|
В.И. Сарианиди
Рис. 21. Браслеты в виде антилоп (погребение 2).(Открыть Рис. 21 в новом окне) |
Рис. 22. Перстень с изображением Афины (погребение 2).(Открыть Рис. 22 в новом окне) |
честве этнический тип, который представлял правящую прослойку местного общества раннекушанского времени. Иначе говоря, ювелир воплотил в своём творении представления о каноне женской красоты, свойственные пришлым кушанским кочевым племенам, ещё твёрдо державшимся традиций. «Афродита Кушанская» в конечном счёте отражает представления, распространённые у юэчжей на их былой родине, принесённые ими на новые места.
Особого интереса заслуживают застёжки «амуры на дельфинах». Обе половинки их однотипны и изображают рыб, которым приданы дельфиньи черты (рис. 20). Застёжки пустотелые, лицевые стороны выпуклые и отлиты в перегородчатой технике. Головки рыб украшены пышными трёхзубчатыми султанами, не оставляющими сомнений, что в основу изображений положены образы дельфинов. Верхом на них сидят крылатые амуры, но показанные в зеркальном изображении, соответственно левым и правым боком по отношению к зрителю. Головы амуров увенчаны венками, из-под которых на шею мелкими локонами спускаются волосы. Застывшие лица со слегка растянутыми в полуулыбке губами, мясистыми щеками и большими глазами далеки от образов вестни-
ков любви греко-римского пантеона. Короткая шея переходит в пухлый торс, перетянутый крест-накрест тонко нацарапанными полосками, передающими скорее всего ремни. Одной рукой амуры держатся за дельфиньи султаны, другой, полусогнутой, опираются на колено, держа в ладони неясный предмет, возможно сосуд. Запястья и щиколотки туго перехвачены тонкими рельефными ободками, возможно, имитирующими ручные и ножные браслеты. Из-за спины в стороны поднимаются изогнутые крылья с чётко моделированными перьями.
Амур, сидящий на дельфине, хорошо известен в глиптике и скульптуре греко-римского круга, [31] что с бесспорностью указывает на западное происхождение этого мотива в Бактрии. Однако здесь греко-римские образы получают новую трактовку. Так, амуры носят ручные и ножные браслеты, что скорее всего связано с влиянием эллинистического Востока, в первую очередь Гандхары, где ножные браслеты нередко надеты на щиколотки детей. [32]
Ручные браслеты, украшенные фигурками антилоп, изображённых и стремительном беге, представляют особый интерес (рис. 21). Животные имеют чётко моделированные горбоносые морды с выделенными, слегка раздутыми ноздрями и полуоткрытыми, рельефно очерченными губастыми ртами. Преувеличенно большие, выпуклые глаза миндалевидной формы (ср. глаза львиноподобных грифонов на обувных пряжках-застёжках из погребения 4) сохранили в уголках микроскопические бирюзовые вставки, изображающие белки, тогда как зрачки переданы прозрачно-жёлтыми сердоликовыми бусинками. Лепестки-уши и изогнутые на концах рога инкрустированы выпуклыми, тщательно отшлифованными бирюзовыми вставками. Морды и пластично изогнутые шеи покоятся на выброшенных вперёд передних ногах с бирюзовыми копытцами. Плавно изогнутые тела животных переходят в задние ноги, между которыми изображён маленький, тонко гравированный хвостик. Следы стёртости на браслетах не оставляют сомнения в их использовании при жизни владельца.
Браслеты со скульптурными фигурками реальных и фантастических животных известны в Амударьинском кладе и эрмитажной Петровской коллекции, причём налицо близкое, если не идентичное, изображение фигур с пластично изогнутыми телами и выброшенными вперёд ногами. В эрмитажной коллекции показательны два золотых проволочных браслета, [33] особенно браслет со скульптурной фигурой антилопы. Её морда имеет губастый рот, прижатые к голове уши и рога, [34] как и у изображений на бактрийских браслетах. [35] Здесь ощущается не только иконографическая, но и стилистическая близость, позволяющая допустить изготовление подобных браслетов в одном, скорее всего бактрийском, центре златоделия.
На пальцы рук умершей надеты три перстня, из них два массивных — на левой руке. Один из этих перстней украшен в центре большим прозрачным камнем овальной формы фиолетового цвета (альмандин?), через который просвечивает щиток перстня. По краю он окаймлён более мелкими самоцветами — гранатами, бирюзой и камнем белого цвета.
Другой перстень — с золотым щитком, на котором тонкой гравиров-
кой изображена сидящая стройная женская фигура в профиль влево, со шлемом на голове (рис. 22). Лицо — с большим носом. Длинная, чуть изогнутая шея украшена ожерельем. Плечи развёрнуты прямо. Под мягкой тканью двумя кружками едва обозначен бюст, тонкая талия перехвачена двойным поясом, от которого вниз легкими складками ниспадают пышные одеяния; по линии бёдер идёт мягкая горизонтальная складка. Часть одежды от талии до согнутых колен разделана глубокими косыми складками с парными шишечками на концах, ниже по подолу идут прямые расчленённые складки, под которыми угадываются длинные стройные ноги, носки которых высовываются из-под волнистых оборок подола, орнаментированного двумя рядами мелких точек. Левая согнутая рука держит длинное копьё и одновременно опирается на овальный щит с двумя рядами мелких зубчиков по краям. Правая изогнутая рука с чётко моделированными пальцами раскрытой ладони вытянута вперёд. Перед фигурой в свободном поле в зеркальном изображении выгравирована греческими буквами надпись «Афина», что указывает на назначение перстня-печатки. Удлинённое лицо с нависшим над провалившимся ртом огромным носом и выступающим вперёд подбородком не имеет ничего общего с классическим типом этой популярной богини и скорее всего свидетельствует о затухающих греко-бактрийских традициях в местном ювелирном искусстве.
На пальце правой руки умершей надет золотой дутый перстень, украшенный каменным щитком овальной формы, выточенным из бирюзы, с тонко гравированным изображением сидящей женщины. Небольшая головка с венком или калафом сохранила едва намеченное лицо с прямым носом и небольшим подбородком. Головка посажена на тонкую длинную шею, переходящую в небольшой торс, перетянутый крест-накрест перевязью. Длинное до пят платье перехвачено под грудью пояском и расчленено глубокими вертикальными складками, которые на уровне согнутых колен заканчиваются цепочкой мелких углублений. Правая, едва намеченная рука предположительно держит щит овальной формы, левая отведена в сторону и поднята вверх. От предполагаемого сидения изображена лишь гнутая ножка. Не исключено, что и здесь мастер хотел изобразить богиню Афину с копьём и щитом, но забыл выгравировать копьё в левой руке. Оба изображения отличает предельная степень обобщения в трактовке лиц, что находится в резком контрасте с достаточно тщательной, а главное чёткой декорировкой всей фигуры и в особенности типично греческих одеяний. Ювелиры в своем творчестве, как правило, копировали статуи божеств, находившихся в публичных местах, и в таком случае следует допустить, что рассматриваемые изображения на перстнях передают редкий тип сидящей Афины. [36]
Две миниатюрные фигурки музыкантов однотипны, лицевые стороны их оттиснуты в почти круглом рельефе (рис. 23). Головы музыкантов имеют широкие, чуть сужающиеся книзу лица с преувеличенно большими глазами, слабо намеченным носом и вдавленным ртом. Короткая шея переходит в широкий торс. Обе руки сложены на груди и держат струнный инструмент типа арфы, причём левая рука придерживает его, а правая как бы перебирает струны. Округлый живот с намеченным пупком покоится на скрещённых ногах.
Наиболее ранние струнные инструменты типа лютни или арфы изображены на рельефах парфянских ритонов, где они имеют узкий, каплевидный корпус и длинный гриф. [37] Следующей по времени считается лютня с очень широкой декой на одном халчаянском горельефе. [38] Наконец, скульптурный фриз из Айрытама демонстрирует музыкальный инструмент эпохи кушан с вогнутой декой, напоминающий по очертанию скрипку или гитару. [39] Тиллятепинские музыканты играют на лютнях с широкой декой и суженным грифом, отличающихся от парфянских и айрытамских струнных инструментов и ближе всего соответствующих халчаянской лютне. Сходство наблюдается не только в форме
Рис. 23. Музыканты (погребение 2).
(Открыть Рис. 23 в новом окне)
инструментов, но и в манере держать деку высоко справа у груди, слегка опустив гриф наискось влево. Высказано предположение, что подобная манера игры была связана со стоячей позой исполнителя, [40] но этому противоречит сидячая поза музыкантов из Тиллятепе.
Если учесть общий «монголизованный» облик музыкантов, скорее всего передающий особенности пришлой этнической среды юэчжей-кушан, то можно допустить, что перед нами музыкальные инструменты кочевых племён типа современных туркменских дутаров.
Между корпусом и левой рукой покойницы располагалась золотая трубочка, один конец которой разрезан на длинные ленты, отогнутые наружу. На основу-трубочку насажены две вырезанные из листового золота прямоугольные пластины. Перед нами, видимо, престижное изделие, отмечающее высокий социальный статус владельца. Укажем, что уменьшенная копия подобного изделия встречена Б. Тургуновым в могильнике Айрытам.
В ногах покойницы находилась круглая плетёная корзинка, внутри которой были железные изделия — два ножа и топорик-клевец. Совершенно целый нож имеет серповидную форму, ручку с кольцевым навершием, лезвие с упором, конец его закруглён. Другой нож также серповидной формы с длинной рукоятью и непомерно коротким лезвием. Он сильно коррозирован, и его ручка переломилась ещё в древности. Оба ножа более характерны для Южной Сибири и, возможно, действительно были принесены в Бактрию кочевыми племенами, оставившими некрополь Тиллятепе. Близкое происхождение имеет сильно коррозированный проушной топорик-клевец, обух которого выделен петлевидным навершием.
Осталось отметить круглое зеркало с круговой китайской надписью, изготовленное либо из низкопробного серебра, либо из «белой меди» — специфического сплава. Зеркала аналогичного типа найдены в захоронениях 3 и 6. Надпись удалось прочитать на лучше сохранившемся зеркале из захоронения 3 (см. ниже текст перевода, судя по всему, тождественный надписи на зеркале погребения 2).
Погребение 3. ^
Погребение располагалось почти на самом верху холма и было впущено в верхний гребень разграничительной стены между девяти- и четырёхколонным залами храма. Могильная яма прямоугольной конфигурации размерами 2,6×1,5 м вертикальной шахтой врезалась в кирпичную стену храма. Стены могильной ямы идут строго вертикально вниз, исключая восточную, которая несколько скошена и сужается ко дну. Следы обмазки стен не обнаружены.
От верха могильной ямы (где, видимо, располагался уступ для деревянных плах перекрытия) прослеживается, как и в погребении 2, тёмно-коричневый слой деревянной трухи в виде конуса, вершина которого разорвана непосредственно над гробом (рис. 24). Тёмно-коричневый слой, заметный на фоне насыпной земли, состоит из трёх прослоек, считая сверху вниз: сгнившей кожи коричневого цвета; перегнившей деревянной трухи; снова сгнившей кожи, но чёрного цвета. Очевидно, перекрытие первоначально пустой могильной ямы составляли деревянные доски, обтянутые снизу кожей чёрного цвета, а сверху — коричневого. Скорее всего именно на кожу были нашиты многочисленные золотые диски с петельками, которые в момент, когда обрушилось перекрытие, сползли вниз и по линии разрыва кожи высыпались внутрь гроба, где и были обнаружены при расчистке. Во всяком случае, такие золотые диски, находившиеся на бортике гроба, сохранили с одной стороны обрывки коричневой кожи, остатки сгнившего дерева и затем уже — чёрной кожи. Шесть дисков оказалось вне пределов гроба, на полу могилы, куда они могли закатиться до того как обрушилось перекрытие. На это же указывает тот факт, что многие диски к моменту раскопок находились на ребре с прилипшими к ним остатками деревянного тлена и кожи. Всё сказанное не исключает возможности того, что часть дисков была нашита на погребальное покрывало, наброшенное поверх гроба. На дне могильной ямы сохранились следы сгнившей циновки, которой был устлан пол. Отметим, что только в этом погребении золотые нашивные диски имели припаянные петельки, а не простые дырочки, пробитые с края, как в остальных могилах. Точно такие же золотые диски с припаянными петельками происходят из разрушенных или разграбленных могил Беграма. [41]
Прямоугольный деревянный гроб длиной 2 м, шириной 0,65 м и высотой предположительно 0,4-0,5 м сохранил по углам согнутые под прямым углом железные скобы (длина 13-15 см, ширина 5 см), при помощи которых крепились друг к другу длинные боковые и торцовые стенки. Помимо угольников, имелись прямые железные полосы (длина до 15 см, ширина до 5-7 см), сверху и снизу прибитые гвоздями по три пары на каждой боковине гроба. При их помощи стенки крепились к днищу гроба. Наконец, как и в погребении 2, вдоль верхнего края западной стенки гроба вбиты три железных гвоздя. Можно допустить, что они крепили крышку гроба, однако достоверные её следы не отмечены. Не исключено, что и здесь гвозди служили для крепления погребального покрывала, в которое был обёрнут гроб. Не совсем ясна находка одной такой железной скобы внутри могилы.
Вероятно, гроб стоял на ножках или подставках на высоте 10-15 см над полом. Какие-либо следы ножек или подставок не обнаруже-
ны, что и неудивительно, так как погребение нарушено мышами. Но в процессе раскопок с документальной точностью установлено, что в то время как правая стопа покойника (или, как мы предполагаем, покойницы — см. ниже) находилась на полу могильной ямы, левая была на 10-15 см выше, отмечая тем самым былой уровень днища гроба.
Исходя из взаимного расположения сильно нарушенных костных останков (сохранились лишь затылочная часть черепа, мелкие фрагменты тазобедренных костей и нижние конечности), можно допустить, что покойница лежала в деревянном гробу на спине в вытянутом положении, головой на север.
Большинство погребальных приношений внутри гроба перемещено с первоначального места. В северной части гроба находился золотой сосуд, видимо, подложенный под голову. На дне его покоилась теменная часть черепа и лежала золотая лента от головного убора. Ещё четыре ленты оказались перемещёнными мышами так, что одна из них находилась около тазовых костей. Кроме того, на дне сосуда было несколько подвесок с рельефно оттиснутыми мордами львов и пятилепестковая розетка, причём парная ей нашлась у стенки гроба.
В области шеи найдена в непотревоженном виде массивная гривна, а внутри неё — частично разрозненное ожерелье с двумя коническими застёжками, некогда располагавшимися под затылком. Одна из застёжек находилась на месте, а парная ей была извлечена из мышиной норы. Здесь же встречена золотая подчелюстная лента того же типа, что и в погребении 2.
Рис. 24. План (1) и разрезы (2) погребения 3.
(Открыть Рис. 24 в новом окне)
Рис. 24 (окончание).
Около левой стороны черепа лежала головная булавка, а парная ей оказалась перемещённой в область грудной клетки. Обе они, по всей вероятности, были приколоты у висков, как в других непотревоженных захоронениях.
Частично заходило под гривну тяжелое серебряное китайское зеркало, под которым сохранились в непотревоженном виде друг под другом три золотые застёжки, указывающие по крайней мере на три слоя одежд, надетых на умершую. Уцелели ещё две золотые однотипные застёжки в виде лиры. Одна из них находилась в области шейных позвонков, а другая — выше сосуда, на котором покоилась голова умершей. Обе половинки сохранили лишь петельки (а не крючок и петельку), так что, возможно, ими пользовались со шнурками. В таком случае застёжки-лиры могут указывать на четвёртый слой погребальных одежд. Видимо, на запястьях были надеты массивные с несомкнутыми раструбообразными концами браслеты; точно такие же ножные браслеты украшали щиколотки. Около ступней располагались однотипные обувные пряжки и золотые подошвы от обуви. У левой ступни стоял крупный серебряный сосуд с остатками некогда покрывавшей его ткани. Относительно хорошая сохранность нижнего отдела скелета, видимо, объясняется тем, что раньше всего земляная засыпка перекрытия могилы стала сыпаться на ноги, что до определённой степени предотвратило их разрушение грызунами. Именно поэтому уцелел горизонтальный ряд полусферических бляшек с дисками, отмечающий подол платья. Ровная линия бляшек между обеими ступнями также принадлежит краю погребального покрывала. У тазовых костей лежали нашивные бляшки, образующие ровную линию между обеими ступнями, отмечая тем самым расшитый край погребального покрывала. У тазовых костей найдена серебряная парфянская монета, судя по её местоположению, зажатая в кулак. Все остальные многочисленные украшения перемещены со своих мест и не отражают реального расположения в момент погребения. Отметим лишь скромное тонкое, сильно стёртое золотое колечко с орнаментом, аналогичное колечку из погребения 1, что в косвенной форме может указывать на какую-то степень родства погребённых в некрополе Тиллятепе.
Вне гроба находились погребальные приношения: в изголовье — три керамических сосуда, в ногах — серебряный сосудик, под которым лежали золотая римская монета и перстень с изображением человека у алтаря. У внешнего угла гроба встречено второе зеркало с плохо сохранившейся ручкой из слоновой кости, а рядом — россыпь из мелких кусочков чёрных кристаллов типа сурьмы. На зеркало был поставлен
Рис. 25. Реконструкция одежд из погребения 3.
(Открыть Рис. 25 в новом окне)
косметический фаянсовый сосудик. Здесь же были серебряные флаконы, под одним из которых лежал серебряный сосудик с узким горлом, и золотой сосуд с греческой надписью на дне. Судя по косметическим принадлежностям и полному отсутствию боевого оружия, можно условно предположить, что в могиле была похоронена женщина. Погребальные украшения и приношения состояли из почти 5 тыс. золотых изделий. Предположительная реконструкция показывает, что покойная была одета в платье длиной чуть ниже колен и длинные штаны, заправленные в мягкую бескаблучную обувь (рис. 25). Разрез платья спереди скрепляли застёжки «амуры на рыбах». Лиф платья был оформлен тремя горизонтальными рядами полусферических бляшек и вертикальной полосой из золотых треугольников и полусферических бляшек, а низ — обшит тремя горизонтальными рядами золотых цилиндрических бляшек, причём подол отмечен одним рядом полусферических бляшек с подвесными дисками. Конический головной убор декорирован нашивными золотыми решётчатыми пластинами и полусферическими бляшками с дисками. Головное покрывало было богато украшено несколькими рядами золотых бляшек, в том числе «бабочками», сердечками, волютами, рельефными квадратами. Обувь обшита цилиндрическими золотыми бляшками, к подошвам пришиты золотые подмётки без следов стёртости.
Хотя сильная степень нарушения могилы грызунами препятствует реконструкции одеянии, тем не менее сделаем попытку рассмотреть погребальные украшения и приношения.
Составная лента оказалась перемещённой с первоначального места, так что трудно судить, из скольких частей она состояла, но скорее всего их было пять. Все части вырезаны из тонкого золотого листа. Четыре из них одинаковы по размерам, квадратные, украшены аккуратно вырезанными квадратиками: три ряда по три квадратика в каждом. Пятая — гораздо больше, также украшена аккуратно вырезанными квадратиками, образующими 52 отверстия. По внешнему краю все части имеют сквозные отверстия, при помощи которых они предположительно нашивались на головной убор, составляя решётчатое украшение.
Золотые навершия головных булавок отлиты в виде крупной 12-лепестковой розетки, внутрь которой вписаны добавочные шестилепестковые, но меньших размеров. В петельках, расположенных на концах лепестков, сохранились обрывки золотой проволочки, которыми крепились дополнительные украшения типа миниатюрных дисков. Здесь уместно
|
|
|
Рис. 26. Подвески с протомами лошадей (погребение 3).(Открыть Рис. 26 в новом окне) |
Рис. 27. «Амуры на рыбах» (погребение 3).(Открыть Рис. 27 в новом окне) |
отметить находку пластины, вырезанной в виде полумесяца, с концов и середины которого спускаются золотые листочки, напоминающие украшения головных булавок из погребений 1 и 2. Близкие по стилю розетки с загнутыми на концах лепестками, но на фаларах, относятся к изделиям греко-бактрийского круга.
Из головных подвесок найдена одна. Подвеску образуют две протомы лошадей, повёрнутые в противоположные стороны (рис. 26). Головы изображены в профиль, с выделенными ноздрями, полуоткрытым ртом и ячейками для глаз, первоначально инкрустированных гранатовыми вставками, из которых на месте сохранилась лишь одна. Торчащие впереди уши и грива украшены миндалевидными вставками из бирюзы. Выброшенные вперёд ноги в одном случае сохранили бирюзовые копытца. Бирюзовые миндалины украшают тулово, одна крупная треугольная каменная вставка помещена между протомами. Основанием всей композиции служит прямоугольная пластина с углублением, первоначально заполненным тёмной пастой, оконтуренная снизу чередующимися выпуклыми овалами с круглыми полусферическими бирюзовыми вставками. От лошадиных морд вниз на золотых цепочках свисают украшения в виде сердечек, заканчивающиеся золотыми листочками. Украшения в виде миниатюрных дисков, подвешенных на цепочки, спускаются от основания подвески. Между протомами помещена треугольная фигура, некогда инкрустированная поделочными камнями, из которых сохранилась лишь одна вставка чёрного цвета. Сверху подвеска завершается колечком, посаженным на невысокую шейку, украшенную зернью.
При помощи этого колечка всё изделие крепилось на месте. В целом подвеска отличается неумелым исполнением, что нашло отражение в схематизме всей композиции. Мотив лошади рано и достаточно широко используется в греко-римском искусстве, в искусстве западного Ирана, как можно судить по так называемым луристанским бронзам. Трензеля в виде лошадиных протом, чрезвычайно близко напоминающих тиллятепинские, распространены с VIII-VII вв. до н.э. примерно в одно время в Спарте, Дельфах и Луристане. [42]
Как и в захоронении 2, найдены две золотые пустотелые застёжки, отлитые в горельефной прорезной технике и изображающие рыб, которым приданы дельфиньи черты (рис. 27). У одной изо рта торчит крючок, у другой — петелька, при помощи которых застёжки соединялись между собой. На одной из них амур показан спереди. У него широкое лицо с большим мясистым носом, толстыми чувственными губами и жирными складками обвислых щёк, маленькими глубоко посаженными глазами, чётко выделенными веками. Лоб скошен назад, волосы на голове переданы серией мелких вдавлин. Короткая шея переходит в широкие, фронтально развернутые плечи. Правая, сильно согнутая рука с браслетами на запястье поднесена к голове, а левая вытянута вперёд и держится за султан на голове рыбы. Слабонамеченная талия переходит в округлый живот с чётко выделенным пупком. Внизу живота сохранился бугорок, возможно, указывающий на мужской образ. Преувеличенно толстые, пухлые бёдра и ноги заканчиваются чётко моделированными ступнями с браслетами на щиколотках.
Рыбы изображены в профиль: большая голова с жабрами сохранила круглый глаз из белой вставки с точкой-зрачком в центре. На голове рыбы — пышный султан, инкрустированный выпуклыми, тщательно отшлифованными бирюзовыми вставками; плавники и хвост также украшены бирюзовыми вставками, причём хвост отделен от туловища декоративным полумесяцем. Чешуя передана полукруглыми ячейками, заполненными тёмно-коричневой пастой.
Вторая застёжка повторяет описанную с той лишь разницей, что амур показан со спины. Голова его передана почти в профиль, курчавые волосы изображены мелкими круглыми завитками. Слегка овальное лицо с прямым тонким носом и миндалевидными глазами с круглыми зрачками подчёркнуты сверху чуть изогнутыми бровями. Полуоткрытые пухлые губы показаны в полуулыбке. Короткая шея переходит в мускулистую спину с выделенными лопатками. Правая, сильно согнутая рука, схваченная у запястья широким браслетом, поднесена к голове, левая вытянута вперёд и держится за султан рыбы. Толстые пухлые бёдра переходят в ноги и заканчиваются ступнями с чётко моделированными пальцами и браслетами на щиколотках.
