Е.Н. Дмитриева, В.П. Левашева
Материалы из раскопок сибирских бугровщиков.
В отделе письменных источников Государственного исторического музея хранится рукопись, представляющая собой иллюстрированный список книги, написанной в начале 30-х годов XVIII в. и озаглавленной: «Генералом-лейтенантом от артиллерии и кавалером ордена святого Александра Георгием Вильгельмом де Генниным собранная натуралии и минералии камер Всесибирских горных и завоцких дистриктах также через ево о вновь строенных и старых исправленных горных и завоцких строениях и прочих куриозных вещах абрисы».
В. де Геннин, управляющий казёнными уральскими и сибирскими заводами, закончил писать свою книгу в 1734 г., и в те же примерно годы были сделаны списки с неё, один из которых хранится в ГИМ. Это солидный фолиант в 450 листов, содержащий 613 страниц текста (формат 41×25,5 см) и иллюстрации на 134 таблицах (формат 52×41 см), выполненные графически тушью и раскрашенные акварелью с применением золотой и серебряной краски.
Книга В. Геннина представляла собой ценное исследование и руководство по металлургии и горному делу в России, но не была в своё время напечатана. Развитие казённой горно-металлургической промышленности, за которое ратовал автор, было невыгодно для владельцев частных заводов и для местной администрации, воевод-расхитителей. Поэтому приближённые императрицы Анны Ивановны приложили все усилия к тому, чтобы отозвать Геннина из Екатеринбурга, а книгу его положить под спуд.
Основное содержание книги — описание уральских и сибирских заводов и месторождений полезных ископаемых, но попутно автор характеризует природно-географические условия, водные пути сообщения, а в числе «прочих куриозных вещей», о которых упоминается в заглавии, даёт интересные этнографические сведения и описание некоторых памятников, грабительских раскопок и археологических находок.
В течение ста [двухсот] лет труд де Геннина оставался неопубликованным, хотя списками книги широко пользовались в своё время специалисты горного дела и металлургии. Только в 1937 г. это произведение было опубликовано по списку, скреплённому подписью самого де Геннина, хранящемуся в Ленинградской публичной библиотеке. [1] Текст рукописи напечатан полностью, но почти из 200 иллюстраций опубликовано только 50. [2] В числе неопубликованных остались три таблицы, изображающие раскопки кургана и находки из разных грабительских раскопок. С этими материалами мы и хотим познакомить читателей.
На 441-м листе рукописи в цвете нарисован большой курган с задернованной и поросшей лесом поверхностью, с двумя каменными бабами на
(225/226)
Рис. 1. Изображение кургана на 441-м листе рукописи.
насыпи (рис. 1). На переднем плане в аксанометрии [аксонометрии] представлен разрез шурфа с работающими в нём кладоискателями и четыре могилы под насыпью. Над рисунком написано: «Насыпной старый бугор или могила, каковые имеются между реками Обью и Иртышом около Семипалатной крепости, в которых находятся мертвые человеческие тела, которые клались в те могилы по смерти их с лошадьми и их убором, который они при жизни своей имели и употребляли в военное время и в домах (т.е. в быту.— Е.Д. и В.Л.), золотые, серебряные и медные. Очень явственно показано в описании на странице». Номер страницы в рукописи не проставлен, но здесь имеется в виду описание грабительских раскопок, которое автор приводит в главе «Партикулярные заводы», в параграфе «О старых рудных копях и вновь обысканных... между Обью и Иртышом реками около Убинской и Усть-Каминской и Семипалатной крепостьми, в близости Телеуцского и Контайшинского рубежей». [3]
В этом разделе после описания развалин Семи Палат и Аблайкета автор рассказывает, что «в тамошних местах», т.е. в окрестностях Семипалатинска, находится много бугров (курганов), «в которые погребены мёртвые тела», и что местное население («русские и другие люди») раскапывают их для добычи «положенных в них пожитков». О конструкции курганов Геннин говорит так: «...каменье привозили и мёртвых обкладывали, и на тот камень сыпали землю в подобие как осыпаютца угольные кучи», причём когда не было камня поблизости, его привозили «из других мест верст по сту и далее». В степях южнее Семипалатинска встречается золото, а под Семипалатинском курганы беднее — «с плохими серебряными и медными вещами, каковых уже довольно есть из могил их вынято и продаютца. А каковые я, генерал-лейтенант, оные вещи видал, объявляю абрис при том же и могиле на странице». Ни в нашем списке, ни в опубликованном тексте номер страницы не указан, но ясно, что здесь имеются в виду листы 441 и 442 рукописного списка ГИМ, которые и публикуются в настоящей статье. Далее идёт описание могилы, раскопанной кладоис-
(226/227)
кателями и изображённой в рукописи: «...в которой могиле лежало мёртвое тело на золотой выбитой тонкой доске, а поверху ево платья накладено было золотыми тонкими листами, выбитыми толстотою против бумаги, всего золота с пуд. И оную могилу и до сего времени называют пудовик».
