С.В. Киселёв
Древние города Монголии.
«Перекочёвывают с места на место, смотря по приволью в траве и воде», — эта формула, впервые созданная Сыма Цянем и повторённая много раз китайскими хронистами, на многие века определила понимание историками основных линий жизни центральноазиатских народов.
Безраздельное господство этой формулы заставило большинство исследователей проходить мимо свидетельств о наличии в Монголии издавна и осёдлости, и городов.
Между тем ясно, что невнимание к такой важной стороне культуры, столь тесно связанной с основными особенностями производства, приводит к неправильному представлению о ходе исторического развития в Центральной Азии.
Я не могу здесь представить всех данных, уже имеющихся по этому вопросу, однако должен отметить, что памятники, свидетельствующие об осёдлости и занятии земледелием, имеются в Монгольской Народной Республике как от конца бронзового века, так и от времени гуннов, когда впервые здесь появляются укреплённые городища. Что же касается более поздних эпох, то для них имеются еще бо́льшие основания говорить о наличии осёдлости и поселений городского типа.
В Комитете наук Монгольской Народной Республики ещё к 1946 г. было зарегистрировано 27 развалин «балгас» — городов (развалин, достаточно обширных и сохранивших ясно выраженные остатки каменных или глинобитных стен), а также до 20 «херем» — валов, представляющих в большинстве своём развалившиеся оборонительные сооружения вокруг поселений городского типа, также весьма обширных, достигавших иногда более 30 га.
Совершенно очевидно, что нельзя, занимаясь историей Монгольской Народной Республики, пройти мимо таких свидетельств о наличии в этой части Центральной Азии городов и городской жизни. Не позволяет этого сделать и история русской географической науки. Ещё в 1618 г. (записано было в 1620 г.) в докладе первого русского путешественника в Китай Ивана Петлина отмечалось наличие городов в мунгальской земле.
По словам Ивана Петлина, города эти «...деланы на четыре угла, по углам башни великие с роскаты, а с исподе у городов кладен камень сырой, а к верьху кирпич.., а на дворах палаты невысоки кирпичные, а у палат подволоки выписаны травами разными красками зело урядно, не хочется из палат и выйти» 1. [1]
Приводя данные Петлина, использующие их учёные сомневаются в возможности связывать их с Внешней Монголией. Однако маршруты Петлина, исследованные впервые детально Ф.И. Покровским 2, [2] а затем Д.М. Лебедевым 3, [3] Э.М. Мурзаевым4 [4] и др., убеждают нас в том, что мы должны большинство его описаний связывать с Внешней Монголией.
(91/92)
Маршруты Петлина, как известно, пролегали по нынешней территории Монгольской Народной Республики. Он вступал в Китай очень близко от Калгана, и поэтому его описания связываются главным образом с Внешней Монголией.
Интерес к городам Монголии традиционен для русской науки. Я не буду перечислять здесь все имена, сошлюсь только на Н.Я. Бичурина, который всегда включал в свои сочинения сведения о городах. Нельзя также умолчать об историке А.М. Позднееве, который в работе о монгольских хутухтах в ряде мест коснулся вопроса о городах, а также написал специальную книгу, посвящённую городам северной Монголии 1. [5]
Всё сказанное требует от нас выяснения истинной роли городской жизни в историческом развитии народов Центральной Азии, к которым вполне применимо одно из основных положений К. Маркса относительно прошлого Азии: «у всех восточных племён можно установить общее взаимоотношение между осёдлостью одной части этих племён и продолжающимся кочевничеством другой части».
