. Работу в университете начал в 1925 г. младшим ассистентом археологического кабинета, с 1926-1927 гг. вёл семинарские занятия. На Учёном совете истфака ЛГУ 25 июня 1941 г. защитил докторскую диссертацию «Скифы. Очерки по истории Северного Причерноморья». Был проректором ЛГУ (1948-1951 гг.), в течение года исполнял обязанности ректора. В 1960 г. был избран действительным членом Польской Академии наук.
В.И. Равдоникас и М.И. Артамонов представляли собой очень разные по характеру, складу и кругу интересов яркие личности. Но их общими знаменателями были творческое начало и исследовательский темперамент, теоретическая одарённость и способность к глубокому историческому синтезу источников, научная смелость, сочетавшаяся с чувством большой ответственности, широчайший и непрерывно растущий кругозор. В результате В.И. Равдоникас и М.И. Артамонов, как бы дополняя друг друга, своим примером служения науке определили значительный диапазон научной работы кафедры и её постоянное развитие, проблемную нацеленность на особо актуальную тематику, всю атмосферу многолетней научно-педагогической активности.
Деятельность этих выдающихся основоположников и классиков советской археологии не ограничивалась рамками университетской кафедры. Многие годы ими осуществлялась ведущая исследовательская и научно-организационная работа в центральных археологических учреждениях страны — ГАИМКе (с 1937 г. — ИИМК АН СССР, с 1959 г. — Институт археологии АН СССР), Государственном Эрмитаже, МАЭ АН СССР; они же были инициаторами учреждения и осуществления таких основных серийных изданий, как журнал «Советская археология», «Краткие сообщения ИИМК АН СССР» (с 1960 г. — «Краткие сообщения ИА АН СССР»), «Материалы и исследования по археологии СССР». Мы же остановимся в основном на научном наследии Равдоникаса и Артамонова, которое непосредственно связано с руководством кафедрой археологии и работой на ней.
* * *
Когда В.И. Равдоникас возглавил кафедру, вскоре преобразованную в археологическое отделение, он уже был ведущим теоретиком советской археологии, исключительно много сделавшим для утверждения методологии исторического материализма в изучении материальных памятников прошлого. При этом общие работы Равдоникаса отражали и те социологизаторские
(106/107)
установки, которые господствовали на начальной ступени развития советской исторической науки.
Существенной предпосылкой преодоления схематизации исторического процесса и творческого принятия постановления партии 1934 г. В.И. Равдоникасом явилось то, что одновременно с разработкой общих вопросов он изначально сочетал конкретно-археологическое исследование средневековых древностей северо-западной Европы. Этим открылась его археологическая биография в 1914-1915 гг., когда под благотворным влиянием А.А. Спицына он провёл по поручению Новгородского общества любителей древности первые самостоятельные раскопки курганов в верховьях р. Сяси. Далёкому прошлому родных мест была посвящена и его первая книга «Доисторическое прошлое Тихвинского края» (Тихвин, 1924).
С конца 20-х годов В.И. Равдоникас выполняет детальный анализ курганной культуры Приладожья (IX-XII вв.), представляющей ценнейший источниковедческий фонд, на широком историческом фоне. Эти работы, опиравшиеся на марксистско-ленинскую методологию («комплексный метод» В.И. Равдоникаса), позволили ему подойти к одному из первых фундаментальных обобщений в области славяно-русской археологии, до сих пор в принципиальных положениях сохраняющему своё значение (социальная реконструкция, раскрывающая переходный к феодализму характер эпохи во всей сложности и динамике общественных и этнических взаимоотношений; установление местного в своей основе характера приладожской курганной культуры и марксистское освещение «норманнской проблемы», рассматриваемой в неразрывной связи с ходом базисного общерусского исторического процесса).
На первые годы руководства кафедрой В.И. Равдоникасом приходится «углубление» его интересов в историческом изучении древнего Севера, отвечающее общей логике историзма. При
его исключительно уважительном отношении к археологическим памятникам как решающей основе подобного исследования им прежде всего ставится задача коренного пополнения материалов по каменному веку Карелии. Вскоре полевые работы в этом регионе под руководством В.И. Равдоникаса приводят к двум особо значительным открытиям советской археологии предвоенной поры, которые до сих пор сохраняют уникальную ценность. Археология СССР обогащается такими первоклассными, поистине хрестоматийными памятниками лесного неолита, как грандиозный Оленеостровский могильник (раскопки 1936-1938 гг. при участии большой группы студентов кафедры) и получивших мировую известность комплексы петроглифов Онежского озера (работы 1935 г.) и Белого моря (работы 1936 г.).
Наскальные художественные ансамбли древней Карелии, по существу «открытые» для истории двухтомным изданием В.И.
(107/108)
Равдоникаса, [2] до сих пор остаются эталоном публикаций такого рода, явились той лабораторией, где особенно впечатляюще раскрылся его талант глубокого и тонкого восприятия памятников духовной культуры «седой старины» как специфических археологических источников. Сейчас в этой трудной области, всё более активно разрабатываемой учёными, по-прежнему многое остаётся дискуссионным, а ряд гипотез В.И. Равдоникаса подвергается обоснованной корректировке. Но опыт науки убедительно подтверждает верность его основного методологического тезиса. Равдоникас отрицал наивно-рационалистическое (иначе, вульгарно-материалистическое и модернизаторское по духу) истолкование неповторимого художественно-мировоззренческого сокровища прошлого как механически зеркального воспроизведения сцен самой жизни в полном отрыве от проблем развития сознания и его особого состояния на данной ступени исторического прогресса. По В.И. Равдоникасу, петроглифы — не «снимки с натуры», они отражали действительность не копируя её прямолинейно, а сложно опосредованно, преломленно сознанием, запечатлев в символической форме то фантастическое объяснение действительности, её важнейших социальных факторов и противостоящих сил природы, которое явилось закономерным результатом мышления десятков поколений людей неолита. Эта установка В.И. Равдоникаса на оценку древнего творчества как производного от исторической эволюции сознания («палеонтологии мышления»), в конечном счёте определяемого условиями бытия, справедлива по отношению ко всему первобытному искусству в целом. Немалую ценность также сохраняет источниковедческая методика изучения петроглифов В.И. Равдоникасом.