Сам Геннин, по-видимому, не был свидетелем раскопок «пудовика», который (принимая во внимание слова автора об относительной бедности семипалатинских «бугров») должен был находиться где-то значительно южнее Семипалатинска. [4] Но из рассказов очевидцев, быть может самих бугровщиков, он составил себе яркое представление о содержимом этого кургана и передал в рисунке внешний вид насыпи и устройство могилы, но не одной, а нескольких однотипных.
Конечно, такую зарисовку нельзя рассматривать как точную фиксацию раскопок определенного кургана, скорее это собирательный образ кургана вообще. [5] Но даже при такой оговорке рисунок кургана вместе с описанием в тексте позволяет установить многие факты. В частности, по нему мы получаем представление о технике раскопок бугровщиков XVIII в. — вертикальный шурф закладывался с уступами, так, чтобы можно было из глубины перекидывать землю «на перевал» с одной площадки на другую.
По рисунку видно, что насыпь кургана была земляная, задернованная и местами поросшая лесом. О больших размерах насыпи можно судить по количеству берёз и расстоянию между ними. Форма насыпи представлена как бы остроконечной, но возможно, что этим художник хотел передать не форму вершины, а перспективу холма, [6] центр же насыпи мог быть расположен где-то вблизи устья шурфа.
О пропорциях и точных размерах насыпи по рисунку судить нельзя — он сделан без масштаба. Если принять за масштаб фигуры людей и скелеты (считая средний рост человека в 1,6-1,7 м), то, даже при том условии, что курган изображен в перспективе и вершина его находится вблизи устья шурфа, высота насыпи составит 4-5 м при диаметре 12-14 м. Такой формы курганы в Сибири не встречаются.
Гробницы — каменные склепы (или цисты с покрытием из камней) показаны на рисунке на одном уровне, как бы на горизонте, примыкающие друг к другу без земляных перемычек, причём стенки крайних подходят так близко к краю насыпи, что бугровщикам, хорошо знавшим конструкцию курганов, ни к чему было бы закладывать свой шурф чуть не с вершины. Конечно, такое изображение условно. Достоверно, что гробницы были каменные, но где они сооружались — на поверхности или в грунтовых ямах? В описании Геннин о могильных ямах ни разу не упоминает (могилами он называет вообще «бугры» — курганы), но упорно подчёркивает, что покойников «обкладывали» камнями, и устройство курганов сравнивает с угольными кучами (но не ямами!). Это говорит, как нам кажется, за сооружение склепов на горизонте.
