М.Б. Медникова
Неизгладимые знаки:
татуировка как исторический источник.
// М.: «Языки славянской культуры». 2007. 216 с., вклейка. (Studia naturalia)
Глава 2. Источники исследования:
археология, письменность, изобразительное искусство.
В этой главе мы поговорим о древних татуировках. Это словосочетание звучит необычно. Узоры наносятся на кожу — материал не слишком прочный и долговечный. На первый взгляд, о какой древности вообще может идти речь?
Конечно, большинство татуировок навсегда исчезли с лица Земли вместе с их владельцами. И всё-таки ситуация для тех, кто хочет узнать о традициях прошлого, небезнадёжная.
Во-первых, не будем забывать о мумиях — высушенных под влиянием природных факторов или специально забальзамированных телах наших далёких предшественников. Несмотря на то, что древних мумий в разных частях света найдено не так уж много, они очень сильно расширили представления учёных о распространении традиций татуирования.
А ещё представим, что некоторые татуировки наносились очень глубоко, например, выжигались. Тогда они могли задеть даже кости.
(27/28)
Это вполне возможно в тех местах человеческого тела, где мышечный слой тонок или почти совсем отсутствует (например, на голове). Скелет сохраняется в почве гораздо лучше, чем мягкие ткани. Значит, есть шансы обнаружить следы радикального шрамирования при палеоантропологическом обследовании. И такие свидетельства действительно были обнаружены при археологических раскопках погребений.
Другой, наиболее многочисленный, источник информации о древних традициях татуировки — письменность. Некоторые авторы прошлого обращали внимание на обычаи своих современников из других племён. Конечно, этот источник информации более поздний, зато, в прямом смысле слова, красноречивый.
И, наконец, дошедшие до нас из глубины веков предметы изобразительного искусства тоже могут многое сказать о распространённости татуировок.
Немного о мумиях. Древнейшая мумия в альпийских горах. ^
Осенью 1991 года в высокогорных Альпах, на границе Австрии и Италии стояла необычно тёплая погода. Снег, на который сильно рассчитывали облюбовавшие эти края альпинисты, неожиданно превратился в слякоть. Кто же мог подумать, что тирольская земля таким образом готовится раскрыть одну из своих тайн. 19 сентября в толще тающего ледника на высоте свыше 3-х тысяч метров над уровнем моря два альпиниста сделали весьма необычную находку, о чём незамедлительно поставили в известность местные власти.
Спустя четыре дня в горах высадилась группа судебных медиков. Они предполагали, что им предстоит идентифицировать останки ещё одного погибшего под снежной лавиной любителя горнолыжного спорта. На встречу с «посланцем из прошлого» никто не рассчитывал. Глубоко врезаясь в толщу льда, прочно сковавшего найденное тело, криминалисты не сразу поняли, что странные куски кожи были когда-то одеждой покойного, а непонятные заострённые предметы — наконечники оружия, с которым когда-то охотился этот человек.
Разобравшись, медэксперты доставили замерзшее тело мужчины в лабораторию Инсбрукского университета. Забегая вперёд, отметим: исследования сразу в четырёх авторитетных научных центрах позволили установить, что он скончался примерно 5300 лет назад.
(28/29)
Всё говорит о том, что несчастный житель Южного Тироля эпохи бронзы погиб в горах во время непогоды. Он так и остался лежать непогребённым в соответствии с принятыми тогда традициями, неоплаканным своими соплеменниками. Никто даже не подозревал о существовании этого индивидуума больше 5 тысячелетий, пока слепой случай не привёл на место его последнего сна австрийских лыжников.
Нужно сказать, что специалистам по бронзовому веку чрезвычайно повезло. Впервые они получили в свои руки информацию о мумии европейца такой древности. Причём информацию для археологов уникальную. Удалось даже выяснить, что покойник ел на свой последний ужин (мясо и зерно). Учёным удалось воссоздать время гада, когда случилось несчастье. Так, незадолго до гибели этот человек прошёл мимо поля дикорастущей пшеницы, и спелые зёрна пристали к краю его одежды. Рядом с телом обнаружена замороженная терновая ягода — значит, дело было осенью.
Итак, погибший в горах мужчина, получивший имя Отци и псевдоним «Ледяной Человек», был в самом расцвете (25-40 лет). По какой-то необходимости, прихватив нужные ему орудия труда, он покинул своё селение и отправился в горы, заснул и не проснулся, а тело его сковала мерзлота.
На коже мумии сохранились следы татуировки. Доктор Франк Бар, президент Германской Академии Акупунктуры, обратил внимание на локализацию этих татуировок и предположил, что уже в эпоху энеолита и ранней бронзы местное население располагало познаниями о биологически активных точках и применяло татуировку для предупреждения и лечения некоторых заболеваний. Современная практика акупунктуры основывается на представлении о том, что перфорация или раздражение кожи в определённых местах оказывает влияние на деятельность некоторых внутренних органов. Татуировки Отци покрывают спину и конечности, при этом девять из пятнадцати хорошо сохранившихся скоплений наколок совпадают с акупунктурными точками. Пять из них могли оказывать воздействие на мочеполовую систему.
А как обстояло дело с состоянием здоровья у Отци? На этот вопрос сумели ответить палеоантропологи. Зубы его уже были сильно стёрты. На рентгенограммах видны следы износа посткраниального скелета под воздействием тяжелых физических нагрузок. Суставы костей конечностей у Отци подверглись изменениям, он страдал ар-
(29/30)
тритом. Этот человек не избежал травм (сломанные рёбра) и обморожений. Ученые обнаружили доказательства того, что задолго до смерти Отци отморозил левую стопу (аналогичные изменения скелета встречаются и у современных высокогорных альпинистов). Но больше всего учёных поразили лёгкие человека бронзового века: они были абсолютно чёрные! Вот к каким последствиям привели долгие часы, проведённые у дымящихся очагов. В волосах Отци обнаружили высокую концентрацию меди. Поэтому весьма вероятно, что он часто присутствовал при обработке этого металла либо сам занимался литейным делом, либо помогал кузнецу.
Кроме того, исследование мумии Отци с помощью компьютерной томографии установило, что он страдал от болей в спине из-за патологических изменений в поясничном отделе позвоночника. Специфическая татуировка могла преследовать целью лечение этого болезненного состояния. В общей сложности на теле Ледяного Человека обнаружены 58 татуировок. Большинство из них очень незамысловаты — в форме точек и коротких линий, наиболее сложная — в виде креста.
Тайны пустыни Такла-Макан. ^
Раскопки археологических экспедиции в Синьцзяньском районе проходили в непростых погодных условиях. Не один торговый караван когда-то сгинул в песках суровой пустыни Такла-Макан, отклонившись от маршрутов Великого шёлкового пути. А ведь в первом тысячелетии до н.э. местный климат был иным. В оазисах складывалась своеобразная и богатая традициями цивилизация. Но изменилось русло реки, и жизнь отступила из этих мест, казалось бы, навсегда похоронив прошлое под толщей безмолвных песков.
В 70-е годы XX века в пустыню пришли китайские и уйгурские учёные, поставившие своей целью поиск осколков древнего мира в этом гиблом месте. Позже к ним присоединились французские и американские коллеги.
И упорство археологов было вознаграждено. Им удалось обнаружить и раскопать поселения и погребения, оставленные около 2,5 тысяч лет назад и даже раньше.
В синьцзяньских могилах были найдены мумии. Судя по всему, бальзамирование здесь не практиковалось, и консервация мягких тканей умерших произошла благодаря удачному стечению обстоя-
(30/31)
тельств — прежде всего, сухому климату и тому же песку. В такла-маканских погребениях прекрасным образом сохранилась многоцветная одежда покойных, включая кожаную обувь, головные уборы и перчатки. Стало ясно, как эти люди одевались и как они выглядели. Сенсацией стали уже первые фотографии с раскопок, на которых были видны европеоидные лица усопших, причём с признаками, характерными для северных вариантов этой расы. Одну из таких погребенных даже назвали «богемской горожанкой» — настолько не соответствовали ее одежда и внешний облик местным реалиям Таримской впадины. Но эти находки не удивили антропологов, давно говоривших о проникновении европеоидного населения в глубины Центральной Азии, начавшемся с глубокой древности. Рассуждая о европеоидах в центре Азии, учёные обычно вспоминают полумифических динлинов — высокорослый, голубоглазый и рыжеволосый народ из старых китайских хроник. А профессор Пеннсильванского университета Виктор Мэйр, участвовавший в раскопках, убежден, что поздние такла-маканцы вошли в китайские летописи под именем юэджей (Mair, 1995). Образцы митохондриальной ДНК, взятые от синьцзянских мумий, были изучены знаменитым генетиком Луиджи Ковалли-Сфорца и его коллегой Паоло Франкалацци. По предварительным результатам, древние жители Такла-Макана оказались ближе всего населению северо-запада Европы.
Рис. 2.1.
«Солярный» знак татуировки на лице мужской мумии из пустыни Такла-Макан.
Другая сенсация поджидала специалистов после проведения радиоуглеродного датирования. Возраст мумий очень сильно различался: самая ранняя была погребена около четырёх тысяч лет назад, самые поздние — за 200 лет до н.э.
В инфракрасном излучении стали заметны стёртые следы татуировок на поверхности кожи. Они покрывали лица, руки, пальцы, спину. Возможно, эти рисунки отражали социальный статус и даже половую принадлежность древних жителей Такла-Макана. Например, на скулах пожилой женщины можно видеть красные полосы и остатки геометрического орнамента в виде угол-
(31/32)
ков. У мужчины на щеки были нанесены желтоватые, «солнечные» завитки — «полуспирали» (этому погребению около 3-х тысяч лет). Раскопавший могилу мужчины уйгурский археолог Долкун Кимбери видит связь между солярным знаком на виске мумии и индоевропейским культом бога Митры. (Рис. 2.1)
Любопытно, что похожий орнамент был распространён в конце раннего железного века у жителей Минусинской котловины — носителей таштыкской культуры. Таштыкцы, бывшие, по мнению учёных, выходцами с более южных территорий, наносили спиралевидный орнамент на погребальные маски, закрывавшие лицо покойного.
Феномен в горах Алтая. ^
Исследования отечественных археологов в Горном Алтае не случайно находятся в фокусе пристального внимания специалистов и просто любителей древности со всего мира.
Когда минуло уже два тысячелетия с того момента, как будущий Ледяной Человек Отци навсегда заснул в альпийских горах, а цивилизация в глубине пустыни Такла-Макан ещё процветала, не отступив перед песками, в горах Алтая жили племена кочевников-скотоводов.
Мумии представителей местной пазырыкской культуры, населявших степные долины на границе современных Казахстана, Монголии и Китая в V-III вв. до н.э., стали главным доказательством практики татуирования не только в скифскую эпоху, но и вообще в древности. До раскопок на Алтае представить себе подобное было просто невозможно.
Первой находкой с богато представленной татуировкой стала мумия вождя, обнаруженная экспедицией С.И. Руденко во втором Пазырыкском кургане в 1948 году и хранящаяся с тех пор в Государственном Эрмитаже. (Рис. 2.2 а, б, в, г)
Топография наколки подробнейшим образом была описана автором раскопок.
На груди татуировка плохо сохранилась, но над сердцем различима голова львиного грифона. На правое плечо нанесено изображение оленя.
По правой руке сверху вниз идут изображения клыкастого хищника, оленя с орлиным клювом, горного барана, фантастического крылатого зверя с кошачьим хвостом, на том же уровне — кулана или осла. На левой руке изображены два оленя и горный баран.
(32/33)
На наружной стороне правой голени, от коленной чашечки до щиколотки, изображена рыба. В верхней части стопы — фантастический клыкастый зверь с кошачьим хвостом. Там же, в области рта зверя — округлые шарики. Такие же кружки нанесены вдоль позвоночника. С внутренней стороны голени — сверху рогатый и крылатый зверь с длинным хвостом, ниже — четыре мчащихся горных барана или козла.
Рис. 2.2. Татуировка на теле мужчины «вождя» из второго Пазырыкского кургана (по Руденко. 1953. с. 137-139).
а — вид спереди, б — татуировка на спине, в — на правой руке, г — на левой руке.
Публикация С.И. Руденко обрела всемирную известность, но пятьдесят лет назад трудно было ожидать, что в этом же регионе, в Горном Алтае будут сделаны открытия, не уступающие по своему значению самым первым раскопкам. Исследования H.В. Полосьмак и В.И. Молодина стали одним из крупнейших археологических событий XX века.
Экспедиция Новосибирского Института археологии и этнографии выбрала для своих раскопок самую южную точку российского Алтая. Плато Укок на высоте 2,5 тысяч метров граничит сегодня с иностранными государствами: Казахстаном, Монголией, Китаем. Но
(33/34)
этих границ не было в древности, и в скифскую эпоху кочевые племена свободно преодолевали большие расстояния в поисках новых пастбищ. По мнению археологов, пазырыкцы проводили на плато самую суровую пору — зиму и весну. Летом они отгоняли свои стада. Но перед тем как уйти до зимы, алтайские скифы совершали захоронения тех соплеменников, кто не дожил до лета. Именно большое число погребальных курганов на поверхности плато говорит о том, что в эпоху раннего железа люди чувствовали себя здесь как дома.
Что же привлекало кочевников в эти очень суровые места? Как считает Н.В. Полосьмак, пазырыкцы сумели освоить все богатства Алтая, необходимые для жизни скотовода. Им были знакомы местные месторождения золота, железной руды, киновари, меди, олова. Учёные давно допускают, что именно с носителями пазырыкской культуры и их предками связана легенда античного мира о «стерегущих золото грифах». Изобилие алтайской природы позволяло не просто выживать, но и вести активную торговлю, в результате чего в быт горцев проникали экзотические шелка, раковины каури, стекло и бисер. Скифские племена Алтая умели изготавливать тончайшую золотую фольгу, которой покрывали искусно вырезанные деревянные украшения. Они не делали массивных литых изделий из золота, как их западные собратья, но мерцание пазырыкских вещей, окружавшее их повсюду, символизировало идею верховной власти и бессмертия. Нужно признать, что пазырыкцы не только снабдили своих покойных металлом, символизировавшим вечность, но и сумели добиться, чтобы их тела остались нетленными.