В конце 30-х годов В.И. Равдоникас вновь возвращается к проблемам становления феодализма и древнерусской государственности в северном регионе и продолжает эти работы после завершения Великой Отечественной войны. Теперь изучение этой темы, ранее проводимое им на материалах погребальных памятников Приладожья, осуществляется в новом аспекте, как бы на следующем витке спирали познания. Ведущей оказывается тема возникновения города как фокуса социально-экономических процессов на рубеже классового общества. В связи с этим вновь возникает необходимость существенного укрепления всей источниковедческой базы проблемы. В таком плане совершенно очевидно было особое значение уникального комплекса памятников Старой Ладоги. Под руководством В.И. Равдоникаса осуществляется изучение и в дальнейшем публикация материалов проведённых здесь дореволюционных работ (Н.И. Репникова и
(108/109)
др.), [3] а, главное, силами кафедры археологии ЛГУ проводятся многолетние (1938-1940, 1945, 1947-1950) масштабные раскопки так называемого Земляного городища (всего вскрыто около 2000 кв.м культурного слоя мощностью до 4 м с многоярусными остатками деревянных построек), содержащего самые ранние средневековые слои в лесной зоне Руси. Эти работы ознаменовали собой важный этап в развитии всей славяно-русской археологии. Одним из существенных их итогов явилась воссозданная в обобщающих исследованиях Равдоникаса конкретная модель преобразования торгово-ремесленного посёлка в древнерусский город в конце IX — начале X в. («горизонт Д»). [4]
В.И. Равдоникас был исключительно самобытной личностью, обладающей особым обаянием. При внешней суровости и недоступности, беспощадной меткости слова, буквально мефистофельском сарказме он в глубине своей был человеком безграничной доброты, которую тщательно скрывал.
Вся напряженная, поразительно интенсивная научная деятельность В.И. Равдоникаса, в которой сплетались, обогащая друг друга, три фундаментальные темы, оказывала очень сильное влияние на весь состав кафедры и её студенческий коллектив. Особая роль здесь принадлежала как постоянному участию студентов в руководимых им экспедициях, так и его впечатляющим лекциям в Актовом зале ЛГУ и в аудиториях истфака, до сих пор живущим в памяти слушателей 30-40-х годов. Некоторое представление о них даёт издание первой части курса его лекций, [5] которое до сих пор сохраняет известное значение образца именно университетского пособия, несмотря на все теоретическое и фактологическое обогащение археологии за прошедшие десятилетия. Этот оригинальный, далёкий от компилятивности труд, тогда естественно опиравшийся на историко-социологическую схему Л. Моргана, в действительности охватывает предмет двух ныне раздельно читающихся дисциплин «Истории первобытного общества» и «Основ археологии», практически обычно заменяемых рассказом об археологии СССР. Отличительными чертами курса были глубокое, истори-
(109/110)
ко-материалистическое изложение теоретических разделов и мировоззренчески определяющих тем, общая региональная и методическая широта, отводимая археологическим источникам ведущая роль, сочетающаяся с их «осязаемой», документально-изобразительной характеристикой, показом возможностей и приёмов исторической интерпретации раскопанных объектов, включающей читателя, можно сказать, в сам процесс их осмысления.
Научная сущность и теоретическая ценность этого курса, явившегося результатом исследовательской проработки огромного, накопленного к тому времени материала, очень рельефно демонстрируется уже тем, что его основная теоретическая установка прочно вошла в самый фундамент нашей науки. Это — проходящий через всю работу, обстоятельно аргументированный взгляд на «археологию как науку, задачей которой является изучение вещественных памятников в качестве исторических источников». [6] Такое определение археологии в качестве исторической науки, [7] а её памятников как исторических источников, [8] дешифрируемых комплексными методиками анализа, [9] получило широкое признание и «утвердило советскую археологию как историческую науку». [10]
В том же, «равдоникасовском», ключе очень ценный опыт общего исторического освещения эпохи древнего камня был выполнен П.И. Борисковским, который более 40 лет принимал самое активное участие в работе кафедры, осуществляя всё руководство специализацией по палеолиту. Из его лекционных курсов по «Истории первобытного общества» и «Археологии палеолита» выросли получившие широкое признание, доступные по форме и богатые научным содержанием аналитические очерки, три последовательных издания, [11] которые предельно зримо передают интенсивное развитие современного палеолитоведения, его новые проблемы, открытия и перспективы.
Известное отражение педагогические принципы В.И. Равдоникаса получили и в учебных пособиях по истории первобытного общества Т.Д. Белановской. [12]
(110/111)
* * *
Первым увлечением М.И. Артамонова, сына тверского крестьянина, была живопись, которой он начал заниматься ещё в 1915 г., совмещая это с нелёгкой службой и завершением общего образования. Окончательный выбор в пользу археологии между Высшими художественными мастерскими (бывшей Академией художеств) и университетом был сделан в 1922-1923 гг. Но ранее пройденный этап затем сказывался на протяжении всей жизни Артамонова в его постоянном, самом живом интересе к памятникам древнего искусства, которые им анализировались на профессиональном уровне.
Учителями М.И. Артамонова в археологии были А.А. Спицын, А.А. Миллер и Н.П. Сычёв. Уже первые его труды отличал динамизм, который был свойствен ему в целом и позволял при обращении к новой, обычно малоизвестной области быстро осваивать предмет во всех его тонкостях на высоком уровне историко-критического анализа, давать объективную оценку достоверности борющихся гипотез, строго ставить проблему в виде научной задачи и под этим углом зрения целенаправленно осуществлять полевые исследования (всего им проведено более 30 археологических экспедиций). Весь цикл таких изысканий завершался фундаментальными обобщениями этапного в истории науки характера, подводящими итоги достигнутого всей данной областью знания, поднимающими ранее невидимые существенные вопросы и открывающими новые пути и горизонты в познании отечественного прошлого.
Первое же участие начинающего студента в Верхне-Волжской этнологической экспедиции 1922 г. своим результатом имело большую исследовательскую статью (опубликована в 1926 г.) о так хорошо знакомом ему архаичном домостроительстве родного Краснохолмского района. Вся последующая деятельность М.И. Артамонова развивалась бурно, охватывая всё новые регионы, представляя науке до этого едва различимые этнокультурные пласты и масштабные исторические процессы. Она непрерывно обогащалась новыми направлениями и аспектами исследования, росла «вширь и вглубь» при том, что основным полигоном раскопок для него был Юг европейской части СССР.
