Д.А. Мачинский, К.В. Чугунов
Атрибуты женского культа в древних культурах Саяно-Алтая
(пути генезиса, археологический и семантический аспекты).
// Древние культуры Центральной Азии и Санкт-Петербург. Материалы всероссийской научной конференции, посвящённой 70-летию со дня рождения Александра Даниловича Грача. СПб: Культ-информ-пресс. 1998. С. 183-188.
В своей последней монографии А.Д. Грач первым обратил внимание на своеобразные подвески, встречающиеся среди сопроводительного инвентаря саглынских погребальных срубов. В литературе они получили наименование «колоколовидные», так как действительно имеют некоторое сходство с колокольчиками. Эти предметы имеют трёхчастное деление: верхняя часть с отверстием для подвешивания, под ней перехват, часто оформленный в виде рельефных горизонтальных полос, ниже — конический раструб. Подвески изготавливались как из бронзы, так и из кости или рога. Изделия, выполненные из более мягкого материала, часто украшены дополнительными гравировками или более сложным рельефным узором. Одна из обнаруженных в могильнике Саглы-Бажи II подвесок (рис. I, 19) имела вместо отверстия в верхней части изображение человеческого лица с причёской, завершающейся ниспадающей косой. А.Д. Грач, проанализировав эти предметы, пришёл к выводу, что они являются женскими амулетами, посвящёнными «Великой богине — матери всего сущего», культ которой имеет переднеазиатское происхождение (Грач 1980: 66-69).
Новые материалы, полученные в результате исследований последних лет, позволяют вновь вернуться к открытой А.Д. Грачом теме и несколько пересмотреть проблему генезиса образа, лёгшего в основу женских подвесок скифского времени из Тувы.
В настоящее время «колоколовидные» подвески найдены в Туве не только в саглынских памятниках, но и в могилах алдыбельской культуры. Они происходят из детских погребений, половая принадлежность которых не устанавливается. Тем не менее, в одном случае (могильник Копто, курган 2, могила 4 — раскопки К.В. Чугунова 1996 г.) (рис. I, 13-15) можно предположить, что три костяные орнаментированные подвески были помещены в могилу девочки, так как в состав инвентаря входила бронзовая пектораль, аналогичная найденной в женском погребении этого комплекса.
В уюкско-саглынских памятниках рассматриваемые подвески встречены как в женских, так и в детских могилах. В одном случае (могильник Догээ-Баары II, курган 21, могила 2 — раскопки К.В. Чугунова 1990 г.) также по сопутствующим вещам можно предположить, что они сопровождали девочку.
Во всех случаях, где это зафиксировано, «колоколовидные» подвески найдены в районе пояса. В одном женском погребении могильника Догээ-Баары сохранились ремни, за которые они были подвешены к кушаку (рис. I, 16). Отметим также, что, как правило (за редким исключением), эти предметы находятся в могиле в нескольких экземплярах.
Археологическая ситуация нахождения «колоколовидных» подвесок в памятниках ранних кочевников Тувы поразительно совпадает с ситуацией находок известных костяных пластинок с изображением женского лица и каменных головок в могилах окуневской культуры (рис. I, 1-6) в Хакасско-Минусинской котловине (далее ХМК). Они также обнаружены в женских и детских захоронениях и обычно тоже по несколько экземпляров в одном погребении.
(183/184)
Однако утверждать генетическую связь культовых предметов, отстоящих друг от друга по временной шкале почти на тысячелетие, было бы рискованно, не заполнив лакуну соответствующим материалом. Связующим звеном здесь является культурный комплекс карасукского поселения Торгажак, где найдена большая серия орнаментированных галек (рис. I, 10-12), в основе изображений на большинстве из которых лежит женский образ (Савинов 1996: 38-45). Отметим, что орнаментированные камни, восходящие к той же изобразительной традиции, найдены на стоянках эпохи бронзы в Туве (Семёнов 1992: рис. 1, 9) и на Алтае (Кунгурова 1991: рис. 6-7).
Рис. I. Атрибуты женского культа: 1, 2 — Верх.Аскиз I, к.2, м.11; 3, 5, 6 — Черновая VIII, к.9, м.7; 4 — Черновая VIII, к. 8, м.13; 7, 8 — Аскиз, к. 8; 9 — Торгажак, жил. 2; 10 — Торгажак, яма 28; 11 — Торгажак, жил. 6; 12 — Торгажак, жил. 7; 13-15 — Копто, к. 2, м. 4; 16 — Догээ-Баары II, к. 17; 17 - Элдик-Ксжик-Аксы, к. 1, м. 2; 18, 19 — Саглы-Бажи II, к. 9. (1, 2 — по А.А. Ковалёву; 3-5 — по Э.Б. Вадецкой, Н.В. Леонтьеву, Г.А. Максименкову; 7, 8 — по Н.Л. Членовой; 9-12 — по Д.Г. Савинову; 13-16 — по К.В. Чугунову; 17 — по М.Х. Маннай-оолу; 18, 19 — по А.Д. Грачу. 1-3, 13-15, 18, 19 — кость; 4-6, 9-12 — камень; 7, 8, 16, 17 — бронза).
