главная страница / библиотека / оглавление книги / обновления библиотеки

С.В. Киселёв

Древняя история Южной Сибири.

// МИА № 9. М.-Л.: 1949. 364 с.

 

Часть третья. Сложение государств.

 

Глава VIII. Алтай в V-X вв. н.э.

1. Вводные замечания. — 273

2. Алтай и тюрки. — 276

3. Алтайская древность тюрок. — 277

4. Общественный строй тюрок. — 280

5. Культура на Орхоне в VII-VIII вв. — 283

6. Материальная культура Алтая VI-VIII вв. — 285

7. Группы алтайских курганов. — 298

8. Алтай в IX-X вв. — 309

4. Общественный строй тюрок.

 

Как известно, усилившимся алтайским тюркам (китайским туг-ю) удалось уже в 552 г. разбить войско жуань-жуаней, подчинявших тогда себе население обширных территорий Центральной Азии. Затем, в течение всего двадцати пяти лет, было установлено господство ханов алтайских тюрок на огромной территории от Б. Хингана и Внешней Монголии на востоке до Аму-Дарьи на западе.

 

Мы не знаем, когда именно центр каганата передвинулся с Алтая на юг. Повидимому, это случилось очень скоро после разгрома жуань-жуаней. В обычае Азии было занимать важнейшие кочевья разгромленного противника. Ханьгай был таким центром для жуаньжуаней. Не удивительно, что соседняя долина Орхона стала местом основных кочевий «голубых тюрок», центром нового варварского государства Центральной Азии. Во всяком случае мы не находим на Алтае несомненных признаков наличия там крупного центра в эпоху первых головокружительных успехов завоевательной политики туг-ю. Изучение могильников Алтая за VI-VIII вв., как мы увидим, ни в обряде, ни в содержании погребений не даёт полных параллелей известиям о погребальных обрядах орхонских тюрок. [25] Не отражают они и того сказочного богатства, которое, судя хотя бы по рассказам о приеме Зимарха Дизабулом, царило на основных кочевьях аристократии туг-ю. Общественный строй тюрок на Орхоне, конечно, был усложнён в новой обстановке господства над многочисленным и разноплеменным населением покорённых территорий и подвергся изменяющему влиянию сторонних и центральноазиатских традиций, уже укрепившихся там в предшествующий период. Однако приводимый ниже анализ источников об общественном строе и государстве туг-ю на Орхоне обнаруживает, прежде всего, их глубоко архаический характер и теснейшую связь с тем периодом первобытно-общинного развития, который был пройден и преодолён ещё на Алтае.

 

Это оправдывает и использование, для выяснения особенностей сложения на Алтае государства тюрок в V-VI вв., памятников более позднего времени (вплоть до VII в.) — китайских и тюркских, происходящих с Орхона, куда был перенесён центр каганата алтайских туг-ю. Рассмотрение общественного строя и государства алтайских тюрок должно предшествовать изучению дальнейшей их судьбы на Орхоне, так как вся их история становится понятной только в свете особенностей их общественных институтов. [26]

 

Анализ важнейших «титулов» и учреждений государства тюрок (туг-ю) указывает на их происхождение (и для того времени сравнительно недавнее) из родовых институтов. «Каган» (хан) — термин, обозначающий высший магистрат нового государства, раньше был связан со значением «вождь» и даже «кровь» (qan), родство. Катун (ханьша) также восходит к более раннему значению «главной хозяйки дома», связанному ещё с матриархатом. [27] Самая организация верховной власти в государстве алтайских тюрок — триумвират кагана, Ябгу и Шада (ср. шаньюй и вост. и зап. джуки-князья у хунну) восходит также к первобытности, где, например, у долган ещё в недавнее время рядом с вождём, «старшим Kohuun’oм» стояли: «распоряжающийся богатством» и шаман-охранитель, главные функции которого заключались, повидимому, в военной магии. [28]

