С.М. Ахинжанов
Об этнической принадлежности каменных изваяний в «трёхрогих» головных уборах из Семиречья.
В 1969 г. в Джамбулской области у села Майтобе, на южном берегу озера Бийликуль, найден фрагмент каменной плиты с изображением лица человека, выполненным техникой контурного резного рисунка. [1] Оно было выгравировано на плоском зеленоватого цвета сланце, длиной 70, шириной 66 и толщиной 10 см.
Само лицо сохранилось хорошо. Оно круглое с большими щеками. Крупные глаза миндалевидно-овальной формы посажены близко к переносице. Нос прямой, удлинённый, с небольшим расширением к основанию. Он прорезан одной линией вместе с бровями, дугой изогнутыми над глазницами. Это так называемая Т-образная прорисовка носа и бровей в едином комплексе, типичная для художественных приёмов в изготовлении половецких каменных изваяний. [2] Контуры рта прослеживаются плохо. К левому уху прикреплена серьга
(65/66)
с массивными трёхлопастными подвесками. Правое ухо наполовину отбито.
Самым примечательным атрибутом бийликульской личины является её головной убор, состоящий из трёх треугольников, вырезанных на плоской поверхности плиты (рис. 1). Он именуется в литературе «трёхрогим» головным убором [3] или «трёхрогой» тиарой. [4]
Рис. 1. Бийликульская личина.
Из-за фрагментарности изображения мы не можем с полной уверенностью говорить о его половой принадлежности, хотя на личине отсутствуют усы и борода. В таких случаях обыкновенно за критерий берутся различия в покрое мужской и женской одежды и соответствующие регалии. Так как судить о покрое бийликульской находки мы также не можем, обратимся к подобным изваяниям, более целым по своей форме и имеющим такой же «трёхрогий» головной убор.
Ближайшие аналогии мы находим на территории соседней Киргизии, в Чуйской долине, в районе оз. Сон-Куль и Иссык-Кульской котловине, где в разное время было найдено восемь каменных изваяний с изображениями людей в «трёхрогих» головных уборах. Семь из них воспроизведены в книге Я.А. Шера, восьмое было описано В.П. Мокрыниным, но без фотографии или прорисовки его. [5] Хотя на большинстве из указанных статуй руки, детали одежды и другие аксессуары древним ваятелем также не показаны, но на некоторых скульптурах с «трёхрогой» короной обозначена верхняя одежда в виде мантии-накидки без рукавов. [6] Помимо неё на изваянии, описанном В.П. Мокрыниным, изображена гривна с подвеской в виде соединённых прямоугольника и ромба.
(66/67)
Подобные мантии-накидки встречаются в основном как атрибут-женской верхней одежды на всех изображениях, рисованых и объёмных, из района Согда и Тохаристана. [7] Следует указать на бытование, возможно, близкой к ним по назначению верхней накидки в южнорусских степях у половецких женщин. Например, плечи трёх явно женских изваяний, приведённых в работе С.А. Плетнёвой, прикрыты какой-то плотной пелериной, зубчатой по нижнему краю. [8]
Данные примеры, на наш взгляд, делают вполне доказательными утверждения В.П. Мокрынина о том, что специфические каменные изваяния Семиречья, на которых нет признаков мужского пола и оружия, но одетые в мантии-накидки или увенчанные «трёхрогими» головными уборами, можно считать, женскими скульптурами. [9] Следовательно, и бийликульская личина в «трёхрогом» головном уборе изображала женщину.
