главная страница / библиотека / обновления библиотеки

Народы Азии и Африки. 1962. №3. Л.И. Думан

[рец. на:]
Л.Н. Гумилёв. Хунну. Срединная Азия в древние времена.
М., ИВЛ, 1960, 291 стр.

// НАА. 1962. №3. С. 196-199.

[ Файл прислал halgar, спасибо ему. ]

 

Осёдлое китайское население с глубокой древности было окружено различными кочевыми племенами. Уже надписи на костях животных и панцирях черепах (XIV-XI вв. до н.э.) сообщают о постоянных вторжениях кочевников на территорию древнейшего китайского государства Шан-Инь. Ещё больше сведений о номадах, окружавших китайское государство Чжоу, а потом империи Цинь и Хань, содержится в письменных источниках VI-I вв. Среди этих многочисленных племён видное место занимали хунну, сложные взаимоотношения которых с Китаем охватывают почти полтора тысячелетия. Потомки хунну, известные под названием гуннов, сыграли заметную роль в раннесредневековой истории Восточной и Центральной Европы.

 

Хорошо объяснимый интерес науки к истории хуннов возник ещё в I в. до н.э. — Сыма Цянь отвёл им особую главу своих «Исторических записок». Многие ученые разных стран, среди которых надо назвать в первую очередь Ж. Дегиня, Н.Я. Бичурина, М. де Грота, Ван Го-вэя, Г.Е. Грумм-Гржимайло, К.А. Иностранцева, Н.В. Кюнера, О. Франке, В. Мак-Говерна, а в послевоенные годы — Ф. Альтхайма, О. Мэнчен-Хэлфена, А.Н. Бернштама, Л.Н. Гумилёва, — посвятили истории хуннов специальные работы. Крупные разделы отведены хуннам и во многих исторических трудах общего характера.

 

На русский и другие европейские языки переведены все важнейшие китайские источники, относящиеся к истории хуннов. В последние десятилетия в результате работы советских, монгольских и китайских исследователей в научный оборот вовлечены ценные археологические и эпиграфические материалы. Тем не менее многие важнейшие вопросы истории хуннов — этногенез, общественное устройство на различных этапах политической истории и характер государственного образования, особенности взаимоотношений с осёдлыми и кочевыми соседями, причины исчезновения с политической арены в Азии, связь между хуннами и гуннами — до сих пор не получили ещё удовлетворительного разрешения. Поэтому появление книги Л.Н. Гумилёва, охватывающей всю историю хуннов со времён первоначального складывания этого племени до того момента, когда его имя исчезло со страниц истории Азии, не может не вызвать интереса.

 

Используя в качестве источника в основном переводы Н.Я. Бичурина из сочинений древних китайских историков, [1] автор привлекает также труды советских и иностранных учёных, в частности ар-

(196/197)

хеологов и антропологов. Во вступлении Л.Н. Гумилёв перечисляет эти источники и более или менее подробно останавливается на трудах своихпредшественников, отмечая положительные стороны и недостатки их работ. [2] К сожалению, он совершенно не упоминает о специальных работах китайских историков XIX-XX вв., в частности крупного учёного Ван Го-вэя.

 

Достоинством рецензируемой книги является последовательное изложение всей истории хунну; изменений в их общественном строе, развития их связей не только с китайским, но и с другими народами Восточной и Центральной Азии. События внутренней жизни этого племени, угрожавшего не только существованию многих кочевых народов, но и благополучию такого мощного государства древности, как империя Хань, освещаются Л.Н. Гумилёвым на фоне истории китайского и других народов, что облегчает понимание вопросов внутренней и внешнеполитической деятельности хунну. Автор правильно отмечает, что история хунну не является придатком истории Китая, что это племя играло самостоятельную историческую роль и было создателем самостоятельной, хотя и недоразвившейся, культуры (стр. 10). Книга Л.Н. Гумилёва написана хорошим языком, читается с интересом, хотя, на наш взгляд, местами перегружена мелкими деталями, в частности слишком подробными описаниями бесконечных войн.

