М.Б. Медникова

Неизгладимые знаки:
татуировка как исторический источник.

// М.: «Языки славянской культуры». 2007. 216 с., вклейка. (Studia naturalia)

Глава 3. Тело как текст.

Культура до культуры.

Природный язык тела.

Тайны красоты и законы восприятия.

Луна и солнце. Семантика частей тела. Тело — дом — храм.

Управляю телом — управляю мирозданием.

Феномен человеческого тела и происхождение изобразительного искусства.

Палеолитические Венеры. Части тела в наскальных изображениях. Рисунки на частях тела.

Дано мне тело — что мне делать с ним

Таким единым и таким моим?

За радость тихую дышать и жить

Кого, скажите, мне благодарить?

Осип Мандельштам

...Я прежде всего должен заметить, что чувство красоты, очевидно, зависит от природы ума, независимо от какого-нибудь реального качества, присущего предмету наслаждения, а также, что идею красоты нельзя считать прирождённой и неизменной. Доказательством этого служит тот факт, что люди различных рас восхищаются совершенно различными типами женской красоты. ...Мы вправе заключить, что приблизительно одинаковый вкус к прекрасным краскам и музыкальным звукам проходит через значительную часть животного царства.

...Каким образом чувство красоты в его простейшем проявлении, т.е. в форме ощущения особого удовольствия, вызываемого определёнными окрасками, формами и звуками, впервые возникло в уме у человека и более низко организованных животных, — вопрос в высшей степени тёмный.

Чарльз Дарвин, «Происхождение видов».

(83/84)

В предыдущей главе, которая получилась чересчур большой, мы обсудили разные источники изучения татуировок в древнем мире. Поговорили об археологии и летописях. Не обошлось без кратких экскурсов в психологию и геральдику.

Но теперь наша задача понять: как вообще могло случиться, что нашему предку пришло в голову разукрашивать себя или кого-то ещё.

Для этого нам предстоит соотнести два главных понятия: «тело» и «текст».

Культура до культуры.   ^

Текстами как знаковой системой занимается семиотика. Поэтому обратимся сперва к трудам основателя этой науки, нашего гениального соотечественника Ю.М. Лотмана (2001, с. 364): «Накопленные археологией свидетельства рисуют поистине удивительное зрелище. Перед нами — тысячелетняя картина сменяющих друг друга цивилизаций, создавших мощные строительные сооружения и ирригационные системы, воздвигавших города и огромных каменных идолов, имевших развитое ремесло: гончарное, ткаческое, металлургическое, более того, создавших вне всякого сомнения, сложные системы символов... и не оставивших никаких следов наличия письменности. Факт этот остаётся до сих пор необъяснимым парадоксом. Выдвигавшееся иногда предположение о том, что письменность была уничтожена пришельцами-завоевателями — сначала инками, а потом испанцами, не представляется убедительным: каменные памятники, надгробия, неразграбленные и сохранившиеся в первозданном виде захоронения, гончарная посуда и другие предметы утвари донесли бы до нас какие-нибудь следы письменности, если бы она была. Исторический опыт показывает, что бесследное уничтожение в таких масштабах не под силу никакому завоевателю. Остаётся предположить, что письменности не было».

По Ю.М. Лотману, письменность — это форма памяти. Причем запоминаем мы (и записываем) исключительные события, те, которые случились впервые или вообще не должны были случиться. Событиями наполнены не только наши газеты, но и старые летописи. Память такого типа ориентирована на количество эксцессов и происшествий. Культура такого рода постоянно умножает число текстов. Внимание к причинно-следственным связям и результатам образует тот феномен, который Ю.М. Лотман назвал «письменным сознанием».

(84/85)

Но есть и другой тип памяти — стремящийся сохранить сведения о порядке, а не о его нарушениях, о законах, а не об эксцессах. Культура, ориентированная не на умножение числа новых текстов, а на повторное воспроизводство текстов, раз и навсегда данных, требует другого устройства коллективной памяти. (Об этом же говорит и Мирча Элиаде, противопоставляя «современного» и «архаического» человека.) Роль текста здесь выполняют мнемонические символы — природные (деревья, скалы, небесные светила) и созданные человеком (идолы, курганы, архитектурные сооружения).

Вспомним повторяющиеся элементы рисунков на телах алтайских скифов (они же — на одежде, конской упряжи, оружии) и, вслед за Н.В. Полосьмак, добавим такие татуировки к категории мнемонических символов. Ю.М. Лотман заметил, что «бесписьменная» память сакрализована, она освящена ритуалами. Мнемонический (сакральный) символ не может существовать без обряда. Если следовать этой логике, в бесписьменной традиции нанесение татуировок и прочих меток невозможно без связи с ритуалом.

По Лотману, устная культура ослабляет синтаксическую основу, на которой покоится словесный текст, до предела. Поэтому она использует большое число символических знаков низшего порядка, стоящих почти на грани письменности — амулетов, владельческих знаков, счётных предметов и проч. «В рамках такой культуры возможно бурное развитие магических знаков, используемых в ритуалах и использующих простейшие геометрические фигуры: круг, крест, параллельные линии, треугольник и основные цвета. Знаки эти не следует смешивать с иероглифами или буквами, поскольку последние тяготеют к определённой семантике и обретают смысл лишь в синтагматическом ряду, образуя цепочки знаков. Первые же имеют значение размытое, часто внутренне противоречивое, обретают смысл в отношении к ритуалу и устным текстам, мнемоническими знаками которых являются. Иная их природа проявляется при сопоставлении фразы (цепочки языковых символов) и орнамента (цепочки магико-мнемонических и ритуальных символов). Развитие орнаментов и отсутствие надписей на скульптурных и архитектурных памятниках в равной мере являются характерными признаками устной культуры. Иероглиф, написанные слово или буква и идол, курган, урочище — явления, в определенном смысле, полярные и

(85/86)

взаимоисключающие. Первые обозначают смысл, вторые — напоминают о нём» (Лотман, 2001, с. 368) ¹. [1]

Кажется, с мнемоническим значением татуировок у представителей дописьменной цивилизации всё ясно.

Но остаётся вопрос: почему рисунки наносили на тело, а не только на одежду или украшения? Зачем терпеть такие мучения? Наверное, стоит подумать о том, что дано нам от природы.

Природный язык тела.   ^

Сейчас в любом книжном магазине нас подстерегают на полках пособия психологов, обучающие «искусству видеть человека насквозь, ориентируясь на тончайшие нюансы его облика». Автор одной из таких книг С.С. Степанов (2004) (про «искусство» взято мною из её подзаголовка. — М.М.) рассматривает целый комплекс бессловесного языка внешности: жесты, мимику, черты лица и одежду современного человека. Тема эта в последнее время вызывает особый интерес, причём вполне практического свойства.

