А.Д. Столяр
Происхождение изобразительного искусства.
// М.: «Искусство». 1985. 300 с.
Скачать файл: .djvu, 12,9 Мб
Оглавление
Глава I. Открытие и общая атрибуция памятников палеолитического искусства. — 13
Глава II. «Археологические» гипотезы происхождения палеолитического искусства в свете фактов. — 42
«Макароны» и их изобразительные возможности. — 44
«Рука» и ограниченность трафарета. — 55
Гипотеза «простого этапа» и мнимое могущество подсказок природы. — 69
Доктрина феномена — детище «археологических» гипотез. — 87
Глава III. Проблема происхождения палеолитического искусства как историко-предметная задача. — 96
Постановка задачи. — 96
Раннеориньякский рисунок — генетическая основа плоскостного анимализма верхнего палеолита. — 106
Глава IV. «Натуральное творчество» нижнего палеолита. — 123
«Знаковое творчество» мустьерской эпохи. — 124
«Натуральное творчество» нижнего палеолита. — 138
Глава V. «Натуральный макет» — переходная форма к анималистической скульптуре. — 180
Глава VI. Генезис элементарных форм изображения зверя. — 211
«Глиняный период». — 211
Путь к монументальным анималистическим шедеврам. — 226
Глава VII. Изобразительное развитие женского образа в палеолите и проблемы его семантики. — 237
Глава VIII. Изобразительная деятельность палеолита как важнейший фактор становления сознания Homo sapiens. — 258
Библиография. — 277
Список иллюстраций. — 284
Указатель имён. — 289
Указатель археологических памятников. — 291
Список иллюстративных источников. — 292
Resume. — 293
[ Предисловие. ] ^
... Мгновенье!
О, как прекрасно ты, повремени!
Воплощены следы моих борений,
И не сотрутся никогда они.
Гёте
Эти слова современник мамонта мог с полным правом произнести перед созданными им шедеврами палеолитического искусства. Древнейшие художественные памятники увековечили эпоху нашего героического детства — особенно величественную, если принять за меру не то, что ещё очень «молодое» человечество смогло взять у мира для себя, а то, что оно передало будущему.
Человек палеолита не только впервые открыл возможность творчества и создания художественной картины действительности. Оставленные им изобразительные памятники пережили ледники и тысячелетия, сохранив свою эстетическую силу и выразительность. Они не умерли вместе со всей остальной, безвозвратно отошедшей в прошлое материальной культурой, но и сейчас выступают в своей художественной роли перед современной аудиторией, астрономически превосходящей число их первых «почитателей». Шедевры четвертичной эпохи показывает действительную вечность и общечеловеческую значимость подлинного творчества, решавшего важнейшие историко-социальные задачи.
Когда же безымянными пионерами прогресса были сделаны самые труднее шаги первооткрывателей? Какими непроторенными тропами было достигнуто то великое умение, которое мы наследственно получаем? Короче, на чьих плечах мы стоим сейчас в безгранично богатом мире современного искусства?
Без ответа на эти вопросы чрезвычайно ограничиваются возможности научного познания человечеством самого себя, своего великого пути от терний к звёздам, а ранние главы нашей биографии протяжённостью в сотни тысяч лет окутываются туманом загадочности, и начала духовной культуры утрачивают истинность исторической реальности.
Происхождение искусства... Немало книг, несущих на себе такое или же близкое к этому название, нам придётся упоминать ниже. Но надо сразу сказать, что ни в одной из них не рассматривается специально и развёрнуто собственно происхождение искусства, если под этим подразумевать само зарождение и становление творчества, начиная с его эмбриональных проявлений и первородных истоков. Мы не знаем ни одной работы, которая ставила бы своей ведущей целью изучение отправной для всей истории искусства темы его становления, — работы, которая пыталась бы представить возникновение изобразительной деятельности ab ovo в виде реального конкретно-исторического процесса. Издания — разные по взглядам авторов, талантливости и оригинальности, времени появления и другим приметам — сходны в одном, а именно в том, что искусство верхнего палеолита рассматривается в них в отрыве от проблемы его исторического генезиса — как нечто полученное спонтанно, сразу же в сформировавшемся виде. Памятники этого искусства действительно очень древние и отделены от современности пятнадцатью-двадцатью и даже тридцатью тысячами лет. Но и самые ранние из них уже характеризуются достаточной изобразительной определённостью и даже, можно сказать, примитивной зрелостью.
