Я.А Шер
Доистория искусства:
происхождение и начальная эволюция.
// М.: «Издательский Дом ЯСК». 2017. 232 с.
ISBN 978-5-9908826-0-7 (1-е изд., РФФИ, не для продажи)
ISBN 978-5-94457-291-2 (2-е изд.)
Введение.
С тех пор, как Карл Линней включил человека вместе с другими приматами в царство животных, а Чарльз Дарвин доказал происхождение человека от высших приматов, всех, кто это признаёт, интересует вопрос о том, что в поведении человека заложено природой на генетическом уровне, а что связано с сознанием и средой, и чем человек кардинально отличается от своих эволюционных предков.
Между человеком и остальными приматами несколько фундаментальных отличий. Среди них особенно важным является членораздельная речь, и шире — язык как знаковая система. Не менее важной особенностью человеческого поведения является труд. Однако не в том виде, как он преподносился в «Истории ВКП(б). Краткий курс» («человека создал труд») и откуда эта формула немедленно переместилась во все историко-философские, исторические, археологические и этнографические сочинения, а также в школьные и вузовские учебники (подробнее об этом речь пойдёт в гл. 3).
Ещё целый ряд морфологических и физиологических отличий разделяют человека и других гоминид: двуногость, сводчатая стопа, отсутствие волосяного покрова, приспособленная к тонким операциям кисть руки и т.д. С прямохождением и изменением функций руки связано изменение головы. Рост массы мозга вызвал разрастание объёма черепа, особенно префронтальных долей коры. Размеры черепной коробки превысили объем лицевой части черепа.
Относительно происхождения всех этих особенностей в целом нет серьёзных разногласий среди специалистов — антропологов и археологов. Однако есть одно фундаментальное отличие, о сути которого, и особенно о его происхождении, пока говорят и пишут немного. Это — способность людей к созданию
(13/14)
плоскостных и объёмных изображений на различных носителях. До нашего времени сохранились древнейшие росписи и выбивки на скалах и стенах пещер, гравировки на разных предметах, статуэтки животных и людей из камня, бивня мамонта, дерева, кости, рога, а также из сырой и обожжённой глины и т.п. Позднее, в эпоху позднего неолита и ранней бронзы появляются изображения на стенах жилищ и культовых сооружений, на керамике, на ткани и коже. Потом их создают из самых разнообразных материалов, а также из металлов, путём резьбы, чеканки, художественного литья и т.д. Вероятно, были и более ранние, не сохранившиеся рисунки: на песке, сырой глине, на коре деревьев и т.п.
Яркий феномен выразительной пластики и пещерной живописи эпохи палеолита привлекал и будет привлекать всеобщее внимание своим неожиданным динамическим реализмом, стилистической цельностью и загадочностью смысла. Сейчас изобразительные памятники эпохи верхнего палеолита обнаружены практически на всех континентах и с каждым годом их количество прибавляется.
Вопрос «о человеческом в человеке» 1 [сноска: 1 Например, одноимённый сборник статей под общ. ред. И.Т. Фролова. М.: Политиздат, 1991. 384 с.] обычно рассматривается в исследованиях гуманитарного цикла, но в последние 20-30 лет к нему всё чаще обращаются представители естественных наук (антропологии, психологии, нейрофизиологии, психиатрии) и математики. При этом наблюдается интересная тенденция: гуманитарии иногда активно внедряются в области естественных наук и математики (Вяч.Вс. Иванов), а естественники начинают активно рассуждать о духовности, искусстве, истории и т.д. (С.Н. Давиденков, А.В. Марков, Б.В. Раушенбах и др.). Если пренебречь некоторой долей дилетантизма (А.Т. Фоменко, П.А. Куценков и другие «первооткрыватели»), то в целом такая тенденция представляется весьма полезной, поскольку новые направления складываются на стыках между разными науками.