В таком случае отпадает необходимость искать параллели «трёхрогим» головным уборам каменных изваяний Семиречья в близких, на первый взгляд, к ним по форме коронах сасанидских царей, изображённых на серебряной утвари и монетах, а также на скальных рельефах. К тому же, как уже отмечал Л.Р. Кызласов, короны, украшающие головы царствующих особ, далеко не идентичны «трёхрогим» головным уборам женских каменных статуй. Они состояли не из острых треугольников, а из ступенчатых зубцов и количество их явно превышало число 3. [10]
Более близко по форме к «трёхрогому» головному убору изображение головного убора правителя, выбитого на лицевой стороне монеты, найденной на городище Ханабад, исследуемой в городе Ташкенте. Монета датируется VIII в. и относится к редкой разновидности тюрко-согдийских монет с парным изображением правителя и правительницы. Голову правителя венчает «трёхрогий» шлем, причём средний рог выше крайних, а все рога наклонены в одну сторону, хорошо заметен нащёчник; на голове правительницы простая прямоугольная корона. [11] На реверсе монеты выбита тамга, свидетельствующая о принадлежности подобных монет тюркским правителям Шаша. Вокруг тамги согдийская надпись.
Шлем правителя по форме и своим особенностям близок головным уборам рыцарей, сражающихся между собой, изображенных
(67/68)
на блюде, [12] которое считается согдийским по происхождению. [13] На концах длинных треугольных выступов боевых шлемов рыцарей имеются навершия, лица их защищаются нащёчниками. Перед нами явно защитный головной убор воинов и отождествлять его с женскими «трёхрогими» шапками на изваяниях Семиречья нельзя.
«Трёхрогие» головные уборы женских каменных изображений из района Чу-Таласской долины и прилегающих местностей, не несущие на себе функций, присущих коронам правителей, тем более боевых, защитных, должны иметь какое-то иное назначение. В данной связи уместно вспомнить о глиняной статуэтке в «трёхрогой» короне. А.Н. Бернштам в статуэтке видел изображение согдийца, а короне на его голове придавал «магическое значение». [14] Любопытен и антропоморфный сосуд, найденный на древнем городище Талгар в Алма-Атинской области. Он представлял собой кувшин с раздутым туловом. Широкая горловина и венчик кувшина сделаны в виде головы человека. Самое интересное в сосуде — венчик со сливом, изображающим трёхзубчатую корону. На тулове сосуда налеплены три крупные шишечки. Перед нами, несомненно, кувшин, имитировавший женскую фигуру, и сам сосуд использовался в определённых ритуальных целях. К.М. Байпаков датирует его IX-XI вв. [15]
Всё сказанное, казалось бы, должно свидетельствовать о том, что обычай носить «трёхрогие» головные уборы и изображение их на каменных изваяниях Семиречья могли быть заимствованы у согдийцев, тем более что покрой одежды этих каменных изваяний встречается в регионе Согда и Тохаристана. Однако в данном случае речь, скорее всего, идёт о влиянии только художественных традиций согдийской школы, не характерных для тюркского искусства, о чём в своё время предполагал А.Н. Бернштам. Не отрицая воздействия художественных школ Средней Азии, которое, возможно, отразилось и на стиле изображений некоторых типов головных уборов, следует указать на то, что «трёхрогие» головные уборы, имеющие определённое ритуальное значение, могли возникнуть и в среде тюрков, когда они проживали ещё на Алтае и у соседних с ними народов Сибири.
На то, что «трёхрогие» головные уборы являлись необходимым атрибутом одежды определённой категории женского населения древних тюрков, указывает сцена коленопреклонения, выгравированная на валуне, найденном в 1924-1925 гг. в низовьях р. Чулышман
(68/69)
Рис. 2. Сцена на камне из Кудыргэ.
(Восточный Алтай), в урочище Кудыргэ. [16] На плоскости камня изображены женщина и ребёнок, сидящие в величественных позах и принимающие поклонение от трёх гораздо меньших по размеру спешившихся всадников. Женщина и ребёнок одеты в роскошные узорчатые халаты, длинные до пят. В ушах у них серьги с каплевидными подвесками. На голове у женщины головной убор с тремя конусовидными отростками (рис. 2).
Сцена коленопреклонения, выбитая на камне, имеет несколько интерпретаций, но в основном они сводятся к двум толкованиям. А.А. Гаврилова, развивая положение Л.П. Потапова [17] считает, что в данном сюжете отражались отношения между племенами тогдашнего общества — подчинение одного племени другому.
