М.И. Артамонов
К вопросу о происхождении скифского искусства.
Клад, найденный в конце второй мировой войны в с. Зивие близ Саккыза в Иранском Курдистане, вновь привлёк внимание к вопросу о происхождении скифского искусства. В составе этого клада оказались художественные произведения, весьма близкие к формам, хорошо известным по древнейшим комплексам скифской культуры, в первую очередь по находкам из Келермеса в Прикубанье. На золотой пекторали, на серебряном диске (не то чаше, не то щите) и на обломках серебряного же пластинчатого пояса из Зивие имеются изображения, по сюжетам и по стилю почти полностью соответствующие образам, представленным на золотых обкладках ножен меча и секиры из Келермеса, в том числе и таким, которые считались специально скифскими. Так, например, на фрагментах пластинчатого пояса помещены фигуры лежащего оленя (рис. 1) в том виде, который до сих пор рассматривался как специфически скифский и хорошо известен по такому замечательному образцу скифского искусства, как массивный золотой олень из станицы Костромской, служивший украшением щита * (рис. 2). Хищник типа пантеры, представленный по концам пекторали (рис. 3) и на серебряном диске из Зивие, находит соответствие прежде всего в такой же, как и костромской олень, нащитной бляхе из Келермеса (рис. 4) и в изображениях на рукоятке секиры из того же комплекса (рис. 5). Близкие аналогии в скифских памятниках имеются и для таких изображений из Зивие как лежащий козёл и стилизованная голова хищной птицы.
Восточное происхождение крылатых фантастических существ с туловищем быка и с головою то льва, то орла, то барана, то человека на золотых обкладках мечей из Келермеса (рис. 6) и Мельгуновского клада и композиций с древом жизни и гениями (рис. 7) или стоящими на задних ногах козлами по его сторонам, помещённых на обкладках тех же мечей и келермесской секиры, никогда не вызывало сомнений. Отмечалась и стилистическая близость к этим изображениям фигур различных животных на рукоятке секиры (рис. 10). Вместе с тем, всё это рассматривалось в качестве восточных привнесений в скифское искусство, нимало не отражавшихся на его самобытности и своеобразии, получивших выражение и в составе звериных образов и в характерном декоративном
(31/32)
стиле скифского искусства. Такие исследователи как Г.И. Боровка 1 [1] и Д.Н. Эдинг 2 [2] искали и корни этого искусства в местной почве и усматривали истоки его в искусстве неолита и бронзы лесной полосы Евразии, привлекая в качестве посредствующего звена бронзы Минусинской котловины. Другие исследователи, как например М.И. Ростовцев, предполагали, что скифское искусство возникло где-то в Центральной Азии и оттуда вместе с воинст-
венными иранскими дружинами распространилось на восток и на запад от берегов Хун-хэ [Хуанхэ] до Среднего Дуная. [3] [3] [Позиция сноски в тексте не обозначена]
Находки в Зивие ставят вопрос по новому и открывают две альтернативные возможности: или скифское искусство целиком происходит из искусства Востока того типа, который представлен памятниками в Зивие, или в составе изображений в последних имеются сюжеты и формы не восточного, а скифского происхождения.
Решающее значение для выбора того или другого из этих решений имеет хронология клада из Зивие. Первый исследователь этого клада А. Годард 4, [4] в соответствии с местонахождением, признал его маннейским и датировал IX-VIII вв. Кроме произведений ассирийского и маннейского искусства, он
(32/33)
отметил наличие в этом кладе изображений, которые можно было бы признать скифскими, если бы скифское искусство в это время уже существовало. Р. Гиршман 1 [5] также различает в составе клада из Зивие вещи ассирийского, маннейского и скифского типов, особо выделяя произведения, в которых сочетаются ассирийские и скифские формы подобно тому, как они соединены в вещах из Келермесских курганов. Датируя клад второй четвертью VII в. (681-668 гг.)
