А.Е. Рогожинский
Оленный камень из Семиречья.
Летом 1991 г. при проведении археологической разведки в восточных пределах урочища Тамгалы автором настоящей заметки был обнаружен оленный камень (рис. 1: 2). Памятники такого рода встречаются крайне редко на юге Казахстана и сопредельных территориях, к тому же об их местонахождении зачастую нет точных данных. Поэтому тамгалинская находка заслуживает обстоятельного освещения, несмотря на то, что рисунок стелы уже попал в монографию Д.Г. Савинова (1994, табл. IX, 1), не располагавшего, впрочем, о ней более полными сведениями.
К моменту обнаружения оленный камень находился в отвале одного из раскопов на могильнике Каракудук II, сделанных в 1957 г. Семиреченской археологической экспедицией АН КазССР под руководством А.Г. Максимовой. Очевидно, стела с изображениями осталась незамеченной участниками раскопок.
Могильник Каракудук II располагается на предгорной равнине приблизительно в 1 км к юго-востоку от устья ущелья Тамгалы, на водораздельном участке долины р. Тамгалы. Под общим наименованием «Каракудук II» А.Г. Максимовой условно объединены, по меньшей мере, три разновременные и разнотипные группы сооружений, располагающиеся обособленно друг от друга на протяжении километрового пространства. Наиболее удалённой от гор является цепочка крупных земляных курганов, раскопки которых не производились. Предсклоновый участок равнины занимает компактная группа небольших курганов с каменными или каменно-земляными насыпями. Для этой части могильника характерна кучная планировка сооружений; в 1957 г. здесь было раскопано около десяти курганов раннего железного века. В некотором удалении от них к северу располагается известный памятник эпохи бронзы с захоронениями с цистах и ящиках, образующий древнейшую часть могильника Каракудук II (Максимова, 1961). В 60 м к востоку находилась ещё одна небольшая группа каменных сооружений, первоначально принятых А.Г. Максимовой за продолжение могильника эпохи бронзы Каракудук II «д» (т.е. детский, так как здесь численно преобладали детские захоронения и кенотафы), и получившая в полевом дневнике (Максимова, 1957, с. 11-13) временное название «могильник II «в», т.е. взрослый:
«21/IX. На восток от раскопа «д» на поверхности были видны отдельные камни, идущие беспрерывной цепочкой. Предположили, не являются ли эти камни остатками тоже ящиков. Заложили раскоп 10 м на 4 м...
24/IX. После снятия дернового слоя в могильнике II «в» (взрослый) и зачистки камней на глубине 20 см от поверхности обнаружено три выкладки, примыкающие друг к другу.
Выкладка №1 (северная) представляет почти правильный квадрат из положенных плашмя каменных плиток и камней. В квадрат вписан круг из положенных и поставленных на ребро камней, заполненный камнями. Сняли камни внутри круга и положенные по кругу. Углубились до 0,65 м. Шёл материковый слой. Ничего не обнаружено из остатков материальной культуры.
Выкладка №2. Аналогичная вышеописанной. Углубились внутри квадрата до глубины 0,35 м. Пошёл материковый слой. Ничего не обнаружено из остатков материальной культуры.
Выкладка №3». (Запись отсутствует).
На трёх сторонах стелы сохранился плотный слой карбонатов. Судя по распределению отложений на поверхности камня, стела долгое время лежала горизонтально, длинной торцовой стороной книзу; при этом её заостренный конец был полностью закрыт грунтом, а одна из плоскостей с рисунками оставалась открытой.
Поскольку стела не привлекла внимания в момент раскопок, её местоположение устанавливается на основании сопоставления размеров и формы камней, зафиксированных на чертеже и фотоснимках 1957 г. На плане, выполненном О.М. Грязновым, представлены три примыкающие друг к другу округлые в плане ограды, выложенные из обломков песчаника разной величины (рис. 1: 1). Внутреннее пространство оград занято камнями, уложенными в один слой без видимой системы. Среди камней ограды №2 выделяются довольно крупные обломки в виде
(124/125)
Рис. 1.