В трёх склепах мы видим людские захоронения — в двух но одному погребению и в одном парное, причём все покойники изображены в лежачем положении и ориентированы в одну сторону. Четвёртый склеп содержит конские погребения — одна лошадь положена головой в противоположную человеческим захоронениям сторону, другая лежит перпендикулярно ей. В камерах с человеческими захоронениями скелеты лежат на ярко-жёлтых прямоугольных подстилках (золотых листах?) и как бы закутаны в покрывала — условное изображение одежды. На трёх скелетах эта одежда красная, а на одном (левом в парном погребении) — жёлтая, что, по-ви-
(227/228)
димому, должно изображать одеяние, сплошь покрытое (расшитое) золотой фольгой, найденное в кургане-пудовике. Об одежде покойников де Геннин говорит как при описании этого кургана, так и отдельно: «На те мёртвые тела знатно кладено было одеяние камчатное многими слоями, которое ещё и доныне признать можно, токмо уже всё изотлело. Протчей же конской железной убор не вовсе ещё изоржавел. И некоторые промышленники (бугровщики. — В.Л.), выняв ис тех бугров, яко стремена и кольца, ныне у себя х конскому убору бес переделки употребляют». Но сам Геннин на таблицах 442-го листа даёт из «конского убора» только сбруйные украшения, железных же удил и стремян, к сожалению, не помещает, не считая их, по-видимому, «куриозами», достойными внимания. Лишь на рисунке конской могилы показаны сёдла на скелетах лошадей. Выше автор говорит об украшениях из золота, серебра и меди, «которые они на шее и на руках в платках и серьгах носили», и об оружии («протчее с чем служили»). Из оружия художник изобразил на 441-м листе колчан со стрелами, лежащий с левой стороны покойника в правом крайнем склепе.
На двух таблицах 442-го листа изображены находки бугровщиков, которые видел и, вероятно, сам зарисовал с натуры де Геннин. Это вещи разного назначения и разных эпох, «куриозы», привлёкшие внимание автора ценностью материала или оригинальностью формы. Большинство изображений покрыто золотой или серебряной краской поверх сероватой, зеленоватой или жёлтой раскраски, что даёт представление о материале. В некоторых случаях несовершенство рисунка не позволяет судить о степени выпуклости вещи, но контуры изображений достаточно чётки, так что почти для всех предметов удалось найти аналогии и установить их датировки. Но связывать какой-либо определённый комплекс с изображённым на предыдущей таблице курганом нет оснований. Приводим перечень вещей, изображённых на таблицах рукописи.
На оборотной стороне 442-го листа нарисовано бронзовое, по-видимому, очищенное от патины (окрашено в жёлтый цвет без позолоты) шило гвоздевидное, увенчанное скульптурной фигурой коня (рис. 2, 2). Бронзовые шилья, но не так пышно оформленные, часто встречаются в памятниках тагарской культуры, иногда в одних ножнах с ножом. Поза коня на этом шиле живо напоминает козлов на минусинских колоколовидных навершиях [7] или горного барана на клевце из Западного Казахстана, опубликованном М.П. Грязновым, [8] что позволяет с уверенностью датировать и этот предмет первой половиной или серединой I тысячелетия до н.э.
1. К тому же времени можно отнести и массивную выпуклую бляшку (такой же раскраски, изображённую с лицевой и оборотной стороны) в виде рельефной антропоморфной и в то же время львинообразной личины, с прямой перемычкой-петлёй на оборотной стороне (рис. 2, 7). Торчащие кверху уши, но в другой трактовке, знакомы нам по бородатым личинам сбруйного набора первого Пазырыкского кургана, [9] но более близка к нашей бронзовая бляха-личина из коллекций Минусинского музея, опубликованная Д.Я. [Д.А.] Клеменцем. [10]
2. Бронзовая (по-видимому, односторонняя) фигура животного в профиль с опущенной мордой и стоячими ушами (рис. 2, 8). Из-за несовершенства рисунка определить вид животного затруднительно, судя по позе это может быть и хищник, но очерченный на спине прямоугольник (седло? попона?) позволяет видеть в нём лошадь или кулана. Подобные фигурки известны в минусинской художественной бронзе тагарского времени. [11]
3. Тоже односторонняя, бронзовая (возможно, с позолотой, судя по
(228/229)
Рис. 2. Предметы, датируемые I тысячелетием до н.э.