Укок — одна из самых высокогорных равнин Алтая. Вокруг простираются громадные ледники. Мерзлота не отступает и в «тёплое» время года. Льдом сковывает края горных речек, текущих на равнине, неожиданно идёт снег. По словам H.В. Полосьмак, пазырыкцы были хорошо знакомы со свойствами вечной мерзлоты, они сознательно использовали эти свойства для сохранения тел умерших в нетленном виде. Если вырыть в местном грунте яму, она быстро заполняется проникающими подпочвенными водами, которые вскоре превращаются в ледяную линзу.
В такой «оправе» из льда летом 1993 года нашли тело молодой женщины, руки которой, включая некоторые фаланги пальцев, были сплошь покрыты татуировкой. Останки погребённой в кургане 1 могильника Ак-Алаха[-3] принадлежали девушке очень высокого социального статуса. (Рис. 2.3 а).
(34/35)
Рис. 2.3 а.
Татуировка на теле женщины пазырыкской культуры, погребённой в кургане 1 могильника Ак-Алаха-3 (по Полосьмак, 2001. с. 229).
На левом её плече — копытное с клювом грифона, со стилизованными рогами козерога и оленя, увенчанными головками грифонов. Такая же головка видна на спине животного, изображённого с перекрученным туловищем. Ниже, в аналогичной позе — баран с запрокинутой наверх головой. Позади барана — длинный барс с закрученным хвостом Под ними — фантастический зверь, с лапами хищника, туловищем оленя, хвостом тигра и тоже вырастающей из спины головки грифона. Часть татуировки плохо сохранилась, но на запястье левой руки видна головка оленя с ветвистыми рогами. На второй фаланге большого пальца — копытное животное с перекрученным туловищем. Мелкие знаки виднелись на среднем и безымянном пальцах левой руки.
В 1995 году экспедиция под руководством В.И. Молодина при раскопках кургана 1 могильника Верх-Кальджин-2 обнаружила замёрзшee тело третьего татуированного пазырыкца. Им оказался молодой мужчина, и через его левое плечо навсегда «свесилось» фантастическое копытное животное (с туловищем оленя, клювом грифона, головками грифа на рогах и спине). (Рис. 2.3 б)
Н.В. Полосьмак посвятила пазырыкским татуировкам очень глубокое исследование. Она прежде всего отметила идентичность стиля и способа нанесения всех татуировок, единство образной системы. Кроме того, есть определённое сходство в локализации одних и тех же рисунков — верхнюю часть плеча и у мужчины, и у женщины занимали изображения фантастических копытных, они чередуются с изображениями баранов и хищников из семейства кошачьих. При известном разнообразии татуировки у всех трёх мумий их объединяет повторяемость элементов рисунка H.В. Полосьмак видит объяснение консерватизма традиции в том, что на человеческое тело наносили не просто орнамент,
(35/36)
Рис. 2.3 б.
Татуировка на теле мужчины пазырыкской культуры, погребённого в кургане 3 могильника Верх-Кальджин-2 (раскопки В.И. Молодина, по Полосьмак 2001, с. 229).
а знаковую систему, «текст». Пазырыкская культура относилась к бесписьменным цивилизациям, поэтому она была ориентирована не на умножение текстов, а на их повторное воспроизводство. По Ю.M. Лотману, в таких случаях роль письменности выполняют мнемонические символы. По-видимому, к этой категории относится пазырыкская татуировка. По словам H.В. Полосьмак, рисунки на телах — это образный язык пазырыкской культуры, её письмо, тщательно сохраняемый язык предков. Соответственно, местная татуировка — сакральное письмо, передающее важную информацию мифологического характера. Неслучайно образы татуировки соответствуют изображениям с одежды, утвари и оружия. Так происходило переоформление естественного человеческого облика в изобразительный символ племенной мудрости.
Ещё в 1961 году ленинградский археолог M.П. Грязнов, выдающийся исследователь древностей Южной Сибири, высказал предположение, что татуировка «вождя» из Второго Пазырыкского кургана предназначалась для демонстрации, например, обнажалась в момент публичных состязаний, во время борьбы. Причём не только для борьбы с другим богатырём, но для ритуального единоборства с чудовищем, для «шаманской схватки». Развивая эту мысль, H.В. Полосьмак пишет: не для того наносилась татуировка, чтобы скрывать её под одеждой. При важных событиях воины сбрасывали с плеч распашную шубу, державшуюся на одном поясе, и обнажали торс, женщины вскидывали разрисованные руки. Эта картина могла символизировать наивысшее единение племени алтайских скифов.
К сожалению, такого единения не наблюдается у многих жителей нашей страны, особенно по отношению к научным исследованиям. Раскопки, вызвавшие колоссальный интерес общественности, привели к парадоксальному и очень печальному результату. Некото-
(36/37)
рые представители современного алтайского населения, проникнувшись невероятной значимостью свершившихся открытий, объявили себя прямыми потомками «прародительницы алтайской нации» и обрушились на археологов, нарушивших её «сон во льдах». В конце концов, парламент республики Горный Алтай запретил новосибирским археологам продолжать исследования на плато Укок. Это произошло в 1996 году, и разум до сих пор не возобладал. Удивительнее всего то, что этнические группы, населяющие сегодня Алтай (алтай-кижи, теленгиты, шорцы, кумандинцы, тубалары), — это потомки племён, мигрировавших с юга в I тыс. н.э. А пазырыкцы жили на плато Укок на тысячу лет раньше, в середине I тыс. до н.э. Кроме того, пазырыкцы были ярко выраженными европеоидами, с незначительной примесью местного палеосибирского субстрата. А нынешнее население Алтае-Саянского нагорья в большинстве принадлежит к центральноазиатскому варианту большой монголоидной расы. Но, когда говорят эмоции, подобные аргументы слишком сложны и доступны только специалистам. По-видимому, поиск исторических корней и попытки самоидентификации способны заглушить и не такие доводы.
Казалось бы, на этом история алтайских татуировок пока закончилась. Тем более, после абсурдного запрета на проведение раскопок надеяться на поступление новых материалов с Алтая не приходилось.
И всё же новое открытие состоялось. В начале 2005 года на суд научной общественности был представлен доклад сотрудников Государственного Эрмитажа Л.Л. Барковой и С.В. Панковой о новых татуировках, обнаруженных при детальном исследовании мумий, долгие годы хранящихся в отделе археологии Восточной Европы и Сибири.
Три мумии (две женские и одна мужская) происходят из тех самых раскопок С.И. Руденко пятидесятилетней давности Ещё одна мужская мумия была найдена в 1969 г. в Хакасии экспедицией под руководством московского археолога Л.Р. Кызласова. Именно при обследовании хакасской мумии из могильника Оглахты реставраторы заметили неотчётливые следы орнамента на коже. Освобождённую от одежды мумию подвергли инфракрасному облучению, и на поверхности кожи проступили ранее незаметные «письмена». Оглахтинский мужчина принадлежал таштыкской археологической культуре, распространённой в Минусинской котловине около двух тысяч лет назад. Его тело оказалось покрыто симметричными узорами на плечах, груди, руках, на спине и сзади на шее. Как сообщают исследователи,
(37/38)
татуировка, в основном, имеет вид небольших запятых и розеток (локализация: руки и грудь). С внутренней стороны локтя изображение более предметно, и там вытатуированы лук со стрелой. На плечах и спине имеются крупные фигуры с отростками-щупальцами.
Рис. 2.4.
Раскрашенная погребальная маска таштыкской археологической культуры. Могильник Уйбатский Чаатас (по С.В. Киселёву).
Как можно заключить из предварительного сообщения, некоторые элементы таштыкской татуировки повторяют орнаментальные мотивы, ранее известные для других проявлений изобразительной деятельности этого населения раннего железного века. Специалистам давно знакомы богатые традиции наскальной живописи у древних обитателей Минусинской котловины. Другое направление многообразно проявилось в рамках таштыкского погребального обряда, включавшего сложное обращение с телом умершего, в ряде случаев, по-видимому, приёмы мумификации и, главное — создание посмертных масок. Изготовленные из глины и покрытые снаружи тонким слоем гипса маски достаточно условно передавали облик покойных. В то же время, вероятно, огромное значение придавалось орнаментации погребальных масок, которые раскрашивались сложными узорами. Спиралевидный орнамент на лбу и щеках масок, возможно, связан с древним солнечным культом. Не исключено, что узоры на погребальных масках лишь имитировали принятую у таштыкцев традицию наносить роспись или татуировку на лицо. Собственно говоря, именно такой обычай был обнаружен исследователями синьцзяньских мумий. (Рис. 2.4)
Успех при обследовании мумии из Южной Сибири побудил учёных из Эрмитажа сфотографировать в отражённых инфракрасных лучах оставшиеся пазырыкские останки. Результаты превзошли все ожидания. Все мумии оказались покрыты татуировками, ранее совершенно незаметными на потемневшей коже. Рисунки выполнены в традиционной пазырыкской манере. Они представляют и отдельных животных, и сцены терзания хищниками копытных. Среди хищников — тигры и барсы, среди копытных — лошади, архары,
(38/39)
косули. Есть изображения птиц и фантастических существ (копытных с птичьей головой, хищников с крыльями). У всех были татуировки на плечах, руках, больших пальцах рук. У мужчины, помимо этого, татуированы спина и голень. То есть теперь можно уверенно говорить о том, что татуировка — обязательный атрибут взрослого пазырыкца, делавшая его полноправным членом общества, хранителем мифического наследия предков.
Естественнонаучные методы в изучении пазырыкских мумий. ^
По мнению С.И. Руденко (1953, с. 140), татуировка выполнялась либо прошиванием кожи, либо нанесением уколов с введением под кожу красящего вещества (сажи). Она производилась задолго до смерти, скорее всего, в молодости. До сих пор неясно, намечали предварительно рисунок или нет. Основываясь на многочисленных этнографических источниках, описывающих обычаи обских угров, тувинцев и алтайцев, исследователи предположили красящим веществом могла быть сажа. Сажа от котла символизирует для кочевника домашний очаг, дом, род.
Для проверки этой гипотезы образцы тканей женской мумии из могильника Ак-Алаха-3 были изучены в лабораториях Института катализа и Института неорганической химии СО РАН методом спектрального микрозондового анализа. На коже проявились точечные зоны с поперечником около 20 мкм с высоким содержанием калия. Точки — места, которых касалась игла колышка. А скопления калия свидетельствуют о растительном происхождении красителя. В неё [него] могли входить обуглившиеся остатки растений, то есть действительно сажа.
Другие исследования мумий, непосредственно не связанные с изучением татуировки, уточнили данные об образе жизни алтайских скифов.
Так, судя по изотопному анализу образцов костей и волос, пазырыкцы охотно ели рыбу (Феномен алтайских мумий, 2000, с. 236). Качалось бы, этот вывод достаточно тривиален, ведь алтайские реки и озера изобилуют живностью. Всё дело в том, что среди некоторых современных народов юга Сибири и Центральной Азии употребление в пищу рыбы было табуировано (например, в некоторых группах хакасов или у монголов).
(39/40)
Пазырыкцы, как и все кочевники евразийских степей, в основном питались мясом и молочными продуктами, но нельзя отрицать, что рыба играла в их жизни большую роль.
Рыба как сюжет татуировки или войлочных украшений сёдел, найденных в кургане могильника Ак-Алаха-1, вполне возможно, отражает не только гастрономические интересы пазырыкской элиты.
Если говорить о татуировке на голени мужчины из Второго Пазырыкского кургана, нельзя не отметить возможный сакральный смысл этого изображения.
Стилизованные изображения теплокровных копытных животных неслучайно присутствуют в верхней части тела, украшая руки и туловище. Изображение холоднокровного существа (рыбы) украшает нижнюю конечность. На наш взгляд, это вполне может отражать противопоставление двух разных стихий (воздушной и водной), и, в конечном счете, двух миров — мира живых и потустороннего. К такой трактовке нас подталкивает и неоднократно высказывавшееся разными учёными представление о связи изображений нижней конечности (стопы) с хтоническими, часто змеевидными, божествами из «преисподней» (Дэвлет, 2004а). Кстати, подобное восприятие рыбы и лежит в основе поздних пищевых запретов.
Психология звериного стиля. ^
Звериный стиль — характернейшая особенность скифской эпохи на обширных пространствах Евразии. Как видно, он воплотился не только в выразительных предметах декоративно-прикладного искусства раннего железного века, но и такой форме изобразительной деятельности, как татуировка.
Любопытно, как некоторые современные психологи (например, П. Веденин) пытаются объяснить подобные изобразительные сюжеты сегодня. Рисунок хищника с оскаленными клыками может принадлежать кисти человека, склонного к насилию. Эти изображения увязываются с аффектами — состояниями дикой неуправляемой ярости. По мнению Веденина, так проявляет себя архетип звериного начала, бывший сутью пред-человека и помогавший ему выжить в схватке с враждебным миром.
С точки зрения психоанализа, широкое распространение хищников и сцен терзания копытных животных в изобразительном искусстве скифской и сарматской культур свидетельствует об особенностях
(40/41)
психологического состояния тогдашнего общества. По данным археологии и благодаря письменным свидетельствам древних авторов установлено, что у скифов, сармат и многих других современных им народов в основе общественного устройства была так называемая «военная демократия». Социальное положение воина было сопряжено с особым престижем, и, соответственно, общий уровень агрессивности также, по-видимому, был весьма высок. По крайней мере, сведения антропологии о частом военном травматизме среди сарматского населения подтверждают эту гипотезу.
Фигуры геральдики и наследие наших далёких предков. ^
Разговор о татуировках у представителей общества военной демократии и о зверином стиле неизбежно подталкивает нас к рассмотрению другого значимого явления, распространившегося в мире, где статус воина был чрезвычайно высок. Речь идёт о гербах и геральдике средневековой Европы.
