 В.И. Распопова.
Металлические изделия раннесредневекового Согда.
// Л.: 1980. 138 с.
Культурные связи Согда VI-VIII вв.,
отразившиеся в воинском снаряжении.
Рассмотренные аналогии показывают, что на огромной
территории от Тихого океана до Средней Европы в VI-VIII вв. были
распространены сходные, а в некоторых случаях даже идентичные типы вооружения,
украшений, посуды из драгоценных металлов. Эти предметы происходят как из
памятников, связанных с кочевыми народами — тюрками, аварами, хазарами и др.,
так и из памятников осёдлых народов — персов, согдийцев, китайцев. Обычно
сходство этих предметов, которое сразу бросается в глаза, объясняли
переселениями кочевых племён; одинаковое сооружение, украшения, посуду из
драгоценных металлов употребляли разные и часто враждовавшие между собой
народы, следовательно, эти предметы материальной культуры не являются
признаками этнической принадлежности, тем более что на огромной территории
засвидетельствованы разнообразные погребальные обряды, отличные друг от друга
типы поселений, совершенно непохожая керамика. Все рассматриваемые категории
вещей связаны с воинской и аристократической средой.
Письменные источники VI-VII вв. сохранили
восторженные описания ставок тюркских каганов, причём в оценке роскоши кочевых
владык сходятся как византийские, так и китайские путешественники. Произведения
торевтики, которые видел в ставке кагана византийский посол, не уступали
произведениям византийских мастеров. Посуда из драгоценных металлов,
употреблявшаяся на пирах согдийской знати и бывшая излюбленным предметом
подношений, испытывала тюркское влияние [173, 177-200]. На западе
кочевого мира мы имеем археологические материалы, позволяющие представить образ
жизни аварских и болгарских князей. Д. Ласло в своей монографии об
аварском обществе [322] показал, что в княжеских могилах имеется определённый
набор вещей, обязательными принадлежностями которого являлись серебряные и
золотые сосуды для питья (во многом сходные с тюркскими), оружие — меч, лук,
колчан со стрелами; два пояса, богато украшенных золотыми бляшками. В этих же
могилах встречаются предметы роскоши иноземного происхождения. Набор таких же
вещей, но изготовленных из менее ценных металлов, характерен и для могил
воинов. Во многом аналогичный набор вещей имеется и в богатых погребениях
востока кочевого мира — тюрков и кыргызов.
О вооружении тюркских народов мы можем судить по
археологическим находкам и изобразительному материалу (каменные бабы,
писаницы, произведения торевтики и т.п.). Представление о тюркском войске,
которое складывается по совокупности археологических данных, во многом
совпадает с приведённой ранее характеристикой согдийской конницы. Обязательный
снаряжением всадника-кочевника были седло со стременами, сложный лук, который
носили в спущенном виде в узком длинном налучье, колчан, обычно расширяющийся
книзу, в который стрелы клали остриями вверх. Колчан и налучье подвешивались к
поясу. Кроме этого пояса, у воина был и другой, на котором висели меч или
сабля, кинжал. Пояса украшались наборными бляшками. Меч подвешивался наклонно
на двух ремнях с левой стороны. Часто вооружение дополнялось копьём, топориком.
Оборонительные доспехи состояли из длинного пластинчатого панциря, шлема с
бармицей и наушниками, небольшого круглого щита, подвешенного на плечо на длинной петле.
Войска кочевников VI-VII вв. представляли собой
прекрасно обученные дружины, которые владели тактикой боя, рассчитанной на
индивидуальную силу и выучку. Наличие стремян давало тюркскому воину
преимущества при нанесении таранного удара копьём.
Парные стремена на Дальнем Востоке известны по крайней мере с V в. [330], но широкое их распространение в Евразии относится к тюркскому времени.
Стреляли из лука с большой меткостью и силой удара по
индивидуальной цели. Ношение лука в спущенном виде давало возможность
сохранить всю силу лука для выстрела, а благодаря расширяющемуся книзу колчану
оперение стрел, положенных наконечником вверх, не мялось и стрела имела
хороший стабилизатор. Наклонная подвеска меча, колчана и налучья позволяла
воину в случае необходимости вести бой спешившись. Наличие второго, стрелкового,
пояса, видимо, связано с тем, что в бою лук и колчан легко можно было сменить.
Нельзя представлять себе конницу VI-VII вв. по
образцу более поздней, недостатком такой конницы: была невозможность
молниеносно перейти от рукопашного боя к стрелковому. Но для своего времени
это было сильное войско.
Военное дело государств осёдлых народов VI-VII вв.
развивалось под влиянием кочевников. Византийский военный специалист первой
половины VII в. Маврикий [1]
в своем сочинении «Стратегикон» [140; 164] постоянно напоминает византийским
полководцам о необходимости перенимать опыт аваров и тюрков. Эти наставления
касаются прежде всего снаряжения; «Одежда самих воинов должна быть просторна,
длинна и красива, как у аваров», «...прикрытие морд и грудей лошадей латами,
хотя бы из лоскутьев, как у аваров, которые предохраняли бы тем и груди лошадей,
в особенности у тех всадников, которые во время боя должны быть впереди. При сёд-
(103/104)
лах должны быть два железных стремени, аркан и мешок
для провианта, четыре кисточки на спине лошади, одна на голове и одна под
подбородком». «Палатки хорошо шить на манер аварских или турецких, так как
таковые и красивее, и удобнее» [164, 17, 18].
