А.И. Шкурко
Об изображении свернувшегося в кольцо хищника в искусстве лесостепной Скифии.
Лесостепная Украина богата памятниками скифского звериного стиля. Однако в архаических комплексах изображения свернувшегося хищника встречаются редко, а ведь это один из самых популярных мотивов скифского искусства. [1] Для VI в. до н.э. нам известно лишь два изображения из курганов близ с. Дарьевка и Васильково на Правобережье и из Старшой могилы на Полтавщине. [2] Оба они украшают наконечники ножен мечей и в литературе рассматривались только с этой стороны. [3]
Бронзовый наконечник ножен короткого меча из Старшой могилы был опубликован В.А. Ильинской, но изображение было определено неточно. [4] Позднее мы интерпретировали его как изображение свернувшейся пантеры. [5] Перед нами действительно вариант этого мотива. Своеобразие состоит в том, что зверь здесь не свёрнут в кольцо, а в соответствии с вытянутой подтреугольной формой наконечника как бы сломан пополам (рис. 1). К сожалению, наконечник в верхней части обломан, что несколько затрудняет определение всех деталей изображения. [6] Голова хищника, занимающая верхнюю часть поля, выполнена традиционно — с размещением на одной линии ноздри, глаза и уха. Длинная, с орнаментально трактованной гривой шея и узкая полоска туловища обрамляют подтреугольное поле наконечника, середина которого заполнена поджатыми к телу ногами. Лапы переданы полукольцами. Короткий хвост, видимо, был загнут под морду. Плечо и бедро подчёркнуты завитками, а суставы ног — маленькими треугольниками. Итак, мы имеем изображение свернувшегося хищника кошачьей породы (судя по условно переданной гриве, — льва), выполненное в своеобразной технике. Наконечник литой. Изображение совершенно плоское, решённое в графической манере. Причём фон, образованный широкими врезанными линиями, довольно глубокий, что придаёт изделию ажурный вид. Подобная техника не характерна в целом для скифского искусства Северного Причерноморья. В лесостепи в архаический период она представлена только на жаботинскпх костяных пластинах, [7] зато широко встречается на художественных изделиях Кавказа. [8] Весьма своеобразно также художественное решение некоторых деталей.
(31/32)
Рис. 1. Бронзовый наконечник из Кургана Старшой могилы.
Рис. 2. Костяной наконечник ножен из курганов между с. Дарьевка и Васильково.
У льва отсутствует пасть: ей не осталось места. Это характерно для скифских художников VI в. до н.э., которые, в отличие от своих восточных коллег, передавали образ свернувшегося в кольцо хищника в очень компактной схеме. Достаточно сравнить известные майэмирские золотые пластинки и особенно золотую застёжку из Сибирской коллекции с изображениями достаточно свободно «свернутых» барсов и очень компактные и трудные для восприятия образы тех же зверей в Келермессе, [9] у которых мы видим тонкий, куцый хвостик без завитка на конце. На костяной бляшке из архаического погребения на Темир-горе у пантеры пасть совершенно отсутствует, её место занял завиток хвоста. [10] Глаз передан двумя концентрическими кружками. Приём, характерный для многих произведений скифского искусства, особенно головок зверей на костяных псалиях VI в. до н.э., но редко встречающийся в изображениях хищников (известен нам у барсов, пантер и львов из Дарьевки — Васильково, рис. 2, Келермесса [11] и Саккызского клада [12]). В такой же технике, но в форме завитка выполнена ноздря. Аналогии остаются те же, исключая келермесскую пантеру. Ухо дано как бы двойное. Известны разные варианты такой трактовки уха в ранних памятниках скифского звериного стиля. [13] Все они, видимо, перерабатывают самостоятельный мотив этого стиля — копыто лошади. [14] У изображений кошачьих хищников очень близкую трактовку уха мы видим опять же в Саккызском кладе — у львов на золотой пекторали. [15] И наконец, только памятники переднеазиатского искусства помогают понять декорировку щеки нашего льва двумя изогнутыми линиями. Ничего подобного в Северном Причерноморье нет. Если же исходить из изображений кошачьих хищников на серебряном блюде из Зивийе [16] или костяной головки собаки (?) из Кармир-Блура, [17] то можно предположить, что перед нами схематичная передача или утолщения гривы, отделяющего последнюю от морды льва в произведениях ассиро-урартского искусства, [18] или, скорее
(32/33)
всего, морщин под глазом, столь же типичных для этого круга изображений. Это, кстати, лишний раз подтверждает, что на наконечнике из Старшой могилы изображён лев. В этой связи можно также предположить, что трактовка его морды совсем без нижней челюсти помимо общей причины, отмеченной выше, может вытекать и из особенностей изображения морды львов в переднеазиатском, особенно урартском, искусстве, когда массивному тупому носу со сложной графической разработкой ноздрей и складок кожи над верхней челюстью противостоит на другой стороне широко раскрытой пасти значительно более лёгкая и менее выступающая нижняя. [19] Ей-то в компактной схеме свернувшегося льва и не осталось места.
