С.С. Миняев

К проблеме «ранних» и «поздних» памятников сюнну.

// Древние памятники Северной Азии и их охранные раскопки. Новосибирск: ИИФФ СО АН СССР. 1988. С. 40-53.

См. на academia.edu.

Образование на рубеже III-II вв. до н.э. союза скотоводческих племён во главе с сюнну ознаменовало качественно новый этап в истории населения Центральной Азии: был положен конец «скифскому» периоду в истории этого региона и заложена основа для формирования здесь племенных объединений эпохи средневековья. Именно поэтому решение важнейших проблем центральноазиатской истории во многом связано с изучением сюнну и в этой области археология достигла немалых успехов. Памятники сюнну периода их господства в азиатских степях хорошо известны специалистам. [1] Однако до настоящего времени не удаётся выделить связанные с сюнну памятники более раннего времени, а также комплексы, отражающие судьбу сюннуских племён в первые века новой эры, после распада возглавляемого ими объединения. Это обстоятельство не позволяет рассматривать развитие археологических культур Центральной Азии в их неразрывной связи и тем самым препятствует разработке проблем генезиса в этом регионе конкретных объединений скотоводческих племён. Количественное увеличение материала не даёт данных для решения названных выше проблем. Очевидно, их разработка зависит не только от поступления нового материала, но и от интерпретации уже имеющегося. При этом особое значение приобретает анализ погребальных сооружений и сопутствующего им инвентаря как совокупности наиболее стойких признаков, отразивших развитие близких по происхождению и культуре племён на протяжении длительного времени. При отсутствии в Центральной Азии поселений скифского времени и первых веков новой эры погребальные комплексы являются пока единственным видом археологических источников для разработки названных выше проблем.

Наши представления о погребальной практике сюнну основаны на кратких сведениях письменных источников и археологических материалах из Забайкалья и Северной Монголии. Данные письменных источников ограничиваются, по существу, отрывком из 110-й главы «Записей историка» Сыма Цяня («Повествование о сюнну»): «Для похорон употребляют внутренний и внешний гроб, золото и серебро, одежды и шубы, но не насыпают могильных холмов, не са-

(40/41)

жают деревьев и не носят траурных одежд. Любимые слуги и наложницы следуют за умершим в могилу, и количество их достигает самое большее несколько тысяч или сотен человек». [2]

Не вдаваясь в подробный анализ цитированного текста, следует отметить его лаконичность, определённые трудности при интерпретации и расхождения с другими текстами, сообщающими о сюннуских обычаях. [3] Не исключено, что при подготовке 110-й главы «Записей историка», как и при подготовке других глав, [4] были использованы источники более раннего времени, зафиксировавшие погребальные обычаи скотоводческих племён предшествующей эпохи. Об этом свидетельствует тот факт, что в сюннуских могилах до настоящего времени не обнаружено сопогребение с покойным близких ему лиц, отмеченное в 110-й главе. Эта важнейшая деталь обряда зафиксирована в погребениях знати более раннего, скифского времени. Так, описание обряда в «Записях историка» почти в деталях совпадает с обрядом, выявленным при раскопках раннескифского (VIII-VII вв. до н.э.) кургана Аржан в Туве. Погребённый в нем вождь племенного союза был одет в роскошные одежды из меха, украшенные золотыми изделиями. Вместе с ним были погребены и близкие к вождю лица, умершие, вероятно, насильственной смертью. [5] Отметим, что и в «Повествовании о сюнну» речь также идёт о похоронах какого-то знатного лица (золото и серебро, меховые одежды, человеческие жертвоприношения). Даже допуская, что цитированный фрагмент 110-й главы относится к эпохе сюнну, можно заключить, что он не содержит детальной характеристики сюннуских погребальных обычаев, подчеркивая, видимо, лишь отличие этих обычаев от погребальной практики ханьской знати. Приведённые наблюдения показывают, что сообщения Сыма Цяня не являются основой для реконструкции погребальных обычаев сюнну в целом.