Посмотрим, какие же факты имеются по интересующему нас вопросу. Не касаясь глубокой древности, нельзя всё же пройти мимо данных, относящихся к гуннской эпохе. Два крупнейших советских археолога — Г.П. Сосновский и А.П. Окладников — открыли и раскопали Нижне-Иволгинское городище на левом берегу р. Селенги, ниже впадения в неё р. Иволги, около г. Улан-Уде 2. [6] Площадь городища свыше 1 га. Оно укреплено четырьмя линиями валов, за которыми располагались жилища из сырца. Деревянные подпорки, поставленные в стенах жилища, и отопительные каналы, идущие под землёй, совершенно такие же, какие обнаружили Л.А. Евтюхова и В.П. Левашова в китайском дворце около г. Абакана, относящемся также к ханьскому времени 3. [7] Гуннская керамика, земледельческие орудия труда, ямы для хранения продуктов — вот что осталось нам от этого поселения. Недавно возник вопрос относительно того, кто оставил это поселение: оставили ли его гунны (как считают А.П. Окладников и Г.П. Сосновский) или же китайские пленники, которые якобы здесь жили (как полагают исследовавшие в 1940 г. эти поселения А.В. Давыдова и В.П. Шилов) 4. [8] Мне представляется, что этот вопрос должен быть решён в пользу гуннов, ибо едва ли можно предполагать, что китайские земледельцы, находившиеся у гуннов на положении пленных или переселенцев-перебежчиков, имели право и возможность отгораживаться от основного населения четырьмя линиями валов, сохранившихся до настоящего времени на высоту более 1,5 м. Наличие открытых чисто гуннских поселений в Забайкалье, например поселения в Дурёнах на р. Чикое, только подтверждает, что Нижне-Иволгинское городище является прямым свидетельством осёдлости у части гуннских племён.
Новым памятником, который следует связать с этой же эпохой, является городище Харальчи Хэремгийн-балгас, открытое членом Советско-Монгольской историко-археологической экспедиции К.В. Вяткиной на левом берегу р. Селенги.
Здесь было открыто городище размером 200×200 м, с высоким валом, с четырьмя воротами, с остатками глинобитных строений. Покрывались
(92/93)
эти строения типично ханьской черепицей, совершенно аналогичной найденной в китайском дворце около г. Абакана.
Рис. 1. План города и крепости Хара-балгас, столицы уйгурского ханства IX в.
Керамика, найденная в этом городище, сходна с керамикой, обнаруженной экспедицией академика Б.Я. Владимирцева в одном из погребений в местности Наинтэ-Сумэ, также относящемся к гуннскому времени 1. [9] Аналогичное городище известно также у Джаргаланты-Сомона, в той же части Монголии. Имеются и письменные свидетельства о том, что гунны пытались в 81 г. до н.э. построить город со складами для хранения зерна 2. [10] Это только подкрепляет изложенные археологические факты. Думаю, что только слабой изученностью Центральной Азии в археологическом отношении объясняется то обстоятельство, что пока нам неизвестны поселения поздней гуннской эпохи вплоть до уйгурского времени, до IX в. Нельзя, однако, игнорировать летописное свидетельство о том, что Мочжо-хан (693-716) потребовал от китайцев и получил 100 тысяч ху проса на посев и 3000 земледельческих орудий. Китайцы не дали только «несколько десятков тысяч гинов железа», причём мотивировали это тем, что железо может пойти не только на сельскохозяйственные орудия, но и на стрелы, которые могут быть пущены в китайские войска 3. [11]
Это свидетельствует о широком развитии земледелия и во всяком случае позволяет предполагать, что известная часть племён, находившаяся под властью Тюкуэских ханов так же, как и в гуннскую эпоху, занималась земледелием и жила оседло.
Более ясная картина открывается перед нами благодаря исследованиям Д.А. Клеменца, а затем В.В. Радлова по периоду Уйгурского ханства. Я имею в виду материалы, которые связаны с изучением столицы Уйгурского ханства, г. Хара-балгас, расположенного в верхнем течении р. Орхон, в 15 км к северу от монастыря Эрдени Цзу 4. [12] В 1949 г. здесь были произведены раскопки и уточнён план города и цитадели (рис. 1).
Хара-балгас, находящийся на левом берегу р. Орхона, когда-то, очевидно, подступавшей к его стенам, представляет собой огромный город,
(93/94)
занимавший пространство до 25 км2. На весьма неточном плане, помещённом в Атласе древностей Монголии 1, [13] показана только его центральная часть. Чтобы представить себе, каков он был на самом деле, достаточно сказать, что одна цитадель с прилегающими к ней садами занимает в длину почти 1 км. Размеры центральной части города, окружённой специальными валами и находящейся к юго-западу от цитадели, равны 1×1 км. Далее идут менее заселённые кварталы и расположенные за внешними валами города сады и обширные усадьбы.
