Д.Г. Савинов
Ранние кочевники Верхнего Енисея.
Археологические культуры и культурогенез.
// СПб: СПбГУ. 2002. 204 с. ISBN 5-288-02449-9
Глава III.
Алды-бельская культура.
1. Некоторые вопросы периодизации. ^
«Тува в скифское время, — писал А.П. Окладников, — представляла один из важных центров развития общества и культуры скотоводческих племён Евразии, которые принято называть ранними кочевниками в отличие от их предшественников» (Окладников, 1980. С. 12). История изучения памятников этого времени в Туве изложена в ряде работ (Кызласов, 1965; Маннай-оол, 1970. С. 4-10; Грач, 1980. С. 9-15); поэтому нет необходимости ещё раз останавливаться на этом вопросе. Вместе с тем, несмотря на длительный период изучения, кардинальной проблемой исследования археологических памятников Тувы в скифскую эпоху остаётся определение их культурной принадлежности, а также тесно связанных с этим вопросов хронологии и периодизации, по которым нет единой точки зрения. Исторически в археологической литературе сложилось две основных концепции развития Тувы в скифскую эпоху — монокультурности и поликультурности. В том и другом случае исследователи исходят из принципа выделения археологической культуры (или культур), свойственных только для территории Тувы. Соответствующим образом интерпретируются и происходившие здесь процессы культурогенеза: или в виде последовательного саморазвития одной культурной традиции, или в виде ряда (нескольких) сменяющих друг друга культурно-исторических комплексов.
Идея монокультурности, т.е. непрерывного поэтапного развития на всём протяжении скифской эпохи в Туве одной археологической культуры, была практически одновременно высказана Л.Р. Кызласовым, выделившим уюкскую культуру с разделением её на два этапа, VII-VI вв. до н.э. и V-III вв. до н.э. (Кызласов,
(77/78)
1958. С. 75-89. Табл. II); и С.И. Вайнштейном, выделившим казылганскую культуру, VII-III вв. до н.э. (Вайнштейн, 1958. С. 230-232. Табл. IV). В дальнейшем Л.Р. Кызласов обратил особое внимание на типологические особенности погребений I этапа уюкской культуры, выделив среди них аржанскую, эрзинскую, зубовскую и успенскую группы памятников VII-VI вв. до н.э., имевших по его мнению, различное этническое содержание (Кызласов, 1979. С. 32-47). С.И. Вайнштейн разделил памятники казылганской культуры на четыре этапа: VII-VI вв. до н.э., оставленный без названия; кокэльский, VI-V вв. до н.э.; казылганский, V-IV вв. до н.э. и озен-ала-белигский, IV-III вв. до н.э. (Вайнштейн, 1966. С. 173). Развивая идеи Л.Р. Кызласова, М.Х. Маннай-оол выделил три этапа уюкской культуры: Первый — VII-VI вв. до н.э.; Второй — V-IV вв. до н.э.; Третий — IV-III вв. до н.э. Третий этап уюкской культуры, выделенный М.X. Маннай-оолом, соответствует озен-ала-белигскому этапу, по периодизации С.И. Вайнштейна. Во всех случаях конец существования уюкской (или казылганской) культуры в Туве проводился на уровне III в. до н.э.
После открытия кургана Аржан, о значении которого в исследовании древнейшего этапа развития культуры скифского типа в Туве подробно говорилось выше, М.П. Грязнов предложил «называть эту культуру аржанской, или, осторожнее, аржанским этапом культуры ранних кочевников Тувы» (Грязнов, 1980. С. 52), датируемой VIII-VII вв. до н.э. В целом, М.П. Грязнов, синхронизируя памятники восточного и западного ареалов культур скифского типа, выделял три фазы их развития в пределах VIII-III вв. до н.э.: аржано-черногоровскую (VIII-VII вв. до н.э.); майэмирско-келермесскую (VII-VI вв. до н.э.); пазырыкско-чертомлыкскую (V-III вв. до н.э.) (Грязнов, 1979. С.4-7). В дальнейшем первая, аржано-черногоровская фаза, была отнесена М.П. Грязновым к IX-VIII вв. до н.э. (Грязнов, 1983. С. 16). Столь резкое углубление начала скифской эпохи в Туве уходило за рамки существовавших до этого периодизаций и, в свою очередь, поставило вопрос о возможности выделения ещё более раннего, «скрытого» этапа культурогенеза ранних кочевников, пока не обеспеченного никакими фактическими материалами.
Идея поликультурности, применительно к Горному Алтаю, была на интуитивном уровне сформулирована нами и озвучена в работе 1975 г. следующим образом: «За майэмирским этапом культу-
(78/79)
ры ранних кочевников Алтая и Казахстана, по-видимому, кроется этнокультурная общность огромного исторического значения, отличавшаяся значительно более тесными внутренними связями по всей территории своего распространения (т.е. включая и территорию Тувы. — Д.С.), нежели участием в сложении последующих культур в отдельных регионах Азии» (Савинов, 1975. С. 49).
На материалах памятников эпохи ранних кочевников Тувы концепция поликультурности была детально разработана А.Д. Грачом. Материалы раннескифского времени выделены им в качестве самостоятельной археологической культуры, получившей название алды-бельской (Грач, 1971. С. 96-97; 1975), с разделением на два этапа: аржанский, VIII-VII вв. до н.э. (куда на правах «царского кургана» алды-бельской культуры вошел Аржан) и усть-хемчикский, VII-VI вв. до н.э. (Грач. 1979. С. 77-79; 1980. С. 24-30, табл. I). Алды-бельской культуре, по А.Д. Грачу, предшествовали памятники монгун-тайгинского типа, в целом отнесённые к доскифскому времени (Грач, 1971. С. 94-96). По классификации Л.Р. Кызласова, алды-бельская культура соответствует зубовской группе памятников, а погребения монгун-тайгинского типа — эрзинской и частично аржанской (погребения в цистах на уровне древней поверхности) группам I этапа уюкской культуры. В середине I тыс. до н.э., по А.Д. Грачу, алды-бельская культура сменяется саглынской культурой, которая также разделяется на два этапа: собственно саглынский, V-IV вв. до н.э. и (сохранено название, данное С.И. Вайнштейном для последнего этапа казылганской культуры) озен-ала-белигский, IV-III вв. до н.э. Верхняя граница существования саглынской культуры вновь проводится на уровне III в. до н.э. (Грач, 1971. С. 98; 1979. С. 77-78; 1980. С. 30-38. Табл. I).
Несколько отличаются от приведённых точек зрения позиции А.М. Мандельштама. По его мнению, имеющиеся материалы «не подтверждают смену культуры около середины I тыс. до н.э.». Придерживаясь данного Л.Р. Кызласовым наименования — уюкская культура — A.M. Мандельштам делит её на три последовательных этапа: 1) начальный (аржанский); 2) ранний; 3) поздний — в общих хронологических пределах VIII-II вв. до н.э. Курган Аржан Датируется А.М. Мандельштамом концом VIII — первой половиной VII вв. до н.э. (Мандельштам, 1992. С. 179, 182). Новым в периодизации А.М. Мандельштама как будто является включение II в. до н.э. в рамки существования культуры скифского типа в Туве.
