Д.Г. Савинов
Ранние кочевники Верхнего Енисея.
Археологические культуры и культурогенез.
// СПб: СПбГУ. 2002. 204 с. ISBN 5-288-02449-9
Заключение.
К вопросу о третьей дате и основные итоги исследования.
Гунно-сарматское время — длительный исторический период, связанный с появлением и распространением по всей степной полосе Евразии новых, по отношению к скифскому времени, культурных традиций, вызванных, во всяком случае на начальном этапе, образованием в Центральной Азии государства Хунну. Хронологические рамки гунно-сарматского времени в целом определяются от рубежа III-II вв. до н.э. до V в. н.э. Из них к теме настоящего исследования относятся только памятники последних веков I тыс. до н.э., известные по материалам археологических раскопок в Туве, знаменующие собой конец предшествующей саглынской культуры и, соответственно, всей эпохи ранних кочевников в истории древнего населения Верхнего Енисея.
Единой даты, с которой можно было бы начинать «отсчёт» времени появления элементов новой хуннской культурной традиции в раннекочевнических погребениях Тувы, не существует. Согласно сведениям письменных источников, можно назвать несколько важнейших событий в ранней истории Хунну, которые могли в той или иной степени отразиться на культурогенезе населения Саяно-Алтайского нагорья, включая и появление здесь памятников, принадлежавших собственно хунну (или очень близких им по культуре группам пришлого населения).
Первая дата — 201 г. до н.э., когда основатель хуннского государства Маодунь предпринял военный поход, в результате которого «покорил на севере владения хуньюев, цюйше, гэгуней, динлинов и синьли» (Таскин, 1968. С. 41). Некоторые из этих племён (динлины и гяньгуни) с большей или меньшей степенью уверенности
(150/151)
идентифицируются с населением Саяно-Алтайского нагорья (Кызласов, 1984. С. 7-30; Савинов, 1984. С. 8-18), хотя точная локализация их остается спорной или неустановленной. При этом отдалённость ставки хуннских шаньюев как, очевидно, и хуннского этноса на рубеже III-II вв. до н.э. от северных районов Центральной Азии не даёт пока возможности какого-либо положительного решения этого вопроса. Вместе с тем, вполне вероятно, что уже тогда на периферии будущего государства Хунну начались центробежные тенденции, связанные с образованием нового сильного военно-административного центра, вызвавшие распространение хуннских культурных традиций далеко за пределы завоеваний хунну, в том числе и на территории Саяно-Алтайского нагорья. Аналогичную ситуацию мы наблюдаем в начальный период образования монгольской империи, когда распространение новых (условно-монгольских) элементов культуры опережало период возвышения Чингиз-хана. С наибольшей вероятностью с первыми походами хуннов на север может быть связано появление памятников улуг-хемского типа в Туве, относительно синхронных завершающему этапу саглынской культуры.
Вторая дата — 165 г. до н.э., заключающая длительный период хунно-юечжийских войн, в результате которых были разгромлены самые могущественные противники хуннов — юечжи. На наш взгляд, имеются основания для идентификации юечжей с племенами пазырыкской культуры, впервые предложенное С.И. Руденко (Руденко, 1960. С. 176. Рис. 108), но только в широких границах распространения памятников пазырыкского типа, включающих территории южных районов Саяно-Алтайского нагорья, Западной Монголии и Восточного Туркестана (Савинов, 1993б. С. 131-133; Кляшторный, Савинов, 1998. С. 171-172). Именно так первоначально рассматривал их А.Д. Грач: «Ареал курганов пазырыкского типа, — писал он в одной из своих работ, — заключает не только территорию Алтая, но и обширные территории Центральной Азии (т.е. и Туву. — Д.С.) и Восточного Казахстана. На всех этих территориях представлены памятники пазырыкского типа, оставленные племенами, которые, по-видимому, составляли весьма могущественный союз» (Грач, 1967. С. 225). С точки зрения синхронизации со сведениями письменных источников показательно, что именно в середине II в. до н.э. (время разгрома хуннами юечжей) прослеживается ослабление пазырыкской культуры, выразившееся в исчез-
(151/152)
новении «больших» курганов и в уменьшении в наиболее поздних из них (Катанда и Шибэ) предметов сопроводительного инвентаря. Одновременно фиксируется проникновение на территорию Горного Алтая населения большереченской культуры. В этой связи интересна «историческая цепочка», построенная Т.Н. Троицкой, предположившей, что и «первая волна расселения с севера кулайских племён была вызвана ослаблением большереченцев в результате нарушения их связей с пазырыкцами, павшими под ударами военных походов хунну» (Троицкая, 1979. С. 48). О том, какое значение имела победа над юечжами для населения саглынской культуры, пока сказать трудно. Однако если рассматривать их, т.е. пазырыкскую и саглынскую культуры, в рамках большой этнокультурной (или этносоциальной?) общности, то указанные события должны были каким-то образом отразиться и на судьбе саглынского населения. В этом отношении показательно отмеченное выше появление именно в это время ряда элементов северо-алтайского происхождения в составе саглынского культурного комплекса, которое по значению сопоставимо с аналогичными процессами на Алтае; а также общая трансформация саглынской культуры, когда традиционные погребения в срубах начинают сосуществовать в пределах одних и тех же могильников с памятниками улуг-хемского типа.