В.В. Радлов, Н.М. Ядринцев и Д.А. Клеменц считали, что крепость и цитадель построил Мункэ-хан и что только город представляет собой развалины столицы уйгурских ханов. Это — совершенно неправильное мнение.
Раскопки 1949 г. показали, что материалы из цитадели, крепости и города неотличимы (в частности, совершенно однородна керамика, взятая из города, из цитадели и крепости).
Крепость огромна не только в плане. Её стены и сейчас возвышаются на 10 м, а укрепления цитадели достигают 12 м. В середине крепости стоит донжон — сторожевая башня, возвышающаяся на 14 м над степью.
Внутри крепости было обнаружено раскопками дворцовое здание, богато украшенное черепицей с красивой лепкой. Украшения эти типичны для позднего танского времени. Разведочные раскопки на вершине цитадели, занимающей юго-восточный угол крепости, показали, что здесь было многоэтажное сооружение с отоплением, штукатуренными стенами и дверями, обитыми художественно украшенной бронзой. Черепица от этого здания аналогична дворцовой и так же, как и орнаментика дверей, относится к танской эпохе.
За воротами крепости к Орхону тянулись сады, от которых остались правильно распланированные решёткой кварталы.
Крепость окружали форты в виде массивных башен.
При взгляде на план города становится очевидным, что он строился с учётом наличия крепости и цитадели. В линии его стен в северо-восточном углу, примыкающем к цитадели, имеется прямоугольная выемка. Эта выемка сделана сознательно, в военных целях (вокруг крепости близко не разрешалось селиться; здесь было свободное место — своеобразное застенье).
Помимо крепости, цитадели и центральной части города, в Хара-балгасе имеется храмовый квартал, расположенный к югу от крепости и примыкающий к нему с востока, — квартал, по-видимому, посвящённый уйгурским ханам. Возможно, здесь была их усыпальница, так как именно здесь найден в разбитом виде знаменитый памятник, на котором имеется надпись по-уйгурски, по-китайски и по-орхонски (по-древнетюркски), принадлежавший одному из ханов уйгурского дома 2. [14]
Что представлял собой город? Пока удалось исследовать только один дом. Этот дом дал ту же керамику, что цитадель и крепость. Принадлежал он, по-видимому, ремесленнику, работавшему по металлу, судя по тому, что мы нашли здесь вар, медные листы и слитки бронзы. Вар, очевидно, употреблялся при тиснении по меди басменным способом. Этим приёмом были выполнены упомянутые выше украшения дверей в цитадели.
Город был сожжён. Всюду, где мы его исследовали, — в крепости, цитадели, в храмовом и городском кварталах, — всюду находились слои страшного пожарища. Этот пожар, конечно, надо связывать с уничтожением города енисейскими кыргызами, которые подчинили себе уйгурское ханство (около 840 г.). К тому же времени относится и найденная среди развалин монета императора Вуцзуна (840 г.).
(94/95)
Кыргызы, по-видимому, основательно разрушили город. Обращает на себя внимание одна очень яркая деталь. В городе, а также в окружающем его земледельческом районе почти в каждом доме были ступы или жернова для размола зерна. И все эти жернова и ступы оказались разбитыми, как были разбиты стелы уйгурских ханов. После пожара Хара-балгас не был восстановлен. Только в отдельных местах попадаются обломки керамики монгольского времени.
По аналогии с планом Хара-балгаса, его крепости и цитадели мы можем определить и целый ряд других городов, относящихся, по-видимому, к тому же уйгурскому времени. Такими являются крепость Тайджин-Чуло, Тойтен-Тологой и целый ряд других, исследованных Д.Д. Букиничем. по pp. Селенге и Орхону 1. [15] Всех их отличает осёдлость, земледельческий район вокруг города, наличие ремёсел и оригинальная керамика со штампованным узором, аналогичная найденной в Хара-балгасе и широко известная за пределами Монголии под названием «кыргызских ваз» 2. [16]
Рис. 2. Харухаин-балгас (развалины у ст. Хадасан).