(79/80)
Однако, ещё раньше, в работе 1978 г., нами было показано, что алтайские памятники пазырыкского типа, в основном так называемые «рядовые» курганы, наиболее близкие саглынским (или уюкским), не исчезают «бесследно» на рубеже III-II вв. до н.э., а продолжают существовать здесь вплоть до II-I вв. до н. э. (Савинов, 1978. С. 53). Данная точка зрения нашла отражение и в работах других исследователей (В.Д. Кубарев, А.С. Суразаков). Без каких-либо ссылок по этому поводу, та же мысль высказана А.М. Мандельштамом относительно памятников Тувы: «Рамки существования культуры скифского периода в Туве следует несколько расширить, включив в них, во всяком случае частично, II в. до н.э.» (Мандельштам, 1983. С. 33). В работе 1992 г. ещё раз повторяется и уточняется это положение: «Рубеж III и II вв. до н.э., принятый в указанной периодизации (Л.Р. Кызласова. — Д.С.) в качестве границы двух периодов и соответствующих им культур, следует считать вехой прежде всего в политической истории... Динамика же культур носила более сложный характер» (Мандельштам, 1992. С. 179). Сейчас ту же самую мысль, как бы «заново» развивает В.А. Семёнов; правда, без каких-либо ссылок на разработки по Алтаю в этой области и неточно отметив, что «о датировке части срубов II в. до н.э. неоднократно упоминал (? — Д.С.) A.M. Мандельштам, не приводя, впрочем, для этого каких-либо вещественных доказательств» (Семёнов, 1998. С. 151).
Следует отметить, что все приведённые выше наименования культур, а иногда и составляющих их этапов, одинаково используются в литературе, что, естественно, создаёт трудности для исследователей, особенно при систематизации нового материала. Известным «компромиссом» в этом плане было введение В.А. Семёновым ещё одного наименования — «уюкско-саглынская культура» (Семёнов, 1992б. С. 65), но вряд ли это изменит сложившееся положение. Что касается содержательной стороны определения памятников V-III вв. до н.э., то, кроме разницы в названиях, между исследователями нет существенных расхождений. Это правильно отметил в одной из своих работ А.П. Окладников: «Эти разногласия, связанные в известной мере с противопоставлением приоритета одних исследователей другим, разумеется, не имеют существенного значения, поскольку речь идёт о памятниках одного типа, об одной и той же в принципе культуре» (Окладников, 1980. С. 12).
Что касается раннескифского времени, то здесь расхождения
(80/81)
не только формальны, но и существенны, так как остаются дискуссионными как начало данного периода, так и само содержание имеющихся дефиниций. Наиболее показательно в этом отношении определение места кургана Аржан, который, как уже говорилось, рассматривается или как изолированно стоящий памятник, предшествующий алды-бельской культуре или I этапу уюкской культуры, IX-VIII вв. до н.э. (Грязнов, 1980. С. 54; 1983. С. 16); или как курган «аристократического рода» I этапа уюкской культуры, середина VII в. до н.э. (Кызласов, 1977. С.83-84); или как «царский курган» алды-бельской культуры, VIII-VII вв. до н.э. (Грач, 1980. С. 26-27), что с исторической точки зрения далеко неоднозначно.
В настоящее время критика или повторение той или иной концепции представляются малоэффективными — каждый автор имеет право на собственную точку зрения. На наш взгляд, в Туве существовали, помимо Аржана и памятников аржанского типа, которые ещё предстоит выделить в самостоятельную культуру, три больших археологических культуры (или общности): алды-бельская, саглынская и кокэльская (последняя, относящаяся уже к гунно-сарматскому времени, не рассматривается в данной работе); а также определённые типы памятников, в том числе памятники «улуг-хемского типа», но не культуры (по А.Д. Грачу). Наименование «саглынская культура» принято нами не потому, что оно «лучше», чем другие: в данном случае мы исходим из принципа сохранения единства термина и его содержания (или «наполнения»). Название «уюкская культура» олицетворяет собой идею монокультурности; соответственно, оно наиболее приемлемо для сторонников именно этой точки зрения. Название «саглынская культура», наоборот, отражает важнейший блок в концепции поликультурности, с позиций которой и написана настоящая работа. При этом наиболее существенными для нас являются не культурно-разграничительные характеристики выделенных археологических культур и типов памятников, а взаимодействие на смежных этапах развития различных культурных традиций, в целом обеспечивающих преемственность культурогенеза.
2. К истории выделения алды-бельской культуры. ^
Широкое распространение аржанских культурных традиций, прослеживаемое на одном хронологическом срезе — по материалам
(81/82)
памятников VII-VI вв. до н.э., скорее всего, было вызвано падением господствующего положения аржанской правящей династии и оттеснением какой-то части населения, входившего в состав данного этносоциального объединения, на запад. На следующем этапе развития культуры скифского времени в Туве сооружение таких грандиозных погребальных комплексов, как Аржан, уже не производилось. Однако это не означает какого-либо ощутимого перерыва в развитии культурной традиции. На смену Аржану и памятникам аржанского типа приходят памятники алды-бельской культуры, сохранившие многие особенности больших курганов, известные по раскопкам кургана Аржан, но отражающие иной, более низкий уровень социального развития оставившего их населения. Вполне возможно, что это были племена, в прошлом входившие в состав аржанского племенного союза и «получившие самостоятельность» после падения аржанской правящей династии.
Памятники алды-бельской культуры, синхронные и во многом близкие майэмирской культуре Горного Алтая и тасмолинской культуре Центрального Казахстана, были выделены А.Д. Грачом по материалам нескольких могильников, раскопанных им (Алды-Бель I; Куйлуг-Хем I; Хемчик-Бом III, V) и И.У. Самбу (Ортаа-Хем I-III; Чинге I, II; Темир-Суг I, II) на правобережье Енисея в Центральной Туве (Грач, 1971. С. 96-97; 1975; 1980. С. 24-30; 1983. С. 246-248; 1983а).
Выделение алды-бельской культуры в своё время вызвало возражение некоторых исследователей, рассматривавших подобные памятники как «локальное и пока ещё во многом неясное культурное образование, не соответствующее статусу археологической культуры» (Мандельштам, Стамбульник, 1980. С. 47). Эта точка зрения нашла отражение и в обобщающей работе А.М. Мандельштама (Мандельштам, 1992. С. 179). О том, как напряженно проходила дискуссия о возможности выделения самостоятельной алды-бельской культуры раннескифского времени в Туве, свидетельствуют опубликованные материалы обсуждения доклада А.Д. Грача (1973) «Хронология и периодизация памятников скифского времени Тувы» (см.: Древние культуры Центральной Азии и Санкт-Петербург. Материалы Всероссийской конф., посвящённой 70-летию со дня рождения А.А.[А.Д.] Грача. СПб., 1998. С. 39-47). Против выделения алды-бельской культуры выступили также Л.Р. Кызласов (Кызласов, 1979. С. 34) и М.Х. Маннай-оол (Ман-
(82/83)
най-оол, 1979). Одним из главных объектов критики во всех случаях являлось выдвинутое А.Д. Грачом положение о полной смене археологических культур и, соответственно, их носителей на рубеже раннескифского и скифского времени, т.е. замены алды-бельской культуры, само выделение которой требовало дополнительного обоснования, последующей культурой — саглынской. Всё это оказывалось неприемлемым с точки зрения сторонников идеи «монокультурности». Многие из поставленных тогда вопросов остались нерешёнными до сих пор. С этой точки зрения показательно мнение А.С. Суразакова, писавшего уже в 1991 г., что «нисколько не умаляя значения гипотезы А.Д. Грача о полной смене населения Тувы при переходе от раннескифского этапа к более позднему на рубеже VI-V вв. до н.э., обратим внимание на то, что при более критическом рассмотрении материалов возникают основания предполагать достаточно весомое участие в этногенезе саглынцев их предшественников алды-бельцев» (Суразаков, 1991. С. 110).