(копии рисунков на 442-м и 443-м листах рукописи).
(229/230)
следам золотой краски на рисунке) фигура оленя с закинутыми за спину, утрированно большими рогами, вытянутыми вперёд, как бы на бегу, передними ногами и поджатыми под брюхо задними (рис. 2, 6), является, по-видимому, частью пряжки (судя по обломкам перемычек, отходивших под ногами оленя). Такая часть пряжки, но изображающая собаку, известна из Неаполя Скифского и датируется III-II вв. до н.э. [12] Слишком вытянутые пропорции фигуры оленя, своеобразная трактовка рогов, выброшенные вперёд ноги делают его совсем непохожим ни на скифских, ни на классических «галопирующих» (по определению С.В. Киселёва) минусинских оленей. По-видимому, эта вещь является образцом оригинальной трактовки местным мастером образа оленя, а параллели, хотя и отдалённые, позволяют относить её ко второй половине I тысячелетия до н.э.
5. Чрезвычайно интересна золотая (или бронзовая с позолотой?) ажурная высокорельефная плакетка, изображающая орла-грифа с распростертыми крыльями и поднятым кверху хвостом (рис. 2, 1). По общему облику она очень близка известному золотому, с цветными вставками украшению в виде орла, несущего в когтях добычу, хранящемуся в золотой коллекции Эрмитажа, [13] и датируется тем же временем — серединой I тысячелетия до н.э.
6. Оригинально по сюжету втульчатое бронзовое (или золотое?) навершие, увенчанное тремя парами обращённых в разные стороны и расположенных друг над другом голов. Верхняя и средняя пары изображают животных или грифонов, а нижняя представляет человеческие личины. Кроме того, в центре на уровне средней пары имеется личина с носом, подобным человеческому, со стоячими ушами или рогами и гребнем между ними (рис. 2, 9). Общий облик вещи позволяет ставить её в один ряд с сибирской художественной бронзой I тысячелетия до н.э.
7. К этому же кругу относится и бронзовый стерженёк с плоской фигурной головкой, в завитках которой улавливаются очертания стилизованных грифонов (рис. 2, 10). Такие стерженьки, но с другими головками, [14] давно известны среди случайных находок в Минусинской котловине и встреча лись неоднократно в раскопках бугровщиков XVIII в. в междуречье Иртыша и Оби. [15]
8. Золотая или бронзовая позолоченная (на рисунке следы позолоты поверх зелёного тона) шейная гривна из толстого дрота, свёрнутого плотной спиралью в четыре оборота. Концы спирали оформлены в виде фигур животных, расположенных так, что один зверь лежит на верхнем крае обруча, а другой как бы держит обруч снизу на своей спине. В двух местах гривну пересекают вертикальные столбики шарнирных соединений-застёжек (рис. 2, 5). Почти аналогичная вещь, но на одном шарнире, с парой близких по трактовке зверей, но помещенных только по верхнему краю обруча, навстречу друг другу, около шарнирного соединения, изображена среди вещей коллекции Витзена, [16] собранной им в самом начале XVIII в. из раскопок кладоискателей, орудовавших на той же территории, что и знакомые де Геннину бугровщики. В составе коллекции сибирского золота, хранящейся в Эрмитаже, имеется ещё несколько экземпляров шейных гривен такого же типа и такого же происхождения, но несколько иначе оформленных, причём среди них есть и на двух шарнирах. Синхронность этих гривен с описываемой нами несомненна.