до н.э., т.е. временем, в которое киммерийцы и скифы засвидетельствованы в Передней Азии бесспорными письменными данными, он уже не видит оснований не связывать, подобно А. Годарду, клад из Зивие со скифами. Дальнейшие исследования привели Р. Барнета 2 [6] к ещё большему омоложению клада. По его заключению находка в Зивие не была зарытым кладом, а представляла собой инвентарь богатейшего погребения, относящегося к рубежу VII-VI вв., т.е. к тому же времени, что и древнейшие памятники скифской культуры в Северном Причерноморье. Отсюда естественно вытекает вывод Б.Б. Пиотровского 3, [7] согласно которому в ряде произведений из Зивие налицо именно скифские привнесения, тем более, что скифские вещи находятся в Закавказье, в особенности в развалинах урартской крепости Тейшабаини (Кармир-Блуре), хотя и относятся к более позднему времени.
(33/34)
В последней по времени появления работе X. Потратца 1 [8] клад из Зивие в части, близко соответствующей по сюжетам и по стилю изображений скифским произведениям, рассматривается как образец маннейско-мидийского искусства, лёгшего в основу искусства и Ахеменидской Персии и скифов. Скифские вещи, такие как келермесский и мельгуновский мечи, секира и др. с изображениями, сходными с известными по кладу из Зивие, по его мнению, представляют собой импортированные в Скифию произведения северо-иранского мастерства.
Таким образом, находки в Зивие привели к появлению двух концепций возникновения скифского искусства:
по одной — оно сформировалось в Передней Азии на древневосточной основе и в готовом виде принесено в Причерноморье из северо-западного Ирана, а по другой — скифы, явившиеся в Азию, уже обладали самобытным художественным стилем, уцелевшим несмотря на многочисленные древне-восточные заимствования. Последняя из этих концепций возвращает нас к вопросу о происхождении скифского искусства, примерно, в том же виде, в каком он стоял перед Г.И. Боровкой. Однако, все попытки решения его до сих пор заводили в безвыходный тупик, едва ли и в дальнейшем они могут привести к удовлетворительным результатам.
Различие между изображениями одних и тех же сюжетов в Зивие и в скифских комплексах Северного Причерноморья заключается в художественном стиле. В то время как в Зивие сходные со скифскими сюжеты трактованы в формах, близких к древневосточному искусству, в Келермесе и других ранних комплексах скифской культуры наряду с того же рода произведениями имеются и другие, которые в стилистическом отношении характеризуются признаками,
(34/35)
не свойственными восточному искусству, а представляют оригинальный, собственно скифский стиль.
Это стиль искусства, органически связанного с вещами практического назначения: оружием, конским снаряжением, одеждой и в этом смысле прикладного или декоративного, поражающий своей приспособленностью к ограниченным, заранее данным формам этих вещей, изумительной изобретательностью в использовании пространства, компактностью и экономной чёткостью контуров. Замечательно умение
передавать характерные черты животного, в конечном счёте, условными формами. Замкнутое построение фигуры, несмотря на жизненность образа, приводит к упрощению и деформации, соответствующим её декоративному назначению. Другой характерной чертой скифского стиля является расчленённость изображения на большие резко очерченные поверхности или грани. Всё изображение строится из нескольких гладких, но резко отделённых одна от другой поверхностей. Это существенный признак скифского стиля, заключающийся в обыкновении превращать цилиндрические или выпуклые поверхности в наклонные плоскости, пересекающиеся в виде ребра, под углом. Этот приём скифской стилизации совершенно справедливо возводится к технике резьбы по дереву.
В литературе о скифском искусстве неоднократно отмечалось, что стиль его обусловлен материалом, в котором первоначально сложилось это искусство, а именно деревом и костью. Употребление последней вызвало умение располагать изображение в ограниченной плоскости, приспосабливая его к пространству, данному формой декорируемого предмета. В кости и дереве родилась трактовка формы в технике резьбы, сделавшаяся настолько привычной и связанной с формой, что эта трактовка оказалась перенесённой в металл, как характерная принадлежность стиля.
(35/36)
Скифское искусство действительно широко пользовалось деревом и костью, хотя до нас дошли главным образом
произведения, выполненные в металле. Совершенно несомненно, что оригинальные произведения скифского искусства резались из дерева, а затем во многих случаях, как это видно по находкам из Пазырыкских курганов на Алтае 1, [9] где, благодаря вечной мерзлоте, хорошо сохранились вещи из органических материалов, обкладывались снаружи
(36/37)
тонким золотым листком, на котором и выдавливалось изображение, представленное на его основе. При серийном изготовлении тех или иных изображений оттиски, полученные с одной и той же деревянной матрицы, для сохранения их формы заливались снизу воском или другой быстро твердеющей массой и в таком виде применялись для декорации соответствующих предметов.