 

Не будем приводить результаты анализа других социальных терминов алтайских туг-ю (например, таркан, огуш), относительно которых можно говорить о древней родовой основе. Укажу только, что самоё слово türk не имеет ещё в рассматриваемую эпоху этнического значения. Это чисто политический термин, имя политического объединения, в состав которого входили различные племена, каждое со своим именем. Даже позднее, у Махмуда Кашгарского словом тюрк не обозначается какой-либо народ, но определённый общественный слой. «Турецкий язык, — говорит он, — язык каганский» или: «Говорит бог великий и могучий: есть у меня войско, я назвал его türk и поселил на востоке». [29] Одна-

(280/281)

ко углубленный анализ термина türk, произведенный С.П. Толстовым, [30] показал более древние связи с tür-kün — в значении «возрастного класса молодых воинов», с qoš-un в значении «войско», с tarqan в значении «племенного аристократа» и с qa-γan в значении «верховного вождя».

 

Полный учёт результатов анализа и дальнейшей судьбы термина türk позволил установить следующую его семантическую эволюцию: от значения «возрастный класс молодёжи» к значению «войско», «военный вождь»; дальше — «племенная аристократия», «патрициат», «сюзерен», «верховный правитель»; дальше — собирательное имя тех народов, у которых в эпоху раннего средневековья господствующая аристократия несла традиции этой общественной организации, вне зависимости от их этнической и языковой принадлежности, хотя и с отнесением преимущественно к народам с определённой системой речи, исторически сложившейся в рамках этих военно-политических организаций, и, наконец, на рубеже эпохи капитализма — национальное имя с сохранением и прежнего собирательного значения, но с точной лингвистической атрибуцией. [31] Нам предстоит теперь выяснить, какая же «общественная организация» легла в основу варварского государства алтайских тюрок.

 

Исследование археологических фактов и те немногие исторические сведения, которые приводились выше, согласно подчеркивают всё усиливающуюся роль племенной знати. При этом можно видеть, что наряду со старыми аристократическими родами, которые достаточно ярко зафиксированы ещё в эпоху Шибэ. к началу интересующего нас сейчас периода роста внутриродовой дифференциации оформляется новый аристократический слой богатых родовичей. Это же усиление значения знати подчёркивают и только что приведенные результаты анализа социальной терминологии туг-ю. Главное богатство этой аристократии заключалось в стадах и награбленных ценностях; древнетюркские эпитафии постоянно упоминают об этих богатствах. [32]

 

Собственное обширное хозяйство знатных родов велось при помощи рабов, которых мы встретим и в алтайских погребениях VII-IX вв.

 

О том, что рабство было широко распространено у алтайских тюрок в эпоху каганата, свидетельствуют и местные надписи и китайская летопись.

 

Так, Кошо-Цайдамская эпитафия Кюль-Тегина (VIII в.) сообщает: «в то время (наши) рабы имели рабов, а наши рабыни невольниц». [33]

 

Сохранились указания и на источники рабства у туг-ю. Прежде всего, это военнопленные. Тан-шу неоднократно об этом рассказывает. Так, например, в 623 г. Хели-хан в результате одного из своих походов «в плен взял до 5000 мужчин». [34] Про другого знатного тюрка Були-ше та же хроника рассказывает: «В продолжение трёх дней он забрал в городе всех женщин и детей и ушёл». [35] Из орхонской надписи в честь Кюль-Тегина также видно, что поражение для врагов кончалось рабством: «Каган (тюргешей) был убит, а народ его стал невольницами и рабами». [36]

 

Насколько много невольников бывало у туг-ю, можно судить по сообщению хроники о том, что около 630 г. н.э., при Хели-хане, воспользовавшись ослаблением туг-ю из-за эпидемии, «по повелению императора, выкуплено было на золото и шёлковые ткани до 80 000 душ обоего пола». [37]

 

