H.A. Онайко
Звериный стиль и античный мир
Северного Причерноморья в VII-IV вв. до н.э.
Так называемый скифский звериный стиль получил широкое распространение в искусстве многих народов. Северное Причерноморье представляет одну из больших областей, где этот стиль прошёл длительный и своеобразный путь развития, став одной из особенностей искусства обитавших там многочисленных кочевых племён. В силу исторически сложившихся условий в Северном Причерноморье звериный стиль развивался под сильным воздействием искусства греческих городов, которое, в свою очередь, испытало в известной мере влияние искусства кочевников.
Изучение вопроса о взаимодействии греческого искусства и звериного стиля Северного Причерноморья имеет многолетнюю историю. Однако специальных работ по этому вопросу, как и работ, посвящённых проблеме взаимоотношений греков и кочевников в целом, пока нет. Наиболее яркое выражение взаимодействие греческого искусства и звериного стиля нашло в северопричерноморских художественных изделиях из металла, что отражает давнюю традицию металлообрабатывающего ремесла как у кочевых племён этой области, так и поселившихся здесь греков.
Период открытия первых богатых курганов в Северном Причерноморье (Мельгуновский, Кульобский, Александропольский, Чертомлык и др.) ознаменовался главным образом определением этнической их принадлежности, а также определением этнической принадлежности мастеров и центров производства золотых художественных изделий, обнаруженных в этих курганах. Однако, если по первому вопросу все исследователи высказались единодушно за принадлежность этих сокровищ скифам, то по остальным вопросам сразу же наметилось несколько точек зрения. Так, И.Е. Забелин, Л. Стефани, Н.П. Кондаков, И.И. Толстой и ряд других исследователей центром производства рассматриваемого круга вещей считали Афины. Сторонники другой, более поздней точки зрения — А. Фуртвенглер и его последователи — А.Н. Шварц, В.К. Мальмберг, М. Эберт, Б.В. Фармаковский высказывались за ионийское происхождение этих вещей. При этом предполагалось, что подобные изделия могли изготавливаться и на юге России аттическими (К. Швабе, Б. Греф) или ионийскими мастерами (Ф. Винтер). Некоторые вещи, как например, обивки ножен кульобского меча, относились к изделиям скифских мастеров. [1] Несмотря на эту пестроту мнений, было всё же очевидно, что произведения греческих мастеров занимали
(66/67)
в сокровищах скифских курганов видное место. Вместе с тем, среди них выделялись вещи, совершенно нехарактерные для греческого искусства, и вещи, содержащие смешанные, греко-варварские элементы декора. В них нашли отражение элементы собственно искусства звериного стиля, искусства древневосточных цивилизаций и греческого искусства. Всё это передавалось к тому же порою в усложнённых, в переработанных по-своему художественных формах, затрудняющих и по сей день раскрытие идейного замысла сюжета, его назначения и этнической принадлежности мастера.
Особенно много интересующим нас вопросом занимался М.И. Ростовцев. Его перу принадлежат специальные работы, посвящённые изучению звериного стиля, а также отдельные экскурсы о нём в фундаментальных исследованиях по северочерноморской проблематике. Сами названия таких его работ как «Эллинство и иранство на юге России», «Скифия и Боспор» уже говорят о том, какое большое значение М.И. Ростовцев придавал этим важнейшим историко-культурным влияниям, характерным для Северного Причерноморья. Именно ему принадлежит заслуга в широкой постановке вопроса о связях древней истории этой области с историей мировой культуры вообще и с историей античного мира в частности. [2]
Касаясь взаимосвязи скифского и малоазийского звериного стилей, М.И. Ростовцев показал существенное различие между ними в технике и художественной трактовке образов. Ионийское искусство не может объяснить и главные мотивы наиболее раннего скифского звериного стиля. Исходя из этого, исследователь пришёл к выводу, что мысль об ионийском происхождении этого стиля необоснованна. [3] Вместе с тем, он подчеркнул доминирующую роль ионийских элементов в инвентаре богатых скифских погребений. [4]
Большое значение греческому элементу в скифском искусстве придавал Г. Боровка. Ссылаясь на С. Рейнака, он признавал «поразительное» сходство некоторых элементов скифского искусства с крито-микенскими, отметив, что это соответствие остаётся пока загадкой. [5] Интенсивное греческое влияние на северопричерноморское скифское искусство он объясняет тесными связями греческих городов с племенами кочевников, особенно в области Керченского пролива.