Таким образом, характерную скифскую стилизацию, восходящую к приёмам резьбы по дереву, нет никакой надобности возводить к художественной практике доскифского времени; она родилась вместе со скифским искусством в условиях той техники, которая применялась для изготовления скифских художественных произведений. Обобщённость форм, вытекающая из этой техники, и неизбежная в силу этого же условность изображений не лишает скифское искусство огромной выразительности и жизненности его образов. Оно умеет выделить и передать наиболее характерные черты того или другого животного, придать ему живую экспрессию и основанную на игре света и тени живописность; его образы, далекие от натурализма, реалистичны в лучшем смысле этого понятия.
Одним из наиболее ярких и характерных произведений собственно скифского искусства бесспорно является массивный литой из золота олень из станицы Костромской, первой половины VI в., служивший украшением круглого железного щита (рис. 2). В этом замечательном произведении отличительные признаки скифского стиля представлены в концентрированном виде. Олень изображён в профиль, лежащим с подогнутыми под туловище ногами, наложенными друг на друга копытами. Голова его вытянута далеко вперёд, а огромные рога лежат горизонтально вдоль спины; острые уши откинуты назад и почти прижаты к шее. Резко выделенные бедро и плечо дополняются чётко изображенными копытами. Фигура в целом жизненна и динамична. Олень лежит в напряжённой, готовой к движению позе; он чутко прислушивается и в любой момент может вскочить и мчаться с быстротою ветра.
(37/38)
При всём том в изображении много условного и даже орнаментального; поза оленя обусловлена его декоративным назначением:
только при таком положении можно было сжать всю его фигуру в компактные, замкнутые контуры. Рога представлены вполне орнаментально: они преувеличенной длины и трактованы в виде ряда S-видных завитков вдоль всего туловища животного. Тело моделировано обобщённо — несколькими резко отчленёнными плоскостями; у бедра глубокая, условная выемка.
Стилистические особенности костромского оленя становятся особенно наглядными при сопоставлении его с изображением такого же оленя на золотой чаше из Келермеса (рис. 8), где он находится среди других животных и сцен борьбы зверей. Сопоставление этого оленя с аналогичным мотивом, представленным нащитной бляхой из ст. Костромской, приводит к следующим весьма любопытным наблюдениям: при общем сходстве в строении фигуры, трактовка животного и тут и там совершенно разная. Олень на чаше отличается мелочной анатомичностью: у него изображены рёбра и важнейшие мускулы, тщательно вырисованы глаз с веками, ноздри и губы, раздваивающиеся копыта и т.д. Здесь сказывается совсем иной подход к изображению, чем у оленя из станицы Костромской. И рога у оленя на чаше представлены не так, как они изображаются в скифском искусстве, где отростки обычно имеют вид не просто спиралей на изогнутом стержне, протянутом вдоль спины, а ритмически повторяющихся S-видных фигур. Особо следует отметить разницу в положении ног. Ноги у оленя на чаше подогнуты под туловище и лежат не соприкасаясь между собой даже копытами, тогда как у скифских изображений оленей, лосей, козлов и некоторых других животных передние копыта обычно наложены на задние.
Лежащий олень, также как и другие изображения на келермесской золотой чаше, в стилистическом отношении существенно отличается от скифских произведений и носит все признаки древневосточного, специально ассирийского
(38/39)
(39/40)
искусства эпохи Саргонидов, представленного рельефами из дворца в Куюнджике (рис. 9). Хотя по сюжетам изображений эта чаша и близка к скифским произведениям, стилистически она примыкает к тем безусловно восточным образам, которые представлены на ножнах келермесского и мельгуновского мечей в виде композиции с древом жизни и фантастических крылатых животных, напоминающих ассирийских керубов типа крылатых быков с человеческой головой, охраняющих дверь во дворце Ассуназирпала.