Третья дата — 123-119 гг. до н.э., когда в результате победоносных походов Хо Цюй Бина хунны потеряли Ордос и были вынуждены перенести центр своего государства в Северную Монголию (около 120 г. до н.э.), после чего «к югу от пустыни (Гоби. — Д.С.) уже не было ставки их правителя» (Таскин, 1968. С. 55). С этим событием, а также временем появления китайских монет «у-шу» (начало выпуска — 118 г. до н.э.) С.С. Миняев совершенно справедливо связывает появление хуннских памятников в Забайкалье (Иволгинский археологический комплекс и др.) «Совокупность письменных источников и археологического материала, — отмечает С.С. Миняев, — показывает, что сюннуские памятники Забайкалья и Северной Монголии могут быть датированы временем не ранее 123 г. до н.э. Для большинства памятников датой представляется I в. до н.э.» (Миняев, 1975. С. 48). Безусловно, перенесение ставки хуннских шаньюев на территорию Северной Монголии, соседней с регионом Саяно-Алтайского нагорья и, в первую очередь, с Тувой, должно было активизировать политическое и культурное влияние хуннов на местное население Верхнего Енисея, которое всё же про-
(152/153)
должало сохранять свою самобытность. Скорее всего, к тому времени относятся своеобразные коллективные захоронения в каменных склепах, занимающие обособленное положение в ряду других памятников улуг-хемского типа и имеющие некоторые параллели в погребениях тесинского этапа на Среднем Енисее, где также ощутимо проявляется влияние хуннского культурного комплекса.
Четвёртая дата — 55 г. до н.э. — разделение хуннов на северных и южных, вызвавшее масштабные миграционные процессы в самом государстве Хунну. Имеются все основания полагать, что Тува, как и территория соседней Северной Монголии, входила в состав объединения северных хуннов. С событиями этого времени связано появление здесь собственно хуннских погребений, типа могильника Бай-Даг II, а также хуннской керамики, найденной уже в достаточно большом количестве в Центральной Туве (Кызласов, 1969; 1979. С. 81-83). Характеристика памятников, отражающих хуннскую культурную традицию, не входит в задачу данной работы; однако на одном из них — могильнике Бай-Даг II, как наиболее ярком примере проникновения хуннов на территорию Тувы — следует остановиться подробнее. Погребальные сооружения здесь представляли собой курганы трапециевидной формы с пристройками дромосами и глубокими ямами, на дне которых находились гробы, помещённые в узкие прямоугольные срубы. Положение погребённых — вытянуто, на спине, головой на северо-запад. Погребения ограблены, но в целом все сохранившиеся предметы сопроводительного инвентаря (предметы вооружения, в том числе наконечники стрел и костяные накладки луков, железные котловидные сосуды, обломок бронзового ханьского зеркала, украшения и др.), отражают хуннскую культурную традицию. Особо следует отметить богатую декорировку гробов, состоящую из железных пластин различной формы и шёлка с геометрическим орнаментом. Стенки внутренних гробов были украшены золотой и серебряной фольгой (Мандельштам, 1967, С. 128; 1968, С. 170; 1975. С. 232). Устройство погребений могильника Бай-Даг II соответствует описанию хуннского обряда, зафиксированного в письменных источниках: «Для похорон... употребляют внешний и внутренний гроб, золото и серебро» (Таскин, 1968, С. 40). Ближайшие аналогии им находятся в памятниках Забайкалья — Ильмовая падь, Черёмуховая падь и др. (Коновалов, 1975, 1976). Однако, скорее всего, хуннские погребения могильника Бай-Даг II на Верхнем Енисее, имеющие как бы «отражённый» ха-
(153/154)
рактер, могут относиться к несколько более позднему времени. По справедливому мнению авторов раскопок могильника Бай-Даг II, данный памятник следует рассматривать как «прямое и бесспорное свидетельство археологии о том, что какая-то группа сюнну обитала на территории Тувы» (Мандельштам, Стамбульник, 1980. С. 55). Очевидно, что в это время саглынская культура уже полностью прекращает своё существование.