В соответствии с принятым повсеместно определением, герб — это эмблема, наследственный отличительный знак, сочетание цветов, предметов и фигур на котором имеет символическое значение. Построение герба подчинялось строго определённым правилам. Владельцами гербов были как отдельные люди, так и целые сообщества.
Некоторые современные специалисты в области геральдики, говоря о происхождении европейских гербов, склонны к самым прагматическим объяснениям. Например, французский историк Мишель Пастуро (2003) считает, что гербы возникли в средневековье из-за необходимости различать воинов, одетых в одинаковые доспехи, во время битвы. Он не видит предшественников гербов ни среди символов античности, ни в германских рунах, ни на Востоке. Во времена первого крестового похода гербов ещё не было, но ко второму они уже украшали щиты европейского воинства. Защитное вооружение (кольчуга и шлем, скрывавшие фигуру и лицо рыцаря) пробудило желание быть узнаваемым. Якобы именно поэтому возникла потребность расписывать щиты яркими и узнаваемыми картинами.
Дополнительным «средством опознавания» стал так называемый гребень, прикреплявшийся к верхней части шлема. Описывая эти навершия, которыми могли быть рога, перья или ещё более экзотические украшения, многие авторы используют аналогии с масками и даже то-
(41/42)
темами. Гребнями украшали шлемы ещё воины античной эпохи. 1 [сноска: 1 Можно вспомнить и перья а головном уборе американских индейцев. По мнению французского специалиста в теории знаков Люка Бенуаса (2004). они служат символом высшей духовной власти великих вождей Он проводит аналогию между этим украшением и крыльями, прикреплёнными к ногам посланника богов Гермеса, воплощающими идею освобождения от силы тяжести, способность к полёту и связь с небесным миром.] Этот декоративный элемент служил устрашению противника. У средневекового рыцарства плюмажи и гребни носили более парадный характер С течением времени гребень мог стать дополнением герба, передаваясь по наследству. Подобная практика стала особенно характерной для польского и венгерского дворянства, в среде которого представители одного рода носили одинаковые фамильные гребни, иногда дававшие имя всему клану (Пастуро, 2003, с 69).
Как бы там ни было, герб в средневековье стал важнейшим общественным кодом, расшифровывая который можно было узнать о происхождении человека, семейных (в том числе брачных) связях, об истории приобретения титулов и земельных владений Конечно, только один наследник, старший в первой по старшинству ветви, владел «полным» фамильным гербом. Младшие сыновья обязаны были вносить в герб небольшие изменения, так называемые бризуры. Женщины наследовали отцовский герб, а выходя замуж объединяли его с гербом супруга.
Возникнув на поле боя, гербы очень скоро стали востребованными всеми сословиями. По-видимому, потребность в символике, простой, наглядной и очевидной современникам, отвечала потребностям представителя той эпохи, нуждавшегося в самоидентификации и подтверждении своей принадлежности гильдии купцов, цеху ремесленников или, тем более, древнему дворянскому роду. Нарисованные символы стали выполнять очень важные информационные функции. Они служили средством общения, консолидации и размежевания. Любопытно, что графические символы стали необходимы и получили распространение в «варварских» частях бывшей римской империи, где объединяющую роль играл раньше латинский язык. По-видимому, не будет преувеличением сказать, что геральдические символы в эпоху средневековья стали надэтническим языком общения.
За короткий промежуток времени геральдическая лихорадка охватила Европу, и существование свободного человека без герба стало просто немыслимым. Мало того, на средневековых гравюрах мож-
(42/43)
но видеть дьявола, держащего в руках щит с персональным гербом! Обычно это изображения трёх зелёных жаб или простой щит с изломанными линиями (Пастуро, 2003, с. 85). В баварском манускрипте позднего средневековья придуман герб для Бога: вилообразный крест, символизирующий троицу, а на гребне голубь, в напоминание о Святом Духе (Пастуро, 2003, с 86). Альбрехт Дюрер даже разработал герб для Смерти (Пастуро, 2003, с. 30). На этом фоне уже не выглядит удивительным наделение гербами персонажей античной литературы, например, действующих лиц «Энеиды» Вергилия.
Древние гербы имели простые очертания, представляя собой, как правило, одноцветную фигуру на поле иного цвета. Номинально использовали всего шесть цветов, хотя за счёт разных оттенков палитра гербов была достаточно разнообразной. Избранные шесть цветов называли особыми словами, что, безусловно, подчёркивает их далекую от обыденной декоративности природу. Так, под «золотом» подразумевался жёлтый; «серебром» называли белый, «червленью» или «киноварью» — красный, «чернью» — чёрный, «зеленью» — зелёный. Совсем редко при построении гербов использовался седьмой цвет — пурпур или багрянец (на деле фиолетовый), но его не считают полноправным геральдическим цветом. Как подчёркивают специалисты, цвета геральдики выступали как некая обобщенная категория, духовная, а не материальная.
Любопытно, что геральдические цвета не совпадают полностью с цветами спектра. (Вспомним знаменитую фразу «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан», помогающую воскресить в памяти красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий и фиолетовый цвета.) Иерархия цветов и определенные предпочтения заметны и в разделении геральдических красок на две категории первая — серебро и золото, вторая — все остальные. По правилам составления гербов запрещалось соседство двух цветов одной категории. Скажем, если поле щита серебряное, фигура геральдического животного не могла быть золотой.
Теперь перейдём к самим изображениям. В гербах часто рисовали геометрические орнаменты, звериные головы, лапы, хвосты, плоды и листья деревьев. Со временем изображения все больше усложнялись.
По мнению специалистов, первоначально смысл и неповторимость гербам придавали фигуры зверей. До сих пор у трети известных гербов центральный элемент композиции — фигура животного. Предпочтение отдавалось льву (до 15% в обобщённых данных по
(43/44)
средневековой Европе [Пастуро, 2003. с. 58], впрочем, в большинстве центрально- и западноевропейских средневековых государств доля изображений львов составляла 60-70%, там же, с. 102).
Лев — царь зверей, в этом не сомневаются самые маленькие дети. Однако в природных условиях тех стран, где эти представления столь сильны, львы не встречаются уже несколько тысячелетий или не встречались вовсе. По данным палеозоологов, львы обитали в южной Европе, например, на Балканах, но были истреблены уже в эпохи энеолита — ранней бронзы, то есть за IV-III тыс. до н.э. Ещё раньше, в каменном веке, Европу населяли пещерные львы, современники кроманьонцев. Тем не менее, память об этих могучих зверях, а может быть, мифические представления, унаследованные от далёких и южных предков, оказались столь сильны, что лев (а не медведь) — главное геральдическое животное Европы.
Кто знает, насколько далеко в прошлое человечества уходит страх и преклонение перед огромными дикими кошками? Единоборство героя (бога, царя, вождя) со львом, например, важнейший сюжет в наследии древнейшей цивилизации, сложившейся некогда в Месопотамии, в междуречье Тигра и Евфрата. Шумерский эпос о Гильгамеше, дошедший на глиняных табличках, рисует картину победы над львом — картину, многократно воспроизведённую в шумерских, аккадских, вавилонских, ассирийских каменных изваяниях и печатях.
Или, может быть, интерес ко львам и леопардам, а значит, истоки звериного стиля имеют ещё более глубоко спрятанные причины, таящиеся в подсознании представителей нашего вида?
Этот вопрос не риторический, и ответ на него дали этологи, специалисты по поведению животных и человека. Не секрет, что наши далёкие предки, представители гоминидной линии эволюции, очень долгое время, на протяжении миллионов лет, жили в тропической зоне, а точнее, в Африке. Как пишет замечательный зоолог В.Р. Дольник (2004), для наземных приматов, в том числе для прародителей человека, самым страшным хищником был леопард. Поэтому в процессе естественного отбора сформировалась инстинктивная поведенческая программа, заставляющая нас с особым вниманием откоситься к внешним признакам крупных кошачьих. Это касается окраски — жёлтая с чёрными пятнами до сих пор вызывает у нас подсознательную тревогу, чем пользуются, например, рекламщики или конструкторы дорожных знаков.
(44/45)
В инстинктивной программе «свой», главный хищник — это тот, кто однажды прервёт твою жизнь. Его надо бояться. Но, поразительное дело — он же обладает наибольшей притягательностью! По словам В.Р. Дольника, возникший в процессе эволюции инстинкт побуждает приматов восхищаться хищной кошкой. Врождённое «чувство прекрасного» заставляет из безопасного укрытия наблюдать за повадками страшного врага и готовиться к последней встрече с ним. Парадоксальны законы восприятия: мы восхищаемся грациозностью леопардов, львов и тигров, готовых нас сожрать в любую минуту, и как к пародии на человека (вполне безопасной) относимся к нашим ближайшим родственникам — обезьянам.
Пытаясь понять скрытые механизмы человеческого поведения, этологи давно обратили свой взгляд на виды приматов, не столь близкие к нам, как человекообразные обезьяны, но зато живущие в тех же условиях, что и наши предки. Такими животными, населяющими открытые пространства африканской саванны, оказались собакоголовые обезьяны. И, как выяснилось, именно наблюдения за павианами, гамадрилами и бабуинами позволили выявить очень близкие современным людям формы поведения.
Во главе сообщества павианов стоят старшие по возрасту доминантные самцы (самая настоящая геронтократия). Их участь в конце жизни предопределена: либо их свергнут более молодые и сильные, жаждущие власти особи, либо они погибнут в схватке с леопардом. И вот, оказывается, однажды геронт-павиан может пересилить страх и на глазах у своего стада вступить в смертельную схватку с леопардом. В этой без преувеличения геройской смерти В.Р. Дольник видит сходство программ поведения с человеком. В древних инстинктивных действиях он усматривает объяснение обычаям многих племён, вожди которых, чтобы подтвердить свой статус, должны были вступать в единоборство с крупным кошачьим хищником (леопардом, львом и тигром в Старом Свете, ягуаром и пумой — в Новом). Соответственно, атрибуты царской власти у человека неслучайно оказываются тесно связаны с крупными кошками, а значит, образ «витязя в тигровой шкуре» превращается в общечеловеческий архетип.
Конечно, подобный взгляд этолога может вызвать у кого-то неприятие. Само по себе сравнение с бабуинами выглядит для нас не слишком лестно. Но как объяснить иначе, чем врождённым инстинктом, экзистенциалистскую тягу к опасности, точно подмеченную А.С. Пушкиным:
(45/46)
Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
(К теме «упоения в бою и бездны мрачной на краю» применительно к татуировкам мы ещё вернёмся.)
Итак, страх и преклонение перед крупными кошками, по-видимому, возникли у наших предков, когда они населяли просторные саванны Восточной Африки. От более ранних стадий эволюции, по мнению этологов, к нам перешло другое наследство — восхищённый интерес к огромным хищным птицам, несущим опасность для мелких приматов. То же можно сказать и о змеях, действующих на человека завораживающе. Любопытно, что мифы о мировом змее (взять для примера скандинавскую мифологию) распространены отнюдь не там, где людям угрожает особая опасность от этих пресмыкающихся.
Но вспомним, наконец, о гербах. Хотя в кельтских, германских и скандинавских землях, там, где царём зверей считался медведь, он так же часто встречался в гербах городов и местного дворянства. Тем не менее, на втором месте по значимости и встречаемости после льва стоит изображение орла. Как отмечает Пастуро, в странах, где популярен лев (Бельгия, Люксембург Дания), геральдические орлы встречаются редко. И наоборот, есть страны, где изображения царственных птиц доминируют над львами и, тем более, медведями (Австрия, Северная Италия). В целом можно говорить о доминировании в гербах животных и птиц, традиционно связанных с солнечным культом. Таковы орёл, лев, лебедь и фантастический феникс (Бенуас Л., 2004, с. 54).
По словам Пастуро, прочее зверьё изображалось много реже. К числу геральдических животных, украшавших гербы знати, относились олени, вепри и волки. Домашние животные украшали гербы простолюдинов. Из птиц в геральдический бестиарий попали ворон, петух, лебедь, журавль, цапля, аист. Гораздо реже — утки, павлины, страусы, попугаи. На гербах духовенства красовались голуби и пеликаны.
Чаще всего, изображения птиц были стилизованы. По мнению историков, это скорее архетип птицы или идея птицы, отражённая в гербе. Так же условно изображались рыбы, почему-то называемые в геральдике «окунями».
(46/47)
Отдельную категорию составляли фантастические персонажи: единорог (с ногами буйвола и большим рогом на лбу), грифон (полулев-полуорёл), дракон. В образах химер желающие вновь могут усмотреть проявление инстинктивной приматской программы. Совмещение в одном теле животного-защитника частей от льва, орла или змеи — это «комплексное» проявление врождённых образов природных врагов наших предков (Дольник, 2004).
Собственно говоря, средневековый геральдический бестиарий, включая «реалистические» образы зверей и химерических животных, напоминает персонажей «звериного стиля» скифо-сибирского мира в I тыс. до н.э. Здесь нет сцен терзания кошачьим хищником копытной жертвы, но сами по себе большие кошки (львы, леопарды), а также популярные у скифов вепри и олени присутствуют в изобилии. При этом подразумевается более высокий статус животных, связанных с охотой (особенно хищников), и, соответственно, владельцев гербов с подобными изображениями.
Примечательно, что в отличие от изобразительной традиции скифской эпохи в средневековой геральдике не встречаются изображения лошадей (хотя значение этих животных по-прежнему было огромно) и соколов (также весьма ценных птиц, используемых знатью на охоте).
Генетической культурной связи между западноевропейским средневековьем и евразийскими степями раннего железного века нет. Это доказано многими исследованиями. Но общий культурный стереотип, безусловно, просматривается. Его проще всего объяснить с антропологических позиций, если вспомнить роль охоты в становлении современного человечества как биологического вида. Жизненная важность этого занятия до возникновения производящего хозяйства не отменили престижности охоты и тогда, когда большинство продуктов питания стало возможно добыть иным путём. Военная и феодальная аристократия интуитивно отождествляла себя с хищниками, избирая их в качестве эмблемы. Здесь нельзя не вспомнить и о психоповеденческом превращении в диких зверей, характерном для древней европейской воинской традиции (берсерки и ульфхеднары, люди-медведи и люди-волки).