9. Браслет (рис. 2, 3) с несомкнутыми концами, оформленными в виде головок животных (изображённый зелёной с позолотой краской), сделан, по-видимому, как и гривна, из четырёх рядов золотой проволоки, составляющих широкую полосу, на концы которой надеты отдельно отлитые
(230/231)
головки животных. Эта близость стиля и техники позволяет отнести и браслет к той же категории украшений второй половины I тысячелетия до н.э.
10. Серебряная (судя по раскраске) привеска серьги с четырьмя спускающимися шнуровидными цепочками (рис. 2, 11) также легко определяется по сходству с изображенными на таблицах коллекции Витзена золотыми серьгами [17] и относится к тому же кругу украшений второй половины I тысячелетия до н.э.
11. Очень интересен бронзовый светильник в виде круглого блюда на трёх изогнутых ножках, опирающихся на дисковидную основу (рис. 2, 4). В центральной части блюда невысокий обелиск на шестигранной базе (подсвечник) и перед ним две стоящие фигуры: верблюд и лев (барс?), обращённые к обелиску, как бы в позе адорации. По борту блюда — 12 подобных фигур: три пары обращённых мордами друг к другу верблюдов чередуются с такими же тремя парами хищников.
Такие светильники известны. Один был найден в 1920 г. близ оз. Зайсан и поступил в Омский музей, а впоследствии был передан в Эрмитаж, где уже имелся беспаспортный, почти аналогичный светильник. У зайсанского экземпляра середина блюда выломана, а по борту его имеется десять фигурок, как бы идущих друг за другом «по солнцу» львов или барсов. Подставка его ажурная, цилиндрическая, состоит из трёх прямых ножек, соединённых выгнутыми кверху перемычками. [18]
У беспаспортного экземпляра расширяющаяся книзу подставка тоже из трёх ножек, но они не имеют перемычек. По борту блюда — восемь таких же фигур хищников, а в центре его стоят параллельно друг другу два верблюда, обращённые в разные стороны. [19]
Сочетание фигур верблюдов и барсов на светильнике, изображённом в рукописи, представляет усложнённый вариант того же сюжета, что и на описанных выше светильниках, датируемых А.С. Стрелковым II-III вв. до н.э. [20]
Одинаковые по назначению и близкие по оформлению памятники ведут к Семиречью. Это опубликованные в связи с находкой в 1937 г. клада в урочище Кырчин на северном берегу оз. Иссык-Куль круглые и прямоугольные светильники на поддонах, датируемые V-III вв. до н.э. На одном из них по краю круглого блюда идут (в том же направлении, что и на зайсанском экземпляре) 13 барсов, [21] на другом, квадратном, четыре крылатых льва стоят по диагонали от углов мордами к центру, а в средней части блюда, ближе к одной из сторон его возвышается столб-подсвечник со втулкой. [22] В составе другого клада, найденного близ посёлка Иссык Алма-Атинской обл. в 1953 г. и относящегося, по определению Г.С. Мартынова, к сако-усуньскому периоду (IV-I вв. до н.э.), имеются два светильника, из которых один квадратный железный резко отличается по стилистическому оформлению от нашего, другой же круглый бронзовый близок, но на нём вместо барсов и верблюдов помещены фигуры человека, сидящего в характерной для кочевника позе со скрещёнными ногами возле осёдланного коня. [23] Как справедливо отмечает автор публикации, трактовка этих фигур живо напоминает сцену из древнего эпоса на золотой бляхе из кургана, которую М.П. Грязнов датирует второй половиной I тысячелетия до н.э. [24]
(231/232)
Рис. 3. Бронзовые и серебряные украшения VII-X вв.
(копии рисунков на 442-м и 443-м листах рукописи).
Учитывая установленные даты памятников этого круга, следует полагать, что и светильник, который видел де Геннин, был завезён в это же время из Семиречья в Прииртышские степи.