Археологические источники насчитывает около 400 погребений, раскопанных в Забайкалье и частично в Монголии. Длительное время исследованиям подвергались лишь курганные могильники, что значительно ограничивало представления о погребальной практике сюнну и привело к формированию определённого стереотипа, согласно которому сюннуские погребения представлены лишь двумя вариантами — «в срубах» и «в гробах». Однако исследования последних лет, в первую очередь раскопки Иволгинского могильника, выявили гораздо более сложную картину. [6]

(41/42)

Суммарный анализ имеющихся данных показывает, что все известные сейчас погребения сюнну как правило одиночные, совершены по обряду трупоположения. Погребенные лежат на спине, с вытянутыми руками и ногами, обычно ориентированы на северный сектор. В большинстве случаев погребения совершены в яме различных размеров. Внутримогильные сооружения различны: гроб из досок (или гробовище из подтесанных небольших бревен); сруб из бревен в 2-3 венца; погребальная камера в 7-6 венцов (или накатик из бревен, опирающихся концами на ступени в стенах ямы). Стены ямы часто выложены в основании каменными плитами, наблюдается иногда и закладка камнями могильной ямы. Намогильные сооружения (если они имеются) представлены невысокими каменными кладками округлой формы диаметром 7-8 м или квадратными каменными кладками большой площади с длинным шлейфом с южной стороны, обозначающим на поверхности дромос. В последнем случае могильная яма перегорожена на всю глубину 4-5 каменными перегородками, образующими отсеки внутри ямы. В сюннуских могильниках встречаются и погребения без намогильного сооружения, а также без ямы, на уровне древнего горизонта.

Перечисленные элементы погребальных конструкций представлены в могильниках сюнну в определённых сочетаниях, основные из которых приведены в табл. 1. Как показывает таблица, в настоящее время можно выделить несколько групп таких конструкций, отличающихся степенью сложности намогильного и внутримогильного сооружений. Несмотря на некоторую условность выделения групп (что вполне естественно при современном состоянии материала), очевидно, что погребальная практика сюнну предусматривала во II-I вв. до н.э. использование разнообразных конструкций, во многом не соответствующих устоявшимся представлениям о «погребениях в срубах» или «в гробах». Выделение по совокупности данных нескольких групп таких конструкций существенно расширяет возможности сравнительного анализа сюннуских погребений, с одной стороны, и погребений раннескифского времени и средневековых — с другой. В первую очередь следует определить причины, вызвавшие столь заметные различия в сюннуских погребальных конструкциях при стабильной ориентации и позе погребённых, а также при общей единстве материальной культуры сюнну.

В ходе исследования сюннуских памятников сложилось мнение,

(42/43)

согласно которому варианты конструкций в гробах и в двойной камере (гроб в срубе) отражают два этапа в развитии сюннуского общества. В основе этого мнения — разница в типах внутримогильных сооружений, зафиксированная первооткрывателем забайкальских памятников Ю.Д. Талько-Гринцевичем. Обобщая результаты своих исследований, именно он выделил группы погребений «в срубах» и «в гробах» и интуитивно правильно отнёс первые к сюнну. [7] Дальнейшие работы позволили отождествить с сюнну и погребения «в гробах», а также показали, что «срубы» представляют собой двойную камеру (гроб в срубе). [8]

Обобщая материалы известных в то время памятников, Г.П. Сосновский выделил «Дэрестуйский» (вторая половина I в. до н.э.) и вслед за Ю.Д. Талько-Гринцевичем «Суджинский» (I в. н.э.) типы памятников, взяв за критерий хронологии большее, по его мнению, число бронз в памятниках «дырестуйского типа». [9] Появление новых материалов позволило пересмотреть схему Г.П. Сосновского, заменив понятие «тип памятника» на «этап», а также снизить ранние даты этапов. Основные известные сейчас памятники сюнну разделены по хронологическому принципу: Дэрестуйский этап (II в. до н.э.) — Дэрестуйский могильник, Иволгинское городище и могильник, Ургун-Хундуй, дом «Ли-лина»; Суджинский этап (I в. до н.э. — I в. н.э.) — Ноин-Ула, Ильмовая падь, Черемуховая падь, Бурдун, Наймаа-Толгой I. [10] Анализ памятников в развитии — несомненное достоинство периодизации. Однако критерии разделения по временному признаку не сформулированы, что приводит к существенным противоречиям: погребения с одинаковыми конструкциями оказались на разных этапах (однотипные могилы с двойной камерой и каменной кладкой в Бурдуне и Ургун-Хундуе). [11] С другой стороны, к одному этапу отнесены могилы с существенными различиями в конструкциях — с тройной камерой и квадратной каменной кладкой (Ноин-Ула, курганы 6, 23, 25, Кондратьевский; Ильмовая падь курганы 40, 54) и небольшие погребения в гробах с округлой каменной кладкой (Ильмовая падь, курган 41, 54а, 55а; Черёмуховая падь, погребение 37). [12]