Впрочем, кросс-культурное сопоставление показывает, что идея «поглощения диким зверем», временного «превращения и хищника» присутствует в обрядах юношеского посвящения у самых разных народов, придерживающихся традиционной культуры (скажем, на ост-
(47/48)
ровах Океании, в Африке, Австралии). 1 [сноска: 1 Например, австралийские женщины уверены, что в момент инициации их мальчиков убивает и пожирает таинственное божество, имени которого они не знают. В африканских обрядах посвящения обрезание приравнено к мистической смерти, а исполнители одеты в шкуры львов и леопардов. И в Австралии и в Африке ритуалы сопровождают звуки трещотки. По мнению Элиаде (2002, с 69), здесь прослеживаются следы древнего охотничьего культа.] Поскольку обычаи посвящения основаны мифическими предками племени или божественными существами, их соблюдение позволяет вернуться в изначальное время. А поскольку священный предок в тотемизме — животное, инициация призвана укрепить эту связь.
Итак, герб по смыслу может быть близок татуировке. Татуировка — «неизгладимый знак», это «навсегда». Герб — тоже стремится быть «навсегда», будучи наследственной эмблемой человека. Оба явления носят информационный характер, служат целям общения и в то же время воплощают нечто большее, «приподнимая» обыденное до почти священного.
И, наконец, знакомство с сюжетами средневековых гербов подтверждает, «звериный стиль» — это престижно. А обращение к очень далеким от нас этапам эволюции человека должно убедить нас, что признаком носителя очень высокого иерархического ранга служит его власть над крупной кошкой, хищной птицей и змеёй.
Теперь немного о костях. «Гарри Поттер»: история шрама. ^
Интересно, сколько человек осталось на нашей планете начала XXI века из числа тех, кто никогда не слышал о Гарри Поттере? Не исключено, они окажутся в меньшинстве, и это неслучайно.
В книгах английской писательницы Джоан Роулинг воплотилось всё то, что так давно хотели «прочувствовать» и прожить вместе с героями миллионы детей и взрослых. Опираясь на интуицию, автор затронула важные, общечеловеческие сюжеты, волнующие всех и каждого. Точнее будет сказать, что кроме интуиции и богатых традиций английской литературы, Джоан Роулинг опиралась на кельтскую мифологию. То есть обращалась к архетипам, образам «коллективного бессознательного», присущим нам всем как представителям биологического вида «человек разумный». Темы борьбы светлого и тёмного
(48/49)
начала, взросления, испытания и многое другое заслуживают подробного освещения, но не они важны для нашего исследования. Важно другое.
Главный персонаж эпопеи Гарри Поттер — мальчик со шрамом на лбу. Эта отметина появилась у героя в младенчестве, в тяжелейший момент, когда его родители были убиты могущественным волшебником Волдемортом, воплощающим все самые злобные силы мира магов. Шрам на лбу Гарри — знак того, что он устоял, когда против него была направлена волшебная палочка «Того-кого-нельзя-называть». Неизгладимый знак — метка героя, по ней узнают Гарри Поттера окружающие. Мало того, шрам обладает магическими свойствами, он живёт своей жизнью, сообщая владельцу о грядущей опасности, подобно тому, как последствия обычных травм предупреждают нас о перемене погоды. Иными словами, перед нами идеальный образ татуировки: она расположена там, где лучше всего видна, она помогает идентифицировать её носителя, она защищает (оберегает), она возникла в критический момент, когда герой балансировал между жизнью и смертью (что, хотела того автор или нет, придаёт истории оттенок испытания и посвящения).
По утверждению швейцарского психиатра Карла-Густава Юнга, высшая цель человеческого существования — процесс «индивидуации», реализуемый через ряд испытаний. Можно сказать, что уже первое серьёзное испытание в жизни мальчика Гарри Поттера привело к появлению у него магического неизгладимого знака.
Как удалось выяснить палеоантропологам, шрамы на черепе присутствуют у представителей многих археологических культур, и их появление связано с ритуальной практикой народов древности. Эти шрамы — остатки глубоких рубцов, некогда затронувших не только мышечный слой, но и костную поверхность. Следы поверхностных манипуляций на своде черепа, осуществлённых при жизни, венгерский антрополог Лайон Бартуш предложил некогда называть символическими трепанациями. Можно спорить о точности применения подобной формулировки, наверное, правильнее говорить о последствиях скарификации (шрамирования), то есть фактически об одной из разновидностей татуировки. Но термин «символическая трепанация» прижился в научных работах, посвящённых описанию некоторых исторических периодов, и, наверное, не стоит его изгонять.
Следам прохождения ритуалов на черепе древнего человека в последние годы было посвящено несколько публикаций (например,
(49/50)
Медникова, 2004) Для тех, кому эти работы не попадались, коротко расскажу об «истории шрама».
Сперва — о самых ранних находках. Они относятся к эпохе верхнего палеолита, когда на смену неандертальцам, десятки и даже сотни тысяч лет бывшим единственными европейцами, пришли кроманьонцы, представители современного анатомического облика. Пришли они в буквальном смысле, то есть мигрировали из тропических широт и, по-видимому, принесли с собой многие новшества в области культурной жизни.
Одним из самых благоприятных районов для расселения кроманьонского человека стала территория древней Моравии. По-видимому, 26 и даже 27 тысяч лет назад там было всё самое необходимое для полноценной охоты, включая прежде всего мамонтов. «Отряд» местных кроманьонцев был весьма представительным, о чём говорят крайне многочисленные для такой эпохи находки человеческих скелетов.
В 1995 году известный чешский учёный Е. Влчек опубликовал статью, посвящённую странным травмам на черепах у некоторых моравских мужчин эпохи верхнего палеолита. Круглые шрамы располагались в двух местах на лобной кости — строго в центральной части и рядом с анатомической точкой брегма, которая совпадает с самой верхней точкой головы в вертикальном положении. Влчек нашёл идентичные повреждения у трёх взрослых мужчин из могильника Дольни Вестонице II и выдвинул любопытное объяснение. Прибегнув к этнографическим параллелям, он предположил, что, достигая зрелости, кроманьонцы племени «Дольни Вестонице» проходили ритуальное испытание и вступали в единоборство. В этот момент они могли быть ранены, некоторые раны были глубокими, и эти шрамы мужчины Дольни Вестонице потом с гордостью носили оставшуюся жизнь.
Очень интересное объяснение, но у меня возник вопрос: а почему все следы ранений сконцентрированы только в двух строго определённых точках на голове? Ведь если люди сражаются, травмы, которые они наносят друг другу, просто не должны быть идентичными по форме и локализации. Не манекены же, в конце концов, живые люди, могли и увернуться.
Так родилась идея, что, хотя в целом Е. Влчек безусловно прав, и перед нами — результаты обряда посвящения, речь идёт не о травмах, а о преднамеренном нанесении шрамов — ритуальной скарификации или, если хотите, символическом трепанировании.
(50/51)
Просматривая более ранние работы посвящённые кроманьонцам Моравии, я наткнулась на описание ещё одного индивидуума, носившего на лбу похожие отметины (данные немецкого антрополога Герберта Ульриха). Им оказался так называемый «шаман» — пожилой мужчина из погребения Брно II. Ни на одном женском черепе подобных изменений обнаружено не было, значит, обряд распространялся только на мужское население.
По-видимому, в строго определённом возрасте, при прохождении инициации юношам наносили неизгладимые знаки тот самый «священный текст», который делал их полноправными членами мужского братства охотников и воинов, а также говорил посторонним об их принадлежности к определённой племенной группе.
Когда это происходило в кроманьонском обществе? И на этот вопрос сумели ответить археологические и палеоантропологические исследования. В 1986 году на берегу реки Дийе археолог Б. Клима обнаружил удивительное тройное погребение. В нём лежали скелеты сразу трёх человек, скончавшихся одновременно и захороненных соплеменниками с особым тщанием. Согласно определениям многих антропологов, изучавших уникальную находку каменного века, в могиле были двое юношей-погодков (16-17 и 17-18 лет) и девушка постарше (около 20 лет). По некоторым признакам, передающимся по наследству, молодые люди состояли в тесном родстве, даже могли быть братьями и сестрой. Так вот, на черепе юноши постарше следы испытания присутствуют, а на черепах его младшего брата и сестры никаких шрамов нет. Значит, с большой долей вероятности, можно говорить о сроках мужской инициации у центрально-европейских кроманьонцев — около 18 лет.
По-видимому, учёным ещё предстоят громкие открытия в этой области, которые будут свидетельствовать о практике манипуляций с телом и среди других кроманьонцев Например, петербургский антрополог И.И. Гохман идентифицировал на черепе одного из более поздних представителей верхнепалеолитического населения, жившего в знаменитых Костёнках, на территории современной Воронежской области следы ещё одной поверхностной операции, выполненной, к тому же, сверлением. Подробная публикация этой сенсационной находки еще предстоит. 1 [сноска: 1 Я крайне признательна Илье Иосифовичу Гохману, познакомившему меня с этим уникальным образцом хирургии каменного века.]
(51/52)
Мы уже упоминали в первой главе, что скарификация, в отличие от более поверхностной татуировки, характернее для тропических регионов, где живёт тёмнопигментированное население, у которого рисунки на коже просто не видны. Если предки европейского Homo sapiens жили в Африке, то, скорее всего, они тоже имели тёмную кожу Может быть, ещё тогда, на заре человечества, и зародился обычай рубцевания, позже распространившийся с мигрантами на север? Пока ответить на этот вопрос невозможно.
Как бы там ни было, но 12 тысяч лет назад скарификацию практикуют жители Северной Африки (эпоха эпипалеолита, археологические памятники Тафоральт и Афалу-Бу-Руммель). Позже, в новом каменном веке, мы встречаем обычай шрамирования головы у обитателей Испании, Франции, Италии. В медном и раннем бронзовом веке, по данным антропологов, ритуальные неизгладимые знаки распространены от Балкан до Южной Сибири. Рубцевание головы сохраняется до относительно позднего времени, когда уже можно опираться не только на антропологию, но и на письменные источники (о последних см. далее в этой главе). В позднеримское и ранне-византийское время искусственные шрамы на черепе присутствуют у 12% исследованного населения египетской Нубии. Причём шрамы не только на лбу, но и височно-теменной области, и даже на затылке. Этому воздействию подвергались преимущественно мужчины, но всё же со шрамами встречались женщины, подростки и маленькие дети. Повторяем, речь идёт не о травмах, а о рубцах, наносившихся в строго определённых местах.
В Европе последний всплеск этой традиции связан с эпохой Великого Переселения народов. В результате этого широкомасштабного процесса огромные толпы кочевников сдвинулись с места на востоке и за несколько столетий существенно перекроили этническую и политическую карту Старого Света. Очевидно, они могли принести в Европу некоторые обычаи, уже считавшиеся в областях, развивавшихся под влиянием античной цивилизации, архаическими. Но как иначе объяснить тот факт, что в X-XI веке каждый третий взрослый человек, погребённый в могильнике Одартци на северо-востоке Болгарии, имел символические знаки на черепе? В X веке «поверхностное трепанирование» широко практиковали венгры, отказавшиеся от этих действий после принятия христианства.
Здесь мы говорили только о тех сведениях, которые получены археологами и палеоантропологами. Но даже при всей неполноте
(52/53)
этих данных можно убедиться, что история «шрама Гарри Поттера» богатая.
Письменные источники. Татуировки в Библии. Священные тексты и сообщения древних авторов. ^
Перейдём к письменным источникам. Достоверность их, конечно, не столь высока, как в случае археологии и этнографии. Тексты пишут люди, а они всегда субъективны, каждый видит мир по-своему. Кроме того, древние авторы не всегда были хорошо информированы, они вынужденно полагались на чужие рассказы и впечатления. Вот и получилось, что в памятниках древней письменности много совершенно фантастических сведений про обычаи других народов. Задача современных учёных — уметь найти рациональное зерно в описаниях, а иногда откровенных сплетнях древних авторов. Дело это непростое, и комментарии историков иногда поражают разнообразием подходов.
Кстати, бумага, как известно, недолговечна, да и изобрели её относительно недавно. До бумаги использовали выделанную кожу. Ну и, конечно, всем известно про египетские папирусы. Но всё это материалы довольно быстро портящиеся. И мы должны сказать спасибо безвестным переписчикам чужих рукописей, передававших эстафету накопленных предшественниками знаний следующим поколениям. Но как же дошли до нас образцы более древнего письма?
Их сохранили более прочные «носители» текстов — камни и глиняные таблички. Например, в 1901-1902 гг. французская археологическая экспедиция производила раскопки в Сузах (столице древнего государства Элама) и откопала чёрный базальтовый столб, покрытый письменами. Так были открыты законы вавилонского царя Хаммурапи, правившего в XVIII в. до н.э. В этом древнейшем из дошедших до нас уголовном кодексе очень чётко определены наказания за разные виды преступлений. Там присутствует и информация о разных «неизгладимых знаках», наносимых на тело преступника. По всему видно, что в «вечном обиталище царственности», которым был провозглашён Вавилон, причинение телесного вреда наказывалось адекватной манипуляцией. То есть казнью было повреждение тела провинившегося 1. [сноска: 1 В некоторых статьях законов Хаммурапи можно усмотреть свидетельства манипуляций с телом. Например, §215 говорит о медицинским воздействии: (53/54) «Если врач сделал человеку надрез бронзовым ланцетом и исцелил человека или на виске человека сделал надрез бронзовым ланцетом и исцелил глаз человека...». В других пунктах говорится о загадочных «рабских знаках» — может быть, особых причёсках или даже самих татуировках. §226: «Если цирюльник без ведома хозяина рабский знак чужому рабу сбрил, этому цирюльнику должны отрезать руку» (История Древнего Востока, 2002, с. 184, 185).]