12. Поверх острия бронзового шила на таблице помещена типично таштыкская привеска-амулет в виде пары конских головок, обращённых в разные стороны (рис. 2, 2). Очевидно, и в натуре она была выполнена не из бронзы, как обычно, а из серебра. В памятниках Минусинской котловины эти предметы датируются рубежом первых веков, [25] в Прииртышье данная вещь могла быть занесена в начале I тысячелетия.
Большая часть вещей, изображенных на обороте 442-го листа рукописи, добыта бугровщиками из курганов VII-X вв.
13. Разнообразны сбруйные и поясные украшения широко распространённых в Сибири типов: прямоугольные, сердцевидные и трёхконечные бляшки, наконечники ремней (рис. 3, 1-10, 11-17; рис. 4, 1-3, 9). Некоторые из них сделаны из серебра. Большинство орнаментировано растительным узором, но есть и с изображениями парных животных (рис. 3, 12) и птиц (рис. 3, 13). Такие типы сбруйных украшений встречались как в грабительских раскопках в междуречье Иртыша и Оби, [26] так и среди случайных находок в других районах, например, в составе Тюхтятского клада па правобережье Енисея, точно датированного монетой IX в. [27] Кроме того, все эти типы хорошо датируются аналогичными находками из современных научных раскопок памятников тюркского времени в разных районах Сибири. [28]
(232/233)
Рис. 4. Бронзовые и серебряные украшения VII-X вв.
(копии рисунков на 442-м и 443-м листах рукописи).
14. Одновременны предыдущей группе сбруйных украшений бляшки и зажимы для ремней в форме пары рыбок (рис. 3, 11, 14). Они тоже известны и по грабительским раскопкам на территории Западной Сибири, [29] и по многочисленным случайным находкам, хранящимся в разных музеях нашей страны.
15. В ажурной ромбической бляхе (рис. 4, 8), несмотря на неясный рисунок, нетрудно угадать аналогию встречающимся в Минусинской котловине плоским позолоченным бляхам с геометрическими прорезями, относящимся к этой же эпохе.
15. Оригинально серебряное украшение, состоящее как бы из двух ажурных блях. Верхняя изображает пару голенастых птиц с пышными, поднятыми вверх хвостами, обращённых друг к другу и держащих в клюве цветок (рис. 4, 15). Почти тождественная бляха была найдена тоже бугровщиками XVIII в. и опубликована Т.Ф. [Г.Ф.] Миллером. [30] Сюжет этой вещи неоднократно фигурирует в прикладном искусстве сибирских племен во второй половине I тысячелетия. Подобные пары птиц (грифонов-фениксов), но в высокохудожественной трактовке, изображены в шести сердцевидных медальонах на золотой тарелке из тайника кургана VI-VIII вв. Копёнского чаатаса. [31] Этот же сюжет мы видим на ажурных бляхах-подвесках из раскопок Сросткинского могильника IX-X вв. [32] на верхней Оби и курганов X-XI вв. на Басандайке под Томском. [33] В первом случае пара
(233/234)
птиц оконтурена фигурной рамкой, во втором — круглой. Нижняя часть нашего сложного украшения представляет собой как бы подвеску круглую, с крестообразно расположенными фигурными выступами и прорезями, образующими сложный, в основе тоже крестообразный или ромбический узор. Трактовка птиц на этом украшении, как и на подвесках из сросткинских и басандайских курганов, намного грубее, чем на копёнском блюде.
17. По обе стороны описанного выше сложного украшения помещены две, по-видимому, плоские фигуры павлинов, обращённые друг к другу (рис. 4, 14, 16). Возможно, что де Геннин знал об их происхождении из одного комплекса и потому так расположил эти вещи на рисунке. Тогда их можно считать одновременными. Но в то же время мы видим на этой таблице и другие плоские фигуры животных, сделанные из серебра.
18. Пара обращённых друг к другу неопределённых животных, похожих на собак с пушистыми хвостами (рис. 4, 10, 11), и какого-то крылатого зверька (рис. 4, 13).