Как известно, господство кыргызов в Центральной Азии было недолговечным. Кидане империи Ляо в конце IX в. изгнали кыргызов из Центральной Азии с помощью уйгуров, которые сыграли при этом, по-видимому, значительную роль. Поэтому уйгуры вновь выдвинулись при развитии городского строительства Киданей в Монголии в X-XII в.
Из городов этого периода в 1948-1949 гг. разведывались два: очень большой город Чин-Тологой, который имеет площадь 1×0,5 км, и расположенный в 20 км к западу от него Харухаин-балгас, находящийся на р. Харухе, иначе известный под названием г. Хадасан на Улясутайском тракте (рис. 2). Особенно известен Харухаин-балгас потому, что на его территории были воздвигнуты в позднее средневековье мощные здания. Наши раскопки показали, что никакого отношения к старому городу,
(95/96)
окружённому квадратом стен, эти развалины громадных зданий, сложенных из плитняка, не имеют 1. [17]
Городище Харухаин-балгаса представляет собой квадрат, равный 0,5×0,5 км, с четырьмя воротами, заполненный кварталами жилых домов, с главной улицей, идущей с запада на восток, с переулками и пустырями. На пустырях раньше, очевидно, находились сады, так как сюда подведены каналы.
Вся низина вокруг Харухаин-балгаса в древности была покрыта каналами; между ними до сих пор сохранились следы пашни.
Рис. 3. Чин-Тологой (план развалин города).
Керамика, найденная здесь в большом количестве, представляет собой генетически дальнейшее развитие керамики, которая была собрана в Уйгурской столице IX в. Хара-балгасе. Но здесь мы наблюдаем больший схематизм в орнаментике. Керамика этого типа интересна тем, что она имеет широкое распространение на востоке вплоть до Амура, Маньчжурии и Приморья. По-видимому, связи с ляоским государством, а затем известные связи с Циньской империей чжурчженей обусловили наличие этой керамики на востоке.
Другой город этого времени, разведанный в 1949 г., — Чин-Тологой,— был, по-видимому, одним из крупных центров своего времени. На это ука-
(96/97)
зывает наличие на его территории каменных черепах — постаментов для каменных стел с начертанными на них указами центральной власти (рис. 3). В Китае их очень много. В Монголии они были найдены в столице чингизидов Каракоруме. Имеются они и в Приамурье, в районе административных центров царства Бохай.
Находка постаментов для указов в Чин-Тологое говорит о том, что город этот не только по своим размерам, но и по своему положению отличался от других городов XI-XII вв. Его дату ясно устанавливает керамика, совершенно аналогичная найденной при раскопках Харухаин-балгаса.
Особенностью культурного слоя этих двух городов, отличающей их от древнего Хара-балгаса, является то, что в них уже появляется сунская поливная керамика и по характеру находок в верхних слоях они начинают приближаться к находкам в древнемонгольской столице Хара-хорин.
Судя по находкам, к этому же времени относятся и развалины Бай-балык на р. Селенге, в которых неправильно видели остатки столицы чингизидов.
Древний монгольский Хара-хорин был подвергнут нами широким исследованиям в течении двух сезонов 1948 и 1949 гг. При этом раскапывался город, окружающие его поселения и, главное, дворец, расположенный в юго-западной части городища 1. [18]
Эта часть Хара-хорина окружена особо мощной стеной, образующей неправильный четырёхугольник (рис. 4). Внутри огороженного пространства расположен центральный холм и четыре боковых. Раскопками на центральном холме установлено, что холм этот представляет собой платформу около 2 м высоты, сооружённую из суглинка и песка. На ней были расположены 64 массивные каменные плиты для баз 64 колонн огромного зала. Это было обширное здание, поддерживавшееся массивными деревянными колоннами, имевшее с юга лестницу, отделанную прекрасно обработанными гранитными плитами. Здание было покрыто богато украшенной черепицей не только зелёного, но и красного цвета, ибо красный цвет в древнем Китае — это императорский цвет. Крышу украшали драконы, изображения львов и другие хорошо сохранившиеся скульптуры, находящиеся сейчас в Национальном музее в г. Улан-Баторе. Около дворца до сих пор стоит одна из четырёх черепах, уцелевших в окрестностях Хара-хорина. По-видимому, она стоит на том же месте, где стояла тогда, когда здесь принимали Рубрука 2. [19] Возможно, что мимо неё проходил и Марко Поло. Позади этого официального огромного зала с 64 колоннами находились небольшие сравнительно помещения, с кирпичными стенами, с деревянными полами, с красивыми каменными базами для деревянных колонн. Вероятно, это были жилые помещения ханского дворца.