Основные вехи научной биографии М.И. Артамонова можно представить следующим образом.
Занятия в аспирантуре древнерусской живописью Новгорода на общем фоне материальной культуры русского средневековья. Тогда же (с 1927 г.) первая экспедиция на Юг, обследовавшая главным образом средневековые памятники Нижнего Дона и Северного Кавказа. Эти работы поставили почти после столетнего перерыва задачу изучения истории хазарского каганата и его культуры. С такой целью в 1934-1936 гг. развора-
(111/112)
чиваются раскопки у станицы Цимлянской, позволившие установить местоположение хазарской крепости Саркел (с 965 г. — древнерусский город Белая Вежа), а также выяснить время и условия славянской колонизации Нижнего Подонья.
Раскопки курганов эпохи бронзы в зоне строительства Манычского канала внесли, как и предшествующее изучение поселения у хутора Ляпичева на Дону (1932 г.), много нового в историческую характеристику катакомбной и срубной культур и в понимание их соотношения и связей с другими культурами Предкавказья и Северного Причерноморья.
На конец 30-х годов приходится обращение М.И. Артамонова к генеральным социально-экономическим проблемам первобытности эпохи древнего металла — развитию архаичного земледелия и истории кочевого скотоводства. Следствием этого явилось углублённое изучение культуры скифов и их исторического окружения. О широте теоретического кругозора М.И. Артамонова, опирающегося на освоение громадного источниковедческого фонда, его смелости в системной постановке основополагающих тем свидетельствует выполненный в эти же годы по его инициативе и под его руководством первый фундаментальный труд по древнейшей истории СССР с полным привлечением археологических источников. [13]
В послевоенные годы М.И. Артамонов начинает обширные полевые исследования скифских памятников Подолии (1946-1948 гг.). Но вскоре в связи с необходимостью масштабных, в критически сжатые сроки раскопок важнейших памятников Нижнего Подонья (прежде всего Саркела — Белой Вежи), оказавшихся в зоне развернувшегося грандиозного гидростроительства, он проводит одну из крупнейших в СССР Волго-Донскую археологическую экспедицию, к чему был в полной мере подготовлен руководством большой Северо-Кавказской экспедицией 1937-1941 гг. Впечатляющие раскопки, в которых полевую подготовку получили студенты кафедры археологии этих лет, обогатили науку целым фондом ценнейших коллекций, которые заполнили в первую очередь лакуну в археологических источниках по истории и культуре хазар. Обеспечив специалистам самые благоприятные возможности научных публикаций в пятитомных «Трудах» Волго-Донской экспедиции (его общим принципом был совершенно «открытый» доступ всем, без исключения, занимающимся соответствующими темами, к материалам руководимых им экспедиций), сам М.И. Артамонов сосредоточил свои усилия на синтетическом исследовании всех данных по
(112/113)
истории гунно-хазарского времени, успешно осуществив этот замысел в первом в мировой литературе труде такого рода. [14]
Последнее двадцатилетие жизни М.И. Артамонов отдал изучению наряду со скифским искусством и идеологией в самом широком плане древнерусской проблематике. Он как бы возвратился к началу своего пути в археологии, но уже на ступени богатейшей эрудиции и многогранного исследовательского опыта, обратившись главным образом к основополагающему, особо сложному и остродискуссионному вопросу — происхождению славян и их начальному расселению.
Таким образом, в очень насыщенной археологической биографии М.И. Артамонова определяющими явились три фундаментальных проблемы: история, искусство и идеология скифского общества, история и культура хазарского времени, генезис славянской этнокультурной общности и её начальные исторические судьбы. В каждую из них Артамонов внёс существенный вклад, вполне достаточный для увековечения имени исследователя в анналах науки.
В изучении скифского «звена» в истории нашей страны новаторство М.И. Артамонова в методологическом и конкретно-историческом отношениях заключалось в том, что эта фаза рассматривалась им как период сложения новых хозяйственных форм (кочевого скотоводства в одних условиях и пашенного земледелия — в других). Обосновывая фактически эту идею, критически анализируя наследие науки и решительно пересматривая устоявшиеся точки зрения (в том числе и собственные) и мастерски используя все разряды источников в опыте их строгого синтеза, М.И. Артамонов представил на суд науки смело набросанную картину происхождения и насыщенной событиями истории скифов, уделяя особое внимание концепции развития скифского общества и его сложного мировоззренчески культового отражения, а также проблеме их этногеографии. [15] Многолетние занятия искусством ранних кочевников М.И. Артамонов подытожил в ряде работ, [16] охвативших и замечательные худо-
(113/114)
жественные сокровища азиатского региона Великого пояса степей. [17]
Исследование М.И. Артамоновым истории и культуры хазарского времени прояснило многое в сложной истории нашего европейского Юга в IV-XII вв. Оно не только раскрыло в деталях историю важнейшего форпоста хазар на Дону, на месте которого после победоносного похода Святослава выросла славянская Белая Вежа, не только позволило определить этносоциальную структуру Саркела (выявление двух разнокультурных компонентов: салтово-маяцкого и типично кочевнического, точнее тюрско-печенежского), но и обогатило науку подлинной энциклопедией исторических знаний о южной части Восточной Европы в IV-X вв. Это совершенно уникальный труд по истории и культуре хазарского каганата, определивший его историческое место и роль в жизни восточноевропейских племён и народов, и прежде всего восточных славян и Древней Руси. Археологическое открытие Хазарии, выросшей на основе предшествующего этнокультурного пласта гуннских и других племён эпохи Великих переселений, представляет исключительную научную заслугу М.И. Артамонова.
К углублённому изучению проблем славяно-русской археологии Артамонова логически привело исследование двух предшествующих тем — органическое восприятие неразрывной «связи времён» и сложное единство и взаимодействие исторического процесса. При этом главным оказалась постановка задачи конкретно-исторического раскрытия как начального периода (VII-IX вв.), так и следующей ступени истории славян.