На обкладке секиры из Келермеса, наряду с выше отмеченной восточной композицией из двух козлов по сторонам древа жизни, изображено множество различных животных (рис. 10). Тут имеются и львы, и антилопы, и быки, и олени, и козы, и кабаны, и лошади, и медведи, и зайцы, и бараны. Подавляющее большинство их представлено лежащими с подогнутыми и наложенными одна на другую ногами, как олень из станицы Костромской, но имеются среди них и стоящие на четырёх ногах и лежащие с вытянутыми вперед лапами. В трактовке фигур наблюдается смешение приёмов, сходных с изображениями фантастических существ на ножнах из Келермеса и Мельгуновского клада, с одной стороны, и с фигурами оленя и пантеры на нащитных бляхах из Костромской и Келермеса, с другой. Многие фигуры на обкладке секиры имеют такую же дробную орнаментальную разделку туловища, как и чудовища на ножнах, а вместе с тем характерный вырез с внутренней стороны бедра, какой был отмечен выше у костромского оленя и повторяется у многих других скифских изображений животных. Такие вырезы на бедре имеются у фигур лежащих оленей, лосей и некоторых других животных на обкладке секиры, трактованных к тому же широкими плоскостями с характерным ребром вдоль шеи.
Обращает на себя внимание резкое выделение лопатки двойной линией и ещё более резкое отчленение ног от лопатки и бедра, у всех без исключения животных, представленных на обкладке келермесской секиры. Этот приём стилизации, восходящий к натуралистическому ассирийскому искусству с его
(40/41)
преувеличенным вниманием к анатомии животных, ясно выступает уже в хеттском, а особенно в урартском и персидском искусстве, но в весьма далёких от реальности схематических формах. Сюда же тянет и характерный поясок по контуру туловища, близко напоминающий систему разделки тела животного, например, в рельефах на лестнице во дворце Ксеркса в Персеполе, а особенно на фризе из красного мрамора с гравированными изображениями, куски которого были найдены в Топрак-Кале близ Вана 1. [10] Можно допустить, что этот приём в конечном счёте восходит к апликации и означает шов или шнурок, которым вырезанное изображение прикреплялось к фону.
Клад из Зивие содержит наиболее близкие аналогии для изображении на келермесской секире. Так, например, олень на фрагментах пластинчатого пояса из этого клада представлен в той же самой позе с поджатыми и наложенными друг на друга ногами, с такой же вытянутой вперёд головой и с такими же протянутыми вдоль всей спины рогами, стилизованными в виде S-видных завитков, как и на ручке келермесской секиры. Столь же сходен и другой персонаж этих фрагментов — лежащий козёл с поднятой головой и круто изогнутым рогом — с изображением козла на ручке келермесской секиры. Не менее близок к соответствующему изображению на секире и лежащий хищник (пантера) на концах золотой пекторали из Зивие. У него та же поза и, что замеча-
(41/42)
тельнее всего, сходно трактованные лапы — завитками, близкими к кружкам на лапах келермесских изображений. Вместе с тем и трактовка некоторых фигур на келермесской секире широкими, резко отчленёнными плоскостями, в частности шеи двумя разделёнными ребром гранями, имеет близкое соответствие в фигурах оленя и козла на фрагментах поясов из Зивие. Эти фигуры, равно как и изображения оленя на лопастях ножен келермесского и мельгуновского мечей (рис. 12), существенно отличаются от орнаментально графических образов, покрывающих эти ножны, и очень близки к костромскому оленю своей чисто скульптурной трактовкой, резко отчленёнными гладкими плоскостями и свето-теневой живописностью, хотя у фигуры оленя на фрагменте пояса, хранящемся в Тегеранском музее, сохраняется характерная гравировка, очерчивающая двойной линией лопатку животного, чего, впрочем, нет на другом фрагменте, находящемся в частной коллекции в Нью-Йорке (рис. 11). Следует отметить и такую деталь, как более дробную орнаментальную разделку фигур на келермесской секире по сравнению с соответствующими изображениями из Зивие, а с другой стороны, тот факт, что у всех них на бедре имеется характерный глубокий вырез, какого вовсе не заметно у фигур из Зивие или у каких либо других восточных изображений.
