А.В. Матвеев, Н.П. Матвеева

Будет ли решена загадка
«плющенного золота» сибирских «бугров»?

// Древние погребения Обь-Иртышья. Омск: ОмГУ. 1991. С. 84-98.

Одним из первых, кто обратил внимание на эти золотые пластины или листы, находимые «бугровщиками» под раскопанными ими курганами, был, по-видимому, Ф.И. Страленберг, путешествовавший по Сибири в начале XVIII в. «Могилы, могильные холмы ... (русские называют их “буграми”...), — писал он, — встречаются в большом количестве в Сибири и в степях, находящихся к югу от Сибири. Из них выкапывают различную утварь, урны, разные предметы, служившие для украшения тела и одежды ... Находили даже в таких моголах, целые золотые шахматы и большие золотые пластины..., на которых лежали трупы» (здесь и далее выделено нами. — Авт.) (Цит. по: 13, с. 32).

Тесно перекликаются с этим сообщением данные, приведённые В.Н. Татищевым в его недавно обнаруженной статье «Могильное золото», написанной им в 1725 г. Они опять-таки говорят о том, что золото «в Сибири выкапывается из древних языческих могил», что «оно состоит из различной посуды, нательных и одежных украшений», и, наконец, о том, что в некоторых захоронениях оказы-

(84/85)

ваются «настоящие шахматы из чистого золота, а также большие листы из чистого золота, на которых лежали покойники» (1, с. 253).

Если даже предположить какую-то связь между двумя цитированными отрывками (известно, например, что инициатором перевода работы Страленберга на русский язык в 1738 г. был именно В.Н. Татищев, готовивший к ней свои, оставшиеся неопубликованными, примечания; 10, с. 521), то сообщения других авторов, черпавших сведения о находках золотых листов в могилах из других и, притом, разных источников, всё же заставляют допускать возможность их достаточно широкого распространения в курганах юга Западной Сибири и сопредельных районов. Так, они упоминаются в тексте законченной в 1734 г. книги Георгия Вильгельма де Геннина, опубликованной много лет спустя под названием «Описание уральских и сибирских заводов». В одной из могил, как следует из его сообщения, «...лежало мёртвое тело на золотой выбитой тонкой доске, а по верху его платья накладено было золотыми тонкими листами, выбитыми толстотою против бумаги, всего золота с пуд» (2, с. 627). Из контекста цитированной работы, как совершенно справедливо это подметили Е.Н. Дмитриева и В.П. Левашова (3, с. 227), следует, что описанный курган располагался южнее Семипалатинска — где-то в районе современного г. Усть-Каменогорска.

В 60-х гг. XVIII в. в «Изъяснении о некоторых древностях, в могилах найденных», написанном по заказу императрицы Екатерины II, Г.Ф. Миллер, путешествовавший по Сибири в 1733-1734 гг., тоже упоминал «остатки тел по сожжении, или и самые целые тела, в тонкие золотые листы обёрнутые и так земле преданные» (10, с. 521).

Достаточно точно локализует находки плющенного золота в курганах на юге Западной Сибири сообщение П.С. Палласа, пересёкшего эту территорию в 1770 г. «Сказывают, — писал он о Приишимье, — что в здешних могилах нередко находили около головы и груди плющенное золото и серебро, что мне уже и у Тобола слышать удалось» (11, с. 87, 80).

К сожалению, этими, увы, немногочисленными сведениями перечень сообщений о находках в «буграх» Западной Сибири и Казахстана плющенного золота фактически исчерпывается. И всё же то обстоятельство, что о них писали люди непосредственно побывавшие в этом регионе и хорошо знакомые с явлением «бугрования», не позволяет считать их мифом эпохи «сибирской золотой лихорад-

(85/86)

ки». Об этом же свидетельствует и устойчивое повторение деталей: крупные размеры, но всегда очень небольшая толщина пластин, расположение их под остатками погребённых и иногда над ними. Есть основания, следовательно, поставить вопрос о существовании в древности на данной территории особого типа могил. Интерес к ней усиливается тем обстоятельством, что ни в одном из квалифицированно исследованных за последующий период курганов они, как будто, встречены не были.

Расставить все точки над «i» смогут, конечно, только новые безупречно документированные находки. И тем не менее обратиться к истолкованию уже имеющихся данных, привлекая к решению вопроса материалы, полученные в последние годы, резон всё же есть, тем более, что шансы встретить этот тип могил среди случайно уцелевших в эпоху «бугрования» не так уж велики.