Препятствий на этом пути было немало. Основное из них — господство автохтонистской схемы славянского этногенеза, приобретающей догматический характер и становящейся своеобразным «научным фольклором». Эта схема держалась десятилетиями, восходя ещё к дореволюционным (начало XX в.) исследованиям проблемы (В.В. Хвойко), а затем была особенно прочно закреплена и, как казалось, теоретически обоснована общей концепцией стадиальности в трактовке Н.Я. Марра.
Проявив незаурядное научное мужество, М.И. Артамонов поставил под сомнение подобную реконструкцию ещё в довоенное время. [18] В дальнейшем, охватывая весь массив восточнославянских древностей в его полном территориальном и хронологическом измерениях, заглядывая в глубины славянской предыстории, вплоть до II тысячелетия до н.э., [19] он подвергает объективной критике элементарно автохтонистскую концепцию и
(114/115)
показывает её несостоятельность. Новое освещение проблемы происхождения славян первоначально было дано в серии докладов, прочитанных на научных сессиях ЛГУ в 1955-1959 гг. Смелые прогнозы, этнокультурные атрибуции и общая историческая интерпретация Артамонова (исключение из праславянского массива культур лесостепной Скифии VIII-II вв. до н.э., как и зарубинецкой культуры рубежа н.э.; установление связи черняховской культуры с «готской державой» III-IV вв. н.э. и др.), [20] сразу же вызвавшие бурную дискуссию, сейчас поддерживаются многими ведущими специалистами. Что же касается той, относящейся к первой половине I тыс. н.э. лакуны в построении М.И. Артамонова, которая им никак не маскировалась, а объяснялась невыявленностью соответствующих памятников, то она постепенно заполняется новыми материалами, относящимися к кругу культур юго-западной части лесной полосы. Это недавно ещё невидимое звено эволюции обретает всё большую достоверность как археологическая реальность благодаря работам его учеников (Д.А. Мачинский, М.Б. Щукин).
Нельзя не отметить как существенную сторону исследовательской линии М.И. Артамонова развитие данной проблематики на высоком общетеоретическом уровне, в единстве с разработкой давно занимавшего его краеугольного вопроса археологической теории (природа археологической культуры, соотношение этносов прошлого и выявляемые археологические комплексы), составляющего ключевую посылку исторической дешифровки археологических источников. [21]
Продолжая лучшие традиции ленинградской археологической школы, М.И. Артамонов также внёс очень много ценного в совершенствование организации и методики работ особо масштабных и интенсивных полевых исследований археологических памятников первостепенного значения, нередко находящихся под угрозой уничтожения.
Значительным, даже, можно сказать, исключительным, было воспитательное влияние М.И. Артамонова, руководившего кафедрой почти в течение четверти века, на своих многочисленных учеников и весь созданный им коллектив. Бескорыстно относящийся к познанию как величайшей ценности, действительно, как он говорил, любящий науку в себе, а не себя в науке, смело ставящий интересы науки всегда на первое место, наделённый талантом объективности и естественной самокритики, чуждый догматизму, чуткий и внимательный к каждой живой мысли, честный участник дискуссионной борьбы, великий тру-
(115/116)
женик, напряженно работавший буквально до последнего часа своей жизни, он всем примером своей плодотворной жизни утверждал творческую научную мораль, подлинную этику как непременное качество советского учёного. «Смелость и честность» — таким был его девиз. Внешне очень сдержанный, он обладал большим вдохновляющим даром; одна его фраза «не боги горшки обжигают», сказанная сомневающемуся в своих возможностях студенту, порой имела особое значение. Глубоко таились в нем щедрое отеческое отношение и такая же взыскательность к своим ученикам. Он не жалел времени и сил, поддерживая их начинания и тогда, когда они шли в разрез с его представлениями. Его единственное требование выражалось в величественной в своей простоте заповеди — «честно пытаться представить прошлое таким, каким оно в действительности было». Но он же был и непримиримо строг, когда ученик изменял принципиальности в больших и ответственных вопросах. Тогда он с артамоновской прямотой подвергал устно и в печати автора внеисторических спекуляций суровой критике и закрывал для него двери своего кабинета.
* * *
Завершая краткие характеристики научно-педагогической деятельности профессоров В.И. Равдоникаса и М.И. Артамонова, ещё раз надо подчеркнуть, что оба выдающихся исследователя были близки друг другу в самом главном и определяющем — высочайшей культурой, творчески мировоззренческими установками, широтой и самостоятельностью своих позиций в науке. Оба начали с краеведческой работы, но очень скоро обратились к ключевым проблемам древней истории СССР, овладев искусством раскрытия глубинных этносоциальных процессов в огромных регионах нашей страны. И В.И. Равдоникас, и М.И. Артамонов, наделённые острым чувством историзма и исследовательской интуицией, осуществляли тонкое обобщение источников, опираясь на могучий методологический арсенал советской археологии и стремясь к строжайшей объективности анализа, основанного на творческом учёте законов исторического материализма. Для их работ, всегда выделявших самое главное и существенное, было типично чрезвычайно пиитетное отношение к самим археологическим реалиям и восприятие науки в её непрерывном развитии, органическая взаимосвязь и единство теории и метода, гармония общеисторического и конкретного анализа, сочетание региональной тематики с реконструкцией генеральных линий общественной эволюции. Древо познания у них постоянно обогащалось всё новыми исследовательскими ветвями и побегами. А результатами своих теоретических разработок, только что реализованных в фактических исследованиях, они щедро насыщали неповторимые в каждом случае лек-
(116/117)
ции, будящие мысли и чувства вступающей в науку смены. Наконец, при всём индивидуальном своеобразии каждый из них был по-своему прекрасным организатором, сплачивающим вокруг себя коллектив, вдохновляющим его на многолетний труд по решению больших и зачастую очень трудных задач, поддерживающим любую перспективную инициативу своих коллег и учеников.
Внешне всегда бросались в глаза большие различия, отличающие, как казалось, в очень многом В.И. Равдоникаса и М.И. Артамонова. Но в действительности в их духовном богатстве крылась известная идейная общность. Их основные научно-этические принципы не противоречили друг другу, а, напротив, стихийно как бы сплавлялись в деятельности кафедры, обретая всё большую моральную силу. Такое сложение исследовательских доминант В.И. Равдоникаса и М.И. Артамонова чрезвычайно благоприятствовало утверждению стойкой и плодотворной научной традиции.