Точных аналогий рисунку гривы мы не знаем. Орнаментальная передача гривы (шерсти) чаще всего параллельными или изогнутыми линиями хорошо представлена в VI в. до н.э. и не только на изображениях львов. Это относится ко всем упомянутым выше кошачьим хищникам из Зивийе, [20] к некоторым фигурам животных на келермесской секире, [21] к некоторым изображениям на кобанских бронзовых пряжках. [22] Следует упомянуть также посульские орлиноголовые бляхи и кое-какие костяные псалии. [23] Остаётся отметить, что приём выделения плечевого и бедренного поясов особым завитком более типичен для восточных районов скифо-сибирского стиля, хотя достаточно представлен и на Северном Кавказе. [24]
Таким образом, изображение льва из Старшой могилы выглядит весьма своеобразным среди памятников лесостепной Скифии. Несомненна его связь с самыми ранними произведениями скифского искусства, отмеченными сильным переднеазиатским влиянием. Датировка первой половиной VI в. до н.э. [25] не вызывает сомнений.
Эта характеристика может быть применена и ко второму свернувшемуся хищнику кошачьей породы, украшающему костяной наконечник ножен из кургана у с. Дарьевка и Васильково (рис. 2). Изображение также очень компактно, дано в рельефе, но без моделировки туловища. Очень своеобразна композиция. Непропорционально большая голова хищника не оставила места для задней части тела. Зверь оказался как бы лежащим на спине с высоко поднятой головой и хвостом. Ближайшие аналогии опять находим среди вещей из Зивийе, особенно в украшении золотого наконечника ножен. [26] Трактовка голов двух геральдически сопоставленных хищников (вероятно львов), изображённых только до середины туловища, удивительно близка нашему образцу. Очень похожи уши, глаза, щеки, ноздри, а также пропорциональные решения. Только пасть у хищника из Дарьевки выполнена несколько иначе, в манере, близкой келермесским пантерам. Вполне вероятно, что мы имеем здесь дело с переработкой передних частей голов хищников саккызского круга, у которых ноздри и пасть передаются условно, в виде зигзагообразной фигуры, восходящей, вероятно, к элементам лотосного орнамента. [27] Наконечник но-
(33/34)
жен из Зивпйе показывает, на наш взгляд, ещё начальный момент переработки популярной древневосточной композиции, причём применительно только к этой категории декорируемых предметов. [28] Характерно, что, выполненная в формах скифского стиля при соблюдении его основного художественного принципа — полного заполнения украшаемого пространства, старая композиция уже не влезает в ограниченную площадь наконечника. Б.Б. Пиотровский неточен, когда говорит об изображении здесь двух хищников, стоящих на задних лапах. [29] Таким образом, практическая задача украшения круглых и овальных плоскостей требовала новых композиционных решений. Думается, что наконечник из Дарьевки отражает один из моментов создания новой схемы. Об этом свидетельствует не только одинаковая трактовка головы хищника, но и приблизительное сохранение пропорций и элементов композиции. Так, наиболее странным кажется выполнение задней части туловища. Нога или вообще отсутствует (тогда завиток передаёт ягодицы зверя), или неестественно вывернута назад.