1 — план раскопа САЭ 1957 г. (рисунок О.М. Грязнова) и предположительное местонахождение оленного камня; 2 — вид оленного камня с изображениями на сторонах А и Б; 3 — рисунок чекана, 3 а, б, в — тагарские чеканы и втоки из могильника Тисуль III (по Мартыновой Г.С. и Покровской Н.Ф. 1979); 4а — изображение лука в футляре, 4б — прорисовка по микалентной копии.
(125/126)
плит и брусков. Здесь на рисунке отмечен камень, соответствующий размерами, формой и положением обнаруженной стеле, что позволяет с большой долей уверенности определить её местонахождение в западной части ограды №2. Косвенным подтверждением тому же может служить факт обнаружения камня в 1991 г. в верхней части отвала напротив ограды №2. Таким образом, обстоятельства находки, наблюдения и имеющиеся архивные материалы позволяют сделать следующее заключение:
1. Объект, раскопанный в 1957 г., являлся ритуальным сооружением в виде трёх примыкавших друг к другу округлых в плане оград диаметром около 2,8 м каждая.
2. При сооружении ограды №2 использовались плоские и брусковидные обломки камней, укладывавшиеся горизонтально по периметру в один или несколько рядов.
3. Оленный камень мог использоваться здесь вторично, т.е. не в качестве стелы, и был уложен горизонтально в западной части ограды №2.
4. Местоположение всех трёх оград относительно других выделенных групп памятников могильника Каракудук II даёт основание связывать эти ритуальные сооружения как с курганами, исследованными А.Г. Максимовой, так и с цепочкой больших курганов, культурно-хронологическая атрибуция которых ещё требует выяснения.
Оленный камень изготовлен из четырёхгранного в сечении обломка мелкозернистого песчаника зеленовато-серого цвета. Высота стелы 0,79 м, ширина в верхней части 0,22 м, снизу 0,07 м. Две противолежащие широкие плоскости стелы имеют относительно ровную поверхность; две другие стороны также необработанные, но поверхность их неровная, в сильных изломах. Верхний край стелы слегка скошен и плавно закруглён; грани плоскостей, как и гравюры, обработаны пикетажной техникой. На гладкие поверхности камня в верхней части нанесены изображения: на стороне А — окружность и лук в футляре; на стороне Б также имеется окружность, а ниже — изображение чекана с острым наконечником на рукояти. Фигуры глубоко выбиты (на стороне А до 1-2 мм, на другой — до 2-3 мм) и рельефно выделяются на поверхности камня. Все рисунки, за исключением окружности на стороне Б, дополнительно прошлифованы.
Следует отметить, что при некоторой условности представленных на стеле изображений можно выделить ряд деталей, позволяющих идентифицировать их с реалиями древних культур Центральной Азии I тыс. до н.э.
На стороне А изображён лук, вложенный в футляр (рис. 1: 2, 4). Выступающая часть оружия имеет прямое окончание, передающее форму лука, усиленного с помощью твердых накладок. На контактной (микалентной) копии отчётливо видна остальная часть оружия, закрытая силуэтом футляра: короткая рукоять, плечи почти прямые, плавно переходящие к слабоизогнутым окончаниям лука. Рисунок, таким образом, воспроизводит форму стянутого тетивой сложносоставного лука, заметно отличающегося по виду от «скифского» (Хазанов, 1966, с. 33-34; Горелик, 1993, с. 66, 70). Также вполне опознаваемо изображение футляра: это длинное, чуть сужающееся книзу налучье с плоским дном и скошенным вперёд открытым устьем. Относительно вертикальной оси изваяния лук находится в положении подвешенного наискось нижним концом вперёд.