На то, что традиции окуневской культуры были живы у населения, оставившего Торгажак, указывает находка в жилище 1 каменного блока с простейшей окуневской личиной (Савинов 1996: 29, рис. 5). Не исключено, что гравированные гальки Торгажака генетически связаны с костяными пластинами из окуневских могил.
Ещё одна находка из Торгажака - каменная антропоморфная фигурка (Савинов 1996: 28, рис. 4, 1) — напоминает «колоколовидные» подвески скифского времени из Тувы: характерен перехват в верхней части, отделяющий «голову», под ним горизонтальная линия и гравированный узор вдоль плоского основания (рис. I, 9). Не исключено, что такая форма родилась ещё в окуневское время, если справедливо предположение Э.Б. Вадецкой о том, что стеатитовые стержни с головками имели «одежду» из органического материала, иногда вышитую бисером (Вадецкая 1980: 71).
(184/185)
Кроме того, в карасукской культуре широко представлена категория вещей, имеющих аналогичную изобразительную схему. Это так называемые лапчатые подвески (рис. I, 7, 8), находимые, как правило, в женских могилах и изображавшие, по мнению ряда исследователей, женщин (Липский 1956: 128; Новгородова 1970: 144-146). Действительно, эти предметы по сути воспроизводят в плоском изображении тувинские «колоколовидные» подвески. Различное количество выступов-«лапок» в основании предмета позволяет предположить, что важно было показать не сами выступы, а промежутки между ними, образующие орнаментальный ряд, аналогичный гравированным треугольникам в нижней части костяных изделий из Тувы и галек из Торгажака, изображающих женщин.
Итак, традиция изготовления женских антропоморфных изображений имеет в Саяно-Алтайском регионе глубокие корни. Кратко очертим основные этапы её развития.
Этап I. Воздвижение в ХМК огромных (до 4,68 м) стел, начавшееся, как убедительно показано, ещё до сложения окуневской культуры (Шер 1980: 229; Кызласов 1986), вероятнее всего, в период существования афанасьевской культуры (Мачинский 1995; 1997а; 1997б). Из этих стел одиннадцать имеют пластически выявленные девичьи груди и по сумме признаков определяются как изображения сакрализованных рогатых дев. Видимо, большинство других стел также представляют образ девы. Лишь одна стела может быть достоверно определена как изображение сакрализованного «мужа». На многих стелах изображена поднимающаяся вверх из середины «черепа» одна или несколько линий, иногда скомпонованных в виде сужающегося «коридора», внутри которого как бы движутся вверх всё более упрощающиеся лики; на самом верху линий или коридора иногда изображен максимально упрощённый лик, напоминающий детское лицо. Напомним, что такие стелы в подавляющем большинстве стояли в непотревоженном состоянии с III тысячелетия до н.э. до начала тагарской культуры (VIII-VII вв. до н.э.), несомненно пользовались почитанием и оказывали воздействие на религиозные представления жителей ХМК, несмотря на изменения этнического состава населения. Отметим в рамках этой же традиции наличие «портативных» изображений в виде каменной яйцевидной трёхглазой головы (Липский 1970: рис. 11, 12).
Этап II. В окуневской культуре ХМК, судя по всему, продолжается традиция создания стел с трёхглазыми ликами, однако они уменьшаются в размерах, а изображения схематизируются и упрощаются. Наряду с этим возникает собственно окуневская традиция изготовления каменных женских головок и костяных пластин с изображением молодого женского лица, находимых в женских и детских могилах. На каменных головках наблюдается та же уплощённость свода черепа, что и на черепах окуневцев (Мачинский 1997а: 271, табл. I, 5-7), которую антропологи объясняют намеренной деформацией, возникавшей в младенческом возрасте, в результате помещения ребёнка в очень короткую и жёсткую колыбель с подкладыванием под голову некого предмета (Беневоленская, Громов 1997: 293). Из этого следует, что окуневские каменные ящики воспроизводили форму колыбели 1. [сноска: 1 Подробнее об этом см.: Соколова 1995.]