Маврикий также внимательно учитывает и тактические
приёмы кочевников. Как древние, «располагаются в боевом порядке теперь турки и
авары... Они выстраивают боевой порядок не в одну линию, как римляве (имеются в
виду византийцы, — В.Р.) и персы...» [164, 34], «Выдающиеся
из них [аваров] не только себя, но и своих лошадей покрывают спереди железом
или лоскутьями. Упражняются с большим старанием, так что могут с коня стрелять
из луков» [164, 178].
Иранские современники Маврикия претендовали на то, что
они в своем конном искусстве не уступают тюркам. «Народ наш чтут люди других
стран, и бог, да будет благословенно царствие его, конное искусство тюрок, и
сметливость индусов, и ремёсла, и художества Рума — все это дал нам» [120, 10].
Общепринятая в пашей литературе точка зрения о той,
что вооружение сасанидского Ирана принципиально отличалось от вооружения
Средней Азии [68; 107; 253, 216], должна быть пересмотрена. Нам
неизвестны позднесасанидские изображения батальных сцен. Однако в гроте
Таки-Бустан имеется изображение, как полагают [310; 332], Хосрова II
(590-628 гг.) на коне и в полном вооружении. [2]
Конь защищён именно так, как советовал Маврикий: грудь, шея и морда покрыты
доспехом из мелких пластинок, прошнурованных тонкими ремнями. Доспех,
прикрывающий морду коня, состоит из трёх частей [305, т. II,
табл. XLIX]. Серединная прикрывает лоб и нос, она из четырех
пластин, расположенных поперек морды. Края частей доспеха оформлены косичкой
из шнуров. Хосров II одет в кольчугу, плетение которой передано так же,
как на согдийских росписях [305, т. II. табл. XLIII].
Кольчуга доходит до колена, надета, видимо, на кафтан из ткани с сенмурвами.
Поверх кольчуги два наборных пояса, украшенных накладными бляшками. Бляшки из
трёх кружочков чередуются с треугольными бляшками, составленными из четырёх
рядов таких же кружков — в верхнем ряду один кружок, затем два, три и четыре. К
нижнему поясу справа на двух ремешках подвешен колчан, несколько расширяющийся
книзу, с открытым карманом, из которого торчат стрелы наконечниками вверх [305,
т. II, табл. LIII, XLIV]. С левой стороны узкое налучье, от которого виден
только верхний конец [305, т. II, табл. XXXV]. На длинной петле, спускающейся с шеи, висит небольшой
круглый щит [305, т. II, табл. XXXV, XXXVI, XXXIX, XL, XLVIII]. Щит, видимо, имел металлическую оковку по краю,
металлический умбон в виде круга с многолепестковой розеткой и восемь
металлических полос по радиусам. На некоторых полосах видны заклёпки. Кроме
того, видны ещё две полосы длиной в полрадиуса, расходящиеся в диаметрально
противоположных направлениях от умбона. Края этих полос состоят из кружков,
вплотную примыкающих друг к другу, середина занята более крупными кружками.
Имеется ещё одна, оформленная аналогичным образом полоса, расположенная
вертикально неподалёку от края щита. На голове царя надет шлем, который венчает
шар с лентами. Лицо закрыто кольчужной сеткой. Кольчужная сетка того же
плетения, что и кольчужная рубашка, и не отличается от согдийских. Сетка с
вырезами для глаз, прикреплена к наноснику шлема [305, т. II,
табл. XXXVII]. В правой руке всадник держал копьё. Меча не видно,
так как он находился на левой стороне. На боковом охотничьем рельефе Таки-Бустава
тот же Хосров изображён с мечом, подвешенным на двух ремешках. В руках Хосрова
— сложный лук. Царь стреляет стоя, лук держит в левой руке, тетиву натягивает
правой [305, т. I, табл. XLVIII, LXII]. На персонажах охотничьих рельефов наборные пояса с
многочисленными подвесками. На Хосрове II надет наборный пояс с круглыми бляшками и подвесками, имеющими округлый конец.
Пряжка на всю ширину пояса, с подвижным язычком [305, т. I,
табл. L, LXIII, LXIV]. Аналогию этому поясу, как и всему комплексу вооружения
на рельефах, находим в кочевнической материале не ранее VI в.
На верхней сцене того же грота Хосров II в
сцене инвеституры представлен в традиционном сасанидском царском костюме с
апезаком, поясом, портупеей, с вертикально подвешенным мечом. Таким образом,
Хосров Парвез в традиционном костюме показан только в сугубо официальной сцене
инвеституры. В сценах охоты его костюм лишён традиционных особенностей царского
сасанидского костюма. В конной статуе Хосров изображён как воин, вооружённый по
последнему слову тогдашнего военного искусства. Документальность изображений
реалий на рельефах Таки-Бустана подтверждается археологическими находками.