(53/54)
Одним из важнейших литературных памятников, вобравшим в себя огромный пласт сведений о повседневной жизни народов Древнего Востока, является Библия. Есть там и упоминания о татуировках, но для того, чтобы это понять, иногда приходится сравнивать переводы священных текстов на разные языки.
Например, в русском переводе Ветхого Завета приведены слова Исайи (44, 5):
Один скажет «я Господень»,
Другой назовётся именем Иакова;
А иной напишет рукою своею, «я Господень»,
И прозовётся именем Израиля.
В новом переводе Библии на английский язык эта фраза имеет совершенно иное значение: «Этот человек скажет “Я человек Господа” другой напишет имя Господа на своей руке» (‘This man will say, “I am the Lord's man” another shall write the Lord's name on his hand’). Неудивительно, что англоязычные учёные используют слова Исайи как косвенное свидетельство использования татуировки народом Израиля в I тыс. до н.э.
«И сделал Господь (Бог) Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его» (Бытие, 4, 17). Некоторые читатели Библии на английском языке также предпочитают интерпретировать в этом отрывке божественное проклятие как вполне материальный знак на теле (MacQuarrie, 2000, р. 35). Да и мы что-то слышали про Каинову печать...
Гораздо более определённую информацию содержит третья книга Моисеева.
«Ради умершего не делайте надрезов на теле вашем, и не накалывайте на себе письмен. Я Господь (Бог ваш)» (Левит, 19, 28).
Из этого отрывка становится совершенно ясно, что в языческой традиции, предшествующей принятию иудаизма, было принято обозначать траур по покойному манипуляциями с телом. Подобная практика весьма широко распространялась по миру ещё в самое недавнее
(54/55)
время. В частности, она быланеоднократно описана у австралийских аборигенов варрамунга, у которых подобное поведение было тесно связано в их религиозными представлениями. В соответствии с верованиями коренных австралийцев, смерть, как правило, проистекала от колдовства, которому следовало противопоставить не менее мощную магию, способную защитить оставшихся в живых 1. [сноска: 1 Красочное описание погребальных обрядов австралийских аборигенов оставили ещё ранние исследователи Спенсер и Гиллен. «Все мужчины, принадлежащие к определённой категории родства по отношению к умирающему, стали наносить себе каменными ножами глубокие раны в бедро, в то время как некоторые из женщин резали кожу у себя на голове заострёнными концами своих копательных палок, пока кровь не потекла по их лицу. Плач и вопли продолжались, пока не наступила действительная смерть, после чего вся сцена возобновилась, мужчины и женщины бросались на тело, мужчины ножами наносили себе раны, женщины палками резали свои собственные головы или головы других женщин. Весь следующий день был заполнен траурными церемониями. Bсe мужчины, находившиеся с умершим в определённой степени родства, лежали с раскрытыми ранами на бёдрах. Некоторые из них срезали свои волосы и сжигали их, а головы смазывали глиной, в то время как другие срезали свои бороды. Многие из женщин должны были, как того от них требовал обычай, наносить себе своими палками раны в голову, и, если они этого не делали как следует, они рисковали получить должное наказание от своих братьев» (Народы мира, 1916, с. 131).]
Если подобными представлениями руководствовались древние жители Ближнего Востока, неудивительно, что сторонники новой религии (иудаизма) вели упорную борьбу с местными траурными церемониями. Тема неизгладимых знаков вновь и вновь возникает в голосах ветхозаветных пророков:
И будет вместо благовония зловоние,
и вместо пояса будет верёвка,
и вместо завитых волос плешь,
и вместо широкой епанчи узкое вретище,
вместо красоты клеймо.
(Исайя. 3, 23)
«И умрут великие и малые на земле сей; и не будут погребены, и не будут оплакивать их, ни терзать себя, ни стричься ради них» (Иеремия, 16, 6)
«У каждого голова гола, и у каждого борода умалена, у всех на руках царапины и на чреслах вретище» (Иеремия, 48, 37).
В пророчестве о грядущем конце:
(55/56)
«Тогда они подпояшутся вретищем и обоймёт их трепет, и у всех на лицах будет стыд, и у всех на головах плешь» (Иезекиль, 7, 18).
Итак, священные тексты Библии, порицая траурные обычаи народов Ближнего Востока, связанные с причинением себе увечий, в то же время сообщают нам о живучей, устойчивой традиции наносить «клеймо», «письмена», «царапины» в знак скорби по умершему. Судя по всему, во II-I тыс. до н.э. этот обычай был широко распространён в Палестине и Восточном Средиземноморье. Траурные церемонии, вообще, весьма консервативны. Покойный, отправляясь в мир иной, должен был получить «всё, что ему положено». Если необходимые процедуры соблюдены, он станет «предком» и защитником для оставшихся на земле представителей своего рода. Ну а если традиция нарушена? Если умерший не был должным образом оплакан и сопровожден в царство мёртвых? Серой тенью будет он скитаться среди людей и может из потенциального защитника превратиться в мстителя. Подобного рода соображения побуждали к крайне скрупулёзному соблюдению погребальных обрядов. Фигура плакальщика здесь далеко не последняя. И если скорбящий по покойному наносил на своё тело неизгладимый знак, он отправлял ритуал, необходимый в его представлении, для благополучия оставшихся живых. Поэтому мы можем допустить, что проповеди ветхозаветных пророков, запрещавшие плакальщикам терзать своё тело на похоронах, наносить шрамы и наколки, долгое время оказывались неэффективными.
А что же писали о татуировках светские авторы древнего мира? Тут нам никак не обойтись без сведений, оставленных в дар потомкам образованными и любопытными древними греками. «Отец истории» Геродот, разумеется, представил читателям всю необходимую информацию о современных ему народах (ок. 430 г. до н.э.), практиковавших татуировку. Говоря о фракийцах, населявших в I тыс. до н.э. юг Болгарии и европейскую часть нынешней Турции, он замечает: «Татуировка [на теле] считается у них [признаком] благородства. У кого её нет, тот не принадлежит к благородным. Человек, проводящий время в праздности, пользуется у них большим почётом. Напротив, к земледельцу они относятся с величайшим презрением. Наиболее почётной они считают жизнь воина и разбойника. Таковы самые замечательные их обычаи» (Herod , V, 6). То есть, если доверять Геродоту, особенно богато украшали тело татуировками представители фракийского военного сословия (они же разбойники).
(56/57)
Рис. 2.5.
Изображения фракийской женщины с татуировкой на руках и ногах.
Фрагмент греческого сосуда (Британский Музей. Лондон, по Jones, 2000, р. 3).
В комментарии к этому отрывку античного автора у переводчика на русский язык Г.А. Стратановского читаем «Обычай татуировки был общим у фракийцев со скифами. Татуировка, вероятно, была первоначально магическим средством охотников для привлечения дичи» (Геродот, 2001, 658).
Впрочем, некоторые другие современные исследователи, читая Геродота, извлекают из его текстов иную информацию. Так, профессор Гарвардского университета Кристофер П. Джонс главным в тексте «первоисторика» считает противопоставление тех, кто маркирован знаками на теле [estichthai] и тех, кто в силу низкого происхождения не может быть помечен [astikton] (Jones, 2000. р. 4). Особое внимание при этом обращается на татуировку у фракийских женщин. Многие образцы греческой керамики, особенно изготовленной в Афинах, рисуют фракийских женщин с татуировкой на руках и ногах. Эти изображения обычно ассоциируются с безумными менадами, убившими поэта Орфея (Рис. 2.5)
Мифы об Орфее.
Орфей — в греческой мифологии певец и музыкант, искусство которого обладало волшебной силой, покоряя богов, людей и усмиряя природу. Он был сыном музы Каллиопы и фракийского речного бога Эагра (по другой версии — самого Аполлона). Орфей участвовал в плавании аргонавтов. Во время его игры на музыкальном инструменте форминге стихали грозные волны, и гребцы «Арго» могли продолжать свой путь. Другой миф связан с женитьбой Орфея на Эвридике. Когда возлюбленная внезапно умерла от укуса змеи, Орфей отправился за ней в царство мёртвых, покорив своей игрой не только стража Аида пса Кербера и ужасных эриний, но и самих богов — Аида и Персефону. Властители потустороннего мира разрешили Орфею забрать жену на землю, но с одним усло-
(57/58)
вием: он не мог взглянуть на неё, прежде чем ступит в свой дом. Но запрет был нарушен, и Эвридика вернулась в царство мёртвых. Но главная проблема Орфея была в том, что он не почитал злопамятного Диониса (Вакха, Бахуса), считая величайшим богом Гелиоса и называя его Аполлоном. В отместку Дионис наслал на поэта своих обезумевших спутниц — менад, растерзавших Орфея. Смерть певца оплакали птицы, звери, растения и даже камни. По версии Овидия, Дионис, напротив, наказал неистовых вакханок, погубивших Орфея, и превратил их в дубовые деревья.
Другой греческий миф повествует о фракийском царе Ликурге, и на иллюстрациях к нему, покрывающих кратер для вина из коллекции Британского Музея (Апулия, ок. 350 г. до н.э.), вновь возникают татуированные женщины 1. [сноска: 1 В греческой мифологии Ликург был царём эдонов во Фракии, воспротивившийся культу Диониса. По одной из версий, Дионис покарал его безумием, и Ликург убил своего сына Дрианта. Осквернённая земля эдонов утратила плодородие, и местные жители были вынуждены казнить своего царя (или принести его в жертву Дионису) на горе Пангей.] Анонимный античный источник IV в. («Двойные аргументы»), на которого ссылается профессор Джонс в дополнение к Геродоту, сообщает, что «для фракийских женщин быть помеченными [stizesthai] — украшение, но для большинства народов это наказание преступников».
Замечу от себя, что подтверждающие эту информацию изображения на греческих сосудах связаны с сюжетами вакхического культа. Поэтому обратимся к фигуре самого бога Диониса — в греческой мифологии олицетворения плодоносящих сил земли, растительности, виноградарства. Изначально Дионис — как раз фракийского и лидийско-фригийского происхождения. Его родина на Востоке, а не в Греции. Может быть, поэтому, как заметил А.Ф. Лосев, в мифах Дионис как божество земледельческого круга часто противостоит Аполлону, божеству родовой аристократии (в чём мы успели убедиться на печальном примере Орфея и Ликурга, явно тяготевших к последнему).
Но вернёмся к татуировкам. Итак, кому же верить: тем интерпретаторам Геродота, согласно которым скорее должны быть татуированы наиболее уважаемые у фракийцев мужчины-воины, или рисункам на греческих амфорах и кратерах, где татуированы женщины фракийского происхождения из свиты Диониса?
(58/59)
Это вопрос достаточно важный, поскольку менады, связанные с культом плодородия и земледелия, «презренного занятия» по Геродоту, всё же были татуированы. Единственное объяснение противоречащим друг другу источникам состоит в том, что, по представлениям греков, на поздних этапах распространения земледельческого культа Диониса к нему примыкают представители правящей верхушки, и на сосудах изображены под видом вакханок жительницы Фракии благородного происхождения.
До нас не дошли свидетельства самих фракийцев, зачем они делали татуировки: чтобы украсить себя, в религиозных или медицинских целях. Но, по мнению профессора Джонса, в обществе, где доминировали мужчины, наколка у женщин не могла быть просто декоративной, она должна была быть тесно связана с социальным статусом семьи или клана. Другая возможная функция — обозначение принадлежности особой культовой группе.
Теперь выслушаем любопытный рассказ ещё одного автора, греческого писателя Клеарха Солийского. Бывший ученик Аристотеля весьма своеобразно описывает обычаи причерноморских скифов и то культурное влияние, которое они оказали на своих соседей.
«Предавшись роскоши и притом весьма сильно и устремившись первыми из всех людей к тому, чтобы жить роскошно, они дошли до такой степени жестокости и высокомерия, что у всех людей, с которыми вступали в сношения, стали обрезать концы носов. Потомки этих людей, удалившиеся с родины, еще и ныне имеют прозвище от тога, что те претерпели. Женщины же их татуировали тела женщин фракийцев, живших вокруг них к западу и северу, накалывая рисунки булавками. Отсюда много лет спустя пострадавшие и униженные таким образом женщины фракийцев особенным образом изгладили следы несчастья, расписав и остальные части тела, чтобы бывшие на них знаки насилия и стыда, войдя в состав разнообразных рисунков, именем украшения изгладили позор (жирный шрифт мой — M.M.). Над всеми же они господствовали так надменно, что рабское служение у них, ни для кого не бесслёзное, перенесло и в последующие поколения выражение «от скифов», показывающее, каково оно было. Итак, вследствие множества постигших их несчастий, когда от печали они одновременно уничтожили удобства жизни и обрезали кругом волосы, все чужие народы назвали стрижку всего народа, делаемую в знак испытанного насилия, “оскифиться”» (цит. по Латышев, 1993, с. 254).
(59/60)
Да... Непростое дело разбирать такие тексты. Из приведённого отрывка ясно, впрочем, что не слишком симпатизирующий скифам уроженец города Сол знает о распространении татуировок среди фракийских женщин; что на появление этого обычая у фракийцев, вроде бы, повлияли скифы, что первоначально наколка, как и острижение волос, связаны с горем и унижением (к последнему тезису мы ещё вернёмся).
Тексты Геродота и Клеарха был написаны до нашей эры. Но и спустя столетия, во втором веке нашей эры, грек Дио Хризостом записал: «Во Фракии свободные женщины покрыты татуировками, и, чем выше их ранг, тем больше они их имеют. И, значит, царица может быть татуирована, и царь тоже. Властители украшают себя такими символами как корона и скипетр, чтобы заявить свой высокий статус, подобно тому, как собственник выжигает клеймо на теле принадлежащего ему скота».