Были у туг-ю и внутренние каналы пополнения рабов. Излагая их законы, Тан-шу сообщает: «повредивший глаз повинен отдать дочь, а если нет дочери, отдать женино имущество». [38]

 

Вследствие широкого использования рабского труда аристократия алтайских племён очень усилилась. Для неё стали возможны попытки посягнуть на свободу своих родовых соплеменников. Есть прямые свидетельства конфликтов между «народом» и «бегами». В большой надписи Кюль-Тегина сообщается, что китайцы «ссорили младших братьев со старшими и вооружали народ и бегов друг на друга». [39] Правда, здесь подстрекателями борьбы называются китайцы, но ясно, что их «подстрекательства» могли лишь тогда иметь успех, когда почва была подготовлена на месте. Обращу внимание на то, что выражение «ссорить младших братьев со старшими», повидимому, указывает и на внутриродовые противоречия.

 

Попытки покончить со старой свободой первобытно-общинного строя встречали, однако, сильный отпор со стороны рядовых кочевников. Известия о постоянных возмущениях и восстаниях среди самих туг-ю и у подчинённых племён как раз и отражают это.

 

Такое положение и обусловило коренное

(281/282)

изменение общественной организации у алтайских племён.

 

Первое, что здесь приходится отметить, — это объединение аристократии различных племён в организационно сплочённый заимствованными у того же родового строя традициями аристократический слой — «вечный эль» туг-ю. Этому «элю» орхонские надписи требуют поддержки со стороны народа (будун).

 

Такая трактовка эля не совсем совпадает с принятой в историографии. В. Радлов и П. Мелиоранский, В. Бартольд, В. Томсен и Ф. Хирт считают «эль» родом, племенем, родовым союзом.

 

А.Н. Бернштам пришел к выводу, что «äl» олицетворяет турецкую аристократию: «Äl — выражение государственной организации. Турецкий äl — господствующий класс... Турецкий äl — олицетворение народа, известного нам в истории под самоназванием türk». [40] Однако в этой работе явно переоценивается классовая зрелость аристократии туг-ю и вместе с тем всё ещё сказывается старое увлечение феодализмом (ср., например «türk» — конкретное название феодально-аристократической корпорации»). [41]

 

Эль иногда, повидимому, имеет значение племени (если не рода) в самом узком смысле. Например: kämkä älig kazγanurmän, т.е. «для кого мне добывать племена?». [42] Это значение подтверждается и проделанным А. Бернштамом анализом qaγan и qatun, которые он убедительно переводит как «племеустроитель», «вождь» и «родоуправительница». [43]

 

Вполне возможно для äl и значение «племенной союз» — ряд приведённых тем же А. Бернштамом примеров в этом убеждает (особенно «türk budun älin tör(üs)in», т. е. «турецкий народ в эль узаконивая». [44]

 

Однако ряд текстов указывает ещё на одно значение äl.

 

В важнейшем месте кошо-цайдамских памятников, описывающем, как увидим ниже, разыгравшиеся классовые бои народа и бегов, результат изложен так: türk budun älläduk älin yčγynuydmyš, qaγanladuk qaγanin jitrüydmyš, т.е. «турецкий народ эльствовавший эль уничтожил, ханствовавших ханов истребил». [45]

 

Здесь побеждающий народ тюрок не только уничтожает ханскую власть, но, судя по всему контексту, изгоняет и бегов. Здесь, как и в большинстве орхонских текстов, хан и беги по вполне понятным причинам выступают рядом. Лишь к «развязке» хан оказывается в одном положении уже не с бегами, а элем. Это позволяет заключить, что судьбы эля связаны вовсе не с архаическими союзными отношениями племён, не с родоплеменными связями, но с судьбами хана и бегов — с судьбами представителей аристократии. Эль есть организация хана и бегов, противостоящая массам, обеспечивающая в рамках возможного господство над ними. Эта организация, как показывает и самая история термина äl, выступает в старых формах родоплеменной традиции, используя их пережитки в своих целях, — явление, обычное при переходе к классовому строю. Но ранняя форма этой организации существенно отличается от государства на его развитой стадии. Здесь государство и господствующий слой — аристократия — сливаются. Государство здесь не только орган аристократии, но и форма её организации. Отсюда äl может означать не только государственное устройство туг-ю, но и знать, организованную в эль, т.е. в аристократическое племя или даже род, самые права которых вечны («вечный эль»).