Наши наблюдения подтверждают мысль Н.Л. Членовой о возможности появления обеих основных поз кошачьего хищника (припавшего к земле и свернувшегося в кольцо) путём выделения и переработки (сгибания и разгибания) полусогнутых львов древневосточных геральдических композиций. [30] В трактовке образа в обеих позах нет заметной разницы. Любую из келермесских свернувшихся в кольцо пантер можно «разогнуть» и получить обычное изображение припавшего к земле хищника. Может, не случайно один из самых ранних свернувшихся барсов на костяной бляшке из погребения на Темир-горе (середина VII в. до н.э.) [31] изображён, собственно говоря, не свернувшимся в кольцо, а «припавшим» к кольцу. Конкретные особенности композиционного решения во многом определялись формой предмета. Примером переходного состояния геральдической композиции в процессе её переработки может служить оформление устья ножен меча из того же Саккызского клада, где оба зверя (вероятно, зайцы), выполненные уже в формах скифского стиля, даны в полусогнутом состоянии, подчёркивающем форму устья и соответственно перекрестья акинака. [32] Причём звери отделены друг от друга массивной рефленой [рифлёной] полосой, которая делает их композиционное единство условным. Прекрасной иллюстрацией полного распадения композиции является украшение серебряного зеркала из Саккызского клада, [33] на котором львята в позе припавшего к земле хищника в верхнем ряду изображены вертикально, повернутыми друг к другу, а в нижнем даны уже следующими друг за другом.
Однако второе положение Н.Л. Членовой о появлении основных поз, применяемых для изображений хищников кошачьей породы в скифском искусстве, в памятниках древневосточного искусства задолго до сложения искусства скифского кажется недоказанным. Наоборот, рассмотренный изображения из Саккыза и лесостепной Скифии показывают, на наш
(34/35)
взгляд, ещё процесс сложения этих поз (схем), в частности схемы свернувшегося в кольцо хищника. Наконечник из Старшой могилы убедительно свидетельствует, что в основе изображения здесь лежит образ льва, заимствованный из урартского пли ассирийского искусства.
Естественно, что образы и льва и барса были чужды жителю лесостепной Скифии и не получили здесь в VI в. до н.э. самостоятельного развития, во всяком случае в рамках этого мотива. Кажется не случайным, что оба изображения оказались на наконечниках ножен мечей. Давно уже известна целая группа костяных наконечников ножен, происходящих из Египта и Передней Азии, украшенных фигурами свернувшихся животных. [34] Датировка их определяется аналогиями на персепольских рельефах VI-V вв. до н.э., где акинак с подобным наконечником ножен является типичным оружием индийцев и саков. [35] Как известно, основная форма скифского меча с бабочковидным перекрестьем и брусковидным навершием имеет переднеазиатское происхождение. [36] Вероятно, на иранском Востоке, на периферии Ассирийского царства, в период пребывания здесь причерноморских скифов сложились не только форма и способ ношения меча-акинака, но и принцип украшения ножен, особенно их наконечника, фигурой свернувшегося в кольцо хищника. В Скифии иранский короткий меч и его характерные ножны подверглись быстрой переработке, большинство ножен не только не имело расширения на конце, но и вообще изготовлялось без наконечника. [37] Естественно, что исчезла и традиция украшения расширенного конца звериными изображениями.
Значительно богаче представлен мотив свернувшегося в кольцо хищника в памятниках лесостепной Скифии конца VI — 1-й половины V в. до н.э. Причём в трактовке образа наблюдаются существенные различия, позволяющие выделить несколько групп изображений, связанных, вероятно, с влиянием разных художественных центров. Прежде всего надо назвать золотые бляшки из кург. №2 у с. Яблоновка на Киевщине и бронзовые уздечные из кург. №2 у с. Волковцы на Полтавщине. [38] Б.Н. Граков, описывая изображения свернувшихся хищников из Яблоновки, справедливо отметил, что мотив «здесь дан в архаической чёткой обработке». [39] По сути дела это прямое развитие традиционных изображений VI в. до н.э., классических для Причерноморья образцов этого мотива из Келермесских курганов. Можно думать, что появление их в лесостепи объясняется тесными связями и сильным культурным влиянием Прикубанья. [40] Характерны плотная компоновка, экономная простота и чёткость контуров. Особенно интересна близость келермесским образцам в трактовке морды хищника, а также в моделировке туловища. В этом отношении стиль изображений из Волковцев представляется более рафинированным и поздним. Курган №2 у с. Яблоновка датируется началом V в. до н.э., [41] од-
(35/36)
Рис. 3. Бронзовая бляшка из кург. №482 у с. Басовка.
