Л.Н. Гумилёв
Хунну. Срединная Азия в древние времена.
// М.: Изд-во Восточной литературы. 1960. 292 с.
Глава V. Свистящие стрелы.
Шаньюй. — 74
Знатные роды. — 75
Система чинов. — 76
Законы. — 77
Воины. — 78
Войско. — 79
Доходы. — 80
^ Шаньюй Модэ и возникновение державы Хунну. Шаньюй Тумань имел двух сыновей от разных жён. Для того чтобы обеспечить престол любимому младшему сыну, он решил пожертвовать старшим — Модэ и отдал его в заложники юэчжам. Напав на последних, Тумань надеялся, что они убьют его сына. Но Модэ оказался человеком решительным. Ему удалось похитить у юэчжей коня и вернуться к отцу, о предательстве которого он, конечно, знал. Тумань, искренне восхищённый удалью Модэ, не только не убил его, но дал ему в управление тюмень, т.е. 10 000 семейств. Модэ немедленно начал обучать военному делу свою конницу и научил её пользоваться стрелой, издававшей при полёте свист. [1] Он приказал всем пускать стрелы лишь вслед за его свистящей стрелой; невыполнение этого приказа каралось смертной казнью. Чтобы проверить дисциплинированность своих воинов, Модэ пустил свистящую стрелу в своего аргамака и не выстрелившим в великолепного коня приказал отрубить головы. Через некоторое время Модэ выстрелил в свою красавицу-жену. Некоторые из приближённых в ужасе опустили луки, не находя в себе сил стрелять в беззащитную молодую женщину. Им немедленно были отрублены головы. После этого Модэ на охоте направил свистящую стрелу в аргамака своего отца, и не было ни одного уклонившегося. Увидев, что воины подготовлены достаточно, Модэ, следуя за отцом на охоту, пустил стре-
(63/64)
лу в него, и шаньюй Тумань в ту же минуту превратился в ежа — так утыкали его стрелы. Воспользовавшись замешательством, Модэ покончил с мачехой, братом и старейшинами, не хотевшими повиноваться отцеубийце и узурпатору, и объявил себя шаньюем (209 г. до н.э.). Дунху, узнав о междоусобице, решили воспользоваться ею и потребовали замечательного коня — сокровище хуннов и любимую жену Модэ. Старейшины в негодовании хотели отказать, но Модэ сказал: «К чему, живя в соседстве с людьми, жалеть для них одну лошадь или одну женщину?» — и отдал то и другое. Тогда дунху потребовали полосу пустыни (на юго-запад от Калгана), неудобную для скотоводства и необитаемую. Земля была, собственно говоря, ничья; пограничные караулы стояли по окраинам её: на западе хунны, на востоке дунху. Старейшины хуннов сочли, что из-за столь неудобной земли незачем затевать спор: «Можно отдавать и не отдавать». Но Модэ заявил: «Земля есть основание государства, как можно отдавать её?!» — и всем, советовавшим отдать, отрубил головы. После этого он пошел походом на дунху. Они не ожидали нападения и были наголову разбиты. Вся их территория, скот и имущество достались победителю. Остатки дунху поселились у гор Ухуань и в дальнейшем стали известны под названием ухуань. Вся степная часть Маньчжурии оказалась в руках Модэ. По возвращении из похода против дунху он не распустил войска, а напал на юэчжей и прогнал их на запад. С этого времени началась длительная война между хуннами и юэчжами, подробности которой нам неизвестны. Около 205-204 гг. Модэ покорил ордосские племена лэуфань и баянь и совершил первые набеги на Китай, где только что пала династия Цинь и свирепствовала гражданская война. Численность войска Модэ определялась в 300 000 человек. Таковы подробности основания хуннской державы, сообщаемые Сыма Цянем. [2] Многое здесь, возможно, прибавлено и разукрашено и самим историком и его осведомителями, но главное, видимо, верно: Модэ объединил 24 хуннских рода и создал так называемую державу, настолько сильную, что китайцы сравнивали её со Срединной империей.
(64/65)
^ Первая война Хунну и Хань. В 203-202 гг. Модэ вёл войну на северной границе, где подчинил владения: хуньюй — племени, родственного хуннам, кюеше — кипчаков (динлинского племени, обитавшего на север от Алтая), их восточных соседей — динлинов, живших на северных склонах Саян, от верхнего Енисея до Ангары, гэгунь — кыргызов, занимавших территорию Западной Монголии, около озера Кыргызнор, [3] и неизвестного народа цайли. Обеспечив свой тыл, Модэ обратил внимание на Китай. В 202 г. гражданская война в Китае закончилась победой Лю Бана, основателя династии Хань, известного в китайской истории под титулом Гаоцзу. Но страна ещё не оправилась от разрухи, и в это время с севера хлынули хунны. Они осадили крепость Маи, и комендант её, князь Хань Синь, вынужден был сдаться. По китайской традиции, сдача равнялась измене и означала переход в подданство победителя. Никакие обстоятельства не извиняли сдавшегося, так как предполагалось, что он мог покончить самоубийством, а раз этого не сделал, то изменил долгу. Поэтому для князя Хань Синя все пути отступления были отрезаны, и он стал верно служить новому хозяину. [4] Хунны успешно двинулись на юг и, перейдя хребет Гэучжу, зимою 200 г. подошли к столице северной Шаньси — городу Цзиньян. Гаоцзу лично повёл войска против них, но в результате сильных холодов около трети ратников обморозили руки.