Первостепенное значение для проблемы происхождения искусства имеют наиболее ранние находки изображений эпохи верхнего палеолита. Ещё сравнительно недавно самыми древними из них считались изображения периодов ориньяк и граветт (27 тыс.лет назад, далее — тлн). За последние годы по крайней мере трижды открывались более древние памятники: Шове — 32 тлн (дата оспаривается, см. гл. 3), Абри Кастане — 37 тлн, Нерха — около 40 тлн, и примерно такая же древняя роспись в пещере Марос на Целебесе (Aubert et al. 2014). Эти даты предварительные и требуют дополнительного подтверждения, но, во всяком случае, они не моложе установленных ранее.
(14/15)
Наряду с живописью и пластикой каменного века не меньшее значение имеют изобразительные памятники более поздних периодов. Они демонстрируют определённую динамику изменчивости во времени и пространстве, хотя и не всегда ясную, но стимулирующую размышления о причинах и механизме этой изменчивости, о её связи с другими историко-культурными процессами или, наоборот, о некоторой независимости.
Исследование памятников первобытного и древнего искусства, и особенно наскальных изображений, стало одним из относительно самостоятельных научных направлений археологии, хотя в некоторых учебниках эта якобы самостоятельность явно преувеличивается (Мартынов 2005: 23). Тем важнее представляется всякая попытка понять, что же было в самом начале. Когда и как сработала эволюция, которая прибавила к отличиям представителей рода Homo от других гоминид способность к переносу зрительных образов из сознания на внешние носители?
При изучении первобытного искусства перед исследователем, наряду с традиционно археологическими проблемами (описание, датировка, интерпретация и т.д.), возникают некоторые специфические проблемы, связанные с древними изобразительными памятниками. В данном случае мне представляются важными следующие. Одной из таких задач является необходимость понять, есть ли какое-то значимое отличие первобытного искусства от более позднего и современного, и если «да», то в чём его особенности.
1. Искусство или изобразительная деятельность. ^
Понятие «искусство» прочно вошло в научный язык археологии и истории первобытной культуры безотносительно ко времени, к которому относятся те или иные изобразительные памятники, — к первобытности, к древнему или античному миру, к средневековью или к современности.
Между тем, пользуясь понятием «искусство» применительно к первобытности и древности, мы вольно или невольно создаём некоторую иллюзию равенства между ним и искусством последующих эпох. Формулировки, привычные для современного искусствоведения, широко используются при рассмотрении древнейших изображений («эстетические нормы и принципы», «идейное содержание», «отражение жизни», «композиция», «чувство прекрасного» и т.д.), но они не способствуют пониманию специфики искусства первобытной эпохи.
Если сейчас искусство является особой областью культуры, границы и специализация которой вполне осознаны как создателями, так и «пользователя-
(15/16)
ми» произведений искусства, то чем глубже в древность, тем эти представления были более размытыми. В сознании первобытного человека искусство ещё не могло выделиться в какую-то особую область деятельности. Оно было одной из сторон единого, не разделённого на части и даже не вполне осознаваемого духовного мира.
В силу особенностей психофизиологического «устройства» человека способностью к созданию изображений, как и сейчас, обладали, по-видимому, редкие люди. И даже значительно более редкие, чем сейчас, когда существует целенаправленное художественное образование и воспитание. Но оно появилось не раньше древних цивилизаций, и представить себе его существование в эпоху верхнего палеолита очень непросто.
«Всё прекрасное так же трудно, как и редко» (Б. Спиноза). Людям, обладавшим таким редким природным даром, по-видимому, приписывались некие сверхъестественные свойства, подобно позднейшим шаманам (см., например, Leroi-Gourhan 2001). Вероятно, это ставило их в особые условия среди своих сородичей. О достоверных подробностях этих условий можно только догадываться и строить практически непроверяемые гипотезы.
Процесс осознания людьми самостоятельной роли искусства и различных его видов начался только в поздней Античности, затянулся на несколько столетий и завершился не ранее Ренессанса. Это обстоятельство позволяет отделить историю искусства в общепринятом смысле от предшествующих эпох его появления и существования. Первые шаги истории искусства, повидимому, наблюдаются в трудах древнегреческих философов, и прежде всего — Аристотеля, хотя и он был не первым. Ему предшествовали пифагорейцы, Гераклит, Платон и др.