Эти фигуры в комбинациях с другими могли составлять какие-то определённые сцены, подобно бронзовым украшениям луки седла из кургана Копёнского чаатаса. [34] Тогда они (а возможно, и бронзовые павлины) должны быть несколько древнее украшения с парой птиц.
19. Фигура в виде распустившегося цветка, вырезанная из листового серебра (рис. 4, 12), очень близка к серебряным цветам-аппликациям, найденным в могильнике VII-VIII вв. Капчалы I в Хакасии. [35]
20. Серебряная серьга (рис. 4, 6) представляет тип, широко и повсеместно распространенный в VII-X вв.
21. Серебряный перстень с выпуклой вставкой в щитке (рис. 4, 4) может относиться как к концу I, так и к началу II тысячелетия.
22. Серебряные пряжки (рис. 4, 5, 7) датируются тем же временем.
23. На рис. 5, 1, 2 изображены арабские диргемы IX-XI вв.
24. Серебряную четырёхугольную печать с фигуркой сидящего льва (рис. 5, 9, 9а) можно датировать, судя по характеру надписей, монгольским временем.
25. Безусловно, к монгольской эпохе конца XIII-XV в. следует отнести серебряный футлярчик (или капторгу), украшенный сканым узором (рис. 5, 8). Он похож на цилиндрические золотые и серебряные футлярчики для сурьмы, входившие в состав туалетных приборов, известных по раскопкам курганов белореченской культуры XIV — начала XV в. на Северном Кавказе. [36]
26. Некоторые изображения удается определить лишь весьма условно. Например, бронзовое украшение в виде колокольчика (рис. 5, 3), орнаментированная обойма (рис. 5, 5) и круглая бляха с неясной личиной (рис. 5, 6) могли относиться и к концу I, и к середине II тысячелетия. Что же касается орнаментированного диска (рис. 5, 7), то в нём можно видеть, как нам кажется, неудачную зарисовку бронзового китайского зеркала с виноградными гроздьями, характерного для эпохи Тан.
Ряд других предметов настолько неудачно зарисован на таблицах рукописи, что представить их действительный облик невозможно.
Определить, к какому времени относится изображённый на таблице курган,— затруднительно. Из текста и рисунка мы имеем лишь такие точно установленные данные: 1) большая земляная насыпь; 2) под ней (по-видимому, на горизонте) каменные гробницы склепы-цисты; 3) их может быть не одна, а несколько; 4) в гробницах хоронили и по одному покойнику и больше (во всяком случае, встречаются парные); 5) погребальный инвентарь был богатый (золотые вещи, шёлковая одежда, расшитая украшениями из золотой фольги); 6) конские захоронения находились в отдельных гробницах, причем могли быть захоронены несколько лошадей;
(234/235)
Рис. 5. Предметы, датируемые XI-XV вв., и др.
(копии рисунков на 442-м и 443-м листах рукописи).
7) стремена, а следовательно, и удила, оружие и орудия были железные;
8) из металлических украшений (о других не говорится) встречались серьги, браслеты, шейные украшения (гривны) золотые, серебряные, бронзовые; 9) о находках посуды не говорится; по-видимому, сосуды из драгоценных металлов обычно не встречались, а глиняные и деревянные, если и были, то не привлекали внимания кладоискателей, а потому не были отмечены и де Генниным; 10) как особо выдающийся факт отмечается (может быть, только единственная) подстилка из листового золота; 11) среди находок бугровщиков, которые видел де Геннин, есть вещи скифо-сарматской эпохи, синхронные основному собранию золотой коллекции Кунсткамеры (из раскопок бугровщиков XVIII в. на той же примерно территории), но есть и более поздние — второй половины I и начала II тысячелетия; 12) каменные бабы, как известно, не были непосредственно связаны с погребениями, и на рисунке они помещены, вероятно, для того, чтобы полнее представить все древние «куриозы», привлёкшие внимание автора.