На наш взгляд, следует разделять две стороны одной проблемы: 1) правомерность выделения алды-бельской культуры постаржанского времени как таковой; 2) вопрос о смене культур скифского времени в Туве, в том числе смене алды-бельской культуры — саглынской. Если в первом случае, исходя из всех имеющихся сейчас данных, решение будет положительным, то на второй вопрос однозначного ответа ещё нет и он заслуживает специального изучения.
Дальнейшие исследования не только удвоили количество памятников алды-бельской культуры (А.Д. Грач оперировал материалами 14 могильников; сейчас их известно более 30), но и значительно расширили географию их распространения. Открыта новая серия погребений как по правому берегу Енисея, южнее Уюкского хребта (могильники Бедиг-Хорум, Суглуг-Хем, Сарыг-Булун, Ангор-Хову, Сыпучий Яр и др.), так и на левобережье (Торгалык I); a также на Хемчике (Усть-Хаддыных I), в глубине Саянского каньона (Кулевуюк, Хем-Терек, Хадданых и др.), на Каа-Хеме (Конто), в высокогорной Усинской долине внутри Западных Саян (Баданка IV). Таким образом, утверждение об узколокальном характере распространения подобных памятников в настоящее время не соответствует действительности. К ним примыкают типологически близкие погребения, раскопанные раньше М.X. Маннай-оолом 8 различных районах Тувы и отнесенные им к Первому этапу уюкской культуры (Бош-Даг, кург. 1; кург. на р. Хут; Ден-Терек и др.).
(83/84)
Несмотря на некоторые различия между отдельными памятниками, отражающими их местные особенности, существование алды-бельской культуры сейчас не вызывает сомнения (Савинов, 1994б). За пределами Тувы памятников алды-бельской культуры нет (или, во всяком случае, пока не известно). Отнесение к ним могильника Коо-I на Алтае, главным образом, на основании находки здесь серьги с подвеской-раструбом (Васютин, 1992), имевших, как показал В.А. Семёнов (Семёнов, 1999. С. 167), достаточно широкое распространение, на наш взгляд, является ошибочным.
3. Общая характеристика памятников. ^
Обобщённое описание памятников развитой алды-бельской культуры дано А.Д. Грачом. Для них характерны: округлые или подовальные курганы из валунов или обломков горных пород с крепидой в основании из более крупных камней, размером в среднем от 8 до 12 м и высотой до 1 м. Часто встречаются попарно (реже по три) расположенные курганы, вплотную примыкающие друг к другу по оси север — юг. На площади кургана расположено несколько погребений (от 1 до 7 и более); причём, центральное погребение чаще всего сделано в каменном ящике из массивных каменных плит, а остальные, принадлежащие людям младших возрастных категорий, подросткам и детям, располагаются дугой вокруг него, преимущественно с южной, западной или северной стороны. Детские захоронения иногда вынесены за пределы крепиды. «Окружающие» погребения сделаны в каменных ящиках меньших размеров, вкопанных на высоту стенок, или в деревянных срубах. Срубы в 2-3 венца, прямоугольной формы с продольным или поперечным перекрытием из расколотых вдоль плах. Встречаются отдельные погребения в колодах. Перекрытия могильных ям состоят из горизонтально положенных каменных плит. Глубина захоронений — от 0,5 до 1,5 м. Разные виды внутримогильных сооружений (срубы, каменные ящики и колоды) сочетаются в пределах одного комплекса. Захоронения чаще всего одиночные. Положение погребённых — скорченное, на левом (реже на правом) боку. Ориентировка погребенных в центральных захоронениях — головой на запад, в остальных, соответственно планиграфии кургана, с отклонениями на северо-северо-запад. Характерная черта погребального обряда — помещение вблизи уровня древней поверхности, у края могильных ям центральных
(84/85)
захоронений, предметов конской упряжи, хотя сопроводительных конских захоронений, как правило, нет (Грач, 1980. С. 24-25). В этом отношении алды-бельские погребения отличаются от Аржана и некоторых других памятников аржанского типа.
Алды-бельский предметный комплекс — многочисленный и разнообразный — наиболее характерен для раннескифского времени и отражает вполне устойчивую культурную традицию. Из предметов, связанных с человеком, к нему относятся: зеркала с бортиком, кинжалы с почковидными гардами, бронзовые трёхлопастные наконечники стрел, каменные оселки, шилья со шляпковидными навершиями, роговые гребни, украшения из бирюзы и сердолика, и др. Из предметов, связанных с конём: удила со стремявидными окончаниями звеньев и «у»-видными псалиями, бронзовые уздечные обоймы, нащёчные бляхи и пряжки со шпеньком, украшенные «копытовидными» знаками. Для произведений искусства характерны изображения животных в позе «на цыпочках» и композиции из взаимовписанных фигур в виде «загадочной картинки». Этот перечень, по А.Д. Грачу, «не представляется окончательным и в будущем может быть дополнен и расширен» (Грач, 1980. С. 24-26; 121-131. Прилож 2. Рис. 74-88, 93-110). Помимо названных предметов, к числу характерных для алды-бельской культуры изделий можно отнести серьги с подвеской-раструбом, гладкие или украшенные зернью; золотые серповидные украшения — пекторали; пояса с напускными тонкими бронзовыми бляхами, украшенными растительными мотивами или зооморфными изображениями; фигурные пластинчатые застёжки и др. Как в Аржане и других памятниках предшествующего времени, непосредственно в погребениях алды-бельской культуры отсутствует керамика.
Рассматривая Аржан, как «царский» курган алды-бельской культуры, А.Д. Грач выделил ряд объединяющих их элементов: многоактные одиночные захоронения; группировка их вокруг центрального погребения с южной, западной и северной сторон; положение и ориентировка погребенных; наличие крепиды. Как будет показано ниже, количество этих совпадений, особенно для ранних алды-бельских погребений, может быть увеличено. «Отличия Аржана от погребений среднего слоя алды-бельской культуры свидетельствуют, — как считал А.Д. Грач, — об интенсивных и далеко зашедших процессах социальной дифференциации общества» (Грач, 1980. С. 26-27).
(85/86)
Материалы алды-бельской культуры уже прочно вошли в литературу; однако уместно привести некоторые данные, более полно характеризующие особенности отдельных памятников этой культуры, не вошедших или частично использованных в работе А.Д. Грача, а также открытых в последнее время.