Изображение чекана на стороне Б обладает некоторыми специфическими особенностями (рис. 1: 3). Верхняя часть рисунка передаёт вид оружия с длинной, заострённой ударной частью (бойком) и коротким, расширенным на конце обушком с уплощённым краем; обушок показан сильно загнутым кверху. Впрочем, изгиб обушка нельзя считать диагностирующим признаком, поскольку линия рисунка здесь вынужденно повторяет контур небольшого выступа на плоскости. Наибольший интерес представляет другая деталь рисунка: на рукояти чекана, исполненной особенно тщательно, показано заострённое окончание с узким выступом, передающее специфическую форму втока.
Стела из Каракудука, в целом, близка к общеевразийскому (по В.В. Волкову и Э.А. Новгородовой), или евразийскому (по Д.Г. Савинову), III типу оленных камней их восточного ареала. Характерными признаками стел этого типа принято считать отсутствие фигур животных при соблюдении традиции изображения предметов вооружения, поясов, ожерелий, колец и обязательно двух-трёх наклонных параллельных линий. Однако каракудукская стела не может быть безоговорочно отнесена ни к одному из выделяемых исследователями типов оленных камней. На стеле не только отсутствует большая часть названных атрибутов, но и нарушена сама антропоморфная структура изваяний: фигуры чекана и лука заметно смещены к верхнему краю, оставляя незанятой значительную часть изобразительного пространства. Таким обра-
(126/127)
зом, имеющиеся отличия оказываются не менее существенными, чем черты сходства. Впрочем, это обстоятельство не исключает возможности определения даты памятника методом сопоставления изображённых на стеле предметов с реалиями определённого круга культур. Совокупность признаков представленных на стеле реалий заставляет в поиске аналогий отдать предпочтение материалам изобразительной традиции и предметов вооружения культур скифо-сакского времени Алтая, Южной Сибири и Монголии.
В восточном ареале распространения оленных камней изображения чекана и лука обычно встречаются на стелах II и III типов (по Э.А. Новгородовой и Д.Г. Савинову), в то время как для стел I типа (монголо-забайкальского) более характерны изображения лука, иногда лука со стрелой (Новгородова, 1989, с. 179, 195, 200-201), и боевого топора. Последнее, по мнению Д.Г. Савинова, «весьма существенное обстоятельство, показывающее различную оснащённость создателей двух основных типов оленных камней» (Савинов, 1994, с. 104), позволяет связывать происхождение каракудукской стелы с культурами скифо-сакского времени Саяно-Алтайского региона и Западной Монголии.
На стелах Тувы, Восточного Алтая и Монголии изображения луков, налучий и колчанов отличаются разнообразием и встречаются в различных сочетаниях. В ряде случаев раздельно изображены колчан и налучье с зауженным основанием (Горелик, 1993, табл. XLV, 62-64, 72), колчан с надетым на него луком и подвешенной снизу «кистью» (там же, табл. XLV, 77, 80, 81) и, наконец, лук в широком футляре с плоским или округлым расширяющимся основанием (там же, табл. XLV, 66, 68, 69, 78). Хронологические отличия выделить здесь трудно, хотя материалы датированных комплексов позволяют исследователям проводить некоторые параллели с воинскими реалиями скифской эпохи. В частности, для этого времени отмечается существование на Алтае наряду с узким кожаным колчаном для стрел большого деревянного в основе футляра (горита), предназначавшегося также для хранения лука (Кубарев, 1981, с. 72; он же, 1987, с. 74; он же, 1992, с. 71). Столь же мало для датировки каракудукского оленного камня даёт изображение сложносоставного лука, поскольку эволюция этого вида оружия в Центральной Азии охватывала значительный временной интервал от рубежа II-I тыс. до н.э. (Хазанов, 1966, с. 31-32; Горелик, 1993, с. 68-69) и не исключала сосуществование на отдельных территориях разных типов боевых и охотничьих луков (Черненко, 1981, стр. 23; Кубарев, 1979, с. 69; Кочеев, 1999, с. 74) в целом, по изображениям реалий и зооморфных фигур оленные камни II типа (и часть стел III типа), синхронно бытовавшие на смежных территориях с монголо-забайкальскими изваяниями, относятся к раннескифскому времени, к середине VIII-VI вв. до н.э. (Савинов, 1994, с. 81-82, 110) или даже VIII (IX)-V (IV) вв. до н.э. (Ковалёв, 1998, с. 122-123, 127, 130).