Прежде всего, оказывается, наша визуальная оценка всегда субъективна, на неё влияет степень эмоционального возбуждения. Уверенные в себе люди оценивают других как доброжелательных и уравновешенных. Неуверенные относятся к окружающим с подозрительностью. Ошибки восприятия, связанные как с переоценкой, так и с недооценкой других людей, очень сильно завидят от их внешнего вида. По данным психологов, только 8-10% информации поступает к нам через речевое общение. Что же в остатке?

(86/87)

Остаётся совокупность внешних признаков. Знакомясь с письменным наследием древних греков в главе 2, мы имели возможность убедиться в том, что особое внимание уделялось лицу; не случайно неизгладимые знаки на нём считались страшным позором. Античные авторы, в том числе сам Аристотель, создали учение о физиогномике, пытаясь соотнести строение человеческого лица, поведение и особенности интеллекта. Большинство обнаруженных «связей» выглядит сейчас наивно, но общее направление мыслей греческих философов было, по-видимому, верным. Определять сущность человека по лицу брались бедуины, средневековые алхимики, люди эпохи Возрождения, включая Леонардо да Винчи.

В восточной физиогномике особое внимание уделялось присутствию и расположению на теле доброкачественных новообразований — родинок. Пристальное внимание к наличию родимых пятен сохранилось у нас по сей день. С ними связаны многочисленные народные суеверия, до конца не исчезнувшие из памяти. Зачем, спрашивается, иначе было ретушировать портреты первого советского президента? Это делалось не из-за эстетических соображений, а из подсознательного стремления преодолеть негативное восприятие населением самого факта имеющейся родинки.

В XIX веке австрийский врач Франц Галль попытался создать новую теорию, получившую название френологии. Утверждалось, что поскольку всеми особенностями нашего поведения заведуют определённые участки головного мозга, то их развитие приводит к появлению соответствующих выпуклостей на черепе. Конечно, френология оказалась лженаукой, но свою положительную роль она сыграла, стимулировав фундаментальные исследования структуры и функций мозга.

Любопытно, что в начале XX века знаменитый немецкий психиатр Эрнст Кречмер в работе «Строение тела и характер» всё же установил зависимость между некоторыми вариантами конституций и определёнными патологическими состояниями психики.

Мы не случайно сканируем глазами облик каждого встречного, обращая внимание на его интонацию, выразительность движений, положение его тела, атрибуты одежды и т.п. вещи.

В обобщающих работах антрополога М.Л. Бутовской (напр., 2004) рассматриваются эволюционные основы языка тела у человека. Многие особенности физического облика и поведения у нас общие с другими приматами, и сравнительные исследования помогают лучше

(87/88)

понять собственную природу. В последнее время всё больше учёных говорит о том, что некоторые черты, раньше считавшиеся сугубо человеческими, есть и у человекообразных обезьян. Среди них попадаются очень сложные способности: узнавать себя; ставить цели и добиваться их; долго помнить; предсказывать действия окружающих; постигать общие закономерности социальных отношений в своей группе и даже обманывать окружающих. И столь насыщенная жизнь наших близких родственников протекает без участия членораздельной речи!

Невербальная, т.е. неречевая коммуникация производится через разные каналы связи: ольфакторный, зрительный, звуковой, тактильный. На наше восприятие окружающих оказывают влияние статические факторы (размеры тела) и динамические (жесты, мимика, движения).

Ольфакторный канал погружает нас в мир запахов. Оказывается, у нас в носовой области располагаются чувствительные обонятельные клетки и специальный вомероназальный орган. Совсем недавно немецкие физиологи доказали: человек более чувствителен к запахам, чем шимпанзе или горилла. Это происходит благодаря развитию нашего мозга, он способен более эффективно переработать поступающую информацию.

Если учесть, что у каждого человека феромоны вырабатывают свой запах, то можно вообразить, какую «книгу» ароматов нам приходится прочитывать каждый день. Что это, если не текст? ¹ [2]

Запахи сплачивают мать и её ребёнка, привлекают друг к другу женщину и мужчину. Причем, если мужчина больше внимания обращает на внешний вид, для женщин при выборе партнера главное — именно запах.

Запахи не только помогают нам распознавать и выбирать друг друга, но и сообщать различные эмоции, например, тревогу. Известный этолог И. Айбл-Айбесфельд описывал ритуальный обмен запахом (потом) в знак особого расположения у представителей традиционных культур.

Зрительный канал общения связан с нашей особенностью воспринимать мимику и жесты. Основное внимание обращается на лицо

(88/89)

собеседника. По словам М.Л. Бутовской, лицо — система, несущая целый комплекс информации. Выделяют три типа сигналов, связанных с лицом: статичные (цвет кожи, особенности строения), медленные сигналы, дающие понять о возрастных изменениях (морщины, упругость кожи, пигментные пятна), быстрые сигналы (движения лицевых мускулов). Оказывается, мимическая мускулатура лица у нас тоже развита сильнее по сравнению с человекообразными обезьянами. Причём, если левое полушарие помогает нам говорить и обозначать объекты, то за восприятие чужих эмоций и мимики отвечает правая гемисфера.

Разумеется, главную роль в функционировании зрительного канала общения играют глаза. При этом важно, как мы смотрим и куда направлен взгляд. Всё это существенная информация для собеседника. Серьёзный, «деловой» взгляд бывает направлен на область лба и глаз ¹. [3] «Социальный взгляд» — этажом ниже, на уровне глаз и рта собеседника, он выражает дружелюбное отношение. «Интимный взгляд» обращен на зону ниже уровня глаз и на тело. Взгляд в упор — индикатор агрессии.

А что говорит нам этология о других частях лица? Какие из них более выразительны?

Выясняется, что это — высунутый язык, который используется для высмеивания других и у большинства народов означает неприязнь и агрессию. Но не у всех — у тибетцев язык означает приветствие.

Оскал зубов тоже означает агрессию. Квадратный рот с опущенными уголками — гнев. Ещё один важный признак — демонстрация бороды (разумеется, у кого она имеется), ещё один симптом угрозы и раздражения.

Демонстрация зубов вообще имеет огромное значение в поведении приматов. Как пишет М.Л. Бутовская (2004, с. 74), в процессе социальной эволюции видов осуществляется интенсивный отбор на применение стратегии уступчивости и принуждения в конкурентных взаимодействиях. Члены группы постоянно лавируют между уступками и конфликтом, они должны уметь адекватно оценить общность интересов и исключить соперничество там, где для выживания необходима симметричность отношений.