Другим столь же важным фактором передачи следующим поколениям драгоценного научного наследия явилось участие в преподавании многих отраслей археологии в разные учебные годы целой плеяды
таких видных представителей советской науки, как А.Н. Бернштам, С.Н. Бибиков, В.Ф. Гайдукевич, С.Н. Замятнин, М.К. Каргер, Е.Ю. Кричевский и Г.И. Петров (оба погибли в годы ленинградской блокады), Л.А. Мацулевич, А.П. Окладников, П.Н. Третьяков, А.Ю. Якубовский, Особо следует отметить многолетнюю преподавательскую деятельность П.И. Борисковского (с 1935 по 1941 г. и с 1946 по 1980 г.), М.П. Грязнова (с 1946 по 1982 г.) [22] и академика Б.Б. Пиотровского, продолжающего уже в течение 35 лет (с 1947 г.) чтение проблемного оригинального курса «Археология Закавказья». [23]
Но помимо названных учёных, имена которых сохранены в учебных планах кафедры, большую и щедрую помощь ей постоянно оказывал весь «археологический мир» Ленинграда — по существу, весь коллектив ИИМКа (в дальнейшем ЛО ИИМК и ЛОИА АН СССР), археологических отделов Государственного Эрмитажа и ИЭ АН СССР, тех исследовательских учреждений, которые были и остаются опорной базой подготовки археологов иа историческом факультете ЛГУ. Имея в виду эту общественную поддержку, нельзя с благодарностью не упомянуть П.П. Ефименко, А.П. Круглова (героически погиб в 1942 г. на Невской Дубровке, командуя пулемётной ротой), А.Н. Ка-
(117/118)
расёва, Е.И. Леви, Т.Н. Книпович и особенно И.И. Ляпушкина, М.А. Тиханову и Г.Ф. Корзухину.
Каждый из названных исследователей был незаурядной личностью, вносящей свою особую линию в работу кафедры. Каждый из них учил и воспитывал студентов не по каким-то педагогическим стандартам, а совершенно особым образом, свойственным только ему. Такими и запечатлелись они в сознании всегда благодарных им учеников.
* * *
В течение последнего, примерно двадцатилетнего, периода, постепенно становящегося историей, научная деятельность кафедры определялась направлениями, намеченными В.И. Равдоникасом и М.И. Артамоновым.
В сфере теоретической проблематики кафедра стала инициатором дискуссий о фундаментальных понятиях археологии: «археологическая культура» и «тип» артефактов. [24] Одновременно велась разработка теоретического аппарата археологии. В этих случаях методологическая позиция, противопоставленная эмпирическому подходу, продолжает на новом уровне линию В.И. Равдоникаса в отстаивании специфики археологических источников (в которых по-особому закодирована информация о прошлом), да и всего статуса археологии как особой марксистско-ленинской исторической науки. Много внимания уделялось исследованию основной теоретической проблемы археологии в области реконструкции древнего исторического процесса— проблеме смены культур. В этой части выработка принципиально новых методик выявления зашифрованных в материалах конкретно-исторических связей между культурами существенно служит преодолению тенденций того априорного автохтонизма, критика которого проходит через всю научную деятельность М.И. Артамонова и позволяет подойти к документальному моделированию сложных взаимодействий, переходов и качественной трансформации отдельных фаз этнокультурной истории как звеньев исторически целостного явления.
Организационной формой, обеспечивающей преемственное развитие теоретической проблематики на кафедре, стали проблемные семинары. В их составе на протяжении ряда лет работали исследователи, принадлежащие к разным поколениям, от студентов до профессоров, выступали маститые учёные и начинающие археологи, представители вузов СССР и зарубежные гости. Тематика семинаров развивалась, охватывая последовательно славяно-варяжские связи, проблемы культур степной
(118/119)
бронзы, общетеоретические проблемы археологии и другие сюжеты. И поныне на проблемных семинарах междисциплинарного уровня рассматриваются основные вопросы методологии и методики палеоисторических исследований.
Отдельная фундаментальная и идеологически актуальная проблема — происхождение искусства, а точнее творческого сознания в свете археологических первоисточников, — изучается автором данной статьи. Предпосылкой обращения к этой теме явилось запечатлевшееся со студенческих лет влияние В.И. Равдоникаса, С.Н. Замятнина, да и всего круга широких идейных интересов кафедры. А решающим в конечном счёте оказалось воздействие наделенного тонкой теоретической интуицией М.И. Артамонова, который после первого же, ещё очень «рабочего» нашего опыта решительно потребовал его активного продолжения, постоянно держал этот поиск под своим отеческим контролем и всячески содействовал его продвижению.
Исходное положение проблемы характеризовалось острым научным вакуумом — явное крушение трёх «археологических» позитивистски спекулятивных гипотез [25] привело на Западе к безраздельному господству догмы об искусстве палеолита как внезапном внеисторическом феномене, в чем усматривается абсолютное доказательство метафизической вечности, сверхестественной природы и непознаваемости начал «человеческого духа». В такой ситуации суть задачи заключалась в том, чтобы, опираясь на весь массив палеолитических реалий, попытаться представить генезис древнейшего творчества в виде «земного», закономерного процесса.
Основным результатом исследования оказалось выявление трёх, до последнего времени невидимых науке, глубинных «этажей» генезиса изобразительной деятельности (начиная с ашело-мустьерской ступени «натурального творчества» [26]), которая только с ориньякской фазы включала в себя эстетическое, затем всё более нарастающее качество. Следовательно, первично в течение примерно 200 тыс. лет, исторически возникающие особые виды коллективной символико-материальной активности (иначе, «теоретического труда») выполняли исключительную по значимости миссию. Они открываются в качестве важнейшего, собственно социального фактора антропогенеза, которым обеспечивалось формирование человеческого типа умственной
(119/120)
деятельности и создавались условия для первичного концептуального объяснения общественного бытия неоантропом. При этом особенно существенно, принципиально то, что все исследовательские пробы в этом аспекте ведут к оценке известного положения К. Маркса и Ф. Энгельса о первоначальном материальном производстве идей [27] — тезиса, который сейчас рядом философов считается не более чем аллегорией и тем решительно обесценивается, а то и отвергается вообще, — как предельно точной формулировки основного исторического закона генезиса сознания, составляющего краеугольный камень учения исторического материализма.