Однако ещё за 30 тыс. лет до греческой классики уже существовало такое искусство, которое осталось навсегда бессмертным. Самые совершенные каменные орудия эпохи верхнего палеолита безнадёжно устарели в сравнении с современными ручными инструментами. Они интересны только узким специалистам. А пещерные росписи Альтамиры, Ляско и Шове, статуэтки из Брассемпуи или Костёнок и сейчас воспринимаются с не меньшим восхищением, чем творения старых и новых мастеров от египетской и античной вазописи до XVIII-ХХ вв. Эту мысль подтверждают неоднократные наблюдения, как с каждым годом увеличивается поток туристов со всего мира в пещерах и музеях Франко-Кантабрии и в других местах с музеефицированными памятниками первобытного искусства. Это — Ляско и Мон-Бего во Франции, Валькамоника в Италии, Альтамира и Лас Монедас в Испании, Капова пещера, Бесов Нос, Шишкинская и Томская Писаница в России, национальный парк
(16/17)
Какаду в Австралии и другие древнейшие памятники на всех заселённых людьми континентах.
Нередко к живописи и пластике эпохи верхнего палеолита применяется понятие «творчество». Разумеется, творчество как психологический феномен, т.е. не всегда осознанное, бо́льше подсознательное напряжение всех духовных сил и особый всплеск эмоций, в результате которого рождается нечто новое, существовало у некоторых людей и в те отдалённые во времени эпохи, но его осознание наступило значительно позже. Поэтому говорить о «первобытном творчестве» можно только в иносказательном или метафорическом смысле.
Вся духовная жизнь первобытных людей проходила в единой, не расчленённой на отдельные сферы культурной среде. Наивно полагать, что в первобытном искусстве были художники и зрители, как у нас, или что тогда все люди были художниками-любителями и зрителями одновременно (нечто вроде нашей художественной самодеятельности).
Не вполне убедительно и представление о досуге, который древние люди якобы заполняли разными искусствами. Досуга в нашем понимании (как времени, свободного от «службы») у них просто не было, поскольку их жизнь не делилась на работу и «неработу». Если в конце эпохи верхнего палеолита у человека, в редкие часы, не занятые напряжённой борьбой за существование, и появлялась возможность отрешённо оглянуться по сторонам и посмотреть на небо, то это время заполнялось ритуальными и иными действиями, которые тоже были не досужими, а направленными на благополучие своего рода и себя самого.
Также трудно разделить мнение о том, что были культуры, успешно развивавшие изобразительное и другие искусства, и коллективы, чуждавшиеся его и «сосредоточившие свои силы целиком на техническом прогрессе» (Формозов 1969: 227). Во всяком случае, с точки зрения изложенной в данной книге гипотезы о происхождении изобразительной деятельности как естественноисторического феномена, близкого к языку, к такому наивному разделению людей первобытности на «физиков» и «лириков» сложно отнестись серьёзно.
Всё, что осознано человеком, получает в его сознании и, следовательно, — в языке определённое наименование. Известно, что в языках первобытной эпохи был острый дефицит абстрактных понятий. Поэтому вполне естественно, что в древних языках и даже в языках современных народов, отставших в своём развитии от Европы, обобщённого понятия «искусство» нет. Не было его и в языках культур, заложивших основы европейской цивилизации. В языке Пиндара нет такого понятия, как искусство. Оно появляется у Гомера («техне») и в последующие полторы тысячи лет существования античной литературы, но без дифференциации и в равной мере применяется к строительному и гончар-
(17/18)
ному ремеслу, ткачеству и ювелирному делу и вообще к любым случаям искусного выполнения той или иной работы, начиная от добывания пищи и кончая магическими обрядами и предсказаниями, т.е. в то время оно скорее означало не искусство, а искусность.