 

История хунну по III в. до н.э. освещается китайскими источниками сравнительно кратко, причём обилие различных наименований, применяемых для обозначения этого племени, может сбить с толку, если не провести дополнительных исследований. Не удивительно, что Л.Н. Гумилёв, как и некоторые его предшественники, в частности Г.Е. Грумм-Гржимайло, не имея возможности использовать китайские источники в оригинале и сопоставить их показания, допускает ошибку в вопросе об этногенезе хунну. Автор утверждает, что племена  сяньюнь (хяньюнь) и  хуньюй не были хуннами (стр. 14); он отрицает также этническую близость хунну и жун, считая, что попытки отожествления этих двух племён основываются на описке или неточном выражении Сыма Цяня (стр. 17). На самом деле, если исходить из указаний китайских источников (а других письменных данных о древнейших хунну не существует), то окажется, что сяньюнь и хуньюй «Исторических записок» и  сюньюй,  гуйфан и сяньюнь «Истории династии Цзинь» тождественны хунну — это разные наименования одного и того же племени в различные эпохи, причём само название хунну — более позднего происхождения. Так, согласно разъяснению «Истории династии Цзинь», название сюньюй (и, по-видимому, хуньюй, так как фонетически эти слова сходны) относится к доисторической эпохе, к так называемому периоду Ся (III-II тысячелетия до н.э.), гуйфан — к периоду Шан-Инь, сяньюнь — к периоду Чжоу (XI-III вв. до н.э.), наименование же хунну появилось во второй половине III в. Как показывает проделанный Ван Го-вэем лингвистический анализ, в древности приведённые выше самоназвания (гуй, сюньюй, хуньюй, сяньюнь) в фонетическом отношении были близки друг другу, представляя собой изменения одного слова. [3]

 

Данные «Исторических записок» Сыма Цяня и других сводных историй подтверждаются показаниями и более ранних китайских источников. Так, о племени гуйфан (гуй — самоназвание, фан — древнее китайское слово, имевшее, наряду с другими, значение «племя») и войнах с ним в царствование У Дина (XIII в. до н.э.) сообщают надписи на костях и черепашьих панцирях и «Книга перемен», из показаний которых можно определить, что гуйфан жили в юго-западной части современной провинции Шаньси. [4] Надписи на бронзе периода Чжоу подтверждают данные Сыма Цяня о существовании в этот период племени сяньюнь, причём оно локализуется примерно в том же районе, что и гуйфан в эпоху Инь, и фигурирует в документах X-IX вв., когда название гуйфан уже не встречается. Район действий племени сяньюнь распространяется и на современную провинцию Шэньси. Приблизительно с VIII в. до н.э. вместо названия сяньюнь китайские источники употребляют термины жун, ди, цюань-жун. Как указывает Ван Го-вэй, они не представляют собой самоназваний пле-

(197/198)

мени — это своеобразные прозвища, данные китайцами тому же племени сяньюнь. [5] Характерно, что даже в одной и той же песне из «Книги песен» при описании похода против сяньюнь их называют то сяньюнь, то сижун («западные жуны»). [6]

 

Мы считаем, что анализ китайских источников позволяет с большим основанием сделать вывод, что гуйфан, сюньюй, хуньюй, сяньюнь и хунну — это самоназвания одного и того же племени, применявшиеся в различные эпохи. Что касается терминов жун, цюаньжун, ди и т.п., то они представляют собой своеобразные прозвища, данные китайцами этому же племени.

 

Следует отметить, что Л.Н. Гумилёв весьма противоречиво освещает вопрос о времени складывания племени хунну и его связях с сяньюнь и хуньюй. Выше мы указывали, что автор возражает против отожествления этих племён, а в другом месте, приведя стихотворение из «Книги песен», он говорит о вторжении хуннов в Китай в IX в. до н.э., хотя в этой песне в китайском тексте хунны названы сяньюнь. [7] Спрашивается, почему автор для данного случая делает исключение, а во всех остальных случаях отвергает показания китайских источников? Никакой логики в этом нет.

 

Л.Н. Гумилёв, интерпретируя собранные Сыма Цянем материалы, правильно проводит различие между общественными отношениями у гуннов периода неолита и периода господства Модэ-шаньюя (III в. до н.э.), хотя делает это непоследовательно и противоречиво. Нельзя, например, согласиться с его утверждением о существовании у хуннов в доисторический период патриархально-родового строя (стр. 28). Показания Сыма Цяня, правда весьма лаконичные, дают основания говорить о наличии матриархальных отношений или, во всяком случае, их остатков. Об этом свидетельствует, в частности, существование группового брака или его пережитков.