Вторая дополнительная линия изучения творчества в качестве фундаментального исторического источника представлена рассмотрением работы этой вечной «мастерской сознания» на неолитической ступени — анализом петроглифов Карелии, прямо продолжающим исследовательские интересы В.И. Равдоникаса. [28]
Наиболее значительные и методически совершенные экспедиционные исследования кафедры археологии велись её подлинными ветеранами — Т.Д. Белановской (в штате кафедры с 1948 г.) и А.В. Давыдовой (в штате с 1947 г.). Работая на сложных памятниках исключительной научной ценности в нелёгких условиях, обычно малыми силами, с чувством большой ответственности, они благодаря своей требовательности, целеустремлённости и последовательности добились результатов, которые по плечу только большим, «центральным» экспедициям. На этих раскопках, существенно обогативших источниковедческую базу двух фундаментальных разделов археологии СССР, получила начальную полевую выучку основная масса студентов кафедры последнего двадцатилетия.
Объектом многолетних раскопок (всего 12 сезонов) Северо-Донецкого (в дальнейшем Раздорского) археологического отряда кафедры (начальник Т.Д. Белановская) явилось уникальное поселение Ракушечный Яр (Ростовская область), содержащее богатейшую свиту неолитических и энеолитических слоёв. Этот памятник сейчас заслуженно приобрёл эталонное значение для обширного степного региона. Он содержит важные в связи с проблемой становления производящего хозяйства (в данном случае скотоводства) свидетельства эволюции хозяйственной деятельности, позволяет проследить развитие разных аспектов материальной культуры на значительном отрезке вре-
(120/121)
мени, содержит выразительные антропологические материалы [29] и тем самым в конечном счёте даёт ключ как к пониманию сложных культурно-исторических и этногенетических процессов в неолите и энеолите Нижнего Подонья, так и к выявлению многообразных, хронологически менявшихся связей и взаимодействия с археологически синхронными культурами соседних областей.
Забайкальский отряд кафедры (начальник А.В. Давыдова) выполнил в Бурятской АССР в течение 16 полевых сезонов широкое исследование хуннского Иволгинского городища вместе с его могильником и по решительному совету М.И. Артамонова начал раскопки другого хуннского комплекса — громадного открытого поселения у с. Дурёны, которое твёрдо считалось полностью разрушенным и потерянным для науки. К настоящему времени проведено 8 полевых сезонов по изучению этого объекта. Таким образом, из известных сейчас примерно 20 памятников хунну археологически, при том масштабно, силами Забайкальского отряда изучены только 2 опорных комплекса. Эти работы сделали кафедру одним из центров по археологии хунну (III в. до н.э. — I в. н.э.), сыгравших большую роль в истории Центральной Азии и составивших один из базисных компонентов последующего сложения многих народностей Сибири.
Исследования А.В. Давыдовой впервые в исторической науке показали несостоятельность догмы об исключительно кочевом, скотоводческом укладе жизни хунну. Она выявила сложную и многоплановую социоструктуру хозяйства изучаемых племён и установила немаловажное значение в их экономике осёдлых земледельчески ремесленных элементов. [30] Начатые работы на поселении у с. Дурёны, в основном земледельческом, уже проявили некоторые стороны в культуре и истории общества хунну (выделение центра железоплавильного дела, отражающего в плане поселения процесс производственной дифференциации, и др.), одновременно поставив целый комплекс новых, требующих дальнейших изысканий вопросов.
(121/122)
Ведя речь о таких, уже занявших в нашей археологии видное место, памятниках, как Ракушечный Яр, Иволгинское городище и могильник, приходится, к сожалению, отметить, что к ущербу науки эти выдающиеся ансамбли до сих пор, и отнюдь не по вине их исследователей, не получили необходимого монографического освещения в изданиях.
В 1952-1968 гг. на кафедре археологии работала В.Д. Рыбалова, которая изучала памятники поздней бронзы и раннего железа лесостепной Украины и Крыма. [31]
В области славяно-русской археологии традиции кафедры получили развитие в работах нового поколения археологов-славистов, пополнившего состав кафедры в начале 70-х годов. При формировании этого поколения большое значение имело научное влияние одного из учеников и сподвижников М.И. Артамонова, выдающегося советского археолога-слависта И.И. Ляпушкина, который в 1967 г. приступил к изучению одного из ключевых поселений лесной зоны Древней Руси — Гнёздова под Смоленском. В двух полевых сезонах этой последней экспедиции ученого под его руководством работала группа студентов, которая затем практически вся вошла в состав либо кафедры археологии Ленинградского университета, либо Ленинградского отделения Института археологии АН СССР.
Именно в это время перед научной сменой были поставлены такие фундаментальные проблемы славяно-русской археологии, как время и пути расселения славян в лесной зоне, взаимодействие славян с автохтонным населением в процессе формирования древнерусской народности, динамика социально-политического развития, генезис города и государства, русско-скандинавские связи («варяжский вопрос»). Они и определили исследовательские направления археологов-славистов кафедры, претендующих на высокую честь быть учениками В.И. Равдоникаса и М.И. Артамонова.
В серии защищённых кандидатских диссертаций рассматривались типология скандинавского погребального обряда и критерии выделения «варяжских» погребений (Г.С. Лебедев, 1972), социально-этническая структура и динамика формирования Гнёздовского могильника (В.А. Булкин, 1973); те же проблемы по материалам могильников Ярославского Поволжья, значение которых для истории Северо-Востока в IX-XI вв. аналогично роли Гнёздова в Поднепровье (И.В. Дубов, 1974). Одновременно развернулись новые полевые исследования: с 1969 г. — в Ленинградской области, продолжившие раскопки В.И. Равдоникаса (Северо-Западная экспедиция ЛГУ, руководитель Г.С. Лебедев), в 1970 г. В.А. Булкин завершил рас-
(122/123)
копки И.И. Ляпушкина в Гнёздове, с 1972 г. начала свою полевую деятельность Ярославская экспедиция ЛГУ под руководством И.В. Дубова.
Систематические полевые исследования, разведки и раскопки памятников всех категорий в хронологическом диапазоне с VI по XVII в. дали материал для новых обобщений. В 1977 г. вышла в свет первая книга, специально посвящённая археологии Ленинградской области, [32] в 1978 г. — коллективная монография об археологических памятниках Древней Руси IX-XI вв. [33] В 1982 г. И.В. Дубовым издано монографическое обобщение, [34] а в 1983 г. защищена докторская диссертация по ранней истории Северо-Восточной Руси.