Модэ применил обычный приём кочевников: притворным отступлением он завлёк лучшие китайские части в засаду и окружил авангард китайской армии вместе с императором в деревне Байдын, недалеко от города Пин-чэн. Любопытно, что Модэ имел уже четыре войсковых подразделения, определявшихся мастью лошадей: вороные, белые, серые и рыжие. Семь дней китайское войско оставалось в окружении без пищи и сна, выдерживая беспрестанные нападения хуннов. Наконец китайский лазутчик добрался до жены Модэ и сумел подкупить её. Она стала советовать мужу помириться с Гаоцзу, «чело-
(65/66)
веком гениальным»; [5] она говорила, что, приобретя для себя китайские земли, хунны всё равно не смогут на них жить. Это соображение, а в ещё большей степени подозрение в неверности князя Хань Синя, не приславшего своевременно обещанного подкрепления, заставили Модэ отказаться от дальнейшей борьбы, и он приказал открыть проход войскам Гаоцзу. Китайское войско прошло через открытый проход с натянутыми и обращёнными в сторону хуннов луками и соединилось со своими главными силами, а Модэ повернул назад. Этот поход хуннов — один из крупнейших, но, если взглянуть на карту, он поражает тем, насколько неглубоко могли проникнуть хунны в Китай. Вся кампания развернулась в Шаньси: города Маи и Пинчэн лежали в 90 и 40 км от границы, а Цзиньян (современный Тайюань) в 250 км. Под Пинчэном у деревни Байдын [6] сосредоточились все военные действия, причём Сыма Цянь определял численность китайской армии в 320 тыс. воинов (и это реально, так как в это число включалась войсковая обслуга, нередко составлявшая в восточных армиях от половины до четырёх пятых личного состава), число же хуннов — в 400 тыс. всадников, что явно преувеличено. Эти 400 тыс. человек должны были располагаться в горной котловине 30×40 км, т.е., если даже считать, что у хуннов не было заводных лошадей, на каждого всадника приходилось 30 м2, а считая, что в середине стоял и отбивался китайский отряд, — ещё меньше. Абсурдность очевидна. Вероятно, Сыма Цянь преувеличил хуннские силы в 10-20 раз. Но если принять этот коэффициент и предположительно определить силы Модэ в 20-40 тыс. всадников, становится понятно, почему он искал мира: ведь огромная китайская армия, растянувшаяся почти на 600 км, даже при полной потере авангарда была сильнее его. Гаоцзу и Модэ заключили договор «мира и родства» (дипломатическая формула капитуляции).
Договор «мира и родства» состоял в том, что китайский двор, выдавая свою царевну за иностранного владетеля, обязывался ежегодно посылать ему условленное в договоре количество даров. Это была замаскированная дань. Хотя Модэ принял царевну и дары, но продолжал
(66/67)
поддерживать Хань Синя и других перебежчиков-мятежников. Фактически война продолжалась. Хань Синь и его сторонники опустошали северные области Китая. В 197 г. на сторону Хань Синя перешел Чэнь Си — начальник войск уделов Чжао и Дай. Он заключил с хуннами союзный договор. Но вскоре императрица Люй Хоу сумела заманить Хань Синя в столицу, где ему отрубили голову. [7]
Китайское войско под предводительством Фань Куая после двухлетней войны подавило мятеж, но не решилось выступить за границу, так как возник новый мятеж в княжестве Янь (область Хэбэй). Вождь повстанцев Лу Гуан перешёл к хуннам, и набеги распространились уже на восточные области Китая. В китайских войнах измены военачальников стали частым явлением. Измученный неудачами, Гаоцзу умер в 195 г. За малолетством наследника регентшей стала императрица-мать Люй Хоу, при которой междоусобица усилилась. [8] В 192 г. Модэ сделал императрице предложение вступить с ним в брак. По его понятиям, это означало, что Китайская империя должна пойти в приданое за супругой, и он надеялся таким образом приобрести весь Китай. Императрица так разгневалась, что сначала хотела казнить послов и возобновить войну, но её уговорили не обижаться на «дикаря», и Модэ был послан вежливый ответ, где отказ мотивировался престарелостью невесты. Вопреки опасениям китайских министров хуннский владыка удовлетворился
(67/68)
ответом и не обрушил на истощённый и обессиленный смутами Китай свои грозные войска. Ужас, наведённый хуннами в минувшую войну, ещё не прошел. В песнях пели: «Под городом Пьхин-чен подлинно было горько; семь дней не имели пищи, не могли натягивать лука». [9] С тех пор прошло восемь неспокойных лет, и силы юной империи были недостаточны для отражения внешнего врага, и всё-таки Модэ, зная это, не начал войну. Но причиной было отнюдь не его миролюбие. На западной границе не прекращалась упорная война с юэчжами (её подробности в имеющихся источниках не отражены). Насколько легко дались Модэ победы над дунху и саяноалтайскими племенами, настолько тяжёлой оказалась борьба с западными кочевниками. Здесь решались судьбы Азии; поединок между юэчжами и хуннами на 2 тыс. лет определил преобладание монгольского элемента в великой евразийской степи, что имело огромное значение для этно- и расогенеза.
Модэ, не желая распылять силы, оставил Китай в покое. Этим он дал возможность ханьской династии воспрянуть и укрепиться. Правительство императрицы-регентши расправилось с фрондирующими пограничными воеводами, большая часть которых погибла в борьбе, а наиболее упорные бежали в северо-западную Корею. Насколько для хуннов был важен мир на востоке, видно из следующего факта. В 177 г. один из пограничных хуннских князей напал на Китай. Император Вэнь-ди мобилизовал конницу и колесницы (85 тыс.) для отражения врага, но хунны не приняли боя и отступили. Вэнь-ди собирался перенести войну в степь, однако восстание пограничного воеводы Син Гюя [10] заставило его отказаться от немедленного выступления. В это время от хуннов явилось посольство с извинениями и сообщило, что провинившийся князь был убран с границы и послан на запад. Там он искупил свою вину победой над юэчжами. Китайский двор, .учитывая силу хуннов, принял извинение и несколько позднее восстановил с ними мирные отношения. Согласно договору, хуннская держава была признана равной с китайской империей и государи именовали друг друга братьями. Это был беспримерный успех для хун-
(68/69)
нов: до сих пор ни один кочевой князь не мечтал равняться с китайским императором. Из письма хуннского шаньюя мы узнаём, что в 177 г. хуннским войскам, стянутым со всей страны, удалось разбить юэчжей. Результаты победы были весьма ощутимы: хунны захватили все княжества Восточного Туркестана, Усунь и земли кянов.