нако золотые бляшки ещё во многом связаны с художественными традициями предыдущего столетия. В целом эта группа свернувшихся хищников кошачьей породы (вероятно, барсов) отличается от более ранних изображений рядом новых моментов: когтистые лапы, некоторая сглаженность рельефа, появление дополнительных орнаментальных элементов в виде орлиной головки на конце хвоста, который теперь занимает единственно возможное положение — перед мордой. Все эти признаки характерны для стиля V в. до н.э. вообще.
Рис. 4. Бронзовая бляшка из кург. №499 у с. Басовка.
Вероятно, к этой группе следует отнести и свернувшегося в кольцо барса (?) на клыке из Посулья, хотя при сохранении старой, традиционной трактовки образа здесь появляются новые приёмы стилизации: усиление плеча и бедра птичьими головками, пальметка в центре. На клыке имеется также орнамент типа «бегущей волны». Эти чисто орнаментальные мотивы могут свидетельствовать о греческом влиянии, [42] а возможно, и о производстве в одном из северопонтийских центров.
Вторая группа изображений свернувшегося хищника кошачьей породы представлена в лесостепи пока тремя бронзовыми бляшками из кург. №482 у с. Басовка на Суле (рис. 3). Нетрудно заметить их прямую связь со свернувшейся пантерой на ольвийской крестовидной бляхе. [43] С.И. Капошина прекрасно определила стилистические особенности последнего изображения и связала их с влиянием античного искусства. [44] Следует только добавить характерный композиционный признак этой группы — своеобразное положение передней ноги. Недавно Н.А. Онайко выступила за пересмотр традиционного взгляда на ольвийское производство крестовидных блях. [45] Один из её доводов сводится к тому, что свернувшийся хищник из Ольвии большинство аналогий имеет в лесостепном Приднепровье и Северо-Восточном Причерноморье. Однако в первом районе только пантеры из Басовки являют полную аналогию. Изображения на медальонах бляхи из Опишлянки стоят очень близко стилистически, но всё-таки дают пантер в другой позе, в сцене терзания. [46] И совсем далеко от ольвийской бляхи изображение свернувшегося хищника на упомянутом выше клыке, хотя оно тоже в какой-то степени отражает влияние греческого искусства. Аналогии из второго района, представленные все геральдическими композициями из двух хищников, к нашему мотиву прямого отношения не имеют. Не заостряя внимания дальше на этом вопросе, подчеркнём самое главное для нас: факт несомненного греческого влияния на разработку традиционного скифского сюжета. Следуя принятой пока большинством исследователей точке зрения на происхождение крестовидных блях, мы условно можем назвать эту группу изображений ольвийской. Время её существования, видимо, конец VI — начало V в. до н.э.
Наконец, третья группа представлена целой серией изображений на бронзовых уздечных бляхах из кург. №491 у с. Макеевка, №398 у с. Жу-
(36/37)
ровка на Правобережье, из кург. №499 у с. Басовка и №8 Частых курганов на Среднем Дону. [47] Все они украшают бляхи одного типа и выполнены в ажурной технике, что сразу отличает их от всех рассмотренных выше изображений свернувшихся хищников (рис. 4). Животные трактованы суше, кажутся более вытянутыми. Это вызвано изменением самой схемы: фигура вписана в овал, чтобы замкнуть его, приходится растягивать изображение. Особенно удлиняется хвост. Зверь как бы вцепился в него. По-новому трактуется и голова: прижатое заострённое ухо, крупный глаз, длинная, широко раскрытая пасть с ноздрей в виде кружка. Во всём облике зверя есть что-то волчье. Характерна условная передача шерсти на шее и особенно на загривке, в основании которого изображена маленькая птичья головка. Она-то и имеет решающее значение для выявления прототипа всей группы.