Особо следует подчеркнуть коллективный характер исследований, которые велись не только при активном участии студентов (ныне молодых специалистов), но и в тесном сотрудничестве с ЛОИА АН СССР, Обществом охраны памятников, ленинградскими и местными музеями. Поэтому основные итоги работ подводились не только в указанных монографиях, но и на серии конференций и совещаний, базой которых стала кафедра археологии. Такие конференции были проведены в 1972, 1973, 1976, 1979 гг. [35] Кафедра стала координационным центром исследований по теме «Северная Русь и её соседи в эпоху раннего средневековья»; в 1982 г. был опубликован первый межвузовский сборник по этой проблематике. [36]
Выводы и материалы, полученные к началу 1980-х годов не только прочно вошли в историческую науку, но и определили конкретные перспективы новых исследований. Теперь на первый план выдвигается научно-исследовательская работа, непосредственно связанная с паспортизацией и постановкой на охрану археологических памятников Северо-Запада РСФСР. Кафедра принимает в ней участие совместно с Институтом археологии АН СССР, Обществом охраны памятников и государственными организациями. Университету поручена подготовка «Свода памятников истории и культуры Ленинградской области».
Материалы кафедральных экспедиций и их исследовательское освещение активно используются в значительной серии спецкурсов, они составили основу ряда дипломных работ, определили аспирантские темы, вошли в экспозиции ленинградских
(123/124)
и местных музеев. Развивается и международное сотрудничество: кафедра представлена в постоянно действующем Оргкомитете советско-финляндских симпозиумов по археологии, состоявшихся в 1976, 1979, 1981 гг. Ширятся связи и с археологами союзных республик, прежде всего с Белоруссией и Украиной.
Заканчивая этот краткий очерк, нельзя не отметить ту внешне неприметную, можно сказать, анонимную, но столь повседневно важную для кафедры работу, которую десятилетиями самоотверженно вели наши старшие лаборанты — Л.С. Кухарева (с 1945 по 1954 г. и с 1959 г. по настоящее время) и В.М. Горюнова (с 1967 по 1981 г.). Жертвуя своими научными интересами, [37] они сделали очень многое как для обеспечения всего учебного процесса, успешного проведения кафедральных экспедиций, так и для качественного оформления всей документации выполненных исследований.
* * *
Кафедра археологии исторического факультета Ленинградского университета, ставшая под руководством В.И. Равдоникаса и М.И. Артамонова одним из ведущих центров подготовки высококвалифицированных специалистов широкого профиля, продолжает сейчас подготовку научных кадров для нашей страны, стран социалистического содружества и развивающихся молодых государств мира.
В этом отношении долговременные результаты её деятельности можно представить некоторыми статистическими показателями. Выпускники кафедры составляют ядро коллективов Ленинградского отделения Института археологии АН СССР (77 человек) и археологических отделов Государственного Эрмитажа (47 человек). Дипломантами, закончившими кафедру в 1948-1980 гг., защищено более 100 кандидатских диссертаций. 20 воспитанников кафедры стали докторами исторических наук. Наши питомцы ведут большую и ответственную археологическую и научно-охранную работу по всей необъятной территории Родины — от Сахалина и Владивостока до Кишинёва, Черновцов, Ровно, Пскова, Калининграда, республик Прибалтики; от Улан-Удэ, Кызыла, Новосибирска, Кемерово, республик Средней Азии и Закавказья, Ольвии и Одессы до Петрозаводска, Сыктывкара, Якутской АССР. В их числе — член-корреспондент АН СССР Н.Н. Диков, возглавляющий Проблемную лабораторию в Магадане, А.А. Куратов, ректор Архангельского пединститута, И.А. Антонова, директор Херсонесского историко-археологи-
(124/125)
ческого заповедника. Иностранные выпускники кафедры работают в СРВ, КНДР, МНР, ВНР, ВНР, СРР, ЧССР, Сирии, в странах экваториальной Африки (Кения, Нигерия, Берег Слоновой Кости и др.).
Большие и ответственные задачи по совершенствованию всей педагогической и научно-исследовательской работы стоят перед кафедрой сейчас. Важным залогом их успешного решения по-прежнему является постоянная и широкая помощь со стороны Института археологии АН СССР и Государственного Эрмитажа, активное участие в деятельности кафедры многих сотрудников этих учреждений (в подавляющем большинстве наших выпускников) — прежде всего академика Б.Б. Пиотровского, П.И. Борисковского, З.А. Абрамовой, Ю.А. Алексеева, В.А. Алёкшина, В.С. Бочкарёва, Г.П. Григорьева, П.М. Долуханова, А.Н. Кирпичникова, Г.Ф. Коробковой, Р.Ш. Левиной, В.П. Любина, Б.И. Маршака, Д.А. Мачинского, А.М. Микляева, Н.Д. Праслова, Я.А. Шера, А.Н. Щеглова, М.Б. Щукина.
[1] Основным источником приведённого обзора явилась статья В.И. Равдоникаса «Археология в Ленинградском государственном университете» (Учён. зап. Ленингр. ун-та, 1949, №85. Сер. исторических наук, вып. 13, с. 3-11), где содержится также развёрнутая характеристика работы археологического отделения в 1938-1948 гг. Далее из библиографии будут называться главным образом те печатные работы сотрудников кафедры, которые были опубликованы Издательством ЛГУ.
[2] Равдоникас В.И. Наскальные изображения Онежского озера и Белого моря, ч. 1. Наскальные изображения Онежского озера. 1936. М; Л.; ч. 2. Наскальные изображения Белого моря. 1938. М.; Л.
[3] Старая Ладога (Гос. музей этнографии. Материалы археологических экспедиций) / Под ред. В.И. Равдоникаса. Л., 1948.