(89/90)

Первоначальное выражение угрозы тесно связано с тем, что этологи называют «игровым лицом». С этой точки зрения в высшей степени интересны исследования человеческого смеха, как оказалось, уходящего корнями в социальную игру приматов. В нашей стране такие работы, в том числе экспериментальные, проводили М.Л. Бутовская и А.Г. Козинцев.

Любопытно, но люди почти никогда не смеются в одиночку. И, в общем-то, понятно, почему, ведь, по словам А.Г. Козинцева (2002, с. 15), даже смех младенцев имеет отношение к ритуальной угрозе. Вместе с тем совместный смех объединяет, он может быть заразителен, и это имеет свои биологические объяснения. Такие разные с точки зрения эмоций явления, как смех, плач и зевота, имеют много общего: они снимают стресс, с их помощью происходит временный уход от реальности, диктуемой речью и культурой (Козинцев, 1999, с. 110). Начиная с детского возраста, чаще смеются друг с другом лидеры, индивидуумы высокого социального ранга, причём попытки женщин шутить вызывают значительно меньшую ответную реакцию (обзор см. Бутовская, 2004). Последнее неудивительно, эта закономерность лишний раз доказывает доминирующее положение мужской части населения в патриархальном обществе приматов.

Итак, мы убедились, что в процессе общения человек обращает особое внимание на демонстративные сигналы возможной агрессии. Особенно информативными частями лица с этой точки зрения являются рот (губы), язык, зубы. Забегая вперёд, заметим: это именно они чаще всего подвергаются необратимым манипуляциям у представителей традиционных культур.

Теперь посмотрим, каков природный язык других отделов тела. По словам М.Л. Бутовской, на протяжении всей своей эволюции человек умел понимать и оценивать эмоциональное состояние соплеменников по спонтанным движениям их туловища, рук и ног. В этологии жест — это обычно движение руками, в семиотике «жест» — это знак, понятие более глобальное. Очень часто наши телодвижения носят врождённый характер, они универсальны для всего человечества. Таковы жесты просьбы (протянутая рука ладонью вверх, пальцы лодочкой); страха (прикрывание рукой головы или лица); одобрения (хлопанье в ладоши); неодобрения (покачивание поднятым вверх указательным пальцем); предвкушения возбуждения (трение одной ладонью о другую); жест голода (потирание живота в области желудка) (цит. по Бутовская, 2004, с. 92). Подчиняясь врождённому инстинкту,

(90/91)

мы протягиваем руки к собеседнику ладонями вверх в знак мирных намерений («смотри, у меня нет оружия») или хватаемся за кончик носа, когда чувствуем себя неуверенно; в бессилии разводим руками. Это всё эмоциональные выражения, им нельзя научить, они и так есть у каждого из нас.

Другое дело жесты, называемые сигналами диалога. Они разные в разных культурных традициях, им незаметно обучаются с детства. Некоторые из них, так называемые иллюстраторы, делают более выразительной синхронную им речь. Другие — регуляторы, направлены на поддержание общения, когда особенно нечего сказать. Третьи называют эмблемами, они заменяют какие-то конкретные выражения.

И, наконец, мы добрались до самого главного — так называемых автоадапторов. Под ними этологи подразумевают манипуляции с телом, понимая под этим термином сам процесс, а не конечный результат.

Как пишет М.Л. Бутовская, в состоянии стресса люди часто почёсывают голову, кусают губы или грызут ногти. Эти движения могут переходить в демонстративную категорию и превращаться в ритуалы. То есть происходит «смещение активности». Скажем, поведение плакальщиков, рвущих на себе волосы и царапающих лицо, попадает в эту категорию. (Следовательно, авторы Ветхого Завета, с запретами которых мы познакомились в предыдущей главе, выступали против сознательной или подсознательной имитации стрессовой ситуации.)

Итак, даже самое поверхностное знакомство с работами специалистов по поведению человека приводит к заключению, что наше тело обладает выразительным природным языком. Некоторые структуры обладают особым значением для выражения состояний угрозы, они же, по-видимому, играют ведущую роль в установлении мирного общения и взаимодействия. Этология способна объяснить возникновение даже таких сложных процедур, как манипуляции с телом. Но в контексте этой науки манипуляции рассматриваются как динамический процесс. Нас же больше интересует конечный результат этих действий — появление статических знаков, приобретающих в рамках общечеловеческой культуры независимое информационное и эстетическое значение.

Тайны красоты и законы восприятия.   ^

Как оценить тайны красоты? Чем измерить законы восприятия одного человека другим? В чём магия обаяния, заставляющая нас к

(91/92)

одному человеку относиться с симпатией, а к другому — с неприязнью? Конечно, принято судить по делам, но как часто на наши эмоции влияют внешние особенности...

Казалось бы, об этом могут судить только поэты. Гармонию алгеброй поверить невозможно. Но оказывается, некоторые учёные находят путь к измерению законов нашего восприятия. Одна из таких работ, принадлежащая перу российской исследовательницы Н.И. Халдеевой, была опубликована совсем недавно (Халдеева, 2004). Как подчёркивает этот автор, понятие красоты — историческая категория, ведь каждая эпоха и культурная модель рождают свои эталоны прекрасного лица. И, тем не менее, оказывается возможным оценить закономерности эстетического восприятия.

Антропоэстетика, новый раздел физической антропологии, который обозначает Н.И. Халдеева, изучает способность отдельного человека ценностно воспринимать свой и чужой физический облик, выражая к ним эстетически определённое отношение.

Для этого был разработан новый методологический подход, сочетавший классические описательные приёмы этнической антропологии и анкетирование. По стандартным антропологическим шкалам оценивались цвет волос и глаз, форма профиля носа и толщина губ, особенности овала лица.

Обследование производилось чрезвычайно широко: среди русских Вологодской, Тверской, Рязанской, Костромской областей, Ставропольского края, среди финно-угорских народов (коми, мордва, марийцы, венгры), в тюркоязычных группах (башкиры, татары, чуваши), среди калмыков, китайцев, литовцев и арабов. Н.И. Халдеева описывала реальные физические особенности опрашиваемого и соотносила эти данные с его ответами на вопросы о предпочтениях облика для каждого пола.

Мужчины почти всех изученных групп проявляли свои антропо-эстетические предпочтения, выбирая мужские варианты внешности, наиболее схожие с их собственным антропологическим вариантом. Женщины тоже руководствовались этноспецифическими особенностями мужчин своей группы при выборе вариантов мужской красоты. В то же время представления о женской красоте отличались значительным разнообразием. Мужчины при формировании представлений о красивых женщинах меньше учитывали собственные антропологические особенности. Женщины в своих представлениях о женском идеале свою антропологию практически не учитывали. В то же время

(92/93)

мужчины учитывали антропологические особенности женского лица при описании эстетически предпочтительных вариантов женской внешности. Получается, что мужчины больше внимание обращают на характерные отличия своей группы от других, а женщины в своих оценках могут отклоняться от принятого эталона.