Образы амуров, резвящихся на дельфинах среди морских волн, особенно популярны в римском искусстве. Для нашей темы показательны статуи Венер, у ног которых скульпторы нередко помещают амуров, сидящих на дельфинах. У римских скульпторов амуры изображены в той же композиции, как бы «балансируя»: одна рука держится за султан на голове дельфина, а другая поднесена к голове. Однако, если первые копии этих жизнерадостных вестников любви греческой мифологии
ещё близко придерживались оригиналов, то в период позднего эллинизма наблюдается отход от них. Доказательством служат рассматриваемые застёжки, где юные проказники превратились в обрюзгших, пресыщенных жизнью персонажей, безнадёжно далёких от прототипов.
Вместо благородных дельфинов, хорошо известных приморским жителям далекой Эллады, изображены обычные рыбы, что в изобилии водились в реках Азии, в том числе и в Амударье, главной реке Бактрии. Образ дельфина претерпел существенные изменения, так как местные бактрийские мастера уже лишь понаслышке знали это животное. Очевидно, образы непонятных дельфинов на бактрийской почве постепенно трансформировались в знакомых местным мастерам рыб, так что по существу лишь сходные композиции напоминают лежащие в их основе прототипы. Все эти наблюдения не оставляют сомнения в том, что застёжки были изготовлены на месте бактрийскими мастерами, не только никогда не видевшими живых дельфинов, но и почти начисто забывшими их изображения. Между тем ещё недавно эти изображения были столь популярны в искусстве Греко-Бактрии, что украшали различные архитектурные сооружения (например, каменные сливы фонтанов Ай Ханум).
Помимо рассмотренных застёжек, найдены ещё две пары, друг под другом. Наиболее простые из них — небольшие золотые застёжки миндалевидной формы, украшенные по контуру мелкой золотой зернью. В центре каждой половинки имеются бирюзовые вставки в виде двух кружков и одного треугольника. С оборотной стороны припаяно по три петельки для нашивки на одежду. При помощи крючка и петли застёжки крепились между собой.
Упомянем две однотипные фигурные застёжки, отлитые в виде лиры: лицевые плоскости их гладкие, оборотные сохранили четыре петельки для крепления на месте. В противоположность остальным обе половинки заканчиваются не петелькой и крючком, а только петельками, что заставляет допустить наличие отдельных крючков. Одна из половинок располагалась рядом с описанной, на груди покойницы, т.е. они использовались в качестве застёжек.
Бесспорно, особого внимания заслуживает последняя пара застёжек, состоящая из двух крупных прямоугольных ажурных пластин, соединённых между собой при помощи специально припаянных крючков и пары петелек. Застёжки пустотелые. Лицевые стороны их выпуклые, отлиты в комбинированной прорезной технике в сочетании с высоким рельефом. С оборотной стороны припаяны плоские тонкие пластины, отлитые по контуру лицевых со сквозными вырезами, точно соответствующими лицевым, так что вместе они образуют сквозные ажурные застёжки. Местами имеются небольшие «раковины», образовавшиеся вследствие некачественной отливки, так как застёжки были изготовлены из очень тонкого листового золота. На обеих половинках пластин сохранились однотипные изображения воинов, обращённых лицом друг к другу, с той лишь разницей, что один из них повёрнут к зрителю левым, а другой правым боком (рис. 28). На пластине с крючками голова главного персонажа повёрнута в три четверти. Лицо с прямым носом, чуть нахмуренными бровями, полуоткрытым ртом и чётко моделированным
Рис. 28. Застёжки в виде воинов (погребение 3).
(Открыть Рис. 28 в новом окне)
подбородком передает образ закалённого в боях воина. На голову надет шлем, фестончатые края которого украшены завитками; сверху шлем имеет четыре круглых углубления — возможно, гнёзда для самоцветов, которые, однако, так и не были вставлены. Между двумя парами таких углублений выступает вверх заострённый рог. На макушке шлема мягко извивается длинный султан. Шлем крепился на голове при помощи ремня, пропущенного под подбородком. Из-под шлема на плечи по обе стороны лица спускаются длинные волнистые локоны. Мускулистый торс, облачённый в кирасу, сверху задрапирован в мягкий складчатый плащ, переброшенный через левую руку так, что концы его плавно сви-
сают через локоть, спускаясь почти до ног. На левом плече плащ перехвачен пряжкой в форме полумесяца. Под грудью торс опоясан ремнём, туго затянутым узлом. Второй ремень типа портупеи наискось опоясывает живот, проходит ниже пупка и служит для подвешивания меча.
Бёдра до колен задрапированы в складчатую юбку, состоящую из трёх зон. Верхние две переданы широкими, разделёнными на прямоугольники полосами, мягко спускающимися и слегка свисающими между ног. Подол заканчивается широкими складками, из-под которых выступают мускулистые ноги с выделенными коленями. На ногах — сандалии с выступающими пальцами и ремнём, пропущенным между пальцами. Чётко выделенная шнуровка сандалий опоясывает ногу; под коленом и посредине икр шнурки туго затянуты полусферическими пряжками.
Предплечье левой руки перехвачено широкой полосой, разделённой на равные прямоугольники; сама рука согнута почти под прямым углом, поднята вверх и сжимает в чётко моделированных пальцах древко длинного копья. Из-за левого бедра высовывается рукоять меча, навершие которого изображено в виде головы орла с загнутым клювом. Рукоять упирается в локоть согнутой руки, через которую переброшен плащ. На фоне складок плаща изображена рукоять меча. Правая рука скрыта от зрителя под круглым щитом, украшенным по краю длинными, чуть изогнутыми прямоугольниками; центральную часть щита составляют широкие полосы с кругами посредине.
Боковые стороны пряжки образуют два «дерева», в основании которых помещены маленькие драконы в устрашающей позе. Тонкое, сильно изогнутое тело с коротким, загнутым в колечко хвостиком опирается на согнутые когтистые трёхпалые лапы. Бедренные и берцовые части имеют углубления в виде «запятых» — возможно, гнёзда для самоцветов. Передние лапы с выпущенными и загнутыми на концах длинными когтями опираются на колени задних; контуры передних лап подчёркнуты снизу мелкими косыми насечками, передающими короткую шерсть. Из напряжённых мускулистых плеч вырастают короткие крылья, в основании которых помещены гнёзда-кружочки. Повёрнутые назад головы на изогнутых шеях с рельефно выделенными загривками, оскаленные зубастые пасти, грозно нахмуренные глаза, подчёркнутые сверху торчащими острыми шипами, сморщенный нос с хищно очерченными ноздрями дополняют устрашающий образ дракона. Сверху на «деревьях» сидят птицы, возможно орлы, держащие в клювах свободно развевающиеся ленты. Глаза их подчёркнуты рельефно выступающими вверх шипами, крылья сложены на спине. Основанием всей композиции служит прямая широкая полоса, украшенная тремя последовательными орнаментальными полосами из прямоугольников, ромбов и полуовалов.
Вторая половина пряжки, на которой изображён воин также в трёхчетвертном обороте, повёрнутый к зрителю левым боком, в принципе повторяет описанную. Незначительное отличие заключается лишь в том, что на шлеме не четыре, а три углублённых кружочка, между которыми вертикально вверх торчит рог. Ремень под грудью тоже завязан в узел. Меч подвешен на портупею, полукругом охватывающую сам клинок и прикреплённую к нему специальной застёжкой. Предплечье правой руки охвачено широкой полосой, разделённой на прямоугольни-
ки; сама рука задрапирована в складчатую ткань ниспадающего вниз плаща. Как видно, на пряжке изображён воин в полном боевом облачении, в кирасе, типичной для греко-римского вооружения. [43]
Несколько отличны от классических типов шлем и в особенности извивающийся султан. Аналогии нам неизвестны, хотя близкие по типу султаны в виде «конского хвоста» украшают шлем Менелая на известной групповой статуе «Менелай с телом Патрокла» и в особенности шлемы на рельефе, изображающем битву всадников с амазонками. [44] Но бесспорно, наиболее близкий, если не идентичный, тип демонстрирует султан, выступающий из макушки «македонского» шлема греко-бактрийского царя Евкратида.
Хотя высказано предположение, что, в отличие от гладких, чешуйчатые кирасы были специфическими доспехами греко-бактрийских воинов, [45] на одном римском барельефе изображены воины, облачённые в кирасы обоих типов. Это указывает на широкий набор воинских доспехов. [46] На том же рельефе имеется изображение султана на шлеме, ближе всего напоминающего тиллятепинский. Здесь же сохранилось изображение птицы, видимо орла на штандарте, общий стиль которого напоминает фигурки птиц, венчающих по углам бактрийскую пряжку.
Осталось отметить характерную систему крепления меча на свободно облекающем тело воина ремне, находящую абсолютно точную реплику среди более поздних кушанских памятников. Меч с рукояткой в виде птичьей головы и шеи украшает бюст царя Канишки из Матхуры и имеет, как считают, в целом азиатское происхождение, [47] хотя известна подобная рукоять на рельефе Пергама. [48] Ножны со скобой для крепления на портупее распространены в чрезвычайно широком географическом диапазоне — от Кореи до Восточной Европы. Наиболее древние из них восходят к ханьскому времени и можно было бы их считать местным изображением, но, по убедительному мнению специалистов, подлинной родиной их скорее всего были евразийские степи. [49] В литературе подобный способ ношения меча определяется как иранский, поскольку наиболее ранние образцы засвидетельствованы для сасанидского времени. [50]
Рассматриваемые способы крепления мечей прямо восходят к более ранним прототипам, как они отражены на бактрийских пряжках. Ножны со скобой для подвешивания к портупее, возможно, действительно имеют среднеазиатское происхождение. В этой связи нелишне вспомнить прикреплённый к портупее меч на золотой застёжке со сценой охоты на кабана из Петровской коллекции Эрмитажа.
В целом же трудно избежать соблазна сопоставить общую иконографическую композицию тиллятепинских пряжек с изображениями на некоторых кушанских монетах и в первую очередь Канишки, где на оборотных сторонах имеется изображение азиатского божества Орланга, фронтально стоящего, с птицей, венчающей его голову, с копьём в руке и мечом с рукоятью в виде птичьей головы. Видимо, не случайно в известных надписях Нимруд Дага это древнеиранское божество ассоциируется с Гераклом и Аресом. Кого же изобразил мастер-ювелир на этих пряжках? Возможно, это абстрактный, отвлечённый образ воина, однако близкие по стилю фигуры на нисийских ритонах определены специалистами как изображение бога войны Ареса. [51] Показательно, что на
шлеме тиллятепинской пряжки есть рог. Вспомним, что Александра Македонского на Востоке называли Александром Двурогим. Закономерно предположение, что мастер изобразил образ легендарного македонского царя, ставший символом величия и непобедимости. Кираса пряжек близко напоминает кирасу Александра Македонского в мозаике Помпеи. [52] Кираса бактрийских застёжек до деталей копирует боевое облачение воина из музея Неаполя, [53] указывая на их историко-культурную преемственность.
Вернемся к изображениям на застёжках из погребения 3: маленькие драконы, помещённые около ног обоих персонажей, абсолютно не свойственны греко-римскому искусству, но зато находят определённое сходство в скифских изделиях, в особенности на Алтае. Именно здесь фантастические звери с оскаленными пастями и зло сморщенными мордами составляют едва ли не наиболее характерную черту изображений на изделиях знаменитых Пазырыкских курганов. Это сходство в особенности прослеживается на примере стоящего на задних лапах крылатого грифона с повёрнутой назад головой, [54] демонстрирующего не только стилистическую, но и иконографическую близость. Думается, не будет большой натяжкой считать золотые пряжки из Тиллятепе редким, но чрезвычайно ярким примером смешения местных греко-бактрийских и привнесённых кочевнических культурных традиций. Здесь чувствуется внутренняя борьба новых правителей, тянувшихся к модной эллинистической культуре, но ещё не порвавших окончательно с кочевыми традициями предков. Сказанное не только не исключает, но предполагает открытие сходных по типу и стилю изделий на промежуточной территории Средней Азии и Казахстана. Правда, алтайские изображения передают образ грифона с птичьим клювом, в то время как на бактрийском изделии дракон имеет голову животного. Однако среди пазырыкских находок известны звериные личины с оскаленными мордами, [55] так что драконы на застёжках, видимо, демонстрируют обобщённый образ фантастических существ, некогда распространённых в мифологии алтайских кочевых племён.
Предполагаемое ожерелье оказалось разрозненным и частично растащенным в мышиные норы, но форма бусин и конические застёжки дают право считать, что все они действительно принадлежат одному ожерелью. Оно составлено из бусин трёх типов: крупных гладких пустотелых; округлых, сплошь покрытых сверху мелкой зернью, образующей как бы ажурную паутину; белых «фаянсовых», опоясанных золотыми ленточками, между которыми идет цепочка треугольников, инкрустированных бирюзовыми вставками. Две конические застежки, через которые были пропущены концы шнурка с нанизанными на них бусинами, украшены комбинациями из напаянной зерни и вдавленных орнаментов, образующих ряды треугольников. Застёжки несут явные следы стёртости от употребления.
В разных частях погребения встречено четыре золотых однотипных медальона в явно перемещённом положении. В центре каждого изображены погрудные человеческие фигуры, головы которых с широкими лицами, прямым тонким носом, чуть тронутыми полуулыбкой губами и выступающим подбородком выполнены круглым рельефом. Волосы на
Рис. 29. Изделия из погребения 3.
1 — жрец у алтаря; 2 — инталья с изображением быка; 3 — нашивка с изображением Афины; 4 — костяной гребень с изображением человека.
(Открыть Рис. 29 в новом окне)
голове разделены спереди прямым пробором и в виде двух горизонтальных валиков кольцом охватывают лоб. С боков на плечи спускаются длинные мягкие, закрученные на концах локоны. На шее невысоким рельефом изображена, по-видимому, гривна с несомкнутыми раструбообразными концами, наподобие той, что была встречена в самом погребении. На груди слабо намечены две складки от одежды, спускающиеся от плеч к талии. Погрудные фигуры вписаны в кружки, составленные из слабоизогнутых, слегка вдавленных прямоугольников, а по внешнему краю украшены цепочкой мелкой зерни. Самодовольные лица и ироническая улыбка скорее всего передают образ светского члена правящей элиты, причём округлые, «луноликие», лица с чуть раскосыми миндалевидными глазами под полудужьем широко разлетающихся бровей скорее всего отражают местный, бактрийский, этнический тип.
Три перстня обнаружены в могиле. Первый из них сохранил вставку из стекловидной массы, но изображение практически не читается из-за сильной иризации стекла. Второй перстень имеет плоскую овальную бирюзовую вставку с гравированным изображением человека, стоящего у алтаря (рис. 29, 1). Человек показан фронтально, чуть наклонённая голова — в трёхчетвертном повороте. Еле намеченное бородатое лицо увенчано сверху либо венком, либо пышным головным убором с двумя развевающимися лентами. Мускулистый торс полуобнажён. На левом плече — округлая пряжка, от которой вниз, окутывая бёдра до колен, спускается мягкая складчатая ткань. Обе руки обнажены: левая опирается на длинный, обвитый в верхней части лентами тирс с круглым навершием; правая опущена вниз и держит над алтарём ветку с листочками или колос с зёрнами, если только это не пламя от алтаря. Ноги
под коленями перехвачены кольцевыми полосками, видимо, имитирующими завязки высокой обуви. Одна нога поставлена прямо и развёрнута в сторону, другая чуть согнута; под стопами прямой горизонтальной линией показана земля. С одной стороны от фигуры изображена колонна с двойной базой, капителью и стволом, в середине перехваченным полумесяцем; с другой — небольшой алтарик грушевидной формы на подставке, в верхней части также перехваченный полумесяцем с двумя точками под ним. Если учесть, что ювелиры в своём творчестве, как правило, изображали богов или героев, то, думается, здесь перед нами композиция, связанная с популярным мотивом: герой, приносящий жертвы на алтаре. От величавой фигуры человека веет уверенностью. Как и на описанных геммах, мастер лишь наметил контуры лица, всё внимание уделив фигуре героя. Сравнительно близкое по композиции изображение имеется на одной римской камее, где обнажённый человек совершает возлияния, выливая жидкость из сосуда на стоящий рядом алтарь. В правой руке он держит два колоса; ещё три колоса показаны над алтарём. Предполагается, что прототипом этой сцены послужила статуя бога жатвы с патерой и колосьями в руках, некогда стоявшая в Риме. [56]
Последний перстень из погребения 3 также сохранил овальную плоскую вставку из голубоватого камня, оконтуренную цепочкой мелкой зерни. На щитке выгравирована женская фигура в профиль, в движении. Еле намеченное лицо украшено сверху, по-видимому, шлемом с короткими полями, увенчанным сверху кружком. Торс облачён в короткую кофту с очень узкой талией. Из-за плеч вверх поднимаются сильно загнутые на концах крылышки. Одна рука поднята вверх и держит округлый венок; другая вытянута вперёд и опирается на посох. Из-под кофты до пола спускается длинная колоколовидная юбка, расчленённая расходящимися книзу глубокими вертикальными складками. Крылья и венок скорее всего указывают на изображение богини победы Ники, однако зажатый в руке посох как будто противоречит классическому образу этой популярной на азиатском Востоке богини греческого пантеона. Более того, вместо величавой богини мы видим чуть ли не согбенную фигуру, тяжело опирающуюся на посох, в чём скорее всего отражено смешение привнесённых греческих и глубоко местных, бактрийских, образов. Отметим крылатое женское божество на одной греко-римской гемме, держащее в левой руке то ли посох, то ли рулевое весло, определяемое как синкретическое божество из Виктории, Фортуны и Немезиды. [57]
Из погребения происходит инталья, выточенная из полупрозрачного светло-коричневого камня со сквозным отверстием по длинной оси для шнурка (рис. 29, 2). На плоской стороне техникой глубокого выемчатого сверления изображён горбатый бык индийской породы. Небольшая голова увенчана сверху полумесяцем изогнутых рогов, мощное тело опирается на прямые ноги, показанные в движении, хвост не передан. Возможно, инталья была изготовлена в более раннее время.
Особого интереса заслуживает литое золотое овальное изделие с четырьмя петельками с тыльной стороны для крепления на месте (рис. 29, 3). На лицевой плоской части имеется углублённое изображение стоящей женской фигуры во фронтальной позе, с головой, повёрнутой в про-
филь. Голова её с еле намеченным лицом увенчана шлемом с короткими полями. Торс с большими чашевидными грудями облачён в лёгкую короткую тупику, перехваченную под грудью поясом и заканчивающуюся прямыми расходящимися складками по линии бёдер. Ниже пышной юбкой спускаются более длинные одеяния с мягкими изгибающимися складками, под которыми угадываются очертания ног. Из-под подола видны носки обуви. Одна рука скрыта под круглым тяжёлым щитом, орнаментированным рельефными украшениями в виде кольца выпуклых кружков с розеткой в центре; другая, с браслетами на предплечье и запястье, вытянута вперёд и сжата в кулак. Через руку перекинут плащ, который плавными складчатыми дугами достигает колеи и, переходя на другое плечо, развевающимися концами спускается вниз из-под щита. Наискось через всю фигуру, уходя под щит, изображено древко копья, наконечник которого скрыт под щитом, как на одной античной гемме. Впереди в поле имеется надпись «Афина», начертанная зеркально. Последнее обстоятельство показывает, что рисунок на нашивке скопирован с перстня-печатки, где надпись была вполне оправдана, но значение которого уже было забыто, так как вряд ли нашивка могла использоваться как печатка. Геммы в золотых оправах в виде подвесок в греко-римском мире носили на запястье и у пояса, и ещё Аристофан высмеивал модников, говоря, что «эти франты завитые, в перстеньках и ониксах, как брелоками, украшали себя геммами».
Исключительный интерес представляют уникальные золотые подмётки, указывающие на бескаблучный тип обуви. Обе они, судя по неровным краям, вырезаны от руки из тонкого листового золота, с дырочкой на носке и пятке для крепления к самой обуви. Можно заключить, что в Бактрии рубежа нашей эры была распространена бескаблучная обувь, наряду с чем, разумеется, могли существовать и иные модели обуви. Здесь же с внутренних сторон стоп располагалось по одной однотипной золотой пряжке в виде небольших литых кружков. С одного края вверх выступает грибовидной формы штырёк, одна сторона которого сохранила следы сильной стёртости, по-видимому, от узких кожаных ремешков, пропущенных через кружки и завязанных на штырьках. Рядом с каждым таким кружком находилось по одной миниатюрной золотой литой полусферической пластинке с прямоугольной петелькой с оборотной стороны. Скорее всего они также принадлежали к обувным застёжкам. С внешних сторон стоп встречена ещё одна пара литых однотипных сквозных в середине золотых застёжек прямоугольной формы. Один конец закруглён, другой — с выступающими вперёд шипами — сильно стёрт. Поблизости обнаружена полусферическая пластина с петелькой для крепления того же типа, что и упомянутые, сохранившая следы стёртости. Другая, парная ей, видимо, была перемещена со своего места. Обувные пряжки известны по изображениям каменных статуй — например, Канишки из Матхуры, длинные бескаблучные сапоги которого на щиколотках перехватывают ремни, скреплённые пряжками.
Гребень слоновой кости встречен только в погребении 3 в сильно фрагментированном виде (рис. 29, 4). Гребень состоял предположительно из пяти зубьев и был покрыт с обеих сторон тонкой гравировкой. Достаточно чётко читается изображение лишь одной стороны, где в центре
помещена мужская фигура, слегка повёрнутая в сторону. Овальная, возможно бритая, голова сохранила удлинённое лицо с прямым носом, миндалевидными глазами, разлетающимися в стороны полукруглыми бровями и маленьким ртом. Длинная, плавно изогнутая шея переходит в торс; его плотно облегает рубаха с глухим воротом спереди, видимо, заправленная по линии бёдер в штаны. Возможно, в погребении было несколько гребней, так как из пяти крупных фрагментов лишь два подходят друг к другу. Остальные, видимо, безнадёжно разрушены грызунами. На всех фрагментах видны следы тонкой гравировки. Стилистически им близок гравированный гребень из северобактрийского поселения Дальверзинтепе [58] и в особенности резная кость из Беграма, [59] а все вместе они представляют скорее всего импорт из Индии, где в изобилии имелся подручный материал — слоновая кость.
Предположительно к косметическим изделиям относятся многочисленные обломки слоновой кости, в том числе от круглых коробочек, местами сохранивших орнамент из нарезных или рельефно выступающих кругов. Серебряный сосудик грушевидной формы с обломком бронзового штыря в горлышке, по-видимому, также связан с косметикой.
Судя по остаткам, в погребении было не менее семи серебряных флаконов. У них округлое тулово, длинное, сужающееся к концу горло и отогнутый наружу венчик. Иную форму демонстрирует полусферический сосуд, изготовленный из окислившегося низкопробного серебра. По венчику он украшен рельефной лентой серебра высокой пробы с орнаментом из цепочки вдавленных полусфер. Возможно, когда-то он имел крышку, как это засвидетельствовано у аналогичного сосуда из погребения 5. Отметим явно косметический фаянсовый сосудик в виде миниатюрной полусферической чашечки с боковой ручкой. Донце имеет выдавленный поддон с простым нацарапанным орнаментом. Возможно, косметическому изделию принадлежала железная ручка с двумя золотыми обоймочками на концах. Ручка богато инкрустирована бирюзовыми и лазуритовыми вставками в виде треугольников, сердечек, полуовалов, образующих сплошной орнаментальный узор. Сохранились следы обломанного лезвия.