^ Кочевые тибетцы-кяны. На западной границе Китая, по соседству с уделом Цинь, обитали уцелевшие от истребительных войн жуны (предки тангутов) и кяны — тибетцы. Цинь Ши-хуанди, закончив завоевание Восточного Китая, расправился с жунами. Его полководец Мань Тянь в 225 г. «прогнал жунов», [11] очевидно, в горные степи Цайдама, ибо в дальнейшем независимые от Китая тангуты жиля именно там. Избавившись от старинных врагов — жунов, китайцы столкнулись с кочевыми тибетцами-кянами, обитавшими в верховьях Жёлтой реки.
В то время это был немногочисленный и бедный народ, не рисковавший нападать на великую империю. Падение династии Цинь лишило китайцев только что добытой гегемонии в этом районе, и хунны, подчинив себе тибетцев, охватили китайскую границу с запада. Как для Хунну, так и для Китая обладание горным районом верховьев Жёлтой реки имело лишь стратегическое значение, но кяны с этого времени вступили на путь интенсивного развития, причём они стали союзниками хуннов, [12] как и их соседи — усуни.
^ Усуни. Вопрос об усунях весьма сложен. Древняя усуньская земля, по сведениям китайского путешественника Чжан Цяня, лежала между Дуньхуаном и Циньяньшанем, но здесь же размещались и юэчжи. Сиратори удивлялся, [13] как два самоуправляющихся народа живут смешанно на одной территории. Даже если распространить их территорию на запад до Лобнора и на северо-восток до нижнего течения Эдзин-Гола, [14] то пустынная
(69/70)
земля не могла прокормить два многочисленных народа. [15] Но, видимо, эти народы владели указанной территорией по очереди. Подтверждением предлагаемой точки зрения является текст из «Шицзи», который гласит, что в области Гуачжоу — западная часть современной провинции Ганьсу — до Дуньхуана «в период Циньской и Ханьской династии обитал народ усунь, потом юэчжи и, наконец, прогнавшие их хунны!». [16] Чередование народов здесь очевидно. В. Успенский предлагает гипотезу, согласно которой древние обитатели этого района были предки тибетцев — сижуны и кочевые усуни вытеснили их в горы в эпоху Чжаньго. [17] Успенский расходится с Бичуриным, утверждавшим, что в это время кяны (т.е. тибетцы) занимали весь нынешний Хухунор, [18] а это, по-видимому, соответствует действительности. Разногласие возникло из-за того, что Успенский считал жунов тибетцами, тогда как на самом деле это был особый народ, а усуни произошли от жунов. [19] Таким образом, отпадает необходимость в миграционной гипотезе и подтверждается основательность термина «Шицзи» — «древняя усуньская земля применительно к предгорьям Наньшаня.
В конце III в. усуни бежали из долины реки Данхэ. По-видимому, виновниками этого были юэчжи. [20] По мнению Грумм-Гржимайло, [21] усуни бежали в Западную Халху. Там они вступили в бой с воинами Модэ-шаньюя, причём государь их был убит. [22] Хунны отнеслись милостиво к побеждённым усуням. Они не были ни перебиты, ни разогнаны. Сына убитого владетеля шаньюй Модэ взял в ставку и воспитал, а затем вручил ему управление его народом с титулом гуньмо. [23] Усуням была поручена охрана «границы при Западной стене». [24] Грумм-Гржи-
(70/71)
майло считает «западной стеной» укреплённое ущелье Гао-кюйе-сай в северо-западном углу Ордоса, где в это время не было надобности в границе, так как там жили верноподданные Модэ — племена лэуфань и баянь. Вероятнее всего, что здесь подразумевалась западная граница Хунну, где обитали неприятели усуней — юэчжи. Это объясняет факт (породивший несколько гипотез) [25] появления усуней в Западной Джунгарии и Семиречье и согласуется с версией из биографии Чжан Цяня, где говорится, что молодой гуньмо, получив разрешение шаньюя отомстить юэчжам за поражение, вторгся в Или и прогнал их на запад. Итак, в эпоху Модэ усуни выступали как вассалы хунну. [26]
^ Устройство державы Хунну. На высших ступенях первобытнообщинного строя родовые и племенные союзы неоднократно создавали весьма высокие формы общественной организации. Они отличались от классовых обществ по существу, являясь плодом деятельности всего общества, а не его отдельной части. «Мы видим господство обычаев, авторитет, уважение, власть, которой пользовались старейшины рода... но нигде не видим особого разряда людей, которые выделяются, чтобы управлять другими и чтобы в интересах, в целях управления систематически, постоянно владеть известным аппаратом принуждения, аппаратом насилия, каковым являются в на-
(71/72)
стоящее время... вооружённые отряды войск, тюрьмы и прочие средства подчинения чужой воли насилию». [27]
Хунны управлялись своими родовыми старейшинами, опиравшимися не на войско, а на народное ополчение. Шаньюй был просто главным среди прочих и не имел никакой реальной силы, кроме личного авторитета. Когда же его личность не вызывала уважения соплеменников, а следовательно, и их поддержки, ведение шаньюем крупных войн, естественно, было почти немыслимо. Роль личности в ходе исторических событий не всегда одинакова, но при отсутствии аппарата власти способности вождя подчас решают исход исторических событий, определяемых сочетаниями случайностей. [28] Именно этим объясняется, что хунны, а не юэчжи и не дунху оказались ведущим племенем в степной Азии, хотя общий ход событий не был бы нарушен в случае поражения хуннов.