Совершенно ясно, что птичья головка не могла самостоятельно появиться на этом месте. Ничего подобного скифский звериный стиль не знает. Зато её происхождение прекрасно объясняется из сравнения всех хищников третьей группы с известным волкоподобным зверем на бляхе из погребения №3 кургана Кулаковского в Крыму. [48] Не вызывает сомнений их общая близость. Это касается и схемы, и деталей, и стилистических приемов. Изображения хищников из лесостепи переданы только несколько схематичнее и менее декоративно. Очень похожие бляхи из Макеевки и Басовки (рис. 4) дают нам первый этап переработки южного образца: сохраняется общая трактовка образа, но исчезают такие детали «усиления», как птичья головка на бедре и фигура горного козла на плече. Отсутствует изображение признака пола, что полностью соответствует принципам скифского звериного стиля. От фигурки горного козла на плече остался только рог с птичьей головкой на конце. Свернувшиеся хищники из Журовки и Частых курганов представляют уже простое копирование двух предыдущих изображений. В передаче деталей чувствуется схематизм, дальнейшая потеря первоначальной органической определённости.
Видимо, дальнейшую схематизацию этого типа, а точнее, изображения из кург. №8 Частых курганов дают свернувшиеся в кольцо хищники на бляшках из кург. №10 у с. Русская Тростянка. [49] Реальный образ зверя почти потерян, как и связь с прототипом. Весь этот материал подтверждает мысль Б.Б. Пиотровского о возможности сильнейшей схематизации и искажения изображения при многократном копировании. [50]
Предложенная выше последовательность изображений не вызывает принципиальных возражений и с точки зрения хронологии комплексов. Все лесостепные находки, исключая Русскую Тростянку, относятся к первой половине V в. до н.э., причём кург. №491 у с. Макеевка — к началу века. [51] В таком случае не позднее должна датироваться бляха из кургана Кулаковского. Приблизительно так её и датируют большинство исследователей: Г. Боровка — VII-VI вв. до н.э., [52] М.И. Ростовцев —
(37/38)
концом VI — началом V в. до н.э., [53] В.А. Ильинская — началом V в. до н.э. [54] Правда, М.И. Артамонов склонен к более поздней дате, считая бляху связанной уже со следующим этапом в развитии скифского искусства. [55] На наш взгляд, в стилистическом решении образа хищника из кургана Кулаковского нет ничего специфически позднего. Подчёркнутая орнаментальность образа, достигнутая обилием дополнительных изображений, находит полное соответствие в ряде памятников конца VI — начала V в. до н.э. (золотые бляшки с изображением барсов из Битовой могилы и Опишлянки, серебряные и бронзовые псалии из кург. №2 Ульского аула). [56] Причём в этих произведениях заметно греческое влияние (и в технике инкрустации зеленоватым стеклом, и в трактовке некоторых образов). [57] Мы не можем согласиться с Н.А. Онайко, когда она хочет выделить бляху из кургана Кулаковского как совершенно своеобразное произведение в искусстве Северного Причерноморья. [58] Правильную характеристику этого изображения и его связи с группой художественных изделий из курганов Прикубанья дал К. Шефольд. [59] В близкой стилистической манере выполнено ещё одно произведение скифского искусства, недавно открытое в Крыму: верхняя часть золотой обкладки колчана из Ильичёвского кургана. [60] Необычно сложная композиция рельефного фриза сближается с хищником на бляхе и некоторыми золотыми пластинками из Семибратних курганов единой тенденцией к насыщению ограниченного изобразительного поля целым рядом отдельных образов, не всегда сюжетно взаимосвязанных, к усилению орнаментальной стороны в трактовке звериного образа. Так, даже олень не избежал здесь «усиления». А.М. Лесков справедливо связывает золотую обкладку с деятельностью боспорских мастерских. [61] К этому же художественному кругу должна принадлежать и бляха из кургана Кулаковского.