В провинции Дейламаy в Иране найдено несколько мечей в золотых и серебряных ножнах [310, 293-311],
без перекрестий, рукоятки обложены золотыми или серебряными пластинами. У
ножен по две обоймы, при помощи которых меч подвешивался к поясу. Мечи
принадлежат к характерным формам мечей VI-VII вв., распространенных на
большой территории от Венгрии до Закавказья [112, 173-177, рис.
25, 26]. Меч Хосрова II в сцене охоты в Таки-Бустане имеет небольшое
перекрестие. Такое же небольшое перекрестие есть у мечей, происходящих из
Ирана в хранящихся в музее «Метрополитен» в Нью-Йорке [294, 37, рис. 60].
Поразительно похож на доспехи коня Таки-Бустана
пластинчатый доспех, найденный при раскопках в Касри-Абу-Наср в Южном Иране в
слое VII в. [347, т, I, рис. 256].
Блюдо из Эрмитажа со сценой охоты, обычно называемое
в нашей литературе блюдом с «согдийский всадником», имеет на обороте надпись на
среднеперсидском языке «Этот сосуд приказал сделать Purī Vahman.
302 весовых драхмы» [153, 162]. Таким образом, заказчиком блюда был
нранец, с именем, которое получило распространение, вероятно, не ранее VIII в.
[153, 163]. Снаряжение всадника на этом блюде относится к тому же типу,
что и снаряжение Хосрова в сценах охоты: у него также два пояса, к верхнему
слева привешен прямой меч с не-
(104/105)
рекрестием на двух ремнях, а к нижнему — изогнутое
налучье. Справа виден колчан, из которого торчат оперения стрел. Этот тип
колчана не встречается на таки-бустанских рельефах, но он отличается и от
раннесасанидских колчанов. Ноги всадника опираются на стремена. В руках
всадника сложный слегка асимметричный лук, такой же, как и в Таки-Бустане.
В результате раскопок халифского замка
Каср-аль-Хейр-ал-Гарби открыта фреска первой половины VIII в., с
охотником, на котором надеты два пояса, с такими же, как в Таки-Бустане, луком,
налучьем, колчаном, со стременами [341] (рис. 72).
Письменные источники сохранили нам описание полного
доспеха позднесасанидского конного воина: «Эти предметы составляли: шлем, “мигфар”
(бармица), кольчуга, латы, наручи, поножи, меч. копьё, щит, прикреплённая к
поясу палица, секира или булава, колчан с двумя луками с тетивами в тридцатью
стрелами и две кручёные тетивы, сзади привязанные к мигфару. Упоминается также
и лошадиный панцирь» [113, 75].
Таким образом, совокупность письменных источников,
археологического материала и памятников изобразительного искусства показывает,
что в начале VII в. Иран и Византия, а к VIII в. и
арабы имели очень сходный тип вооружения конного воина, причём письменные
источники свидетельствуют о том, что это вооружение сложилось под влиянием
северных кочевников. [3]
Вооружение более раннего времени в Византии и сасанидском Иране было другим:
один пояс и портупея, с помощью которой меч подвешивался вертикально, колчан у
персов также подвешивался вертикально на бедре, налучья не было, панцирь
короткий — доходил только до бедра, поножи — из узких горизонтальных полос
металла и такие же наручи, заменявшиеся иногда кольчужными.
Рис. 72. Охотник. Фреска из Каср-аль-Хейр-ал-Гарби.
На территории соседней Средней Азии благодаря широкому
фронту археологических работ засвидетельствовано большое количество памятников
как материальной культуры, так и изобразительного искусства. Они позволяют
последовательно представить историю сложения снаряжения воинов VI-VIII вв.
К раннему сасанидскому типу вооружения примыкает
терракота эфталитского времени, найденная на Афрасиабе, на которой мы видим
прямо подвешенный к портупее меч. Такая же подвеска меча и на других
терракотах этого времени. Воин одет в панцирь с кольчужным оплечием. Крупные
прямоугольные пластины низа панциря такие же, как па кушанских изображениях
[338, табл. 100, 127].
В Пенджикенте, в помещении, уничтоженном при постройке
ограды храма II в VII в., и нише, заложенной при этой перестройке,
найдена роспись, изображающая сидящую на троне в виде дракона богиню и стоящих
перед ней донаторов. Эти росписи можно датировать приблизительно VI в.
Костюмы донаторов имеют некоторые черты раннего сасанидского костюма, в
частности пояс с двумя круглыми пряжками, от которых спускаются расширяющиеся
вниз ленты. У одной фигуры меч подвешен вертикально па портупее, у другой
кинжал подвешен вертикально за два кольца, расположенных по двум сторонам верхней части ножен.
В сцене оплакивания храма II, которая также относится, вероятно, к VI в., есть персонаж в доспехах (рис. 73).