Встречено два золотых сосудика предположительно косметического назначения. Больший состоит из трёх соединённых между собой частей: донца, тулова и крышки. Тулово отлито в виде цилиндра, посредине которого идёт широкая рельефная лента из лавровых листьев, перехваченных у основания изогнутым жгутом. Донце снизу сохранило три вписанных друг в друга нацарапанных кружка. Крышка украшена тем же орнаментом, что и тулово. Выступающая ручка имеет округлое навершие, отдалённо напоминающее плод граната с гравированным орнаментом по бортику. К краю крышки и тулову припаяны две петельки, через которые пропущена витая золотая цепочка. Как на аналогичных римских сосудах, [60] снизу на донце пунсоном выбита греческая надпись ΣΤΑΕΒ, что скорее всего обозначает вес сосуда: «5 статеров» и «2 драхмы», т.е. при весовом значении статера около 17,5 г вес сосуда 36 г *. [сноска: * Дешифровка надписей на сосудах из погребений 3 и 4 принадлежит А.Г. Никитину.]
Более миниатюрный сосудик отлит в форме маленького округлого горшочка. На плечиках припаяны две петельки, через которые пропущена витая цепочка, закреплённая на ручке плоской крышки.
К погребальным приношениям относятся три керамических сосуда. Наиболее крупный из них — кувшин с двумя ручками и широким горлом — имеет округлое тулово и плоское дно. Под одной из ручек сделан оттиск штампом в виде погрудной человеческой фигуры. Другой двуручный сосуд гораздо меньше, имеет округлое раздутое тулово и широкое плоское дно. Наконец, третий сосуд представлен высоким стройным бокалом конической формы на невысокой ножке. С обеих сторон он покрыт густым тёмно-коричневым ангобом. Все они типичны для керамики рубежа нашей эры Афганистана и Средней Азии.
Из погребения происходят выпуклые тщательно заполированные подвески овальной формы, вставленные в золотые обоймы с двумя петельками по длинной оси для подвешивания на шнурке. Материалом для них послужили простые поделочные камни, а в одном случае отмечена железная вставка. Другой тип составляют небольшие цилиндрики, выточенные из бирюзы и лазурита и вставленные в золотые, иногда фигурно вырезанные зубчатые обоймочки с петелькой наверху для подвешивания на шнурок. На единичных экземплярах надето по две обоймочки с петельками, и в таком случае они располагаются на противоположных концах подвесок. Наряду с такими встречены каменные подвески круглой, ромбической, квадратной, прямоугольной форм, но всегда оправленные в золотые обоймочки с петелькой для подвешивания. Хотя и в редких случаях, но имеются почти необработанные каменные вставки, перехваченные золотыми полосками-завязками с петелькой наверху. Здесь же упомянем гранёные сердоликовые травлёные бусины цилиндрической формы, возможно, индийского происхождения, а также бусинки и пронизки, выточенные из разноцветных речных камушков.
Два зеркала, положенных в могилу, принадлежат разным типам. Первое из них, подобно зеркалу из погребения 2, изготовлено из металла специфического состава, так называемой белой меди (Бай Тун), включавшей медь, цинк, никель и железо, что создавало впечатление подлинно серебряного изделия. Зеркало круглое, с гладкой лицевой поверхностью. С оборотной стороны в центре имеется выпуклая полусферическая ручка с отверстием для шнурка. Вокруг по бортику — рельефный орнамент из мелких кружков, заключённых в круг с поперечными полосками. Далее — крупная орнаментированная восьмилучевая розетка, оконтуренная широким поясом надписи китайскими иероглифами. Хотя зеркала с китайскими надписями были обнаружены ещё в погребениях 2 и 6, но лишь этот экземпляр сохранил достаточно чёткую надпись. Все три зеркала были любезно просмотрены М.В. Крюковым, заключение которого приводится полностью ниже: «Зеркала, найденные в Тиллятепе, несомненно китайского происхождения. Они относятся к хорошо датируемому типу, важнейшие признаки которого детально изучены на материале археологических изысканий последних десятилетий. Тыльная сторона зеркал этого типа украшена рельефным орнаментом, состоящим из четырёх концентрических поясов. Первый из них (внешний) — выступающий на поверхности гладкий бортик; второй — иероглифическая
надпись; третий — восемь фестонов; четвёртый — 12 круглых шашек; в центре — ручка полусферической формы с отверстием для продевания кожаной или матерчатой петли. Подобные зеркала появляются в Китае с середины I в. до н.э. и имеют хождение вплоть до I в. н.э. (подробнее см.: Погребения ханьского времени в Шаогоу близ Лояна. Пекин, 1959. С. 160, 170. На кит. яз.). По характеру надписи такие зеркала могут быть подразделены на несколько групп. Экземпляры из Тиллятепе обнаруживают наибольшее сходство с зеркалами, извлечёнными из ханьских погребений в Сиани и опубликованными в 1959 г. (см.: Бронзовые зеркала из раскопок в провинции Шэньси. Пекин, 1959. С. 41-43. №31-33. На кит. яз.). Однако текст надписи на зеркалах этой группы может варьировать в зависимости от их размеров. Экземпляры, относящиеся к данной группе, имеют обычно 15-16 см в диаметре; зеркала из Тиллятепе гораздо крупнее, поэтому и текст надписи на них длиннее.
К сожалению, лишь одна из трёх надписей может быть прочтена полностью (погребение 3); для дешифровки необходимо ознакомление с оригиналами, так как слепки в ряде мест дефектны. При этом следует иметь в виду, что между отдельными знаками текста на зеркалах этого типа нередко вставляются дополнительные иероглифы, используемые для увеличения размера надписи, но не имеющие в данном случае конкретного значения. За вычетом этих иероглифов надпись на зеркале из погребения 3 состоит из 20 знаков. Может быть предложен следующий вариант буквального перевода текста: „Быть непорочной и чистой, служить своему господину, иметь в помыслах светлое, подобное блеску прекрасного металла, и бояться лишь того, что в один прекрасный день о тебе забудут и красота твоя будет никому не нужной”. Надпись представляет собой образец поэтического произведения, стилистически характерного для эпохи Хань».
Второе зеркало находилось у ног. Оно представляет другой тип — с боковой массивной ручкой из слоновой кости и простым нацарапанным орнаментом. Лицевая сторона гладкая, с оборотной по краю идёт рельефно выступающий ободок, украшенный слабовыраженными шишечками. В центре зеркало украшено налепом конической формы. Аналогичное круглое зеркало с идентичной по форме ручкой из слоновой кости происходит из Таксилы. [61]
Кабаньи клыки в золотой оправе с петелькой наверху для подвешивания близко напоминают аналогичные из сибирской коллекции Эрмитажа, причём на Алтае кабаньи клыки с кольцевыми ушками принадлежали украшениям конской упряжи. [62]
В погребении встречены две монеты. Одна из них золотая. На лицевой стороне — бюст римского императора Тиберия в профиль с венком на голове. На оборотной — задрапированная в пышные одеяния сидящая в кресле женская фигура с ветвью и скипетром в руках. Надпись: «Цезарь Тиберий, сын божественного Августа, Великий Понтифик». Подобные монеты чеканились в Римской империи в 16-21 гг. в городе Лугдун в Галлии, причём это наиболее ранний пример распространения их на территории не только Афганистана, но и прилегающей Средней Азии. [63]
Другая монета серебряная. На лицевой стороне — бородатая голова в профиль, в диадеме. На оборотной стороне — сидящий лучник, держащий в правой вытянутой руке лук; вокруг — греческая надпись. Монета принадлежит чекану парфянского царя Митридата II (123-88 гг. до н.э.). Судя по наиболее поздней монете, захоронение 3 могло быть совершено лишь в I в. н.э.
Заключая обзор находок из погребения 3, перечислим остальные предметы: золотой сосуд, находившийся в изголовье; ручные и ножные браслеты; разнообразных форм нашивные бляшки; диски от покрывала; пятилепестковые розетки; конусы; пуговички; каменные вставки в золотых обоймочках; различные бусы и пронизки, в том числе с травлёным орнаментом; две серебряные булавки с золотыми навершиями; обломки серебряных изделий. Их точное местонахождение и назначение не устанавливаются.
Погребение 4. ^
Деревянный гроб прямоугольной формы из погребения 4 длиной 2,2 м, шириной 0,7 м и высотой около 0,5 м с ножками по углам отстоял от пола на высоту 0,15 см. Стенки скреплены с дном при помощи железных угольников-скоб, как и в описанных погребениях. Однако здесь отмечено новшество — дополнительные крепления в виде длинных железных полос, которые снаружи своеобразными ободьями охватывали поперёк днище и переходили на боковые стенки гроба (рис. 30). Изнутри он оказался выстлан, а снаружи обёрнут кожей, сплошь окрашенной красной краской; поверх этого красного фона белым и чёрным цветом нанесена роспись в виде скобчатых извивающихся узоров.
Железные скобы, крепившие доски гроба с внутренней стороны, местами сохранили явные следы красной краски. По-видимому, гроб был украшен снаружи расписным орнаментом. Следы красной краски обнаружены на лицевой поверхности одной железной скобы вследствие отпечатка кожаного футляра, в который был помещён гроб.
На футляр были нашиты золотые диски и многочисленные золотые полусферические бляшки. Имелась ли у гроба деревянная крышка, судить трудно, хотя незначительные следы деревянной трухи отмечены наверху. Как и у описанных выше гробов, и здесь по верхнему краю оказалось вбито шесть массивных железных гвоздей — четыре по углам и два — посредине стенок, крепивших либо крышку, либо, что вероятнее, погребальное кожаное покрывало. Покойник в гробу лежал на спине в вытянутом положении, головой на север, лицом вверх. В погребении был похоронен мужчина 20-30 лет, рост которого был примерно от 170 до 185 см.
Погребение было впущено в гребень стены храма так, что лишь маленький уголок выступал за внутреннюю гладкую стену, где при зачистке обнаружен золотой диск. Таким образом, появилась идеальная возможность начать исследование могилы сверху, с дневной поверхности, расположенной непосредственно над погребением. Контуры могильной ямы появились после того как были сняты верхние 0,30-0,40 м древнего слоя, под которыми у северного края могилы найдены конский череп
Рис. 30. План (1-3) и разрезы (4, 5) погребения 4.
(Открыть Рис. 30 в новом окне)
и кости ног — первое и единственное свидетельство погребальной тризны.
Могильная яма прямоугольной формы с вертикальными стенками и слегка закруглёнными углами, длиной 2,7 м и шириной 1,3 м сохранила пол на глубине 1,8 м от поверхности холма. Внутри могила оказалась засыпанной уплотнённой землёй. В верхней части заполнения встречены следы деревянных конструкций — трубчатые пустоты, заполненные тёмно-коричневой трухой сгнивших жердей. Судя по направлению этих пустот, можно допустить, что наверху могильной ямы находилось перекрытие в виде деревянной решётки, состоявшей из поперечных перекладин, расположенных на расстоянии около 10 см друг от друга и скреплённых продольными жердями (две по краям могилы и одна в центре). Следы продольных жердей видны плохо, в то время как поперечных, расположенных чаще,— более чётко. Образованная таким образом решётка скорее всего опиралась на уступы вверху могильной ямы. Поверх решётки была положена плетёная циновка, а на неё насыпана земля. От циновки остались лишь тонкие слои белой трухи со следами плетения на решётке, на поверхности гроба и вокруг него на полу могильной ямы, куда попали обрывки циновки, когда перекрытие под тяжестью земли рухнуло. На дне могильной ямы сохранились следы сгнившей кожи, которая первоначально устилала пол. Голова покойного покоилась на дне золотого фиала с греческой надписью, под которым находилась шёлковая подушечка. К борту фиала прикреплены золотая модель деревца, по-видимому, статуэтка архара и золотая трубочка, откатившиеся в сторону и находившиеся к моменту раскопок рядом на полу могилы. Нависая над лбом покойника, эти предметы вместе, возможно, были изделиями престижного назначения типа диадемы, отмечая высокий социальный статус умершего.
На это также указывают две золотые подчелюстные ленты, золотая пектораль на шее с камеей в центре, золотой плетёный пояс, украшенный девятью круглыми бляхами, некогда плотно охватывавший талию умершего (рис. 31). На щиколотках надеты золотые браслеты, с левого бока находились длинный меч и кинжал в золотых ножнах. Второй кинжал, также в золотых ножнах, располагался у правого бока. В ногах, видимо, была положена конская уздечка, украшенная золотыми фаларами и предположительно бляшками арочной формы с рельефными изображениями, выполненными в сибирском зверином стиле. Возможно, расположение с каждого бока умершего однотипного набора украшений, каждый из которых включает кинжал в золотых ножнах, золотую трубочку-наконечник (или трубочку-метёлочку) и бляшку арочной формы, не случайно. У щиколоток найдено по однотипному обувному набору — круглая пряжка, условно названная «колесница с драконами», и прямоугольная гравированная пластина.
Тысячи нашивных бляшек от погребальных одежд, индийская золотая монета и стеклянная инталья с изображением трёх воинов дополняют погребальный набор покойного. У изголовья гроба было поставлено железное складное креслице. Здесь же лежали два лука и два колчана с золотыми обтяжками, наполненных железными наконечниками стрел. Один из колчанов имел серебряную стаканообразную крышку с тонкой гравировкой по тулову. Состав погребальных приношений и в особенно-
Рис. 31. Украшения спины умершего (погребение 4).
(Открыть Рис. 31 в новом окне)
сти личное золотое оружие, украшенное типичными сценами сибирского звериного стиля, а также конские череп и кости ног, положенные наверху могильной ямы, рисуют образ знатного воина, не порвавшего ещё с кочевническими традициями предков.
Анализ орнаментальных украшений позволил в следующем виде реконструировать одежду умершего (рис. 32). Сверху на нём была надета куртка (или полукафтан), полы, борта, манжеты и рукава которой оказались богато расшиты разнофигурными золотыми бляшками. Нижняя рубаха, находившаяся под кафтаном, обшита по вороту полусферическими бляшками. Длинные штаны украшены спереди двумя параллельными рядами золотых квадратных рельефных бляшек, которые как бы продолжаются в расшивке кожаной обуви с квадратными носками, обшитой бляшками того же типа, что и штаны.
Короткие кафтаны типа курток с левым запáхом, оставляющим открытой грудь, представляют едва ли не самое характерное одеяние саков и скифов на персепольских рельефах, золотом гребне из кургана Солоха, кубке и пластине из Куль-Обы и др. [64]
Рис. 32. Реконструкция одежд из погребения 4.
(Открыть Рис. 32 в новом окне)
При очевидной близости в одном отношении бактрийские полукафтаны отличаются от скифских: последние длиннее и доходят до середины бёдер, а нередко до колен. Сходны с бактрийскими более короткие полукафтаны, известные в материалах из Пазырыкских и Катандинских курганов Алтая, [65] что, возможно, не случайно. Если территориальная отдалённость аналогий может вызвать некоторые сомнения насчет реальной достоверности, то в настоящее время сходные с бактрийскими полукафтанами одежды встречены на промежуточной территории, в частности, в кургане Иссык. [66]
Для нашей темы особенно показательна серебряная статуэтка, входившая в состав Амударьинского клада. По единодушному мнению специалистов, зубчатая ступенчатая гравировка головного убора передаёт изображение короны, а в целом одеяния этой статуэтки определяются как характерные для высшей персидской знати и в том числе ахеменидских царей. [67] Статуэтка сохранила верхнее облачение в виде длинных складчатых одежд, гладко облекающих корпус и спускающихся вниз от пояса до ступней мягкими, плавными дугами. Свободные широкие рукава выглядят, как полы короткого кафтана. [68]
Как мужские, так и женские погребальные одеяния некрополя Тиллятепе сохранили остатки золотошвейного шитья, нередко составлявшего целые композиции в сочетании с орнаментом из нашивного жемчуга. Кажется, золотое шитьё распространяется впервые среди сарматских племён, как это документально засвидетельствовано археологическими данными, [69] что, разумеется, не исключает возможности и более ранней практики изготовления золотошвейных одежд. Золотые нити встречены и в рассматриваемом погребении, причём тщательный анализ показал, что если сверху пласты золотых нитей и идут по всему скелету, то снизу, под костяком, шитьё прослеживается лишь от плеч до пояса и от колен до ступней. Отсутствие хотя бы одного обрывка золотой нити в середине скелета, под тазом и бёдрами, не случайно и свидетельствует о практике расшивки золотым шитьём обозримых деталей одежд. Иначе говоря, золотыми нитями не расшивались те части одежд, которые оставались скрытыми от зрителей под креслом или троном. Доказательства такому допущению находим в одном богатом сарматском погребении, где золо-
тые нити располагались лишь от колен и ниже, причем хорошая сохранность позволила установить, что золотошвейные узоры состояли из пальметок и ромбов. [70] Очевидно, можно допустить существование парадных костюмов, которые надевались лишь в особых официальных случаях, когда представители высшей бактрийской знати, облачённые в пышные золотошвейные одеяния, принимали посетителей, уже сидя на тропе.
Закончив реконструкцию погребальных одеяний, обратимся к украшениям и погребальным приношениям рассматриваемого захоронения.
Особого интереса заслуживает массивный золотой сосуд, отлитый в виде типичного греческого фиала. Донце имеет выделенный кольцевой поддон, от которого веером расходятся выпуклые гофры, узкие внизу и расширяющиеся кверху. Снаружи по бортику пунсоном в точечной технике выбита греческая надпись ΣΤΑΜΑ, обозначающая вес сосуда, выраженный в статерах — греческой весовой единице, широко распространённой на эллинистическом Востоке. Весовое значение статера составляло 15,5-15,6 г, так что надпись расшифровывается как στα[τμρα]μα или 41 статер, что в пересчёте на граммы точно соответствует весу чаши — 638 г.
К бортику сосуда, нависая над лбом умершего, была прикреплена золотая модель деревца с длинным четырёхугольным в сечении стволом, расширяющимся книзу, где он переходит в подставку в виде крестовины из четырёх лепестков с отверстием в центре каждого из них для крепления. Последнее обстоятельство с бесспорностью указывает на вторичное употребление деревца. Сверху ствол заканчивается шестилепестковой розеткой. С конца каждого лепестка на тонких золотых проволочках свободно свисают золотые диски. От ствола в стороны отходят изогнутые ветви, заканчивающиеся свободно вращающимися на проволочках дисками. Некоторые проволочки украшены посредине нанизанными на них жемчужинами, возможно, имитирующими плоды.
На полу могильной ямы находилась откатившаяся в сторону золотая пустотелая статуэтка горного козла, видимо, первоначально также прикрепленная каким-то смолистым или клеящим веществом рядом с деревцем к краю сосуда. Небольшая головка с чётко очерченными, чуть раздутыми ноздрями и глазами слегка навыкате покрыта тонкой сеткой вен, проступающих под атласной, туго натянутой кожей животного. На этом фоне особенно чётко проступают выпуклые желваки челюстей. Сверху голову венчает пара мощных, сильно изогнутых рогов с чётко моделированными поперечными кольцами. Плавно изогнутая шея с густой косматой бородой переходит в сытое, откормленное тело животного, покрытое короткой густой шерстью. Прямо поставленные тонкие ножки с выделенными коленными суставами и раздвоенными копытцами опираются на специальные колечки, свидетельствующие о вторичном использовании статуэтки в данном захоронении. Между рогами торчит вверх полая трубочка, куда могли вставлять какие-то дополнительные детали или наливать жидкость, что, однако, представляется менее вероятным.
Модель дерева и золотая фигурка козла некогда, вероятно, составляли части парадного головного убора типа диадемы. Наиболее показательные аналогии демонстрирует золотая диадема из кургана Хохлач (Новочер-
касский клад), украшавшая голову знатной сарматской женщины. По верхнему краю диадемы также размещены деревья с изогнутыми ветвями и свисающими с них листочками, олени с развесистыми рогами и, наконец, козлы и птички. [71] Композиционная близость видна не только в одинаковом наборе основных персонажей (дерево, козлы), но и в чисто технических деталях: животные опираются ногами на столбики (Хохлач) или колечки (Тиллятепе). В Петровской коллекции Эрмитажа имеются близкие по типу золотые модели деревьев с такими же ветвями-проволочками и свисающими с них листочками, причём в одном случае ствол, подобно тиллятепинскому образцу, имеет в разрезе не круглую, а четырёхгранную форму и заканчивается такой же подставкой с пробитыми дырочками. [72] Вполне правомерно мнение, что подобные модели деревьев вместе с разрозненными фигурками птиц и животных могли принадлежать единым композициям типа той, что украшает новочеркасскую диадему.
Животные на новочеркасской диадеме выполнены весьма схематично и обобщённо, создавая впечатление неумелых копий, сделанных с более художественных оригиналов. Не была ли диадема Новочеркасского клада изготовлена, хотя и на месте, но по типу тех, что издревле выходили из рук искусных бактрийских мастеров и затем импортировались по огромному Евразийскому региону? В таком случае можно допустить существование сложнокомпозиционных диадем в самой Бактрии, с которых делались копии на местах. В самом деле, великолепно выполненная статуэтка горного козла из погребения 4 резко отлична по стилю от основного набора украшений некрополя Тиллятепе и скорее всего восходит к жизненно реалистическим традициям предшествующего греко-бактрийского искусства, когда местные правители носили на голове не короны, а диадемы. Не исключено, что именно в то время и была изготовлена сложнокомпозиционная диадема, в которую, помимо других частей, входили модели дерева и статуэтка козла. Попав в качестве трофея в руки кушан, диадема могла быть разрознена и поделена между удачливыми предводителями завоевателей. Пройдут два-три поколения, и новые правители нарождающейся Кушанской империи, как бы символизируя преемственность своей власти от басилевсов Греко-Бактрийского царства, будут помещать разрозненные части таких престижных трофеев в могилы первых кушанских царей.
Сосуды, подложенные под головы умерших, известны и в других регионах, в частности у меотов, но там они, по убедительному мнению специалистов, служили изголовьем покойника. [73] Зато золотые чаши у скифов имели особое значение. Так, в знаменитом рассказе Геродота о происхождении скифов (IV, 5) наряду с плугом, ярмом и секирой упоминается ещё и чаша. В литературе уже отмечали, возможно, не случайную находку секиры в Келермесском кургане, к чему теперь можно добавить и золотые чаши в бактрийских захоронениях, которые как бы иллюстрируют слова Геродота об обычае скифов помещать в могилы именно золотые чаши (IV, VI).
Интересна надетая на шею пектораль, сплетённая из двух толстых золотых проволочек, образующих овалы и наглухо припаянных в местах переплетения. На концах овалы маленькие. Постепенно увеличиваясь,
они заканчиваются в центре гораздо более крупными кружками, между которыми помещена камея. Она вставлена в золотую оправу, украшенную двойным рядом овалов из мелкой зерни. Для камеи был использован двуслойный камень — белый и тёмно-коричневый — классический подбор цветов для изделий подобного рода. На камее изображена фигура в профиль влево, с прямым коротким носом, глубоко посаженными глазами, выделенными круглыми зрачками и пухлыми, как бы капризно надутыми губами. На голову надет македонский шлем типа панамы с округлым верхом и полями, охваченный широкой лентой. Из-под коротких полей на шею спускаются волосы, частично закрывающие уши. Это, бесспорно, портретное изображение, но выполненное скорее всего в предшествующее, греко-бактрийское, время, на что, помимо прочего, указывает реалистическое исполнение портрета, подчёркивающее индивидуальные черты. Кроме того, аналогичные по форме шлемы нередко украшают головы бактрийских царей. В этом отношении особенно показателен шлем греко-бактрийского царя Евтидема с завязанной бантиком сбоку перевязью вокруг тульи. Последняя деталь имеется и на рассматриваемой камее, возможно, намекая на принадлежность изображённого лица к какому-либо царскому роду, некогда правившему Греко-Бактрийским государством. В месте крепления камеи к пекторали золотая оправа деформирована, а цепочка напаянной зерни смята. Создаётся впечатление, что греко-бактрийская камея была использована вторично, тем более что она резко контрастирует с грубым плетением пекторали. Осталось добавить, что на шее пектораль крепилась маленьким золотым гвоздиком, вставленным в петельки и затем загнутым на конце. Отметим золотую пектораль из северной Бактрии с такой же системой застёжек и каменной вставкой с изображением Геракла, также, возможно, использованной вторично. [74]
Золотой пояс из погребения 4 до сих пор является единственным среди археологических находок эпохи кушан. Как мы помним, кафтан знатного воина был охвачен золотым поясом, украшенным девятью круглыми бляшками. Пояс представляет собой плетёный из золотых нитей в восемь рядов ремень, состоящий из восьми отрезков, скреплённых между собой девятью круглыми бляшками-медальонами. Все бляшки полые, отлиты отдельно в индивидуальных матрицах, в высоком, почти круглом рельефе, представляя однотипные композиции: женщина, сидящая верхом на льве. Каждая такая бляха имеет с противоположных краёв по две широкие прямоугольной формы пустотелые обоймы, куда вставляются и наглухо закрепляются золотые плетёные отрезки, составляющие сам пояс.