Согласно Л.Р. Кызласову, перед нами шаманский обряд погре-
(69/70)
бения ребёнка, а величественная женщина в «трёхрогой» тиаре на голове общетюркская богиня Умай, входящая в триаду высших божеств тюрков. Умай — богиня плодородия, но в то же время выступает как покровительница домашнего очага и детей. [18] Самое большое значение Л.Р. Кызласов придаёт «трёхрогому» головному убору. Исследователь считает, что он является непременным атрибутом богов и жрецов, т.е. служителей культа. [19]
И действительно тип головного убора с выступами, лучами или отростками, чаще всего в количестве 3, встречается с эпохи неолита на огромных пространствах расселения сибирских и центрально-азиатских народов. Достаточно указать на изображения антропоморфных фигур в рогатых шапках на Завальских писаницах на р. Оке, левого притока Ангары, исследованных М.Р. Полесских. [20] Рогатые фигуры, нарисованные красной краской, были зафиксированы Ангарской экспедицией А.П. Окладникова во многих местах Восточной Сибири. [21]
В Саянском каньоне в урочище Мугур-Саргол, на левобережье Улуг-Хема в Туве М.А. Дэвлет исследовала большое количество личин-масок, выбитых на склонах. По мнению автора, это изображения не человеческих лиц, реально существовавших когда-то, а стилизованных масок. Подобные условные маски применялись в древности при исполнении шаманских ритуальных обрядов. [22] Среди скопированных рисунков (а их свыше 200) наиболее массовыми являются изображения личин с «антенной» в центре и двумя рогами по бокам, а также другими весьма разнообразными выступами на голове. [23] Основной комплекс личин датируется бронзовым веком и связывается с окуневской культурой на Енисее. [24] Изображения личин-масок встречаются на огромном пространстве Сибири начиная с Дальнего Востока, где на берегах Амура А.П. Окладниковым были исследованы фантастические личины в рогатых головных уборах с антеннами, [25] имеющие значительное сходство с верхнеенисейскими. [26] В то же время культура местных верхнеенисейских племён находилась в тесном
(70/71)
Рис. 3. Шаманские изображения древних народов севера евразийской части СССР: 1-7 — рогатые личины из Таллинского музея; 8-11 — врезные шаманские рисунки на серебряной посуде из кладов.
взаимоотношении и с культурами племён более западных областей древнего мира и проецируется в более позднее время. В районе Томска на поселении Самусь IV на глиняных сосудах прочерчены рисунки человеческих лиц в рогатых головных уборах. [27]
В историческом музее Эстонии (г. Таллин) хранится интересная коллекция из десяти бронзовых личин, найденных в северных районах европейской части СССР. На всех личинах, имеющих округлую или слегка вытянутую форму, изображены «три выступа в виде зубцов короны». [28] Личины плоские и отлиты каждая в односторонней литейной форме (рис. 3, 1-7). Следует отметить, что среди десяти личин у одной изображён только один рог, а у другой четыре рога.
Человекоподобные существа в зубчатых головных уборах или маски в рогатых навершиях широко представлены в изобразительном искусстве в основном древнесибирских народов и жителей северной зоны европейской части СССР. Разумеется, их значение на разных территориях и в разные исторические эпохи не было однозначным. Но то, что они почти всегда выполняли религиозные функции, не вызывает сомнения.