 

Мне кажется, что Л.Н. Гумилёв несколько преувеличил значение такого факта, как отсутствие «прозваний и проименований», из чего им сделан вывод об ослаблении родовых связей (там же). Кстати, в переводе Н.Я. Бичурина (в данном случае не совсем точном) слово «родовых» отсутствует, оно вставлено Л.Н. Гумилёвым. В тексте же Сыма Цяня говорится о другом: «По их обычаю имеют имена (даваемые при жизни. — Л.Д.), не имеют посмертных имён и не имеют фамилий и прозвищ». [8] В этой фразе весьма существенно указание китайского историка на отсутствие у хуннов во втором тысячелетии до н.э. «фамилий» ( син). Здесь речь идёт не о родовых прозваниях, как считает Л.Н. Гумилёв, а о том, что из рода ещё не выделились семьи, в том числе и знатные, что родовой строй хуннов в этот период ещё не подвергся разложению. Другую картину рисует Сыма Цянь, говоря о хуннах III в. до н.э. У них уже выделились знатные семьи или роды (источник называет их именно син — семьями, фамилиями), власть стала наследственной, передавалась от отца к сыну, причём не только власть правителя племени — шаньюя, но и в других высших звеньях. Выделилась наследственная аристократия, из среды которой выдвигались «князья» и крупные военачальники, не выбиравшиеся, а получавшие должности по наследству. Появились титулы знатности. Всё это свидетельствовало о разложении первобытнообщинных отношений. Об этом же говорят появление рабства (в том числе обращение в рабов своих сородичей) и замена народного собрания съездами родовой знати — «князей». Исходя из этих фактов, можно сделать вывод, что общественный строй хуннов в III в. до н.э. был переходным от первобытнообщинного к классовому, а политической формой его была военная демократия, непосредственно предшествовавшая образованию государства, классовому обществу. Л.Н. Гумилёв не даёт чёткой характеристики общественного строя хуннов. С одной стороны, он говорит, что реформы Модэ привели к консервации родового строя на много веков и предотвращению разложения родового строя (стр. 78), хотя, на наш взгляд, эти реформы закрепляли уже наметившееся разложение родовых отношений (введение поголовной воинской повинности, создание системы чинов и т.д.). С другой стороны, автор широко пользуется такими терминами, как законы, сильное государство (стр. 77), государственное право, родовая империя хуннов (стр. 83), т.е. как бы допускает возможность существования государства при родовом строе, что, разумеется, несостоятельно с точки зрения теории государства и права.

(198/199)

 

Нельзя не указать и на некоторые другие недостатки книги Л.Н. Гумилёва. Весьма противоречиво освещаются им причины войн хуннов с Китаем (стр. 89-90, 95), причём в первом случае без достаточных оснований утверждается, что хунны вели войну ради свободы торговли. Ничем не подтверждены утверждения об убыточности торговли с хуннами для Китая, о решении китайского двора «положить конец утечке национальных средств» (стр. 103). При описании эпизода с захватом хуннами китайского командира (юйши) автор расцвечивает его такими подробностями («За ним полез хунн с копьём, чтобы заколоть несчастного для забавы товарищей» — стр. 102), которые отсутствуют как в китайском оригинале источника, так и в переводе Н.Я. Бичурина, на который ссылается Л.Н. Гумилёв.

 

Иногда автор преувеличивает значение личных качеств вождей хуннов и вообще выпячивает роль субъективных факторов или второстепенных моментов в историческом процессе. Так, по мнению автора, «если бы не ум и энергия Модэ, хунны... не вышли бы из ряда полудиких кочевых племён, деятельность которых была направлена к разрушению и через это к самоистреблению» (стр. 83). В другом месте автор считает, что благодаря переходу на сторону китайцев в 48 г. н.э. Би Хуханье-шаньюя II «Китай и династии (?!) Хань были спасены» (стр. 203). Сомнительно, чтобы Би мог играть роль спасителя Китая. К тому же Китай в это время был значительно сильнее хуннов, переживавших междоусобицу.

 

Не выдерживает критики объяснение автором причин борьбы в хуннском роде, разложения родового строя и превращения «родовой державы» северных хунну в военно-демократическую в середине I в. н.э. (на наш взгляд, этот процесс происходил у хуннов лет за 250 до этого).

 

Автор всё дело сводит к борьбе «кучки удальцов» с носителями родовых традиций — старцами и почтительными отроками (стр. 215). Столь же преувеличенно толкуется автором роль аргамаков, «небесных лошадей» из Давани, в зависимость от приобретения которых Л.Н. Гумилёв ставит военную мощь Китая (стр. 124).