На могильнике Бош-Даг в 1964 г. М.X. Маннай-оолом было раскопано несколько курганов, из которых курган 1 уже привлекал к себе внимание исследователей, как один из первых известных тогда комплексов раннескифского времени в Туве (Маннай-оол, 1970. С. 81-82; Членова, 1966. С. 47-49. Рис. 14, 1-5). Однако не было отмечено, что на площади кургана с юго-западной и северо-восточной сторон было вкопано несколько радиально расположенных плиток. В кургане 4 того же могильника вертикальные плитки были установлены в виде «радиусов» длиной 1,5-2,5 м (общее количество «радиусов» — около 20) в периферийной части площади кургана, в то время как середина его оставалась свободной. В насыпи кургана найдены бронзовый котёл и каменный оселок, а на уровне древней поверхности — скопление керамики, в том числе развал глиняного сосуда баночной формы с валиком на венчике. Всего в кургане находилось 4 погребения, расположенные в северной его половине, в одном из которых, возможно впускном (мог. 4), найдены вещи, характерные для саглынской культуры. Несмотря на это, конструктивные особенности данного кургана свидетельствуют о принадлежности его, во всяком случае первоначально, к алды-бельской культуре. Аналогичный по планиграфии курган, но без радиальных перемычек, с четырьмя погребениями на площади, был раскопан М.X. Маннай-оолом в 1968 г. на р. Хут и отнесён к VII-VI вв. до н.э. (Маннай-оол, 1969. С. 200).
Г.В. Длужневской отмечен ряд важных конструктивных элементов в наземных сооружениях алды-бельских курганов Саянского каньона: подквадратная форма ограды и двухслойная облицовка насыпи (Хем-Терек III), крепида из вертикально поставленных блоков (Комбужан-Аксы), иногда уложенных в 2 ряда, шириной до 1 м (Шугур, Хем-Терек III); выкладки из обработанного камня над каждым захоронением с 3-4 слойными стенками, высотой 0,5-0,7 м, и горизонтально лежащие плиты, которыми была выложена площадь кургана (Улуг-Бюк).
Интересные наблюдения были сделаны при исследовании могильника Бедиг-Хорум в Центральной Туве (раскопки Г.В. Длуж-
(86/87)
невской и Д.Г. Савинова — 1981, 1983 гг.). По периметру курганов здесь возводились многослойные стенки; над каждым захоронением сооружались высокие (до 1 м) округлые каменные выкладки, типа каменных «башен», от развала которых осталась неровная, с западинами поверхность кургана. Разборка погребений с уровня этой поверхности, как бы изнутри каменных «башен», полностью подтвердила это наблюдение. Таким же путём, очевидно, проникали в наземные погребальные камеры и грабители — большинство погребений алды-бельской культуры оказались ограбленными. В ограды курганов на могильнике Бедиг-Хорум были включены и вертикально стоящие камни, в том числе и один оленный камень. Погребения (от 1 до 6) находились в неглубоких грунтовых ямах, деревянных рамах, каменных ящиках или на уровне древней поверхности. Из найденных вещей следует отметить бронзовые удила с необычным крестовидным псалием и кинжал раннескифского типа (Длужневская, 1983, 1985).
Связь оленных камней с памятниками алды-бельской культуры наиболее отчётливо проявилась при раскопках группы курганов в Усинской долине (Баданка IV), где оленные камни (кстати, наиболее северные в обширном ареале их распространения) находились на поверхности или в насыпи курганов, а заменяющие их стелы — в специальных выкладках около курганов. «Характерной особенностью этой группы, — отмечает Н.А. Боковенко, — являются оленные камни-стелы, обнаруженные в каменных покрытиях могил и вертикально врытые за восточной стенкой ограды на расстоянии 1 м, либо в пристроенной индивидуальной ограде с восточной стороны основной ограды кургана» (Боковенко, 1987. С. 46). В восточном углу ограды кургана 15 были обнаружены предметы конской упряжи, в том числе удила с «у»-видными псалиями, аналогичные найденным в других могильниках алды-бельской культуры —Алды-Бель I, Ортаа-Хем III и Хемчик-Бом III (Боковенко, 1998. Рис. 1, 26, 4-6). Отмечено также, что в двух случаях на месте оленных камней были вкопаны крупные продолговатые гальки (Боковенко, 1998. С. 50, 55).
Ряд памятников алды-бельской культуры в Центральной Туве исследован В.А. Семёновым (Семёнов, Килуновская, Чугунов, 1995). Для всех них характерно нахождение нескольких погребений в одной ограде. Из других особенностей заслуживают внимания: характер «парных» курганов, где часть погребений находит-
(87/88)
ся в пристройке или за пределами ограды (Сарыг-Булун, кург. 1). оформление внешнего кольца из вертикально поставленных плит в виде кромлеха (Ангор-Хову, кург. 5; Суглуг-Хем, кург. 1); вымостка с восточной стороны, где, возможно, находился оленный камень (Торгалык I, кург. 2) или вкопанная на этом месте стела (Ангор-Хову, кург. 5); расположение «окружающих» захоронений по всей площади кургана (Баян-Кол, кург. 1); захоронения в двухступенчатых ямах, верхняя часть которых заполнена камнем, а в нижней помещается каменный ящик (Суглуг-Хем, кург. 1; Сарыг-Булун кург. 1, мог. 3) или колода (Сарыг-Булун, кург. 1, мог. 5).
Из предметов сопроводительного инвентаря из погребений, раскопанных В.А. Семёновым, можно отметить серьги с подвеской-раструбом, украшенные зернью; золотые серповидные нагрудные украшения-пекторали; ножи с кольчатым навершием и черешковые наконечники стрел; оселки; бирюзовые и сердоликовые бусы. В могильнике Суглуг-Хем, кург. 1 найден бронзовый проушный топор, аналогии которому в Туве неизвестны. Особенно впечатляющими оказались материалы могильника Сарыг-Булун, откуда происходят пояс с напускными бронзовыми бляхами; бронзовые чеканы со втоками, один с деревянной рукояткой длиной около 70 см; полностью сохранившийся деревянный лук; кожаный колчан с портупейным ремнём, в котором находились стрелы с окрашенными древками и др. (Семёнов, 1993. С. 70-71; Семёнов, Килуновская, 1990). Эти находки показывают значительно более высокий уровень развития алды-бельской культуры, чем это представлялось ранее.
Из погребений, раскопанных К.В. Чугуновым, наибольший интерес представляет могильник Копто на Каа-Хеме (материал полностью опубликован см.: Čugunov, 1998), при раскопках которого был сделан ряд важных стратиграфических наблюдений, позволивших уточнить периодизацию алды-бельской культуры (Чугунов, 1999), о чём подробнее будет сказано ниже.
В свете приведённых материалов приобретают значение и некоторые особенности курганов, раскопанных А.Д. Грачом: пристройка у юго-восточного края кургана (Хемчик-Бом III, кург. 1, 2); ограды из поставленных на ребро плит (Хемчик-Бом III, кург. 2; Хемчик-Бом V, кург. 1, 2); подпорная стенка, возвышающаяся над краем кургана (Куйлуг-Хем I, кург. 16); вертикально вкопанный камень за пределами ограды (Хемчик-Бом V, кург. 1, 2); сероглиняный сосуд баночной формы, найденный на уровне древней по-
(88/89)
верхности у края могильной ямы (Хемчик-Бом V, кург. 1, мог. 4); и др. (Грач, 1980. С. 122-124; 127-130).