К. Маркс отмечает: «...общинная собственность... может... проявляться либо таким образом, что мелкие общины прозябают независимо одна возле другой ... либо таким образом, что единство может распространяться на общность в самом процессе труда, могущую выработаться в целую систему, как в Мексике, особенно в Перу, у древних кельтов, у некоторых племён Индии». [29] Но это относится не только к земледельческим, осёдлым народам. Кочевое пастушеское хозяйство хуннов в I тысячелетии до н.э. было значительно более высоко организовано, чем хозяйство их осёдлых соседей. «...У туранцев — главной отраслью труда сделалось сначала приручение и лишь потом уже разведение скота и уход за ним. Пастушеские племена выделились из остальной массы варваров: это было первое крупное общественное разделение труда. Пастушеские племена производили не только больше, чем остальные варвары, но и производимые ими средства к жизни были другие... Это впервые сделало возможным регулярный обмен». [30] Развитие экономики повлекло за собой усложнение форм общественного бы-
(72/73)
тия. Аилы, разобщённые в условиях полукочевого отгонного скотоводства, при переходе к круглогодовым перекочёвкам стали образовывать спаянные группы. «У кочевых пастушеских племён община всегда на деле собрана вместе; это общество спутников..., караван, орда, и формы субординации развиваются из условий этого образа жизни». [31] Возникла потребность в организации этих мелких общин для обороны от врагов и для поддержания порядка внутри племени. Осуществить такую организацию могли только отдельные члены общин, облечённые доверием. Этот зародыш государственной власти оказывается более древним, чем институт государства, основанный на насилии одного класса над другим. Указанное отмечено ещё Энгельсом, равно как и различие власти в доклассовом и классовом обществах: «В каждой такой общине существуют с самого начала известные общие интересы, охрану которых приходится возложить на отдельных членов, хотя бы и под общим контролем: разрешение споров и подавление правонарушений со стороны отдельных лиц, надзор за орошением, ... некоторые религиозные функции. Подобные должности встречаются в первобытных общинах во все времена... Они облечены... известными полномочиями и представляют зародыш государственной власти... Нам важно только установить здесь, что в основе политического господства повсюду лежало отправление общественной... функции и что политическое господство сохранялось надолго лишь в том случае, когда оно эту общественную... функцию выполняло». [32]
Высказывания основоположников марксизма о характере общества на стадии родового быта и племенного строя целиком применимы к хуннам III в. до н.э. В 209 г. до н.э. хунны консолидировали свои 24 рода, а последующие события поставили конфедерацию 24 хуннских родов на более высокую ступень общественного развития: союз превратился в «державу».
Политическая система, социальный строй и культура хуннов эпохи Модэ и его преемников значительно отличались от их предшествующего образа жизни. Поэтому мы вправе предполагать, что развитие хуннского общества прошло большой путь, прежде чем приняло ту фор-
(73/74)
му, в которой хуннов застаёт история. Вместе с тем надо помнить, что создание Модэ хуннской державы запоздало по сравнению с развитием хуннского народа и общества. Модэ лишь усовершенствовал и немного реформировал существовавший строй.
Обычно принято рассматривать кочевые державы как племенные союзы или как орды-скопища людей, подчинённых военной дисциплине. В отношении хуннов и то и другое неверно. Хунны были единым племенем, разделённым на роды; это отличало их от племенного союза. Они имели свою внутреннюю родовую организацию, что не позволяет считать их ордой. Политическая система хуннов сложна. Для того чтобы разобраться в этом вопросе, исследуем с предельным вниманием источник и, разобрав все его детали, попробуем объяснить своеобразную систему хуннского общества.
Шаньюй. Во главе хуннской державы стоял шаньюй, что в переводе означает «величайший». [33] Само название показывает, что это не царь, противопоставленный подданным, а первый между равными прочими старейшинами, которых было двадцать четыре. Власть шаньюя была велика, но отнюдь не абсолютна. Её ограничивала родовая аристократия — старейшины, из коих каждый имел вооружённую дружину численностью от 2 тыс. до 10 тыс. [34] всадников. Первоначально шаньюй был как будто выборным (возможно, поэтому китайцы затруднялись определить порядок наследования до Модэ), и впоследствии следы выборности сохранялись как в формуле возведения на престол («поставлен»), так « в некоторых, хотя редких, фактах избрания (например, в 102 г. «по малолетству сына его хунны шаньюем поставили младшего дядю его...»; [35] подобные же случаи были в 85 и 60 гг., когда созывались собрания князей для выбора нового шаньюя [36]). Но институт избрания имел лишь условное значение. Престолонаследование стало обычаем очень поздно. Главной формой передачи власти было завещание, хотя чаще всего шаньюй передавал престол сыну. Думается, что здесь мы наблюдаем постепенную трансформацию обычая, заключавшегося в том, что выборы
(74/75)
перестали быть свободными и постепенно превращались в простое санкционирование воли покойного шаньюя. Кроме военных и дипломатических функций, на шаньюе лежали ещё и культовые обязанности: храм для ежегодных жертвоприношений находился при ставке шаньюя, и сам он дважды в день совершал официальные поклонения солнцу и луне.