В последующие столетия, в проторенессансной Италии, даже когда в языке уже было слово «artista» (художник), авторы подписывали свои произведения словами «vile meccanico», то есть буквально «низкий ремесленник», а не «artista». И только к позднему Ренессансу (XVI в.) Вазари уже включает живопись в перечень «свободных искусств» (Дубова 2001: 95-103).
Итак, понятие «первобытное искусство», которое постоянно присутствует в публикациях о древнейших изображениях, не отражает в полной мере того явления, для обозначения которого оно используется. Представляется более уместным вместо него использовать в данном контексте понятие «изобразительная деятельность», введённое в русскоязычную археологию А.А. Миллером и прошедшее длительную апробацию (Б.Б. Пиотровский, А.Д. Столяр и др.). Разумеется, речь не идёт о каком-то запрете на понятие «первобытное искусство». Его будут употреблять и впредь, оно употребляется и в этой книге, но для достоверного понимания этого пока ещё во многом неразгаданного феномена необходимо учитывать особенности, отличающие первобытную изобразительную деятельность от изобразительного искусства последующих эпох.
2. Какое искусство считать первобытным? ^
Ещё сравнительно недавно ответ на этот вопрос казался очень простым. Согласно марксистской философии истории, первобытным считалось искусство времени первобытнообщинного строя, что на профессиональном языке археологии соответствует эпохам камня, бронзы и раннего железного века. Но культура развивалась неравномерно. Когда в степях и лесах Евразии господствовал первобытный уклад жизни, в Средиземноморье, Двуречье, в долине Нила и в других благоприятных по природе регионах складывались древнейшие цивилизации, возникали и развивались города и государства.
Неравномерность темпов развития культуры в разное время и в разных регионах требует и соответствующих критериев для отнесения изобразительных памятников к первобытной культуре или, например, к культуре ранних цивилизаций. Одним из таких критериев (тоже далеко не абсолютных, ибо абсолютные критерии в истории культуры вообще очень сомнительны) могут быть основные признаки цивилизации, например, архитектура, урбанизация, пись-
(18/19)
менность, росписи и рельефы на стенах жилых и культовых построек и т.п. Но и здесь остаются неясности.
Египет Раннего или Древнего царства жил в условиях медно-каменного века, большинство составляли каменные орудия, как в первобытную эпоху. Но при этом искусство было ярким и разнообразным. А куда, например, отнести росписи на стенах жилищ и храмов протогородской культуры типа Чатал-Хююка или статуэтки из Иерихона, Хаджилара и т.п.? Можно ли считать первобытным искусством скифский звериный стиль, в котором, с одной стороны, прослеживается наследие искусства эпохи энеолита Южной Сибири и Алтая, а с другой — влияние искусства Китая Ханьской эпохи, Ирана эпохи Ахеменидов, а также Греции времени афинской демократий?
Куда относится практически современное искусство индейцев северо-западного побережья США и Канады или многочисленных аборигенов стран Азии, Африки, Австралии и Латинской Америки? У последних, также как и в изобразительном творчестве коренных народов Сибири, Центральной Азии и Европы, до сих пор сохранилось очень много сюжетов и стилистических особенностей от первобытного искусства. Может быть, уместно называть такое искусство «изобразительным фольклором» (подробнее см. Шер 1997 [1997а]; Раевский 2001; Раевский и др. 2013) и не привязывать его к какой-то социально-экономической формации?
Тесное взаимодействие в первобытной культуре устной и изобразительной традиции, а также других видов знакового поведения (танец, мимика, ритмичная речь и др.) имеет единые природные психофизиологические основы.
Учитывая дискуссионность этого вопроса и не претендуя на точную и исчерпывающую дефиницию, первобытным можно считать искусство тех времён и народов, когда оно ещё не осознавалось как самостоятельная область культуры, когда оно входило в единую и целостную систему знакового поведения людей, независимо от того, к какой эпохе исторической хронологии мы их относим. Хорошим примером такой целостной совокупности элементов в системе знакового поведения являются языческие ритуалы, неизменные на протяжении сотен и тысяч лет, или, например, правила богослужения у христиан и в других мировых религиях. В них в едином действии сочетаются речь и разные виды искусств (изображения, музыка, пение, театрализованное действие и т.п.).