Две крайние бляхи-медальоны, являющиеся одновременно пряжками, ничем не отличаются от остальных, за исключением лишь того, что однотипные изображения на них даны зеркально. На одной из них с краю имеется штырёк для крепления пряжек друг с другом. Хотя все бляшки в принципе однотипны, ни одна из помещённых на них композиций с точностью не повторяет другую, и каждая дана в чуть изменённом ракурсе. В центре каждой бляхи изображён лев в движении, в профиль, на шее — косматая грива, на голове — торчащие вверх уши. Оскаленная морда с зубастой пастью и высунутым языком повёрнута в сторону зри-
теля и слегка назад. Мощная грудь опирается на мускулистые передние лапы с выпущенными когтями, из которых левая выдвинута вперёд, а правая отодвинута назад. На спину льва наброшена попона прямоугольной формы, видимо узорчатая, украшенная по краю полосой из мелких кружочков. С концов попоны свисают длинные кисти. Поверх попона туго стянута ремнём, уходящим под живот льва. Левая задняя лапа льва выдвинута вперёд, хвост забран под живот.
Верхом на льве восседает женщина: лицо с правильными, но резкими, жёсткими чертами украшено сложной причёской: волосы, расходясь в стороны посредине лба, зачёсаны наверх и заканчиваются на макушке круглым шиньоном. Женщина с оголёнными украшенной гривной шеей и руками одета в одежду, которая мягкими складками облекает её грудь; талия перехвачена пояском, от которого вниз вертикальными складками спускается короткая юбочка, заканчивающаяся чуть выше колен мелкими оборками. Правая рука согнута в локте и опирается на шею льва; левая, с браслетом на запястье, опущена на колени и держит типично греческий двуручный орнаментированный сосуд. Из-под юбки видны широко расставленные ноги, обутые в сандалии, доходящие до середины икр. Бляшка заканчивается прямоугольным орнаментированным выступом, внутри которого имеется пять петелек с пропущенным через них и загнутым на концах шпеньком, при помощи которого бляшка крепилась на ремне.
Вторая бляшка украшена такой же композицией, но данной чуть в другом ракурсе. С обеих сторон имеются прямоугольные выступы с петельками внутри, при помощи которых бляшка прикреплялась к плетёному ремню.
На третьей бляшке косматая голова льва сильно выступает вперёд и повёрнута назад более круто, чем на описанных. Попона на спине украшена по-иному, а хвост льва, пропущенный под живот, концом обвивает его левую лапу. Сидящая верхом женщина показана с сильно склонённой вперёд головой, причём высокая башнеобразная причёска спереди над лбом имеет вид горизонтального валика из скрученных внутрь волос, с кружком в центре. Правая рука женщины поднесена к груди, в левой она держит двуручный сосуд. Несколько видоизменилась и общая поза: женщина сидит свободно, свесив правую ногу, опираясь левой на круп льва.
Четвёртая бляшка изображает всё ту же композицию. Но у льва ещё более круто повёрнута назад голова на высокой изогнутой шее; попона украшена по краю прямыми ячейками; закрученный на конце хвост пропущен под живот. Женщина — с гривной и ручными браслетами, высоко поднятой головой. Наискось через её левое плечо к поясу через всю грудь спускается лента. Обе ноги перекинуты через круп животного, правая рука отодвинута от сосуда.
Изображение льва на следующей бляшке, найденной под спиной скелета, повёрнуто навстречу к описанному выше, отмечая центр пояса, так что на всех остальных бляшках львы и сидящие на них женщины повёрнуты к зрителю не левой, а правой стороной. На рассматриваемой бляшке левая рука женщины опирается на загривок льва, так что ладонь находится около груди, причём длинные пальцы её раздвинуты так,
словно она сцеживает молоко в подставленный двуручный сосуд. На шее видна гривна с несомкнутыми концами. Ноги обуты в высокие ременные сандалии.
Шестая бляшка сохранила ту же композицию: сидящая на льве женщина со сложной причёской из горизонтально, валиком, забранных назад волос, заканчивающихся высоким шиньоном. На шее надета гривна с несомкнутыми концами, через плечи переброшены складки одежды, левая рука отодвинута от сосуда. Ноги в высоких орнаментированных пальметками сандалиях опираются на круп льва. Изображения седьмой, восьмой и девятой бляшек почти с точностью копируют описанную выше.
Прежде чем обратиться к рассмотрению композиций бляшек, отметим важную стилистическую деталь — ячейку в виде запятой, помещённую на бёдрах львов и широко представленную в искусстве Евразии на памятниках так называемого скифского звериного стиля.
Пряжки и бляхи от наборных скифо-сарматских поясов уже давно известны благодаря собранию Петровской коллекции Эрмитажа и ордосским бронзам, [75] но все они, за единичными исключениями, происходят из хищнических раскопок, так что бактрийский пояс демонстрирует редкий случай, когда подобные изделия найдены в непотревоженном виде. С открытием кургана Иссык удалось с документальной точностью установить, что ещё в IV в. до н.э. кочевники Казахстана опоясывали кафтаны золотыми наборными поясами. [76] Подобно бактрийскому, иссыкский пояс также не имел специальных пряжек, а завязывался ремешками, пропущенными через две крайние бляшки, которые в обоих случаях передают однотипные фигуры, но представленные в зеркальном изображении. Налицо глубокие кочевнические обычаи, восходящие к ещё более древним и к среднеазиатским традициям, которые затем ещё долго будут проявляться, вплоть до времени Парфянского и Кушанского царств. Свидетельством служат плетёные пояса, украшенные круглыми бляхами-медальонами, на рельефах парфянской Хатры [77] ив особенности бляхи и пояса одной из кушанских статуй Матхуры, на которых высоким рельефом изображены всадники. [78] Показательно, что, как и бактрийские пояса, кушанские и парфянские не имели специальных пряжек с жёстким креплением, а завязывались мягкими ремешками. [79] Обратившись к бактрийскому поясу, отметим, что и на нём отсутствуют специальные пряжки, а имеется лишь один шпенёк на крайней бляхе, за который завязывался кожаный ремешок, или язычок с дыркой на конце. О большом разнообразии завязок можно судить по каменной статуе из Шахри Балу, на которой конец плетёного пояса пропущен через дырку и завязан узлом на середине живота, [80] и в особенности по статуе из Сурх Котала. [81]
Переходя к сюжету композиций, отметим, что в греческой мифологии лишь одна богиня Кибела изображается в сопровождении львов и даже сидит на льве, [82] но и в таком случае это — заимствование образа типично малоазийского божества. Добавим, что в Парфии, как, по-видимому, и в Бактрии, культ Кибелы далеко уступал по популярности культу богини Атаргатис-Нанайи. Вместе с тем имеются более прямые аналогии, и в первую очередь одна кушанская инталья с изображением льва, на котором восседает богиня с чашей в руке. [83] О широкой популярности
этого иконографического образа можно судить по материалам кушанской нумизматики, в частности, по монетам, на реверсе которых богиня, сидящая на льве, сохранила имя Нана.
Нана, или Нанайя, — одно из наиболее популярных божеств на раннекушанских монетах Канишки и Хувишки, восходящее к древнему пантеону Месопотамии. Там она изображается стоящей на льве или львах. Культ Наны проникает в Парфию, где она ассоциируется с греческими богами (в надписях Дура Европос она называется Артемидой, а в Сузах даже существовал храм Нанайи-Артемиды). Не исключено, что на бактрийском поясе мы сталкиваемся с той ранней стадией, когда происходит слияние типично греческих (Артемида) и древнеиранских (Нана) божеств и складывается синкретическое божество кушанского пантеона. Недаром на поясе эта богиня одета в типично греческие одеяния, причём короткая юбочка является характерной деталью костюма Артемиды.
В греко-римском искусстве Кибела, как правило, изображается в пышных длинных одеяниях, из-под которых видны лишь носки обуви, [84] в то время как воительница Артемида — по преимуществу в коротких, едва доходящих до колен одеждах. [85] В долине Инда Нану изображали четверорукой, сидящей на льве с чашей в одной руке, и нередко отождествляли с индуистским божеством Парвати, а в Египте — с Изидой. Думается, что тиллятепинское изображение отражает бактрийскую версию сложения нового божества, которое на кушанских монетах именуется Наной или Нанайей. Очевидно, древнейшая месопотамская композиция вооружённой женщины в окружении львов в эллинизированной бактрийской среде ассоциировалась с богиней охоты Артемидой, нередко выступавшей в греческой мифологии в сопровождении животных, иногда верхом на них. [86] Богиня Нана как хозяйка животных по некоторым атрибутам связывается с Анахитой и Иштар, а те в свою очередь — с богиней-охотницей Артемидой. [87] В рассматриваемом контексте весьма показательно серебряное блюдо раннесарматского времени с изображением женщины, сидящей верхом на льве. Её считают богиней Кибелой, но уже, возможно, интерпретированной как Анахита. Частое обращение к этому популярному на Востоке мотиву подтверждает характерную для иранской религии черту: при изображении своих божеств использовать чуждые иконографические схемы. [88]
Пояса из золота и серебра фигурируют как символы царской власти в Ассирии начиная с Синнахериба и Ашурбанипала, что засвидетельствовано письменными источниками. Пояса как отличительные знаки воинской доблести отмечены и позднее — например, у алан или монголов.
Парадное оружие встречено только в погребении 4, где у правого бедра покойного находился железный обоюдоострый кинжал с золотой ручкой, вставленной в золотые ножны (рис. 33). Ножны отлиты в горельефной технике и украшены по краю растительным орнаментом в виде свободно вьющихся побегов, инкрустированных мелкими бирюзовыми вставками. Далее по краю ножен идут две параллельные линии из круглых выпуклых бирюзинок, между которыми расположена рельефно выполненная сцена терзания животных. Если рассматривать сцену с узкого конца ножен, то первой в этой композиции будет профильная фигура крылатого зверя с хищным клювом, глубоко посаженными глаза-
Рис. 33. Кинжал из погребения 4 (1-3).
(Открыть Рис. 33 в новом окне)
ми и прижатыми ушами. Тело зверя сильно изогнуто, когтистые лапы подобраны под живот, хвост с бирюзовой вставкой на конце пропущен под животом и, извиваясь, высовывается из-за спины. В хищном клюве крепко зажата лапа идущего впереди фантастического существа. Это крылатый дракон со змеиным извивающимся туловищем, заканчивающимся огромной головой с широко раскрытой зубастой пастью, в которой виден длинный изогнутый язык. Закрученный вверх сморщенный нос заканчивается бирюзинкой. Небольшой лоб с круглыми глазами увенчан витыми изогнутыми рогами и прижатыми ушами. Снизу из-под шеи вы-
растает небольшая борода. Посредине спины от головы до хвоста идёт рельефный гребень. Из спины вверх поднимаются инкрустированные бирюзой крылья. Задняя часть животного передана со спины: раскоряченные когтистые лапы и длинный хвост, изогнутый так, что конец его, извиваясь, заканчивается у передних лап.
Следующее крылатое существо с торчащими вперед ушами и небольшими закрученными рожками над ними изображено в профиль, идущим. Длинная изогнутая шея переходит в крылатое туловище, которое заканчивается поджатым под живот хвостом. Показаны три ноги, из которых одна, задняя, находится в пасти идущего сзади дракона. Крылья и шея богато инкрустированы бирюзой. В свою очередь и этот зверь вонзил зубы в идущее впереди фантастическое животное, морда которого заканчивается загнутым клювом с небольшим роговым наростом наверху. Круглые, глубоко посаженные глаза с крупными надглазными буграми прикрыты сверху торчащими вперёд ушами. Длинная, по-змеиному изогнутая шея сверху подчёркнута высоким гребнем, а снизу украшена мелкими линиями, передающими, по-видимому, косматую шерсть. Из плеч вырастают небольшие крылья. Хвост поджат под живот.
Наконец, последний персонаж этой сложной композиции также представлен крылатым зверем кошачьей породы. Голова его с оскаленной мордой и прижатыми ушами повёрнута назад. Из плеч вырастают крылья. Когтистые лапы инкрустированы бирюзой. Длинный хвост поджат под живот. В круп его впился клювом идущий сзади фантастический зверь. На этой фигуре сцена на ножнах прерывается, но не заканчивается, а переходит на рукоять кинжала. Здесь снова изображён идущий зверь, отчасти напоминающий третьего из описанных выше. Раскрытая пасть его, впившаяся в круп идущего впереди животного, торчащие уши и небольшие загнутые кручёные рожки передают образ фантастического существа. Длинная изогнутая шея с невысоким торчащим гребнем наверху и складками кожи внизу переходит в мощное крылатое туловище, инкрустированное бирюзой. Когтистые лапы показаны в движении. Между лапами пропущен длинный хвост, который из-под живота поднимается на спину и заканчивается петлёй с бирюзовой вставкой. Персонаж, идущий впереди, подобно последнему зверю на ножнах, изображён с повёрнутой назад, огрызающейся мордой. Передние лапы вытянуты вперед, задние вывернуты так, что животное как бы показано со спины с задранными вверх лапами, между которыми торчит кончик загнутого хвоста, украшенный круглой бирюзовой вставкой. В колено правой ноги впился раскрытой пастью идущий сзади зверь.
Круглое навершие ручки кинжала по краю оформлено лентой, инкрустированной бирюзовыми миндалинами. В центре круга изображён медвежонок с расставленными в стороны лапами и маленьким хвостом. У него небольшая головка с торчащими, инкрустированными бирюзой ушами, маленькими сонными глазками и чётко моделированными ноздрями длинного носа. Во рту он держит вьющуюся виноградную лозу с гроздьями. С оборотной стороны ручка сплошь покрыта рельефным растительным орнаментом в виде пальметок с закрученными наружу концами. Прямое широкое перекрестье отделяет золотую рукоять от железного лезвия кинжала.
Мотив терзания хищниками, в том числе фантастическими чудовищами, мирных парнокопытных едва ли не самый распространённый в искусстве скифо-сарматского звериного стиля. Подобные сцены составляют его сущность. Правда, за небольшим исключением, это парные сцены, когда хищник когтит или терзает свою жертву. Пожалуй, лишь гривна из Новочеркасского клада демонстрирует сходную многофигурную процессию, но ещё более показательны процессии животных, известные в переднеазиатском и в первую очередь ахеменидском искусстве (каменные рельефы Персеполя). В композиции на кинжале, исключая медвежонка, все персонажи фантастические. Это орлиноголовые грифоны с хищно изогнутыми клювами, крылатые хищники с маленькими торчащими вперёд рожками, крылатые кошкообразные хищники типа пантер и, наконец, дракон со змеиным телом.
Кошкообразные хищники, видимо, передающие образы львов или пантер, показаны в полном соответствии с натурой, и лишь крылья, поднимающиеся из-за плеч, позволяют отнести их к разряду фантастических существ. Крылатые львы широко представлены среди изделий Амударьинского клада, хотя и выполнены в иной иконографической манере, с повёрнутой назад головой. Львиноголовые грифоны с небольшими закрученными рожками удивительно близки скульптурным изображениям, имеющимся среди уже упоминавшейся сибирской коллекции, где подобные фантастические существа терзают мирных парнокопытных. [89]
Меньше соответствий обнаруживают крылатые барсы или пантеры, морды которых заканчиваются хищными орлиными клювами. Такие полиморфные существа, сочетающие несколько видов птиц и животных, известны в скифском искусстве не только в Причерноморье, но и на Алтае. Так, на Алтае появляются крылатые кошкообразные животные, морды которых заканчиваются орлиным клювом. [90] Среди сибирской коллекции Петра I имеется ещё одна золотая пряжка со сценой борьбы таких фантастических зверей с тигром, [91] что протягивает вполне ощутимые связи от подобных сибиро-алтайских изображений вплоть до переднеазиатских, в том числе бактрийских.
Имеются близкие аналогии в Амударьинском кладе и в первую очередь на знаменитых золотых браслетах ахеменидского Ирана. [92] Они уводят нас в конечном счёте в ассирийское искусство, как оно представлено во дворце Нимруда. [93] Высказано вполне обоснованное мнение об ассиро-вавилонском происхождении образа львиных грифонов, который в Персии претерпел некоторые изменения, что, в частности, проявилось в добавлении рогов на голове. [94] Особое место среди рассматриваемой коллекции занимает образ дракона, специфическая поза которого (передняя часть показана в профиль, а задняя — со спины, с раскоряченными ногами) находит редкие, но тем более выразительные соответствия в произведениях скифо-сарматского искусства. Подобные, хотя и не идентичные, изображения украшают золотые поясные пряжки сибирской коллекции. [95] Но ещё более показательные соответствия дают бронзовые застёжки, происходящие из случайных находок с окраинных границ Китая, а также из раскопок могил на Иволгинском городище. [96] Наконец, на каргалинской золотой диадеме изображён дракон того же типа, но показанный не сверху, а в профиль. С бактрийским образцом его роднит
всё, начиная от закрученных рожков и бороды вплоть до крыльев и загнутого на конце хвоста. [97]
Налицо не только иконографическая, но и стилистическая близость, так как везде, исключая каргалинскую диадему, драконы изображены однотипно и в двух противоположных ракурсах (в профиль и со спины). Наиболее восточные подобные вещи найдены поблизости от китайской стены, а наиболее западные — в Бактрии. В данном случае сходство настолько велико, что начисто исключает элемент случайности. Казалось бы, бактрийские драконы могут иметь китайское происхождение. Однако, по убедительному мнению специалистов, изображения драконов из Китая нельзя считать местными. Напротив, они были навеяны со стороны западносарматского искусства. [98]
До сих пор продолжается спор, где в Азии раньше всего зародился мотив дракона, который затем распространился по соседним странам. Дракон в мифологии многих народов Древнего Востока появился очень рано, и уже сейчас можно выделить два основных таких центра. Один из них располагается в Передней Азии, точнее в Месопотамии, где изображения драконов особенно популярны на цилиндрических печатях IV-III тысячелетий до н.э. Второй центр выделяется в Юго-Восточной Азии и в том числе в Китае. Ни стилистически, ни иконографически драконы обоих центров не похожи друг на друга и скорее всего имеют независимое происхождение. Вместе с тем драконы ордосских бронз, хотя и найдены на пограничной монголо-китайской территории, судя по всему, не имеют местной линии происхождения, а привнесены со стороны.
В целом же сцена терзания на ножнах кинжала имеет, по всей видимости, бактрийское происхождение, а сами ножны изготовлены на месте. Весьма показательна форма ножен — с четырьмя выступающими полукруглыми лопастями. Точно такая же форма ножен известна только на каменных изваяниях царя Антиоха [99] и Митридата Калиникоса [100] из Нимруд Дага в Малой Азии. Подобный тип ножен не встречается ни в ахеменидском Иране, ни в Средней Азии, ни в Причерноморье. Зато их деревянные копии обнаружены в скифских могилах Алтая, где они сохранились благодаря благоприятным климатическим условиям. Пока ещё трудно судить, где был изобретён этот тип ножен, но реальная связь между ними не вызывает сомнений. Хорошо засвидетельствованный факт распространения у скифов Северного Причерноморья, в Иране и Бактрии ахеменидского времени коротких акинаков с одной боковой лопастью вверху ножен заставляет с большой осторожностью относиться к вопросу о генезисе парфяно-кушанских ножен с четырьмя лопастями. Связь ножен такой формы с сибиро-алтайским скифским миром может косвенно указывать на их происхождение в этом регионе, откуда они потом могли распространиться далее в западном направлении. Видимо, в кушанскую эпоху этот тип получает широкое распространение. Так, ножны с четырьмя лопастями украшают фигуру сасанидского царя, поражающего пантеру.
Вторые ножны найдены у левого бока покойного и представляют собой бронзовую пластину-основу, сужающуюся к концу, где она заканчивается двумя выступающими лопастями (рис. 34). Сверху с лицевой стороны на эту бронзовую пластину надет золотой футляр. Его централь-
Рис. 34. Ножик [ Ножны ] из погребения 4 (1, 2).
(Открыть Рис. 34 в новом окне)
ная, осевая, часть выпуклая — сюда вставлялось железное лезвие ножа. Золотой футляр имеет загнутые края, заходящие на бронзовую пластину-основу. Дополнительная бронзовая пластина вставлена поперёк основной в узкой части так, что концы её укреплены в выступающие лопасти.
Золотая лицевая обкладка ножен украшена по внешнему контуру выпуклыми бирюзовыми сердечками, вставленными в специальные гнёзда. По обе стороны от выпуклой центральной части ножен цепочкой идёт орнамент из чередующихся свастик и четырёхлепестковых розеток, инкрустированных вставками из бирюзы и чёрной пасты.
Выступающая осевая часть футляра украшена рельефными изображениями двух фантастических существ, одно из которых терзает другое. Вся композиция как бы «вырастает» из узкого конца ножен и, расширяясь, заканчивается у самой рукоятки, полностью заполняя собой всю центральную часть. В верхней широкой части изображено со спины фантастическое существо с волчьей головой, повёрнутой в сторону. Зло оскаленная морда с зубастой пастью, сморщенным торчащим вверх носом и круглыми вытаращенными глазами под грозно нахмуренными бровями увенчана сверху мощными развесистыми оленьими рогами, заканчивающимися бирюзовыми вставками. От подбородка вниз спускается клиновидная бородка, над верхней челюстью торчит шип. Казалось бы, всё это мелкие детали, которые, однако, важны при историко-культурном определении ножен. Длинная, плавно изогнутая шея хищника сверху украшена невысоким гребнем. Из-под шеи веером расходятся мягкие складки кожи, которые затем продолжаются по низу живота. Мускулистая спина украшена сложенными сверху крылышками. Мощные трёхпалые лапы с выпущенными когтями выставлены вперёд.
Нижняя часть показана в профиль, напряжённые лапы переданы в движении: правая — под животом, левая отставлена назад и частично находится в пасти второго дракона. Длинный хвост инкрустирован бирюзовыми вставками, пропущен между лапами, заброшен далеко за спину и заканчивается свёрнутым кольцом.
У второго персонажа маленькая изящная змеиная головка со слабовыделенными ноздрями и небольшими глазками украшена сверху торчащими вперед бирюзовыми ушами, между которыми начинается волнистый невысокий гребень, спускающийся до основания шеи. Складчатый ворот-
ник мягким веером охватывает нижнюю часть сильно изогнутой шеи, затем проходит под животом этого фантастического существа.
Трёхпалые передние лапы с выпущенными когтями выставлены вперёд и инкрустированы бирюзовыми вставками. Широкая, с выделенными буграми мышц спина украшена небольшими инкрустированными бирюзой сложенными крылышками. Длинное, по-змеиному изгибающееся тело с выделенными, как бы проступающими под гладко натянутой кожей рёбрами плавно переходит в задние лапы, переданные в профиль. Мощные упругие лапы зверя показаны в стремительном движении: левая — под животом, правая отставлена далеко назад. Длинный, инкрустированный бирюзинками хвост мягко обвивает отставленную назад лапу и заканчивается кисточкой с тремя бирюзовыми вставками. На боковых лопастях ножен — пара великолепных голов муфлонов со сквозными треугольными вырезами в середине лбов.