Знатные роды. Знатных родов у хуннов в эпоху Модэ было три: Хуянь, Лань и Сюйбу. [37] Хуянь — тюркское слово, означает «заяц»; Сюйбу — также тюркское слово — «край»; Лань — слово китайское и значит «орхидея» — национальный цветок китайцев в древности. [38] В сочетании этих родов можно различить след происхождения хуннов: от Шун Вэя идут Лань, а Хуянь и Сюйбу являются потомками древних ху. Китайцы называли главу рода Хуянь не князем (гун), а царём (ван), [39] что ставит представителей этого рода выше родственников шаньюя. Род, к которому принадлежали шаньюи, назывался Си Люань-ди. [40] Власть делили все указанные фамилии, так как жён шаньюй мог брать только из названных родов, и высшие чины в государстве были наследственны, т.е. принадлежали исключительно знати, например, государственный судья был всегда из рода Сюйбу. [41] Наряду с этими знатными родами было много простых, но управлявшихся собственными князьями. Называть их старейшинами нельзя, так как они не были выборны, а получали власть по наследству. Иногда они пытались играть самостоятельную роль, но правящая олигархия всегда подавляла сепаратистские тенденции и фронду. Равным образом она ограничивала власть шаньюев, так как каждый из членов знатного рода имел столько защитников, что его жизнь была практически в безопасности от про-
(75/76)
извола центральной власти и он мог делать всё, что не противоречило интересам его рода.
Система чинов. Аппарат управления у хуннов был чрезвычайно громоздок и сложен. Можно даже выделять несколько классов чиновников или, вернее, вельмож, разделявшихся на восточных и западных. Понятия «восточный» и «западный» значили также «старший» и «младший». Первый класс — чжуки-князь (слово «чжуки» означает «мудрый»). Восточным чжуки-князем должен был быть наследник престола, но это правило часто нарушалось. Второй класс — лули-князь; третий — великий предводитель; четвёртый — великий дуюй; пятый — великий данху. Эти высшие чины всегда были членами шаньюева рода. Все они не имели родовых потомственных уделов, но получали их вместе с занимаемой должностью. При повышении менялся удел соответственно степени родства с шаньюем. Принцы крови занимали свои посты исключительно по признаку аристократизма. Признак этот далеко не всегда совпадал с талантом и пригодностью. Поэтому наряду с аристократией крови существовала аристократия таланта, служилая знать (не родственники шаньюя). Название их было «гудухэу», они были «помощниками» высших вельмож и выполняли всю работу по управлению. Подобно высшим вельможам, они были связаны не с отдельными родами, а с центральной системой управления. Все вельможи имели личные дружины: высшие — по 10 тыс. человек, а низшие — по нескольку тысяч. Кроме 24 вельмож, была родовая знать: князья, связанные с родами, своеобразные начальники кланов. Таковы были Хучжюй и Хуньше — князья, кочевавшие в предгорьях Алашаня, Сижу, Гуси — на восточной границе и другие. В эпоху Модэ значение их было ничтожно, но позднее, при упадке центральной власти, оно выросло, и при дальнейшем изложении мы столкнёмся с ними.
Итак, мы установили три категории хуннской аристократии, принцы крови, служилая аристократия и родовая знать. С такой мощной силой шаньюи были вынуждены считаться, так как обходиться без неё они не могли. Вельможи и старейшины опирались не только на традиции, но и на свои дружины, и часто шаньюи ничего не могли поделать с неугодными им князьями. Это, конечно, отчасти связывало руки правительству, так как ограничивало
(76/77)
власть шаньюев и мешало им превратиться в деспотов. Из приведённых материалов видно, что хуннская «держава» по существу была олигархией, возникшей в условиях патриархального рода.
Законы. Аристократическое общество хуннов имело свою собственную систему обычного права, причём китайцы отмечают, что «законы их легки и удобоисполнимы». [42] Важные преступления, в том числе обнажение оружия, карались смертью; кража наказывалась конфискацией не только имущества, но даже семейства вора; за мелкие преступления делали порезы на лице. Суд протекал не более 10 дней, и число одновременно содержащихся под стражей не превышало нескольких десятков человек. Наряду с обычным правом со времён Модэ возникло государственное право, каравшее смертью нарушение военной дисциплины и уклонение от воинской повинности. Эти чрезвычайные законы весьма способствовали консолидации хуннов и превращению их в сильнейшее государство Азии. В гражданском праве мы наблюдаем общую многим кочевникам систему владения угодьями — «каждый имел отдельную полосу земли и перекочёвывал с места на место, смотря по приволью в траве и воде». [43] Но на основании имеющегося текста мы не вправе сделать окончательный вывод о том, кто владел полосой земли — род, возглавляемый князем, или отдельная семья. За второе предположение говорит аналогичная формулировка, примененная к тюркам VI-VII вв., [44] и поясняющаяся текстом: «Всей стране (куда тюрок переселили. — Л.Г.)... паствы обширны, почва наилучшая; почему тукюесцы со спором делились». [45] Однако не исключена возможность, что в хуннское время каждый из 24 родов владел своей полосой земли; это предположение находит некоторое подтверждение. Так, до середины I в. н.э. во всех внутренних войнах роды выступают как целое, что может служить косвенным доводом, подтверждающим родовое владение пастбищными угодьями. Обладание горными
(77/78)
лесами было, по-видимому, совместным, так как об удержании лесистых хребтов на границе с Китаем заботились сами шаньюи, а пользовались ими «низшие князья», т.е. их родовичи. [46] Владение же пустыми и неудобными землями принадлежало всему хуннскому народу: «земля есть основание государства», [47] — сказал Модэ, и это выдерживалось на протяжении всей дальнейшей истории Хунну. Рабство хунны знали, но у них не было долгового закабаления, столь характерного для Ближнего Востока. В неволю попадали главным образом пленники и пленницы, использовавшиеся, по-видимому, на хозяйственных работах. [48] Никаких признаков работорговли за всю историю хуннов мы не находим, хотя рабы очень ценились хуннами, и набеги последних на Китай всегда сопровождались угоном людей в степи.