 

Такое понимание эля подтверждается и другими орхонскими текстами.

 

Большая надпись в честь Кюль-Тегина говорит, что турецкий каган в результате побед «отнял эли у имевших эли и отнял каганов у имевших каганов». Следовательно, уничтожение местной аристократии есть и уничтожение эля. Далее, упрекая турецкий народ, Могилянь-хан в той же надписи говорит о «низости», которую народ этот допустил по отношению к хану «и к элю, хорошему по своим качествам и делам». [46] Здесь самое выражение не позволяет видеть в эле только «племенной союз» или государство, здесь подразумевается именно весь аристократический слой, расхваливаемый его лидером.

 

Эти наблюдения подтверждаются и енисейской эпиграфикой, позволяющей выяснить и состав эля, но об этом ниже.

 

В работе «Тиранния Абруя» С.П. Толстов высказал точку зрения на äl, близкую к нашей. Он пишет: «Нам представляется наиболее адекватным перевод термином «государство» в античном понимании этого слова — в политическом, а отнюдь не территориальном значении». [47] При этом С.П. Толстов также обращает особое внимание на рабство у тюрок, указывая, что «знать каганата выступает перед нами как военно-рабовладельческая аристократия». [48]

 

Вечный эль тюрок, возглавляемый каганом (ханом), узаконивает и защищает частную

(282/283)

собственность. В Тан-шу, в сообщении о каганстве сына первого хана туг-ю Бумыня приведены и древнейшие законы тюрок. Из них видно, что посягательства на частную собственность караются строжайше: «укравший лошадь и другие вещи платит в 10 крат против стоимости покражи». Похищение спутанной лошади наказывается смертью. Личное имущество также является частным владением. Об этом свидетельствует закон оплаты им «за увечье глаз». [49]

 

Наряду с этим мы видим со стороны аристократии меры к установлению принудительного подчинения народа элю. «Бунт, измена... наказываются смертью»,— сообщает Тан-шу закон алтайских племён. Однако одно сплочение аристократических элей в «вечный эль» всех тюркских племён Алтая и попытки защитить себя примитивным законодательством не обеспечивали знать. Между тем, народ отвечал на такие попытки бунтом, вплоть до убийства аристократов и даже хана.

 

Необходим был какой-то компромисс, и он был найден в политике непрерывных завоеваний, которая уже частично нам знакома из истории хунну, сяньби и жуань-жуаней.

 

Варварское государство тюркских племён Алтая, защищая аристократию, формировавшуюся во владельческий класс, одновременно вынуждено было в интересах самой аристократии не допускать окончательного закабаления нищающих, но и протестующих масс. Это и было осуществлено путём организации военных походов против ближних и дальних соседей, походов, успех которых временно глушил внутреннюю борьбу, доставляя их участникам, знати и рядовым воинам богатую добычу.