(71/72)
Показательны в этом отношении и изображения фигурок людей, вырезанные ножом поверх основных композиций на серебряных сосудах восточного происхождения (преимущественно иранского и среднеазиатского) из многочисленных кладов серебряной утвари северного Приуралья и Приобья. По мнению ряда исследователей, сама серебряная посуда служила предметом культа. [29] Ещё большее значение придавалось ей, если на ней были врезные рисунки. Сейчас известно 18 сосудов с процарапанными на них рисунками. Первым обратил на них внимание А.А. Спицын, считавший их культовыми изображениями, причём главной особенностью изображаемых людей считал их головы «в три высокие темени», для обозначения особого дарования или силы. [30]
Современный исследователь этих рисунков В.Ю. Лещенко, подробно изучив их семантику, разделил рисунки на типы по иконографии и разбил на хронологические группы. Центральное место на выгравированных рисунках занимают, по его мнению, человеческие фигурки в «трёхрогих» головных уборах. Они показаны в фас, ноги слегка согнуты в коленях или прямые с расставленными в стороны ступнями, руки согнуты в локтях и подняты вверх на уровне плеч, в руках сабли. Второй тип изображает людей в рогатых головных уборах, но без оружия, руки спрятаны в «муфту» или опущены вниз. [31] Вооруженные фигуры в рогатых головных уборах показаны с подчёркнутым признаком мужского пола (рис. 3, 8-11). По изображениям сабель В.Ю. Лещенко датирует их IX-X вв. [32]
По иконографии к врезным фигурам весьма близки три фигуры, рельефно выдавленные на бронзовой дисковидной бляхе, найденной в Приобье, хранящейся в Тобольском музее. [33] Они также стоят в воинственной позе, в руках сабли в виде широких ножей с короткими эфесами. На них нанесены пояса в виде цепочки прямоугольников, на головах «трёхрогие» короны, прочерченные двойным контуром (рис. 4, 7).
Самой существенной деталью всех описанных изображений являются головные уборы с тремя, реже — с одним и еще реже — с четырьмя и более выступами.
(72/73)
Все приведённые изображения обнаруживают связь с этнографическими данными. Зародившись на ранней стадии человеческого развития, в бронзовом веке, а возможно и раньше, культовые «трёхрогие» головные уборы бытовали среди народов Сибири длительное время. «Рогатая» шаманская шапка являлась необходимым атрибутом шаманского костюма почти всех народов Сибири. Об этом гово-
Рис. 4. Изображение людей в «трёхрогих» коронах:
1 — бронзовая бляха из Приобья; 2 — миниатюрное изображение женщины из Тюменского музея; 3 — каменное изваяние с оз. Сон-Куль.
рят этнографические материалы хантов, манси, эвенков, якутов, удэгейцев, кумандинцев, шорцев, тувинцев, бурят и т.д. [34] Треугольные отростки на головах шаманских личин изображали не только настоящие рога, но и мягкую шапку, украшенную перьями птиц, орла, филина или совы. [35] Такие шаманские шапки были присущи казахским «баксы» [36] и тувинским шаманам. [37]
«Трёхрогие» головные уборы на врезных фигурах свидетельствуют о шаманской принадлежности, а их позы говорят об исполнении ими ритуального шаманского танца или камлания. Фигуры с саблями в руках могут служить иллюстрацией к письменному сообщению
(73/74)
Моисея Каганкатваци о том, что тюркское племя савиров в 80-х годах VII в. «приносили жертву огню и воде..., поклонялись воде и всем творениям и устраивали дикие пляски и битвы на мечах в нагом состоянии». [38]
В какой же связи находятся фигуры шаманов на серебряной утвари, найденной в кладах на Севере, и каменные изваяния в «трёхрогих» головных уборах из Семиречья? Очевидно, эти изваяния
Рис. 5. Каменные изваяния в «трёхрогих» головных уборах из Киргизии.
также должны были изображать представителей культа тех племён, у которых в обычае было воздвижение каменных статуй. Зная, что каменные бабы в Семиречье принадлежали тюркскому этническому миру в широком смысле этого слова, мы можем предположить, что обычай изображать шаманские головные уборы на некоторых изваяниях был принесён в Семиречье вместе с приходом сюда тюркских племён с Алтая. Сам же художественный приём в изображении «трёхрогих» головных уборов именно в виде треугольников мог быть и заимствован в художественной школе среднеазиатских народов. Этот приём прорисовки наверший шапок в виде треугольников проник не только в Семиречье, но и в среду древнего населения Приобья, куда в основном и поступало восточное серебро из Средней Азии. Такие «трёхрогие» тиары мы видим на головах шаманов, вырезанных на серебряных блюдах из кладов.