 

Автор иногда не только не опирается на источники в своих выводах, но добавляет от себя то, чего источники не сообщают. Например, утверждение, что вожди дунху не отличались от своих соплеменников ни богатством, ни положением (стр. 56), не находит подтверждения в источнике. Не совсем точно сообщение автора, что в 47 г. до н.э. был заключён мирный договор, гласивший: «Дома Хань и Хунну равноправны» (стр. 169) — в китайском тексте сказано: «Отныне в дальнейшем Хань и Хунну объединятся в один дом (семью)». [9] Различие этих формул очевидно. Не совпадает с показаниями источников и вывод автора, что «Хунну в I в. н.э. было ещё „великое государство”» (стр. 214). Л.Н. Гумилёв при этом ссылается на Н.Я. Бичурина. В переводах последнего действительно имеется фраза «хунны составляют великое государство», но она относится не к I в. н.э., а к I в. до н.э., в чём не трудно убедиться при внимательном чтении русского текста.

 

Многие оценки автора свидетельствуют о его недостаточно глубоком знании истории Китая. Так, автор даёт неправильную характеристику целей восстания «краснобровых», неточно оценивает деятельность Сян Юя и Лю Бана, не отмечает роль народного восстания в свержении династии Цинь, слишком категорично утверждает о существовании династии Ся, неудовлетворительно освещает вопрос о Чжоу, в частности без достаточного обоснования утверждая об упадке хозяйства Китая в это время, недостаточно чётко говоря о древнекитайской идеологии, и т.д. Для доказательства этнического смешения в период Чжоу и появления в результате этого у китайцев высоких носов и пышных бород автор приводит данные художественного произведения — «Троецарствия», освещающего события, отделённые от начала эпохи Чжоу почти четырнадцатью, а от конца её — пятью веками.

 

Как видно, недостатков в книге немало. Решение некоторых важных вопросов (этногенез хуннов, их общественный строй, существование у них письменности, отожествление народа серов с ди и др.) представляется нам спорным. В заслугу автору можно поставить последовательное изложение скудных сведений о хуннах, разбросанных в различных китайских источниках и переведённых в своё время Н.Я. Бичуриным. Автор дополняет эти сведения археологическими данными и стремится достаточно полно, насколько это позволяют доступные ему источники, осветить всю совокупность проблем истории, социальной, экономической и культурной жизни хуннов.

 


 

[1] См. Н.Я. Бичурин (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена, т. I. М-Л., 1950, стр. 39-141.

[2] Л.Н. Гумилёв дает общую отрицательную оценку книге покойного А.Н. Бернштама «Очерк истории гуннов», называя её «шагом назад» (стр. 9). С этой оценкой нельзя согласиться. Конечно, в книге А.Н. Бернштама много недостатков, справедливо отмеченных в своё время критикой, но вместе с тем в ней впервые были высказаны новые мысли, представляющие интерес для науки, а также дан перевод главы о хунну из «Истории династии Цзинь», до этого не переводившейся на русский язык и достаточно широко используемой в этом переводе самим Л.Н. Гумилёвым.

[3] См.  («Собрание сочинений Ван Го-вэя»), т. 2. Пекин, 1959, стр. 592-593.

[4] См.  (Ли Сюэ-цинь. Краткий очерк географии периода Инь). Пекин, 1959, стр. 75.

[5] См. Ван Го-вэй. Указ. соч., стр. 604. — В иероглифы ди и цюань в качестве одного из компонентов входит знак собаки, что является символом уничижения.

[6] «» («Книга песен»), цз. 9, стр. 9-10. Ср. «Шицзин». М., Изд-во АН СССР, 1957, стр. 210-211.

[7] Л.Н. Гумилёв отмечает, что в этой песне хунны названы не сюнну, а «сюньюнь» (стр. 42, сноска 1). На самом деле они именуются здесь сяньюнь, т.е. так же, как у Сыма Цяня.

[8]  (Сыма Цянь. Исторические записки). «Каймин шудянь», 1934, цз. 110, стр. 244. См. так же: Н.В. Кюнер. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М., 1961, стр. 308.

[9] «» («История старшей династии Хань»), т. 1. «Каймин шудянь», 1934, цз. 94 (б), стр. 600.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

наверх

главная страница / библиотека / обновления библиотеки