Воины. Реформы Модэ превратили патриархальное племя хуннов в военную державу Хунну. Каждый хунн стал воином, имел начальника и был обязан строго подчиняться ему. Однако старая родовая система не была нарушена, и во главе боевых подразделений стояли не выходцы из низов, как случалось позднее у монголов при Чингис-хане, а принцы крови и родовые старейшины. Разделение власти между шаньюями и знатью ограничивало произвол и тех и других. Такие реформы Модэ, как введение поголовной воинской обязанности, безусловного подчинения начальникам и создание системы чинов, а главное — взгляд на территорию как на основу государства, следует понимать как консолидацию племени, которая предотвратила разложение родового строя, законсервировала его на много веков.
Рядовой хунн, родившись воином, должен был быть только им и ни кем иным. Но, хотя честолюбие при этом страдало, он получал надёжные гарантии того, что его положение не ухудшится, так как род не мог его оставить на произвол судьбы. Богатеть он мог за счёт добычи, которая была его неотъемлемой собственностью. Жизнь рядового хунна в мирное время состояла из пере-
(78/79)
кочёвок (2-4 раза в год), военных упражнений и отдыха во время весеннего и осеннего приволья. Не случайно китайские министры отмечали высказывания пограничных рабов, что у хуннов воинам «весело жить». Поэтому китайцы нередко стремились перебежать к ним.
Войско. Общую численность хуннского войска китайцы «счисляли в 300 тыс. человек. Кажется, это несколько завышенная цифра, так как, если даже принять, что все мужчины были в войске (а нам известно, что боеспособные мужчины составляли 20% населения), то всего на территории Монголии получится 1,5 млн. человек, т.е. вдвое больше, чем сейчас. Скорее всего здесь одно из обычных преувеличений старых китайских хроник.
Основным оружием легковооружённого хуннского всадника был лук. Этот всадник не может выдержать рукопашной схватки ни с пехотинцем, ни с тяжеловооружённым всадником, но превосходит их в мобильности.
Тактика хуннов состояла в изматывании противника. Например, под городом Пинчэн хунны окружили авангард китайского войска. Хунны численно превосходили китайцев. Китайцы были истомлены морозом, непривычным для жителей юга, и голодны, так как были отрезаны от своих обозов. И несмотря на это, хунны не отважились на атаку. Однако тут дело не в трусости или чрезмерной осторожности. Рукопашная схватка была хуннам не нужна. Неустанно тревожа блокированного противника, они стремились добиться полного утомления врага, такого утомления, при котором оружие само выпадает из рук и ратник думает не о сопротивлении, а лишь о том, чтобы опустить голову и заснуть.
Будучи нестойкими в бою, хунны восполняли этот недостаток искусным маневрированием. Притворным отступлением они умели заманивать в засаду и окружали самонадеянного противника. Но если враг решительно переходил в наступление, хуннские всадники рассыпались, «подобно стае птиц», для того чтобы снова собраться и снова вступить в бой. Отогнать их было легко, разбить — трудно, уничтожить — невозможно.
Так как военная служба была долгом каждого хунна, за неё не полагалось никакого вознаграждения. Убив врага, воин получал «кубок вина и право на всю захваченную им добычу». Надо думать, добыча, захваченная без боя, поступала в делёж (дуван) с отчислением в
(79/80)
пользу шаньюя, ибо иначе трудно объяснить приведённую цитату. Война приносила хуннам немалый доход и была сравнительно безопасна, так как задачей хуннского воина было застрелить spara из лука с изрядного расстояния или, измучив его до полусмерти, связать и привести домой как раба.
Хунны — народ кочевой; они в изобилии имели продукты скотоводства, но весьма нуждались в продуктах земледелия и тканях. При меновой торговле китайские и согдийские купцы надували неискушённых кочевников. Но зато потерянное в торговле возмещалось при удачном налёте, и «справедливость» торжествовала. Военные успехи хуннов обеспечили экономическое развитие кочевого скотоводческого хозяйства. Племенная консолидация способствовала уменьшению внутренних столкновений и постоянных грабежей, связанных с существованием независимых племён.
Доходы. Для содержания шаньюя и вельмож требовались средства, которые не взыскивались с народа. Патриархальному обществу чуждо понятие налога; свободный воин не согласен никому ничего платить, так как в факте уплаты он усматривает ущемление свободы. Эти средства поступали от несвободных, т.е. подчинённых, племён в виде дани и от врагов в виде военной добычи. Покорённые дунху уплачивали дань воловьими и лошадиными шкурами и овчинами. [49] Большие подати платили богатые земледельческие районы оазисов Восточного Туркестана. [50] Оттуда же, по-видимому, хунны получали железное оружие, так как его изготовлением славились тангуты, обитавшие около озера Лобнор, в княжествах Жокянь и Лэулань (Шаньшань). [51] Меха поступали, вероятно, с северной границы — от кипчаков, динлинов и хакасов. Но наряду с покорёнными отсталыми племенами важным источником дохода шаньюев был Китай. Прямую дань китайцы категорически отказывались платить, считая это для себя унизительным. Вместе с тем они посылали хуннам подарки, что было замаскированной формой дани. Так, например, когда Модэ в 176 г. послал с посольством в Китай скромный подарок: одного верблюда, двух верховых лошадей и две конские четвёрки, он
(80/81)
получил взамен с ответным посольством богатейшие дары: вышитый кафтан на подкладке, длинный парчовый кафтан, золотой венчик для волос, золотом оправленный пояс и носороговую пряжку к нему, десять кусков вышитых шёлковых тканей тёмно-малинового и зелёного цвета. [52]
^ Общественный строй хуннов. На высшей ступени варварства старейшины резко отличаются от военных вождей. [53] Так было у ирокезов, где оба института уживались, не мешая друг другу; У германцев, где военные вожди, герцоги, за время великого переселения народов совершенно вытеснили родовую знать — конунгов. Борьбу этих же начал мы наблюдаем в Спарте. Там военные вожди-цари были подчинены совету старейшин — герусии, но и те и другие подчинялись народному собранию. В Афинах мы видим полное торжество народного собрания над старейшинами-архонтами, а базилевсы — цари-военачальники — были вовсе упразднены. Таким образом, наблюдаются разнообразные формы совмещения родового строя с существованием сильной военной державы. Как же решили этот вопрос хунны? В эпоху Модэ хуннский род был патриархальным, т.е. дети принадлежали к роду отца, а не матери. Вдова старшего брата становилась женой младшего, который обязан был о ней заботиться, как о своей любимой жене. [54] Круговая порука рода подразумевалась как обязательное условие. Это видно из того, что за преступление, совершённое одним членом семьи, несла ответственность вся семья. [55] Эти чёрточки показывают, что род был крепок и отнюдь не разлагался. С отцовским родом всегда бывает связана экзогамия, и у хуннов она налицо, так как жён полагалось брать исключительно из чужого рода, что видно на примере брачного права шаньюев.