Боковые холмы мы исследовать пока не смогли и сделали только один разрез, который показал, что здесь стояли четыре здания аналогичной конструкции, обращённые фасадом к главному зданию. Их расположение очень похоже на планировку в храмовых и дворцовых ансамблях Китая.
Перед дворцом с юга были расположены красивые ворота, также богато украшенные. Там была найдена женская головка от верхнего скульптурного фриза, которая не уступит по своему совершенству памятникам Гандхары, хотя их разделяет свыше тысячи лет.
Таков в общих чертах дворцовый квартал Хара-хорина. Под строительным мусором и, что самое главное, под насыпью центральной платформы при раскопках был найден слой с остатками интереснейших фресок буддийского содержания 3, [20] которые находят себе ближайшую
(97/98)
Рис. 4. План развалин столицы Чингизидов г. Хара-хорин (Каракорум).
На плане указаны места раскопок:
«дом на перекрёстке» (раскоп I) и
«дом у городских ворот» (раскоп II).
аналогию в памятниках IX-XII вв. из Синь-цзяня. Это открытие свидетельствует о том, что на том же месте до постройки дворца было какое-то культовое здание, вероятно, буддийский монастырь, украшенный фресками, относящийся к более раннему времени. Представляло ли это здание постройку, непосредственно предшествовавшую по времени постройке дворца, или это — значительно более раннее сооружение, об этом сейчас судить нельзя. Для этого нужно произвести очень трудоёмкую работу по очистке всех платформ дворца. Но во всяком случае мы имеем уже доказательство того, что монастырское буддийское поселение было здесь до того, как был основан дворец Хара-хорина.
(98/99)
Это обстоятельство позволяет вновь ставить вопрос о времени основания Хара-хорина так, как его ставил Бичурин, а позднее — Пельо, опиравшиеся на тексты Юань-ши 1. [21] Наличие более древнего поселения делает ещё более вероятным их вывод о том, что основание древней монгольской столицы нужно относить к 1220 г., а не к 1236 г. и что, следовательно, ещё при Чингисе был основан «Холин» 2. [22]
Судя по исследованию городских кварталов, Хара-хорин представлял собой обширное поселение, в центре очень густо застроенное, перерезанное двумя улицами крест-накрест. На перекрёстке этих улиц мы произвели раскопки и выяснили историю одного дома, который дважды горел и трижды строился.
Интересен нижний слой этого города. Н.Я. Мерперт, исследовавший «дом на перекрёстке», остроумно связывает первый пожар со взятием Хара-хорина войсками Хубилая в 1260-1261 гг., когда там произошло восстание. Многочисленные стрелы, найденные в остатках пожарищ, принадлежали воинам Хубилая.
Здесь же найден был нигде в другом месте не встретившийся зажигательный снаряд (т.н. «сфероконус»), оставшийся от того огнеметания, которое упоминается в летописях разных народов при описании взятия городов монголами. Город был сожжён и разрушен.
Толщина нижнего горизонта культурного слоя достигает 60 см. Несмотря на то, что город существовал ещё всего каких-нибудь 30 лет, этот значительный рост наслоений говорит об интенсивности городской жизни. Об этом же говорит и тот факт, что нижний слой с самого начала наполнен изделиями металлообрабатывающих ремёсел. Здесь, на сравнительно небольшом участке, найдено до десяти металлургических горнов и огромное количество металлических изделий. Среди них особо выделяется большое количество цюнов (втулок к осям), выделывавшихся для огромных телег, на которых перевозились тяжести — знаменитые стенобитные и другие машины монгольской армии и, наконец, юрты самих монголов. Известия о таких огромных телегах мы имеем у всех народов, которые имели дело с монголами. Затем найдено большое количество чугунных котлов на ножках, которые отливались в Хара-хорине также в очень большом количестве.