На основании данных Н.И. Халдеевой мы можем сделать ещё некоторые выводы: у мужчин по отношению к представителям собственного пола сильнее проявляется разграничение «свой-чужой», осуществляемое по принципу подсознательного отбора близких антропологических особенностей. У женщин система «антропологического» выбора своих работает не так жёстко. Выявленные Н.И. Халдеевой эстетические закономерности помогают нам понять, например, как обеспечивался механизм так называемой мужской миграции ¹.[4] В истории человечества неоднократно возникали ситуации, когда коллективы молодых мужчин, часто связанных друг с другом тесными родственными связями, предпринимали длительные охотничьи или военные походы, не всегда возвращаясь в предковую популяцию. В случае, если бы у них существовал очень ограниченный идеал женской красоты, мигранты рисковали не оставить потомства на других территориях. В то же время этот механизм расселения был достаточно эффективен. Система опознавания «свой-чужой» дополнялась социальной атрибутикой в виде характерных элементов материальной культуры, одежды, причёсок и знаков на теле. Последние, по-видимому, особенно важны в определении внешности, потому что индивидуальная морфологическая изменчивость даже внутри близкородственных групп может быть высока.

Группа немецких психологов во главе с Кристофом Брауном также пыталась объективно оценить законы восприятия человеческого лица. Они сфотографировали нескольких добровольцев от 17 до 29 лет и опросили большое число респондентов, пытаясь определить по 7-балльной шкале степень привлекательности каждого лица. Потом реальные фотографии были заменены на обобщённые портреты, полученные при помощи специальной компьютерной программы. Вир-

(93/94)

туальным женским лицам придавали детские пропорции, и именно такие черты лица оказались, по данным опроса, наиболее привлекательными. По мнению исследователей, сочетание детскости и зрелости как канон красоты отвечает биологическим потребностям продолжения рода, по-видимому, такое сочетание селективно выгодно.

По результатам работ американских психологов Дж. Ланглойса и Л. Роггмана, усреднённость, стандартность лица вообще делают его более привлекательным. Мы можем предположить, что подобная закономерность тоже обусловлена биологическими факторами. Резкие «отклонения от нормы» не приветствуются естественным отбором. В этом, очевидно, и заключается загадка красоты метисов, рождённых в браках представителей разных рас.

Луна и солнце. Семантика частей тела. Тело-дом-храм.   ^

Стоит ли удивляться, что для представителей традиционных культур, к которым, без сомнения, можно отнести и народы давно ушедшей древности, человеческое тело являло собой основу мироздания, ту матрицу, которая порождала организацию мирового порядка.

На определённом этапе общественного развития универсальным становится представление об антропоморфном строении вселенной. Весь мир предстаёт как огромное человеческое тело. (Рис. 3.1)

Например, о главе олимпийского пантеона богов, Зевсе, древние греки, сторонники религиозного учения орфиков, говорили так: «Одна сила, один дух, могучая основа мира и одно божественное тело, в котором всё круговращается: огонь и вода, земля и эфир, ночная тьма и дневной свет... Его голова и прекрасное лицо его — это блестящее небо, и кругом как бы золотые локоны... глаза это солнце и противостоящая луна. Истый царственный дух есть негибнущий эфир. Столь же блестяще у него туловище, неизмеримо[е], несокрушимое, крепкое, с сильными членами, гигантское; плечи бога и грудь его, широкая спина — это далеко простирающийся воздух... Подошвы его ног — корень земли, мрачный тартар и крайние пределы преисподней. В себе сокрыл он всё, чтобы снова на свет многорадостный всё извести из лона, являя чудо за чудом» (Художественная культура, 1997 [1994], с. 135).

В индийской мифологии из расчленённого тела первочеловека Пуруши возникли не только элементы космоса, но и социальная структура. Так, из его пупа появился воздух, из головы — небо, из

(94/95)

Рис. 3.1.
Антропоморфизация Космоса сохранила свои позиции в средневековых представлениях. На диаграмме начала XVI века изображены области человеческого тела, подверженные влиянию звёзд. Обратим внимание на связь «огненных знаков» Овна и Тельца с головой, а созвездия Рыб — с ногами. Не правда ли, есть определённое сходство с локализацией некоторых татуировок на теле пазырыкского вождя? (по «Панорама средневековья. Энциклопедия средневекового искусства», 2002, ред. Р. Бартлетт, М.: Интербук-Бизнес, с. 200).

[ Homo Signorum. / Epilogo en medicina y cirugía conveniente a la salud. Edición de Juan de Burgos, España, 1495 ]

(Открыть в новом окне)

(95/96)

ушей — стороны света, а изо рта — жрецы-брахманы, из рук — воины-кшатрии, из бёдер — земледельцы-вайшьи, из ног — шудры.

Очень похожие сюжеты можно видеть в скандинавской мифологии, где плоть великана Имира стала землёй, «стали кости горами, небом стал череп холодного турса, а кровь его морем» (Старшая Эдда, 2000, с. 75).

А вот пример совсем далёкий от индоевропейской традиции.

В китайском мифе вселенная возникает из тела гиганта Пань-гу. Его дыхание стало ветром и облаками, голос — громом, левый глаз — солнцем, правый глаз — луной, его конечности и костяк — четырьмя сторонами света и пятью великими горами, кровь — реками, жилы и вены — дорогами на земле, мясо — почвой на полях, волосы — звёздами, растительность на теле — травами и деревьями, зубы и кости — золотом и каменьями, семя и костный мозг — жемчугом и яшмой, пот — дождём и росой.

Мы видим, как очень разные культуры, не все из которых связаны общностью происхождения, используют один образный язык. В этом универсальном для всего человечества тексте всё, что относится к верхней части тела и к голове, связано с небом, солнцем, луной, звёздами. «Свод черепа» (вполне анатомическое понятие) ассоциируется с небесным сводом. Туловище воплощает землю, ноги (по-видимому, не всегда) «уходят корнями» в нижний мир.

Соответственно, семантика частей тела в представлении архаического человека принципиально различается. И нас не должен удивлять спиралевидный солнечный знак на лице мужской мумии из пустыни Такламакан или «деревья», растительные орнаменты на теле русов. Напротив, где же им ещё быть, если вселенная Предков антропоморфна?

В «Мифе о вечном возвращении», одной из центральных своих работ, Мирча Элиаде детально проследил цепочку связей между Космосом, домом и человеческим телом. Сделал он это на примере индийской культуры, но близкие представления можно встретить и далеко от Индии.