Чтобы разобрать вопрос о том, кем был по существу родовой князь, мы должны обратиться к сравнительной этнографии. Форма общежития в виде большой семьи, управляемой патриархом, сохранялась до XIX в. у южных славян (задруга). Управлял ею домачин, который
(81/82)
«отнюдь не обязательно должен быть старейшим». [56] В римской патриархальной семье понятие familia означало всех принадлежащих одному человеку рабов, [57] т.е. всё имущество. Сходной формой была семейная община еврейских патриархов, например Авраама, описанная в книге «Бытие». Все эти формы не являются аналогами хуннского рода, значительно более развитого, но могут быть рассматриваемы как исходные формы геронтократии. Хуннский родовой князь был представителем интересов рода и пользовался полной его поддержкой. Такую систему позднее можно было обнаружить в Монголии, но лишь в тех родах, которых не коснулись военные реформы Чингис-хана, порвавшие родовые связи и заменившие их военной субординацией. Отсюда становится также понятно, каким образом шаньюев род пользовался непререкаемой властью в огромной державе. Эта власть была основана не на узурпации прав общины, а на привычном авторитете родового старшинства. По отношению к покорённым народам шаньюй был владыкой, более или менее суровым, а по отношению к своему народу — отцом, более или менее добрым.
Итак, установив наличие родового строя у хуннов, мы должны определить в нем место военных вождей. Отличительное их качество — несвязанность с системой рода; выбирались они независимо от происхождения и исключительно по способностям. У хуннов они назывались гудухэу. Они были низшим командным составом, всецело подчинённым родовой знати. А.Н. Бернштам в своей книге «Очерк истории гуннов» предположил, что шаньюи узурпировали право рода, [58] но это мнение основано на невнимательном чтении источника. Шаньюи и вся высшая знать сами были членами рода, они представляли его, как глава семьи представляет собой всю семью и говорит от её лица. Строй, установленный Модэ и его преемниками, консервировал систему родовых отношений и может быть определён как геронтократия — власть старейших в роде. Разумеется, при развитой системе рода личный возраст значения не имел, так как в родовых системах ведётся сложный счёт старшинства, при котором новорождённый ребёнок может оказаться «старше» глу-
(82/83)
боких стариков. Захватив всю власть в свои руки, родовая знать заменила народное собрание съездами родовых князей. Народное собрание нигде не встречается в истории Хунну, тогда как съезды родовых князей и вельмож собирались регулярно дважды в год. [59] Консолидация знатных родов, очевидно, была на столь высокой ступени, что мы вправе определить хуннскую державу как родовую империю. Однако создать такую сложную и оригинальную систему было нелегко; необходимо было не только высокое происхождение её основателя, но и большой военный талант его. Именно это сочетание мы видим у Модэ, который спас своих стеснённых врагами сородичей, увеличив силу привычного уважения к старшим военной дисциплиной. Как мы видели выше, в начале своего управления он принуждён был переступить через трупы отца и брата, но сочувствие соплеменников было на его стороне. Когда же он столкнулся с нарушением дисциплины и противодействием отдельных представителей своего народа, то тут покатились головы его противников [вместо «его противников» должно быть: «нерадивых»]. Урок был, видимо, дан основательный, потому что после этого ни о каких нарушениях дисциплины не упоминается. Год 209 до н.э. был для всего хуннского народа роковым: решалась его судьба. Если бы не ум и энергия Модэ, хунны истратили бы свои силы в родовых распрях, как кельты, или в военном наёмничестве, как германцы и самниты, или в бессистемных грабежах и истребительных войнах с соседями, как скандинавы и ирокезы. В любом случае они не вышли бы из ряда полудиких кочевых племён, деятельность которых была направлена к разрушению и через это к самоистреблению. Но общий ход исторического развития кочевых племён и в этом случае не был бы нарушен. На место исчезнувших хуннов встали бы либо восточные монголы-дунху, либо южные тибетцы-кяны, либо западные арийцы-юэчжи, либо северные угры, предки ненцев. Изменились бы только детали хода событий, направление культурного развития, этнический состав. Однако от этих второстепенных моментов зависела жизнь всех хуннов. Поэтому для них реформы Модэ имели огромное значение. Важны они и для историка, восстанавливающего картину реального прошлого, а не только общие закономерности развития человечества.
(83/84)
Разумеется, Модэ создал державу не из ничего. Консолидация кочевых племён была предрешена всем историческим процессом развития скотоводческого хозяйства. Но деятельность и способности Модэ не могут быть оставлены без внимания. За его свистящей стрелой устремились уже не охотники до чужого добра, а воины, верящие в своего вождя и подчинённые сознанию долга. Модэ умер в 174 г., достигнув такого величия, о котором в начале жизни он и не помышлял. Его дело просуществовало 300 лет, хотя ни один из его потомков не мог сравниться с ним по таланту.