Эти два вида изделий, не считая находок оружия, раскрывают основное значение металлургии Хара-хорина. Она была рассчитана на вооружение и снаряжение монгольской армии.
Хара-хорин предстаёт перед нами прежде всего, как военно-металлургическая база государства. Совершенство металлургии было очень большим. Анализы, произведённые в Институте стали, дали белый чугун и сталь; причём белый чугун сваривался при 1350°. Для достижения такой температуры, как заявляют металлурги, недостаточно было ручного дутья, необходим был двигатель. Таким двигателем, очевидно, служила вода, которая проведена в Хара-хорин из р. Орхона и разветвляется на многочисленные до сих пор текущие каналы. Очевидно, при помощи этой водяной силы и производилось то дутьё, которое обеспечило столь высокое качество металла.
В верхнем слое мы находим главным образом остатки керамического производства. Найден ряд керамических печей. В этих печах выделывалась разнообразнейшая посуда (в том числе серая, прекрасно обожжённая посуда). Орнамент на ряде обломков этого сорта сосудов совпадает
(99/100)
с клиновидным орнаментом старорязанской керамики 1. [23] Профили также напоминают славянскую керамику. Может быть, среди керамистов, вырабатывавших эту серую посуду, были и пленники из Старой Рязани. Но остальная керамика — главным образом китайская. Выделывали не только простую серую посуду, но в огромном количестве поливную сунскую, синюю и голубую. Она вынута нами прямо из печи. Также местного производства и чёрная керамика, так называемый «заячий мех». Фрагменты этой керамики были найдены в культурных слоях и более ранних городов XI-XII вв. Только самые высшие сорта посуды, такие, как Цы Чжоу, как селадон и фарфор, по-видимому, привозились из Китая. Их полуфабрикатов мы не нашли около печей Хара-хорина. Поливная керамика позволяет раскрыть и имена её авторов. На днищах многих сосудов имеются надписи, в которых указаны имена мастеров. В подавляющем большинстве случаев это китайцы. Единичны находки уйгурских и монгольских надписей. Таким образом, керамическое производство, очевидно, было почти целиком в руках китайцев, переселившихся в Холин.
Китайскими же являются чугунные плуги и железные кетмени земледельцев, а также гири бронзовые и железные, которыми пользовались торговцы.
Торговля была очень обширной. Об этом говорит огромное количество монет, найденных в Хара-хорине, а также многие привозные вещи: прекрасные китайские зеркала, серебряная посуда, керамика, шёлковые изделия и целый ряд других вещей.
До нас дошли и письменные свидетельства о том, где располагался торг: у северных ворот продавали коней, у западных — баранов и коз, у южных — быков и повозки, а у восточных ворот — хлеб (Рубрук).
Почему же у восточных ворот продавали хлеб? Сохранилось свидетельство о том, что ежедневно до 600 повозок приходило из Китая в Хара-хорин по восточной дороге. И именно здесь стоит вторая черепаха, вероятно, имевшая на себе стелу с указом, регламентировавшим торг привозным хлебом.
Таким образом, раскопки показывают, что Хара-хорин был крупным административным центром, центром военного производства, средоточием ремесла и торговли. Но была у Хара-хорина и своя продовольственная база. Он был окружён, особенно с северной и западной стороны, заливными лугами Орхона. Обширные надпойменные участки орошались из Орхона при помощи каналов. На этих обширных участках до сих пор сохранились следы земледелия, видны каналы, лежат молотильные валы и ступы.
Однако не нужно преувеличивать размеры Хара-хорина. Он был не больше Чин-Тологоя и гораздо меньше Хара-балгаса. Он не долго был центром государства. Фактически, как только в 1257 г. Мунке-хан покинул столицу, Хара-хорин начал терять своё значение. В 80-х годах XIII в. был основан Ханбалык — современный Пекин, и столица монгольско-китайской империи была перенесена в Китай.