Религиозный человек живет в Космосе и открыт Миру. Он проживает свою жизнь как таинство. Он должен находиться в месте, где постоянна связь с богами. Его дом — такое место, это микрокосм и фактически храм. Тело человека — такой же микрокосм, оно ритуально воплощает Космос или ведический жертвенник и, соответственно, уподобляется дому. В тексте хатха-йоги говорится о человеческом

(96/вклейка/97)

теле как о здании с одной колонной и девятью дверьми. Кроме того, части туловища соотносятся с элементами вселенной: позвоночник с осью мира (Космический столб или гора Меру), дыхание — с ветром, пуп или сердце — с центром мироздания. Элиаде специально подчеркивает: эти образы равнозначны, и каждый из них открывает путь в иной мир, становясь Вратами высшего порядка. Здесь уже совсем рядом стоят манипуляции с телом. Индуисты верят, что душа улетает через верхнюю точку в черепной коробке. Чтобы облегчить страдания умирающего, разбирают крышу дома.

Назовём некоторые другие важные идеи, связывающие миф с человеческой телесностью.

В мифическом мышлении прежде чем стать индивидуальным, необходимо стать тотальным. Двуполость рассматривается как высшее состояние, она совершенна (Элиаде, 2002, с. 75). Поэтому, в частности, во время обрядов перехода иногда происходит переодевание в одежду другого пола.

В общемировом культурном наследии существует категория мифов, герои которых стремятся овладеть секретом телесного бессмертия (в бессмертии души архаический человек не сомневался). Это так называемые мифы орфического цикла, где повествуется о путешествии главного персонажа в ад. Определённая часть таких сказаний явно связана с идеей возвращения в материнское чрево. В качестве характерного примера используется полинезийская легенда о Мауи. В конце жизни культурный герой островов Океании вернулся на родину и увидел спящей Великую Женщину (Ночь). Мауи проник в тело гигантши и уже пытался выйти через её рот, но в этот момент птицы подняли шум, и великанша сжала зубы. Мауи погиб, поэтому человек смертен. Если бы он совершил путь через тело своего предка, люди обрели бы бессмертие.

Мотив спуска в лоно Матери-Земли (то есть в ад) связан в первобытном представлении с образами женской агрессивности, сексуальности и даже материнской прожорливости. Он возникает во многих частях света и, надо сказать, иногда такие путешествия заканчиваются благополучно для героев (особенно если образ женщины заменяет морское чудовище ¹ [5]). Это можно сказать о действующих лицах финского эпоса Вайнямейнене и Ильмаринене, библейском Ионе.

(97/98)

Ещё один внешний аспект агрессивности, привлекавший внимание древних — демонстрация внутреннего жара и магического исступления. Люди, способные демонстрировать такие изменения, воспринимались как сверхъестественные существа, например, ими были шаманы или берсерки. Если человек вёл себя как бешеный зверь, неважно волк, медведь или леопард, в нём воплощалась высшая религиозная сила.

Человеческое (или антропоморфное) тело как исходный объект для созидания различных явлений — это мотив, неоднократно рассмотренный в работах М. Элиаде (1999). В частности, логика, лежащая в основе жертвенных ритуалов, по М. Элиаде, соотносится с представлениями о неизбежной реализации насильственно прерванной жизни в другой форме.

Поэтому на полях кровопролитных сражений вырастают розы или шиповник; из крови Аттиса — фиалки; из крови Адониса — розы и анемоны; из тела Осириса ¹ [6] — пшеница, растение маат и другие травы; поэтому кровавые культы мезоамериканских индейцев призваны обеспечить плодородие. Смерть бога (часто представленного в ритуале человеком) была связана с повторением космогонического акта, причём растение выступало как символ возрождения жизни. Исходя из этих представлений, кровь, как и любая другая субстанция человеческого организма, священна, а манипуляция с телом или его частями может иметь последствия в изменении структуры мира.

Кровь выступает как универсальный символ силы и оплодотворения. Не случайно в Австралии, как и во многих других местах, посвящаемых новичков окрашивали красной охрой или просто обмазывали кровью. У австралийцев Дийери неофитам вскрывали вены, чтобы одарить их смелостью. В племенах Караджери и Иштимунди давали попробовать вкус крови. По словам Л. Леви-Брюля, большинство народов мира отдаёт предпочтение красной краске.

(98/99)

Управляю телом — управляю мирозданием.   ^

Раз тело — матрица вселенной, меняя его, можно изменить порядок вещей. Или, скорее, сохранить, ведь, как мы убедились с помощью признанных авторитетов, человек дописьменной, архаической культуры весьма консервативен. Он готов на любые страдания, лишь бы поддержать изначальный закон бытия, каким он себе его представляет.

И вот крупнейший специалист в области обрядов перехода Арнольд Ван Геннеп пишет, что с человеческим туловищем обращаются как с куском дерева, надрезая и нещадно «исправляя» его: «выступающие части могут быть отрезаны, ровные поверхности изогнуты» (VanGennep, 1960).

Этологи говорили о членовредительских манипуляциях с телом как о некоем смещённом продолжении инстинктивных эмоциональных действий. Но знаки от многих операций остаются навсегда, мало того, они превращаются в самодостаточную ценность, в неподвижный и неизменный мнемонический символ. Попробуем в самом общем виде понять, какую смысловую нагрузку они несут, поддерживая прочность мировой конструкции.

Мы некоторое внимание уделили природному языку тела. Теперь можем убедиться, что в момент испытаний те органы, которые играют особую роль в процессе социального общения, подвергаются особо интенсивному воздействию.

Зубы, элементарно нужные нам для поглощения пищи, часто подвергаются портящим их процедурам. В разных традициях их выбивали, подпиливали, чернили, инкрустировали. И если демонстрация здоровых зубов — проявление агрессии, то какую цель преследовали эти процедуры?

Мимика рта, положение верхней и нижней губы тоже прямо связаны с угрозой. Перфорации, инкрустация, татуировки в этой области способны либо усилить, либо смягчить выражение свирепости.

Последствия процедур в нижней центральной части лба концентрируют внимание окружающих, призывают к серьёзности.

В общем, нужно признать: создание неизгладимых знаков помогало регулировать отношения между людьми, облегчало процесс общения. В каких-то случаях эти освящённые мифом символы помогали умерить агрессию, в других — наоборот, демонстрировали силу. Скорее всего, последний мотив был более характерным для мужчин, с их обязательной системой распознавания «свой-чужой». Но, самое

(99/100)

главное, ритуалы посвящения, во время которых наносились несмываемые метки, создавали чёткую иерархию и сплачивали членов группы. Так, управляя своим телом, люди действительно управляли мирозданием — точнее, миром родовой общины.