Живопись плохо сохранилась, но можно различить наручи из горизонтальных полос
металла, которые закрывают руку от плеча до кисти. Пластины подогнаны так, что
не мешают сгибать руку. По своему устройству эти наручи аналогичны найденным в
Таксиле в слое первых веков нашей эры [328, т. 1, 176; т. II, 550;
т. III табл. 170, № 91]. Такой же доспех изображён на
скульптуре из Халчаяна [211, рис. 98; 210, 60, табл. 61, 62] и на позднекушанских
монетах. [4] Подобная конструкция
(105/106)
Рис. 73. Пенджикент. Храм II.
Прорисовка доспехов воина из сцены оплакивания.
сложна и менее удобна, чем применявшаяся в Пенджикенте в VII-VIII вв.
Изображения согдийцев имелись на одном погребальном памятнике Северной Хэнани, неподалеку юг столицы государства Северное Ци [340]. Этот памятник был сооружён для выходца из Средней Азия в третьей четверти VI в. Он состоят из нескольких плит с рельефами, изображающими различные сцены из жизни соотечественников умершего.
Для нас важна на этих рельефах передача реалий. Здесь имеется перекличка с охотничьими сценами Таки-Бустана. Над годовой правителя, так же как над головой Хосрова II, несут большой зонт. Всадники сидят с опущенными носками ног, без стремян. На крупах коней, так же как и в Таки-Бустане, крупные кисти. Как на рельефах Таки-Бустана, изображены и наборные пояса с подвесками, мечи с Р-образными петлями, подвешенные к поясу двумя ремешками. Интересны осёдланные лошади без всадников с луками сёдел того же типа, что и в тюркских памятниках.
Своеобразны пояса на живописи VI в. Балалык-тепе в Северном Тохаристане: к ним подвешены кинжал на двух петлях, небольшой ножик, сумочка [4, рис. 96]. Эти пояса не имеют бляшек, характерных для наборных поясов.
Вероятно, не ранее VI в. можно датировать расписную вазу из буддийского храмового комплекса древнего Мерва [138]. Предложенная Г.А. Кошеленко дата этой вазы IV-V вв. не может быть принята ввиду того, что двойной наборный пояс и колчан, подвешенный наклонно на двух ремнях, нигде не засвидетельствованы для IV-V вв. Эта ваза является ещё одним памятником среднеазиатско-сасанидских связей в области воинского снаряжения.
Интересные материалы для истории развития вооружения
дают стенные росписи Афрасиаба, которые датируются третьей четвертью VII в.
[151, 5-7; 272, 12]. На этих росписях интересно сочетание старого и нового
типов вооружения. Новым типом являются стремена и наборные пояса. Однако
сохраняется ещё вертикальная подвеска меча с помощью портупеи, к которой
подвешен кинжал в вогнутых к середине ножнах.
Сочетание таких же элементов имеется на датированных
росписях Фундукистана в Северной Афганистане. Как показал Р. Гёбль,
основание здания с этими росписями относится ко времени не ранее 90-х гг. VII в.
[311, 313-314].
У так называемого лунного божества к поясу с тремя
круглыми бляшками на портупее подвешен меч. У так называемого солнечного
божества к такому же поясу меч подвешен при помощи двух петель. На «солнечном
божестве» очень короткая кольчужная рубашка, поверх которой надета,
по-видимому, чешуйчатая кираса.
Пенджикентские стенные росписи, датированные, в
основном, концом VII — началом VIII в., в сочетании с
реальными вещами показывают, что в согдийском вооружении мы находим все черты,
отмеченные нами при описании тюркского воина, однако вооружение согдийцев
имело и много своеобразных черт. Напомним здесь лишь эти особенности. Согдийская
конница была более тяжело вооружённой, чем тюркская. Защитное вооружение
согдийцев состояло из ламеллярного или кольчужного (очень плотного плетения)
доспеха длиной до середины голени. Груди и плечи часто защищены кольчужными
оплечиями, нередко с кожаным покрытием. Кожа богато орнаментирована. Ноги и
руки согдийцев защищены двустворчатыми шарнирными поножами и наручами. Шлемы
пластинчатой конструкции. К ним добавлялись нащёчники из узких металлических
пластин и кольчужная бармица. Иногда у воина на лице была кольчужная сетка.
Видимо, с этим тяжелым доспехом связаны и некоторые особенности вооружения
согдийцев — наличие узких колющих мечей, неизвестных у других народов раннего
средневековья, распространение бронебойных наконечников стрел. Некоторые
отличия от тюрков у согдийцев имеются и в стрелковом вооружении. У них в
налучье обычно два лука; наряду с тюркским типом колчана имеется и колчан,
расширяющийся кверху, с торчащим из него оперением стрел.
Согдийская конница, как можно судить по росписям
Пенджикента, атаковала в плотном строе с копьями наперевес. Возможность держать
строй обеспечивалась строгими удилами мундштучного типа. Часто использовались
металлические намордники. Такого рода мундштучные удила применялись тяжёлой
конницей в Иране в парфянское и сасанидское время. Тюрки, осёдлые народы
Восточного Туркестана и народы Юго-Восточной Европы применяли удила с
псалиями. Таким образом, применение разного типа удил связано с различной
тактикой боя — массированным ударом ряда всадников и более подвижной, более
индивидуальной по своему характеру тактикой кочевников. Согдийцам были известны
удила с псалиями — есть их находки в Пенджикенте, они изображены на росписи
Красного зала в Варахше. В батальных сценах лошадь всегда с мундштучными удилами.