При этом, очевидно, придётся пойти на некоторые допущения. Одно из них — это отнесение курганов, содержавших захоронения с «плющенным золотом», к раннему железному веку. Впрочем, ничего невероятного тут нет. Во-первых, раскопки на территории западносибирской лесостепи и в Северном Казахстане, а также данные о современном и былом распространении здесь курганов, представление о котором дают сообщения путешественников XVIII в., свидетельствуют о том, что большинство из этих памятников — особенно, если речь идёт о наиболее крупных погребальных вооружениях, привлекавших наибольшее внимание «бугровщиков», — относится именно к этому периоду. Во-вторых, именно они, благодаря своему исключительному богатству, и вызывали особый азарт охотников за могильными сокровищами. Часть сделанных ими находок известна нам по Сибирской коллекции Петра I и во многом аналогичному ей собранию Витсена (15), ряд предметов из которых, благодаря работам последних лет, получил не только надёжную территориальную, но и хронологическую привязку (6, 7). Более того, высказанное в этих статьях предположение о связи значительной части данных собраний с погребальными памятниками саргатской культуры раннего железного века, основным районом распространения которой является западносибирская лесостепь и северная часть Казахстана, после открытая В.И. Матющенко неразграбленного погребения в саргатском кургане у д. Сидоровки в Омской области (9) обрело новое и весьма солидное подкрепление. Что же касается описанных П.С. Палласом притобольских и приишимских курганов, то наши работы в тех же пунктах, где они были зафиксированы учёным, поз-

(86/87)

волили твёрдо установить их принадлежность к саргатской культуре (4, 5, 8). Стоит отметить и то обстоятельство, что саргатские материалы дают, как нам кажется, некоторые возможности для решения поставленной проблемы и позволяют сформировать гипотезу, объясняющую функциональное назначение плющенных золотых листов.

Нам представляется весьма вероятной связь приведённых выше сообщений с особым видом саргатских (и, быть может, не только саргатских) могил, которые к настоящему времени встречены уже в нескольких некрополях и могут быть условно названы могилами с канавками. Только в материалах наших раскопок на территории Притоболья и Приишимья количество этих своеобразных погребений достигает сейчас почти трёх десятков (табл. 1).

Основным отличительным признаком данных могил является наличие у одной или у обеих их торцовых стенок, т.е. в головах и в ногах погребённого, сравнительно небольших (глубиной от 6 до 48 см и шириной от 18-20 до 55-80 см) канавообразных углублений, длина которых почти всегда определяется шириной соответствующей части могильной ямы.

Могилы с двумя канавками, составляющие почти 90% изученной нами совокупности погребений, с формально-типологической точки зрения могут быть расчленены на два подвида: простые могилы (рис. 1 – 1-4, 6) и могильные ямы с заплечиками (рис. 1 – 5, 7, 8). И те и другие встречаются, как будто, одинаково часто. Во всяком случае, из 24 захоронений данного вида, сведения о которых приведены нами в табл. 1, первые представлены 13, а вторые 11 погребениями. Простые могилы с двумя канавками в основной своей массе имеют небольшую глубину (20-70 см), площадь (0,83-3,0 кв.м) и объём (0,28-1,9 куб.м). По этим параметрам (если об однородности данной группы могил позволительно судить на основании имеющейся довольно малочисленной выборки) выделить внутри неё какие-либо более мелкие таксономические подразделения пока не удаётся. Могильные ямы с двумя канавками и заплечиками в целом значительно глубже (60-125 см) и больше по площади (2,2-8,8 кв.м), если только рассчитывать последнюю по тем их размерам, которые фиксируются на уровне материка. Однако если проанализировать параметры собственно погребальных камер, располагающиеся в данных могилах ниже заплечиков, то oкaжется, что их глубина, площадь и объём довольно точно соответствуют аналогичным показателям простых могил с двумя канавками. Таким образом, становится очевидным, что наличие заплечиков

(87/88)

Рис. 1. Планы саргатских могил Притоболья и Приишимья.

1 — Тютрино, к. 4. м. 4; 2 — АБ-1, к. 3, п. 10; 3 — Тютрино, к. 4, п. 2; 4 — АБ-1, к. 3, п. 5; 5 — АБ-1, к. 5, п. 7; 6 — АБ-3, к. 2, п. 17; 7 — Тютрино, к. 3, п. 4; 8 — Тютрино, к. 2. п. 2; 9 — Тютрино, к. 3, п. 6.