Теперь немного о терминологии. В греческих словах, описывающих обычаи фракийцев украшать своё тело, выделяется корень «stig-». Отсюда производят слово «стигма», вошедшее в современные языки, включая русский, где оно обычно обозначает выжженное клеймо (у преступника), шрам или рубец. А вот в шестом веке, в правление императора Юстиниана, практиковавший в Александрии и Константинополе врач Этий записал в своей медицинской энциклопедии «Тетрабиблоне»:
«Они называют стигмами письмена на лице или некоторых других частях тела, например, на руках у солдат, и для этого они используют следующий рецепт чернил... Накалывая избранное место иглами, давая стечь крови и натирая сперва соком из луковицы, а затем приготовленной жидкостью... В случае, если мы хотим удалить такие стигмы... сперва очищаем стигмы селитрой, смазываем канифолью из терпентинного дерева и завязываем на пять дней... Стигмы исчезнут за двадцать дней без особого изъязвления, и шрама не останется» (цит. по Jones, 2000, р. 5).
Благодаря столь подробному письменному свидетельству становится совершенно очевидно, что древние греки и римляне понимали под стигмами обычную татуировку-наколку, а вовсе не выжженные клейма, как мы.
Итак, мы выяснили, что имели в виду античные писатели, говоря о знаках и стигмах. Теперь послушаем, что они писали о нравах современных им «варварских» племён.
(60/61)
В начале IV в. до н.э. Ксенофонт описывает у одного из причерноморских (западнокавказских) племён, которое он называет «обитателями башен» (Mossynoikoi — моссиники или моссины), традицию татуировать «спереди и сзади» детей из хороших фамилий, изображая цветы 1. [сноска: 1 Если опираться на сообщения греческих и римских авторов, в жизненном укладе моссинов было много архаических черт. По словам Николая Дамасского (друг царя Ирода и императора Августа, I в. до н.э.), моссины держат своего царя запертым в башне. Если покажется, что какой-либо царь дурно решил дело, его умерщвляют голодом (цит. по Латышев, 1993, с. 176).]
Поздний римский автор Геродиан пишет о племенах, населявших Шотландию: «Эти люди накалывают на тело разные орнаменты и изображения животных всех видов. И поэтому они не носят одежду, дабы не скрыть украшения на их телах». Учитывая шотландский климат, последнее утверждение выглядит излишне категоричным 2. [сноска: 2 Не зря исследователи кельтов долгое время критически относились к свидетельствам античных авторов. Такие крупные авторитеты, как Генрих Циммер или Нора Чедвик считали, что писатели I тыс. до н.э. что-то напутали, столкнувшись с необычными традициями варварских народов. Им претила мысль, что их далекие предки делали наколки подобно жителям тропических островов. Позже учёными, изучавшими пиктов, было высказано предположение, что вторая волна мигрантов на Британские острова (индоевропейского происхождения) переняла татуировки у мигрантов первой волны, которые индоевропейцами не были (MacQuarrie, 2000, р. 34). То есть «король шотландский, безжалостный к врагам» не только пытался отнять у бедных пиктов рецепт верескового меда, но и позаимствовал татуировки.] По-видимому, население британских островов широко применяло боевую раскраску. По словам Цезаря, синеватый цвет, в который британцы окрашивали тела, делал их появление в бою особенно ужасным.
Во всех перечисленных выше случаях речь идёт о вполне традиционных, достаточно декоративных, хотя и статусных знаках на теле.
Но есть и другие письменные свидетельства, в которых речь идёт также о татуировках, хотя это не столь очевидно на первый взгляд.
«...В устье Нила, которое ныне называется Канобским, в Тарихеи. На берегу стоял (да поныне ещё стоит) храм Геракла — убежище для всех рабов, которые бежали от своих господ. Если раб, чей бы то ни было, убежит сюда и посвятит себя богу наложением священных знаков, то становится неприкосновенным» (Herod., II, 113).
В эллинистический период практика нанесения «священных стигм» на запястье обнаружена любопытными античными авторами
(61/62)
у жителей Сирии (Jones, 2000). В папирусе середины II в. до н.э. описываются отметины «в виде двух варварских букв» на правом запястье беглого сирийского раба, служившего до того в святилище Атаргатис 1. [сноска: 1 Атаргатис, или Деркето (греч.), Атарате (арам.) — одна из наиболее почитаемых богинь арамейского пантеона в античное время. Отождествлялась с Афродитой (Юноной), в её образе слились черты Анат и Астарты. Лукиан посвятил ей трактат «О Сирийской богине». Согласно эллинизированному мифу, Астарта (Афродита) последовала за умершим возлюбленным в нижний мир (т.е. мы можем связать образ этой богини с «женским» вариантом орфического цикла).] Тремя столетиями позже римлянин Лукиан напишет о служителях того же храма: «Все они татуированы. Некоторые на запястье, некоторые на шее, вообще у всех ассирийцев есть татуировки».
В приведённой нами раньше цитате из Геродота раб нанесением сакральных знаков переходил из подчинения своему господину в собственность богу. Это «рабская татуировка» или, собственно говоря, «рабское клеймение». Судя по всему, в середине I тыс. до н.э. явление было настолько ординарным, что смысл этого действия не нуждался в расшифровке. Так же не нуждались в объяснениях неадекватные на взгляд современного читателя действия персидского царя Ксеркса, который решил наказать пролив Геллеспонт, соединяющий Европу с Азией, за то, что помешал ему выступить с войной против греков.
«Когда же наконец пролив был соединён мостом, то разразившаяся сильная буря снесла и уничтожила всю эту постройку.
Узнав об этом, Ксеркс распалился страшным гневом и повелел бичевать Геллеспонт, наказав 300 ударов бича, и затем погрузить в открытое море пару оков. Передают также, что царь послал палачей заклеймить Геллеспонт клеймом. Впрочем, верно лишь то, что царь повелел палачам сечь море, приговаривая при этом варварские и нечестивые слова: «О ты, горькая влага Геллеспонта! Так тебя карает наш владыка за оскорбление, которое ты нанесла ему, хотя он тебя ничем не оскорбил. И царь Ксеркс всё-таки перейдёт тебя, желаешь ты этого или нет. По заслугам тебе, конечно, ни один человек не станет приносить жертв, как мутной и солёной реке...» (Herod., VII, 34-35). Вот это вера в священную силу татуировки! Могущественный персидский владыка повелевает обращаться с морем как с непокорным рабом. Отсюда и прочие атрибуты — плети и кандалы 2. [сноска: 2 Впрочем, некоторые историки полагали, что погружение цепей в море символизировало обряд венчания Ксеркса с морем. Как справедливо отметил Г.А. Стратановский, тогда непонятно, зачем Ксерксу бичевать море.]
(62/63)
Если исходить из перевода на русский язык, то можно подумать, что Ксеркс распорядился именно заклеймить море, то есть непонятно каким образом выжечь клеймо. Но, как подчёркивает Джонс, здесь употреблены слова, не оставляющие пространства для интерпретаций. Дословно царь посылает татуировщиков (stigees) татуировать (stixontes) Геллеспонт. По всему, это было очень серьёзное мероприятие и для самого правителя персов, и для его современников.
Для греков татуировка не была исконной собственной традицией, по крайней мере, в литературе и изобразительном искусстве она вплоть до шестого века до н.э., по-видимому, не встречается. Но когда она всё же перенимается жителями полисов, источник традиции, очевидно, лежит в той же Персии. И смысл татуировки, как у восточного соседа — принуждение и обозначение раба. Теперь нам понятно, почему в глазах Клеарха Солийского татуировки свободных фракийских женщин — знаки позора и унижения, которые они пытаются скрыть декоративными узорами. Античный писатель просто не понимает другой мотивировки и поэтому ищет объяснения в полумифической жестокости пресыщенных скифов.
«Stigmatias» — помеченный раб, в таком контексте употребил это слово первым один поэт с острова Самос, живший в шестом веке до н.э. Он и не предполагал, что самосцы тоже станут однажды жертвами подобного насилия...
Но в 440 г. до н.э. во время войны Самоса с Афинами татуирование военнопленных становится нормой. «Самосцы, в отмщение афинянам за их издевательство, ставили на лбу у пленных клеймо в виде совы, потому что и афиняне ставили на пленных самосцах клеймо — “самену”. Самена — это корабль, у которого выпуклая носовая часть имеет форму свиного рыла, а сам корабль широк, так что напоминает полость живота, он годится для перевозки товаров и быстро ходит. Такое название он получил оттого, что впервые появился у самосцев и был построен по приказанию тирана Поликрата. На это клеймо, говорят, намекает Аристофан в стихе:
Народ самосский ввёл куда как много букв» (Плутарх, 1961, с. 215).
В 413 г. до н.э. афиняне, возглавляемые Никием, потерпели поражение от жителей Сиракуз. Многие попали в плен. «Их продавали в рабство и ставили на лбу клеймо в виде лошади. Да, были и такие, кому вдобавок к неволе привелось терпеть ещё и это», — Плутарх исполнен сочувствия к побеждённым и спустя четыре столетия (Плутарх, 1963, с. 236).
(63/64)
Вновь подчеркнём, что использованное при переводе на русский язык слово «клеймо» правильнее заменить на «татуировку». В этих событиях V в. до н.э., если они исторически достоверны и не искажены более поздней практикой, известной летописцу, видна двойная функция наколки, символизировавшей наказание и неотъемлемую принадлежность определённому владельцу. Такое употребление татуировки мы встречаем у персов, оно широко распространилось среди самых цивилизованных их противников. То, что татуировки наносились на лоб, выглядело ещё более унизительным 1. [сноска: 1 Как подчеркивают некоторые учёные, древняя средиземноморская культура была особенно ориентирована на общение «лицом к лицу». Греки черпали очень важную информацию о человеке, исходя из его внешних особенностей, отсюда научная дисциплина — физиогномика (Gustafson, 2000, р. 25). Наверное, неслучайно классические для нас театральные маски родились именно в греческой среде.]
В сборнике комедий писателя II в. до н.э. Герода под названием «Мимы» есть история о свободной женщине Битинне и её неверном возлюбленном Гастроне, бывшем по совместительству рабом этой дамы. Схваченный и приговорённый к порке Гастрон умоляет свою госпожу татуировать его (stixon), если он обманет её ещё раз. Безжалостная Битинна приказывает доставить Гастрона в городскую тюрьму для порки, но потом уступает его мольбам и вместо этого посылает за татуировщиком Косием, «с его иглами и чернилами». Когда одна из рабынь пытается заступиться за Гастрона, то получает ответ «пусть он носит надпись на лбу». Но это комедия, и, в конце концов, обманщик-раб остаётся невредимым (цит. по Jones, 2000, р. 8).
В античное время «письмена» на лбу жертвы были способом обнаружить непокорного раба где угодно. Скрыться с таким заметным «украшением» было непросто. При попытке уйти от хозяина наносили фразу «Останови меня, я беглец» (kateche me, pheugo). По словам философа-киника Биона Борисфенского, его отец был вольноотпущенником, «кто вместо лица носил знак жестокости владельца» (Jones, 2000).
Поскольку у греков татуировка почти всегда была наказанием 2, [сноска: 2 Об этом свидетельствуют и Платон, и Цицерон, и, позднее, Светоний (Gustafson, 2000)] неизбежно появились искусные доктора, способные удалить без следа позорные знаки с тела и, тем более, с лица.
Одна из дошедших до нас историй об удалении татуировки относится к IV в. до н.э. Она сохранилась в надписи на стене святилища, посвящённого Асклепию Эпидаврскому, одного из первых крупных
(64/65)
медицинских центров Греции. Благодарные пациенты часто выражали свою признательность богу врачевания, оставляя на стенах истории болезней, от которых им удалось избавиться.
История «болезни и исцеления» Пандария.
Итак, некто Пандарий имел несчастье носить на лбу татуировку и хотел от неё избавиться. Как это было принято, начал он с того, что провёл ночь в святилище. Когда он заснул, бог закрепил повязку на его лице и велел снять её на следующее утро. О чудо! Наутро лоб Пандария оказался чист, а ненавистные буквы татуировки отпечатались на повязке. Вне себя от радости «исцелённый» доверил дальнейшее общение с божеством некоему Эсхедору. Тому было поручено передать в дар храму Асклепия некую сумму. Но Эсхедор пожадничал и деньги прикарманил (точнее, присвоил, ведь в его хитоне вряд ли были карманы). И вот, когда жадный Эсхедор заснул, к нему явился Асклепий и положил ему на лицо повязку. А когда неразумный Эсхедор проснулся, у него на лбу красовалась татуировка, от которой избавился Пандарий... Что, по греческим меркам, означало «ненадёжного» раба.
Несмотря на полумифический характер этой «истории болезни» (не исключено, её записали сами служители святилища), можно видеть, что жрецы храма Асклепия применяли метод сведения татуировок, много позже описанный в энциклопедии византийского врача Этия.
Вообще, татуировка, всё больше распространяясь в древнегреческом обществе, активно проникает в античную литературу, где становится метафорой и даже предметом для шуток.
Аристофан устами раба говорит о татуировке в комедии «Осы».
Греческий писатель римского периода Элий Аристидес упрекает Платона в клевете на таких героев Афинской истории, как Перикл:
«Ты никогда не татуировал своих рабов, но ты заклеймил одного из самых уважаемых греков».
До сих пор мы, в основном, говорили о греках. Но примерно с момента первой Пунической войны, то есть с середины III в. до н.э., Греция всё больше вовлекалась в орбиту растущей мощи Рима. Копирование римлянами основ греческой культуры общеизвестно. Но вот как обстоит дело с татуировками? Ведь у римлян, по-видимому, сперва не было такого обычая.
(65/66)
Они переняли его у греков одновременно с обозначающим словом «стигма». Но параллельно использовали выражения вроде «отпечаток» (imprint) или «клеймо» (brand), имея в виду татуировку.
От греков римляне усвоили и отношение к татуировке как к казни провинившегося раба.
Это наглядно видно в эпизоде из литературного произведения под названием Сатирикон, написанного Петронием. Герои этого рассказа, запутавшись в сложных любовных взаимоотношениях и пытаясь скрыться от третьего персонажа (а дело происходит на плывущем корабле), придумывают разукрасить себя чернилами, «как будто они наказаны татуировкой».