Очень близки к скифским также изображения на фрагменте серебряного диска из Зивие (рис. 13). Здесь имеются многочисленные фигурки лежащей пантеры, которые не только по общей форме, но и по частным признакам соответствуют аналогичным образам скифского искусства. Стилистически они сходны с соответствующими изображениями на обкладке келермесской секиры. То же самое можно заметить и относительно характерных стилизованных головок хищной птицы с массивным загнутым клювом и круглым глазом, выступающим над роговицей. Таким образом, аналогичные со скифскими сюжеты в Зивие выступают в формах, сближающихся лишь с такими изображениями в скифских комплексах, у которых выражены признаки не скифского, а восточного стиля и лишь частично прослеживаются некоторые черты, свойственные собственно скифским произведениям. Отсюда естественно заключить, что скифское искусство представляет собой переработку сюжетов и форм, заимствованных из искусства Древнего Востока, что истоки этого искусства надо искать в Передней Азии, где на периферии Ассирии сформировалось искусство урартов и маннеев, представляющее наиболее близкие соответствия восточным элементам в искусстве скифского мира. В свете этого заключения клад из Зивие предстает отнюдь не в виде комплекса, в котором смешиваются ассирийские, маннейские и скифские формы, а в качестве памятника,
(42/43)
свидетельствующего о сложении в северо-западном Иране искусства, которое, в первую очередь, и послужило основою для формирования особого скифского стиля.
В составе клада из Зивие нет ни одного изображения, которое полностью отвечает признакам собственно скифского художественного стиля. Во всех произведениях этого комплекса формы, близкие к скифским, сочетаются в том или другом виде с восточными стилистическими признаками. В сравнении с келермесскими вещами в таком сочетании не было бы ничего удивительного, если бы в Зивие, как и в Келермесе, скифский художественный стиль выступал не только в сочетаниях с восточными формами, но и в самостоятельном виде. В действительности в Зивие этого нет, там нет чисто скифских художественных произведений. Даже такой,
казалось бы, специально скифский мотив, как олень, лежащий с подогнутыми, наложенными друг на друга ногами и с характерными рогами из волютообразных завитков, даже он трактован в той же манере, как и бесспорно восточные сюжеты и не может считаться скифским по происхождению.
Его можно было бы считать скифским только в том случае, если бы в самой Скифии он был представлен в более раннее время, чем в кладе из Зивие. В действительности же самые ранние изображения скифского оленя датируются здесь более поздним временем, чем клад из Зивие, даже если принять самую позднюю из предложенных для него датировок. К этому следует добавить, что в искусстве Передней Азии олень изображается с древнейших времён и притом не только стоящим или бегущим, но и лежащим с подогнутыми и даже наложенными друг на друга ногами. Следовательно, именно в Передней Азии
(43/44)
он мог получить ту традиционную, каноническую позу, в которой он выступает в скифском искусстве. В этой связи важно отметить, что скифский олень появляется с своеобразно стилизованными рогами, нимало не соответствующими реальным рогам этого животного. Природа этой стилизации раскрывается при анализе того же рода рогов у оленя на фрагментах пластинчатых поясов из Зивие (рис. 1 и 11). Отростки оленьих рогов здесь трактованы совершенно так же, как побеги древа жизни, из которых составлен орнамент, разбивающий поверхность пластины на сетку из ромбовидных ячеек, в каждой из которых помещается фигура то оленя, то козла. Эти побеги, вырастающие из узлов в виде распустившихся почек, имеют S-видную форму и заканчиваются завитком совершенно так же, как и побеги древа жизни на аналогичном поясе из с. Заким в Карской области (рис. 14), найденного вместе с урартскими вещами, как у древа жизни на золотой пекторали из Зивие (рис. 15), а также на келермесском и мельгуновском мечах. Оленьи рога, скомпанованные из элементов священного дерева, представляют собой не игру свободного воображения, подчинённого только требованиям декоративного стиля, а нечто, соответствующее восточному древу жизни, игравшему определённую и важную роль в религиозных представлениях Древнего Востока. В скифском искусстве, сохранившем общую форму стилизованных рогов оленя, их связь с древом жизни утратилась: они превратились в чисто орнаментальные завитки. Лежащий олень, следовательно, не скифский мотив, принесённый на восток и здесь приобревший восточные стилистические черты, а, наоборот, переднеазиатский, появившийся в Скифии ещё в своём восточном виде и только здесь получивший характерное скифское стилистическое выражение.