Рассматриваемая композиция уникальна. Однако можно привести весьма показательные аналогии различным её элементам среди вещей из Пазырыкских курганов. Здесь сохранились резные деревянные накладки от конской сбруи в виде рельефных фигурок барсов, туловища которых показаны сверху, а ноги — в профиль. Передние трёхпалые лапы вытянуты перед [вперёд], одна задняя — под животом, другая отставлена далеко назад. Загнутые на конце, извивающиеся хвосты расчленены короткими поперечными надрезами, а на ножнах — прямоугольными бирюзовыми вставками. Налицо не только иконографическая, но и стилистическая перекличка, находящая подтверждение в плечевых мускулах, выделенных в дереве в виде выпуклых «запятых», а в золоте — в виде бирюзовых миндалин-вставок.
Не случайны стилистические реплики в виде шипа на вздёрнутом носу, маленьких бородок и трёхпалых лап, находящие близкие аналогии или даже идентичные копии в ювелирных изделиях сибирской коллекции. Сходство настолько впечатляющее, что не оставляет сомнений в реальной связи и происхождении этих образов. Судорожно напряжённая мускулатура и мощная лепка тела драконов на бактрийских ножнах выполнена в древневосточном, точнее ассирийском, стиле, где, видимо, и следует искать истоки рассматриваемых мотивов. Но волчья голова, увенчанная оленьими рогами, возвращает нас к искусству северной лесной зоны, указывая на многообразный характер сложения скифо-сарматского звериного стиля.
Перейдём к конструкции ножен. Сам железный однолезвийный нож сохранил ручку, выточенную из слоновой кости и перехваченную снизу и сверху двумя золотыми ободками. Кажется, впервые обнаружено подобное устройство, когда ручка наполовину заходила внутрь золотых ножен так, что снаружи торчал лишь её конец. С тыльной стороны ножен к бронзовой основе-пластине прикреплён дополнительный кожаный футляр. В него было вставлено два обоюдоострых кинжальчика, лезвия которых направлены навстречу друг другу. Такое расположение их подтвердили костяные ручки, находившиеся не рядом, как это можно было ожидать, а на противоположных концах кожаных ножен. Ручки из слоновой кости сохранились плохо, так как кость расслоилась. Тем не менее удалось установить, что они были покрыты резным орнаментом в виде
Рис. 35. Изделия из погребения 4.
1 — фалары в виде свернувшихся в клубок грифонов; 2 — бляшка «пантера, терзающая антилопу»; 3, 4 — бляшка «волки, терзающие лошадь».
(Открыть Рис. 35 в новом окне)
извивающейся виноградной лозы и предположительно львиной головы с раскрытой пастью. Концы ручек охвачены золотыми обоймами, в одном случае — с гранатовыми вставками в центре. В противоположность первому кинжалу второй не относится к разряду боевого оружия. Скорее всего он имел престижное значение, о чём свидетельствуют не только богато декорированные ручки, но и тот факт, что они превосходят по размерам сами лезвия.
Подобный набор из трёх ножей-кинжальчиков, вставленных в одни общие ножны, встречен впервые. Некоторое сходство можно усмотреть в ножнах с кинжалом и ножичком, происходящих из погребений Монголии и Тувы V-III вв. до н.э. Двойные кинжалы, вставленные в одни ножны, но рядом друг с другом, известны у узбеков (кош пичак). Парадные экземпляры, например, из богатой коллекции эмира бухарского, украшены множеством полудрагоценных камней.
Парадная конская упряжь встречена только в погребении 4. В области тазобедренных костей обнаружено шесть золотых круглых бляшек-фаларов, располагавшихся по три около каждого из кинжалов с золотыми ножнами (рис. 35, 1). Все они отлиты в высоком, почти круглом рельефе в виде свернувшихся в кольцо фантастических существ. Три из них представляют однотипные изображения: свернувшиеся калачиком отдыхающие орлиноголовые грифоны, положившие головы на круп. Морды — с хищными загнутыми клювами, выпуклыми бугристыми надбровьями, сверху — прижатые уши. На спине — рельефная полоса, выделяющая хребет; под животом — зубчатый кантик, передающий короткий под-
шёрсток. По бокам сохранились гнёзда, возможно, бирюзовых вставок, украшавших сложенные на спине крылья. Передние трёхпалые лапы с выпущенными скрюченными когтями вытянуты вперёд; задние — подобраны под живот. Шерстистый хвост спрятан между лапами под животом. Все три бляшки сохранили внутри толстую кожу, плотно зажатую поперечной золотой полоской. Снаружи заметны следы стёртости. Всё это не оставляет сомнений в том, что бляшки использовались в качестве распределителей ремней, по-видимому, конского снаряжения.
Две другие однотипные бляшки, судя по мелким деталям, отлиты в разных формах. На обеих круглым рельефом изображён свернувшийся в кольцо фантастический хищник кошачьей породы со зло оскаленной пастью, прижатыми ушами и сморщенным носом, с остервенением грызущий собственную лапу. Из плеч вырастает пара крыльев. Пластично изогнутое длинное тело, украшенное гнёздами, передающими выступающие рёбра, заканчивается свёрнутым на конце длинным хвостом. Длинные, пружинисто напряженные трёхпалые лапы с выпущенными когтями мягко изогнуты: передние выставлены вперед, правая задняя помещается под животом, а левая слегка отставлена назад и находится в пасти того же хищника. Обе бляшки настолько сильно стёрты от употребления, что на одном крыле животного протёрлась дырка. Внутри они сохранили остатки кожаного ремня, но без штырей для крепления.
Наконец, шестая бляшка полусферической формы отлита в виде свернувшегося кольцом крылатого животного, кусающего собственный хвост. Голова с вытаращенными округлившимися глазами и широко раскрытой пастью заканчивается толстым сморщенным носом с чётко моделированными ноздрями. Видны две когтистые лапы. Лохматый загривок заканчивается круто изогнутым крылом с расчленёнными перьями и круглой бирюзовой вставкой в основании. Длинное, изогнутое кольцом туловище заканчивается двумя лапами, между ними пропущен хвост, конец которого находится в пасти зверя. Внутри бляшки сохранилась кожа от ремня, плотно зажатая поперечным золотым штырьком. Поверхность бляшки, особенно около хвоста, сильно стёрта от употребления.
Тот факт, что бляшки располагались ниже пояса скелета и даже ниже кинжалов, заставляет вспомнить типично кочевнический погребальный обряд — класть в ноги покойника узду от его любимого коня. Подобные круглые золотые фалары в виде свернувшегося в кольцо животного имеются в сибирской коллекции, [101] в материалах из причерноморских курганов и из полуразрушенного кургана на окраине г. Запорожье. [102] Как и тиллятепинские фалары, и эти были украшениями конской уздечки. Можно согласиться с утверждением, что такой обычай полностью соответствует греко-сарматскому укладу. [103] Подмечено, что такие фалары появляются в сарматских курганах последних веков до нашей эры, но их нет ни в алтайских, ни в сибирских могилах. Исходя из этого, высказано предположение, что фалары имеют не сибирское, а более южное происхождение. Сходные украшения конской упряжи открыты в кургане Иссык. На них в горельефной технике изображены фигуры свернувшихся в клубок волков, поджатые задние и передние лапы которых соприкасаются друг с другом, а хвост пропущен под живот. [104] Изделия Иссыкского кургана относятся к IV в. до н.э., и именно они демонст-
рируют ранние типы таких ременных распределителей. Нелишне отметить круглое золотое изделие с изображением свернувшегося в клубок зверя из Зивие, возможно, демонстрирующее наиболее древний пример подобных находок. [105]
Возможно, к украшениям конской сбруи из погребения 4 относятся и золотые изделия не совсем ясного назначения. Между бёдрами покойного и кинжалом, частично уходя под него, располагалась литая золотая пластина арочной формы, на лицевой стороне которой высоким рельефом изображена поверженная на землю антилопа с поникшей головой (рис. 35, 2). Небольшая горбоносая с выделенными ноздрями головка опущена на землю, сверху её венчают изящно изогнутые на концах витые рожки и длинные уши. Ноги животного с выделенными копытцами подобраны под крупное, с напряжёнными мышцами тело, закончивающееся коротким, загнутым вниз хвостиком. Судя по некоторым деталям и в первую очередь по горбоносой морде, думается, что на пластине изображен сайгак — типичный обитатель степей Казахстана и Алтая. По крайней мере, именно в скифском искусстве Алтая, в знаменитых Пазырыкских курганах сохранились в непотревоженном виде точно такие же скульптурные головки сайгаков. [106] Сверху на антилопу взгромоздился крупный кошкообразный хищник типа барса или пантеры. По-кошачьи изогнутое тело зверя с подобранным животом и выделенной мускулатурой опирается на мощные когтистые лапы, безжалостно впившиеся в тело беззащитной антилопы. Хищно оскаленная морда с чётко выделенными ноздрями, по-рысьи раскосыми глазами и прижатыми ушами впилась в круп поверженной жертвы. Из-за плеч зверя вверх поднимаются изогнутые на концах крылья. Выделенные мускулы передних и задних лап инкрустированы бирюзовыми вставками.
Оборотная сторона пластины снабжена золотыми крючками и отверстиями, при помощи которых она крепилась на месте. Показательны аналогичной формы костяные или деревянные подвески с резными зооморфными изображениями, происходящие из Пазырыкских курганов, где они украшали седельные ремни. Подобно алтайским подвескам, бактрийские также имеют сквозные отверстия для более прочного крепления на ремне, что не оставляет сомнения в их близком или одинаковом назначении. Сцена на золотой пластине демонстрирует чрезвычайно распространённый мотив скифского звериного стиля — хищник, нередко крылатый, терзающий мирное парнокопытное животное. Достаточно вспомнить золотые пластины из скифских курганов и аппликации Пазырыкских курганов Алтая. Было бы соблазнительно видеть прямую преемственную связь между бактрийскими и скифскими изображениями. Однако, как считают специалисты, сам этот мотив мог быть привнесен в среду скифских кочевых племён из Передней Азии и, в частности, из ахеменидского Ирана, где изображения подобного рода сохранились в рельефах Персеполя. И всё-таки, как кажется, бактрийские изображения по стилю ближе к алтайским, чем к иранским. Так, на ахеменидских рельефах хищник обычно стоит на земле и лишь передними лапами терзает жертву, а в скифском искусстве Алтая более распространены изображения, где хищный зверь всеми четырьмя лапами взгромоздился на свою жертву, [107] что перекликается с аналогичной композицией на золотой пла-
стине из Тиллятепе. Правда, считается, что профильное изображение хищника с головой, повёрнутой в сторону зрителя (как на нашей пластине), более характерно для иранского искусства. Однако аналогичные рисунки сохранили нам украшения пазырыкской седельной покрышки, [108] что, по-видимому, не случайно. Дополнительным доказательством может служить и арочная форма пластины, характерная для искусства Алтая, откуда происходит бронзовая ажурная пряжка точно такой же арочной формы с изображением оленя, которого терзает крылатый зверь. [109] Словом, думается, что при чрезвычайно широком распространении мотива терзания хищником своей жертвы специфическая форма бактрийской пластины указывает предпочтительно на сибиро-алтайские, а не переднеазиатские связи.
Вернёмся ещё к одному золотому изделию, располагавшемуся по другую сторону кинжала. Это полая трубочка с коническим навершием и диском под ним. Внутри сохранились остатки сгнившей кожи. Вероятно, трубочка использовалась в качестве наконечника длинного ремня. К моменту расчистки могилы она лежала навершием вниз.
В полном согласии с набором, располагавшимся с правого бока умершего, с левой стороны у нижнего конца ножен находилась золотая пластина арочной формы, сохранившая на лицевой стороне выпуклое рельефное изображение, оконтуренное по внешнему краю бирюзовыми вставками. В основании пластины мастер поместил лежащую на земле лошадь с подогнутыми ногами. Поникшая голова лошади с косматой гривой, раскрытым в паническом страхе ртом, раздутыми ноздрями и прижатыми ушами повёрнута в сторону и обречённо опущена на землю (рис. 35, 3, 4).
Сверху на лошадь бросаются два однотипных фантастических крылатых хищника — скорее всего волки, изображённые со спины, но с повёрнутыми в сторону задними лапами. Один из них вцепился зубастой пастью в круп, а другой — в шею поверженной лошади. Оба зверя имеют устрашающие морды с яростно вытаращенными, округлившимися в бешенстве глазами, раздутыми ноздрями, прижатыми ушами и вздыбленными загривками, концы которых высовываются из-под животов. По-кошачьи изогнутые тела с вытянутыми животами опираются на мощные трёхпалые, с выпущенными когтями лапы и заканчиваются спрятанными под живот хвостами. Мускулатура напряжённых в стремительном движении тел подчёркнута бирюзовыми вставками. В целом же это хорошо известная сцена терзания, столь популярная в скифо-сарматском искусстве. Однако подобное композиционное решение встречено впервые, свидетельствуя о поистине безграничных поисках торевтов древности в попытках найти новые формы вечной темы звериного стиля. Сцены, где в качестве жертвы выступает лошадь, известны в единичных образцах. Пожалуй, наиболее интересны для нас золотые пряжки из Петровской коллекции, на которых также представлена сцена терзания лошадей. Показательна одинаковая техника в передаче короткого подшёрстка на ногах животных в виде зубчатого кантика на сибирских и бактрийских образцах.
С оборотной стороны бляхи не было ни обычных петелек, ни крючков для крепления, а лишь загнутые внутрь края с остатками сгнившего де-
рева, так что пластина могла служить золотой обтяжкой деревянной основы. Подобной же арочной формы деревянные пластины во множестве встречены в Пазырыкских курганах, где они служили подвесками конской упряжи. Наборы таких роговых и деревянных подвесок и блях арочной формы с разным, нередко зооморфным орнаментом являются непременным украшением конской сбруи практически всех курганов Пазырыка, что не оставляет сомнений в связи алтайских и бактрийских украшений. Убеждают нас в этом и отдельные алтайские изделия в виде резных деревянных подвесок, обтянутых сверху золотой фольгой и служивших украшениями лошадиной сбруи. Всё сказанное отнюдь не исключает употребления близких по типу бляшек и в других местах. Примером могут служить две золотые ажурные бляхи арочной формы, украшавшие концы ошейника лошадиной сбруи, с изображениями пары грифонов и гиппокампа, нападающих на пантеру. [110]
Наконец, на ножнах кинжала покоилась полая трубочка, свёрнутая из листового золота так, что широкая её часть заканчивается длинными лентами с заострёнными концами, отогнутыми наподобие лепестков цветка наружу. Назначение её остается неясным.
Железный двуручный (судя по размерам ручки) меч с длинным обоюдоострым клинком был вставлен в деревянные расписанные красной краской ножны, которые крепились на поясе при помощи двух бронзовых пряжек. Из-за сильной коррозии трудно судить, имелось ли перекрестье под ручкой. Золотое навершие в виде плоского кружка украшено «вихревой розеткой» и высоким конусом с бирюзовой вставкой в центре. Мечи подобного типа найдены в могильниках северной Бактрии, где они, подобно рассматриваемому, упирались ручкой в предплечье скелета. Наиболее близкий меч без перекрестья найден в Бабашевском могильнике. [111] В целом рассматриваемый меч относится к сарматским, отличным от коротких скифских. Ножны меча крепились к портупее при помощи специальных пряжек.
Около вытянутых ног покойника с внутренней стороны щиколоток находилось по одной золотой круглой пряжке от обуви. Обе они отлиты в прорезной технике, причём внешний рельефный ободок инкрустирован двумя рядами крупных выпуклых бирюзовых миндалин, направленных навстречу друг другу «ёлочкой» так, что в центре между ними проступает лишь узкая полоска золота.
Сбоку на ободке — шпенёк в виде гриба со следами стёртости на стержне от крепления ремнями (рис. 36).
Внутри кружка изображена колесница на колёсах с пятью спицами и втулкой, инкрустированных бирюзовыми вставками. Над повозкой изображён полусферический пустотелый грибовидный балдахин, украшенный сверху миниатюрными бирюзовыми миндалевидными вставками, между которыми расположены выпуклые ромбики. Нижний край балдахина оформлен в виде широкой ленты, расчленённой прямоугольными гнёздами. Балдахин укреплён на двух вертикально поставленных бамбуковых шестах, нижние концы которых упираются в колесницу. Боковая сторона повозки, обращённая к зрителю, украшена тончайшим орнаментом: на одной пряжке — из вертикальных полос и рельефных кружочков, на другой — из мелких ромбиков с точкой посредине. Края колесницы ин-
Рис. 36. Обувные пряжки «колесница с крылатыми львами».
(Открыть Рис. 36 в новом окне)
крустированы бирюзовыми вставками. Резная декорировка кузовков указывает на дополнительную чеканку после отливки самих изделий.
Внутри колесницы сидит человек в длинных одеждах. Узколицая скуластая голова с раскосыми глазами, маленьким носом с выделенными ноздрями и полуоткрытым, чётко очерченным ртом сильно запрокинута вверх. На макушке головы глубоко под балдахином виднеется рельефно выделенная заплетённая косичка; на затылке мелкими насечками изображены коротко остриженные волосы.
Шея снизу охвачена круглым стоячим воротником, украшенным бирюзовыми вставками. Торс задрапирован в складчатое одеяние. Длинные широкие рукава с манжетами инкрустированы бирюзовыми вставками. От плеча вниз, наискось через грудь, упираясь в пояс, идёт широкая лента, украшенная прямоугольными бирюзовыми вставками. Одна рука человека скрыта от зрителя, другая держит зажатые в кулаке концы поводий от запряжённых в колесницу двух крылатых фантастических львоподобных существ, изображённых в геральдической позе: с поднятой вверх лапой. Взнузданные морды их с оскаленными пастями выражают злое нетерпение. Глаза, инкрустированные голубыми и красными камнями, показаны в узком прищуре. Лобастые головы заканчиваются прижатыми ушами с бирюзовыми вставками. Между ушами проходит длинный невысокий гребень, инкрустированный мельчайшими прямоугольными бирюзинками, — как бы грива на круто изогнутой шее.
Короткие толстые когтистые трёхпалые лапы поставлены прямо. Из предплечий вырастают круто изогнутые, закрученные на концах, инкрустированные бирюзой крылья. Мускулистая грудь перетянута наискось ремнями с бирюзовыми вставками, передающими постромки, проходящие поверх основания крыльев. Животные показаны присевшими на задние ноги, мощная грудь переходит в узкий живот. Туловище заканчивается коротким, закрученным хвостом, украшенным косыми насечками. В уголки глаз животных, как и у антилоп на браслетах из погребения 2, вставлены миниатюрные бирюзинки, изображающие белки, а зрачки переданы миниатюрными сердоликовыми шариками желтоватого цвета. Эта деталь не оставляет сомнений в том, что и браслеты из погребения 2,
и рассматриваемые пряжки изготовлены в одном месте, скорее всего в Бактрии.
Колесницы, в том числе с балдахинами, известны на Востоке по крайней мере со времён Ассирии. [112] Однако ряд деталей, в частности, свисающее сзади с балдахина полотнище, отличает их от бактрийских образцов. Наиболее прямые аналогии, доходящие иногда до тождества, дают китайские колесницы, которые, судя по летописям, известны с IX в. до н.э. Для нас особенно показательны колесницы с грибовидными балдахинами, укреплёнными на длинных стержнях, изображённые на могильных кирпичах и рельефах времени Ханьской династии. [113] Налицо достаточно определённые связи, указывающие на дальневосточные прототипы бактрийских изображений. Эти аналогии усиливаются, если учесть покрой платья в виде свободного халата со стоячим воротником и широкими складчатыми рукавами, прямые соответствия которому дают одежды Монголии и Китая с древнейших времён до современности. [114]
Отмеченные аналогии, вполне очевидные и не требующие других доказательств, нуждаются в одной, но существенной оговорке. Во всех без исключения случаях в китайские колесницы впряжены только кони, и это свойственно китайским традициям. На рассматриваемых пряжках в колесницу впряжены не кони, как это предписывают китайские традиции, а львоподобные грифоны. Всё это свидетельствует о бактрийской переработке привнесённого мотива, а техника инкрустации глаз фантастических животных, характерная для местного златоделия, не оставляет сомнения в их бактрийском производстве.
Около пряжек располагалось по паре однотипных золотых изделий в виде пятилепестковых розеток, инкрустированных бирюзовыми вставками. Судя по петелькам с тыльной стороны, они были нашиты на обувь. Рядом с ними лежали удлинённые золотые пластины с одним полым концом и с поперечным штырьком для крепления. Лицевые стороны сохранили тонко гравированные изображения мягко крадущегося крылатого хищника типа барса или пантеры с удлинённой головой, прижатыми ушами и открытой пастью (рис. 37, 1). Передние лапы вытянуты вперёд и покоятся под оскаленной мордой; задние неестественно вывернуты назад. Длинный, извивающийся на конце хвост поджат под живот. И стилистически, и композиционно это изображение в особенности близко перекликается с изделиями сибирского звериного стиля, с резной роговой дужкой седельной луки и накладками от ремней из памятников Горного Алтая. [115]
В могиле встречены ещё две пластины, на лицевой стороне которых сохранились однотипные гравированные изображения крылатых драконов (рис. 37, 2). Морда с широко разинутой пастью, вздёрнутым вверх носом и широко раскрытыми глазами под бугорчатыми надглазницами украшена сверху рожками и длинными ушами. Из-под шеи выступает, закручиваясь, борода. По-змеиному изогнутое тело опирается на согнутые лапы и заканчивается загнутым под живот хвостом. Общая иконографическая поза, как и сам образ дракона, удивительно близко повторяет рельефное изображение на золотых ножнах кинжала со сценой терзания. Особый интерес представляет изображение аналогичного по иконографическому типу и стилю дракона на каргалинской золотой диадеме. Как
Рис. 37. Изделия из погребений 4 и 5.
1 — обувные застёжки с изображениями пантер; 2 — обувная застёжка с изображением дракона; 3 — литик со сценой Гераклиды, тянущие жребий»; 4 — вставка с изображением Ники; 1-3 — погребение 4; 4 — погребение 5.
(Открыть Рис. 37 в новом окне)
видно, в то время в Бактрии существовали уже выработанные канонические образы фантастических существ типа змееподобных крылатых драконов. Им придавалось определённое семантическое значение в местной мифологии, и их много раз копировали мастера-ювелиры, чья продукция широко расходилась по периферии близлежащих регионов.
Тыльная сторона пластин и сквозные отверстия в торцовой части несут следы стёртости от употребления, так что и эта пластина служила, вероятнее всего, наконечником ремня. Думается, что ремни затягивались в узел на торчащих шпеньках круглых пряжек с изображением колесниц. Мы не знаем, как такие пластины крепились на месте, но тот факт, что декорированы были лишь их лицевые плоскости, а стёрты — оборотные, с бесспорностью указывает на расположение их гравированной плоскостью к зрителю.
Прямую реплику круглым обувным пряжкам даёт каменная статуя, как предполагают, царя Канишки из Сурх Котала. Его длинные складчатые штаны закрепляются у щиколоток пряжкой такой же формы.