Закрепившаяся в науке традиция привела к обезличиванию, как бы растворению проблемы зарождения искусства и в конечном счёте к её исключению из сферы активных исследовательских поисков и научного обсуждения. Во многом это обуславливалось кажущейся принадлежностью проблемы к числу вечно загадочных феноменов и ощущением недоступности её достоверно-конкретного раскрытия. Такое восприятие порождалось тем, что активы науки оказались как бы законсервированными на уровне умозрительных представлений второй половины XIX — начала XX в. До недавнего времени они исчерпывались тремя гипотезами «первичных форм искусства» (гипотезы «простого этапа», «макарон» и «руки»), не подвергавшимися серьёзной критической проверке и ставшими своеобразным «научным фольклором».
Всё это отразилось в устойчивом переосмыслении самой темы, ставшем сейчас настолько привычным, что его неправомочность и ущербность нами даже не замечаются. За
генетическое начало принимается то, что им заведомо не было, — уже «готовое» верхнепалеолитическое искусство. Именно такую позицию передаёт основная монографическая литература Запада по древнейшему творчеству (см., например: Graziosi 1956; Zervos 1959; Leroi-Gourhan 1959/1960, 1964, 1965; Laming-Emperaire 1962; Giedion 1962; Ucko, Rosenfeld 1966; Grand 1967; Marshack 1972). По мере возрастания числа изданий общего характера игнорирование вопроса о реальном генезисе художественной деятельности
(9/10)
утверждается всё более прочно и превращается в некую норму.
В этих условиях исследование происхождения искусства в качестве самостоятельной научной задачи оказывается особенно актуальным. Только целенаправленный анализ может приблизить нас к пониманию генетической природы творчества, его роли в той «седой древности», которая создала почву для всего последующего прогресса человечества.
Совершенно очевидны как фундаментальность проблемы происхождения искусства, так и её исключительная сложность, спорность и невыясненность в целом ряде отношений. По- прежнему в этой области полную справедливость сохраняют слова одного из её первоисследователей: «Было бы чистым безумием считать, что подобные трудности могут быть опрокинуты первым натиском» (Гроссе 1899, с. 29).
Цель настоящей работы сводится к поиску первых ростков изобразительной деятельности в палеолите Евразии, которые, по-видимому, очень многим отличались от развившейся, законченной формы. Наши основные усилия будут сосредоточены на выявлении исходных самых элементарных изобразительных действий, а затем на опыте воссоздания их генетических отношений как звеньев единой линии эволюции. Таким образом, наша конечная задача будет заключаться в попытке характеристики процесса рождения палеолитического искусства Евразии посредством восстановления общей цепи древнейших символико-изобразительных актов, связанных между собой преемственностью развивающейся практики.
По самой своей природе проблема происхождения искусства исключительно многогранна. В нынешнем состоянии — скорее начальном, чем зрелом — к её освещению уже причастны многие как гуманитарные, так и естественные дисциплины (философия, искусствоведение, физиология, психология, археология, антропология, этнография и др. ). Однако и в этой связи приходится отмечать в научной практике серьезные издержки, которых не смогли избежать и те немногие авторы, которые обращались к существу проблемы. Каждый отдельный опыт здесь разворачивается как бы стихийно, не опираясь ни на историографические критерии, ни на определенную логическую программу и обоснованные методики. Обычно рассуждения достаточно общего характера сопровождаются наряду с квалифицированной подачей «собственного» материала упоминанием на совершенно другом уровне примеров из других областей знания, без их детального источниковедческого анализа, выяснения органических связей, да и правомочности предлагаемых сопоставлений.
Внешне такое оперирование различными данными создает впечатление широты и комплексного подхода к теме. Но оно очень обманчиво, поскольку механическое, во многом случайное, без строгих правил суммирование отрывочных и разнородных данных только дискредитирует в принципе глубоко плодотворную идею комплексности.
Сейчас совершенно очевидны тенденции всё более узкой и одновременно глубокой специализации отдельной науки, сопровождаемой непрерывным выделением ряда новых самостоятельных дисциплин. Общий ход дифференциации функций и методов исследования делает, мы полагаем, особенно оправданным при постановке интересующей нас проблемы её чёткое расчленение на специальные аспекты, в целом отражающее межнаучное «разделение труда». Наверное, только таким, относительно независимым и в каждом случае наиболее квалифицированным анализом по отдельным «чистым» линиям источников возможно сейчас накапливание предпосылок фундаментальности будущего синтеза, комплексность которого будет отвечать строгим научным нормам.