(Открыть Рис. 1 в новом окне)

(88/89)

выступает единственным признаком, отличающим один подвид рассмотренных захоронений от другого, и что во всём остальном они предельно близки между собой. Не противоречит сказанному и то, что внутри каждого из них выделяются по группе весьма своеобразных, хотя и немногочисленных погребений, имеющих в противоположных концах одной из канавок по сравнительно неглубокой ямке (рис. 1 – 2, 4, 7). Среди могил с двумя канавками и заплечиками в материалах наших раскопок на Тоболе и Ишиме насчитывается три таких погребения (Тютринский могильник, курган 3, могила 4; Абатский 1 могильник, курган 5, могила 7; Абатский 3 могильник, курган 2, могила 11), а среди простых могил с двумя канавками — всего две (Абатский 1 могильник, курган 3, могилы 5 и 10).

Могилы с одной канавкой на дне встречены в исследованных нами курганах лишь трижды. В Тютринском могильнике (курган 2, могила 2) открыто неразграбленное женское захоронение с канавкой за головой погребённой (рис. 1 – 8). Схожее погребальное сооружение, правда, полностью опустошённое «бугровщиками», зафиксировано в Абатском 3 могильнике (курган 4, могила 3), а в могиле 4 кургана 3 Абатского 1 могильника, не обнаруженной грабителями, канавка размещалась в ногах умершего. Яма Тютринского погребения имела заплечики, могилы Абатских некрополей — простые, характеризующиеся довольно большими глубинами (165 и 180 см) и размерами (270×155 и 260×145 см). Ни в одном из названных захоронений ямок на дне канавок не зафиксировано.

Обосновывая гипотезу, объясняющую назначение канавок в рассмотренных могилах, которая сложилась у нас ещё в ходе раскопок Тютринского могильника и уже была высказана при предварительной публикации его материалов (6, с. 73), удобнее всего воспользоваться методом доказательства от противного. Тогда необходимо отказаться от мысли о том, что данные канавки — следы деятельности «бугровщиков», поскольку эта деталь не раз фиксировалась и в неразграбленных захоронениях. Вполне очевидно для нас и то, что эти канавки не были предназначены для помещения в них посуды с пищей или какого-то другого инвентаря. Саргатские племена Притоболья при сооружении могил в ряде случаев действительно устраивали в них ниши для сосудов. Но то были углубления в боковых стенках могильных ям; они, кстати сказать, вполне могли сочетаться с канавками на дне могилы, что зафиксировано в ряде захоронений Тютринского могильника (курган 2 могила 2, курган 3 могила 4; рис. 1 – 7, 8). Не может служить доказательством пред-

(89/90)

назначенности канавок для помещения в них погребальных приношений и ни один из тех случаев, когда в их заполнении вдруг обнаруживаются какие-либо предметы, в том числе сосуды, которые, на первый взгляд, могут даже показаться находящимися в своём первоначальном положении. Внимательное исследование таких могил — и это стоит подчеркнуть — всегда позволяло нам установить, что горшки и другие вещи никогда не находилась в них на самом дне канавок, а были просто включены в состав заполняющей их земли и, следовательно, оказывались в перемещённом состоянии. Так, в неразграбленной 4 могиле 3 кургана Абатского 1 могильника в ножной канавке находился небольшой сосудик, днище которого располагалось на 6 см выше дна канавки. В могиле 7 кургана 5 того же памятника в головной канавке обнаружен сосуд, стоявший на 12-сантиметровой прослойке земли в заполнении углубления (рис. 1 – 5). В могиле 13 кургана 2 Абатского 3 могильника в аналогичном положении находились два сосуда и железный нож. Эти случаи в совокупности с теми, гораздо более многочисленными, когда в заполнении канавок оказываются и части потревоженных грабителями скелетов, и фрагменты разбитого инвентаря (в качестве примеров можно привести могилу 2 кургана 1 Савиновского могильника , могилы 2 и 5 кургана 3, могилы 2, 3, 5, 6 кургана 4, могилы 2, 9, 10 кургана 5 Абатского 1 могильника), подтверждает лишь то, что значительная часть саргатских могил после совершения в них захоронений не засыпались землёй, а хорошо закрытые настилом из брёвен или досок очень долго стояли практически пустыми. Можно отметить и ещё одну особенность устройства саргатских могил, зафиксированную пока, как будто, только в Приишимье. Здесь в отдельных случаях канавки устраивались не непосредственно возле торцовых стенок погребальных камер, как это бывало обычно, а в некотором отдалении от них. Это прослеживается, в частности, в могиле 10 кургана 3, могиле 6 кургана 4, могилах 8 и 9 кургана 5 Абатского 1 могильника. В первом из перечисленных погребений (рис. 1 – 2) между «сдвинутой» с обычного места головной канавкой, не содержавшей находок, и торцовой стенкой могилы находились раздавленный землёй сосуд, железные кельт-мотыжка, удила, обоймы от уздечки (?), а также рёбра животного (остатки положенного в могилу куска грудинки), наводящие на мысль о том, что и в других подобных захоронениях именно здесь, а не в канавках должен был располагаться погребальный инвентарь.