По мнению выдающегося философа и естествоиспытателя отца Павла Флоренского, «В храме, говоря принципиально, всё сплетается со всем: храмовая архитектура, например, учитывает даже такой малый, по-видимому, эффект, как вьющиеся по фрескам и обвивающие столпы купола ленты голубоватого фимиама, которые своим движением и сплетением почти беспредельно
(19/20)
расширяют архитектурные пространства храма, смягчают сухость и жёсткость линий и, как бы расплавляя их, приводят в движение и жизнь. Но мы говорим доселе только о небольшой части храмового действа и, притом, — сравнительно очень однообразной. Вспомним о пластике и ритме движений священнослужащих, например при каждении, об игре и переливах складок драгоценных тканей, о благовониях, об особых огненных провеиваниях атмосферы, ионизированной тысячами горящих огней, вспомним далее, что синтез храмового действа не ограничивается только сферой изобразительных искусств, но вовлекает в свой круг искусство вокальное и поэзию, — поэзию всех видов, сам являясь в плоскости эстетики — музыкальною драмой. Тут всё подчинено единой цели, верховному эффекту кафарсиса этой музыкальной драмы, и потому всё, соподчинённое тут друг другу, не существует или, по крайней мере, ложно существует взятое порознь» (Флоренский 1996: 209 [в библиографии нет]).
Близкую по содержанию мысль высказал когнитивный психолог Уильям Т. Фитч, говоря об использовании музыки в ритуалах: музыка «присутствует в любых формах повторяющихся совместных социальных актов, подчеркивая их значимость и обогащая происходящее» (Фитч 2013: 512). Очень чётко и образно выразил смысл единства слова и образа Ю.М. Лотман: «…Искусство — форма мышления, без которого человеческого сознания не существует, как не существует сознания с одним полушарием» (Лотман 1994: 432). Речь и образ — это во все времена — от появления современного человека и до сих пор — взаимодополняющие способы познания и отражения внешнего мира.
3. Происхождение искусства. ^
Искусство так прочно и глубоко вошло в нашу жизнь, что кажется, будто оно существовало всегда. Возможно, что так оно и было, однако не вполне ясно, что в данном случае значит «всегда». Если отсчитывать историю от времени появления человека современного физического типа, кроманьонца (Homo sapiens), то, действительно, можно сказать, что искусство было всегда. Но при этом всё же неясно, как оно появилось. Если же, как это делают многие специалисты, начинать историю от австралопитеков, то по данным, которыми наука располагает сегодня, искусство появляется не сразу, а спустя более чем три миллиона лет после появления австралопитеков. Даже на ранних стадиях эволюции рода Homo не найдено никаких следов изображений, а вопрос об изобразительной деятельности неандертальца, основанный на очень редких и не всегда достоверных наблюдениях, пока остаётся в плоскости дискуссий.
(20/21)
В этой связи необходимо уточнить, что считать памятником изобразительной деятельности. Необходимость в таком уточнении диктуется тем, что нередко в литературе в качестве предшественников или даже прообразов искусства приводятся так называемые «неутилитарные предметы»: раковины, клыки животных и т.п. с просверленными в них отверстиями, которые трактуются как украшения и фактически приравниваются к изображениям (Лбова, Табарев 2009; Marshack 1981; 1991; 1996; 1997 и др.; Bahn 2000; Bahn, Vertut 1997; Henshilwood et al. 2004 и др.). С такой трактовкой решительно не согласен У.Т. Фитч (2013: 305 и др.). Более взвешенный подход к неутилитарным предметам представлен в работах Л.Б. Вишняцкого (2005: 193 [в библиографии нет]; 2009: 140-141; 2010: 179-193). С тем, что они могли быть украшениями, вполне можно согласиться, как и с их символическим характером. Однако при самом ярком воображении эти предметы не создают ни малейшего подобия какому-либо фигуративному образу. Попытка представить эти предметы как свидетельства наличия языка вызывала резкую критику (Бичакджан 2008: 69-70 и др.).