Заслуживает известного внимания попытка К. Шефольда дать типологическую классификацию и стилистический разбор характерных для Северного Причерноморья образов звериного стиля. [6] К. Шефольду удалось показать общее направление развития этого стиля, а также сделать ряд важных наблюдений для его характеристики. Отметив наличие различных художественных мотивов в декоре предметов звериного стиля, К. Шефольд отвёл большое место в них греческим. Он, как и другие исследователи, считал, что греки выполняли также роль носителей переднеазиатского влияния в Скифии. Отмечается ранний процесс эллинизации звериного стиля для Кубанской области. Не вызывает сомнений правильность датировок многих вещей.
H.H. Погребова в своей рецензии на статью К. Шефольда указала, что рассмотрение звериного стиля этим исследователем с позиций лишь греческого искусства помешало ему правильно понять внутренние закономерности развития этого стиля. Не учитывал К. Шефольд, как заметила H.H. Погребова, связи этих явлений и с конкретной исторической и геог-
(67/68)
рафической средой. [7] Однако, справедливо упрекнув К. Шефольда в формально-стилистическом анализе звериного стиля, H.H. Погребова тоже допускает ошибку и тем самым противоречит себе. Это противоречие заключается в том, что признавая внутренние процессы развития звериного стиля нельзя искать причину упадка этого стиля в творческой деятельности греческих мастеров Северного Причерноморья. В этом сказалось влияние взглядов Г. Боровки, которого не избежала и В.А. Ильинская. [8]
Открытия в Зивие послужили толчком к написанию большого числа работ, в которых затрагиваются аналогичные северопричерноморские комплексы, а в связи с этим, естественно, и предметы греко-варварского искусства, содержащиеся в этих комплексах. Правда, относительно последних не все исследователи придерживаются единого мнения. Так, П. Амандри, например, анализируя келермесские и мельгуновские вещи, довольно скептически говорит о принадлежности диадем, зеркала и ритона к греко-варварским изделиям. На этом основании он пришёл к выводу о том, что греческое искусство в Европе не сыграло никакой роли на этой стадии развития звериного стиля. В то же время, согласно историческим фактам, он не отрицает возможности проникновения элементов греческого искусства в скифское ещё до его появления в Южной России. Это вполне согласуется с признанием П. Амандри той сложности отношений в области искусств, которая имела место в период формирования звериного стиля. [9] Убедительным примером конкретных возможностей для заимствований и переработки по собственному вкусу отдельных образов животных служит проанализированный этим исследователем так называемый скифский мотив лежащего животного с подогнутыми ногами. [10]
Связям между искусством различных народов, художественное творчество которых подготовило почву для появления звериного стиля, уделяется большое внимание в работах Р. Гиршмана. Он отмечает, что в настоящее время можно говорить лишь о симбиозе культуры скифов, индийцев и киммерийцев. В свою очередь в искусстве мидийцев могли смешаться во второй половине VII в. до н.э. урартийские, ассирийские, местные маннейские и, возможно, ионийские черты. В развитии же греческого искусства сказались финикийское и сирийское влияния, а также влияния хуритского искусства. Зивие — пример смешения различных культур. Жители Урарту и Ирана, как полагает Р. Гиршман, создали «койнэ» в металле. Это «койнэ» на западе и на севере соприкасалось с греками, которые в период становления Урарту проникали на берега Малой Азии. Касаясь связей Запада с Ираном, Р. Гиршман выделяет три центра, которые находились на пути доставки в Грецию восточных товаров: Восточная Греция (Самос, Эфес), Крит, Коринф. Он допускает также наличие связей этрусков с иранцами. [11]