Тем не менее, римляне немного изменили греческую традицию. Всё-таки они основали гигантскую империю и познакомились с обычаями слишком многих народов. Наносить татуировки стали не только пленным или непокорным рабам, но и солдатам (398 г. н.э.) Римский «военный историк» Вегетий писал, что рекрутам вводили под кожу чернильные точки в соответствии с номерами их боевых единиц.
С другой стороны, латиняне активно использовали татуировки как средство казни. В римском праве каждому предопределялось наказание за преступление в соответствии с его социальным статусом. Рабы и наиболее низко стоящие свободные граждане подвергались наиболее тяжелым физическим способам казни. Представители высших социальных слоёв могли быть приговорены к конфискации имущества, к поражению в избирательных правах. Но они были избавлены от наказания металлом (под этим подразумевалось татуирование).
Ещё одно новшество, которое использовали римляне по сравнению с греками — выжигание знаков на теле человека, клеймение (branding). Эта болезненная процедура была известна ещё со времен Старого Царства древнего Египта. Греки и римляне клеймили свой скот; быков, лошадей, на востоке — верблюдов. У греков клеймо обозначалось словами «charagma», отсюда английское «character», т.е. собственно «знак». Другое слово, встречаемое в текстах, «kautenon» — ожог.
Если соблюдать точность, то грекам тоже была знакома процедура каутеризации человеческого тела, но использовалась она в специфических лечебных целях, и не самими греками, а современными им варварскими народами. Главный медицинский авторитет Гиппократ (примерно 460-377 гг. до н.э.) в трактате «О воздухах, водах и местностях» оставил в высшей степени курьёзное описание скифов и их обычаев, которое мы считаем своим долгом воспроизвести подробно:
(66/67)
«...Ты найдешь большинство всех скифов, в особенности номадов, с прижиганиями на плечах, руках и кистях рук, на грудях, на бёдрах и на пояснице, и это только по причине влажности природы и слабости. Действительно, они не могут вследствие влажности и слабосилия натянуть лук, ни бросить плечом дротик. Когда же они прижигаются, тогда из членов высыхает обилие влаги, и их тела делаются здоровее, способнее к питанию и более гибкими». (Гиппократ, 1994, с. 299.)
Оставим на совести Гиппократа рассуждения о слабосилии скифов. Но что он имел в виду, говоря о прижиганиях? Мы уже знаем, что в Сибири найдены мумии богато татуированных представителей племён скифского круга. Но, поскольку в V в. до н.э. понятие татуировки было уже слишком хорошо известно грекам, по-видимому, в этом тексте имеется в виду именно каутеризация.
И здесь нам на помощь вновь приходит Геродот с сообщением о прижиганиях, распространённых в Северной Африке, где они производились в профилактических целях, «для укрепления здоровья».
«Эти-то ливийские кочевники — все ли они (я не могу утверждать достоверно), но во всяком случае многие — поступают с детьми вот как: четырёхлетним детям они прижигают грязной овечьей шерстью жилы на темени (а некоторые даже на висках). [Это делается для того], чтобы флегма, стекающая из головы в тело, не причиняла им вреда во всей дальнейшей жизни. Поэтому-то они, по их словам, исключительно здоровы. И действительно, насколько мне известно, ливийцы отличаются наилучшим здоровьем среди всех людей» (Herod., IV, 187). Такая забота о детях в строго определённом возрасте сильно смахивает на инициацию. Ведь зачем, в конечном счёте, ребёнка, позже подростка, посвящают в тайны мира взрослых? Чтобы, выдержав ритуальные испытания, он был здоров, благополучен и укреплял своим благополучием могущество своего рода. Вот и получается, что «лечение прижиганием» очень похоже по смыслу на некоторые разновидности татуировок. А как мы знаем из работ палеоантропологов, традиция наносить глубокие шрамы на голову в определённых местах существует уже у кроманьонцев.
Итак, в римское время помимо собственно татуировок появляется клеймение (прижигание тела) среди граждан империи. Авторы из Восточного Средиземноморья сообщают в этот период о добровольном нанесении себе клейма некоторыми религиозными фанатиками, например, последователями богини Атаргатис в Сирии. По словам
(67/68)
Лукиана, так вели себя последователи философа-киника Перегрина, основавшие культ в его честь, «с бичеваниями, прижиганиями и прочими ненормальностями». Как видно, рациональный римский автор высказывает неприкрытое неодобрение самобичевателям.
*
Из античного мира образы татуировок плавно переходят в раннехристианскую литературу.
В шестом из «Посланий к галатам» проповедующий христианство Павел говорит о своей неуязвимости, покуда несёт знаки Господа Иисуса на теле своём (Gal., 6. 17). Этот отрывок традиционно вызывал споры, имеется ли здесь в виду настоящая татуировка или выжженное клеймо как символ высшего подчинения и самоотречения. Если верить Британской энциклопедии, Павел действительно имел на теле «неизгладимые знаки». В то же время есть учёные, считающие это выражение сильной метафорой, в переносном смысле передающей значение «раб Христа». И такое толкование тоже имеет право на существование. Апостол Павел долго путешествовал по Сирии, где мог познакомиться с языческой практикой религиозных татуировок. Он, вероятно, использовал образ священной стигмы как литературный приём в своей проповеди, и этот образ был понятен его слушателям. Появившиеся позже богословские толкования усматривают связь этого высказывания с идеей причастности к страданиям Христа и даже говорят о самобичевании.
В Синодальном переводе Библии на русский язык греческое слово «stigmata» заменено словом «язвы»: «Впрочем, никто не отягощай меня, ибо я ношу язвы Господа Иисуса на теле моём». По мнению некоторых комментаторов, руки и ноги апостола были отмечены ранами, наподобие ран Христовых (Рис. 2.6)
В Откровении Иоанна Богослова (17, 1) отрывок о великой блуднице некоторые исследователи тоже связывают с интересующей нас темой.
«И пришёл один из семи Ангелов, имеющих семь чаш и, говоря со мною, сказал мне подойди, я покажу тебе суд над великой блудницею, сидящею на водах многих, с нею блудодействовали цари земные, и вином её блудодеяния упивались живущие на земле. И повёл меня в духе в пустыню, и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в
(68/69)
Рис. 2.6.
Стигматизация св. Франциска Ассизского.
По преданию, Франсиск настолько отождествлял свою жизнь со страданиями Христа, что на его теле проступили раны, символизировавшие Распятие (стигматы).
(Италия, XIV век, по «Панорама средневековья. Энциклопедия средневекового искусства». 2002. ред. Р. Бартлетт. M.: Интербук Бизнес, с. 89.)
(69/70)
руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства её, и на челе её написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным...» (курсив мой. — М.М.).
Падшая женщина из экспрессивного текста Иоанна обычно интерпретируется как олицетворение Рима. Но, как подчёркивает Джонс, она изображена не просто как блудница, а как самая ничтожная рабыня, на лице которой запечатлены все следы её прегрешений, в полном соответствии с античной традицией (Jones, 2000, р. 10).
В правление первого христианского императора Константина начинают складываться новые нормы поведения, пронизанные тем, что мы называем теперь христианской моралью. Влияние собственно античной традиции ослабевает, и, напротив, усваиваются некоторые ветхозаветные идеи, перешедшие от иудеев.
Вспомним тексты Библии, с которых мы начали этот раздел. Почему Левит запрещает татуировки, ведь это столь очевидный и наглядный способ оплакать умершего? Одно объяснение мы уже предложили — это борьба с древней магией. Другая возможная причина запрета: человеческое тело создано Богом и является его подобием, поэтому татуировка — кощунственное вмешательство и искажение образа божественного создания. Идея оказалась очень близка ранним христианам и, со временем трансформировавшись, в частности, привела к полному отказу от хирургической помощи при средневековых монастырях. Церковь заботилась о спасении души, а не о спасении тела, предпочитая скальпелю травяной настой.
А император Константин издал закон (316 г.), в котором повелел не наносить более татуировку на лоб закоренелым преступникам, а только на плечо или запястье. Это было сделано для того, чтобы не нарушить образ божественной красоты, каковым является лицо.
Эдикт первого христианского властителя Рима и подобные ему распоряжения породили к жизни производство оригинальных изделий, вызывающих сегодня споры учёных. Речь идёт о металлических ошейниках с надписями вроде «Я убежал, приведите меня обратно к дому его превосходительства Потита рядом с банями на Авентинском холме». Некоторые специалисты считают, что такие конструкции одевали на шею животным. Носят же ошейники современные домашние любимцы, кошки и собаки. Но, исходя из размеров этих предметов, относящихся к тому же к христианской эпохе, другие исследователи полагают, ошейники одевали на рабов, дабы не портить им лицо татуировкой.
(70/71)
Вообще поздняя Римская империя в период распространения христианства демонстрирует много противоречивых письменных свидетельств об использовании татуировок.
В конце 250-х гг., во времена гонений императора Валериана, африканский епископ Киприан писал к христианам, сосланным на нумидийские рудники. Его дьякон и биограф Понтий позже вопрошал:
«Кто были они, приговорённые к вторичной татуировке на лбу [frontium notatarum secunda inscriptione signatos]?» Как объясняет американский специалист по позднеримской литературе Марк Густафсон, этот текст означает, что заклеймённые в виде наказания Валерианом, ранние христиане свою первую татуировку получили как символ крещения и знак этот был скрыт от непосвящённых (Gustafson, 2000, р. 18).
Получается, что исказить божественный образ можно было первоначально лишь нанесением наколки на лицо, а нанесение стигм на другие части тела использовалось христианами в момент наивысшего приобщения к религии, так же как религиозные татуировки применялись до этого в Сирии и Египте. Значит, запретам Ветхого Завета ранние христиане предпочли проповедь апостола Павла.
С другой стороны, римским императорам было трудно отказаться от татуировок на лице как от средства казни. Чем другим объяснить отрывок из послания епископа Хилари, направленный против императора Константина II (ок. 360 г.):
«Жалоба хорошо известна: ...они [епископы] были татуированы надписями на их католических лбах (in ecclesiasticis frontibus scriptos) и обесчещены словами "приговорены к рудникам"». И это происходило уже после запрещения трогать лицо в качестве наказания...
В 373 г. император Валенс приговорил дьякона римского первосвященника к тяжёлой работе на медных рудниках в Палестине. Спустя 80 лет христианский историк Теодорет записал, что на лбу дьякона был выжжен священный крест (epi metopou characterisas).
И всё же в конце римской эпохи гуманизм победил. В своде законов 438 г. можно прочитать.
«Если кто-либо приговорён к гладиаторской школе или к рудникам за преступление, пусть не наносят ему знаки на лицо, а только на руки, и так его лицо как подобие божественной красоты не пострадает».
Итак, подведём некоторые итоги. Памятники древней письменности неоднократно говорят о татуировках, значит, традиция была широко распространена в Старом Свете. Так же очевидно, что и при-
(71/72)
менялась она в разных целях. В странах Ближнего Востока татуировка и шрамирование — традиционные спутники траура по покойному. Особые знаки могли наноситься служителям некоторых религиозных культов. У персов, греков, римлян — татуировка обозначала деградацию и понижение социального статуса. Напротив, у современных им балканских и причерноморских «варварских» племён, у кельтов неизгладимые знаки на теле служили подтверждением высокого положения в обществе.
В заключение этого раздела перенесёмся на Дальний Восток, культурные традиции которого развивались совершенно независимо и, тем не менее, иногда обнаруживают поразительные аналогии с античным миром.
В китайской «Хронике трёх царств», написанной в конце III в. н.э., сообщается о том, что обитатели Японского архипелага наносили татуировку, которая покрывала всё их тело, для того чтобы избежать проклятия бога моря. Это сообщение подтверждается находками глиняных статуэток с некими рисунками на лице. Сами же жителя Поднебесной, вплоть до 167 года, татуировали преступников и рабов (цит. по Мещеряков, 2004, с 478, 479) 1. [сноска: 1 Возможно, здесь лучше опираться на рассказ известного писателя и дипломата Ван Гулика: «В истории поздней династии Хань (25-220 гг.), написанной около 445 г. упоминается, что народ Ва, и мужчины, и женщины, татуируют лица и украшают тела в соответствии со своим статусом». Глиняные фигурки вообще принадлежат культуре Дзёмон (10000-300 г. до н.э.) (Цит. по Takahiro Kitamura, 2003, p. 14.)] Так вновь возникает противопоставление «цивилизованного мира», где татуировка служит унижением и наказанием, и мира «варварского», того, где татуировка — оберег, украшение и знак отличия.
Свидетельства средневековых летописцев. ^
Письменные свидетельства, оставленные средневековыми авторами, важный исторический источник, хотя, конечно, тоже не всё упоминаемое в этих текстах заслуживает абсолютного доверия. Среди летописцев раннего средневековья — писатели, продолжающие описывать жизнь на руинах Римской империи, и представители совсем иной культурной традиции, крепнущего арабского Востока.
По сообщению Боэция, в 523 г. остроготский вождь Теодорик в наказание двум жуликам повелел, «если они сами не покинут Равенну
(72/73)
в указанное время, будут татуированы на лбу и изгнаны» (Gustafson, 2000, р. 20). Как видно, варвары-завоеватели вполне восприняли в этот момент античную традицию наказания.
В жизнеописании почитаемой на Британских островах святой Бригиты есть упоминания о неких «знаках дьявола» (stigmatibus malignis или signa diabolica), от которых Бригита помогает избавиться язычникам, наставляя их на путь истинный. Историк Чарльз МакГуэрри считает, что речь идёт о племенных татуировках, распространённых среди ирландцев в раннем средневековье (MacQuarrie, 2000, р. 32). Ирландцы раньше всех в северной Европе приняли христианство, поэтому больше всего мы узнаём о местных традициях от летописцев, живших при монастырях. Около 750 г. комментатор Библии из Кентербери записал, имея в виду современные ему ирландские обычаи: «Знаки это то, что вы делаете, татуируя на ваших телах драконов и змей, как многие люди делают». В 786 г. папский легат докладывал в Рим о дьявольских татуировках среди островитян. Сейчас считается, что не только кельты, но и англо-сакские язычники, то есть германцы по происхождению, населившие в середине I тыс. Нортумбрию и более южные земли, тоже расписывали и разукрашивали тело (Meaney, 1992).