Дополнительные данные предоставляют рельефы Пальмиры, изображающие парфянских правителей, имевших, подобно их кушанским соседям, кочевое происхождение. Ноги их также обуты в короткие бескаблучные полусапожки, перехваченные у лодыжек круглыми пряжками со свободно спускающимися от них ремешками, а в одном случае такие сапожки закреплены двойной системой завязок. [116] Для нас особенно интересны изображения из Ирана (Масджиди Сулейман), на которых показаны не только обувные пряжки на щиколотках, но и ремни, заканчивающиеся наконечниками. [117]
Преувеличенное внимание, которое уделяли раннекушанские правители обуви, возможно, связано с влиянием соседей Парфии, культурные контакты с которой в то время были чрезвычайно тесны. Можно вспомнить слова Квинта Курция о том, что индийские цари надевали золотую обувь, украшенную самоцветами (История Александра, IX, 1, 5), и этот обычай, как считают, появился после завоевания Индостанского полуострова Парфией. [118]
Под левой рукой погребённого в могиле находился стеклянный овальный литик в золотой оправе, украшенный по контуру мелкой зернью. На литике изображены три человеческие фигуры, бесспорно, воинов, повидимому, тянущих жребий. Слева от зрителей показан стоящий бородатый воин в профиль. Голову его венчает боевой шлем с высоким гребнем (рис. 37, 3). Большую часть торса скрывает круглый щит, из-под которого видны короткие, едва прикрывающие бёдра складчатые одежды. Правая нога поставлена прямо, левая слегка согнута. С правого бока виден короткий меч. В центре композиции, частично закрывая столб, — согнутая фигура воина в шлеме. Правая рука его скрыта от зрителя и опущена вниз, левая держит высокогорлый кувшин-амфору. Из-за этой фигуры выступает третья, полуобнажённая, с мускулистым торсом, опущенными вниз руками и профильным изображением головы, увенчанной высоким шлемом. В правой руке воин держит круглый щит. Между этими тремя персонажами помещён вертикальный рифлёный столб, украшенный сверху фигурой орла с распростёртыми крыльями. С оборотной стороны припаяна золотая трубочка, при помощи которой инталья нашивалась на одежду или крепилась пропущенным через трубочку тонким шнурком.
В Бактрии и соседних регионах подобные изображения неизвестны, зато они имеются в Северном Причерноморье, где удалось выделить группу гемм италийского происхождения. Близкая композиция изображена на одной италийской гемме из некрополя Пантикапея, на которой, как считают, передан мифологический сюжет о героях в полном боевом облачении, бросающих жребий в вазу, у подножия колонны, увенчанной сверху фигурой сфинкса. [119] Ещё более близкое сходство обнаруживает изображение на одной эрмитажной гемме, [120] где не только общая композиция, но и иконография основных персонажей точно соответствуют бактрийской. Как считают, эта сцена изображает Гераклидов, которые по возвращении в Пелопоннес воздвигли алтарь Зевсу и затем разыграли по жребию, кому из трёх царей какой достанется город.
В погребении 4 найдена лишь одна золотая монета. На лицевой стороне вычеканены мужская фигура, катящая «колесо драхмы», и древнеиндийская надпись. На оборотной стороне — стоящий лев с поднятой лапой и индийская надпись «Как лев бесстрашный». Монета уникальна. Абсолютно такая же ни в одном нумизматическом каталоге мира не зарегистрирована. Сходные по типу монеты царя Агафокла происходят из греко-бактрийского города Ай Ханум. Изображение льва часто фигурирует на монетах греко-индийских и сакских царей. Монета, видимо, принадлежит к типу переходных от индо-греческой эпохи к кушанской и скорее всего относится к I в. н.э., когда, вероятно, и было совершено погребение воина.
В изголовье умершего, за гробом, находилось складное походное креслице, на которое были положены два колчана и рядом — два лука. От луков на месте остались лишь костяные накладки концов, выточенные из рёбер животных. По-видимому, это были сложносоставные луки сарматского типа. Судя по сохранившимся остаткам, оба лука были вставлены в кожаные футляры, расписанные сверху ярко-красными узорами и украшенные свисавшими костяными подвесками пулевидной формы, что до определённой степени напоминает подвески колчанов воинов, изображённых на одном цилиндре из Амударьинского клада. [121] В один из колчанов вставлены крупные трёхпёрые наконечники стрел, точные аналогии которым дают наконечники стрел Тулхарского могильника. [122] Видимо, крышкой колчана служило серебряное стаканообразное изделие, украшенное посредине тулова широким гравированным с позолотой орнаментом в виде вьющейся виноградной лозы с листьями и гроздьями. Сверху и снизу крышка охвачена двумя узкими гравированными полосками с растительными узорами и цепочкой полуовалов. Сверху в центре крышка украшена четырёхлепестковой розеткой и имеет ручку в виде петли. Колчаны цилиндрической формы известны довольно широко от Греции [123] до сасанидского Ирана. [124]
Небольшой складной стул с ножками, концы которых оформлены в виде копыт, был обтянут сверху кожей. Трудно судить о происхождении подобных походных стульев, широко распространённых в древности от Греции до Китая. Наиболее сходными представляются стулья китайцев, заимствованные ими, как полагают, от северных соседей, типичных кочевников, так что, возможно, именно им и принадлежит это изобретение. [125] Плутарх отмечает, что Ксеркс, наблюдая за битвой при Саламине, восседал на золотом стуле, что косвенно может указывать на существование походных кресел в ахеменидском Иране. Не является ли складное креслице из погребения 4 таким же походным снаряжением, свидетелем побед знатного воина во время его удачливых походов? Отметим ещё, что царь Кудзула Кадфиз на монетах показан сидящим на креслице, что говорит о длительной традиции использования их кушанскими государями. [126]
Погребение 5. ^
Погребение располагалось в северной части холма, за внешней оборонительной стеной монументального здания. Прямоугольная могильная яма предположительно имела длину 2,05-2,10 м при ширине около 0,80 м. Дно могильной ямы открылось на глубине 1,65 м от поверхности холма. Могила была сооружена в сплошной кирпичной кладке футляра оборонительной стены ахеменидского времени. Внутри яма оказалась заполненной землёй, причём на высоте 0,40 м от пола в засыпке встречены остатки деревянной трухи, по-видимому от перекрытия.
В отличие от других захоронений, умерший, видимо, был помещён не в гроб, а в деревянную колоду, так как здесь не встречены обычные для гробов железные скобы. Размеры колоды определяются предположительно: длина 2 м при ширине 65 см. Следы крышки не отмечены. Сама колода была обёрнута в погребальное покрывало с нашитыми на него серебряными дисками и виноградными листьями. И диски, и листья рас-
Рис. 38. План погребения 5.
(Открыть Рис. 38 в новом окне)
полагались не только на колоде, но и под её днищем, свидетельствуя о том, что погребальное покрывало не просто набросили сверху, а окутали им всю колоду, возможно, даже в несколько слоёв. Скелет в колоде, как и в остальных могилах, лежал на спине в вытянутом положении, но черепом не на север, а на запад. В могиле похоронена молодая женщина около 20 лет (рис. 38; 39).
Погребение было сравнительно «бедным» среди раскопанных. Согласно местным погребальным ритуалам, нижняя челюсть подхвачена золотой подчелюстной лентой. В уши вдеты клипсы с бирюзовыми вставками. На груди — нашивное ожерелье. На запястье левой руки надет браслет с каменными вставками, на щиколотках — золотые браслеты. Около правого бедра помещено зеркало с ручкой, возможно, находившееся в футляре, от которого сохранились остатки ткани с золотым шитьём и жемчугом. По мнению реставратора В.П. Бурого, сохранность футляра, возможно, объясняется тем, что зеркало при окислении предохранило ткань от разложения. У кисти правой руки находилась плетёная корзинка с серебряным сосудиком и железным крючком. Вдоль правого предплечья располагалась длинная серебряная трубочка — предположительно «скипетр» — с остатками сгнившего дерева внутри.
В изголовье гроба кучкой лежали сердоликовые шарики, подвески разнообразных форм, включавшие астрагалы, миниатюрную фигурку льва, тончайшей работы гравированное изображение грифона и серебряную бляшку с изображением парящей Ники на каменной вставке. В ногах стоял крупный сосуд из низкопробного серебра. Показательно полное отсутствие на одеждах нашивных бляшек, встреченных во всех остальных могилах Тиллятепе. Лишь небольшое количество жемчуга украшало погребальные одеяния умершей.
Едва ли не самым выдающимся украшением является своеобразное ожерелье, нашитое спереди на лиф платья. Ожерелье составляют чере-
Рис. 39. Реконструкция одежд погребения 5.
(Открыть Рис. 39 в новом окне)
дующиеся подвески двух типов. Первый тип — гладкие пустотелые шарики, через суженную шейку которых припаян кружок с вставкой либо ярко-красного граната, либо голубой бирюзы. Каждый кружок, через который проходил шнурок, опоясан по контуру кольцом мелкой зерни. Ниже на проволочных петельках свисают подвески в виде миндалин со вставкой из тёмного камня, оконтуренные мелкой зернью, с которых спускаются миниатюрные диски. Второй тип подвесок, составляющих ожерелье, — широкое кольцо, украшенное зернью, от которого спускается фигура в виде двух спаренных полумесяцев, а ещё ниже — свободно вращающаяся миндалина со вставкой из чёрного камня и, наконец, миниатюрный диск. Подвески обоих типов, чередуясь, создают яркое красочное нагрудное украшение. С оборотной стороны подвесок сохранились припаянные миниатюрные трубочки, при помощи которых они были нашиты по глухому вороту. На концах имеются две конические застёжки, украшенные треугольниками из мелкой нарядной зерни. Близкие по типу ожерелья, сочетающие круглые подвески с разделителями, известны в Таксиле, [127] причём, как и на тиллятепинских ожерельях, они имеют с оборотной стороны напаянные трубочки. Предполагается, что трубочки не нашивали на ткань, а пропускали через них шнурок, что может указывать на разные способы крепления ожерелий. Независимо от незначительных различий деталей налицо сходство, не оставляющее сомнения в существовании общих традиций златоделия Бактрии и Гандхары времени вхождения их в Кушанскую империю.
Миниатюрная серебряная круглая обоймочка с вставкой зеленоватого камня сохранила тонко гравированное изображение летящей Ники (рис. 37, 4). Схематично намечен профиль лица без попыток детализации. Сверху — шлем. Одна рука вытянута вперёд и держит круглый венок, от которого вниз, развеваясь, спускаются длинные ленты. Другая рука, видимо, поддерживает пальмовую ветвь, покоящуюся на плече. Длинные складчатые одеяния окутывают всю фигуру богини до самых пят. Из-за плеч выступают крылья с расчленёнными перьями. Перед нами изображение богини победы Ники, едва ли не самой популярной на
эллинистическом Востоке. Близкое по типу изображение парящей Ники имеется на латунном перстне из Тулхарского могильника (северная Бактрия), где богиня изображена с вытянутой вперёд левой рукой, держащей венок, от которого свисают вниз длинные концы лент, правая рука не показана. [128]
Зеркало из погребения 5 украшено по краю бортиком и рельефным коническим утолщением в центре диска. Серебряная раструбообразная ручка-подставка полая, снаружи — вертикальное рифление, а в верхней части — две кольцевые полоски. В момент раскопок на зеркале сохранился фрагмент ткани, расшитый золотыми нитями и жемчугом, образующими вместе растительный узор. Не исключено, что это остатки золотошвейного футляра, в котором находилось зеркало. В таком случае оно близко напоминает аналогичного типа серебряное зеркало с раструбообразной ручкой из Пазырыкского II кургана, хранившееся в футляре из шкуры леопарда. [129]
Браслет, надетый на запястье левой руки, был несколько необычной для некрополя формы. Он изготовлен из тонкой золотой проволочки, концы которой спиралью накручены на браслет. Этот тип раздвижных браслетов засвидетельствован в Индии (Таксила), северной Бактрии (в кладе Дальверзинтепе) [130] и Иране, [131] но лишь в Тиллятепе браслет дополнительно украшен семью подвесками со вставками. Первая из них сделана из смолы типа янтаря. По краю она оконтурена цепочкой из зерни. С тыльной стороны имеются две петельки для крепления, указывающие на вторичное использование. Следующая подвеска не сохранилась, от неё на ободке висели лишь две петельки для крепления, сама же подвеска была утеряна ещё в древности. Третья подвеска имеет вставку-инталью голубого камня, на которой глубокой резьбой выгравирована стоящая женская фигура, по-видимому, богиня Афина в длинных одеяниях. Левая её рука поднята и опирается на копьё, в правой — щит. По контуру подвеска украшена мелкой зернью. Четвёртая подвеска имеет овальную вставку из белого камня, украшенную по контуру припаянной зернью. Пятая подвеска изображает золотой миниатюрный топорик с отверстием в центре. Шестая подвеска — квадратная с белой вставкой, по краю щитка идёт тонкий полустёртый орнамент в виде овалов с шишечками — видимо, изображение виноградной лозы. Последняя прямоугольная подвеска украшена вставкой чёрного цвета, по бортику идёт орнамент из сплошной цепочки кружков.
Как и в других погребениях, встречены каменные модели астрагалов, нередко окованных в золотые с фестончатыми краями обоймочки с петелькой для крепления на месте. В античном мире астрагалы уже с глубокой древности использовались для различных игр. Известны греко-римские геммы с изображением коленопреклонённых людей и амуров, играющих в астрагалы. [132] Однако в Средней Азии бронзовые модели астрагалов засвидетельствованы для более раннего времени, что может указывать на независимую популярность этой игры в разных регионах древнего мира.
Особое место среди гемм занимает прозрачно-молочного цвета халцедоновое изделие полусферической формы со сквозным отверстием в центре для подвешивания на шнурке. На лицевой плоскости выгравиро-
ван крылатый грифон с длинной изогнутой шеей, украшенной гребнем и заканчивающейся небольшой мордой с широко раскрытой клювовидной пастью. Слегка изгибающееся тело с мощной грудью и подобранным животом опирается на длинные, показанные в движении мускулистые лапы с когтями. Длинный, загнутый на конце хвост и крылья с детализированной разработкой перьев завершают образ грифона. Ещё в древности край интальи обломался, и, возможно, именно поэтому подвеска была снята со шнурка и помещена в могилу. Стремительная, полная жизни фигура грифона как-то выбивается из общего художественного стиля украшений Тиллятепе. Возможно, гемма была изготовлена ещё греко-бактрийскими резчиками по камню. Недаром точно такие же, до деталей повторяющиеся изображения орлиноголовых грифонов мы встречаем в более ранних скифских курганах Южной России, где они украшают великолепные золотые гориты. Специалисты называют их исполненными в греко-персидском стиле. В этом названии отражена длительная, до сих пор не оконченная дискуссия о происхождении мотива орлиноголового грифона, прообразы которого имеются как на Востоке (Персия), так и на Западе (Греция). Халцедоновое изделие с выгравированным рисунком грифона — один из немногих шедевров эллинистического искусства, найденных в некрополе Тиллятепе.
Погребение 6. ^
Погребение находилось в западном обводном коридоре храма. Хорошая сохранность могилы с самого верха позволила уточнить детали её устройства. Сначала на поверхности холма была вырыта яма длиной приблизительно 3 м и шириной 2,5 м. Прокопав её на глубину около 1 м, яму сузили до размеров 2,5×1,2 м, оставив по краям уступы. От уступов вниз могильная яма была прокопана ещё на 1 м, так что общая глубина её составила около 2 м. Когда гроб был опущен на дно могилы, над ним устроили деревянное перекрытие, концы которого прочно опирались на уступы. От уровня уступов и ниже, вплоть до гроба, сужающимся конусом чётко прослеживается тёмно-коричневый слой сгнившего дерева и циновки поверх него. Очевидно, подобно погребению 4, и здесь на уступы была положена деревянная решётка, покрытая сверху циновками, поверх которых уже насыпали землю, вынутую в процессе рытья могильной ямы (рис. 40).
Деревянный гроб сбит из досок так, что по длинным стенкам расположено по три пары железных угольников, а по торцовым — по две, накрепко скреплявших гвоздями днище с боковинами гроба. Железные угольники на длинных стенках гроба двумя гвоздями прибивались к днищу и одним к боковине, на торцовых же наоборот — одним гвоздём к днищу и двумя к боковинам. Прямоугольный гроб длиной 2 м, шириной 0,50 см и высотой приблизительно 0,40 см стоял на кирпичных подставках, возвышаясь на 20 см над полом могилы, причём в углах гроба подставки лежали плашмя, а под длинными стенками стояли на рёбрах. В момент раскопок скелет находился на полу, куда он «сполз», после того как сгнило днище гроба. Возможно, кирпичные подставки были и в погребении 3, где, однако, из-за плохой сохранности могилы установить это не удалось.
Рис. 40. План (1, 2) и разрез (3) погребения 6.
(Открыть Рис. 40 в новом окне)
Покойник лежал на спине в вытянутом положении, головой на запад, отличаясь в этом отношении от всех остальных, за исключением погребённого в могиле 5. Какие-либо следы крышки гроба не обнаружены. Гроб был, по-видимому, покрыт погребальным покрывалом с нашитыми на него золотыми и серебряными дисками. В ходе расчистки погребения установлено, что диски располагались главным образом по краям и внутри гроба, возможно, указывая, что покрывало было расшито дисками преимущественно в центральной части.
В могиле похоронена женщина около 20 лет, примерный рост 152 см. Голова её, увенчанная золотой короной, покоилась на мелком серебряном блюде. Уши украшены клипсами в виде крылатых амуров. У обоих висков располагались однотипные головные булавки, почти аналогичные булавкам из погребения 1. Каждой из них соответствовали крупные пятилепестковые броши. Видимо, с головного убора спускались две однотипные подвески с женским божеством (предположительно Анахита) в окружении птиц, рыб и фантастических хищников. Подбородок охватывала золотая подчелюстная лента. Шею украшало ожерелье. Богато расшитый множеством разнотипных бляшек лиф платья заканчивался статуэткой женской крылатой богини, условно названной «Афродита Бактрийская». Одежда под шеей крепилась двумя застёжками, украшенными «дионисийской» сценой «священного брака». Запястья украшены браслетами со скульптурными головками рогатых львов. Литые золотые браслеты с бирюзовыми вставками были надеты на лодыжки. Правая ладонь сжимала золотой скипетр, левая, с перстнем,— монету. Ещё одна монета находилась во рту и скорее всего была положена за щёку. На груди покоилось круглое китайское зеркало. Второе зеркало с ручкой слоновой кости и крупный серебряный сосуд располагались в ногах умершей. Как и в погребении 3, на зеркале лежали кусочки минералов, условно определённые как «сурьма», «белила» и «румяна», а кроме того, мелкие фигурные аппликации, вырезанные из слюды и покрытые чёрным лаком. Аналогичные слюдяные чернолаковые фестончатые колесики, сердечки и кружки были расчищены на лбу и скулах. Цепочка золотых цилиндров, начинающаяся под короной и доходящая до нижней челюсти, может указывать на платочек, которым было прикрыто лицо покойной.
Вне гроба у изголовья располагалась плетёная тростниковая корзиночка, внутри которой находились керамический сосудик и железные обломки предположительно от косметических ножичков, бритвочек или крючков. Здесь же стояли три стеклянных флакона, сохранивших на донышках остатки серой застывшей массы, и две миниатюрные коробочки из слоновой кости. Кроме того, в корзине находились плоский камень с кусочками «румян» и тёрочник. Осталось отметить две серебряные булавки с навершиями в виде плода граната и два серебряных сосудика, один из которых имеет стаканообразную форму и крышку с пирамидальной ручкой.
Предположительно можно допустить следующий вариант реконструкции одежд (рис. 41). Покойница была наряжена в длинное платье. Центр груди украшен грушевидной вставкой, состоявшей из круглых золотых бляшек, в центре которой находилась нашивная фигурка «Афродиты Бактрийской». От этой вставки к плечам расходились две симметричные по-
Рис. 41. Реконструкция одежд погребения 6.
(Открыть Рис. 41 в новом окне)
лосы нашивных украшений трёх типов. Первым шёл ряд круглых золотых бляшек; затем ряд прямоугольных пластин, украшенных зернью и лунками, заполненными чёрной пастой; пластины соединялись между собой нитями с нанизанным на них жемчугом; завершал полосу ряд золотых «крылышек», доходивший до плеч и спускавшийся вниз на рукав. Спереди разрезной ворот платья скреплялся массивными застёжками с «дионисийской» сценой. На плечах платья располагались «погоны» из золотых дисков и разделителей, инкрустированных бирюзой. Рукава были расшиты кольцевыми вертикальными рядами круглых золотых бляшек двух типов и миниатюрными золотыми трубочками, причём левый рукав декорирован богаче. На ногах были надеты, по-видимому, кожаные тапочки, расшитые золотыми бляшками трёх типов (орнамент на правой и левой различен).
Итак, богато расшитый лиф платья составлял центральную часть всего декора. Юбка могла быть расшита длинными перекрещивающимися полосами нашивных золотых бляшек. Более определённо можно сказать, что подол платья был обшит ровной линией круглых бляшек. Возможно, поверх платья был наброшен длинный халат с узкими длинными манжетами, расшитыми в несколько кольцевых рядов золотыми бляшками. Халат на груди скреплялся застёжками с «любовной» сценой.
У правого плеча, возможно, находился сложенный шарф, так как здесь было большое скопление золотых нашивных бляшек. Видимо, поверх одеяния было наброшено покрывало с большим количеством нашивных бляшек.
Корона, которая венчала голову умершей, состоит из ленты-основы, некогда охватывавшей лобную часть, и пяти крепившихся к ней ажурных пальметок (рис. 42). Лента-основа вырезана из топкого листового золота, причём оба конца её заканчиваются припаянными петлями, которые могли соединяться при помощи пропущенной через них завязки. С лицевой стороны к ленте прикреплено 20 вырезанных из тонкого листового золота шестилепестковых розеток, концы которых украшены свисающими на проволочках миниатюрными дисками. В центре каждой розетки вставлена круглая бирюзинка, оконтуренная по краю мелкой зернью.
|
|
|
Рис. 42. Корона (погребение 6).(Открыть Рис. 42 в новом окне) |
Рис. 43. Изделия из погребения 6.1, 2 — клипсы в виде амуров; 3 — подвески в виде Анахиты; 4 — «Афродита Бактрийская».(Открыть Рис. 43 в новом окне) |
С нижней стороны ленты-основы припаяны пять трубочек, при помощи которых к ней вертикально вверх крепились пять пальметок, вырезанных в виде стилизованного дерева. В основании каждого дерева имеется горизонтальная полоска, изображающая землю, от которой вверх поднимается ствол с отходящими от него ветвями, заканчивающимися заострёнными листочками. На каждом таком дереве, исключая центральную пальметку, на нижних ветвях сидит по паре птичек с вытянутыми вверх шеями и маленькими головками, клювы которых упираются в верх ствола. С лицевой стороны к дереву прикреплены шестилепестковые цветочки с круглыми бирюзовыми вставками в центре, оконтуренными мелкой зернью. На каждом дереве имеется по шесть таких цветочков: два — на нижних ветках, два — на верхних, один — посредине и последний — на самом верху. К каждому лепестку на золотой проволочке приклеплён свободно вращающийся диск. С тыльной стороны в основании каждой пальметки припаяны трубочки, при помощи которых они крепились к ленте-основе.
Все пальметки однотипны, за исключением центральной: в основании её помещена горизонтальная полоска, от обеих концов которой вверх поднимаются сильно стилизованные, изгибающиеся стволы с ветвями, заканчивающимися листочками. Внизу ветви образуют сквозной вырезанный круг, в который помещена «вихревая розетка». Верхние ветви, соединяясь, завершаются остроконечным листиком. С лицевой стороны центральная пальметка украшена девятью шестилепестковыми цветочками, вставленными в центр. С концов лепестков на золотых проволочках свисают миниатюрные диски. На самом верху прикреплён диск.
Греко-бактрийские, селевкидские, парфянские, а позже и кушанские правители носили на голове не короны, а узкую повязку-диадему. [133] Головные уборы знатных женщин парфянской эпохи состояли из узкой тиары и совершенно не походили на тиллятепинские. Зато изображения дерева с птицами имеются на парадных головных уборах скифских и сарматских царей и, что особенно важно для нашей темы, скифских цариц, причём господствующий мотив декора составляют листья, цветы, пальметки, нередко вместе с птицами.
Деревья с сидящими на них птичками украшают головной убор знатного воина в кургане Иссык, а золотые листочки от деревца вместе с уникальной золотой диадемой встречены в погребении на р. Каргалинка. Короны с изображением дерева и птиц в ханьскую эпоху распространяются вплоть до Кореи, причем сходство с бактрийскими экземплярами настолько очевидно, что может указывать на сильное влияние, которое шло из Бактрии в восточном направлении.