В свете изложенного представляется плодотворной идея Н.А. Онайко о важной роли Боспора, тесно связанного с Прикубаньем, в производстве некоторых художественных изделий для лесостепной Скифии уже с конца VI в. до н.э. [62] Несомненно, что разработка нового образа свернувшегося в кольцо хищника, отмеченного волчьими чертами, происходила в Северо-Восточном Причерноморье. Это подтверждается, кстати, находками бронзовых бляшек в Ставропольском кургане на Северном Кавказе [63] и в кургане на мысу Ак-бурун (раскопки 1862 г.) в Крыму. [64] Изображённые свернувшиеся хищники при сильной и самостоятельной переработке первоначального образа всё-таки сохранили самый существенный для нас момент — трактовку загривка в виде рифлёной полоски с завитком в основании. Появление нового типа изображения свернувшегося хищника не обошлось, вероятно, без восточных влияний. Это касается самой схемы и общего характера трактовки образа. Для восточных районов скифо-сибирского стиля с самого начала были характерны ажурные изображения со свободной компоновкой фигуры, часто в овальной схеме.
(38/39)
В савроматском искусстве образ кошачьего хищника рано приобретает волчьи черты. [65]
Этой третьей группой, происхождение которой не обошлось, как показывает бляха из кургана Кулаковского, без влияния боспорской или близкой ей мастерской, и заканчивает интересовавший нас мотив своё существование на территории лесостепной Скифии, причём на большей её части уже в первой половине V в. до н.э. Только на Среднем Дону изображения свернувшихся хищников, чрезвычайно условные и схематичные, живут ещё долго, во всяком случае весь V в. до н.э. [66] Это особенно относится к соседней территории ананьинской культуры, где известен целый ряд подобных изображений.
Итак, лесостепная Скифия не является родиной мотива свернувшегося в кольцо хищника кошачьей породы, хотя он появляется здесь ещё в первой половине VI в. до н.э. Ранние изображения малочисленны и отражают сильное переднеазиатское влияние. С конца VI — начала V в. до н.э. в разработке мотива начинают принимать участие северопонтийские ремесленные центры, прежде всего Ольвия и Боспор. Местное искусство лесостепи или просто копирует южные образцы или подвергает их некоторой переработке, не приводящей, однако, к появлению оригинальных художественных образов.
A.I. Chkourko
SUR L’IMAGE D’UN FAUVE ROULE EN BOULE DANS L’ART DES SCYTHES HABITANTS DES STEPPES BOISEES. ^
Résumé
Le motif d’un fauve de race féline dans l’art des habitants des steppes boisées de la Scythie du VIe siècle avant notre ère est peu représenté et n’est guère rem contré que sur les embouts des fourreaux d’épées. L’analyse des images démontre leur lien direct aves les monuments scythiques de l’Asie Antérieure. C’est là que de toute évidence s’est formée la tradition d’orner les fourreaux d’épées d’une figure d’un lion roulé en boule. Celte image est apparue dans les steppes boisées de la Scythie en même temps que l’akinakglaive iranien.
Les images d’un fauve roulé, souvent aux traits de loup, sont plus nombreuses en Ve siècle avant notre ère. Il ets à indiquer les trois groupes d’images principaux dont les particularités stylistiques sont marquées par l’influence des différents centres artistiques (d’Olbia, du Bosphore et du bassin du Kouban).
Le motif d’un lion ou d’un guépard roulé était au total étranger à l’art des régions de steppe boisée de la Scythie. En imitant et en transformant les modèles méridionaux les artisans du terroir n’ont pas crée d’images artistiques originales.
[1] G. Вorovka. Scythian Art. London, 1928, стр. 45; H.Л. Членова. Происхождение и ранняя история племён тагарской культуры. М., 1967, стр. 118.
[2] Смела, II. СПб., 1894, стр. 132, рис. 13; В.А. Іллінська. Курган Старша могила — памъятка архаїчної Скіфії. «Археологія», V, Київ, 1951, стр. 196-212, табл. III, 7.
[3] А.И. Meлюкова. Вооружение скифов. М., 1964, стр. 61-62.
[4] В.А. Іллінська. Ук.соч., стр. 202.