[1] Описание свистящих стрел см.: К.U. Köhalmi, Ober die pfeifenden Pfeile der innerasiatischen Reiternomaden («Acta Orientalia», Budapest, 1953, t. III) S. 45-70.
[4] См.: Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 5-51. — В биографии Хань Синя этот факт опущен (см.: Сыма Цянь, Избранное, М., 1956).
[7] Сыма Цянь, Избранное, стр. 280.
[8] Императрица Люй Хоу была весьма энергична и властолюбива. Еще при жизни мужа она имела огромное влияние на политику. Преемник Гаоцзу (Лю Бана) Хуэй-ди был в руках императрицы и ее родственников — Люй Чана и Люй Лу. Оба они получили титулы ванов и в 184 г., убив наследника престола, хотели утвердить свою династию. Но программа династии Хань успела приобрести немало сторонников, никто в Китае не хотел возвращения порядков Цинь Ши-хуанди. В 180 г. умерла императрица, а в 179 г. её преемник Вэнь-ди истребил ванов Люй, их семьи и их сторонников. Но и это не привело к прекращению борьбы. В 177 г. вспыхнуло восстание Син Гюя, а в 154 г. восстали князья У, Чу, Чжао и др. Но ханьская династия все-таки провела свою политическую линию покровительства крестьянам и ученым в ущерб аристократии. Система ограничения императорской власти ванами и привилегии ванов были отменены, и это дало плоды. При Вэнь-ди (179-156 гг.) и Цзин-ди (156-140 гг.) Китай разбогател и превратился в мировую державу.
[11] Иакинф, История Тибета и Хухунора, т. I, СПб., 1833, стр. 17.
[12] Считаю необходимым отметить, что этот факт не был замечен Мак-Говерном, который считал, что Тибет был «равно свободен от китайского и хуннского контроля».
[13] К. Shiratori, Über den Wu-sun Stamm in Centratasien.
[14] См.: F. Richthofen, China, Berlin, 1877, S. 49, 447.
[16] В. Успенский, Страна Кукэ-нор или Цин-хай, из «Записки ИРГО по Отделению этнографии», т. VI, СПб., 1880 (отдельный оттиск), стр, 51.
[17] Там же, стр. 52.
[18] Иакинф, История Тибета и Хухунора, т. I, стр. 5.
[19] Л.Н. Гумилёв, Динлинская проблема («ИВГО, 1959, №1).
[20] S. Lévi, Notes sur les Indo-Scythes («Journal Asiatique», 1897, IX série, vol. IX), p. 13.
[25] Там же, стр. 100-101; G.N. Vernadsky, Ancient Russia, New Haven, 1952. — Вернадский сопоставляет этноним усунь с этнонимами: асианы-асии-асы-ясы (осы)-аланы и считает усуней аланским племенем, покорённым юэчжами.
[26] Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 101. — Он не доверяет последнему сведению, опираясь на допущенную автором путаницу: что отец гуньмо был убит юэчжами, а не хуннами. По моему мнению, эта ошибка не важна и не меняет сути дела: усуни были врагами юэчжей и подданными хуннов. Ко времени путешествия Чжан Цяня гуньмо был уже стар и имел десять сыновей и много внуков (Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. II, стр. 191). Так как он родился около 208 г. (Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. II, стр. 155), то в 139 г. ему было 70 лет, возрастные данные совпадают. Кроме того, к 139 г. усуни уже были привычными обитателями Семиречья, смешанными с саками и оставшимися на месте юэчжами, но сведение это дошло до Китая лишь через Чжан Цяня. Язык усуней неизвестен. Грумм-Гржимайло причисляет их к тюркам, а Мак-Говерн — к иранцам, причем оба отмечают отсутствие доказательетв.
[27] В.И. Ленин, О государстве (Сочинения, т. 29, изд. 4), стр. 437.
[28] К. Маркс, Ф. Энгельс, Избранные письма, М., 1948, стр. 264.
[29] К. Маркс, Формы, предшествующие капиталистическому производству, М., 1940, стр. 7.
[30] Ф. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства, М., 1953, стр. 165.
[31] К. Маркс, Формы, предшествующие капиталистическому производству, стр. 24.
[32] Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, М., 1938, стр. 185-186.
[34] Цифра 10 000 условная.
[38] См.: Цюй Юань, Стихи, М., 1954, стр. 29-40.
[39] Оттенки значения термина «ван» менялись. Вначале — это суверенный правитель, иногда очень мелкого владения. При Хань этот титул получали зависимые от императора князья.
[40] S.S.M. De Groot, Chinesische Urkunden zur Geschichte Asiens, Teil 4, «Die Hunnen der vorchristlichen Zeit», Berlin — Leipzig, 1921, S. 57; O. Pritsak Stammensnamen und Titulaturen der Altaischen Völker («Ural-Altaischen Jahrbücher», Bd XXIV, Heft 1-2, Wiesbaden. 1952), S. 53.
[45] Там же, стр. 262; см. также: К. Маркс, Формы предшествующие капиталистическому производству, стр. 26. — «Основное условие собственности, покоящейся на племенном строе..., — быть членом племени, — делает завоёванное, покорённое племенем, чужое племя лишённым собственности».
[48] См.: С.В. Киселёв, Древняя история Южной Сибири, стр. 324; J. Deguignes, Histoire des Huns..., vol. I, part 2, p. 25; Цзи Юн, Оборонительные войны против хуннов в эпоху Хань («Реферативный сборник», 1956, № 15, стр. 96).
[53] Ф. Энгельс, Происхождение семьи..., стр. 148.
[56] Ф. Энгельс, Происхождение семьи..., стр. 59.
[57] Там же, стр. 58.
[58] А.Н. Бернштам, Очерк истории гуннов. Л., 1951, стр. 54.
|