Согдийское войско изображается как высокопрофессиональное
и тяжеловооружённое. Письменные источника дают нам представление о составе
войска. Это были аристократы и их дружинники-чакири [168, 103-108]. Отряды были
небольшими. Так, в известном сообщении в Суйшу приводятся следующие цифры
строевого войска среднеазиатских государств: Бохань (Фергана) — строевого
войска несколько тысяч, Ми (Маймург) — несколько сот человек, Шы (Кеш) — до
тысячи человек, Цао (Кабудан) — около тысячи человек и т.д. [49, т. II, 285-287].
Развитие защитного доспеха, продуманность его до мелочей соответствуют
аристократическому характеру армии.
Дружины были и у тюркских хаканов, но у тюрок наряду с дружинами в походах участвовали и
(106/107)
легко вооружённые рядовые кочевники. Тюркская конница
была более массовой и подвижной, чем согдийская. Согдийцы заимствовали многие
достижения тюркского военного искусства. Но в то же время, будучи сравнительно
малочисленными, они стремились компенсировать это за счёт развитого защитного
доспеха и умения атаковать в строю.
Развитое кузнечное ремесло согдийцев полностью
удовлетворяло потребности армии. А постоянный спрос на предметы вооружения со
стороны аристократии богатых согдийских городов, в свою очередь, способствовал
развитию ремесла. Изделия согдийских оружейников славились за пределами Согда
(см. с. 81).
Характерно, что мастерская кольчужника в Пенджикенте размещалась на базаре и
представляла собой одновременно его лавку. Многочисленность кузнечных
мастерских в Пенджикенте связана, вероятно, также с тем, что наряду с
изготовлением орудий труда для сельской округи и других ремесленников значительная
часть из них работала для нужд войска. Как показывают этнографические
материалы, в XIX в. скопления кузнечных мастерских находились в
центрах бекств, где они обслуживали потребности как местного сельскохозяйственного
населения, так и бекского двора и его окружения, «выполняя для них
разнообразные заказы на различное холодное и даже огнестрельное оружие». Так, в
центре бывшего Дарвазского бекства было 7 кузниц, имелись кузницы и в сельских
общинах [103, 206, 208-209].
Таким образом, представляется возможным поставить
вопрос о специфике социальной функции городского ремесленного производства.
Решающее военное преобладание аристократии над рядовым населением
обеспечивалось тяжёлым вооружением, которое изготавливали городские кузнецы.
Как мы видим, вооружение согдийцев VII-VIII вв.
развивалось под воздействием тюркского. Что же касается появления наборных
поясов в Согде, то оно целиком объясняется тюркском влиянием. Массовое
распространение наборных поясов в Согде относится к концу VII-VIII вв.
Части наборного пояса тюркского типа найдены на поселениях почти всех
областей Средней Азии (см. с. 95),
население которых оставалось ираноязычным, во политические связи тюрков с осёдлыми
народами Средней Азии, подчинение местных княжеств тюркскому кагану привели к
проникновению тюрков в согдийское общество, и прежде всего в среду знати. Об
этом свидетельствуют документы с горы Муг, связанные с именем Деваштича —
правителя Пенджикента и претендента на общесогдийский престол.
Предшественником Деваштича на пенджикентском престоле был тюрок, который правил
не менее 15 лет [154, 51]. Много тюрок было в окружении Деваштича [150;
154, 28-19, 26, 120, 133]. Деваштич считал себя вассалом кагана. Он
писал в одном из писем: «А у меня известия таковы: наши гонцы сюда спустились и
мне от кагана высокий чин и почёт принесли. И прибыло также много войск, а
также тюрки и китайцы» [154, 117]. Возможно, что в Согде, помимо
отдельных представителей тюркских племён, были компактные группы тюркского населения
[17, 274, прим. 69]. Вполне определённые сведения о тюркском населении
и даже о тюркских династиях имеются для другой области Мавераннахра — Тохаристана
[170, 62-63]. Каган западных тюрков Тун-ябгу в начале VII в.
дал среднеазиатским владетелям тюркский титул и назначил к ним резидентов [49,
т, I, 283].
Политический характер связей тюрков и согдийцев,
явственно видный по письменным источникам, проявился и в материальной культуре.
Тюркское влияние сказалось прежде всего в вещах, связанных с аристократическим
и военным бытом, и не было отражением массовой миграции. В тюркской и согдийской
среде особое значение придавалось наборным поясам. Известно, что золотой пояс
быя признаком сословной принадлежности среднеазиатской знати [16, 323].