Категории инвентаря, представленные в различных вариантах погребений, не имеют признаков для хронологического деления. В сюннуских могилах, относимых как к «дэрестуйскому» так и к «суджинскому» этапам, встречены однотипные наконечники стрел

(43/44)

(металлические и роговые), однотипные накладки на лук, железные ножи, кинжалы, пластины панциря, удила и псалии из различных материалов, перекрестия для сбруи; однотипная по форме и орнаментации керамика, бронзовые котлы. Мнение Г.П. Сосновского о большом числе бронз в «дэрестуйских могилах» нельзя принимать за критерий относительной хронологии сюннуских памятников. Его вывод основан на нескольких неграбленных женских погребениях дэрестуйского могильника, где и сохранились бронзовые украшения, и опровергается анализом других комплексов, инвентарь которых содержит железные и бронзовые изделия (в том числе и наконечники стрел) в произвольной пропорции. Так, в некоторых могилах Ноин-Улы (курганы 6, 25 и другие, Суджинский тип) найдены десятки бронзовых изделий и лишь несколько железных, [13] в Иволгинском могильнике («Дэрестуйский этап») соотношение бронзовых и железных стрел 1:1 (по 13 экземпляров каждых).

Кроме того, существующее разделение сюннуских памятников на этапы охватывает далеко не все варианты погребальных конструкций. Так, ни к суджинскому, ни к дэрестуйскому этапам нельзя отнести погребения на уровне древней дневной поверхности или погребения в ямах без внутри- и намогильных сооружений. В таких погребениях нет ни срубов, ни гробов, в инвентаре отсутствуют железные и бронзовые предметы. Добавлю также, что различные варианты погребальных конструкций соседствуют в одном могильнике и чередуются друг с другом, что, во-первых, ещё раз подчёркивает отсутствие между ними существенной временной разницы, а во-вторых, исключает попытки объяснить различия в конструкциях какими-либо локальными особенностями.

Ряд фактов подчеркивает и противоречия в датировке этапов. В цитированном выше описании похорон сюнну отмечено: «употребляют внутренний и внешний гроб». «Записи историка» доведены до 101 г. до н.э., следовательно, погребения «суджинского» типа (в двойной камере) отмечены у сюнну не позднее конца II в. до н.э., причем сведения об этой конструкции восходят, очевидно, к источникам более раннего времени.

Неправомерность отнесения «суджинских» могил только к I в. до н.э. подтвердили и находки сюннуских погребений в Туве, датируемых временем завоевания сюнну Саяно-Алтайского нагорья. Согласно письменным источникам, это произошло на рубеже III-

(44/45)

II вв. до н.э., что подтверждается и стратиграфическими наблюдениями: могилы у г. Байдаг имеют в заполнении впускные погребения II-I вв. до н.э. [14] Байдагские могилы представлены двойной камерой (гроб в срубе), что ещё раз подчеркивает существование «суджинских» погребений уже во II в. до н.э., возможно в самом его начале.

С другой стороны, в «дэрестуйских» могилах встречаются монеты ушу, первый выпуск которых (118 г. до н.э.) определяет terminus post quem по крайней мере части «погребений в гробах». Учитывая определённый период бытования монет и то, что часть из них принадлежит к более поздним выпускам, можно допустить, что погребения «дэрестуйского» типа существуют и позднее II в. до н.э.