Второй ярус культурного слоя Хара-хорина сверху ограничен прослойкой второго пожара. По-видимому, этот пожар нужно связывать с событиями 1380 г., когда войска освободившегося от монгольского господства Китая вошли в Монголию и разрушили Хара-хорин. Верхний ярус относится к ещё более позднему времени. Здесь мы находим большое количество всевозможных принадлежностей буддийского культа, которые связываются с жизнью монастыря Эрдени-Цзу.
До нас не дошли сведения о том, в каком положении находился Хара-хорин ко времени основания монастыря Эрдени-Цзу в 1586 г. Но в древнейших монастырских зданиях, сохранившихся от этого времени, исполь-
(100/101)
зованы в большом количестве гранитные плиты, которые совершенно аналогичны найденным во дворце Хара-хорина.
Это говорит о том, что к моменту постройки древнейших храмов Эрдени-Цзу город, по-видимому, перестал существовать. Из его развалин извлекали строительный материал совершенно так же, как извлекался этот строительный материал до недавнего времени для ремонта монастырских зданий.
Хара-хорин — не единственный уже известный город монгольской эпохи. В восточной Монголии, на р. Керулен, расположен г. Барс-хото, построенный Тогон Тимуром в 1368 г., как первый опорный пункт после ухода из Китая. Этот город сейчас исследуется монгольскими археологами.
Вместе с тем нельзя пройти мимо того, что большинство монастырей Монголии XVII и особенно XVIII в., за исключением Эрдени-Цзу и монастыря — резиденции Ундур-Гегена, как будто были кочевыми. Даже крупнейший Ургинский монастырь на протяжении с конца XVII в. и до 1778 г. кочевал со всеми своими храмами. Лишь с 1778 г. Ургинский монастырь окончательно обосновывается на месте современного Улан Батора. Уместен вопрос: почему при наличии городов кочевали монастыри? Это важно выяснить, так как позднее монастыри стали теми центрами, вокруг которых основывались посёлки. Последние можно считать ещё одним видом поселений городского типа. Таким был посёлок около Эрдени-Цзу, около целого ряда других монастырей и, наконец, Ургинский посад (г. Урга также вырос вокруг Ургинского монастыря).
Характерно, что в 30-х годах XVIII в. были основаны новые города маньчжурским правительством. К 1731 г. относится основание г. Кобдо. По-видимому, к этому же времени относится основание Улясутайской крепости и посёлков вокруг неё. Очевидно, не только военные соображения, но и внутренние процессы развития Монголии, выразившиеся в развитии осёдлости, способствовали распространению городской жизни. При этом рост городов северо-западной Монголии сыграл большую роль в развитии культуры монголов. Неслучайно и сейчас Кобдосский район, судя по этнографическим материалам экспедиции 1948-1949 гг., является районом традиционного, собственно монгольского, земледелия.
Все эти вопросы о судьбе городов в эпоху феодальной раздробленности и в раннюю эпоху маньчжурского господства очень интересны, но решение их также зависит от дальнейших исследовательских работ.
Поэтому одним из больших разделов историко-археологической работы в Монголии должно стать исследование вопроса о городе и его судьбах в Центральной Азии. Но и сейчас тот материал, который представлен выше, должен быть учтён, и весьма ещё распространённый взгляд на Центральную Азию и на ту её часть, где расположена теперь Монгольская Народная Республика, как на область главным образом кочевнической культуры, должен быть решительно пересмотрен.
Мне кажется, что исследование городов и городищ — это одна из основных задач изучения истории Центральной Азии, которую необходимо разрешить совместно с монгольскими и китайскими учёными.
[1] 1 Путешествие в Китай сибирского казака Ивана Петлина в 1620 г. Сибирский вестник, издаваемый Г. Спасским, ч. 2, СПб., 1818.
[2] 2 Ф.И. Покровский. Путешествие в Монголию и Китай сибирского казака Ивана Петлина в 1618 г. Изв. ОРЯСАН, т. 18, вып. 4, СПб., 1913.