Феномен человеческого тела и происхождение изобразительного искусства.   ^

Когда же возникло изобразительное искусство? Этот вопрос традиционно волнует умы многих специалистов и даже некоторых не столь просвещённых граждан. Конечно, мы не можем в рамках этой книги решить столь сложную проблему, поэтому затронем только те аспекты, которые могут нам помочь в исследовании татуировок и прочих неизгладимых знаков.

Долгое время считалось, и, в принципе, эти взгляды преобладают по сей день, что появление изобразительного искусства целиком относится к стадии формирования человека современного анатомического облика. В соответствии с этой точкой зрения, создатель изобразительного искусства — кроманьонец эпохи верхнего палеолита, появившийся в Европе около 40 тысяч лет назад.

Сейчас, однако, всё очень сильно усложнилось. Во-первых, стало ясно, что современные с точки зрения анатомии люди в Африке жили уже как минимум 195 тысяч лет назад. Оттуда они проникли на территорию Палестины, где населяли местные пещеры в промежутке 120-90 тысяч лет до наших дней. Эти «протокроманьонцы» использовали так называемую мустьерскую, то есть неандертальскую технологию изготовления каменных орудий. Но по своему внешнему облику они практически не отличались от более поздних представителей человека разумного, а значит, могли быть способны к действиям, выходящим за рамки утилитарных, бытовых потребностей, то есть потенциально могли творить.

Во-вторых, ещё неизвестно, насколько «архаическая» внешность связана со способностью к сложному мировосприятию и с абстрактными понятиями. И если по оценкам некоторых учёных питекантроп или человек прямоходящий был способен к сложной коммуникации при помощи языка жестов, то что говорить о «классических» неандертальцах Европы, многие из которых имели шанс 40-28 тысяч лет назад встретиться с кроманьонскими пришельцами из тропической зоны.

(100/101)

Замечательный английский писатель Уильям Голдинг в своем романе о неандертальцах «Наследники» очень чётко отразил научные воззрения пятидесятилетней давности об их духовном мире. Сознание неандертальского человека как будто подёрнуто дымкой или застлано туманом. Перед читателем возникает картина сильных, но простых чувств, эмоций, обрывки слов и образов. Но, судя по всему, реальность была значительно менее примитивной. «Туман» в сознании первобытного человека рассеялся значительно раньше. И, возможно, скоро появятся археологические подтверждения этого тезиса.

Может быть, до нас просто не дошли самые ранние произведения искусства?

Впрочем, некоторые следы неутилитарной деятельности эволюционных предшественников Homo sapiens давно известны специалистам. И, что в высшей степени примечательно, «антропоморфные» изображения могли существовать задолго до появления на Земле нашего вида. Так, возможно, около трёх миллионов лет назад живший в Южной Африке австралопитек нашел яшмовую гальку с естественными выемками, напомнившими ему глаза, рот и нос, и отнес на свою стоянку показать забавный камешек сородичам. В 1925 году при раскопках в Макапансгате археологи нашли эту гальку, но вплоть до недавней работы Р. Беднарика никто не предполагал рассматривать её в качестве возможного доказательства символического мышления у австралопитеков (которые, к тому же, совсем необязательно были нашими предками).

Но это чересчур гипотетические реконструкции, которые разделяют далеко не все учёные. Есть другие, более достоверные данные. В 1981 году при раскопках стоянки Берехат Рам на территории Израиля был найден предмет из окатанного вулканического туфа, похожий на заготовку для антропоморфной статуэтки. Там намечается голова, шея, плечи, руки и бюст, а геологический уровень, в котором найден этот предмет, соответствует периоду от 150 до 280 тысяч лет назад! (цит. по Шер, Вишняцкий, Бледнова, 2004). Но, как мы знаем, в это время в Африке уже существовал человек современного вида, поэтому не исключено, что «фигурка» из Берехат Рам — одно из свидетельств его ранних попыток освоить территорию Палестины.

В этом смысле не менее любопытна «маска», сделанная руками классических неандертальцев! Её нашли во Франции, в мустьерском слое пещеры Ла Рош Котар. Выглядит она, конечно, довольно примитивно, сразу и не понятно, что это такое: круглый кусок кремня с

(101/102)

двумя естественными углублениями в центре, соединёнными естественным отверстием. Но в отверстие кто-то из неандертальцев вставил костяную щепку, и получилось лицо с глазами и носом (цит. по Шер, Вишняцкий, Бледнова, 2004, с. 68). Получается, что проблема собственной телесности волновала не только анатомически современного сапиенса.

Чтобы оценить способность первобытного человека создавать произведения искусства, некоторые специалисты предлагают различать такие категории, как «символ», «визуальное мышление» или «интуитивное мышление». Естественно, в этой области науки разворачиваются бурные дебаты. Если говорить об изобразительной деятельности, символ представляет собой более глубокое абстрактное понятие и, соответственно, результат более сложных умственных процессов по сравнению с реалистическим «копированием». Часть учёных предполагает, что, хотя неандертальцы добились большого успеха в интеллектуальной деятельности, они мыслили ещё в большей степени интуитивно. Другие считают, что даже наскальное искусство кроманьонцев, демонстрирующее поразительно точное воспроизведение натуры, не свидетельствует о наличии символического мышления. Не исключается, что анатомически современные люди верхнего палеолита, украшая своими рисунками стены пещер, делали это, скорее полагаясь на интуицию. Вместе с тем не отвергается и способность человека умелого, прямоходящего и «разумно-неандертальского» мыслить символически. Что же до изобразительной деятельности кроманьонцев, она рассматривается как «визуальное мышление», часть «интуитивного». И, наконец, третий взгляд: живопись эпохи верхнего палеолита реалистична по форме, но глубоко символична по содержанию.

Рассмотрим поподробнее некоторые аргументы участников дискуссии. Так, несколько лет назад антрополог Йан Тэттерсолл выдвинул предположение, что ещё 70 тысяч лет назад неандертальцы, населявшие Европу, не владели членораздельной речью, не были способны вычленять из своего повседневного жизненного опыта абстрактные понятия и оперировать дискретными ментальными символами. Мотивация их действий была интуитивной, она не основывалась на символических представлениях о природе вещей.

Такую позицию исследователя можно назвать консервативной. Впрочем, необходимо будет заметить в скобках, что в большинстве отечественных учебников по антропологии неандертальцам вообще отказано в полноценном владении речевым аппаратом, а давность

(102/103)

членораздельного общения оценивается всего лишь сроком 40 тысяч лет. (Кстати, непонятно, как тогда общались протокроманьонцы в Палестине 120-100 тысяч лет назад.)