Этап III. Карасукская культура, где «женская тема» представлена лапчатыми подвесками. Однако на поселении Торгажак, относящемуся к завершающему этапу карасукской культуры (радиоуглеродные даты попадают в интервал 954-758 гг. до н.э.),
(185/186)
обнаружено большое количество галек с гравированными изображениями, среди которых отчётливо выделяются два изобразительных мотива — женская фигура с треугольным лицом в богато орнаментированной одежде и фигура запелёнутого младенца (Савинов 1996: 38-45).
Этап IV. Фиксируется смещение традиции в Туву, где в аддыбельских и уюкско-саглынских погребениях (женских и детских) обнаружены описанные выше «колоколовидные» подвески. В это время в ХМК при сооружении тагарских могил начинается массовое использование ранних «афанасьевских» стел.
Рис. II. Изображения на римских монетах II-III вв. н.э. По Radet (1909).
Всё это позволяет сопоставить археологически прослеженные факты с данными письменной античной традиции о северо-восточных гипербореях и тесно связанных с ними аримаспах (подробнее см. Мачинский 1995; 1997а; 1997б).
1. Посольства гиперборейских дев, отправлявшихся ежегодно из-за Рипейских гор на Делос с «начатками плодов» в храм богини-девы Артемиды (позднее — и Аполлона), прекратились в эпоху ранних кочевников, уже во времена Геродота, который видел на этом острове их почитаемые могилы (Herod., IV, 32-35). Поскольку Артемида и Аполлон, а также архаический поэт Олен, сочинявший гимны в честь гипербореянок, имеют малоазийское происхождение, естественно предположить, что первоначально посольства отправлялись в некое малоазийское святилище богини-девы. Напомним, что одним из образов многоликой Артемиды была Артемида-родовспомогательница.
2. Единственный глаз аримаспов «на прекрасном челе» соответствует третьему глазу афанасьевско-окуневских «рогатых» изображений и связан с мотивом борьбы аримаспов с сакральными стражами-грифами за обладание золотом, воплощавшим в мировоззрении ираноязычных этносов Скифии божественный огонь и свет (Мачинский 1996; 1998).
3. По Эсхилу, рогатая дева Ио достигает на востоке области аримаспов и грифов, после чего поворачивает на юг.
4. В соответствии с «гиперборейским мифом», зафиксированным в псевдоплатоновском диалоге «Аксиох», посмертным странствованием душ руководит «элевсинская богиня», то есть Кора-Персефона, по изначальной сути своей, выраженной в её первом имени, являющаяся божественной девой (Шейнман-Топштейн 1988).
Добавим к этому, что, по мифологии иранцев, хозяйкой мужского семени была горная богиня-дева Ардвисура-Анахита, первоначальный культ которой естественнее всего связать с Алтаем (Мачинский 1997б; 1998). Никакой специальной «богини материнства и плодородия» в древнеиранском пантеоне не отмечено.
Видимо, в эпоху ранних кочевников происходят существенные изменения в религиозной традиции приалтайских областей, в том числе и ХМК: прекращаются «посольства гиперборейских дев»; возникает учение Заратуштры, которое сложилось в областях, лежащих к юго-западу от Алтая, но, как можно предполагать по археологическим данным,
(186/187)
затронуло и ХМК (Кузьмин 1994: 33); складывается специфическое мировоззрение ранних кочевников, выраженное в «зверином» стиле. С этими изменениями можно связать и использование ранних «трёхглазых» стел при строительстве тагарских курганов, и смещение некоторых элементов религиозной традиции ХМК в Туву и на Алтай.
Перенос центра традиции произошёл, конечно, не одномоментно. Об этом говорят находки в Туве орнаментированных галек в комплексах с окуневской керамикой. Кроме того, здесь известны две лапчатые подвески, одна из которых найдена в ограде раннетагарского облика (Дэвлет 1995: 177). Вероятно, определённые культурные инновации, связанные с женским культом проникают в Туву уже в окуневское время. То, что окуневские традиции сыграли заметную роль в погребальном обряде алдыбельской культуры, уже отмечалось (Мандельштам, Стамбульник 1980: 53; Савинов 1994: 82). Распространенные в Туве наскальные изображения «масок» мугур-саргольского типа созданы носителями окуневских традиций, утратившими полное понимание первоначального образа (Чугунов 1997: 239). Некоторые из них, возможно, датируются уже раннескифским или переходным периодом. В то же время, характерных для ХМК изваяний с трёхглазыми ликами в Туве неизвестно. Это говорит о том, что традиция их изготовления была неизвестна носителям местной культуры окуневского типа.
Чрезвычайно продуктивно указание А.Д. Грача на регион Передней Азии, как исходный при сложении традиции изготовления «колоколовидных» подвесок и, в частности, на «курильницы», изображаемые на предметах доахеменидского и ахеменидского искусства как их прообраз. Представляется вероятным, что сами «курильницы» являются упрощённым изображением богини (Грач 1980: 67).