Рассмотренные факты показывают, что наличие в погребальной практике сюнну различных вариантов конструкций не связано с относительной хронологией. Не случайно исследователи ищут другое объяснение отмеченным различиям. А.В. Давыдова предложила погребения без намогильного сооружения связывать с осёдлыми сюнну (такие погребения расположены в долинах рек, вблизи от воды, некоторые, как Иволгинский могильник, непосредственно связаны с поселениями), а погребения с намогильной кладкой относить к кочевым сюнну. [15] Это предложение отчасти объясняет разницу в топографии ряда могильников, а также отсутствие намогильных сооружений в некоторых памятниках. Однако эта точка зрения, как и разделение памятников на этапы, не объясняет наличие разных внутримогильных сооружений у одной группы населения и, напротив, однотипные конструкции у кочевых и осёдлых сюнну.

Основные варианты погребальных конструкций сюнну не связаны и с половозрастной структурой населения, что видно из табл. 2. К примеру, в двойной камере с намогильной кладкой погребены как мужчины, так и женщины различных возрастов. Напротив, для женщин одного возраста, например adultus, сооружались различные по степени сложности и трудовым затратам конструкции — от простой ямы без намогильного сооружения до двойной камеры и намогильной каменной кладки площадью в несколько десятков квадратных метров. Отметим, что в наиболее сложных по конструкции могилах с тройной погребальной камерой и квадратной каменной кладкой со шлейфом дромосом пока зафиксированы только погребения мужчин.

(45/46)

Таким образом, имеющиеся материалы показывают, что различные группы погребальных конструкций у сюнну не связаны с половозрастными различиями, локальными вариантами или относительной хронологией. В пределах общей датировки сюннуских памятников II-I вв. до н.э. эти группы практически синхронны.

При этом погребения, связанные с различными вариантами конструкций, существенно различаются по составу инвентаря. Так, в могилах на уровне древней дневной поверхности (как у мужчин, так и женщин) отсутствует оружие (стрелы, лук, железные кинжалы), которое представлено в остальных группах; погребения в двойной камере с намогильным сооружением содержат миниатюрные сосуды, лакированные чашечки, нефритовые поделки, железные и бронзовые жезлы и другие предметы, не встреченные в погребениях других групп.

Отмеченное обстоятельство нельзя объяснять только ограбленностью могил. Различные категории инвентаря явно группируются в определённые наборы, неодинаковые по своему составу и отразившие, очевидно, разницу в имущественном положении погребённых, их реальное прижизненное богатство. Степень этого богатства можно выразить с помощью как количественных критериев (одни из наборов по числу предметов превосходят другие в несколько раз), так и качественных (среди наборов с большим числом предметов часто встречаются изделия из драгоценных металлов и минералов, а также редкие импортные изделия). Ряд предметов в богатых наборах представлен уникальными экземплярами: цилиндрической печатью из рога, нефритовой пластиной с изображением мифических животных, серебряными пластинами с изображением быка.

Табл. 3 [в издании нет] наглядно иллюстрирует сказанное, а также отчётливо показывает, что различные по составу наборы инвентаря хорошо коррелируют с вариантами погребальных конструкций: с увеличением глубины и размеров могильной ямы и сложности погребальных конструкций существенно изменяется количественный и качественный состав инвентаря. Эта тенденция прослеживается как на отдельных могильниках, [16] так, очевидно, и во всей совокупности известных сейчас погребений сюнну. Можно предположить, таким образом, что различные варианты погребальных конструкций в сюннуских памятника опосредованно отразили наличие в обществе сюнну групп населения, различных по своему имущественному положению.

(46/47)

При этом более богатые лица, погребённые в больших курганах со сложными внутримогильными и намогильными сооружениями, имели, вероятно, и более высокий социальный ранг. Не случайно, очевидно, именно в таких курганах найдены предметы, не отражающие непосредственно степень богатства погребённых, но служащие символами власти — цилиндрические печати, бронзовые жезлы, флаги и вымпелы, а также детали колесниц.