В «Хрониках королей Англии», написанной в XII в. Уильямом Мэйлбэри, о тех временах сообщается, что «кожа людей была покрыта наколками».
Среди наиболее авторитетных летописцев своего времени стоит имя Ахмеда Ибн-Фадлана, оставившего весьма ценные записки о жителях Восточной Европы X в. Ибн-Фадлан путешествовал с посольством аббасидского халифа Аль-Муктадира в Волжскую Булгарию. Просвещённый арабский путешественник подробно описывал привычки и внешний облик встреченных им народов — гузов, башкир, булгар и хазар.
Списки рукописи Фадлана получили широкое распространение в странах арабского Востока и в Персии. Лишь в 1937 году копия варианта записок Фадлана, хранившегося в библиотеке при гробнице иранского имама Али ибн-Риза в Мешхеде, была подарена Академии Наук СССР. Уже через два года до читателя дошли слова Ибн-Фадлана, переведённые на русский язык.
«Книга Ахмада Ибн-Фадлана Ибн-Аль-‘Аббаса Ибн-Рашида Ибн-Хаммада, клиента Мухаммеда Ибн-Сулаймана, посла Аль-Муктадира к царю славян:
(73/74)
...я видел русов, когда они прибыли по своим торговым делам и расположились (высадились) на реке Атиль. И я не видел (людей) с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, румяны, красны. Они не носят ни курток, ни хафтанов, но носит какой-либо муж из их числа кису, которой он покрывает один свой бок... И от края ногтя (ногтей) кого-либо из них (русов) до его шеи (имеется) собрание деревьев и изображений (вещей, людей) и тому подобного...» (Путешествие Ибн-Фадлана, 1939, с. 55).
В комментариях переводчика А.П. Ковалевского к этому отрывку высказывается мнение, что слово «изображения» имеет достаточно узкий смысл. «Собрание деревьев» — скорее всего, означало растительный орнамент, «изображения» — фигуры животных, людей и т.п.
Русы, которых встретил Фадлан, это отнюдь не славяне. Это скандинавы, варяги, активно осваивавшие в X веке водные артерии «на пути в греки» и ещё восточнее, там, где до недавнего времени простирался Хазарский каганат. Поэтому описания арабского источника объективно отражают традицию нанесения татуировок, принятую у мужского населения в северогерманских племенах.
Теперь перенесёмся в столицу тогдашнего цивилизованного мира — Константинополь, проделаем свой путь «из варяг в греки».
Византия унаследовала от Рима, от Греции (а если смотреть ещё глубже — от Персии) отношение к татуировкам как к наказанию и символу ограничения, несвободы. Мы как наследники Византии, и шире — европейский христианский мир как наследник античного в целом, восприняли «неизгладимые знаки» именно таким образом, совместив вместе понятия стигмы и каторжного клейма. Уже при императоре Константине, как мы могли убедиться, на античное восприятие татуировки как чего-то постыдного наслоились близкие взгляды ранних христиан, воспитанных страстными проповедями библейских пророков. Что же удивляться, что для глубоко верующего христианина насильственное нанесение татуировки могло стать свидетельством особо циничного глумления?
В IX веке император-иконоборец Феофил (829-842 гг.) наказал монахов Феодора и Феофана, осуждённых за идолопоклонство, точнее, за поклонение иконам. По словам византийского летописца (Zonaras), сперва братья были сильно избиты, потом татуированы (katestixe) с помощью чернил, и письмена покрыли их лица. На лбу у каждого было вытатуировано стихотворение из 12 строк, описывав-
(74/75)
шее «преступление» и наказание несчастных. Позже Феодор и Феофан были канонизированы.
Итак, в раннем средневековье, судя по письменным источникам, сохраняется противопоставление, заметное ещё в эпоху эллинизма. В цивилизованных странах — татуировка, как правило, жестокое наказание, в варварском мире — средство украсить себя. Но, по-видимому, обе традиции восходят к древней архетипический вере в действенность манипуляций со своим телом (мы поговорим об этом в следующей главе). Поэтому так ужасна татуировка на лбу раба или преступника — она освящена вниманием сверхъестественных сил. Поэтому так прекрасна татуировка на теле скифа, фракийца, кельта или руса — она не просто украшает, а оберегает своего владельца, демонстрируя всем его статус и могущество рода.
«Татуировки» в изобразительном искусстве. ^
Мы познакомились с разными источниками, говорящими о распространении татуировок в древности — с данными физической антропологии и археологии, изучающими кости и мумии, найденные при раскопках, с многочисленными памятниками древней письменности. А теперь представим себе, что эти источники отсутствуют. Как сразу обеднеют наши представления! Что же нам останется для того, чтобы судить о распространении татуировок в древности? А останутся нам антропоморфные, то есть изображающие человека произведения изобразительного искусства. Если они покрыты какими-то орнаментами, то может быть, отражают обычай татуировать или раскрашивать тело. (Рис. 2.7) Впрочем, не исключено, что в большинстве такие орнаменты изображают нарядную одежду. Как видим, ручеёк информации почти иссякает. Но всё-таки рассмотрим некоторые примеры.
Орнаменты трипольских статуэток. ^
В V и IV тыс. до н.э. в течении рек Прута, Днестра, южного Буга и Днепра распространилась так называемая трипольская археологическая культура (Энеолит СССР, 1982; Pogozeva, 1985).
По данным археологов, трипольцы жили, в основном, в лесах. Они облюбовали их, потому что искали места, наиболее пригодные
(75/76)
Рис. 2.7.
Когда Сахара ещё была цветущей страной, её обитатели тоже раскрашивали или татуировали своё тело, о чём свидетельствуют наскальные рисунки Тассили, «период круглоголовых фигур», 7000-6000 лет до н.э.
для земледелия. Ведь они были потомками одних из первых в Европе земледельцев и скотоводов, пришедших через Балканы из Малой Азии. В смешанных лиственных лесах, покрывавших холмы и равнины от Карпат до Днепра, почва была плодородна и поддавалась обработке ещё достаточно примитивными орудиями. На полянах росли дикие злаки, ягоды, грибы, орехи. Дубовые, ясеневые, кленовые рощи давали приют многочисленным животным, на которых можно было охотиться. В столь благоприятных условиях хозяйство земледель[че]ско-скотоводческих племён процветало. Переселяясь всё дальше на вос-
(76/77)
ток, эти племена основывали новые поселения. Спустя пять тысячелетий раскопки в местах расселения ранних земледельцев открыли для нас их богатую и своеобразную материальную культуру.
Трипольцы изготавливали из глины удивительные статуэтки, часто изображавшие стилизованных человечков, обычно женского пола. Учёные исследуют эти образцы мелкой пластики уже более ста лет (Рис. 2.8 а, б, в, г)
В 1899 году В.В. Хвойко сделал первый доклад о таких фигурках на Археологическом Конгрессе в Киеве. Год спустя Ф.К. Волков впервые предположил, что трипольские статуэтки были предмета-
Рис. 2.8 a, б. Орнаменты на теле трипольских статуэток ещё могут изображать узоры на одежде, но орнамент на лице — уж точно татуировка или ритуальная раскраска (по данным Pogozeva, 1985).
Рис. 2.8 в. Варианты орнаментов на лице у трипольцев (по данным Pogozeva, 1985).
(77/78)
Рис 2.8 г.
Аналогичная трипольской культура Кукутени развивалась на территории современной Румынии.
ми культа. Но не все были с этим согласны. Скажем, H.H.[И.] Веселовский считал трипольские антропоморфные глиняные изделия игрушками. Другие археологи, наоборот, связывали их распространение с культом мёртвых или с воплощением божества. Поскольку было раскопано очень много женских фигурок, эти находки стали использоваться при реконструкции социальных отношений в раннеземледельческом обществе. Естественно, они были интерпретированы как доказательство матриархата, то есть главенствующего положения женщин в трипольском социуме. Существование матриархата как неотъемлемой стадии общественного развития, в общем-то, с течением времени не подтвердилось, как бы ни привыкли к этому утверждению читатели старых советских учебников по истории. Но вот о чём говорит распространение статуэток, изображающих женщин — о культе плодородия. Женщина, дающая начало новой жизни, ассоциировалась и с производительными силами земли. Так, например, можно объяснить тот факт, что внутрь некоторых глиняных человечков помещали зерно. На поселениях статуэтки находили в разных местах. К примеру, на памятнике Сабатиновка II некоторые фигурки лежали у печи, другие — рядом с жерновами и у входа в дом. Значит, их использовали по-разному или, если изъясняться более научно, трипольские статуэтки выполняли различные функции.
А.П. Погожева исследовала свыше двух тысяч трипольских статуэток, происходивших из раскопок 112 археологических памятников. Подавляющее большинство антропоморфных изображений
(78/79)
Рис. 2.9 a.
Женская фигурка V тысячелетия до н.э. из Северной Месопотамии демонстрирует раскраску, похожую на ту, что мы видим в традиции Триполье-Кукутени.
были богато украшены декоративными орнаментами. Согласно традиционной интерпретации, узоры на теле глиняных фигурок изображают одежду и украшения. Но как объяснить геометрические орнаменты на лице фигурок? А.П. Погожева отнесла их к разряду татуировок. Вполне возможно, что носители трипольской культуры раскрашивали не только глиняные ритуальные изделия, но и собственные лица. Кроме того, не исключено, что некоторые орнаменты, обозначенные на других частях тела женских фигурок, тоже связаны с этой традицией. К примеру, для раннего периода трипольской культуры характерны женские изображения, у которых ягодичная область украшена спиралевидными знаками, а ноги — прямыми, параллельно идущими линиями. Эти орнаменты, созданные в пятом — четвёртом тысячелетиях до н.э. удивительным образом перекликаются с рисунками татуировки на ногах фракийских женщин, живших в I тыс. до н.э. Что это, случайное сходство? Казалось бы, пропасть в три тысячи лет непреодолима. Но есть территория, которая объединяет далекие по времени племена — Балканы. Балканский народ — фракийцы — могли сохранить культурные традиции своих далеких предков, ранних земледельцев. Впрочем, конечно, эта гипотеза нуждается в доказательствах. (Рис. 2.9 а, б).
Остров Пасхи: маленькие тайны огромных статуй. ^
Острова Пасхи известны [так в тексте] широкому кругу людей прежде всего огромными каменными статуями, изготовленными без помощи металлических инструментов.
(79/80)
Рис. 2.9 б.
Традиция наносить на женское тело орнамент, по-видимому,
была характерна и для египтян за 2000 лет до нашей эры.
Знаменитый норвежский путешественник Тур Хейердал так описал в своё время суть проблемы. «Расположенный на полпути между Южной Америкой и своими ближайшими соседями в Полинезии этот остров ко времени его открытия европейцами был самой уединённой обитаемой сушей в мире. Его 600 с лишним исполинских каменных изваяний и могучие мегалитические стены неизвестного происхождения являли одну из самых непостижимых археологических загадок как для рядового человека, так и для учёного... Ныне мы можем утверждать, что прибывшие на Пасху европейцы застали уже последние фазы умирающей культуры. ...[В 1722 г.] голландцы приблизились к берегу и увидели светлокожих и темнокожих людей, собравшихся у костров перед выстроенными в ряд огромными статуями. Сидя на корточках и склонив голову, островитяне молитвенно поднимали и опускали руки... У Кука был переводчик-полинезиец; он с трудом понимал местную речь, но всё же разобрал, что многочисленные статуи изображают умерших королей и вождей» (Хейердал, 1982, с. 239-241).
Как известно, Тур Хейердал всю свою жизнь стремился доказать возможность трансокеанических культурных контактов островного населения с обитателями Южной Америки, в том числе экспериментальным путём. Путешествуя на плоту Кон-Тики, он пытался подтвердить гипотезу миграций древних обитателей Перу на острова Тихого океана. По его мнению, «пасхальные» статуи построили не аборигены полинезийского происхождения, а некие более ранние пришельцы, приплывшие из Америки.
К сожалению для Хейердала, последующее развитие научных знаний, в целом, опровергло эту идею. Как ни странно, решающий вклад внесли исследования молекулярных генетиков, изучавших
(80/81)
Рис. 2.10 а, б.
Орнамент на теле каменного гиганта с острова Пасхи
и татуировка местного полинезийца.
ДНК. Во-первых, оказалось, что почти все современные полинезийцы произошли от коренного населения всего двух островов: Хаапаи в системе Тонга или Саваийи из группы Самоа. Во-вторых, первоначально люди попали на острова из Юго-Восточной Азии через Новую Гвинею.
Начиная с XIX века, европейские путешественники пытались решить загадку впечатляющих изваяний острова Пасхи, сравнивая культурные традиции разных полинезийских островов. Вообще-то, фигуры людей, высеченные из камня, необычны для Полинезии, скорее всего, из-за отсутствия необходимых материалов. Большинство местных скульптур изготовлены из самого доступного сырья — относительно мягкого вулканического туфа. Например, на одном из Мар-
(81/82)
кизских островов Хива Оа из туфа создано изваяние «Такаи» — фигура полного мужчины, высотой 2 метра 80 сантиметров. Фигура установлена на церемониальной платформе и по стилистике изображения не имеет ничего общего с базальтовыми идолами островов Пасхи, где самая большая статуя, так и названная «Гигантом», достигает в высоту 20 метров и весит около 270 тонн. И тем не менее, сейчас вполне доказано, что идолы с острова Пасхи созданы не какими-то загадочными пришельцами, а местным полинезийским населением. В том числе об этом говорят татуировки, прочерченные на поверхности каменных изваяний, в тех местах, где они видны на телах потомков их строителей. (Рис. 2.10 а, б)
Конечно, кто-то может возразить, что полинезийцам-«пасховитянам» просто понравилась «наколка» каменных изваяний и они решили повторить её на своих телах. Но мы уже успели убедиться: татуировка дело серьёзное, посторонний рисунок архаический человек никогда на тело не нанесёт!
|