В связи с этим укажем на территориально удалённую аналогию тувинским подвескам (в их антропоморфном и геометризованном вариантах) — изображение великой малоазийской богини из Сард (древняя Лидия), вобравшей в себе образы Хозяйки зверей, Артемиды и Анахиты (Radet 1909: 104, pl. I, IV). Эти изображения представлены на римских монетах II-III вв. н.э., но воспроизводят (как это подтверждается и сообщением Павсания, III, 63) древнейший образ богини, некогда воплощённый в ксоане архаической эпохи (VIII-VI вв. до н.э.). Статуя-ксоан богини изображена на монетах в более антропоморфном и в более геометризованном вариантах (рис. II). Четыре кружка, помещённые ниже «головки», на подвесках из кургана 9 Саглы-Бажи II (рис. I, 18, 19) могут соответствовать двойному ряду кружков-грудей (многогрудая Артемида) на антропоморфных изображениях богини из Сард.
Дальнейшую судьбу женского культа в Саяно-Алтайском регионе подробно рассмотрел в своей работе А.Д. Грач (Грач 1980: 69). В связи с этим интересно приведенное Э.А. Новгородовой сопоставление карасукских лапчатых подвесок с украшениями праздничного головного убора незамужних девушек у дархатов Монголии (Новгородова 1970: 146). Трансформация культа на протяжении его существования, конечно, весьма вероятна. Об этом говорит изменение формы подвесок. В уюкско-саглынских комплексах наряду с «колоколовидными» подвесками встречены и другие, выполненные в виде слабоизогнутого рога, орнаментированного горизонтальными резными линиями или ступеньками. При этом раструб у этих предметов полый, так же как и у большинства «колоколовидных». Не исключено, что эта ёмкость использовалась для разбрызгивания какой-либо жидкости в качестве жертвоприношений божеству, так же как у современных тюркских народов применяются специальные ложки-девятиглазки.
Думается, что рассмотренный круг археологических реалий имеет отношение к культу богини-девы и её служительниц, священных дев, вероятно, посвящавшихся богине с детских лет, а также к темам существования души после «выхода из тела» (при экстазе и смерти) и реинкарнации. Эта религиозная традиция имела давние и глубокие корни в сакральном центре ХМК, а позднее и в Туве, но одновременно получала дополнительные импульсы из Передней Азии, а позднее и из Эгеиды.
(187/188)
Беневолинская Ю.Д., Громов А.В. 1997. Морфология затылочно-теменной области черепов окуневской культуры // Окуневский сборник. Культура. Искусство. Антропология. СПб.
Дэвлет М.А. 1995. Погребение эпохи поздней бронзы в Туве // УЗ ТНИИЯЛИ. Вып. XVIII. Кызыл.
Кунгурова Н.Ю. 1991. Древнее поселение в устье Куюма // Материалы к изучению прошлого Горного Алтая. Горно-Алтайск.
Мачинский Д.А. 1995. Минусинские «трёхглазые» изображения и их место в эзотерической традиции // Проблемы изучения окуневской культуры (сборник докладов конференции). СПб.
Мачинский Д.А. 1996. Земля аримаспов в античной традиции и «простор ариев» в Авесте // Жречество и шаманизм в скифскую эпоху. Материалы международной конференции. СПб.
Мачинский Д.А. 1997а. Уникальный сакральный центр III — середины I тыс. до н.э. в Хакасско-Минусинской котловине // Окуневский сборник. Культура. Искусство. Антропология. СПб.
Мачинский Д.А. 1997б. Сакральные центры Скифии близ Кавказа и Алтая и их взаимосвязи в конце IV — середине I тыс. до н.э // Stratum. Структуры и катастрофы. I. СПб; Кишинёв.
Мачинский Д.А. 1998. Страна аримаспов, «простор ариев» и «скифские» зеркала с бортиком // История и культура древних и современных обществ. Сборник статей к 100-летию со дня рождения М.И. Артамонова. СПб. (в печати)
Новгородова Э.А. 1970. Центральная Азия и карасукская проблема. М.
Савинов Д.Г.1994. Тува раннескифского времени «на перекрёстке» культурных традиций (алды-бельская культура) // Культурные трансляции и исторический процесс. СПб.
Семёнов Вл.А.1992. Неолит и бронзовый век Тувы. СПб.
Соколова Л.А. 1995. Погребение в колыбели окуневского могильника Уйбат V // AB. №4. СПб.
Шейнман-Топштейн С.Я. 1988. Восточные влияния в платоновских текстах // Античность как тип культуры. М.
Radet G. 1909. Cybebe. Etude sur les transformations plastiques d'un type divin. Paris.
|