Итак, по мнению Тэттерсолла, «неандертальцы демонстрировали очень сложный, в некоторых своих аспектах совершенно восхитительный образ жизни, основанный на могучей интуиции этих разумных существ. Несомненно, они говорили. Также несомненно, что это был язык, непохожий на то, что мы под этим подразумеваем».

Почему американский антрополог пришёл к таким выводам? Дело в том, что, согласно его определению, речь — бесспорно символическая мыслительная функция. Неандертальцы же априори отказались на пути своего эволюционного развития от драгоценных преимуществ символического мышления, благодаря чему были вытеснены с лица Земли кроманьонцами, около 40 тысяч лет назад пришедшими в Европу, принеся с собой «скульптуру, живопись, музыку, орнаментацию собственного тела, тонкое понимание различных материалов, сложные обряды погребения, традиции украшения утилитарных объектов». Все эти проявления деятельности анатомически современного человека расцениваются как доказательства символических мыслительных процессов.

Теперь послушаем сторонников другой точки зрения. До изобретения звукозаписывающих устройств сигналы, произнесенные вслух и два миллиона, и две сотни лет назад, исчезали безвозвратно. На этот источник слишком сложно опираться для установления уровня умственной деятельности наших далёких предков и их близких родственников.

Живопись и скульптуры, созданные людьми верхнего палеолита в реалистической манере не символичны, это подобия или имитации. Способность рисовать копии функционально обеспечивается частями головного мозга, не совпадающими с областями, ответственными за членораздельную речь. На этом основании можно допустить, что неандертальцы мыслили более символически и говорили ещё более артикулированно по сравнению с кроманьонцами. Символическая речь, с одной стороны, и живопись — с другой, могли быть параллельными, если не конкурирующими, способами ментальной активности.

Современность демонстрирует нам мало примеров тому, чтобы великие скульпторы или художники были одновременно великими писателями или философами (мемуарная беллетристика не в счёт). Так же трудно назвать примеры великих композиторов, давших нача-

(103/104)

ло новому философскому учению. Малоизвестны и знаменитые писатели, бывшие одновременно бы гениальными живописцами. Но, к примеру, если после Джейн Остин не осталось написанных ею картин, значит ли это, что она ничего не написала? Или это был псевдоним художника, скажем, Джона Констэбла?

Применительно к нашим почти что современникам подобные рассуждения кажутся нам просто смешными. Но почему они не кажутся нам такими забавными, когда речь идет о неандертальцах и кроманьонцах?

Владение словом может быть не менее символично, чем буквальное изображение действительности на холсте.

Так что не будем категоричны в своих суждениях, не будем отказывать нашим неандертальским собратьям в способности искусственно преображать свою внешность. Ведь знали же некоторые из них погребальный обряд.

Как отмечают российские исследователи, авторы книги «Происхождение знакового поведения» А.Я. Шер, Л.Б. Вишняцкий и Н.С. Бледнова (2004), эмпирические данные говорят, что становление культуры началось задолго до появления человека. В то же время на вопрос, на каком этапе антропогенеза инстинктивное знаковое поведение, свойственное животным, пополнилось сознательным поведением, свойственным только Homo sapiens sapiens, эти учёные дают ответ: «Знаковое поведение человека — совершенно новое в эволюции гоминид».

Считается, что феномен появления изобразительного искусства не связан первоначально с изображением человека. В наскальной живописи кроманьонцев доминируют образы животных. Антропоморфных изображений мало, да и они весьма своеобразны. Например, в пещере Трёх Братьев сохранилась фигура предполагаемого колдуна с оленьими рогами на голове и лошадиным хвостом. По словам А.Ф. Анисимова, она свидетельствует о несомненном тотемическом характере исполнявшегося в пещере массового обряда. Впрочем, существует множество других интерпретаций...

Но, как свидетельствует антропологический источник, уже 27-26 тысяч лет назад в моравском племени Дольни Вестонице практикуются ритуалы посвящения юношей в союз взрослых мужчин-охотников, сопряжённые с нанесением им на лоб глубоких шрамов. Следы от травм на лбу у моравских людей эпохи верхнего палеолита — настоящие мнемонические символы. Они, наряду с находкой антропо-

(104/105)

морфной мужской фигурки-марионетки из мамонтовой кости в синхронном «шаманском» погребении Брно II, говорят о том, что этап «антропоморфизации вселенной» в сознании первобытного человека уже наступил. Идентичная татуировка у мужчин племени выступает как отпечаток сложившегося мифа; налицо отличительные признаки дописьменного текста: консерватизм и избирательность. Сакральный текст написан, и его локализация только подчёркивает серьёзность происходящего.

Палеолитические Венеры. Части тела в наскальных изображениях. Рисунки на частях тела.   ^

Палеоантропологические находки ранних кроманьонцев в Европе свидетельствуют об их высоком росте и тропических пропорциях тела, проявлявшихся в удлинении предплечья и голени. Это было время интерстадиала — промежутка между оледенениями, когда морозный панцирь, сковавший Европу, немного отступил на север. Но примерно 19 тысяч лет назад оледенение возобновилось с новой силой. Уцелевшие люди были вынуждены приспосабливаться к жизни в условиях холодового стресса. Изменившийся климат повлиял на многие стороны их жизни и даже изменил их самих: длина тела населения позднего верхнего палеолита заметно уменьшилась.

Скелетная конституция населения эпохи верхнего палеолита, таким образом, хорошо известна специалистам. Что же касается других особенностей габитуса, о них могут свидетельствовать скульптурные антропоморфные, преимущественно женские, изображения, внезапно распространяющиеся на огромной территории от Пиренеев до Сибири.

Каковы же были палеолитические «Венеры»? Сразу надо сказать, что большинство из них отличалось от известной дамы из Милоса или от романтического образа Боттичелли не только чертами лица. (Рис. 3.2а, б) (Рис. 3.3а, б)

Некоторые археологи и искусствоведы даже вполне серьезно обсуждали эндокринные нарушения, которыми страдали несчастные женщины верхнего палеолита (Dickson, 1996). Обсуждая пропорции фигурок, они отмечали массивную гипертрофию грудных желез и ставили диагноз «синдром Кашинга» или «гиперадренокортицизм».

(105/106)

(106/107)

Этот синдром, вызванный чрезмерной секрецией стероидного гормона кортизона, имеет морфологические последствия в виде тучности, тонких конечностей, искривлённой спины с повышенными жироотложениями или горба, луноликого лица. Индивидуумы, страдающие подобной патологией, к тому же излишне возбудимы и легко впадают в эйфорию. По мнению некоторых учёных, такие психологические черты могли применяться в шаманской практике.