(74/75)
«Трёхрогие» уборы на головах воинственных фигур на бронзовой бляхе (рис. 4, 1) по манере своего исполнения также находят точную копию в «трёхрогих» коронах каменных изваяний Семиречья. Даже в стиле изображения черт лица имеются близкие параллели. Это особенно видно при сравнении их с изваянием, найденным на восточном берегу озера Сон-Куль (рис. 4, 3). Подчёркнутая «мясистость» щёк, одинаковая техника исполнения в прорисовке головных уборов, одинаковый способ нанесения формы пояса у фигур с саблями и «воротника» на статуе в виде раздельных прямоугольников не могут не бросаться в глаза. Сходство между ними настолько велико, что напрашивается мысль о прямой семантической связи между ними, несмотря на огромное расстояние, разделяющее их.
На груди некоторых врезных фигурок шаманов на серебряных блюдах вырезаны подвески ромбовидной формы (рис. 3, 8, 10, 11), висящие на шнурах. Подобные украшения типа ромбов являются частым атрибутом изваяний Восточного Казахстана II типа, датируемых исследователями IX-X вв. [39] Нередки они и на статуях из Семиречья, встречаются и на каменных изваяниях с «трёхрогим» головным убором [40] (рис. 5, 1, 3). Довольно часто представлены ромбовидные украшения и среди регалий половецких каменных баб, преимущественно женских. [41]
По аналогии с врезными фигурами шаманов, датируемых IX-X вв., каменные статуи людей в «трёхрогих» головных уборах из Семиречья, а среди них и бийликульскую «личину», следует датировать не позже X в. Этому не противоречат и иконографические и конструктивные особенности изваяний данного типа. Для них характерны обобщения форм как в изображении одежды, так и силуэта в целом: они стеловидные. Более или менее тщательно обработана лишь голова. В изображении лица и реалий применяется в основном линейно-контурная техника. На многих из них не показаны руки, сосуды, оружие, украшения. Для каменных баб Восточного Казахстана, также датируемых IX-X вв., характерны высокие конусообразные шапки, которые, вероятно, могут быть разновидностью головных уборов на каменных статуях Семиречья.
Верхней датой для изваяний в «трёхрогих» головных уборах можно считать X в., так как укрепляющиеся позиции ислама в Семиречье, особенно с расцветом в данном районе государства Караханидов, не способствовали бытованию в дальнейшем каменных изобра-
(75/76)
жений людей. Нижнюю, возможную, дату их появления можно опустить до VII-VIII вв., имея в виду, что изображение женщины-шаманки на камне в урочище Кудыргэ датируется первой четвертью VII в. Но в основном этот тип изваяний следует считать типичным для IX-X вв.
К какому конкретному тюркскому этническому коллективу можно отнести изваяния в «трёхрогих» головных уборах из Семиречья?
Сначала следует ответить на два вопроса. Какой этнополитический коллектив в IX-X вв. мог вступать в тесные контакты и на юге и на севере своего ареала? У какого племени женский образ играл довольно существенную роль в их религиозных представлениях, поскольку чуть ли не одна треть [42] каменных изваяний изображала женщин?
Историческая обстановка на территории Казахстана конца I тыс. н.э. позволяет сделать вывод, что каменные изваяния в «трёхрогих» головных уборах водружались племенами, входившими в кимако-кипчакское политическое объединение, сложившееся к тому времени в Восточном Казахстане с центром на Иртыше. Хотя Семиречье никогда не считалось этнической территорией племён, входящих в кимако-кипчакское объединение, у восточных авторов можно найти сведения о пребывании здесь в различное время некоторой части кимако-кипчакских племён. Так, опираясь на данные восточных источников, Б.Е. Кумеков обосновал предположение, что в начале IX в. отдельные группы кимаков проникли на территорию Северо-Восточного Семиречья и даже расселились в Илийской долине. [43] Имеются также сведения о соседстве кимаков с какой-то группой киргизов, поселившихся в тот период на Тянь-Шане. [44]
Конечно, кимако-кипчакские племена на территории Семиречья жили не компактной массой, а вперемешку с другими племенами, в частности с карлуками, с которыми им приходились не раз сталкиваться. О подчинении карлукского племени алка-булак кипчакам сообщает Махмуд Кашгарский. «Булак — тюркское племя. Они бы-
(76/77)
ли в подчинении у кипчаков, но затем спаслись». [45] Согласно Кашгарскому, «Кенджак Сангир — город вблизи Тараза. Эта пограничная крепость кипчаков», [46] т.е. кипчаки обитали на территории современной Джамбулской области.