(80/81)

Отведя указанные априорные предположения, нельзя не обратить внимания не довольно показательную группу могил с канавками, чрезвычайно неудобных или явно не приспособленных для размещения в них без каких бы то ни было дополнительных устройств самих тел усопших, которые саргатский погребальный обряд не позволял кремировать. Наиболее наглядно эта группа захоронений выявляется, если свести воедино, как это и сделано в табл. 2, данные о длине тех участков могил, где по логике вещей должны располагаться тела умерших. В неё могут быть включены могила 4 кургана 4 Тютринского, могила 2 кургана 1 Савиновского, могилы 2 и 4 кургана 4, могилы 2 и 10 кургана 5 Абатского 1 и могила 15 кургана 2 Абатского 3 могильников, где указанное расстояние колеблется от 65 до 123 см и, таким образом, оказывается фактически непригодным для предписанного саргатским погребальным обрядом положения взрослых умерших вытянуто на спине *. [ сноска: * Специально следует оговорить, что ни в одном из названных случаев, кроме, быть может, могилы 10 кургана 5 Абатского 1 могильника, характеризующейся сравнительно небольшой общей длиной могильной ямы (130 см), у нас нет оснований предполагать, что мы имеем дело с захоронениями детей. Напротив, в тех случаях, когда для данных погребений имеются антропологические определения, они указывают на принадлежность могил взрослым. Нелишним будет напомнить, что достоверно детских погребений в саргатских курганах вообще немного и в них канавок, как будто, ни разу не встречено.] Наиболее ярко факт несоразмерности длины тела умершего и расстояния между канавками проявился в неразграбленном погребении 4 кургана 4 Тютринского могильника, где череп и берцовые кости скелета оказались упавшими не дно противоположных канавок, разделённых пространством всего в 65 см (рис. 1 – 1). Сходная ситуация зафиксирована и в хорошо сохранившейся могиле 2 кургана 2 того же некрополя, несмотря на то, что она формально не отнесена нами к анализируемой группе погребений (расстояние от конца единственной головной канавки до противоположной стенки могильной ямы — 195 см). Погребённая здесь женщина была уложена вытянуто на спине таким образом, что верхние эпифизы плечевых костей и ключицы находились у самого края канавки и поэтому не изменили своего первоначального положения, тогда как череп после разложения мягких тканей трупа под собственной тяжестью упал на её дно (рис. 1 – 8). Рассмотренный случай указывает на то, что состав группы захоронений, где те или иные части тел погребённых должны были как бы «зависать» над канавками, в прошлом (до их ограбления), по-видимому, мог быть значительно шире, чем он представляется сейчас.

(91/92)

Твёрдо установив по отдельным неразграбленным захоронениям факт частичного «зависания» тел умерших над канавками в момент погребения и помня о том, что эти канавки не были заполнены инвентарём, можно дать объяснение этой ситуации. С нашей точки зрения, оно заключается только в том, что во всех проанализированных случаях тело усопшего помещалось на особом деревянном погребальном ложе или в своего рода саркофаге, ножки которых и устанавливались в специально вырытые под них канавки. Указанный приём, как и само помещение в могилу погребального ложа, не уникальны в археологии. В качестве ближайших в историко-хронологическом плане аналогий этому элементу саргатского погребального обряда можно привести идентичную практику сооружения углублений в дне могильных ям для размещения там ножек саркофагов, зафиксированную в эллинистических погребениях Ольвии (12, с. 59), установку гробов на деревянных ножках или подставках из сырцовых кирпичей, засвидетельствованную в раннекушанских захоронениях Тиллятепе (17, с. 48, 54, 67-60, 84, 114), подкладывание под гробы подставок из деревянного бруса, выявленное в Ноинулинских курганах (16, с. 11, рис. 13), размещение умерших на изготовленных из цельных кусков дерева погребальных ложах с четырьмя ножками в форме усечённого конуса, обнаруженных в Большом Катандинском кургане (14, с. 448) и некоторые другие случаи.