[5] В.Б. Виноградов, А.И. Шкурко. О некоторых предметах звериного стиля из Центрального Предкавказья в скифское время. «Сборник докладов на VI и VII Всесоюзных археологических студенческих конференциях». М., 1963, стр. 43, рис. 1, 5 (в подписи под рисунком ошибка).
[6] Мы пользуемся фотографией из альбома коллекции Д.Я. Самоквасова.
[8] Е.И. Кpупнов. Древняя история Северного Кавказа. М., 1960, стр. 459, табл. XXXVII; П.С. Уварова. Могильники Северного Кавказа. МАК, VIII, М., 1900, табл. XVII, 8; XX, 4.
[10] Там же, стр. 16, рис. 16.
[11] Там же, табл. 22, 24.
[12] R. Ghіrshman. Le Trésor de Sakkez, les origines de l’art Méde et les bronses du Luristan. «Artibus Asiae», XIII, 3, 1950, стр. 181-206, рис. 7; R. Ghirshman. L’Iran des Origines a l’islam. Paris, 1951, стр. 90, табл. III, 1; Б.Б. Пиотровский. Искусство Урарту. Л., 1962, стр. 80, рис. 45.
[13] Сокровища скифских курганов..., табл. 5, 35; Смела, II, СПб., 1894, стр. 132, рис. 12; табл. XVIII, 4; ДП, III, табл. XLIX, L, LI.
[14] Сокровища скифских курганов..., стр. 12, рис. 7 (справа); ДП, III, табл. LXI, 542.
[16] R. Ghirshman. Le Trésor de Sakkez..., стр. 186-188, рис. 9, 10; С.И. Руденко, Ук.соч., стр. 42, рис. 32.
[18] E. Akurgal. Urartäische Kunst. «Anatolia», IV, Ankara, 1959, стр. 76-114.
[20] Мы придерживаемся принятой большинством исследователей датировки погребения в Зивийе концом VII в. до н.э.
[21] Сокровища скифских курганов..., табл. 12-[13, 14]-15, 17; Б.Б. Пиотровский. Ванское царство (Урарту). М., 1959, табл. LIV, LV.
[22] П.С. Уварова. Ук.соч., табл. XX, 4; CXVII, 8.
[23] В.А. Iллінська. Скіфська вузда VI ст. до н.э. «Археологія», XIII, Київ, 1961, стр. 56, рис. 14, 9.
[25] В.А. Iллінська. Курган Старша могила..., стр. 212.
[27] Сравни пасть льва на пекторали с ассирийской трактовкой лотосного орнамента. С.И. Pуденко. Ук.соч., рис. 57 и табл. XIII, 3.
[28] О самом сюжете и его распространении в скифском искусстве см. Б.Б. Пиотровский. Ванское царство, стр. 254; Е.О. Прушевская. Родосская ваза и бронзовые вещи из могилы на Таманском полуострове. ИАК, 63, Пг., 1917, стр. 49-53; И.Д. Марченко. Литейная форма конца VI в. до н.э. из Пантикапея. КСИА АН СССР, 89, 1962, стр. 51.
[30] Н.Л. Членова. Происхождение и ранняя история племён тагарской культуры, стр. 127.
[31] Сокровища скифских курганов..., стр. 16, рис. 16. Дата погребения, установленная Шефольдом (К. Sсhefold. Der skythische Tierstiel in Südrussland. ESA, XII, Helsinki, 1938, стр. 7), подтверждена последними исследованиями родосско-ионийской керамики. Н.А. Онайко. Античный импорт в Приднепровье и Побужье в VII-V вв. до н.э. М., 1966, стр. 14.
[32] A. Gоdadd. Le Trésor de Ziwiye, стр. 29, рис. 39.
[33] С.И. Pyденко. Ук.соч., стр. 42, рис. 32.
[34] M. Rostovtzeff. The Animal Style in South Russia and China, London, 1929, табл. II, 2, 4; E.E. Herzfeld. Iran in the Ancient East. London — New York, 1941, стр. 265, рис. 367; R.D. Barnet. A Review of Acquisitions 1955-1962 of Western Asiatic Antiquities. «The British Museum Quarterly», XXVI, N3-4, London, 1963, табл. XV.