Исключительный интерес представляют парные однотипные клипсы из захоронения 6, отлитые в виде эллипсов с несомкнутыми концами, один из которых имеет раструбообразную форму и украшен надетой на него розеткой с рифлёным орнаментом. Другой конец заканчивается скульптурной фигуркой крылатого эрота с улыбающимся лицом (рис. 43, 1, 2). Головки эротов полые, со сквозными изображениями полумесяца в верхней части лба. Лица широкие с коротким носом, маленькими глазками и поджатым ртом. Короткая шея переходит в широкие плечи с опущенными вниз руками, как бы сжатыми в кулаки. У эротов пухлый
торс, округлый живот с точкой-пупком и согнутые в коленях короткие ноги. Из-за плеч в стороны поднимаются короткие крылышки. Серьги со скульптурными изображениями эротов довольно широко распространены в греко-римском искусстве, но среди них совсем неизвестны эроты с полумесяцем на лбу. Последняя деталь имела, бесспорно, смысловое значение и отражала популярную на Востоке лунарную символику, имевшую здесь тысячелетние традиции.
Ожерелье состояло из 10 крупных пустотелых бусин с гранёной поверхностью, подчёркнутой цепочками напаянной зерни. Каждая бусина имеет восемь граней, которые попеременно чередуются: одна грань гладкая, а следующая украшена в центре миниатюрной пятилепестковой розеткой, напаянной из тонкой проволочки и оконтуренной зернью, инкрустированной внутри бирюзой. Конические застёжки украшены аналогичными пятилепестковыми розетками с бирюзовыми вставками. Разного рода ожерелья являлись одним из популярнейших видов шейных украшений, а их изображения широко представлены в кушанском искусстве и особенно на монетах, где ожерелья из крупных круглых бус встречаются на изображениях царей, начиная с Канишки.
Пара головных подвесок с однотипными изображениями располагалась по обе стороны от черепа. Обе они представляют собой прямоугольные рельефные ажурные пластины, в центре которых изображена стоящая женская фигура (рис. 43, 5). Полное округлое лицо с прямым носом, небольшими глазками и легкой полуулыбкой увенчано сверху диадемой в виде ободка с чеканным орнаментом из овалов. Спереди волосы забраны под диадему, с боков на плечи спускаются завитые на концах локоны. Короткая шея переходит в торс с округлыми чашевидными грудями и рельефно выделенными сосками. Бюст крест-накрест перетянут рельефными полосками с округлой пряжкой на месте перекрестия. Над предплечьями, украшенными браслетами, изображены два сердечка с бирюзовыми вставками, вероятно, передающие крылышки. Левая рука согнута так, что её ладонь, держащая округлый предмет, возможно гранат, находится на груди; правая согнута в локте и поднята вверх. На запястьях надеты браслеты. Талия переходит в округлые бёдра. Внизу живота рельефно изображено треугольное лоно, покрытое мелкими насечками. Фигура полуобнажена: с правого бока к колену левой ноги наискось ниспадают длинные складчатые одежды, под которыми угадываются очертания ног. Носки обуви высовываются из-под мелких оборок подола.
По обе стороны от женской фигуры головой вниз изображены два фантастических животных с волчьими или собачьими мордами и разинутыми пастями. Передние лапы в виде плавников упираются в бёдра женщины. Выделенные загривки инкрустированы цепочкой мелких бирюзовых вставок. Вместо задних лап изображены пучки листьев, перехваченных у основания лентой, если только это не рыбьи хвосты. Основание всего изображения составляет прямая полоска, инкрустированная бирюзовыми полуовалами. Оба конца полоски выполнены в виде голов рыб с круглыми глазами, широко раскрытыми ртами и передними инкрустированными бирюзой плавниками. Бирюзовые вставки над их головами, возможно, имитируют султаны.
Боковые стороны подвески образуют две вертикальные «колонки», заполненные чёрной пастой. Сверху, на уровне головы женского изображения, идёт горизонтальная полоска, инкрустированная ромбиками. Оба конца представляют фигуры птиц в профильном изображении, с повёрнутыми в сторону зрителя головами, чётко моделированными глазами и хищными клювами. Крылья сложены по бокам так, что концы их подняты вверх. Оперение показано серией мелких насечек. С углов боковых «колонок» и от середины основания подвесок свободно спускаются золотые проволочки с миниатюрными дисками на концах. Некоторые из свисающих дисков сохранили следы прорванных дырочек. Создаётся впечатление, что они вследствие долгого употребления обрывались с проволочек и затем снова надевались на новые, пробитые рядом дырочки.
Композиция на головных подвесках абсолютно чужда греко-римской мифологии, но зато характерна для восточноиранского пантеона. Центральный персонаж задрапирован в чисто греческие одеяния, типичные, кстати сказать, для богини любви Афродиты. Перед нами, бесспорно, изображение богини, но какой? Ответ в первую очередь должны дать её атрибуты: птицы наверху подвесок, фантастические звери по бокам, плод граната в руке и рыбы с предположительно дельфиньими чертами у ног.
В литературе высказано два принципиально отличных мнения о характере восточноиранского пантеона. Одни исследователи склонны предполагать существование культа единой богини — Анахиты, [134] другие допускают многообразие божеств, наподобие греческого Олимпа. [135] Думается, что наряду с отдельными божествами была и главная богиня, которая, судя по письменным данным, скорее всего называлась Анахита.
Отсутствие надписи на бактрийских подвесках препятствует точному определению имени богини, но не так уж и важно, называлась ли она Нана (Нанайя), Ордохшо или Анахита. Принципиальное значение имеет тот факт, что впервые женское божество изображено в окружении столь большого количества символов (звери, птицы, рыбы, растения). Перед нами Великая богиня, изображённая фронтально, в иератической позе, олицетворяющая владычицу неба (птицы у головы), животного мира (фантастические звери), растительности (гранат в руке), водной стихии (рыбы у ног).
Судя по столь широкой персонификации, это действительно может быть главное женское божество ираноязычных народов — Анахита, богиня любви, вод, растений и плодородия. Правда, в Авесте Анахита описывается как одетая в бобровые меха, а на подвесках лишь лёгкая ткань окутывает её бёдра, являясь скорее данью греческой традиции. Но, как уже говорилось, характерная драпировка по линии бёдер свидетельствует о греческой переработке глубоко местного образа, причём ярко выраженные женские признаки скорее всего олицетворяют идею не только любви, но и материнства, и всеобщего плодородия. Кстати отметим, что в греческой мифологии именно богиня любви Афродита часто изображается в сопровождении расположенных нередко вниз головой дельфинов, [136] что до определённой степени перекликается с общей композицией на бактрийских подвесках. Нас не должно удивлять подобное
влияние одного иконографического образа на другой. В Иране парфянского времени встречено изображение сидящей женщины с копьём и чашей, определяемое как Анахита. [137] В сценах инвеституры сасанидского Ирана Анахита иногда выступает в сопровождении птиц, что перекликается с изображением птиц, вероятнее всего голубей и кобчиков, на бактрийских подвесках. Предполагается, что иконографический канон Анахиты и её атрибутов сложился ещё в ахеменидское время и сохранялся потом на протяжении многих веков, что, однако, требует уточнения в свете новых бактрийских материалов. По крайней мере, множество символов, в окружении которых божество выступает на подвесках, бесспорно, указывает на далеко зашедшую семантическую эволюцию образа.
Центральное место в композиции на подвесках, помимо Великой богини, занимают чуждые иранскому искусству фантастические образы волков, к тому же с рыбьими плавниками вместо передних лап и предположительно с рыбьими хвостами. Мотивы волка полностью принадлежат сибиро-алтайскому искусству и занимают в нём едва ли не главное место, что резко отличает его от восточноиранского круга образов. Изображения волков известны из Северного Причерноморья, где они представлены в резной кости и металле. Если исключить Петровскую коллекцию, происхождение которой неясно, то бактрийские образы с морщинистой верхней губой, приоткрытой пастью и оскаленными зубами ближе всего к алтайским, [138] но и здесь, как ни странно, волки представлены лишь протомами, исключая барельефное воспроизведение на деревянных украшениях конской упряжи. Тем не менее, по общей стилистике изображение бактрийских волков восходит к сибиро-алтайским прототипам, откуда этот мотив и был привнесён в местную среду с приходом кочевников-юэчжей. Но здесь, на бактрийской почве, чуждый мотив претерпел чисто переднеазиатскую иконографическую переработку типа «героя с поверженными животными», представленного в эламо-шумерской глиптике с очень древних времён. Этот некогда популярный мотив затем широко распространился по периферии Древневосточного мира, ярким свидетельством чему является знаменитое келермесское зеркало с изображением Великой богини и двух львов по бокам.
Композиция на подвесках восходит к тому типу, где кошачьи хищники показаны поверженными вниз головой, но всегда по бокам от главного мужского персонажа. Однако ещё никогда в таких композициях не помещались волки, что опять-таки скорее всего связано с сибиро-алтайскими традициями. Словом, местные мастера, взяв за основу древнебактрийскую композицию, видоизменили её, поместив вместо кошачьих хищников фантастических волков и сделав тем самым уступку традициям вчерашних кочевников, ставших правителями Бактрии. Хотя в искусстве скифо-алтайских кочевых племён неизвестны волки с рыбьими признаками, само по себе сочетание в одном персонаже разных не только видов, но и семейств животных было широко распространено. Всё же представляется, что это конкретное фантастическое существо сложилось на местной почве. Достаточно вспомнить соответствующие древневосточные изображения или золотые накладки Мельгуновского клада, где представлены фантастические животные с крыльями в виде
рыб. [139] Анахита на эллинистическом Востоке часто ассоциировалась с Артемидой, Афродитой, Кибелой, Афиной, Герой, причем существует мнение, что культ её расцвёл в Бактрии, где она считалась покровительницей Балха, главной столицы всей Бактрии. [140] Как бы то ни было, можно считать, что на головных подвесках изображена Великая богиня, предположительно Анахита, имеющая бактрийскую трактовку, или иначе Анахита Бактрийская. Осталось отметить, что, если животные, находящиеся по обеим сторонам от богини, имеют не рыбьи, а птичьи хвосты, то тогда, возможно, это Сэнмурвы — фантастические существа, полусобаки-полуптицы, в их ранней трактовке в иранской мифологии.
Особый интерес представляет статуэтка «Афродита Бактрийская», некогда нашитая на лиф платья (рис. 43, 4). Высокий чистый лоб с точкой-тикой посредине, миндалевидные с выделенными зрачками глаза под полудужьем длинных бровей, узкий прямой с тонко моделированными ноздрями нос, припухлые с опущенными уголками губы и округлый подбородок воссоздают общий облик женского божества. Волосы посредине лба разделены на две половины прямым пробором, мягкими волнистыми прядями расходятся в стороны и, не закрывая ушей, забраны под начельник или головной убор в виде жгута, украшенного косыми рядами кружочков и охватывавшего голову. Полная шея с тонко моделированными складками переходит в торс с небольшими округлыми грудями и чётко выделенными сосками.
Правая рука, с двумя рядами браслетов на предплечье и тремя рядами — на запястье, полусогнута и упирается в отставленное бедро; левая, с браслетами на предплечье, опирается локтем на колонку с бирюзовой вставкой, изображающей капитель. По линии бёдер, частично оставляя открытым треугольник внизу живота, женская фигура задрапирована в мягкие складчатые одеяния, один конец которых переброшен через запястье левой руки. Под мягкой тканью легко угадываются выставленная вперёд левая нога и прямо стоящая правая. Из-за плеч вверх поднимаются мягко изогнутые крылья с чётко проработанными перьями.
Перед нами тот же иконографический образ «Афродиты Кушанской», который встречен в погребении 2, но выполненный в иной стилистической манере. Чуть задумчивое, очаровательное лицо невольно вызывает в памяти скульптурные изображения богинь Эллады, а общая иконографическая поза и в особенности колонка сближают обе брошки с изображениями Афродиты греко-римских ваятелей Крита и Александрии. Задумчивый облик лица этого изображения ближе всего напоминает образ крылатой богини на серебряном медальоне из Эрмитажа, [141] не оставляя сомнения, что вместе они отражают общий этнический тип скорее всего древнего бактрийского населения. Не исключено, что «Афродита Бактрийская» передает тот канон женской красоты, что издревле был распространён в восточноиранском и, в частности, бактрийском обществе. Хотя обе статуэтки в основе своей однотипны и изображают одно божество, отмечаются различия в отдельных деталях — например, в разных причёсках. В одном случае волосы пышными прядями уложены вокруг начельной ленты и широким валиком обрамляют лицо, в другом, наоборот,— забраны под головной убор. Думается, в случае с
«Афродитой Бактрийской» мы имеем пример изображения типично греческой причёски, распространённой на эллинистическом Востоке.
Кроме некрополя Тиллятепе, известны ещё две золотые броши из Таксилы, близко напоминающие по общему иконографическому облику бактрийские. Обе они входили в состав клада, относящегося к I в. н.э. На них изображены крылатые женские божества в сложных головных уборах; торсы перехвачены широкими лентами; левые руки украшены браслетами, опираются на колонки; правые — в округлые бёдра, окутанные прозрачными складчатыми тканями. [142] Стилистическое сходство дополняется и техническим: общая форма пустотелых фигурок Таксилы и Тиллятепе, аналогичная техника их крепления при помощи трёх напаянных петелек с оборотной стороны.
Имеется одна немаловажная деталь, отличающая их друг от друга: в противоположность чётко моделированным крыльям бактрийских образцов, фигурки из Таксилы имеют небольшие, трудно читаемые крылышки, едва поднимающиеся над плечами. Если учесть, что, как правило, Афродита в греко-римской скульптуре изображалась без крыльев, то это новшество скорее всего связано с творчеством художников эллинистического Востока. Очевидна необходимость поисков истоков крылатой Афродиты в Гандхаре или Бактрии. Ниже мы попытаемся доказать преимущественно бактрийское происхождение этого образа, который достигает северо-восточных пределов Индии времени империи Великих Кушан. Думается, что фигурки из Таксилы изготовлены на месте, но по бактрийским оригиналам, когда уже было утеряно былое смысловое значение крылатых божеств. Поэтому сами крылья более походят на волнистый шарф, окутывающий плечи божества. [143]
Будущие исследования уточнят конкретную семантику крылатых Афродит, но уже сейчас трудно согласиться с мнением, что в основе их лежит образ «дравидийской» богини плодородия, которой лишь придан греческий облик. [144] Есть все основания видеть в них богинь эллинистического пантеона, иконографический образ которых в виде женщины, опирающейся одной рукой на колонку, в конечном счете восходит в скульптурной школе Праксителя.
Бесспорно исключительный интерес представляют уникальные застёжки (рис. 44). Обе они прямоугольные ажурные, на каждой в высоком рельефе изображено громадное фантастическое животное, львоподобная морда которого со зло сморщенным носом и выделенными ноздрями сохранила широко разинутую клыкастую пасть с высунутым языком. Общий устрашающий облик подчёркнут огромными вытаращенными глазами под бугристыми, грозно нахмуренными бровями и торчащими вперёд ушами. От ушей вниз, изгибаясь и топорщась вперед, спускается косматая борода.
Изогнутая шея с инкрустированным бирюзовыми вставками зубчатым гребнем переходит в мощное тело, опирающееся на три когтистые трехпалые лапы; четвёртая поднята вверх и касается конца лохматой бороды. На спину львоподобного чудища наброшена попона, инкрустированная бирюзой; концы попоны заканчиваются свободно свисающими кистями с бирюзовыми вставками. Длинный хвост, пропущенный между ног, извиваясь, заканчивается кисточкой с бирюзовой вставкой.
Рис. 44. Пряжки со сценой «дионисийского брака» (погребение 6).
(Открыть Рис. 44 в новом окне)
Верхом на животном восседают две фигуры — мужская и женская. Впереди, перекинув ноги по бокам чудища, сидит женщина, голова которой наклонена в сторону второй фигуры. Лицо — с прямым тонким носом, большими глазами под изогнутыми бровями, закрытым ртом и овальным подбородком. На голове — венок. Волосы разделены на прямой пробор и двумя волнистыми, извивающимися косами спускаются на грудь. Шея охвачена воротом с округлым вырезом и разрезом спереди. Платье типа кафтана украшено круглыми вдавлинами и заканчивается на линии бёдер. Вдоль бедра видны концы, по-видимому, кушака, которым был перехвачен кафтан. Из-под кафтана спускается широкая гладкая юбочка, отороченная по подолу прямоугольными гнездами с бирюзовыми вставками. Из-под юбки высовывается нога, обутая в мягкие, доходящие до середины икр сандалии (перехваченные сверху ремешком), от которых вниз к ступням тянутся три листика. Сверху в центре ремешка изображена прямоугольная пряжка. Одна рука, задрапированная в длинный рукав, вытянута вперёд и держит двуручный сосуд; другая заброшена, за спину мужчины, обнимая его за плечи.
Мужская фигура изображена также сидящей, но перебросившей обе ноги по одну сторону животного. Голова слегка повёрнута к женщине. Лицо — с прямым носом, пухлыми губами и миндалевидными глазами. Сверху — налобная повязка или диадема в виде кручёного жгута, украшенного в центре бирюзовой вставкой. Волосы разделены прямым пробором и длинными мягкими локонами из-под налобной повязки спускаются на плечи. Длинное платье с глухим воротом под шеей мягкими полукруглыми складками ниспадает на колени. Гладко натянутый на коленях подол заканчивается на уровне икр. Посредине подол украшен прямоугольным гнездом, инкрустированным чёрной пастой. Ниже подола косыми мягкими складками показан край какого-то другого одеяния, из-под которого выступают наружу острые, загнутые наверх носки обуви. Одна рука заброшена за плечи женской фигуры, при-
влекая её к себе; другая находится на выпуклой чашевидной груди, причём между расставленными пальцами выступает сосок.
За мужской фигурой располагается третья — парящая богиня Ника, которая как бы благословляет всю эту любовную сцену. Богиня изображена со сложенными на спине длинными крыльями, инкрустированными бирюзовыми вставками. Голова увенчана сложной причёской в виде горизонтального валика из забранных назад волос, охватывающих полукругом лицо. Волосы разделены на две пряди и собраны на затылке высоким шиньоном. На богине надета длинная развевающаяся туника, перехваченная высоко под грудью пояском, из-под которого на бёдра спускается юбочка с множеством глубоких вертикальных складок. Туника имеет спереди косой разрез, из которого высовывается обнажённая нога с браслетами на лодыжке. Правая рука, с двумя браслетами на предплечье и одним — на запястье, держит венок; левая, с такими же браслетами, держит в зажатой ладони длинную пальмовую ветвь. Возможно, не случайно у богини на обеих половинках застёжки всегда в правой руке венок, а в левой — ветвь.
Впереди фантастического животного, под его ногами, изображен полулежащий Силен. У него грубое бородатое лицо со спутанными волосами, большим вздёрнутым носом, глазами навыкате, подчёркнутыми лохматыми бровями и торчащими вверх звериными ушами. Силен одет в длинный до колен кафтан из овечьей шкуры, перехваченный в талии кушаком. Полулёжа, он одной рукой с зажатым посохом опирается на землю, а в другой держит ритон, изготовленный в виде протомы рогатого козла, и протягивает его сидящей женской фигуре. Хотя фигура Силена более выразительна, чем остальные персонажи, следует отметить неестественно короткую торчащую вверх руку без намёка на локоть, что объясняется погрешностью мастера, который при компоновке всей композиции оставил слишком мало места для вытянутой вверх руки. К одной из застёжек припаян крючок, к другой — петля, при помощи которых они застегивались. Миниатюрные петельки с оборотной стороны служили для нашивки на одежду.
Что же представляет собой вся эта сложная композиция — обнимающаяся пара в сопровождении Силена, неизменного спутника Диониса. Не остается сомнений, что перед нами сцена дионисийского цикла. Культ Диониса имеет малоазийское происхождение, причем сами греки считали его родиной Индию. Войска Александра Македонского встретили у горы Мерос статую Диониса в виде типично индийского юноши. Есть все основания предполагать существование независимых дионисийских культов на эллинистическом Востоке, в том числе в Бактрии, где культура виноградарства была известна с древнейших времён. Для аргументации этого положения не надо много доказательств. Дионисийские культы в Бактрии сопровождались буйным весельем пляшущих в хмельном экстазе людей. Музыка, песни, танцы составляли фон, на котором протекали дионисийские праздники, связанные с окончанием многотрудных сельских работ и наступлением осеннего отдыха. На знаменитых ритонах из парфянской Нисы центральное место занимают рельефные фризы с вакхическими сценами: обнажённые, едва прикрытые шкурой танцоры; облачённые в длинные одеяния менады с бубнами или арфой в руках;
пьяные сатиры; виночерпии; пляшущие в хмельном веселье юноши, девушки, старцы. Нисийские ритоны были изготовлены во II в. до н.э. и бесспорно сохраняли ещё живые традиции эллинистического искусства. Персонажи показаны в стремительном движении, необычайно экспрессивны и по-своему привлекательны жизненной одухотворённостью. Совершенно иной, далекий от живого эллинистического направления стиль демонстрируют бактрийские золотые пряжки с дионисийской сценой. Лишь лицо Силена до некоторой степени напоминает глубоко реалистическое искусство греко-бактрийского времени. Остальные персонажи статичны, позы их неуклюжи, лица застывшие. В греко-римском искусстве дионисийская тема занимает одно из центральных мест и представлена почти безбрежным морем скульптурных изваяний. Как правило, Дионис показан молодым, обнажённым или полуобнажённым, нередко с виноградной гроздью в руках. За редким исключением, непременными спутниками Диониса выступают пантеры и Силен. Среди множества греко-римских изображений нашего внимания заслуживают, хотя и единичные, но в высшей степени примечательные композиции, где Дионис сидит в колеснице, одной рукой обнимая Ариадну, а другой протягивая ей гроздь винограда. В колесницу впряжена пара хищников, скорее всего пантер, в окружении пляшущих менад, рогатых козлоногих фавнов, сатиров.
Триумф Диониса, сидящего с Ариадной в колеснице, запряжённой двумя пантерами, представлен во многих памятниках искусства, включая рельефы на саркофагах. [145] Нашла своё отражение дионисийская сцена и в греко-римском камнерезном искусстве, о чём можно судить по камее с изображением Ариадны и Диониса, сидящих в колеснице, запряжённой двумя пантерами.
Налицо определенная тематическая перекличка с любовной сценой, изображённой на бактрийских пряжках: во всех случаях обнимающаяся пара символизирует одну и ту же идею. Некоторое композиционное различие отмечается лишь в одном отношении: на рельефах любовная пара сидит в колеснице, а на пряжках — восседает верхом на фантастическом животном. Но и это незначительное со смысловой точки зрения отличие бактрийского образца находит параллель в римском искусстве, где имеется изображение зверя кошачьей породы, видимо пантеры, на которой верхом сидят Вакх и Фавн. Весьма показательно, что, подобно фантастическому зверю бактрийских пряжек, фигуры пантеры отличают преувеличенно большие сравнительно с сидящими на нём персонажами размеры, зло оскаленная морда, грозно нахмуренные брови и мощное тело с когтистыми лапами. Характерны также такие стилистические детали, как зубчатая грива и в особенности закрученная вперёд борода фантастического чудища тиллятепинских образцов. Если добавить изображения полулежащего на земле Силена, протягивающего блюдо Дионису, и Ники с венком и ветвью, благословляющей Диониса и Ариадну, сидящих в колеснице, [146] то дионисийский смысл сцены бактрийских пряжек станет единственно возможным. Очевидно, есть все основания видеть в фантастических животных на застёжках синкретические образы, восходящие в конечном счёте к греко-римским прототипам. По существу лишь трёхпалые лапы, попоны на спинах, да общий стиль ис-
полнения указывает на местную переработку бактрийскими торевтами типично греческих в основе композиций. Интересна фигура Силена у ног фантастического чудища. Лысый бородатый старик отяжелел от выпитого вина, даже посох не помогает ему сохранить устойчивость на ногах. Грузно осев на землю, он всё ещё протягивает свой ритон вверх, как бы прося спутницу Диониса палить вина в ритон из двуручного кубка и продолжить веселье. Силены в греко-римском искусстве часто изображаются благообразными старцами с тщательно расчёсанной бородой, резко контрастируя в этом отношении с образом Силена на бактрийских застёжках. В этом отношении он ближе стоит к иранскому иконографическому типу — Силену лысому, со спутанной бородой и куполообразным лбом, [147] чем к греческому, хотя посох в его руке возвращает нас к тому редкому типу, что известен лишь в греко-римском искусстве.