Констатируя использование в саргатском погребальном обряде деревянных саркофагов или более простых по своей конструкции изделий типа ложа, непосредственных остатков которых пока ни в одном из профессионально исследованных захоронений обнаружить не удалось, можно на основании анализа деталей устройств могил с канавками попытаться хотя бы в самом общем виде восстановить их облик. По-видимому, их основная масса имела, как и сами могилы, подпрямоугольную в плане форму и четыре угловых ножки. В принципе, нельзя, конечно, исключить возможность того, что данные саркофаги или гробы на ножках могли быть сборными и иметь тогда две — переднюю и заднюю — широкие дощатые опоры. Однако уже отмечавшееся наличие по краям некоторых канавок дополнительных ямок делает первое предположение, на наш взгляд, более предпочтительным. Данные ямки во многих случаях, надо полагать, служили для дополнительного утопления в них ножек саркофагов при выравнивании последних в могилах. Достоверно это зафиксировано в могиле 7 кургана 5 Абатского 1 могильника, где

(92/93)

ямки в «ножной» канавке ликвидировали 12-сантиметровую разницу в глубине, существовавшую до этого между нею и парным ей углублением в головной части могильной ямы (рис. 1 – 5). Другие случаи, когда ямки вырывались на дне одной из двух углублённых на равную величину канавок или когда в могиле обнаруживается только одна канавка, могут указывать на то, что ножки саркофагов вовсе не обязательно должны быть одинаковой высоты. Немного выходя за рамки строгой научной доказательности, можно представить себе ситуацию, например при выставлении тела покойного для прощания с ним больших групп людей, когда такая конструкция ложа функционально была вполне оправдана.

Предполагая наличие у основной массы саргатских погребальных лож четырёх ножек, было бы преждевременно отрицать возможность их установки в другие типы могил, в частности, в так называемые могилы с ямками. Более чем вероятным нам представляется, что аналогичный саркофаг мог находиться в полностью опустошённой могиле 6 кургана 3 Тютринского могильника, в каждом из четырёх углов которой располагалось по круглой ямке диаметром 27-35 см и глубиною 14-20 см (рис. 1 – 9). Что же касается основной части этой группы погребений, где число ямок может достигать шести и восьми, то, на наш взгляд, они связаны с принципиально иным способом организации внутреннего пространства погребальных камер. Наиболее наглядно подтверждает эту мысль весьма своеобразное погребение 17 кургана 2 Абатского 3 могильника, сочетающее в себе признаки и могил с канавками, и могил с ямками (рис. 1 – 6).

Для восстановления с приемлемой точностью размеров реконструированных саркофагов надёжных данных пока не имеется. В самом первом приближении эти параметры можно попытаться оценить только на основании внутренних размеров могил с канавками, тем более, что для такого подхода некоторые основания есть. Речь идёт об уже упоминавшихся нишах для сосудов в стенках могил, зафиксированных в ряде погребений Тютринского могильника (рис. 1 – 7, 8). При всей немногочисленности захоронений, где отмечена эта деталь (курган 2 могила 2, курган 3 могила 4), показательно, что она всегда сочетается с канавками на дне могильной ямы. По-видимому, это связано с тем, что края находившихся здесь саркофагов практически вплотную примыкали к продольным стенкам могил и уже не оставляли места у головы погребённых, куда, согласно требованиям обряда, полагалось поставить сосуды с жидкой пищей. Имея это в виду, проанализируем внутренние размеры могил с канавками. Их длина по дну колеблется от 130 до 290 см. Однако при этом об-

(93/94)

Таблица 1.

Данные о саргатских могилах с канавками. *

* Таблица составлена по материалам памятников, исследованных ТюмАЭ.

** Знаком «-» отмечены могилы, где вследствие ограбления положение и ориентация погребённых не установлены, знаком «+» — остальные.

*** Аббревиатура указывает на ориентацию головного конца могилы. Для ограбленных погребений за головной условно принят конец могильной ямы.