В 1964 г. вышли в свет статьи В.Д. Блаватского о воздействии античной культуры на страны Северного Причерноморья. Касаясь художественных поделок в зверином стиле греческих мастеров, В.Д. Блаватский высказал мысль о том, что «эти изделия лишены строгой простоты шедевров меото-скифского мастерства, и их никак нельзя признать существенным вкладом в художественное творчество Северного Причерноморья. Образцом таких памятников может служить фигура оленя из
(68/69)
Кульобского кургана...». [12] Эту точку зрения разделяли в своё время и мы. [13]
В последние годы большое внимание вопросам происхождения и развития, искусства звериного стиля, а вместе с тем и роли в нем греческого искусства уделял покойный М.И. Артамонов. Как и многие исследователи, он полагал, что связи скифов и греков могли осуществляться ещё в период их владычества в Передней Азии. Животные с висящими ногами и свернувшиеся в кольцо, так называемые перекрученные животные — стандартные мотивы микенского искусства. М.И. Артамонов указывал также на связь барано-птицы с хеттским, урартским и греко-ионийским грифом. [14] Обращая взгляд на общий ход развития звериного стиля в Северном Причерноморье, М.И. Артамонов выделил для этой области три основных художественно-стилистических течения, признав, что «Б.В. Фармаковский с его теорией ионийского происхождения скифского искусства и М.И. Ростовцев с Ираном как источником его форм и сюжетов в известной мере были правы». [15] М.И. Артамонов отмечал также устойчивость идеологического содержания образов, указывая на их каноничность и повторяемость. [16]
Кроме отмеченных общих работ, в которых в той или иной мере затрагиваются вопросы взаимоотношения греческого и местного искусств в Северном Причерноморье, имеется ряд статей, посвящённых анализу отдельных вещей. Так, ещё в 20-х гг. вышла статья К. Малкиной, в которой рассматривается эволюция и эллинизация мотива ноги животного. [17] Образу грифа в искусстве Северного Причерноморья посвящена статья Н.Н. Погребовой. [18]
Большим событием в изучении рассматриваемого вопроса явился выход в свет статей М.И. Максимовой о келермесских зеркале и ритоне. [19] В них дан тщательный искусствоведческий, а также в известной мере историко-культурный анализ этих вещей, свидетельствующий о греко-варварском их происхождении.
Придерживаясь принятой точки зрения о греческом происхождении золотых обкладок ножен ранних мечей из Приднепровья, Н.А. Онайко высказала мысль о производстве этих изделий на Боспоре, показав греко-варварский их характер. [20]
М.И. Артамонов проанализировал изображение Кульобского оленя, подтвердив ранее высказанную точку зрения Г. Боровки и других о греческом его производстве. Касаясь характеристики творца этого произведения, М.И. Артамонов полагал, что греческие мастера были слишком далеки «от понимания стиля собственно скифского искусства». [21]
Итак, история изучения взаимоотношений греческого и варварского искусства в Северном Причерноморье, связанная главным образом с исследованием звериного стиля, показывает, что на каких-то ранних этапах формирования этого стиля, ещё в условиях тесных контактов переднеазиатских стран, греческое искусство не оставалось в стороне от этого процесса. Правда, этот факт не следует переоценивать, но и недооценка его также повлекла бы за собой необъективную характеристику роли греческого искусства в развитии звериного стиля. И, возможно, был прав М.И. Ростовцев, который ещё 50 лет назад писал: «В VIII и VII вв. до н.э. греческий гений в Малой Азии уже выковал из старых эгейских элементов в сочетании с художественным творчеством Востока свои новые ценности, пока нам мало
(69/70)
ещё известные». [22] В этом отношении, пожалуй, ещё многое могут дать нам самые ранние скифские комплексы, вызвавшие повышенный интерес в связи с открытиями в Зивие.