Ещё более редки дионисийские сцены, в которых наряду с обычными персонажами присутствует богиня Ника, как это мы видим на бактрийских пряжках. Однако известно одно серебряное блюдо, происходящее, как предполагают, из Бухары и ныне хранящееся в Лондоне, где бесспорно дионисийскую сцену венчает сверху крылатая Ника, [148] что указывает на местную эллинистическую трактовку этого популярного сюжета. Нас не должно смущать то обстоятельство, что Дионис на застёжках изображён в женском платье, — это его обычное одеяние на азиатском Востоке, и в этом отношении весьма показателен прямоугольный вырез на подоле платья Диониса, находящий прямую реплику на одной северобактрийской каменной статуэтке, [149] что лишний раз подчёркивает местные стилистические традиции в изображении божеств, вошедших в бактрийский пантеон.
На запястьях умершей находилась пара однотипных золотых литых браслетов с несомкнутыми концами, заканчивающимися скульптурными головками фантастических львоподобных животных (рис. 45, 1). Морды их со сморщенными носами и полуоткрытой пастью сохранили глаза, показанные в злом прищуре, под грозно нахмуренными бровями. Прижатые к голове уши и короткие слабоизогнутые рожки инкрустированы бирюзовыми вставками. На одном браслете рога разделены листовой вставкой в виде ромба, головки внутри пустотелые и украшены у основания рельефной кольцевой полоской с бирюзовыми вставками-миндалинами. Скульптурные изображения относятся к разряду львиноголовых грифонов, протомы которых украшают браслеты Амударьинского клада, а также гривну и застёжки эрмитажной коллекции. Львы с оскаленной рогатой мордой скорее всего имеют переднеазиатское и, в частности, восточноиранское происхождение, как это можно судить по Сузам [150] и Персеполю. [151] Можно полностью согласиться с высказанным мнением, что львиные грифоны скорее всего трансформировались из ассирийских керубов, как это хорошо видно по персидским геммам. Львиные головки, заканчивающиеся двойным бордюром по шее, украшают несомкнутые концы золотых браслетов Таксилы, [152] что подчёркивает их стилистическую близость к бактрийской художественной школе ювелирного дела.
На среднем пальце левой руки покойной был падет небольшой золо-
Рис. 45. Браслеты со скульптурными головками рогатых львов (1)
и скипетр (2) из погребения 6.
(Открыть Рис. 45 в новом окне)
той перстень с каменной вставкой тёмно-вишнёвого цвета — предположительно гранатом. На заглаженной поверхности глубокой резьбой выгравировано профильное изображение человека. Волосы на голове тщательно разделены на частые узкие пряди, перехваченные по линии лба шнурком или начельной лентой, из-под которой вниз, закрывая уши, спускаются длинные спирально завитые локоны, короткие над лбом и более длинные по бокам. Прямой, заострённый на конце нос, небольшие глаза и тонкие сжатые губы дополняют, по-видимому, портретный образ человека.
Золотой скипетр представляет собой деревянную основу, обёрнутую тонкой золотой фольгой, прибитой к основе при помощи мелких золотых гвоздиков (рис. 45, 2). Скипетр слегка расширяется к верхнему концу, для чего в средней части фольга свернута «кульком». Это позволило расширить верхний конец так, что разница в диаметре достигает 1,5 см. Нижний конец имеет округлое завершение и два рельефных кольцевых выступа. Средняя часть, ровная и гладкая, явно служила тем местом, которое зажималось в ладони. Именно поэтому фольга в средней части оказалась «протёртой» до дырочек, и пришлось надеть поверх дополнительный футляр, скрывший протёртые места. В верхнем конце скипетр украшен четырьмя рельефными кольцевыми выступами, а само навершие имеет бипирамидальную форму и украшено в центре шестилепестковой розеткой. Не исключено, что располагавшееся рядом со скипетром изделие, условно названное «кисточкой», некогда действительно принадлежало скипетру, свисая с него на шнурке.
В полном согласии с греческими погребальными ритуалами за щеку умершей была положена серебряная монета как плата Харону за переезд через Стикс в царство мёртвых. На лицевой стороне вычеканен бюст
Рис. 46. Реконструкция Г.В. Лебединской черепа из погребения 6.
(Открыть Рис. 46 в новом окне)
бородатого царя с диадемой на голове, завязанной на затылке длинными лентами. Сбоку имеется надчеканка в виде маленького точечного кружка, внутри которого помещено миниатюрное изображение головки воина в шлеме. На оборотной стороне — фигура лучника, сидящего на троне, и греческая надпись, указывающая, что монета принадлежит чекану парфянского царя Фраата IV, правившего в 38-32 гг. до н.э., так что захоронение в могиле 6 не могло быть совершено ранее конца I в. до н.э.
Особый интерес представляет надчеканка, принадлежащая Сапалейзису — одному из кочевых юэчжийских вождей, правившему в Бактрии накануне образования империи Великих Кушан. Надчеканка аккуратно помещена сбоку монеты, чтобы не повредить изображения царя Фраата IV, что, как считают специалисты, указывает на определённую степень зависимости местных правителей от властей соседней Парфии.
В кулаке левой руки умершей оказалась зажата ещё одна, на этот раз золотая, монета. На лицевой стороне её изображен бородатый царь с тонким, слегка горбоносым лицом, глубоко посаженными глазами и чуть припухлыми губами. На голову надета округлая тиара с наушниками. Сзади головы имеется дополнительная, сильно стёртая надчеканка в виде миниатюрной головки, обращённой лицом к зрителю. На оборотной стороне — лучник, сидящий на троне с луком в руке; вокруг ободка идёт греческая надпись, в которой упоминается парфянский царь. Ни в одном нумизматическом каталоге мира не отмечена точно такая монета, так что это один из редких, если не единственный, пример золотой монетной чеканки Парфии. [153]
В погребении 6 найдено два зеркала, демонстрирующих два типа раннекушанских зеркал. Одно из них — круглое, без ручки, с китайской надписью по кругу, аналогичное зеркалам из погребений 2 и 3. Другой тип представлен зеркалом с массивной костяной ручкой, украшенной сверху и снизу широкими рельефными полосами. Этот экземпляр соот-
ветствует зеркалу из погребения 3. Возможно, не случайно в погребениях, где встречено по два зеркала, все зеркала с ручкой находились в ногах, а китайские, без ручки, — на груди, что отмечает более важное значение последних. Если китайские импортные зеркала практически неизвестны в Бактрии и соседней Средней Азии, то зеркала второго типа, с боковой ручкой, встречены в Тулхарском и Бабашевском могильниках. Зеркала с ручками наиболее распространены в степном поясе, и высказано мнение об их происхождении в кочевнической среде. Однако бактрийские зеркала снабжены не ручками, а своеобразными подставками, более характерными для осёдлого населения, что может указывать на их местное происхождение.
Заключая обзор, назовём мелкие украшения, найденные на черепе (рис. 46). Они выточены предположительно из слюды и покрыты чёрным лаком. Традиция изготовления украшений, покрытых лаком, более свойственна прикладному искусству Китая и, возможно, действительно отражает восточное влияние в Бактрии.
[1] Ghirshman R. Begram // MDAFA. Caire, 1946. T. 8. Pl. XXVII, 508.
[2] Предположение руководителя Французской археологической миссии в Афганистане проф. П. Бернара.
[3] Hackin J. Recherches archéologiques à Begram. Paris, 1939. T. 1.
[4] Combas G. L’Inde et l’Orient Classique. Paris, 1937. Pl. 86.
[5] Артамонов М.И. Сокровища саков. M., 1973. Рис. 72.
[6] Herzfeld E. Iran in the Ancient East. London; N.Y., 1941. Pl. LXXIX.
[7] Зеймаль E.В. Амударьинский клад. Л., 1979. Рис. 2; 2а. [ссылка неверна; пластины даны на с. 51-59]
[8] Акишев К.А. Курган Иссык. М., 1978. Рис. 62; 63.
[9] Пугаченкова Г.А. Искусство Бактрии эпохи кушан. М., 1979. С. 106. Рис. 93.
[10] Там же. Рис. 107. Предполагается, что тапки были украшены самоцветами, однако не исключено, что это были золотые нашивные бляшки.
[11] Rozinfield Y. The Dynastic arts of the Kushans. Los Angeles, 1967. Fig. 4.
[12] Тревер К.В. Памятники греко-бактрийского искусства. М.;Л., 1940. Табл. 36; 37.
[13] Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая в скифское время. М.;Л., 1960.
[14] Trever С. Excavations in Northen Mongolia. Leningrad, 1932. Fig. 23, 3, 4.
[15] Rozinfield Y. The Dynastic arts... Fig. 16; 17.
[16] Ghirshman R. Iran, Parther und Sasaniden. München, 1962. Abb. 90; Seyrig H. Antiquités syriennes // Syria. Paris, 1971. T. 18. Fig. 11.
[17] Rozinfield Y. The Dynastic arts... Fig. 120.
[18] Пугаченкова Г.А. Резные камни античной поры в музее истории Узбекистана // Науч. тр. ТашГУ. Ташкент, 1963. Вып. 200: Археология Средней Азии. IV. С. 80, 81.
[19] Ghirshman R. Perse. Paris, 1963. Fig. 266; Lloyd S. The Art of the Ancient Near East. London, 1974. Fig. 207; 208.
[20] Кубарев В.Д. Курганы Юстынды [Юстыда] // АО 1977 г. М., 1978. Рис. 1.
[21] Руденко С.И. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.;Л., 1953. Рис. 134; 137; Он же. Культура населения Центрального Алтая... С. 276. Здесь же отметим вполне очевидную стилистическую близость алтайских и бактрийских изображений, проявляющуюся в одинаковой манере изображения у грифов зубчатой гривы. Ср.: Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая... Табл. XXI.
[22] Кожомбердиев И. Искусство саков Тянь-Шаня // Страницы истории и материальная культура Казахстана. Фрунзе, 1975.
[23] Бернштам А.Н. Золотая диадема из шаманского погребения на р. Каргалинке // КСИИМК. М., 1940. Вып. 5.
[24] Толстой И., Кондаков Н. Русские древности в памятниках искусства. СПб., 1890. Вып. 3. Рис. 59 и, возможно, 52.
[25] Руденко С.И. Сибирская коллекция Петра I // САИ. М.; Л., 1962. Вып. Д3-9. Рис. 4.
[26] Зеймаль Е.В. Амударьинский клад. №23.
[27] Stronach D. Excavations at Pasargade // Iran. London, 1965. V. 3.
[28] Пугаченкова Г.А. Искусство Бактрии эпохи кушан. Рис. 91.
[29] Reinach S. Repertoire de la statuaire Grecque et Romaine. Paris, 1897. T. 1. Pl. 632.
[30] Richter G. Catalogue of engraved gems. Roma, 1966. P. 40. Pl. XXVI, 157-159.
[31] Reinach S. Repertoire de la statuaire... Paris, 1910. T. 4. P. 288.
[32] Glueck N. Deities and Dolphins. London, 1965. Pl. 17-19.
[33] Руденко С.И. Сибирская коллекция... Табл. IX, 4, 5.
[34] Там же. №4.
[35] Артамонов М.И. Сокровища саков. С. 186; Руденко С.И. Сибирская коллекция... С. 201 [надо: 20]. Авторы предполагают, что на сибирских браслетах изображён хищник, заглатывающий оленя, но это недоразумение.
[36] Reinach S. Repertoire de la statuaire... Paris, 1904. T. 3. P. 90.
[37] Массон M.E., Пугаченкова Г.А. Парфянские ритоны Нисы // Тр.ЮТАКЭ. Ашхабад, 1959. Т. 4. С. 211-215.
[38] Пугаченкова Г.А. Девушка с лютней в скульптуре Халчаяна // Культура античного мира. М., 1966. С. 214-233.
[39] Там же. С. 218.
[40] Там же. С. 216.
[41] Ghirshman R. Begram. Pl. XVI, 7.
[42] Herrmann H.V. Frühgriechischer Pferdeschmuch // Jahrbuch des Deutschen Archäologischen Instituts. Berlin, 1968. Bd. 83. Abb. l, 7.
[43] Reinach S. Repertoire de la statuaire... Paris, 1897. T. 2. P. 584-587. Особенно близок тип: Р. 587, №7.
[44] Ibid. Pl. 117; 146.
[45] Пугаченкова Г.А. Скульптура Халчаяна. М., 1971. С. 73.
[46] Reinach S. Repertoire de la statuaire... T. 2. Pl. 221.
[47] Rozinfield Y. The Dynastic arts... P. 178.
[48] Saglio E. Dictionnaire des antiquités Grecques et Romaines. Paris, 1926. T. 2. Fig. 3610.
[49] Ingholt H. Gandharian art in Pakistan. N. Y., 1957. Fig. 442.
[50] Maenchen-Helfen O. Crenelated mane and scabbard slid // Central Asiatik Journal. Wiesbaden, 1958. V. 3.
[51] Массон М.E., Пугаченкова Г.А. Парфянские ритоны Нисы.
[52] Saglio E. Dictionnaire des antiquités... T. 2. Fig. 4531.
[53] Reinach S. Repertoire de la statuaire... T. 1. N138.
[54] Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая... Табл. XCVII, 4.
[55] Там же. Табл. XXCV, 2, 3.
[56] Walters H.В. Catalogue of the engraved gems and cameos Greek, Etruscan and Roman in the British Museum. London, 1926. P. 189. Pl. XXXIII, 1765.
[57] Ibidem.
[58] Неверов О.Я. Античные камеи. Л., 1974.
[59] Hacin I. Nouvelles recherches archéologiques à Begram // MDAFA. Paris, 1954. T. 11.
[60] Saglio E. Dictionnaire des antiquités... Paris, T. 5. Fig. 7145.
[61] Marshall I. Taxila. Cambridge, 1951. V. 3. Pl. 182, 211.
[62] Руденко С.И. Сибирская коллекция... Табл. XXI, 41.
[63] Сарианиди В.И., Кошеленко Г.А. Монеты из раскопок некрополя, расположенного на городище Тиллятепе // Древняя Индия. М., 1982.
[64] Граков Б.H. Скифы. М., 1971. Табл. III; VII-IX; XIII.
[65] Руденко С.И. Культура населения Горного Алтая... С. 105-107.
[66] Акишев К.А. Курган Иссык. Рис. 64; 69.
[67] Dalton О.М. The Treasure of the Oxus with other examples of early oriental metal-work. London, 1964; Beck P.A. Note on the reconstruction of the achaemenid robe // Iranica Antiqua. Leiden, 1972. V. 9. P. 116-122.
[68] Зеймаль Е.В. Амударьинский клад. С. 34.
[69] Вязьмитина М.И. Сарматские погребения у с. Ново-Филипповка // Вопросы скифо-сарматской археологии. М., 1954.
[70] Ковпаненко Г.Т. Сарматское погребение в Соколовой могиле // Скифия и Кавказ. Киев, 1980. С. 169. Рис. 7.
[71] Толстой И., Кондаков Н. Русские древности в памятниках искусства. Вып. 3. Рис. 152; 153.
[72] Артамонов М.И. Сокровища саков. Рис. 275.
[73] Смирнов К.Ф. Меотский могильник у ст. Пашковской // МИА. М., 1958. №64. С. 276.
[74] Пугаченкова Г.А. Художественные сокровища Дальверзинтепе. Л., 1978. Табл. 78; 79.
[75] Дэвлет М.А. Сибирские поясные ажурные пластины. М., 1980. Здесь же приведена исчерпывающая литература вопроса.
[76] Акишев К.А. Курган Иссык. С. 50. Рис. 68.
[77] Rozinfield Y. The Dynastic arts... Fig. 136.
[78] Ibid. Fig. 10.
[79] Seirig H. Antiquités syriennes. Fig. 1, 10, 11; Rozinfield Y. The Dynastic arts... Fig. 2, 8, 13.
[80] Rozinfield Y. The Dynastic arts... Fig. 63.
[81] Ibid. Fig. 120.
[82] Reinach S. Repertoire de la statuaire... T. 2. P. 270, 271; T. 3. P. 83; Paris, 1924. T. 5. P. 116-118.
[83] Rozinfield Y. The Dynastic arts... Fig. 10.
[84] Reinach S. Repertoire de la statuaire... T. 1. Pl. 293; 395; T. 2. P. 270, 271; T. 5. P. 116, 117.
[85] Ibid. T. 1. Pl. 283; T. 2. P. 314, 315.
[86] Ibid. T. 2. P. 320, 391.
[87] Mukherjee B.N. Nana on Lion. Calcutta, 1969. P. 12.
[88] Луконин В.Г. Искусство древнего Ирана. М., 1977. С. 142.
[89] Артамонов М.И. Сокровища саков. Рис. 180.
[90] Руденко С.И. Культура населения Горного Алтая... Табл. CIX, 2.
[91] Артамонов М.И. Сокровища саков. Рис. 188.
[92] Dalton О.М. The Treasure... Fig. 7.
[93] Layard A. Nineveh and its remains. N.Y., 1849. V. 2. P. 350.
[94] Rudenko S. The Mythological eagle, the gryphon, the winged lion and the wolf in the art of Northen Nomades // Artibus Asia. Ascona, 1958. V. 21, N2. P. 117.
[95] Артамонов М.И. Сокровища саков. Рис. 206; 208.
[96] Там же. Рис. 213.
[97] Бернштам А.Н. Золотая диадема...
[98] Salmony A. Sino-Siberian art in the collection of C.T. Paris, 1933. Pl. XXII. 3.
[99] Ghirshman R. Iran, Parther et Sasanides. Paris, 1962. Fig. 78-80.
[100] Rozinfield Y. The Dynastic arts... Fig. 154; Ср.: Seyrig H. Antiquités syriennes. Pl. 1.
[101] Руденко С.И. Сибирская коллекция... Табл. XXIII, 23-25, 28-31, 36, 37. Хотя все они определяются как украшения одежды, думается, имеются среди них и бляхи — распределители ремней. Ср.: Артамонов М.И. Сокровища саков. С. 207.
[102] Манцевич А.П. Находка в Запорожском кургане // Скифо-сибирский звериный стиль в искусстве народов Евразии. М., 1976. С. 182-187.
[103] Ростовцев М.И. Скифы [Скифия] и Боспор. Л., 1924. С. 616. Предположение А.П. Манцевич, что этот обычай был продиктован соображениями экономического характера, не выдерживает критики, если учесть, какое обилие золотых изделий находилось в таких курганах (Ср.: Манцевич А.П. Находка в Запорожском кургане. С. 184).
[104] Акишев К.А. Курган Иссык. С. 30. Табл. 107.
[105] Ghirshman R. Perse. Fig. 158.
[106] Руденко С.И. Культура населения Горного Алтая... Рис. 90.
[107] Там же. Табл. VI; VII [явно неверные ссылки].
[108] Там же. Рис. 157-[158, 159]-160.
[109] Там же. С. 156.
[110] Там же. Табл. XXVIII, 2. [явно неверная ссылка]
[111] Мандельштам А.М. Памятники кочевников кушанского времени. Л., 1975. Табл. XXX, 1.
[112] Perrot G., Chipiez С. Histoire de l’art. Paris, 1884. T. 2. Fig. 211.
[113] Памятники культуры древнего Китая. Пекин, 1962. Рис. 226; 236; 265.
[114] Bruhn W., Tilke М. Des Kostummer. Berlin, 1941. Taf. 182; 184.
[115] Руденко С.И. Культура населения Горного Алтая... Табл. IV, 8, 9; XXXII, 7. [явно неверные ссылки]
[116] Seirig S.H. Antiquités syriennes. Fig. 11; 17.
[117] Ghirshman R. Terrasses sacrées de Bard-e Nechaden et Masjia-i Solaiman // Paris, 1975. T. 2. Pl. LXXIX, 5.
[118] Marshall I. Taxila. Cambridge, 1951. V. 2. P. 619.
[119] Furstwängler A. Die Antiken Gemmen. Leipzig; Berlin, 1900. Taf. XXXIV, 93; Saglio E. Dictionnaire des antiquités... T. 4. Fig. 6520.
[120] Неверов О.Я. Италийские геммы в некрополях северопонтийских городов // Из истории Северного Причерноморья. Л., 1979. Рис. 5.
[121] Dalton О.М. The Treasure... N114. Pl. XVI.
[122] Мандельштам А.М. Кочевники на пути в Индию. М.;Л., 1966. Табл. XI, 1-7.
[123] Reinach S. Repertoire de la statuaire... T. 3. P. 95.
[124] Ingholt H. Gandharian art in Pakistan. Fig. XXIII, 2.
[125] Fitzgerald C.P. Barbarian beds: The origin of the chair in China. London, 1965. P. 31. Pl. IX.
[126] Rozinfield Y. The Dynastic arts... Fig. 1.
[127] Marshall I. Taxila... V. 2. P. 627; V. 3. Pl. 193, 56-58.
[128] Мандельштам А.М. Кочевники на пути в Индию. С. 121.
[129] Руденко С.И. Горноалтайские находки и скифы. М.;Л., 1952. С. 118. Рис. 52.
[130] Пугаченкова Г.А. Художественные сокровища... Табл. 74.
[131] Ghirshman R. Terrasses sacrées... Pl. CIII, 2.
[132] Neutsch B. Spiel mit dem Astragal // Ganymed. Heidelberg, 1949. Abb. 1; 2; 13.
[133] Кузьмина E.E., Сарианиди В.И. Два головных убора из погребений Тиллятепе и их семантика // КСИА. М., 1982. Вып. 170.
[134] Ringbom F. Zur Ikonographie der Gottin Ardvi Sura Anahita. Berlin, 1975.
[135] Пугаченкова Г.А. Халчаян. Ташкент, 1966. С. 225.
[136] Reinach S. Repertoire de la statuaire... T. 1. Pl. 593, 2, 606.
[137] Ghirshman R. Terrasses sacrées... T. 1. P. 45, 46; T. 2. Pl. XXIV, 2.
[138] Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая... Рис. 143.
[139] Придик Е. Мельгуновский клад 1763 г. // Материалы по археологии России. СПб., 1911. №31.
[140] Tarn W. Greeks in Bactria and India. Cambridge, 1951. P. 115.
[141] Тревер К.В. Памятники греко-бактрийского искусства. М.;Л., 1940. Табл. 13.
[142] Marshall I. Taxila. V. 2. P. 632; V. 3. Pl. 191, 96, 97.
[143] Robert E. Greek deites in the buddist art of India // Oriental Art, 1959. V. V. N3. P. 117.
[144] Ibidem.
[145] Reinach S. Repertoire de la reliefs Grecques et Romains. Paris, 1909. T. 1. Fig. 75, 2; 529, 3.
[146] Reinach S. Repertoire des vases peints Grecques et Etrusques. Paris, 1900. T. 2.
[147] Rowland B. Hellenistik sculpture in Iran // The Art Quarterly. N.Y., 1955. V. 18, N2. P. 174.
[148] Смирнов Я.А. Восточное серебро. СПб., 1909. Табл. XIII, 35.
[149] Пугаченкова Г.А. Искусство Бактрии эпохи кушан. С. 160. Рис. 187.
[150] Deilafuy M. L’Acropole de Suse d’après les fouilles exécutées in 1884, 1886: Sous les auspices du Musée du Louvre. Paris, 1892.
[151] Dalton О.М. The Treasure... Fig. 6.
[152] Marshall I. Taxila... V. 2. P. 634; V. 3. Pl. 195, 133-136.
[153] Сарианиди В.И., Кошеленко Г.А. Монеты из раскопок некрополя...