Большие земляные насыпи характерны в степной полосе для скифо-сарматской эпохи. Богатство могильного инвентаря и орудия из железа ещё ничего не говорят о дате кургана, но обильное украшение одежды золотой фольгой, отдельные камеры для конских захоронений напоминают богатые алтайские курганы пазырыкского круга. Правда, там гробницы-срубы сооружались в глубоких грунтовых ямах, хотя встречаются и каменные гробницы. [37] Здесь же мы видим каменные склепы-цисты, сооружённые, по-видимому, на горизонте, но это может быть локальной особенностью погребального обряда. Примеры захоронений скифо-сарматской эпохи на горизонте в каменных цистах известны в рядовых курганах Тувы,
(235/236)
исследованных Л.Р. Кызласовым. [38] Для тюркского времени в южной Сибири (во второй половине I тысячелетия) характерны каменные насыпи, и в богатых погребениях там часто встречаются сосуды из драгоценных металлов, а такие в кургане-пудовике, по-видимому, не были найдены, иначе о них рассказали бы де Геннину. Все эти соображения заставляют предполагать, что на рисунке рукописи изображены раскопки кургана второй половины I тысячелетия до н.э.
Особый интерес вызывает свидетельство о золотом листе, на котором лежал покойник. Нам представляется, что случаи подобных находок не «охотничьи рассказы» бугровщиков, а действительные факты, это подтверждает и рассказ другого современника, Т.Ф. [Г.Ф.] Миллера, о том, что в древних могилах Западной Сибири «остатки тел по сожжении, или и самые тела, в тонкие золотые листы обёрнуты и так земле преданы». [39]
[1] Копией этого списка, снятой в середине XVIII в., и является рукопись, хранящаяся в ГИМ.
[4] Определяя территорию, о которой идёт речь в данном разделе, де Геннин называет Убинскую крепость, находившуюся далеко к северу от Семипалатинска, и расположенную к юго-востоку от него Усть-Каминскую (Усть-Каменогорск). Вероятно, курган-пудовик находился где-то ближе к Усть-Каменогорску.
[5] В подписи к рисунку сказано: «бугор... каковые имеются», а не «каковой имеется».
[6] В такой перспективе изображены в книге Геннина все заводы с окружающими пейзажами.
[11] С.В. Киселёв. Ук.соч., табл. XXI, 8. [см. в первом издании]
[12] Н.Н. Погребова. Мавзолей Неаполя Скифского. КСИИМК, XXI, 1947.
[16] В.В. Радлов. Сибирские древности, I, MAP, 15, СПб., 1894, стр. 131, табл. II.
[17] В.В. Радлов. Ук.соч., стр. 130, табл. I и стр. 131, табл. II.
[19] Там же, рис. II, 2.
[24] М.П. Грязнов. Древнейшие памятники героического эпоса народов южной Сибири. Археологический сборник, 3, Л., 1961, рис. 8.
[27] С.В. Киселёв. Ук.соч., табл. LXI, LXII. [см. в первом издании: табл. LXI, LXII]
[28] Там же, табл. L, 4; LVII, 5; LIX, 7. [см. в первом издании: табл. L, LVII, LIX]
[31] С.В. Киселёв. Ук.соч., табл. LVI, 3. [см. в первом издании]
[33] Сб.: «Басандайка». Томск, 1948, рис. 55, 77 и 84, 21.
[36] В.П. Левашова. Белореченские курганы. Тр.ГИМ, 22, М., 1953, рис. 5, 2, 3.
[37] С.В. Киселёв. Ук.соч., стр. 353 (курган у с. Туяхта раскопан в 1937 г.).
[38] Л.Р. Кызласов. Рецензия: «Труды Тувинской комплексной археолого-этнографической экспедиции Института этнографии АН СССР», I, М.-Л., 1960, СЭ. 1961, №4.
|