[35] E.F. Sсhmidt. Persepolis., I, Chicago, 1953, табл. 64, 65 и др.
[36] A.И. Meлюкова. Ук.соч., стр. 61.
[38] Б.Н. Гpаков. Древности Яблоновской курганной группы из собрания Д.Я. Самоквасова. Тр. СА РАНИОН, II. М., 1928, стр. 69-78, табл. VI, 9; ДП, II, Киев, 1899, табл. XVI, 316.
[39] Б.Н. Гpаков. Ук.соч., стр. 76.
[40] Н.А. Онайко. О центрах производства золотых обкладок ножен и рукояток ранних скифских мечей, найденных в Приднепровье. Сб. «Культура античного мира». М., 1966, стр. 170; В.А. Iллінська. Про походження та етнічні зв’язки племён скіфської культури посульсько-донецького лісостепу. «Археологія», XX, Київ, 1966, стр. 59 сл.
[41] Б.Н. Гpаков. Ук.соч., стр. 77.
[42] Сокровища скифских курганов..., стр. 34; А.П. Mанцевич. Деревянные сосуды скифской эпохи. «Археологический сборник», 8. Л.-М., 1966, стр. 36-37.
[43] С.И. Капошина. О скифских элементах в культуре Ольвии. МИА, 50, 1956, стр. 173, рис. 16.
[44] Там же, стр. 175.
[45] Н.А. Онайко. Ук.соч., стр. 172.
[46] Б.Н. Гpаков. Чи мала Ольвія торговельні зносини з Поволжям і Приуралям в архаїчну та классичну епохи? «Археологія», І, Київ, 1947, стр. 33, рис. 5.
[47] А.А. Бобpинской. Отчёт о раскопках, произведённых в 1903 году в Чигиринском уезде Киевской губ. ИАК, 14. СПб., 1905, стр. 6, рис. 6; П.Д. Либеpов. Памятники скифского времени на Среднем Дону. М., 1965, рис. 2, 198; Гос. Эрмитаж, Дн. 1932 12/17; Дн. 1932, 12/10.
[48] Сокровища скифских курганов, табл. 78; G. Borovka. Scythian Art, табл. 13.
[49] П.Д. Либеpов. Ук.соч., табл. 24, 20, 21.
[51] В.Г. Петренко. Правобережье Среднего Приднепровья в V-III вв. до н.э. М., 1967, стр. 92-93. Только курган №8 в группе «Частых курганов» датирован П.Д. Либеровым (П.Д. Либеpов. Ук.соч., стр. 28) рубежом VI-V вв. до н.э. В свете нашего исследования эта дата занижена и не является достаточно обоснованной.
[52] G. Borovka. Scythian Art, стр. 35.
[53] М.И. Ростовцев. Курганные находки Оренбургской области эпохи раннего u позднего эллинизма. MAP, 37, СПб., 1918, стр. 65.
[54] В.А. Іллінська. Скіфськи сокиры. Археологія, XII. Київ, 1961, стр. 44.
[55] Сокровища скифских курганов, стр. 30.
[56] Там же, табл. 56; Г.Т. Ковпаненко. Племена скіфсьского часу на Воркслі. Київ, 1967, рис. 47, 48.
[58] Н.А. Онайко. Ук.соч., стр. 163.
[59] К. Sсhefold. Der skythische Tierstiel, стр. 48.
[60] А.М. Лесков. Богатое скифское погребение из Восточного Крыма. СА, 1968, 1, стр. 158-165. рис. 7.
[61] Там же, стр. 165.
[62] Н.А. Онайко. Ук.соч., стр. 172.
[63] Гос. Эрмитаж. Кр 1883 1/8.
[64] L’Art Russe des Scythes à nos jours. Trésors des Musées Soviétiques. Grand Palais, Oktobre 1967 — Janvier 1968, рис. 58; OAK за 1862 г., стр. XIV.
[65] К.Ф. Смиpнов. Савроматы. M., 1964, стр. 243.
[66] Курган №10 у с. Русская Тростянка датируется V-IV вв. до н. э.; П.Д. Либеpов. Ук.соч., стр. 28.
|