[5] Равдоникас В.И. История первобытного общества, ч. 1. Л., 1939. Вышедшая значительно позднее, в 1947 г. вторая часть курса вызвала широкое критическое обсуждение в 1948-1949 гг. Она оказалась менее целостной и удачной (механическое соединение археологических и этнографических материалов и др.), что было отмечено в ряде рецензий (см., напр.: Никольский В.К. [Рец. на кн.]: В.И. Равдоникас. История первобытного общества, ч. 2. Л., 1947. — ВДИ, 1948, №4, с. 91-99; Киселёв С.В. [Рец. на кн.:]. В.И. Равдоникас. История первобытного общества, ч. 2. Л., 1947. — Кратк. сообщ. ИИМК, вып. 28. М.; Л., 1949, с. 117-123).
[7] Там же, с. 11, 23, 38, 45, 60.
[8] Там же, с. 12, 17, 21, 50, 61.
[11] Борисковский П.И. 1) Начальный этап первобытного общества. Л., 1950; 2) Древнейшее прошлое человечества. Л., 1957; изд. 2-е. Л., 1979.
[12] Белановская Т.Д. 1) История первобытного общества. Л., 1955; Основные вопросы курса «История первобытного общества». Л., 1955; 2) История первобытного общества и основы этнографии. Вып. 1. Л., 1964; Вып. 2. Л., 1967.
[13] История СССР. С древнейших времён до образования Древнерусского государства, ч. I-IV. М.; Л., 1939. — Этот труд, послуживший прообразом целой серии последующих сводных изданий, не был выпущен массовым тиражом по причине начала Великой Отечественной войны.
[15] По этой тематике в Издательстве ЛГУ М.И. Артамоновым выпущена серия статей (Артамонов М.И. 1) Общественный строй скифов. — Вестн. Ленингр. ун-та, 1947, №9, с. 70-87; 2) Скифское царство в Крыму. — Там же, 1948, №8, с. 56-78; 3) О землевладении и земледельческом празднике у скифов. — Учён. зап. Ленингр. ун-та, 1947. Серия истор. наук, вып. 15, с. 3-20; 4) Этногеография Скифии. — Там же, 1949, №85, вып. 13, с. 129-171; 5) Гелоны, агафирсы и сигинны. — В кн.: Проблемы отечественной и всеобщей истории, вып. 2. Л., 1973, с. 3-16; 6) Возникновение кочевого скотоводства. — В кн.: Проблемы археологии и этнографии. Л., 1977, с. 4-13) и лаконичная монография «Киммерийцы и скифы от появления на исторической арене до конца IV в. до н.э.» (Л., 1974).
[16] См., напр.: Артамонов М.И. Искусство скифов. — В кн.: Триста веков искусства. Искусство европейской части СССР. М., 1976, с. 64-89.
[18] История СССР, ч. III-IV, с. 202-213.
[19] См., напр.: Артамонов М.И. 1) Венеды, невры и будины в славянском этногенезе. — Вестн. Ленингр. ун-та, 1946, №2, с. 80-86; 2) Венеды и лужицкая культура. — Там же, 1951, №1, с. 153-176.
[20] См., напр.: Артамонов М.И. Вопросы расселения восточных славян и советская археология. — В кн.: Проблемы всеобщей истории. Историографический сборник. Л., 1967, с. 29-69.
[21] См., напр.: Артамонов М.И. Археологическая культура и этнос. — В кн.: Проблемы истории феодальной России. Сб. статей к 60-летию В.В. Мавродина. Л., 1971, с. 16-32.
[22] В настоящее время М.П. Грязновым готовится к печати по просьбе ряда университетов нашей страны один из читавшихся им курсов — «Археологическая трасология», представляющая единственную разработку такого рода.
[24] Типы в культуре. Методологические проблемы классификации, систематики и типологии в социально-исторических и антропологических науках. Л., 1979.
[25] Столяр А.Д. Археологические гипотезы происхождения изобразительного искусства в свети фактов и теории (уроки историографии). — В кн.: Проблемы историографии и источниковедения. Л., 1978, с. 186-201.
[26] См., напр.: Столяр А.Д. 1) Происхождение изобразительного искусства Евразии в историко-археологическом освещении: Автореф. докт. дис. Л., 1972; 2) О генезисе изобразительной деятельности и её роли в становлении сознания. — В кн.: Ранние формы искусства. М., 1972, с. 30-75; 3) Об археологическом аспекте проблемы генезиса анималистического искусства в палеолите Евразии. — Coветcкaя этнография, 1978, №3, с. 72-90.
[27] См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 24.
[28] См., напр.: Столяр А.Д. 1) Некоторые итоги источниковедческого изучения петроглифов Карелии. — В кн.: Проблемы отечественной и всеобщей истории. Вып. 3. Л., 1976, с. 110-126; 2) О генетической природе «Беса» онежских петроглифов. — В кн.: Проблемы археологии. Вып. II. Л., 1978, с. 209-221.
[29] См.. напр.: Белановская Т.Д. 1) К вопросу о палеоэкономике неолитических племён низовьев Дона (по материалам поселения Ракушечный Яр). — В кн.: Проблемы археологии и этнографии. Вып. 1. Л., 1977, с. 22-28; Орнаментированные изделия из камня неолитического поселения Ракушечный Яр. — В кн.: Проблемы археологии. Вып. II. Л., 1978, с. 201-209; 3) К вопросу об орнаменте керамики неолитического поселения Ракушечный Яр на Нижнем Дону. — В кн.: Проблемы отечественной и всеобщей истории, вып. 3. Л., 1976, с. 103-110; 4) Погребения близ неолитического поселения Ракушечный Яр у станицы Раздорской Ростовской области. — МИА, 1972, №185, с. 262-270.
[32] Лебедев Г.С. Археологические памятники Ленинградской области. Л., 1977.
[33] Булкин В.А., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Археологические памятники Древней Руси IX-XI веков. Л., 1978.
[34] Дубов И.В. Северо-Восточная Русь в эпоху раннего средневековья. Л, 1982.
[35] Проблемы комплексного изучения Северо-Запада РСФСР / Под ред. Р.Ф. Итса. Л., 1972; Проблемы истории и культуры Северо-Запада РСФСР / Под ред. В.В. Мавродина. Л., 1977.
[37] См., напр.: Кухарева Л.С. Могильник кочевников у села Максимовка на Днепре. — В кн.: Исследования по археологии СССР... с. 194-202; Горюнова В.М. Посёлок ремесленников на Ловати. — В кн.: Проблемы археологии, вып. II. Л., 1978, с. 140-148.
|