В источниках встречается термин «каркаралинские кипчаки», из рядов которых, по преданию, происходил Манас, герой киргизского эпоса. Они, согласно легенде, проживали в Кара-Кишлаке и в верховьях Таласа. [47] В.А. Ромодин считает возможным локализовать топоним Каракала «у киргизов в районе озера Иссык-Куль», где и проходили киргизско-кипчакские контакты. [48] Можно было бы привести ещё ряд подобных свидетельств о проживании отдельных группировок кимако-кипчакских племён на рубеже I и II тыс. н.э. в районе Семиречья. Они проживали в этих местах довольно разбросанно, на что и указывает сравнительная редкость нахождения каменных изваяний в «трёхрогих» головных уборах.
Возможно, также от племён кимакской группировки были заимствованы изображения «трёхрогих» шапок на врезных рисунках, встречаемых в таёжной полосе Западной Сибири и Северного Урала, именно в том же стиле, что и на каменных изваяниях. Мы специально обращаем внимание на общий стиль в показе их головных уборов, ибо в других областях манера изображения шаманских шапок с тремя выступами, судя по бронзовым личинам из Таллинского музея (см. рис. 3), совершенно другая.
По сообщениям письменных источников, северные пределы страны кимаков доходили до «необитаемых стран севера», так назывались таёжные пространства Северной Азии. Материалы археологических исследований последних лет и, в частности, определение этнической принадлежности племён сросткинской культуры IX-X вв. как кимакской в широком значении термина, [49] позволяют расширить территорию проникновения части кимако-кипчакских племён до среднего течения Оби, считая, что ранний комплекс Басандайки близок сросткинской культуре. [50] Видимо, по линии Омск — Новоси-
(77/78)
бирск — Томск проходила граница между кимако-кипчакскими племенами и более северными этнолингвистическими группами. [51] В тюменском музее хранится миниатюрный удлинённый камень, на котором изображена женщина с сосудом в обеих руках и в «трёхрогом» головном уборе [52] (см. рис. 4, 2).
Находясь в непосредственной близости к жителям таёжных зон, кимаки чаще других вступали с ними в торговые отношения в форме натурального обмена. Ал-Марвази писал: «Правее этих кимаков [живут] три народа, поклоняющиеся огню и воде. Они [кимаки] торгуют с чужеземцами и объясняются с ними при помощи знаков... Чужеземец лишь кладёт свой товар на бревно, приходит кимак и кладёт напротив товара [вещь] для обмена... Чаще всего они [чужеземцы] просят кубки из красной меди». [53] Это один из возможных путей поступления металлической утвари жителям Приобья. При обычной ориентации с севера на юг, принятой в арабской географической литературе, «правая» сторона будет означать запад, т.е. племена «чужеземцев», живущих правее кимаков, должны были населять Приобскую низменность до Урала и относиться, скорее всего, к угорским народам. В «Истории» Мубаракшаха при описании идентичного немого обмена конкретно называется местность, где проживали «чужеземцы». Она называлась «лесом Лаура». [54] В «ал-Канун ал-Масуди» Бируни эта же местность именовалась «лесом Юра». [55] Юра — это угры, проживавшие в бассейне Оби и далее к северо-западу, где в основном и встречаются шаманские фигурки в «трёхрогих» головных уборах. Вероятно, стилистические особенности изображаемых на их головах «рогатых» шапок жители Западной Сибири заимствовали через кимаков.