По материалам раскопок перечисленных памятников совершенно определённо прослеживается то общее, что их объединяет и составляет суть погребального обряда населения алды-бельской культуры. Это — особое отношение к месту захоронения группы близких родственников как сакрализованному пространству, ограниченному стеной (чаще называемой «крепидой»), внутри которой последовательно и в отведённых для этого местах совершались индивидуальные (реже парные) погребения вблизи от уровня древней поверхности, доступные для «общения» с покойными. Следами этого «общения» являются кости животных и керамика, найденные на площади курганов, а посредниками между миром живых и мёртвых, вероятно, служили вертикально установленные стелы и оленные камни, одной из функций которых была передача регламентированных ритуалом ценностей умершим сородичам. Явно связаны с этим и две другие, наиболее характерные особенности погребального обряда алды-бельцев — отсутствие керамики непосредственно в погребениях и обычай помещать часть сопроводительного инвентаря на краю могильных ям. По истечении определённого срока для необходимого цикла ритуальных действий и связанных с этим жертвоприношений, сакральное пространство «теряло» своё значение и площадь внутри ограды между надмогильными сооружениями закладывалась камнем.
Истоки подобных представлений и связанных с ними ритуальных действий уходят в эпоху поздней бронзы (Савинов, Бобров, 1989). Они же самым тесным образом связывают алды-бельскую культуру с Аржаном и памятниками аржанского типа и показывают, что между ними, в отличие от более позднего времени, не происходило существенных изменений в иррациональной сфере представлений. Алды-бельские курганы по своей планировке как бы копируют центральную погребальную камеру в Аржане, а захоронения в колодах на площади Аржана сопоставимы с цепочкой курганов алды-бельской культуры. Внутреннее деление площади кургана радиальными перемычками (Бош-Даг, кург. 1, 4), несомненно, восходит к херексурам типа Улуг-Хорума и имитирует радиальное расположение камер с сопроводительными захоронениями коней в кургане Аржан.
Особый интерес представляют материалы памятников, свиде-
(89/90)
тельствующие о каких-то формах взаимодействия алды-бельцев и населения, к которому относятся памятники монгун-тайгинского (шанчигского) типа. Наиболее яркий пример такого рода памятников — Большой курган на р. Холаш в Монгун-Тайге, «исторической родине» монгун-тайгинцев, раскопанный В.А. Семёновым в 1994-1995 гг. Этот курган — одиночный, а не в цепочке — отличался особо крупными размерами (диаметр 36 м), но имел наземные конструктивные сооружения (ограду; оленные камни раннего, монголо-забайкальского типа; пирамидальную кладку над центральным захоронением), сопоставимые с алды-бельскими. Как и в других случаях, в развале камней курганной насыпи была найдена керамика — фрагменты двух сосудов, один из них с налепным валиком. На дне ямы глубиной около 2 м находилось разрушенное коллективное погребение в деревянной раме (?) 9-10 человек; однако никаких предметов сопроводительного инвентаря не обнаружено. Самое интересное, что на площади кургана, в северо-западной его части находилось три безынвентарных захоронения в каменных цистах, установленных на уровне древней поверхности — шанчигского типа (Семёнов, 1997. С. 22-25. Рис. 40-46). «Каким бы ни был результат раскопок на Большом кургане в Монгун-Тайге, — отмечает В.А. Семёнов, — мы можем уверенно говорить об единовременности трех важных компонентов культуры ранних кочевников Тувы — это оленные камни с изображениями монголо-зайбайкальского типа, захоронения в цистах на горизонте и захоронения в ямах. Без всякого сомнения этот памятник можно рассматривать как переходный от Аржанского к последующим этапам скифского времени...» (Семёнов, 1997. С.34). Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что сочетание в одном комплексе центрального коллективного погребения алды-бельской культуры и сопроводительных захоронений шанчигского типа имеет и достаточно чётко выраженную социальную окраску, демонстрируя подчинение алды-бельцами местного (?) населения, создателей памятников шанчигского типа. О том что центральное захоронение в кургане Холаш относится к алды-бельской культуре свидетельствуют аналогичные погребения на могильнике Сыпучий Яр в Центральной Туве — коллективные (4-7 человек) в деревянных рамах с характерным алды-бельским инвентарём (Семёнов, 1997а).
Курган Холаш — не единственный памятник, позволяющий осветить чрезвычайно интересный и сложный вопрос — взаимоот-
(90/91)
ношения алды-бельцев с коренным древним населением Тувы, которому принадлежат памятники монгун-тайгинского типа. Случаи перекрывания алды-бельскими курганами монгун-тайгинских погребений А.Д. Грач трактовал как «своего рода символ победы и завоевания территории» (Грач. 1980. С. 61, 93). Думается, что это упрощённое объяснение, хотя алды-бельцам, несомненно, приходилось участвовать в военных действиях. Об этом, кроме находок предметов вооружения, свидетельствуют случаи, когда были обнаружены останки погребённых со следами ударов чеканом или застрявшими в костях наконечниками стрел (Виноградов, 1978. С. 217; Длужневская, 1978. С. 225).
Наряду с этим имеются не менее выразительные следы контактов между алды-бельцами и монгун-тайгинцами. Так, на могильнике Бедиг-Хорум алды-бельские курганы не перекрывают, а устроены попарно с курганами монгун-тайгинского типа (Длужневская, 1985. С. 201). На могильнике Бош-Даг рядом с упоминавшимися выше курганами алды-бельской культуры находилось весьма своеобразное сооружение (кург. 3), чем-то напоминающее основное захоронение в кургане Холаш. Посередине округлой каменной насыпи высотой 0,75 м здесь был установлен большой камень ромбической формы (напомним, что точно таким же образом была установлена каменная стела на кургане-херексуре из Худжирта в Монголии). Площадь кургана на уровне древней поверхности была выложена крупными, хорошо подогнанными друг к другу каменными плитами. Под ними в неглубокой (23 см) прямоугольной яме в два ряда были похоронены 8 человек в характерной «монгун-тайгинской» позе — на правом боку, слегка скорченно, с вытянутыми перед грудью руками, головой на запад-северо-запад. Предметов сопроводительного инвентаря, как и следовало ожидать, с ними не обнаружено.
В материалах этих памятников отразились как черты, характерные для погребений монгун-тайгинского типа, так и для алды-бельской культуры, что можно рассматривать как определённое свидетельство их взаимного влияния. Судя по этим данным, к сожалению, весьма немногочисленным, следует предполагать, что взаимоотношения между монгун-тайгинцами и населением алды-бельской культуры носили неоднозначный характер: сначала — антагонистический (поэтому алды-бельские курганы перекрывают ранние погребения в валунных камерах); позже, очевидно, в составе аржан-
(91/92)
ского племенного союза, возобладали мирные отношения и процессы аккультурации.
О переживании древних традиций, свидетельствует и такой памятник из раскопок С.А. Теплоухова, как Чакуль (совр. Чаа-Холь), кург. 92. Наземное сооружение его наиболее близко к херексурам — округлая ограда, две «дорожки» на площади, сопроводительные кольцевые выкладки с северо-западной стороны (Полторацкая 1966. Рис. 1, 3). К курганам типа херексуров относит этот памятник и М.Х. Маннай-оол (Маннай-оол, 1970. С. 17-18, рис.1, X). Основное захоронение здесь представляло собой деревянную раму из досок, помещённую на дне очень глубокой могильной ямы (5 м); в ней находилось парное погребение (мужчина и женщина). Из находок сохранились только обломки двух золотых украшений. На площади кургана, под южной частью насыпи были обнаружены 4 сопроводительных захоронения (как и в Аржане, и в кургане Холаш!) в колодах, прикрытых крышками. В одном из них (мог. 4) найдено два деревянных ковша (Полторацкая, 1966. Рис. 10). Других предметов сопроводительного инвентаря не обнаружено.