Отношение к поясу как знаку отличия вообще характерно для этой эпохи. Прокопий
Кесарпнский (VI в.) сообщает: «В Персии не позволено никому носить
ни перстня золотого, ни пояса, ни пряжки, ни чего-либо подобного, если это не
пожаловано царём» [209, 17]. Р.М. Гиршман обратил внимание на
наборные пояса персонажей, изображённых на севере иранском блюде VIII в.,
хранящемся в Британском музее, отметив тюркское происхождение этих поясов
[309, 69-70]. Изображения наборных поясов сохранились в Самарре
— центре Аббасидского халифата IX в., где находились казармы тюркской гвардии
[318, табл. XLIII, LXV, LXVI, LXIX]. В XI в. наборный пояс был знаком различия в войсках
в при дворе Газневидов, но и в это время употребление золотых поясов
связывалось с тюркским обычаем [25, 257, 270, 274, 435]. Как показывают
рунические эпитафии, материал, число и форма поясных украшений служили знаком
отличия: «...Так как у вас было счастье («вам везло»), (памятник вам) водрузили.
На поясе луновидную пряжку мы устроили. (2) Так как у него была доблесть, то у
своего хана мой бег, Аза тутук, достиг пряжки (чиновного пояса)» [167, 95;
276, 98-100]. На другом памятнике: «Моя геройская доблесть. Мой пояс с
сорока двумя (чиновными) пряжками-украшениями!» [167, 97]. Д. Ласло на
основе анализа погребений аварских могильников установил, что рангу воина
соответствует определенный металл — золото, серебро с золочением, бронза с
серебрением, бронза, форма и число поясных украшений [322, 63, 176-178].
С.А. Плетнёва на основе материалов Дмитровского могильника салтово-маяцкой
культуры пришла к выводу, чго пояс отражает место его владельца в воинской
среде [206, 162-166].
Такое же положение, вероятно, было и в Согде. В Пенджикенте, за исключением 6
случаев, все накладные бляшки изготовлены из бронзы. Но и здесь были накладка
из железа, а также бронзовые части пояса, которые имели обкладки золотой или
серебряной фольгой. Поясной наконечник с горы Муг украшен серебряной
инкрустацией. Украшение бронзовых частей пояса золотой фольгой засвидетельствовано
в аварских и кыргызских древностях [98, 34-36;
322, 41].
Д. Ласло приводит данные китайских письменных
источников, из которых видно, что количество поясных подвесок также обозначало
ранг. Кожаный лояс с металлическими украшениями был заимствован от северных кочевников
[322, 181].
Весьма любопытные данные по интересующему нас вопросу
содержатся в «Записке о живописи; что видел и слышал» автора XI в.
Го Жосюй, который сообщает, что «при танском императоре Гао-цзуне (650-684)
чиновники выше пятого ранга на-
(107/108)
граждались верительными бирками „суй шэнь юй” — „рыба,
носимая у пояса”; кроме того, чиновникам всех рангов было приказано: владелец
фиолетового халата должен носить пояс с золотом и яшмой; к тёмно-красному и
светло-красному халатам полагается пояс с золотом; к тёмно-зелёному и
светло-зелёному — с серебром; к тёмно- или светло-синему — с бронзой; простой
народ носил халаты с бронзовыми или железными бляшками на поясе» [76, 27;
321, 14]. В 713 г. это правило было отменено.
В Японии VIII в. также носили пояса,
украшенные наборными частями. В императорской сокровищнице Шосоине хранится
пояс с золочёной серебряной пряжкой, украшенный лазуритовыми накладками
прямоугольной и полукруглой формы. Здесь же имеются накладки от поясов,
изготовленные из рога носорога [348, № 31; 349, № 8]. Пенджикентские
находки характеризуют ещё одну до сих пор неизвестную сторону значения пояса.
На многих хумах в Пенджикенте есть метки. Это оттиски гемм и других печатей, а
также ключей и пряжек. А.М. Беленицкий показал, что они являются знаками заказчика
[26, 2-15]. Оттискивая пряжку своего пояса на хуме, заказчик так же
наносил свой личный знак, как он это делал, прикладывая печать.
Таким образом, поясу и его частям в эпоху раннего
средневековья придавалось большое значение как личному знаку и как знаку
социальной принадлежности. Поэтому ношение поясов того или иного типа
регулировалось государством. В связи с этим неудивительна быстрая смена типов
поясных украшений, которая происходит в конце VII в. на
большой территории степей, и появление этих вещей в осёдлых памятниках. Новые
формы — вполне сформировавшиеся н стандартизованные. Выделяются три основных
ареала поясных наборов: Панония — Аварское государство, Юго-Восточная Европа —
Хазарский каганат, Центральная и Средняя Азия — возродившиеся к концу VII в.
тюркские государства. По-видимому, быстрые изменения поясных наборов теснее
связаны с судьбами государственных объединений, чем с судьбами отдельных племён.
Поясные наборы согдийцев и тюрок, входивших в
политическую систему тюргешского и второго тюркского каганатов, были одинаковы,
но они резко отличались от поясных наборов более ранних тюрок первого каганата,
Для конца VI-VII вв.
