Л.Н. Ермоленко
К анализу композиций на кудыргинских накладках.
Изображение на паре костяных пластин — накладок на переднюю луку седла из могильника Кудыргэ рассматривается исследователями как единая композиция (Руденко, Глухов, 1927; Гаврилова, 1965; и др.). В центре её, на стыке накладок, помещены крупные фигуры двух противостоящих тигров, трактуемые Д.Г. Савиновым как геральдические (Савинов, 2005). Они как бы разрывают надвое картину устремлённого влево охотничьего гона, который запечатлён на обеих пластинах. На каждой из них выгравирована сцена преследования дичи конным лучником.
Специфическое положение тигров позволило Г.А. Фёдорову-Давыдову характеризовать их как «образы независимые и обособленные от сцены охоты, но также не замкнутые в себе, а всецело зависимые друг от друга» (Фёдоров-Давыдов, 1976. С. 65 [69]). П.П. Азбелев, усматривая в симметричных фигурах тигров реминисценцию скифо-сарматской традиции поясного декора, утверждает: «... кудыргинская композиция — сложная, механически объединяющая совершенно разные сюжеты, эклектичная и, несомненно, семантически многослойная...» (Азбелев, 2010. С. 81).
Соглашаясь с исследователями в том, что фигуры тигров воспроизведены геральдически или по принципу (зеркальной) симметрии, укажем на их сюжетную взаимосвязь. Хищники проявляют взаимодействие, демонстрируя друг другу агрессию, о чём свидетельствуют оскаленные пасти, высунутые языки, ударяющие хвосты. Кроме того, сцену с тиграми обрамляют изображения животных, названные Г.А. Фёдоровым-Давыдовым «второстепенными фигурками, обращёнными в другую сторону (сравнительно с общим направлением гона охотниками дичи — Л.Е.) или поставленными поперёк основной линии» (Фёдоров-Давыдов, 1976. С. 69). Представляется, что эти «второстепенные фигурки» имеют отношение к фигу-
(28/29)
рам тигров и данная совокупность образов нуждается в осмыслении. Ранее нами было высказано предположение о том, что в центральной части соединённых пластин изображена сцена противостояния охотящихся хищников (Ермоленко, 2008. С. 62-63).
Рис. 1. Композиция на кудыргинских накладках.
Данная сцена имеет довольно чёткую композиционную структуру, основанную на принципе симметрии (рис. 1). Тигры представлены в окружении шести животных, из которых к каждому тигру относятся три, расположенные сверху, снизу и сзади хищника. Фигурки зверей над и под тиграми направлены головами в ту же сторону, что и соответствующий тигр. Животное, изображённое позади каждого из тигров, обращено вправо и одновременно вверх — оно показано как бы вставшим на дыбы. Тигр, расположенный слева, занёс хвост для удара, изогнув его, подобно бичу, тогда как опущенный, но напряжённый хвост другого хищника, по всей видимости, изображён в момент удара. Удар этот пришёлся по рогам и спине находящегося сзади горного барана. Ввиду выявленной нами в героическом эпосе ассоциации хвоста с оружием (Ермоленко, 2008. С. 207-209), допустимо предположить, что баран показан сражённым (лежащим). Учитывая аналогичную позицию животного, выгравированного позади тигра с поднятым для удара хвостом, нужно признать, что и оно изображено поверженным. В последнем случае мы, очевидно, имеем дело с использовавшимся в древнем искусстве приёмом совмещения разновременных событий — предшествующего (воздетый хвост) и последующего (сражённая добыча). Под ногами тигра, находящегося справа, лежит копытное с вывернутым крупом. Оно тоже — жертва тигра, что отмечает и Д.Г. Савинов (Савинов, 2005. С. 20). Соответственно, добычей другого тигра могло быть копытное, показанное под его задними ногами, почти в той же позе, что и животное, располагающееся за хищником. Зверьки (заяц, лисица), изображённые над тиграми, также могли воплощать собой тигриную добычу. Как уже указывалось, подобно самим тиграм ориентированы и «попираемые» ими копытные, и находящиеся над ними пушные зверьки. Обращённые в одну и ту же сторону крайние персонажи центральной сцены противостояния охотящихся тигров отграничивают её от сцен охоты лучников как своим поперечным положением, так и направленностью, противоположной движению охотничьего гона.
Исходя из доказываемой в докладе гипотезы о том, что тигры на кудыргинских пластинах показаны в окружении добытых животных, центральная сцена не кажется сюжетно обособленной. В общей композиции мотив охоты оказывается воспроизведённым трижды: в центральной сцене противостояния двух, охотящихся хищников и в сценах охоты конного лучника, размещённых по обе стороны от центральной. Образы охотников-людей дублированы образами взаимно угрожающих охотников-зверей. Иными словами, композиция содержит параллель (изобразительную метафору): охотящийся воин = охотящийся хищник. Ритмичной организацией (трёхчастность, симметричное построение центральной сцены, повтор-удвоение основных персонажей и пр.) и метафоричностью композиция вызывает ассоциации с героическим эпосом (ср.: Грязнов, 1961). Кроме упомянутого выше «оружейного» смысла хвос-
(29/30)
та, в эпосе обнаруживаются «звериные» богатырские метафоры и эпитеты, сравнения охотящегося богатыря с хищником (и наоборот), уподобления битвы охоте и др. (Ермоленко, 2008. С. 128-135 и др.). Центральная сцена не выглядит и композиционно обособленной. Этому в немалой степени способствует единообразие приёмов воспроизведения животных — объектов охоты хищников и всадников.
|