Переходя ко второму вопросу, вспомним, что у западной ветви кипчаков — половцев южнорусских степей — существовал культ предков по женской линии, что нашло своё отражение в массовом сооружении женских статуй, количество которых доходит до половины от общего количества выявленных изваяний. Такой обычай свидетельствует о большой роли, которую играли женщины в половецком в целом патриархальном обществе. Однако обычай почитать женский образ, как и обычай ставить памятник умершему предку, не мог сразу возникнуть у половцев на их новой родине, а был выне-
(78/79)
сён, конечно, из старых мест их проживания, из кимако-кипчакской среды. Каменные изваяния Семиречья в «трёхрогих» головных уборах, будучи только женскими, могли сооружаться племенами входящими в кимако-кипчакскую группировку, ибо только у кимаков в тот период прослеживаются пережитки матриархата в общественном устройстве. Сохранение определённых норм матриархальных отношений среди половцев было выявлено исследованиями С.А. Плетнёвой, Г.А. Фёдорова-Давыдова и др., а о подобных пережитках у самих кимаков свидетельствует, на наш взгляд, следующее предание, сохранившееся у автора XI в. Гардизи. У него сказано: «Шад (предводитель кимаков. — С.А.) однажды стоял на берегу Иртыша со своим народом; послышался голос: Шад, видел ли ты меня в воде? Шад ничего не увидел, кроме волоса, плавающего на поверхности воды! Он... вошёл в воду и схватил волос. Оказалось, что это была его жена Хатун. Он спросил её: Как ты упала? Она ответила: Крокодил (неханг, дракон) схватил меня с берега реки. Кимаки оказывают уважение этой реке, почитают её, поклоняются ей и говорят: «Река — бог кимаков». [56]
Почитание реки, а также её духов в виде голоса из воды, водяного дракона является одним из доказательств бытования шаманизма как формы религии в среде кимаков. Поклонялись они именно духам нижнего мира, которые всегда выражаются в женском образе. Река, водяной дракон, сама женщина как созидательница и мать человечества являются однозначными символами божества нижнего мира, плодородия и всего сущего на земле.
Подобные представления кимаков, поклоняющихся женским духам, несомненно, являются отражением существования в их среде значительных пережитков матриархата, одним из проявлений которых и был обычай сооружать каменные изваяния в честь почитаемого предка по женской линии. Некоторые немногочисленные типы изваяний в «трёхрогих» головных уборах можно считать изображениями шаманок, о чём свидетельствуют водружённые на их голову «рогатые» навершия. Возможно, такие статуи несли на себе двойную смысловую нагрузку: почитание культа предка по женской линии и изображение шаманок, которым поклонялись племена кимако-кипчакской группировки.
[1] В настоящее время это изваяние выставлено в Государственном музее искусств Казахской ССР в г. Алма-Ате.
[3] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён. М.-Л., 1965, с. 19; Шер Я.А. Каменные изваяния Семиречья. М.-Л., 1966, с. 100.
[4] Кызласов Л.Р. К истории шаманских верований на Алтае. — КСИИМК, вып. XXIX, 1949, с. 50.
[6] Там же, с. 114; Шер Я.А. Каменные изваяния Семиречья, табл. XVI, 71.
[10] Кызласов Л.Р. К истории шаманских верований на Алтае, с. 51.
[11] Древности Ташкента. Ташкент, 1976, с. 26, рис. 9.
[13] Маршак Б.И. Согдийское серебро. М., 1971, с. 61.
[14] Бернштам А.Н. Изображение согдийца в коропластике Чуйской долины. — КСИИМК, вып. XIX, 1947, рис. 24.
[16] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ как источник..., с. 18-21, табл. VI.
[19] Кызласов Л.Р. К истории шаманских верований на Алтае, с. 50.
[20] Полесских М.Р. Завальские писаницы. — СА, 1955, XXIII, рис. 2 (9), с. 281; рис. 3 (1, 3, 5), с. 286.
[21] Окладников А.П. Древнешаманские изображения из Восточной Сибири. — СА, 1948, X, с. 220.
[23] Там же, с. 11, рис. 5; с. 12, рис. 6.