труднее проследить локальные отличия между поясами и сбруйными наборами
Сибири, Средней Азии и Восточной Европы. Это сходство, которое так велико, что
в начале изучения алтайских древностей высказывалось предположение об импорте
с запада поясных наборов и украшений узды в Кудыргэ [85, 8], может быть,
можно объяснить возникновением в середине VI в.
тюркской мировой державы. В VII в. эта типологическая общность распадается
почти одновременно с разгромом тюркского государства китайцами.
Для конца VII-VIII вв. поясные
наборы Сибири, Семиречья и Согда выделяются в обособленную группу. Детали
наборного пояса, подобные найденным в Пенджикенте в слоях VIII в.,
нигде не засвидетельствованы на памятниках старше рубежа VII-VIII вв.
Может быть, каганы возродившихся к концу VII в.
тюркских каганатов (680-е гг. — Восточный каганат [128, 25-34],
рубеж VII-VIII вв. — Западный каганат [18, 1, 33; 275, 555-561])
ввело ношение поясов с определённым набором бляшек, подобно тому как это делали
их современники — китайские императоры. Такую же причину можно предположить для
объяснения быстрого появления новых стилей поясных украшений в Хазарском каганате,
где распространяются салтово-маяцкие поясные наборы [206, 161],
и в так называемом втором Аварском каганате.
В конце VII в. в Карпатской котловине на смену штампованным
поясным наборам приходят литые, орнаментированные лозой и грифоном [295, 447-453].
В это же время в небольшом количестве появляется так называемая жёлтая
керамика, не имеющая аналогий в местном материале. Ряд исследователей
полагает, что изменения связаны с приходом какого-то нового народа, прародину
которого искали на Каме. Однако у хронистов того времени это не отмечается.
Археологические находки Прикамья не дают материалов для локализации там
прародины второй волны аваров. Ряд исследователей отрицает эту вторую волну.
Однако перемена поясных наборов имеется, и её надо объяснить. И. Вернер
обратил внимание на сходство среднеазиатско-сибирских частей поясных наборов с
литыми накладками и наконечниками, украшенными грифоном или лозой, с территории
Дунайского бассейна [355, 310-314; 356, 279-285]. К материалам,
использованным И. Вернером, прибавились новые пенджикентские находки,
свидетельствующие об этих связях.
Матрица, найденная в Пенджикенте в слое VII в.,
своими пропорциями и очертаниями с вогнутыми сторонами и приострённым концом,
а также сложным рельефным орнаментом напоминает аварские поясные наконечники
[297, табл. 6, 1, 5]. Как отмечено выше, по форме в технике
изготовления золотая обкладка бронзовой бляшки из Пенджикента близка к
найденным в аварских могильниках.
Ремесленные изделия с территории Карпатской котловины,
находящие аналоги в среднеазиатско-снбирском материале, могут быть связаны с
появлением в этой области какой-то небольшой группы мастеров. Появление в
Карпатской котловине «жёлтой керамики» Д. Бяликова связывает с появлением
здесь какой-то группы мастеров или купцов из Средней Азии [289, 30]. [5]
Можно предположить, что по образцам, изготовленным приезжими ремесленниками,
была выпущена большая серия поясных наборов. Часть пряжек, находимых в более
ранних аварских могилах, изготовлена в византийских мастерских. Смена поясных
наборов приходится в Аварском каганате на то время, когда авары перестали
получать византийскую дань.
Надо отметить, что Византия в большом количестве экспортировала бронзовые пряжки во все страны Средиземноморья, а некоторые из них, как мы уже отмечали, попадали в Согд.
Греческие письменные источники свидетельствуют о контактах Византии со Средней Азией только в 60-70-е гг. VI в. в связи с попытками византийских правителей заключить союз с тюрками. Но археологические материалы, в частности небольшая группа пряжек, относящихся к VII в., о кото-
(108/109)
рых шла речь выше (с. 93),
показывают, что и в VII в. сношения продолжались. Около половины
византийских монет и подражаний им, найденных на территории Средней Азии, также
выпущены в VII в. [139, 46, 47, 51; 178]. Наряду
с предметами византийского импорта, как например серебряное блюдо, вышедшее из
константинопольской мастерской около середины VI в. и тогда
же попавшее в сокровищницу бухарского правителя [153, 165-167], были
распространены в Средней Азии и подражания византийским вещам. Таковы золотые
брактеаты, серебряный кувшин из с. Покровского с подражанием
византийским штампам на дне; некоторые бронзовые пряжки.
Известно, что основным предметом торговли между
Византией и Согдом являлись шёлк и изделия из драгоценных металлов. В те
времена на такие большие расстояния (через степи и пустыни, занятые
кочевниками) везли главным образом предметы роскоши. Бронзовые византийские
пряжки попали в Среднюю Азию, вероятно, попутно, вместе с более ценными
товарами. Предметы роскоши могли привозить в Согд как непосредственно из
Византии, так и через посредников. Скромные бронзовые пряжки византийских типов
свидетельствуют скорее всего о существовании непосредственных связей Византии
со Средней Азией в VII в..