Ещё одним предшественником искусства считаются различные царапины, зарубки и другие отметины в виде чёрточек, перекрещивающихся прямых и изогнутых линий на костях животных, каменных плитках и других предметах (Marshack 1981; 1991; 1996 и др.). Но подобным «рисованием» охотно занимаются шимпанзе и дети до двух — четырёх лет. Даже в правильной форме «карандашей» из оксида железа, найденных в пещере Бломбос на юге Африки в слое старше 70 тыс.лет (Villa et al. 2009), 2 [сноска: 2 Находкам из пещеры Бломбос посвящено не менее 30 публикаций и сайты в Интернете.] при всём желании не видно никакой фигуративности. То, что они использовались как карандаши — возможно. Но пока мы не знаем, что такими «карандашами» изображалось.
В некоторых популярных публикациях в состав понятия «творчество» включается всё, что кажется автору более или менее подходящим: и технология обработки камня, и подстилка из растений, отпугивающих насекомых, и клей для крепления наконечников, и т.п. (Прингл 2013: 52-60). При этом особо специфический характер художественных творческих способностей исчезает.
В данной книге предметами первобытной изобразительной деятельности считаются только образы реальных или мифических одушевлённых персонажей или неодушевленных объектов окружающей среды, либо определённым образом структурированные (упорядоченные) абстрактные символы (решётки, треугольники, «солярные» и «лунарные» знаки, тектиформы, клавиформы и т.п.).
(21/22)
Предвосхищая критику за отказ от «эмбрионального периода» (Столяр 1985), хотелось бы напомнить, что многолетние поиски материальных следов этой предшествующей эволюции привели только к возрождению схемы Э. Пьетта (подробнее см. гл. 2).
4. Исходные допущения. ^
Примем некоторые исходные допущения, не требующие специального доказательства и служащие основой для дальнейших рассуждений. Если такая основа ошибочна, то и построенные на ней выводы тоже будут неверными, но об этом пусть судит читатель. Гипотеза, представленная в данной книге, основана на следующих исходных допущениях.
1) Современной биологией и, в частности, генетикой установлено, что эволюция не всегда бывает медленной и постепенной. Вслед за Дж.Г. Симпсоном (1948) великий русский генетик Н.В. Тимофеев-Ресовский (Тимофеев-Ресовский и др. 1977: 228) и биохимик акад. В.Н. Скулачёв (1998: 11-12) использовали понятие «квантовая» эволюция, отмечая таким образом то, что в какие-то моменты времени медленная и непрерывная эволюция прерывалась. Например, нет плавного перехода от динозавров к птерозаврам, и тем более — к птицам; от австралопитека Afarensis к Sediba и от них к Homo. Нет промежуточных видов между неандертальцем и кроманьонцем (правда, можно сказать, что либо их ещё не нашли, либо это — heidelbergensis или ergaster). Результаты нейрофизиологических исследований позволяют думать, что сочетание развития языка с управляющими функциями префронтальной коры «могло быть определяющей силой, стоящей за квантовым скачком, ознаменовавшим возникновение человека» (Голдберг 2003: 37). Конечно, проблема намного сложнее, чем она изложена здесь, но сам факт отдельных «ускорений» эволюции вряд ли следует отрицать (подробнее см., например, Фитч 2013: 69-95).
2) Изобразительная деятельность, речь (и шире — язык как знаковая система 3 [сноска: 3 Здесь язык понимается в более широком смысле, чем по Ф. де Соссюру. Такие понятия, как язык орнамента, музыки, танца и т.п., используются не в метафорическом, а в содержательном смысле.]), мифология и другие формы сознательного, ритуального, демонстративного и символического поведения являются частями общего информационного поля культуры. Они представляют собой два основных способа (формы) единого информационно-коммуникативного поведения, взаимодействующие
(22/23)
между собой так же, как два полушария головного мозга; их дополняют другие формы знакового поведения, такие как музыка, поэзия, танец, ритуалы и т.п.