Тесная связь греческого искусства и скифского звериного стиля в Северном Причерноморье более чем очевидна. Здесь она была особенно активной. Наша задача — конкретизировать и объективно оценить то наследие в северочерноморском искусстве, которое оставила нам античная цивилизация. В настоящей статье мы попытаемся хотя бы схематично наметить основные этапы взаимодействия греческого и варварского искусств. Особое внимание при этом мы уделим вопросам, касающимся общей характеристики этого процесса, ссылаясь на хорошо известные факты.
Первые признаки симбиоза греческой и варварской культур в Северном Причерноморье намечаются уже во второй половине VII — начале VI вв. до н.э. (совместные находки предметов звериного стиля с родосско-ионийской керамикой и греческими художественными изделиями из металла). В первой половине VI в. до н.э. появляются изделия смешанного греко-варварского стиля (келермесское зеркало и ритон), изготовленные скорее всего в одном из ранних центров Азиатского Боспора. [23] Соединение различных художественных форм в одной вещи характерно и для комплекса из Зивие. [24] Но в наших подобных комплексах, наряду с импортными восточными и греко-восточными изделиями уже появляются греческие подражания, характерные для северопонтийского круга художественных изделий из металла. Поэтому можно считать, что творческая деятельность греков, а также близких к ним варварских племён в создании греко-варварских предметов торевтики в Северном Причерноморье, начинается именно с этого времени, а не позднее, как полагают некоторые исследователи.
Во второй половине VI — начале V вв. до н.э. вырабатывается тип греко-варварских зеркал с использованием мотивов звериного стиля, а также своеобразные костяные и золотые пластины с схематическим изображением клюва птицы, [25] относящиеся к производственной деятельности Ольвии. [26] Наметившаяся своего рода специализация по производству металлических изделий, в том числе и своеобразных греко-варварских, продолжает развиваться с новой силой на Боспоре и прилегающих к нему территориях (золотые обивки ножен мечей и бронзовые предметы конского убора). [27] В художественной обработке изделий ещё преобладает механическое соединение греко-варварских элементов.
В V и IV вв. до н.э., в период усилившегося процесса взаимодействия греко-варварской культуры в Северном Причерноморье, здесь появляются уже отдельные локальные варианты подобных изделий.
В отличие от Ольвии, в художественном творчестве Боспора с его смешанным разноэтничным населением особенно ярко выступают различные тенденции. Используя классические традиции, боспорские торевты создали новую ветвь эллинского искусства, которая пока лучше всего прослеживается на широком круге художественных изделий типа чертомлыцкой вазы. Из новых поступлений к ним следует отнести чашу из Гаймановой могилы [28] и пектораль из Толстой могилы. [29]
Другое же направление, идущее от Келермесско-Ульского круга вещей, наиболее ярко отражённое в обивках ножен мечей и позднее на-
(70/71)
поминавшее о себе в трактовке куль-обского оленя, изучено недостаточно полно. И особенно плохо мы представляем его в массовых штампованных и литых изделиях, получивших широкое распространение в Северном Причерноморье в V и IV вв. до н.э. В отличие от предметов типа Кульобского оленя, где греко-варварские элементы ещё, как в ранний период, механически сочетаются, в это время появляются изделия, в которых наблюдается тесное переплетение, слияние этих элементов. Подобные изделия нередко исключают возможность определить, имеем ли мы дело с произведением местного мастера, воспринявшего эллинскую культуру, или же с произведением греческого мастера, который в той или иной мере вошёл в мировоззрение и художественную культуру варваров. К ранним произведениям подобного рода мы бы отнесли и так называемые ольвийские зеркала, особенности художественного оформления которых до сих пор вызывают споры: одни их считают греческими, другие — скифскими. Этот факт свидетельствует о наличии греко-варварского «κοινὴ», имевшего место в раннее время и в ольвийском окружении. Пытаясь раскрыть историческую роль взаимодействия греческого и варварского искусств, исследователи часто утверждают, что греки явились той разрушительной силой, под влиянием которой звериный стиль потерял самобытность художественной формы и идейного её содержания, так как представители высокой цивилизации якобы не понимали варварское искусство и идеологию. Так ли это? И можно ли вообще с таких позиций давать оценку этому сложному историко-культурному явлению, которое было результатом тесного экономического сотрудничества греков с варварским окружением, сыгравшим большую роль в политической и духовной жизни народов Северного Причерноморья?