 

Эту тенденцию ярко выразила надпись Бильге-кагана, заявляющая от его имени: «Став каганом, я поднял благосостояние жалкого, бедного народа, предпринимая походы, нищий народ сделал богатым, малочисленный народ сделал многочисленным». [50] То же в своей эпитафии говорит и крупнейший политик древних туг-ю Тоньюкук. Но он же откровенно показывает, чего стоила эта политика тем, кто становился объектом завоевания. «Эта страна,— говорит он,— стала не имеющей хозяина, так было сделано потому, что я, мудрый Тоньюкук, наступая в этой стране, привозил (оттуда) красное золото и светлое серебро, красный шёлк и агри-каменья, (всякую) дань без числа». [51] О том, насколько эта политика завоеваний и грабежа вошла в быт древних туг-ю, свидетельствуют небольшие орхонские надписи. Вот, например, две надписи из Хоито-Тамир (Монголия), ярко передающие наивную радость хищника-воина, стремящегося в богатый город Восточного Туркестана — Бешбалык: № 1 — «Мы идём с Куличуром Тардушей в Бешбалык... там он может быть счастливым», и № 2 — «В год обезьяны в девятом месяце... мы идём в Бешбалык. Счастлив облик витязя войско (ведущего)... Народ, твой приход мог быть там счастливым. Счастливый человек». [52]

 


 

[25] Однако многое имеет место только на Орхоне и на Алтае, например, обычай установки около могил верениц камней. См. об этом ниже и в работе Л.А. Евтюховой. Каменные изваяния Северного Алтая. Труды ГИМ, в. XVI, стр. 119-134.

[26] Приводимые здесь данные получены А.Н. Бернштамом и С.П. Толстовым.

[27] Бернштам А.Н. Родовая структура туг-ю VIII в. Из истории докапиталистических формаций, М.-Л., 1933, стр. 560-576.

[28] Попов А.А. Материалы по родовому строю долгая. Советская этнография, 1934, № 6, стр. 119 (цитирую по С.П. Толстову).

[29] Mahmud al Kašgari. Kităbu divăni lugati-t-turki. Стамбул, 1333, т. I, стр. 2-3 и 294 (цитирую по С.П. Толстову, перевод его же).

[30] Толстов С.П. К истории древнетюркской социальной терминологии. ВДИ, 1938, № 1, стр. 72-81.

[31] Толстов С.П., ук. соч., стр. 81.

[32] Rad1оff W. Die Alttürkischen Inschriften. Dritte Lieferung, СПб., 1895, стр. 314-330.

[33] Радлов В. и Мелиоранский П. Древнетюркские памятники в Коше-Цайдаме. Сб. Трудов Орхонской экспедиции. IV, СПб., 1897, стр. 22.

[34] Иакинф. Собрание сведений..., ч. I, СПб., 1851, стр. 296.

[35] Там же.

[36] Радлов В. и Мелиоранский П. Древнетюркские памятники..., стр. 21.

[37] Иакинф. Собрание сведений..., ч. I, СПб., 1851, стр. 307.

[38] Там же, стр. 269.

[39] Мелиоранский П. Памятник в честь Кюль-Тегина. ЗВОРАО, т. XII, СПб., 1900, стр. 65.

[40] Бернштам А.Н. Возникновение классов и государства у турок VI-VIII вв. Отдельный оттиск из «Энгельсовского сборника», ГАИМК, стр. 889.

[41] Там же, стр. 889.

[42] Радлов В. и Мелиоранский П., ук. соч., стр. 18.

[43] Бернштам А. Родовая структура туг-ю в VIII в., стр. 563.

[44] Там же, стр. 565-566.

[45] Радлов В. и Мелиоранский П., ук. соч., стр. 18.

[46]Радлов В. и Мелиоранский П., ук. соч., стр. 23.

[47] Толстов С.П. Тиранния Абруя. Исторические записки, т. 3, стр. 42.

[48] Там же, стр. 51.

[49] Иакинф. Собрание сведений..., ч. 1, стр. 269.

[50] Радлов В. и Мелиоранский П., ук. соч., стр. 39-40.

[51] Radloff W. Die Alttürkischen Inschriften, Neue Folge. стр. 49.

[52] Radlоff W. Die Alttürkischen Inschriften. Dritte Lieferung, стр. 261-262.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

наверх

главная страница / библиотека / оглавление книги / обновления библиотеки