То же самое с неменьшим основанием можно сказать относительно других, представленных в Зивие сходных со скифскими сюжетов,
таких как лежащий козёл, пантера и голова хищной птицы. Они также появляются на востоке раньше, чем в Скифии. К тому же появление изображения такого животного как пантера за пределами области его распространения совершенно невероятно. А, как известно, к северу от Кавказских гор никаких крупных кошкообразных хищников не было и нет. Козёл тоже не животное степей, в которых обитали скифы.
(44/45)
Таким образом, не только стиль, но и состав животных в изображениях из Зивие не скифского происхождения.
Такие предметы как пластинчатый пояс, диск и пектораль из Зивие, найденные вместе с вещами, ассирийский характер которых не вызывает сомнений, показывают, что в северной части Передней Азии существовало искусство, родственное с ассирийским, но располагавшее своим специфическим соста-
вом изобразительных мотивов, полностью вошедшим в скифское искусство. Если клад из Зивие можно признать за погребение маннейского вождя, поскольку в составе его отсутствуют какие-либо указания на скифскую погребальную обрядность, то представленное этим кладом искусство, отличающееся от ассирийского, скорее всего было общим всем народам северного Ирана, этнически и исторически тесно связанным между собой.
Царство Манна, впервые появляющееся на страницах истории в IX в до н.э., находилось к югу от озера Урмии и обнимало племена, близко родственные, если не тождественные с мидянами, которые соседили с ними с востока. В VII в. до н.э. к северу от царства Манна, на среднем течении реки Аракса (область Сакасена) появились скифы. В 673 г. скифы, маннеи и мидяне совместно выступили против Ассирии, но ассирийскому царю Асархаддону удалось расколоть их союз и привлечь царя скифов Партатуа на свою сторону. Несмотря на это в борьбе с Ассирией в это время формируется мощное Мидийское царство, которое в скором времени стало угрожать самому существованию Ассирии. В критический для Ассирии 653-652 г. до н.э., когда мидяне осадили её столицу Ниневию, скифы пришли на помощь своим союзникам и разбили мидян. После этого скифы, как говорит Геродот, 28 лет господствовали в Азии, опустошая её грабежами и поборами и доходя при этом до Сирии и Палестины. Только около 625 г. до н.э. мидянам удалось
(45/46)
сбросить скифское иго, после чего часть скифов ушла из Азии в Северное Причерноморье 1. [11]
В условиях тесных связей скифов с маннейцами и мидянами и могло сложиться то искусство, которое скифы принесли с собой в Причерноморье. Оно мало отличалось от искусства других народов, обитавших на периферии Ассирии и находившихся под её влиянием, таких как Урарты, возникло на общей с ними ассирийской основе, но имело всё же некоторые особенности как в части содержания, так и стиля и, повидимому, в свою очередь, явилось истоком для искусства не только причерноморских скифов, но и связанных с Ираном среднеазиатских саков и даже самой Ахеменидской Персии. Оно было общим для всего Северного Ирана, а через скифов и саков распространилось по всей степной Евразии, видоизменяясь в соответствии с локальными условиями.
* [Прим.сайта: Теперь установлено, что Костромской олень, Келермесская пантера и их аналоги — украшения горитов.]
[1] 1 Boroffka G., Der Skythische Tierstil. Archäologischer Anzeiger. Berlin, 1926.
[3] 3 Rostovzeff M., The animal style in South Russia and China, Leipzig — London, 1929.
[4] 4 Gerard [Godard] A., Le trésor de Zvwiye (Kurdistan), Haarlem, 1950.
[5] 1 Chirshmann R., Le trésor de Sakkes. Les origines de l’art Mède et les bronzes du Luristan. Artibus Asiae, XIII, 3, 1950.
[6] 2 Barnett K.D., The Treasure of Ziwiye, Iraq. XVIII, 2, 1956.
[8] 1 Potratz H., Die Skythen und Vorderasien. Orientalia, 28, Roma, 1959.
|