Вот только некоторые мнения признанных специалистов в области происхождения изобразительного искусства.

А.П. Окладников: «Это материализованная идея материнства, символ деторождения». З.А. Абрамова: «Прародительница, хозяйка домашнего очага...» Другие мнения: реальные палеолитические женщины, эстетический идеал, отражение культа плодородия, жрицы, предки ¹. [7]

Так это или нет, но верхнепалеолитические женские фигурки — апофеоз «телесности», отражающий определённые представления человека каменного века. Статуэтки несут закодированную информацию, только прочитываем мы их сообщение по-разному.

Если говорить о других телесных признаках в палеолитическом искусстве, то это, безусловно, изображения кистей рук. А.П. Окладников считал, что они несли ту же семантическую нагрузку, что и следы зверей, были «двойником» человека. Древнейшие изображения ладоней с растопыренными пальцами встречены в пещере Коске, где их возраст около 27 тысяч лет. То есть они оставлены приблизительными современниками моравской группы. На двух пальцах отчетливо читаются следы ампутации фаланг. Это означает глубокую укоренённость обрядов посвящения и на территории верхнепалеолитической Франции. (Рис. 3.4)

Как отмечает Е.Г. Дэвлет (2004), рука нередко считалась знаком освоения пространства, а выбитая или нарисованная кисть выступала как знак присутствия героя или божества. Ампутированные конечнос-

(107/108)

Рис. 3.4.
Негативные отпечатки рук с недостающими фалангами (по Леруа-Гурану). Пещера Гаргас, Франция (Художественная культура..., 1994, с. 172).

(Открыть в новом окне)

ти или их изображения могли выступать в роли амулетов, причём их украшали особым орнаментом. Например, у индейцев в месте суставов изображались глаза духов. Е.Г. Дэвлет упоминает и настоящую татуировку, локализованную у хайда в Британской Колумбии на тыльной стороне ладони. Её сюжет — медведь родоначальник этого племени, узнаваемый образ которого присутствует и на многих бытовых предметах.

Ещё одна часть тела, возникающая в наскальном искусстве разных эпох, — стопа. Мы можем предполагать, исходя из общетеоретических посылок, что эта часть в представлении архаического человека была в большей степени связана с понятием нижнего, потустороннего мира. Об этом прямо говорят многие космогонические мифы, отчасти цитированные мною выше. В недавних обзорных публикациях Е.Г. Дэвлет (2004а, б) приводились мнения разных исследователей о связи изображений стопы с кругом божеств, имевших хтоническую, змеиную природу. Нельзя не упомянуть также исследование С.Н. Кореневского (1999), посвящённое культу стопы у племён юга Восточной Европы и Предкавказья в IV-II тыс. до н.э. Многочисленные изображения подошв интерпретируются разными исследователями как куклы-двойники души умершего, символы первочеловека-жертвы Пуруши в ведийской мифологии и т.п. По словам Кореневского, стопа на стелле [стеле] является ритуальным знаком, указыва-

(108/109)

ющим, что изваяние передаёт образ мёртвого человека — обитателя ирреального мира. Развивая эту мысль, мы можем допустить, что и татуировка области голени и стопы в традиционном обществе чаще всего обладала вполне определённой семантикой «иного мира».

Примечательно, что среди христианских реликвий особое место занимают антропоморфные изображения издревле священных частей тела, служившие для хранения мощей. (Рис. 3.5 и 3.6)

[1] ¹ С точки зрения выявленной Лотманом оппозиции письменности и мнемонического знака любопытно появление феномена средневековых гербов. Если центры грамотности находились в этот период в монастырях, следует признать, что геральдические символы сопряжены с более архаической тенденцией. Примечательно, что роль геральдики претерпевает коренные изменения в «эру письменности», то есть в эпоху Возрождения. Встречный вопрос: по данным археологических раскопок, например, рядовое население Новгорода в средневековье умело читать и писать, активно обмениваясь берестяными грамотами. Впрочем, и гербы не имели среди восточных славян такого распространения, как в Западной Европе... Ещё одна попутная мысль: если письменная культура в определённом смысле противостоит дописьменной, то, может быть, отсюда инстинктивно проистекает негативное отношение наиболее просвещённых народов древности (персов, греков, римлян, китайцев) к мнемоническим знакам татуировки? Варварские народы, у которых татуировка со знаком «плюс», принадлежали дописьменной традиции...

[2] ¹ Осенью 2005 года в Эрмитаже прошла любопытная художественная акция. Посетителям предлагалось понюхать ароматы, соответствовавшие фруктам, изображённым на картине Караваджо «Мальчик с лютней». Полотно просто ожило!

[3] ¹ В некоторых культурных традициях практиковалось декоративное создание «третьего глаза» в центре лба. Обладатели таких знаков якобы приобретают интуицию и дар предвидения (например, знак Шивы). Возможно, такой мотивации придерживались создатели шрамов на лбу (см. гл. 2).

[4] ¹ Собственно говоря, именно этот механизм имеет в виду Н.И. Халдеева, описывая психологическое состояние обучающихся в России китайцев и арабов: находясь в ситуации временных мигрантов, они выбирают путь положительного эстетического восприятия новых вариантов и создают новую антропоэстетическую модель.

[5] ¹ Таким чудовищем в библейской мифологии служит Левиафан, иногда изображаемый как крокодил, гигантский змей или дракон. Пример непостижимости (97/98) божественного творения. Мифы о Левиафане восходят к представлениям об олицетворённом первобытном хаосе, враждебном богу-творцу, но им покорённом; спящем, но могущем быть разбуженным.

[6] ¹ Показательна история Осириса — бога производительных сил природы, царя загробного мира. В пантеоне египетских богов он стоял очень высоко, будучи старшим сыном бога земли Геба и богини неба Нут. Замысливший погубить Осириса его брат Сет разрубил его тело на 14 частей, которые разбросал по всему Египту. Но жена Осириса Исида собрала их воедино и погребла. Оживший Осирис не захотел остаться в мире людей.

[7] ¹ Как подчёркивал В.Я. Пропп (2002, с. 56-57), в русской фольклорной традиции есть персонаж с подчёркнуто «физиологичными» внешними признаками — это Баба-яга. Она «рисуется с огромными грудями», «снабжена всеми признаками материнства», но — всегда старуха, причем безмужняя. Пропп видит объяснение в том, что Яга — мать не людей, она мать и хозяйка зверей, притом зверей лесных. «Яга представляет ту стадию, когда плодородие мыслилось через женщину без участия мужчин. Гипертрофия материнских органов не соответствует никаким супружеским функциям... Являясь олицетворением пола, она не живёт жизнью пола».

наверх