3) Н. sapiens эпохи верхнего палеолита (кроманьонец) обладал теми же психофизиологическими «механизмами» поведения, которые действуют универсально у всех современных людей; эта универсальность обеспечивается прежде всего генетикой и единым физиологическим устройством головного мозга, одинаковым строением его частей и нейронных сетей, управляющей функцией префронтальной коры и межполушарной асимметрией. Такое допущение общепринято в работах, посвящённых древней духовной культуре (см., например, Боас 1926: 113; Иванов 2004; Кабо 2007: 193-205; Палмер Дж., Палмер Л. 2003; Рогинский, Левин 1978: 182; Леви-Строс 2007 (2): 399; Clottes, Lewis-Williams 1996; Clottes 2011; Lewis-Williams 2002; 2010 и др.). Т.В. Черниговская прямо считает, что «младенец, рождённый сейчас, генетически очень мало отличается от рождённого в начале нашей биологической истории» (2006: 84). Косвенно это подтверждается тем, что люди, которые ещё 200-250 лет назад жили в условиях, близких к каменному веку, адаптируются к европейской культуре, образованию и образу жизни без каких-то непреодолимых проблем. Например, В.Р. Кабо считал, что «аборигены Австралии, которые ещё недавно жили охотой и собирательством, не имели письменности, оказались вполне подготовленными к усвоению достижений современной западной культуры» (Кабо 2007: 17).
Если данные допущения верны, то все виды сознательных символических действий, присущие кроманьонцу, складывались на основе тех же функций центральной нервной системы (далее — ЦНС), которые действуют и сейчас. Это позволяет переносить наблюдения над современными психофизиологическими «механизмами» символических действий на аналогичные действия в поведении древнего человека.
Конечно, за 40 тысячелетий не могло не накопиться различий. Но они в основном касаются содержания потоков информации и не затрагивают функций главных, базовых нейрофизиологических структур головного мозга. Последние, по-видимому, действуют по врождённым генетическим программам, изначально настроенным на некое подобие «распаковки» определённых «подпрограмм», которые включаются по мере возрастных изменений у ребёнка и способствуют достаточно быстрому усвоению внегенетических навыков, начиная с умения ходить на двух ногах и кончая овладением родным и иными языками. Они активно действуют до 10-12 лет, после чего постепенно ослабевают. Н. Хомский называет это «порождающей или глубинной грамматикой», Г. Хьюз — «языковой и трудовой грамматикой» (Chomsky 1975; Hewes 1973).
(23/24)
Вполне вероятно, что одна из таких «глубинных грамматик» побуждает к изобразительной деятельности (подробнее об этом речь пойдёт в гл. 4).
4) Изобразительная деятельность является особой областью активности Н. sapiens, отличной от изготовления орудий и других предметов. Повседневным трудом должны были заниматься все психофизиологически нормальные люди, независимо от особых способностей. Создание пещерной живописи и верхнепалеолитической пластики было уделом редких, особенно одарённых от природы людей. Психологически они должны были отличаться от своих сородичей повышенной возбудимостью и доминированием образного мышления. Возможно, по этой причине тогда их в среднем было несколько больше, чем сейчас. Многочисленные наблюдения этнографов и психологов свидетельствуют о том, что так называемые «примитивные» люди и дети обладают повышенной ёмкостью зрительной памяти и более ярким образным мышлением.
Если это так, то совершенно неверно «привязывать» хронологию древнейшего искусства к традиционной периодизации Мортилье — Брейля, основанной на изменениях технологии обработки камня. Изобразительная деятельность обладает значительно бо́льшей инерцией, чем технология, поэтому её периодизация не вписывается в схему Олдувай — ашель — мустье — верхний палеолит.
Даже внутри эпохи верхнего палеолита отличия изображений ориньякской эпохи от разных этапов мадлена трудно уловимы. Конечно, стилистическая периодизация А. Леруа-Гурана была для своего времени важным шагом в сторону от орудийно-технологической периодизации, но и она не стала достаточно чёткой. Этого и не могло быть. Секрет эстетического бессмертия высокого искусства состоит именно в его вневременном характере, в то время как любая технология, постоянно совершенствуясь, меняется.