Некоторому уточнению даты каракудукского камня может служить изображение чекана. Несмотря на определённую условность гравированного рисунка, по форме и пропорциям он более всего напоминает тагарские чеканы с коротким обушком (плоскообушковые рубчатые?), получившие широкое распространение в V-IV вв. до н.э. (Мартынов, 1979, с. 51, 79, табл. 34, 87, 89, 96; Членова, 1967, с. 36, табл. 7, 15, 16). В большом количестве подобные изделия, — уменьшенные вотивные копии, — обнаружены в курганах с коллективными захоронениями лесостепной зоны Южной Сибири (рис. 1: 3а, б). Совместно с чеканами этого вида в V в. до н.э. встречаются конические втоки (рис. 1: 3в) с удлинённым острием или плоскими лопатками на конце (Членова, 1992, с. 214). На территории Минусинской котловины, как известно, оленные камни не обнаружены, но при этом археологические материалы позднебронзового и раннескифского времени из этого района служат опорными для культурной и хронологической атрибуции статуарных памятников Монголии и Алтая (Кубарев, 1979, с. 64-65; Савинов, 1994, с. 94 и далее). Следует отметить также, что бронзовые или железные втоки параболоидной, или митровидной, формы наиболее типичны для комплекса вооружения Тувы, Алтая (Членова, 1967, с. 39; Кубарев, 1979, с. 63, табл. III, 4; IV, 2; V, 10; Кубарев, 1991, с. 77-78, рис. 18, 1, 2; Мандельштам, 1992, с. 186) и Западной Монголии (Новгородова, 1989, с. 263, рис. 5), где они обнаружены в погребениях (иногда в имитации) и нередко изображены на рукоятях чеканов, украшающих оленные камни. Как вид боевого оружия чеканы утрачивают значение к концу скифской эпохи, хотя и сохраняют свою знаковую функцию в погребальном обряде горно-алтайских племён и населения Среднего Енисея в течение III-I вв. до н.э. (Членова, 1967, с. 27-28, 36; Мартынов, 1979, с. 86-87; Кочеев, 1999, с. 75). Таким образом, анализ изображений по-
(127/128)
Рис. 2.
Петроглифы урочища Тамгалы, группа II, плоскость 11.
зволяет предположить вероятную дату каракудукской стелы в пределах V-IV вв. до н.э.; разумеется, датировка памятника носит предварительный характер и требует уточнения на основе корреляции с данными других археологических источников.
Несомненно, находки оленных камней, сделанные далеко за пределами основной территории их распространения, являются свидетельством перемещения древних групп населения Центральной Азии. В связи с этим большое значение в определении времени и направлений миграций или контактов, осуществлявшихся обитателями географически удалённых областей, приобретают наскальные изображения, как ещё одна из категорий недвижимых памятников культуры.
Изучение петроглифов Тамгалы в последнее десятилетие позволило выявить серию рисунков, органически связанных с изобразительной традицией оленных камней монголо-забайкальского и саяно-алтайского типов (рис. 2; см. также статью автора в настоящем издании). В разных пунктах святилища обнаружены одиночные изображения и целые композиции. Однако в контексте реконструируемого изобразительного ряда петроглифов эпохи бронзы наиболее репрезентативные из них занимают далеко не самые значимые участки. От петроглифов эпохи бронзы типа Тамгалы они отличаются ярким стилистическим своеобразием, а также рядом других особенностей: меньшими размерами фигур; экспозицией, исключающей одномомент-
(128/129)
ное попадание в поле зрения наблюдателя нескольких, даже близко расположенных групп изображений; специфическим композиционным строем, обусловленным либо выбором вертикальных плоскостей стелообразных очертаний, либо умышленным ограничением по горизонтали изобразительного пространства. В целом, содержание отличий данной группы петроглифов демонстрирует принципиальное несовпадение с традициями наскального искусства, выраженное в стремлении воспроизвести декор статуарного объекта, — оленного камня, — в условиях иного субстрата и иной ландшафтной среды. Не углубляясь далее в проблему функциональной типологии изобразительных памятников, здесь следует подчеркнуть сам факт присутствия в Тамгалы инкорпорированной группы монументальных объектов (стелы и петроглифов), документирующих участие в культурогенезе Юго-Восточного Казахстана (Семиречья) носителей традиций восточного ареала скифо-сибирского мира.