Чтобы понять наше заблуждение, напомним, что разница в социально-экономическом и культурном развитии греков и северочерноморских ведущих племён была сравнительно невелика, и мировоззрения этих двух обществ были близкими, особенно в период создания греко-синдо-меотского государства, когда существенно менялась идеология тех и других. [30] Известно, что греки умело и тонко проникали в идеологию и душевный мир других народов, создавая шедевры в гораздо более развитом искусстве, чем искусство северочерноморских племён. Они создали замечательные рельефы Персеполя, воплощая в них прекрасные образы персидских воинов и правителей. Девять десятых мастеров римского портрета были греками. Ничего непреодолимого для греков не было и в Северном Причерноморье. И здесь они также хорошо прониклись идеологией племенного мира, как легко вошли в иранское мировоззрение в Персии и позднее в Италии. Яркой иллюстрацией этому являются многочисленные произведения боспорской торевтики круга чертомлыцкой, кульобской, воронежской ваз, обивок горитов и ножен мечей типа мелитопольских и т.д. Если бы варвары не понимали этих и подобных им изделий, они бы их не покупали. А ведь многие из этих вещей, даже с чисто эллинскими сюжетами, штамповались и продавались местным племенам в большом количестве.
Ради экономических выгод греки стремились снабжать племенную знать и различного рода подражаниями в зверином стиле, учтя, к тому же, большое их пристрастие к метал-
(71/72)
лу, в котором зооморфные изображения нашли наиболее яркое выражение. История северочерноморского звериного стиля знаменует длительный и сложный процесс развития различных образов, создававшихся греческими и варварскими мастерами. Но относить утрату самобытности за счёт непонимания греками этого стиля значит отрицать его самобытность, значит допускать, что варвар — потребитель предметов данного искусства — пользовался глубоко чуждыми ему художественными произведениями.
Для северопонтийского звериного стиля, как и для местного общества в целом, свойственны не только внешние влияния, но и свои собственные внутренние процессы развития. Уже на самых ранних этапах появления в Северном Причерноморье так называемого скифского звериного стиля на его изделиях можно отметить отклонения в трактовке изображений, которые на более поздних вещах мы привыкли приписывать греческому «непониманию» художественной формы и содержания образа. Греки же, стремясь угодить знати, ещё в IV в. до н.э. предлагают ей изображения в старых традиционных схемах варварского искусства, например, изображение свернувшегося в кольцо льва.
В производстве северочерноморской торевтики отчётливо выступают три основных тенденции. Первая находит отражение в произведениях, заведомо возникших в варварской среде, произведениях меотского и скифского звериного стиля. Вторая представлена греческими изделиями, которые в полной мере удовлетворяли запросы местного населения, далеко не ограничивающегося собственными предметами звериного стиля.
Третья тенденция находит своё выражение в греко-варварских изделиях, подчёркивающих бесконечно разнообразные художественные вкусы заказчиков и исполнителей как результат сложения исторических процессов, происходивших в греко-меотоскифском мире. Ни один вид северочерноморского искусства не оставил нам столько памятников, свидетельствующих об этом, как торевтика.