Рассмотренные памятники, несмотря на свою малочисленность, с одной стороны, показывают весьма сложные отношения алды-бельцев с различными группами местного населения, скорее всего, относящиеся к разным этапам развития алды-бельской культуры; с другой — свидетельствуют о длительном переживании древних, ещё доаржанских, традиций, вплоть до раннескифского времени. С памятниками алды-бельской культуры в Туве связано большинство известных в настоящее время оленных камней общеевразийского типа, также имеющих прототипы в памятниках предшествующего времени; а также саяно-алтайского типа с великолепными изображениями животных в раннескифском зверином стиле (Савинов, 1994. С. 66-69; 75-78). Наиболее ранние оленные камни алды-бельской культуры с изображениями саяно-алтайского типа трудно отличить от оленных камней аржанского периода; а самые поздние из них, по-видимому, уже сосуществуют с начальным этапом развития саглынской культуры.
4. Проблема происхождения и периодизации. ^
Вопрос о происхождении алды-бельской культуры может быть рассмотрен в двух взаимосвязанных плоскостях: 1) выделение мест-
(92/93)
вых (субстратных) элементов, участвующих в её сложении (на начальном этапе?); 2) определение ближайшего круга родственных культур, носители которых, в силу естественной подвижки населения, также могли принять участие в этом процессе.
В первом случае можно говорить о двух основных компонентах, нашедших отражение в алды-бельской культурной традиции: 1) выделяемый предположительно и связанный с наследием культуры эпохи бронзы; 2) чётко определимый — аржанский. Помимо уже сказанного выше, влияние культур эпохи бронзы сказалось, возможно, в принципе размещения нескольких погребений в каменных ящиках в пределах одной ограды, характерном, например, для окуневской культуры (Максименков, 1980. Табл. III, V и др.; Вадецкая, 1986. Табл. III). В этой связи заслуживает внимания мнение А.М. Мандельштама о весьма длительном периоде существования погребений в каменных ящиках в Туве (Мандельштам, 1983. С. 8). Действительно, устройство каменных ящиков окуневской и алды-бельской культур весьма близко напоминает друг друга. Иногда встречается и характерная для окуневской культуры поза погребённых — на спине с поднятыми вверх коленями (Ортаа-Хем I, кург. 2). Учитывая установленное стратиграфически и по анализу керамики многослойной стоянки Тоора-Даш переживание окуневских традиций в Туве вплоть до раннескифского времени (Семёнов, 1984), предположение о том, что какая-то часть оттеснённых в Центральную Азию окуневцев могла принять участие в формировании алды-бельской культуры, кажется вполне вероятным. В эпоху поздней бронзы уходит и обычай помещать часть сопроводительного инвентаря отдельно от погребённого, на краю могильных ям (Ростовка, Осинкинский могильник и др.).
Отдельные наблюдения можно привести и относительно предметов сопроводительного инвентаря. Так, например, один из характерных предметов алды-бельской культуры — серповидные золотые нагрудные украшения-пекторали, изображения которых встречаются и на оленных камнях, были распространены ещё в карасукскую эпоху (Членова, 1972а. Рис. 1). То же можно сказать относительно костяных гребней с циркульным орнаментом и серёг с подвеской-раструбом, которые раньше делались цельнолитыми (Савинов, 1975а. Рис. 2, 2). Изображения серёг с подвеской-раструбом часто встречаются и на оленных камнях как аржанского времени, так и относящихся к алды-бельской культуре. Указанные совпа-
(93/94)
дения ни в коей мере не являются доказательством генетической связи алды-бельской культуры с какой-либо из известных культур эпохи бронзы, а лишь ориентировочно определяют возможный круг «участников» того субстратного образования, которое испытало на себе сильнейшее влияние аржанской культурной традиции.
Аржанский компонент наиболее отчетливо проявился в устройстве внутримогильных сооружений (захоронения в колодах и деревянных срубах), планиграфии кургана, определённой роли конской упряжи в погребальном обряде и наборе предметов сопроводительного инвентаря (в первую очередь, «скифской триаде»), что в конечном счёте определило облик сложившейся алды-бельской культуры.
Из круга ближайших родственных культур следует, прежде всего, назвать памятники майэмирского этапа (или культуры) на Горном Алтае. Как и в Туве, на Алтае в это время были распространены намогильные сооружения с крепидой в основании насыпи и индивидуальные захоронения в каменных ящиках, пристроенных друг к другу в пределах одной ограды. Также использовались различного рода стелы и оленные камни. Среди памятников раннескифского времени на Алтае выделяются две группы погребений — группа «скорченников» и группа «вытянутых погребений» (Марсадолов, 1987). Группа «скорченников» (захоронения вблизи уровня древней поверхности на левом боку, головой на север, северо-запад) наиболее близка тувинским погребениям. Как и в Туве, керамические сосуды не ставили в могилу с погребённым, а использовали при ритуальных действиях на площади курганов (Марсадолов, 1987а). В наборе предметов сопроводительного инвентаря, помимо общераспространённых типов удил и псалий, встречаются зеркала с бортиком; пояса с тонкими напускными бляхами; бронзовые проушные топоры, аналогичные найденному в могильнике Суглуг-Хем, кург. 1 в Центральной Туве (Абдулганеев, Кирюшин, Кадиков, 1982. Рис. 6, 2, 3). Сопоставление этих и других материалов показывает, что, пользуясь периодизацией В.А. Могильникова (Могильников, 1986. С. 48-50, 53), можно провести синхронизацию памятников куртуского этапа и Аржана на уровне VIII-VII вв. до н.э., с одной стороны, и майэмирского этапа и алды-бельской культуры на уровне VII-VI вв. до н.э., с другой стороны, что является важным свидетельством общности культурно-исторических процессов, происходивших в этой части Саяно-Алтайского нагорья.
(94/95)
Материалы раскопок последних лет на Алтае, в первую очередь, таких блестящих памятников как Бийке и Бойтыгем (Абдулганеев, 1994; Тишкин, 1996; Кирюшин, Тишкин, 1997) — с их чётко оформленными оградами; оленными камнями, сохранившимися in situ; погребениями в каменных ящиках и великолепным набором предметов сопроводительного инвентаря, наиболее близких, а в ряде случаев аналогичных алды-бельским — полностью подтверждают данное положение.
Алтайские материалы имеют и ещё одно немаловажное значение, так как связывают памятники алды-бельской культуры в Туве и тасмолинской культуры в Центральном Казахстане, близость между которыми была отмечена ещё А.Д. Грачом (Грач, 1975. С. 256; 1980а. С. 74). Помимо сходства основных категорий предметов сопроводительного инвентаря, в том числе и своеобразных изображений в виде «загадочной картинки», имеются и некоторые другие соответствия, свидетельствующие о наличии общего компонента в составе этих культур. В этом отношении показательно, что курганы «с усами», наиболее характерные для ранних кочевников Казахстана, известны и в Туве. Так, на могильнике Саглы-Бажи I, гр. 2 дуговые выкладки — «усы», идущие от двух курганов скифского времени, перекрывали крепиду сооружений монгун-тайгинского типа (Грач, 1980. С. 119. Вкладка 1). С другой стороны, показательно, что каменные постройки со сферическими покрытиями на концах «усов» в монументальном комплексе Джайнадер из Казахстана, по реконструкции А.М. Оразбаева (Оразбаев, 1969. Рис. 1, 7), аналогичны наземным сооружениям алды-бельской культуры в Туве. Число таких примеров, вероятно, можно было бы умножить.