[24] Там же, с. 16.
[25] Окладников А.П. Петроглифы Нижнего Амура. Л., 1971.
[27] Матющенко В.И. Об антропоморфных изображениях на глиняных сосудах из поселения Самусь IV. — СА, 1961, № 4, с. 266-269.
[28] Розенфельд Р.Л. Забытая коллекция бронзовых антропоморфных изображений. — СА, 1974, № 3, с. 191, рис. 1.
[29] Чернецов В.Н. К вопросу о проникновении восточного серебра в Приобье. — «Труды Института этнографии. Новая серия», 1947, № 1, с. 125.
[30] Спицын А.А. Шаманские изображения. — «Записки Отделения русской и славянской археологии», т. VIII, вып. 1, 1906, с. 31.
[31] Лещенко В.Ю. Использование восточного серебра на Урале. — В кн. : Даркевич В.П. Художественный металл Востока. М., 1976. Приложение II, с. 176-177, рис. 19-23, 25-29, 31.
[32] Там же, с. 179, 180.
[33] Спицын А.А. Шаманские изображения, рис. 4; Чернецов В.Н. Нижнее Приобье в I тыс. нашей эры. — МИА, № 58, 1957, с. 189, табл. 22.
[34] Прокофьев Е.Д. Шаманские костюмы народов Сибири. — Сборник Музея антропологии и этнографии АН СССР, т. XXVII, 1971.
[36] Валиханов Ч.Ч. Собрание сочинений. Т. 1. Алма-Ата, 1961, с. 352.
[37] Вайнштейн С.И. Тувинское шаманство. М., 1964, с. 3-5.
[38] История агван Моисея Каганкатваци, писателя X в. Спб., 1861, с. 193.
[42] Хотя Я.А. Шер в своей монографии бесспорно женскими скульптурами признавал только 11 статуй из 145 изученных, В.П. Мокрынин считает, что многие «бесполые» скульптуры, а их насчитывается до 30% от общего числа, могли быть женскими. (См.: Археологические памятники Прииссыккулья, с. 113). А.А. Чариков предполагает, что среди восточноказахстанских каменных изваяний, относимых им к кимакам, входящих во II группу (IX-X вв.), 50 % изображают женщин. (См.: Чариков А.А. Раннесредневековые скульптуры из Восточного Казахстана, с. 160).
[44] Там же, с. 60-67.
[45] Махмуд Кашгарии. Девону луготит турк. Тошкент, 1960, т. I, с. 360.
[46] Там же, т. I, с. 444.
[47] См. примечание В.А. Ромодина к статье В.В. Бартольда «Киргизы». — В кн.: Бартольд В.В. Соч. Т. II, ч. I, с. 541, сноска 55.
[48] Ромодин В.А. Контакты киргизов с другими народами в свете ранних записей эпоса «Манас». — Этнические и историко-культурные связи тюркских народов СССР. Тезисы докладов и сообщений. Алма-Ата, 1976, с. 91.
[49] Савинов Д.Г. К этнической принадлежности сросткинской культуры. — В кн.: Происхождение аборигенов Сибири и их языков. Томск, 1973, с. 189-192.
[50] Савинов Д.Г. Расселение кимаков в IX-X вв. по данным археологических источников. — В кн.: Прошлое Казахстана по археологическим источникам. Алма-Ата, 1976, с. 103.
[51] Там же, с. 102-103.
[52] Шер Я.А. Каменные изваяния Семиречья, с. 61, рис. 18.
[53] Храковский В. Шараф ал-Заман Тахир Марвази. Глава о тюрках. — Труды сектора востоковедения АН КазССР, т. I. Алма-Ата, 1959, с. 214.
[54] Умняков И. «История» Фахрэддина Мубаракшаха. — ВДИ, 1938, № 1 (2), с. 111.
[56] Бартольд В.В. Отчёт о поездке в Среднюю Азию с научной целью. 1893-1894. — ЗИАН СИФ, сер. VIII, т. I. Спб., 1897, № 4, с. 106.
|