[3] 3 Д.М. Лебедев. География в России XV века. М.-Л., 1949, стр. 117-120.
[4] 4 Э.М. Мурзаев. Монгольская Народная Республика. М.-Л., 1952, стр. 69-70.
[5] 1 А.М. Позднеев. Города Северной Монголии. СПб., 1880.
[6] 2 Г.П. Сосновский. Нижне-Иволгинское городище. ПИДО, 1934, №7-8, стр. 150-156; А.П. Окладников. Работы Бурято-Монгольской археологической экспедиции в 1947-1950 гг., КСИИМК, вып. XLV, 1952, стр. 41-44; История Бурято-Монгольской АССР, т. I, изд. 2-е. Улан-Уде, 1954, стр. 30-36.
[8] 4 А.В. Давыдова и В.П. Шилов. Предварительный отчёт о раскопках Нижне-Иволгинского городища в 1949 г. Зап. БМНИИК. вып. XIII-XIV, 1952; А.В. Давыдова. Иволгинское городище. СА, XXV, 1956, стр. 261-300.
[12] 4 См. В.В. Радлов. Предварительный отчёт о результатах экспедиции для археологического исследования бассейна р. Орхона. Сборник трудов Орхонской экспедиции, вып. I, СПб., 1892, стр. 4-6; Д.А. Клеменц. Археологический дневник поездки в Среднюю Монголию в 1891 г. Сборник трудов Орхонской экспедиции, вып. II, СПб., 1895, стр. 48-59.
[14] 2 Там же, табл. XXX-XXXV.
[15] 1 С.В. Киселёв. Монголия в древности. Изв. АН СССР, серия истории и философии, т. IV, 1947, стр. 370-371.
[16] 2 Его же. Древняя история Южной Сибири. М., 1951, табл. LIV, рис. 6, 7, 9 [см. в издании 1949 г.]; Л.А. Евтюхова. Археологические памятники енисейских кыргыз. Абакан, 1948, стр. 13, 61.
[17] 1 Эти здания, являющиеся, по-видимому, остатками обширного монастыря, детально описаны Д.А. Клеменцем. См. Д.А. Клеменц. Ук. соч., стр. 27-43. Зарисовки этих развалин см. в Атласе древностей Монголии, табл. LXIII-LXVI.
[18] 1 Атлас древностей Монголии, табл. XXXVI. Ср. Рашид Эддин, т. I, кн. 1, М.-Л., 1952, стр. 136: «Каракорум, где Угедей-каан, в тамошней равнине, построил величественный дворец».
[19] 2 Вильгельм де Рубрук. Путешествие в Восточные страны. Перевод А.И. Малеина. СПб., 1911, стр. 138-139.
[20] 3 Благодаря новой экспозиции в Гос. Эрмитаже весной 1956 г. удалось заново познакомиться с коллекцией экспедиции С.Ф. Ольденбурга, работавшей в Синьцзяне;
(95/96)
детальное сравнение установило тесную связь фресок из-под платформы дворца в Хара-хорине именно с фресками IX-XI вв., а не с более ранними или более поздними (ср. росписи из Кучи, Шикшина, Турфана, а также из Дунь-хуана «Пещера тысячи будд»).
[21] 1 Бичурин (Иакинф). История первых четырёх ханов дома Чингисова. СПб., 1829. P. Pelliot. Note sur Karakorum. Journal Asiatique, CCVI, 1925, стр. 372-375; Мэн-гу-ю-му-цзи. Записки о монгольских кочевьях. Перевод с китайского П.С. Попова. СПб, 1895, стр. 482-483.
[22] 2 Ф.В. Кливс дал чтения обоих частей двуязычной надписи, обнаруженной В. Радловым. См. F.W. Сlеaws. Sino-Mongolian Inscription of 1346. Harvad Journal of Asiatic Studies, 1951. Это чтение определённо говорит об основании Хара-хорина в 1220 г. Чингисханом.
[23] 1 А.Л. Монгайт. Старая Рязань, МИА, №49, 1955, стр. 117-128.
|