Исходя из сказанного выше, мы, порывая с установившимся в литературе стремлением к «широкому охвату», преднамеренно ограничиваем предмет нашего исследования лишь одним аспектом, который можно назвать историко-археологическим. В основе такого профиля работы лежит источниковедческий анализ археологических первосвидетельств генезиса творчества в Евразии. При этом задачи историко-археологического изучения древнейших изобразительных памятников отнюдь не ограничиваются их распознанием, выделением и фактической атрибуцией (хронология, изобразительная техника и др. ) — первыми операциями, которые, как покажет дальнейшее, уже сопряжены с немалыми трудностями. Тот же аспект предусматривает анализ выявленных изобразительных элементов в качестве органической части целостных материальных комплексов, отражающих сложные единства палеолитической жизнедеятельности.
Только таким образом в какой-то степени раскрывается историческая специфика древнейшего творчества и те его былые связи, которые выпадают из поля зрения, когда изображения берутся совершенно изолированно — только как якобы самостоятельные художественные произведения, подобные современным.
Сказанное, конечно, не должно бросить тень какого-то пренебрежения на другие аспекты проблемы. Весь ход работы неоднократно влёк нас к смежным с археологией областям знания. Но такое вторжение в сопредельные сферы пришлось предельно ограничивать. По существу, из программы нашего исследования почти исключены и традиционные палеоэтнографические источники, несмотря на особую со-
(10/11)
блазнительность ссылок на многие живые картины архаического творчества.
Отказаться от привлечения таких материалов, наиболее близких к археологическим, вынуждают две причины. Это, во-первых, отсутствие типолого-генетической классификации, которая выявляла бы историческую иерархию во всем многообразии творчества первобытных культур. Определённый опыт в этом направлении этнографией уже накоплен (особо следует отметить начинания Л.Я. Штернберга и многолетние исследования С.В. Иванова). Но его дальнейшее развитие и доведение до построения общей систематики, которая одновременно будет отмечать собой зрелость этнографического аспекта проблемы, может быть лишь итогом целенаправленных усилий самих этнографов. Во-вторых, до сих пор наука ещё не располагает исторически достоверными методиками сопоставления археологических и этнографических фактов. Доживший до наших дней «археолого-этнографический метод», выражавший чрезвычайно упрощённое понимание комплексности палеоэтнологией XIX в., привёл к множеству издержек и ложных сравнений. Однако этот не раз дискредитировавший себя приём прямого отождествления по приблизительным признакам внешнего сходства до сих пор не заменён строгой теоретической разработкой.
В общем за границы археологического аспекта проблемы (т.е. самих археологических источников) мы выходим в редких случаях и с преднамеренной целью — обратить внимание специалистов других областей на те вопросы, которые, представляя актуальный интерес, входят в их компетенцию и заслуживают самого срочного изучения. В большей степени приходилось обращаться к некоторым общетеоретическим положениям философского плана.
К этой теме автор, археолог по специальности, обратился более двадцати лет назад (см.: Столяр 1962, 1963, 1964а * [сноска: * Здесь и далее литерное обозначение принято для разных работ одного автора, напечатанных в одном и том же году.], 1964б, 1964в, 1964г, 1965а, 1965б, 1966а, 1966б, 1967, 1968, 1970, 1971а, 1971б, 1971в, 1972а, 1972б, 1972в, 1976, 1977, 1978а, 1978б, 1978в, 1980, 1981а, 1981б, 1981в, 1981г, 1982, 1983; Stoljar 1976). В течение всего этого периода нашей работе оказывалось содействие многими исследователями. Особенно автор признателен за помощь М.И. Артамонову, З.А. Абрамовой, А.А. Формозову, A.П. Окладникову, Б.Б. Пиотровскому, В.А. Карпушину, П.И. Борисовскому, Я.Я. Рогинскому, B.П. Любину, Г.П. Григорьеву, Ю.В. Кнорозову, Р.В. Кинжалову, Я.В. Доманскому, А.А. Вайману, Ю.А. Савватееву. С глубокой благодарностью вспоминает автор очень важные для него, но, к сожалению, так рано оборвавшиеся беседы с А.Н. Изергиной и Б.Р. Виппером.