Обогатив свою культуру новыми образами и сюжетами из жизни местных племён, создав в северочерноморской торевтике новую ветвь эллинского искусства, явившуюся результатом тесных экономических контактов и полного понимания идеологии последних, греки способствовали тем самым усилению социально-экономического развития этих племён. Поэтому историческая роль греческого искусства в идеологии варваров должна определяться не тем, насколько греки повинны в утрате первоначальной художественной формы выражения важных в их религиозных представлениях звериных образов, а тем, к каким последствиям привёл тех и других этот творческий синтез элементов их культуры. Так или иначе, в результате симбиоза греческого и варварского искусств был создан целый ряд первоклассных памятников искусства, указывающих на сосуществование в них отдельных, различных по своему происхождению, элементов изображения. Наша задача — наиболее полно выявить, что именно сделано руками самих варваров и греков и, наконец, того «κοινὴ», где, как в римском портрете, сделанном в Италии, настолько всё переплетается, что очень трудно установить этническую принадлежность мастеров.
(72/73)
[1] Библиографию по этому вопросу см.: Н.А. Онайко. Античный импорт в Приднепровье и Побужье в IV-II вв. до н.э. САИ, Д1-27. М., 1970, стр. 6.
[4] Там же, стр. 340; он же. The Animal Style in South Russia and China. Princeton, 1929, p. 24.
[5] G. Boroffka. Der Skythische Tierstil. AA, 1926, 3/4, S. 369.
[6] K. Schefold. Der skythische Tierstil in sьdrussland. ESA, XII. Helsinki, 1938, S. 3. См. рецензию на эту статью Н.H. Погребовой «К вопросу о скифском зверином стиле», КСИИМК, вып. XXXIV. 1950, стр. 129.
[9] P. Amandry. L’art scythe archaique. AA, 1965, Heft 4, p. 891.
[10] P. Amandry, Un motif scythe en Iran et en Grиce. INES, v. XXIV, July, 1965, N3, p. 149.
[11] R. Ghirschman. Perse. Paris, 1963, p. 331.
[12] В.Д. Блаватский. Воздействие античной культуры на страны Северного Причерноморья (IV в. до н.э. — III в. н.э.). СА, 1964, №4, стр. 27.
[13] Н.А. Онайко. Указ.соч., стр. 86.
[16] М.И. Артамонов. Сокровища саков. М., 1973, стр. 218.
[17] К. Malkina. Ein Motiv aus dem skytischen Tierstil. IDAI, XVI, 1926, Heft 3/4, S. 176.
[20] Н.А. Онайко. О центрах производства золотых обкладок ножен и рукояток ранних скифских мечей, найденных в Приднепровье. KAM. M., 1966, стр. 159.
[24] A. Godard. Le Tresor de Liwiye [Ziwiye] (Kurdistan). Haarlem, 1950; R. Ghirshman. Notes Iraniennes IV. Le Trisor de Sakkes: Le Origines de l’art Mede et les Bronzes du Luristan. «Artibus Asiae», XIII, 1950.
[25] С.И. Капошина. Памятники звериного стиля из Ольвии. КСИИМК, вып. XXXIV, 1950, стр. 43, рис. 5-7.
[26] Б.В. Фармаковский. Архаический период в России, стр. 30, рис. 8; О.Е. Прушевская. Художественная обработка металла (торевтика). АГСП, т. I. М.-Л., 1955, стр. 328; В.М. Скуднова. Скифские зеркала из архаического некрополя Ольвии. ТТЭ, т. VII. Л, 1962, стр. 5.
[27] Н. А. Онайко. О центрах производства.., стр. 159.
[28] В.І. Бідзіля. Дослідження Гаймановоі Могили. «Археологія», вип. 4. Київ, 1971, стр. 44, рис. 8-11.
[29] Б.Н. Мозолевский. Курган Толстая могила близ с. Орджоникидзе на Украине. СА, 1972, №3.
[30] Н.И. Сокольский и Д.Б. Шелов. Историческая роль античных государств Северного Причерноморья. ПИСПАЭ. М., 1959, стр. 48; В.Д. Блаватский. Архаический Боспор. МИА, №33, 1954, стр. 11; он же. Воздействие античной культуры на страны Северного Причерноморья, (в VII-V вв. до н.э.), стр. 19.
|