**** Литеры «Г» и «Н» обозначают расположение ямок соответственно в головной или в ножной канавках, знак «-» — отсутствие признака.

(95/96)

Таблица 2.

Расстояние между канавками в саргатских могилах Тоболо-Ишимья.

* Могилы с одной канавкой. Приведённая в таблице цифра соответствует расстоянию между концом канавки и противоположной стенкой могильной ямы.

** Антропологические определения В.А. Дрёмова.

(96/97)

ращает на себя внимание, что в 17 из 27 случаев она составляет 200-250 см, очевидно, определяя тот самый стандарт, которым руководствовались саргатские мастера при изготовлении саркофагов для своих соплеменников, ушедших из жизни во взрослом возрасте. Аналогичную, наиболее часто повторяющуюся, величину можно установить на основании табл. 1 и для внутренней ширины могил с канавками. При общем размахе вариации этого показателя от 50 до 180 см в 22 случаях он колеблется в пределах от 55 до 110 см. Таким образом, можно предполагать, что размеры саргатских погребальных лож, предназначенных для взрослых, были до известной степени стандартизированы и лишь немногим превышали обычные размеры их тела.

Некоторые соображения можно высказать и относительно высоты реконструированных саркофагов. Глубина простых могил с канавками или высота погребальных камер в аналогичных могилах с заплечиками колеблется от 20 до 180 см. При этом в 15 случаях из 27 она составляет от 40 до 70 см. Поэтому нельзя исключить возможность того, что здесь могли находиться самые настоящие саркофаги. Вместе с тем зафиксированная в трёх случаях глубина могил в 20-24 см довольно однозначно, как нам представляется, указывает на периодическое использование при похоронах значительно более простых и низких лож или особых погребальных носилок.

Сейчас ещё трудно достоверно определить тот круг лиц, для захоронения которых применялись ложа или саркофаги, когда и вследствие каких причин традиция их использования появилась у саргатского населения. Имеющийся материал позволяет только предполагать, что произошло это не ранее первых веков н.э. Во всяком случае, в более ранних памятниках могилы с канавками нам не известны. Что же касается «плющенного золота», то оно, вполне вероятно, могло использоваться для украшения реконструированных саркофагов наиболее богатых и знатных саргатцев, неразграбленные захоронения которых, будем надеяться, ещё ждут своих первооткрывателей.

1. Астраханский B.C. Неизвестная статья В.Н. Татищева // СА. 1983. №2.

2. Геннин В. де. Описание уральских и сибирских заводов. М., 1937.

3. Дмитриева Е.Н., Левашова В.П. Материалы из раскопок сибирских бугровщиков // СА. 1965, №2.

4. Матвеев А.В., Матвеева Н.П. Разведки и Раскопки на Среднем Тоболе // АО 1981 года. М., 1983.

(97/98)

5. Матвеев А.В., Матвеева Н.П. Исследования в междуречье Тобола и Исети // АО 1982 года. М., 1584.

6. Матвеев А.В., Матвеева Н.П. Саргатский могильник у д. Тютрина (по раскопкам 1981 года) // КСИА. 1985. Вып. 184.

7. Матвеев А.В., Матвеева Н.П. Ювелирные изделия Тютринского могильника (к проблеме Сибирской коллекции Петра I) // Антропоморфные изображения. Первобытное искусство. Новосибирск, 1987.

8. Матвеева Н.П., Карпухин В.Н. Абатский III могильник — памятник раннего железного века лесостепного Приишимья // Археологические исследования в Сибири. Барнаул, 1989.

9. Матющенко В.И. Погребение воина саргатской культуры (предварительное сообщение) // Изв. СО АН СССР. Сер. ист., филол. и филос. Новосибирск, 1983. Вып. 1.

10. Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. I. М.; Л., 1937.

11. Паллас П.С. Путешествия по разным местам Российского государства. СПб, 1786. Ч. 2.

12. Парович-Пешикан М. Некрополь Ольвии эллинистического времени. Киев, 1974.

13. Радлов В.В. Сибирские древности // Материалы по археологии России. 1891. №5.

14. Радлов В.В. Из Сибири: Страницы дневника. М., 1989.

15. Руденко С.И. Сибирская коллекция Петра I // М., 1962. Вып. Д3-9.

16. Руденко С.И. Культура хуннов и Ноинулинские курганы. М.; Л., 1962.

17. Сарианиди В.И. Храм и некрополь Тиллятепе. М., 1989.

наверх