Тот же круг конструктивных и вещественных аналогий уводит нас далее на запад, к материалам таких известных комплексов, как Тагискен и Уйгарак в Средней Азии. Вполне вероятно, что в этих широких пределах — от Центрального Казахстана до Енисея — происходили не фиксируемые археологически подвижки населения, в том числе и с запада на восток. Какая-то часть этого населения (в этом отношении наиболее показательно наличие тасмолинского компонента) могла влиться в состав формирующейся алды-бельской культуры. В этом плане удачно образное выражение Н.Л. Членовой, специально исследовавшей копытовидные знаки на бронзовых изделиях раннескифского времени, в том числе и алды-бельской культуры, — «следы копыт скифских коней» (Члено-
(95/96)
ва, 1999) — но оно не имеет отношения к происхождению скифской культуры, как таковой.
Приведённый круг аналогий (Майэмир, Тасмола, Уйгарак и Тагискен) определяет традиционно принятую датировку памятников алды-бельской культуры — в пределах VII-VI вв. до н.э. т.е. синхронно майэмирскому этапу, в свое время выделенному М.П. Грязновым для культуры ранних кочевников Алтая (Грязнов, 1947). В работах А.Д. Грача алды-бельская культура также рассматривается как явление цельное, без разделения её на хронологические этапы (Грач, 1980. С. 24-30; и др.). В 1994 г. нами было предложено первое разделение алды-бельской культуры на три последовательных этапа; при этом подчёркивалось, что они определяют «только их относительную, а не абсолютную хронологию» (Савинов, 1994 [1994б]. С. 84). Данная периодизация, имеющая в основном предварительный характер, вызвала критические замечания в том отношении, что на самом деле «в целом отражающая развитие памятников раннескифского времени (она. — Д.С.), разделяет алды-бельскую культуру на два этапа» (Чугунов, 1999. С. 237). При этом было предложено выделить её действительный, финальный этап развития, включающий и V в. до н.э., по материалам могильника Копто (Чугунов, 1999). Однако весь пафос данной работы снимается тем, что именно об этом и шла речь в рецензируемой статье. Сам факт «трёхчленного» характера любой исторической периодизации (начало — расцвет — завершающий этап) ни у кого из исследователей сомнения не вызывает. Мнение о том, что некоторые памятники алды-бельской культуры могли существовать и в V в. до н.э. высказывалось и раньше, после наших совместных с Г.В. Длужневской исследований могильника Бедиг-Хорум (Длужневская, 1985. С. 201). Попутно отметим, что тогда, когда никем не подвергалась сомнению строго фиксированная дата для памятников раннескифского времени в пределах VII-VI вв. до н.э., подобная передатировка некоторых памятников алды-бельской культуры была действительно новаторской. В работе 1994 г. также говорится, что зооморфные изображения алды-бельской культуры (III этапа) «близки раннесаглынским»; что «одна из групп соответствующих ей оленных камней могла существовать в Туве и в раннесаглынское время»; наконец, что «население позднего этапа алды-бельской культуры какое-то время сосуществовало с раннесаглынскими племенами» (Савинов, 1994 [1994б]. С. 86-
(96/97)
88). Всё это вместе и определяет наше отношение к выделению третьего этапа алды-бельской культуры, границы которого несомненно выходят за пределы периода, обозначенного А.Д. Грачом, VII-VI вв. до н.э. Справедливости ради следует отметить, что мнение о том, что некоторые памятники алды-бельской культуры должны датироваться V в. до н.э. (например, могильник Сарыг-Булун), высказывалось и другими исследователями (Семёнов, Килуновская, 1990. С. 46; Семёнов, 1999, С. 169). В силу всего сказанного у нас нет никаких оснований для ревизии уже предложенной периодизации. Более того, вероятно, следует назвать и абсолютные даты для каждого из выделенных этапов, конечно, имея в виду значительную долю условности точных хронологических определений.
Первый этап (возможно, конец VIII — первая половина VII вв. до н.э.). Наиболее ранними в ряду алды-бельских погребений, очевидно являются те, в которых сильнее отразились аржанские традиции. Это могильники Хадданых II с его цилиндроконическими сооружениями, реконструированными Г.В. Длужневской; и Усть-Хадданых I, в котором найдены вещи, аналогичные аржанским (оба в бассейне р. Хемчик). Бесспорно ранними, как это уже установлено исследователями, являются погребения Бош-Даг, кург. 1, о котором говорилось выше, и Зубовка, кург. 96 (Маннай-оол, 1964. С. 280; 1970. С. 81; Членова, 1966. С. 47; Кызласов, 1979. С. 40), хотя единичный характер захоронений несколько отличает их от алды-бельских. В зубовском кургане найден кинжал с валиковым навершием, оформленным таким же образом, как навершия кинжалов из Аржана. Два погребения в могильнике Бедиг-Хорум (кург. 5, 13) были совершены на уровне древней поверхности. Найденный в одном из этих погребений кинжал, а также удила с необычными крестовидными псалиями (кург. 4) — несомненно ранние. Видимо, из курганов этого же времени происходят ножи, найденные при случайных обстоятельствах: с кольчатым навершием и оттянутым концом лезвия (Кызласов, 1979. Рис. 30, 3-5); и с «аркой на кронштейне» (Грязнов, 1983. Рис. 1, 16). Нетрудно заметить, что погребения Первого этапа наиболее вариабельны среди всех остальных памятников алды-бельской культуры, что также может свидетельствовать в пользу их относительно раннего происхождения. Данные погребения и материалы, происходящие в основном из северных районов Тувы, могут быть в какой-то части синхронны Аржану
(97/98)
и, скорее всего, принадлежат тому «среднему слою» населения, о котором писал А.Д. Грач.
Второй этап (середина VII — конец VI вв. до н.э.). Большинство известных памятников относится к развитой алды-бельской культуре и характеризуется всеми признаками, которые даны в обобщённом описании А.Д. Грача. Как уже отмечалось, они расположены на достаточно узкой территории, преимущественно по правому берегу Енисея — от устья Хемчика до долины Эйлиг-Хем (могильники Хемчик-Бом III, V; Алды-Бель I; Куйлуг-Хем I; и др.). В качестве одного из достоверных индикаторов при выделении этой группы погребений можно принять наличие в составе сопроводительного инвентаря зеркал с бортиком (по Т.М. Кузнецовой — «скифского типа») и, соответственно, взаимосвязанных с ними предметов. Зеркала с бортиком не были найдены ни в Аржане, ни в памятниках аржанского типа, ни в ранних алды-бельских погребениях. Широкое распространение зеркал с бортиком во всех раннекочевнических культурах относится ко времени не ранее начала — середины VII в. до н.э. — от Шаньцуньлина на востоке (Варёнов, 1985. Рис. 3) до Келермеса на западе. Позже сохраняются их вотивные повторения с низким, переходящим в закраины, бортиком; и появляются другие типы зеркал — с кнопкой на четырёх ножках и медалевидные. Из произведений изобразительного искусства наиболее выразительны роговые гребни, украшенные гравированными композициями, которые А.Д. Грач образно назвал «загадочными картинками». Центральное место на них занимает фигура копытного животного (горного козла, барана, дзерена), в которую «вписаны» более мелкие фигурки или отдельные изображения голов других зверей (Грач, 1980. Рис. 110; 1980а; Самбу, 1980. Рис. 1). В синхронных памятниках аналогии этим изображениям пока известны только в тасмолинской культуре Центрального Казахстана (Кадырбаев, 1966. Рис. 62). Появляются крупные бронзовые пряжки с «копытовидными» знаками, также аналогичные тасмолинским. Скорее всего, именно эта «триада» — зеркала с бортиком, изображения в виде «загадочных картинок», пряжки с «копытовидными» знаками — отражают какую-то степень участия пришлых групп населения тасмолинской культуры в формировании развитой алды-бельской культуры Тувы.