Однако датировка выявленных в Семиречье и Южном Казахстане изображений в стиле монгольских изваяний и аржано-майэмирского типа определяется исследователями в широком диапазоне на основе аналогий с художественными образцами всё тех же культур Центральной Азии (Марьяшев, Горячев, 1998, с. 37, 66), а это, безусловно, ограничивает возможности их использования в качестве исторического источника по расселению племён — носителей традиции возведения оленных камней. Вопросы о времени, причинах и характере продвижения разных этнических групп в южные пределы степной зоны Азии, включая предгорья Восточного (Варёнов, 1998, с. 68, рис. 4, 4), Западного Тянь-Шаня (Самашев, 1984, с. 63; Марьяшев, Рогожинский, 1994, с. 314, №665) и Ферганы (Мартынов, Марьяшев, Абетеков, 1992, с. 42, рис. 115, 117), остаются дискуссионными и, по-видимому, не могут быть решены на основе лишь изобразительных материалов. Без опоры на уточнённые данные по типологии и хронологии культур поздней бронзы — раннего железа всего обширного региона, будет оставаться почва и для попыток повернуть вспять, с запада на восток, следы движения древних идолопоклонников (Членова, 2000, с. 98-99, 101).
Литература. ^
Варёнов A.B., 1998. Южносибирские культуры эпохи ранней и поздней бронзы в Восточном Туркестане // Гуманитарные науки в Сибири. №3. Новосибирск.
Кочеев В.А., 1999. Боевое оружие пазырыкцев // Древности Алтая. №4. Горно-Алтайск.
Максимова А.Г., 1957. Дневник №3 Семиреченской археологической экспедиции 1957 г. Архив Института археологии HAH PK, инв. №331 (1958). Алматы.
Мартынова Г.С., Покровская Н.Ф., 1979. Раскопки Третьего Тисульского курганного могильника // Археология Южной Сибири. [Вып. 10] Кемерово.
(129/130)
Марьяшев A.H., Рогожинский А.Е., 1994. Наскальные изображения Аксу-Джабаглы // Свод памятников истории и культуры Казахстана. Южно-Казахстанская область. Алматы.
Самашев З.С., 1984. Некоторые раннесакские изображения в петроглифах Казахстана // Скифо-сибирский мир (искусство и идеология). Тезисы докладов. Кемерово.
Членова Н.Л., 1992. Тагарская культура // Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М.
Членова Н.Л., 2000. Олени, кони и копыта (о связях Монголии, Казахстана и Средней Азии в скифскую эпоху) — РА. №1.
Summary.
А.Е. Rogozhinsky
The Deer Stone from Semirechie. ^
This article contains a description of a stone stele (deer stone) found by the author in the Karakuduk II burial ground near the well-known Tamgaly gorge in Semirechie. The stelae of this type are often found in West Mongolia, Tuva and the Altai, but in other places such stones are rare. Finds of deer stones and of petroglyphs made in a special deer-stone style testify to the contacts between ancient tribes and to the migrations of the certain groups from Central Asia to South Kazakhstan in the 1st half of the 1st millenium ВС. The author compares the pictures of weapons engraved on the stele with weapons of the Scythian-Saka epoch, and he dates the monument between the V-IV cc ВС.
|