Основные положения этого исследования, опубликованные ранее в самой сжатой, нередко тезисной форме, получили известное отражение в литературе (см., например: Абрамова 1970, с. 88; 1977, с. 64, 65; Алексеев 1972, с. 99, 100; Бадер 1978, с. 210, 211; Еремеев 1970, с. 79-81; Замбровский 1976, с. 11-13, 17, 18, 74-76, сл.; Иванов В.В. 1976, с. 7; Иванов С.В. 1973, с. 168, 169; Королёва 1977, с. 7, 29, 30, 37, сл.; Левин 1975, с. 41-43; Максимова 1978, с. 9-16; «Наука и человечество» 1978, с. 369, сл.; Формозов 1966, с. 10, 116; 1969, с. 6, 8 и др.; Храпченко 1977, с. 16, 17, 41; 1978, с. 271; Abramova 1976 в, р. 123, 124; Klejn 1977, р. 15, 41).
По нашим же статьям журнал «Советская этнография» провёл в 1975-1978 гг. дискуссионное обсуждение эскизно изложенной в них гипотезы. Эта развёрнутая дискуссия началась, по-видимому, несколько преждевременно. Более оправданно было бы приурочить её к выходу настоящей монографии. К тому же дискуссия была открыта, как это показало последующее обсуждение, малокомпетентной, некорректной и тенденциозно-противоречивой статьёй (Журов 1975), которая сама стала объектом критики, по необходимости отвлекая тем самым внимание от действительной сущности вопросов.
Статьи большинства участников дискуссии представляют значительный научный интерес и несомненно войдут в литературу по данной проблематике (см.: Формозов 1976; Кнорозов 1976; Пиотровский 1976; Абрамова 1976; Алексеев 1976; Окладников 1976). Но и в этом случае на страницы журнала проникли некоторые дилетантские опыты, получившие наиболее яркое выражение в статье В.А. Горчакова (1976) 1. [сноска: 1 Автор исходит из более чем сомнительного положения, будто сущность и движущие силы генезиса творчества, якобы изначально выполнявшего чисто эстетические функции, обуславливались могучей индивидуализацией сознания неоантропа (указ, соч., с. 66, 68, а также с. 55, 56, 62, 63).] Наконец, редакционное заключение («К дискуссии о происхождении искусства», 1978) не вполне адекватно ходу дискуссии и её реальным итогам. Помимо ряда небезразличных неточностей, 2 [сноска: 2 Укажем хотя бы на одну из них, с которой сталкиваешься в самом начале заключения (указ.соч., с. 105): «Как справедливо писал... В.А. Горчаков... «искусство глубже отличает начало верхнего палеолита от предшествующих периодов развития, чем техника изготовления орудий». Но какова здесь реальность заслуг В.А. Горчакова? Такое положение он нашел в одной из моих публикаций (Столяр 1972а, с. 50) в виде цитаты из статьи Я.Я. Рогинского (см. с. 123). В.А. Горчаков ухудшил текст Я.Я. Рогинского тремя словесными заменами и тем самым лишь выявил преднамеренность этого заимствования плодотворной идеи большого учёного.] в нём настолько всё нивелировано и наде-
(11/12)
лено неопределённостью, что дискуссия вообще может показаться совершенно безрезультатной, ничего не выявившей в столкновении разных точек зрения.
В действительности же в ходе обсуждения наметилась вполне определённая оценка принципиальных положений по ряду узловых тем проблемы. Краткий ответ на выступления оппонентов в журнале «Советская этнография» был дан в статье (Столяр 1978а), а в более развёрнутом виде наши основные положения, их аргументация и перспективы исследования рассматриваются в этом томе.
Данное исследование, совсем не претендующее на конечное решение проблемы, да и ограниченное анализом одного её историко-археологического аспекта, можно рассматривать лишь как ступеньку долгого поиска, требующего интенсивного продолжения. Этот момент относительности полученных результатов и их гипотетического уровня надо всячески подчеркнуть. Предпосылая такой коэффициент всей работе, как бы вынося его за скобки, мы просим читателя эту исходную оценку постоянно иметь в виду с тем, чтобы позитивное изложение авторских идей, окрашенное неизбежной эмоциональностью, не воспринималось как нечто излишне категоричное. Чрезмерные претензии были бы беспочвенными, поскольку очевидно, ценой каких усилий здесь даются крупицы достоверного знания.
Начинаем же мы нашу работу критическим обзором опыта науки в этой сфере, который не составляет самоцели, а подчинён интересам разыскания новых состоятельных объяснений явления древнейшего искусства. 3 [сноска: 3 Рукопись настоящей книги была окончательно принята издательством в 1973 г. Поэтому в работе не получил отражения ряд публикаций последнего десятилетия, которые, заметим, не противоречат, а, напротив, в значительной мере подтверждают наши исследовательские положения.]
|