Как показал В.Ю. Лещенко, через среднеазиатских
купцов серебряные сосуды, изготовленные в византийских и иранских мастерских,
попадали в Прикамье. Вместе с ними были привезены серебряные сосуды согдийской
и хорезмийской работы. Импорт серебра в Прикамье начинается с конца VII в. [149]. Скорее всего к началу VIII в. относится распространение в Прикамье
наборных поясов сибирско-среднеазиатского типа [77]. Вероятно, пояса попадали
в Прикамье через согдийских купцов. Пряжки с фестончатой рамкой ве характерны
для тюрок, но известны в Прикамье и Пенджикенте [77, табл. 38, 5; 132,
рис. 1, 8]. Отметим, что в Прикамских погребениях встречаются как целые
привозные пояса, так и местные, с характерными ломоватовскими наборами [73,
рис. 6, 8].
Тюркские и согдийские части поясных наборов настолько
близки, что трудно сказать, кем изготовлен тот или иной предмет — тюрком или
согдийцем. Однако согдийские бронзолитейщики иногда украшали свои изделия
элементами земледельческой орнаментации. Наглядным примером этому служат поясные
накладки, наконечники л пряжки с узором в виде виноградной лозы, найденные в
тюркских погребениях Семиречья, и идентичные им образцы из Самарканда и
Пенджикента. Поясной наконечник с таким же орнаментом обнаружен в Томском
могильнике. Не случайно части поясных наборов с орнаментацией виноградной лозой
найдены именно в Чуйской долине, где хорошо известны согдийские колонии.
Вероятно, какая-то часть согдийских ремесленников
переселялась в тюркские земли. Как показал Л.Р. Кызласов, один из
согдийских гончаров жил и работал среди тюрков Тувы [142, 35, рис. 8].
В раскопанном Л.Р. Кызласовым поминальном сооружении в Туве найден
глиняный кувшин типа согдийских водоносных кувшинов VII-VIII вв.
Другой кувшин, по-видимому также согдийский, происходит из могильника
Джаргаланты в Монголии [100, рис. 7, 6].
Эти сосуды, скорее всего, изготовлены согдийскими колонистами, которые уже с III-IV вв.
проникали вплоть до Китая, а в VI-VII вв. основали большие колонии в
Центральной Азии [268, 147-155; 335, 317-356]. Согдийские переселенцы
были тесно связаны с тюрками. Потребность тюрков в ремесленной продукции была
настолько велика, что не могла быть целиком удовлетворена местными мастерами
даже в такой отрасли, как выплавка железа из руды, в которой тюрки специализировались
ещё в V — начале VI в. [142, 45-46].
Политические объединения кочевников, переходивших от
союза племён к государству, использовали опыт своих осёдлых соседей и
подданных в создании государственного аппарата и во многом перенимали быт и
идеологию оседлой аристократии. Эта роль согдийцев при каганских дворах исследована
С.Г. Кляшторным [128, 114 и след].
Общность некоторых областей материальной культуры осёдлых
народов Средней Азии н кочевников-тюрков связана с известной общностью
интересов согдийских городов и тюркских каганов. Колонизационная деятельность
согдийцев и их международная торговля по путям, проходившим через степь, была
политически выгодна и приносила доходы тюркским каганам, которые
покровительствовали согдийцам.
Находки бронзовых деталей наборных поясов в рядовых
домах показывают, что обычай носить наборные пояса распространился в широких
кругах населения. Потребность в стандартизированных поясных наборах, когда
каждый воин имел пояс, могла быть удовлетворена только при наличии развитого
городского ремесла. Распространение наборных поясов в конце VII-VIII вв.
в Согде увеличило продукцию бронзолитейного ремесла.
Как показывает анализ вооружения и снаряжения воинов, конец VII-VIII вв. — время больших изменений в металлообрабатывающих ремёслах Согда. Согдийские ремесленники в это время осваивают новые виды продукции, обеспечивают возросший в это время внутренний рынок и выходят на международный рынок.
Развитие вооружения и снаряжения стимулировалось экономическими и культурными взаимосвязями согдийского города и тюркской степи.
[1] О времени составления трактата Маврикия см. [204, 28-30]. О влияния кочевников на военное дело Ирана к Византии см. [290, 273-291].
[2] Прекрасные фотографии с отдельными деталями сцены инвеституры, конной статуи и боковых рельефов этого грота опубликованы экспедицией Токийского университета в Ираке и Иране [305]. Благодаря этой публикации стало возможным детальное изучение предметов вооружения и снаряжения, изображенных в гроте Таки-Бустан.
[3] Недавно Г. Гроппом было высказано мнение, что вооружение и снаряжение конного воина описанного типа возникли в Иране, откуда их заимствовали другие народы. Г. Гропп не приводит никаких доказательств в пользу своей точки зрения, кроме того, что данный тип вооружения и снаряжения (особое внимание обращается на наборные пояса) зафиксирован в гроте Таки-Бустан [313, 273-278].
[4] Увеличенное воспроизведение такой монеты см. [327, табл. 50].
[5] Венгерские исследователи также учитывают возможность согдийского вклада в позднеаварскую культуру; см. [303, 209-293; 307].
|