К этому же времени относится бронзовый нож с фигурками стоящих «на цыпочках» оленей на рукояти, приобретенный
(98/99)
С.А. Теплоуховым в с. Туран (Полторацкая, 1966. Рис. 11, 8; Маннай-оол, 1970. Рис. 3, 1; Кызласов, 1979. Рис. 30, 1). Несколько таких же ножей с изображениями стоящих оленей, кабанов и козлов найдены в Минусинской котловине (Хлобыстина, 1974), в том числе в одном из погребений тагарской культуры V-IV вв. до н.э. (Трифонов, 1974. С. 226). Показательно, что в последнем случае, судя по сохранности ножа, его уже следует рассматривать в качестве «раритета», т.е. относить к предшествующему времени. Несомненно, что подобные рисунки одновременны зеркалам с бортиком, о чем можно судить по изображениям на известном Бухтарминском зеркале (Марсадолов, 1996. Рис. 2). Из более западных аналогий можно привести фигурку стоящего «на цыпочках» оленя из могильника Уйгарак (Вишневская, 1973. Табл. XIV, 7), в нижней части которого нанесен «копытовидный» знак, характерный и для декоративного оформления предметов конской упряжи алды-бельской культуры.
К этому времени, очевидно, относится и большинство оленных камней саяно-алтайского типа, найденных в Туве, в том числе и такие классические памятники, как Уюк-Туран и Уюк-Аржан, композиционно повторяющие оформление рукояток ножей с фигурками стоящих животных, типа найденного в с. Туран.
Третий этап (конец VI-V вв. до н. э.). Развитие алды-бельской культуры, по-видимому, происходило довольно быстрыми темпами. При раскопках могильника Бедиг-Хорум в долине Эйлиг-Хема, включающем более 150 разновременных сооружений, из которых раскопано 10 курганов алды-бельской культуры, удалось проследить, что составляющие их цепочки формировались постепенно, начиная от предгорной полосы, откуда происходят упомянутые выше ранние погребения, к средней части долины, где раскопаны курганы с вещами явно более позднего облика. Наиболее полно завершающий этап алды-бельской культуры представлен материалами раскопок В.А. Семёнова на правобережье Енисея — от Баян-Кола до Эрбека (могильники Баян-Кол, Суглуг-Хем, Сарыг-Булун и др.). Для них характерны: округлые ограды из валунов или вертикально поставленных плит, диаметром до 20 м, имитирующие «стену»; менее регулярный характер расположения погребений на площади кургана; более глубокие могильные ямы и преобладание срубов над каменными ящиками. Комплекс предметов сопроводительного инвентаря — алды-бельский, но встречаются и более поздние вещи — трёхлопастные черешковые наконечники стрел, зеркала с петель-
(99/100)
кой на обратной стороне, шилья с выделенной ярусной головкой и др. Ни разу не обнаружены зеркала с бортиком и изображения в виде «загадочной картинки», не зафиксированы случаи нахождения предметов конской упряжи на краю могильных ям. Найденные в этих курганах зооморфные изображения стилистически близки раннесаглынским. В качестве примера можно привести фигурку горного козла, вырезанную из золотой фольги, с подогнутыми (но не сомкнутыми) ногами из могильника Баян-Кол, кург. 1 (Семёнов, Килуновская, Чугунов, 1995. Рис. 2, 9).
К числу оленных камней, соответствующих этому этапу, можно отнести оленные камни с отдельными фигурами животных; например, камни из могильника Саглы-Бажи VI, на одном из которых изображена лежащая с подогнутыми ногами лошадь (Грач, 1980. Рис. 54), композиционно и стилистически близкая известной «саглынской лошадке».
В целом распространение погребений этого этапа носит дискретный характер. Помимо правобережья, отдельные памятники распространяются на левобережную часть Енисея — могильник Торгалык I (Семёнов, 1993а), а также в долину Каа-Хема. К их числу относится и исследованный К.В. Чугуновым могильник Копто, в материалах которого есть ряд бесспорно поздних вещей — петельчатые ножи, подвески в виде копыта марала, пластинчатые зеркала с петелькой на обороте, бронзовое шило с выделенной головкой и др. (Čugunov, 1998, Abb. 2, 1; 3, 8; 4, 2; 6, 4, 5; 7, 2). Некоторые из них уже неотличимы от раннесаглынских.
История алды-бельских племён, как и других древних обществ Центральной Азии, ещё не написана. Характер расположения известных в настоящее время памятников показывает, что какая-то группа алды-бельцев проникла в глубину Саянского каньона Енисея и долину р. Хемчик, а затем, очевидно, постепенно осваивала другие районы Центрально-Тувинской котловины. В конце VIII — начале VII вв. до н.э. они входили в состав аржанского племенного союза, под эгидой правящей династии которого, скорее всего, происходило формирование алды-бельской культуры. Обращает на себя внимание, что основная территория расселения алды-бельцев, судя по известным в настоящее время памятникам, расположена к югу от Уюкского хребта, соединённого проходами с Турано-Уюкской котловиной, где находится курган Аржан. Таким образом, алды-бельцы, в отличие от других племён, вероятно, составляли бли-
(100/101)
жайшее этническое окружение аржанцев, что достаточно ярко отразилось во всех проявлениях их культуры. Близкие отношения связывали алды-бельцев с племенами майэмирской культуры Горного Алтая и тасмолинской культуры Центрального Казахстана, причём на определённом этапе они могли иметь и культурно-генетический характер. Имеются основания предполагать, что именно участие тасмолинцев привело к окончательному сложению развитой алды-бельской культуры.
После падения аржанского племенного союза алды-бельцы сохраняли свою самостоятельность ещё длительное время, во всяком случае, на протяжении всего VII-VI вв. до н.э., но, очевидно, в силу особенностей их социальной организации, из их среды не выделилось элитарно-правящей прослойки, типа аржанской династии. Подобные памятники алды-бельского типа нам пока не известны. Население позднего этапа алды-бельской культуры, по всей видимости, какое-то время сосуществовало с раннесаглынскими племенами, после чего следы их теряются.
Таким образом, идея А.Д. Грача о смене археологических культур в Туве на стыке раннескифского и скифского времени оказывается правильной. Однако вряд ли можно говорить о прерывистом характере этого процесса, о том, что появление новой культуры (саглынской) непременно означало исчезновение предшествующей (алды-бельской), а тем более нет оснований предполагать полную смену населения, носителей этих культур. Совершенно очевидно, что поздние алды-бельцы, судя по всем имеющимся данным, сосуществовали с новым пришлым населением саглынской культуры, благодаря чему осуществлялась общая преемственность культурогенеза.
|