Приведённые письменные даты ранней истории Хунну, которые могут быть использованы для интерпретации археологических материалов, показывают, что распространение хуннских культурных традиций на территории Саяно-Алтайского нагорья и, очевидно, в других, менее исследованных областях, носило последовательный поэтапный характер, а не является только следствием единовременного усилия Хунну. Образно говоря, распространение этих, новых по отношению к культурам скифского типа, традиций можно сравнить со своеобразным «зеркалом», в котором отразилась и сама политическая история Хунну. Такое понимание культурно-исторических процессов, происходивших в начальный период гунно-сарматского времени, на наш взгляд, более соответствует действительности, чем рассмотрение различного рода инноваций хуннского происхождения в одном хронологическом срезе, как это предлагается В.А. Семёновым (Семёнов, 1999а).
* * *
Основные результаты проведенного исследования можно представить в нескольких основополагающих позициях:
1) На территории Центральной Азии на протяжении длительного времени формировались различные культурные традиции, обусловившие своеобразие культур «скифского» типа; во всяком случае, на начальном этапе культурогенеза. Главным образом это касается устройства погребальных сооружений (памятники монгун-тайгинского типа и херексуры), а также составляющих скифской «триады» (отдельные сюжеты звериного стиля, предметы снаряжения верхового коня; возможно, кинжалы-акинаки и др.). С этой точки зрения центральноазиатская теория происхождения начального («нуклеарного») ядра раннескифского культурного комплекса представляется правильной.
(154/155)
2) Анализ фактического материала памятников центральноазиатского региона показывает, что в сложении раннескифского культурного комплекса так или иначе принимали участие различные компоненты — карасукский, пережиточный окуневский; возможно, — сейминский. Особое место занимает вопрос об андроновском компоненте, участие которого проявляется, в первую очередь, на уровне духовной культуры и социальной организации общества.
3) Поступательное развитие древних племён Центральной Азии (на рубеже эпохи бронзы и раннескифского времени) привело к образованию здесь мощного союза племён, в культуре которых были инкорпорированы многие элементы предшествующих традиций. В этом плане появление раннескифского культурного комплекса можно рассматривать как отражение «ранжированной» культуры, объединившей население северных районов Центральной Азии на определенном этапе социально-экономического развития. Поэтому выделение «скрытого этапа» формирования раннескифской культурной традиции (в IX-X вв. до н.э.), не обеспеченного пока никакими фактическими материалами, представляется сомнительным.
4) С точки зрения этнополитической истории имеются основания связывать с появлением (или активным участием) центральноазиатского союза племён падение династии Западного Чжоу (770 г. до н.э.). Возможно также, что эти события нашли отражение в сведениях Аристея о «цепной миграции» племён с востока на запад на рубеже VIII-VII вв. до н.э. Дальнейшее распространение «аржанских» традиций на запад привело к образованию ряда культур «скифского» типа, сохранивших во многом своё своеобразие, но одинаково «окрашенных» влиянием раннескифской ранжированной культурной традиции.
5) Существующие теории культурогенеза ранних кочевников Верхнего Енисея — монокультурного или поликультурного развития — выражают крайние точки зрения. Из них более соответствует действительности теория поликультурности; однако выделение на территории Тувы нескольких археологических культур, отличающихся своим происхождением, не означает резкой смены этих культур, а тем более стоящих за ними групп населения. Наоборот, судя по всем имеющимся материалам, прослеживается длительное переживание (и сосуществование) культурных традиций: аржанских — в памятниках алды-бельской культуры; алды-бельских — в
(155/156)
памятниках саглынской культуры, обеспечившие в целом преемственность культурогенеза.
6) Наиболее сложными (или даже мозаичными) оказываются периоды «смены» культур, где выявляются различные группы памятников и сосуществование разных традиций. Новые традиции «живут» параллельно со старыми (часто в материалах одних и тех же памятников), постепенно становятся доминирующими, вытесняют (или нивелируют) своих предшественников.
7) Несколько раз в этнокультурной истории ранних кочевников Верхнего Енисея фиксируется проникновение групп населения западного происхождения — носителей тасмолинской, савроматской и (условно) северо-алтайской культурной традиции, совпадающее по времени с «пиком» развития верхнеенисейских культур. Сделанные в этом плане наблюдения пока носят предварительный характер, но сам вопрос о «встречных» миграциях и их значении в культурогенезе, несомненно, заслуживает дальнейшего исследования.
8) Саглынская культура в Туве, как, очевидно, другие культуры эпохи ранних кочевников, не «пали» единовременно под ударами хуннов на рубеже III-II вв. до н.э., а постепенно теряли своё значение, уступая новым культурным традициям и сосуществуя с ними вплоть до середины I в. до н.э., когда политическое господство северных хуннов не привело к их окончательному исчезновению и появлению новых культур гунно-сарматского времени.
|