О необходимости особой периодизации первобытного искусства высказываются и другие, пока ещё редкие авторы (Абрамова, Синицын 2002: 167-177). При этом возникает новая трудность. Технологическая хронология имеет достаточно твёрдую материальную основу. Как найти такую же основу для выяснения изменчивости психофизиологических и социальных особенностей поведения людей эпохи, отдалённой от нас десятками тысячелетий, — пока неясно. Наиболее реальна датировка по технологии AMS 14С, но достаточно массовые результаты появятся не ранее, чем через 10-15 лет.
На основе принятых допущений на один вопрос уже можно ответить достаточно уверенно: искусство — явление естественноисторическое, которое появилось в результате взаимодействия природных, т.е. внутренних, и социальных, т.е. внешних свойств поведения древнего человека. К внутрен-
(24/25)
ним свойствам, наряду с другими, относится образное мышление, которое существует у животных задолго до появления человека (Мак-Фарленд 1988). Способность к созданию изображений проявилась на стыке биологической и социальной эволюции. Она возникла как естественная информационная система, параллельно с членораздельной речью или несколько позже в результате адаптационных изменений в психофизиологических структурах головного мозга и всей ЦНС представителей рода Homo.
Эти изменения накапливались тысячелетиями, последовательно преодолевая информационные барьеры при формировании новых средств восприятия, хранения, преобразования, передачи и распространения информации и связанных с ними изменений в сознании первобытного человека. Одно из таких изменений относится к чисто социальной эволюции и появилось около IV тыс. до н.э. — письменность. Способность к письму никак не связана с генетикой. Этому навыку можно научиться в любом возрасте. От появления письменности прошло примерно 200 поколений. Повлияло ли это достижение культуры на конфигурацию структур головного мозга, и если повлияло, то как — вопрос к профессионалам. Некоторый опыт показывает, что в норме (т.е. у правшей) иероглифы лучше воспринимаются правым полушарием, а алфавитное письмо — левым.
Подход к проблеме происхождения искусства с опорой на психофизиологические данные представляется продуктивным ещё и в том, что он не противостоит существующим гипотезам, а включает их в себя как частные случаи. Этот подход увязывает речь, язык, письменность, абстрактные знаки и фигуративные образы, а также и иные, неизобразительные искусства (музыку, пение, танец) в единое информационное пространство культуры и позволяет искать общечеловеческие законы его формирования. Они должны быть универсальными для разных культур и разных периодов истории и действовать примерно так же, как действуют законы природы.
Наряду с универсальным характером базовых психофизиологических законов, породивших искусство как новую форму коммуникации, существует специфика локальных особенностей искусства разных постпалеолитических периодов и разных регионов. Изучение стилей первобытного искусства подобно тому, как это предлагал Леруа-Гуран, показывает, что каждая культура обладает не только своим естественным языком, но и своим «языком» образов как особой формой материальной реализации образного мышления.
Думается, что это не метафора, а реальное сходство в «механизмах» действия естественного языка как средства выражения понятий и логики, с одной стороны, и искусства как средства выражения неязыковой, а образной инфор-
(25/26)
мации и интуиции — с другой. Вопрос о языке первобытного искусства и об образном «разноязычии» был поставлен в работе (Шер 1980), которой предшествовал раздел об изобразительных памятниках в другой книге (Каменецкий и др. 1975: 62-71; 2-е изд. 2013: 80-86).
Социально-психологический механизм порождения произведений первобытного искусства и сами эти произведения существуют и сегодня. Они называются по-другому: народное искусство. Конечно, определённые отличия современного народного искусства от искусства эпохи палеолита и последующих древних периодов несомненны. Но это — отличия не в социально-психологическом механизме, который почти не менялся, а в степени осознания своего творчества, в технологии создания самих произведений и в их востребованности обществом. Всё сказанное выше позволяет считать первобытное искусство явлением вневременным и больше типологическим, чем хронологическим.
|