Ряд фактов, рассмотренных А.Н. Бернштамом, [17] свидетельствует, что наиболее сложные по конструкции курганы с квадратной каменной кладкой, дромосом и тройной погребальной камерой сооружались для высшей сюннуской знати — шаньюев и их приближённых. Соответственно можно предположить, что менее сложные сооружения с более бедным инвентарём оставлены группами населения, уступавшими в имущественном отношении лицам высокого ранга и стоявшими на более низких социальных ступенях. О разделении сюнну на ряд социальных группировок во II-I вв. до н.э. недвусмысленно свидетельствуют и письменные источники. На взгляд автора, косвенным образом социальное расслоение сюнну отразилось и в особенности топографии курганных памятников, где большим курганам с дромосом и тройной камерой сопутствуют связанные с ними в одну систему менее сложные конструкции, расположенные в определённом порядке. Погребённые в таких сопутствующих могилах умирали иногда насильственной смертью.

Таким образом, по мнению автора, различные варианты сюннуских погребений, отличающиеся степенью сложности погребальных конструкций и степенью богатства инвентаря, отразили социальную дифференциацию внутри сюннуского общества периода II-I вв. до н.э. Это заключение, если оно справедливо, позволяет наметить путь к выделению «ранних» и «поздних» памятников сюнну.

Имущественное расслоение общества, усложнение социальной структуры и выделение, наряду с племенной знатью, привилегированных групп населения (в том числе, вероятно, обособление военной прослойки) связаны, очевидно, с усилением сюнну на рубеже III-II вв. до н.э., когда они возглавили мощный союз скотоводческих племён. В погребальной практике этого периода названные явления отразились, видимо, в появлении богатых курганов со сложными намогильными и внутримогильными сооружениями. Можно допустить, что такие памятники не могли возводиться до

(47/48)

усиления сюнну (т.е. до рубежа III-II вв. до н.э.), когда социальное расслоение в сюннуской среде либо было слабо развито, либо не имело отражения в погребальном обряде. Не случайно, видимо, «царские» погребения, подобные Аржану в Туве, Салбыку в Южной Сибири или пазырыкским курганам Алтая, неизвестны на предполагаемой территории формирования сюннуского племенного союза (Ордос, северо-восток МНР) в скифское время, до усиления сюнну. Даже богатые по инвентарю позднескифские погребения (Сигоупань) не связаны здесь с какими-либо сложными внутримогильными или намогильными сооружениями. Сложные по конструкции богатые погребения знати появляются в названном регионе только в памятниках сюнну. Однако такие погребения не могут считаться характерными для сюннуской погребальной практики в целом, так как они отразили лишь обособление знати и привилегированных слоёв и усложнение социальной структуры в период сюннуского могущества начиная с рубежа III-II вв. до н.э. Ослабление этого могущества и распад сюннуского союза в I в. н.э. привели, очевидно, к разложению созданной ранее общественной структуры, к определённой «социальной нивелировке» в среде сюнну и как следствие к постепенной утрате обычая сооружать богатые курганы со сложными конструкциями, характерные для группировок знати во II-I вв. до н.э.

Если высказанные предположения справедливы, то можно допустить, что сооружение погребений знати со сложными конструкциями и богатым инвентарём ограничено в сюннуской погребальной практике периодом господства сюнну в центральноазиатских степях, т.е. рамками рубежа III-II вв. до н.э. — начала I в. н.э. Именно поэтому не удастся, видимо, найти аналогии таким погребениям в Центральной Азии как в позднескифских памятниках, так и в комплексах первых веков новой эры.

Вместе с тем погребения сюннуской знати сосуществуют, как показано выше, в период II-I вв. до н.э. с другими погребениями, оставленными, очевидно, населением, которого не коснулись или мало коснулись имущественные и социальные перемены в сюннуском обществе на рубеже III-II вв. до н.э. Вероятно, именно такие погребения могли сохранить традиции обряда, свойственные погребальной практике «ранних» сюнну (до сложения племенного союза). Можно ожидать, что погребальные памятники «ранних»

(48/49)

сюнну («протосюнну») должны быть близки или аналогичны по сумме основных признаков «рядовым» погребениям сюнну эпохи их господства в Центральной Азии. Основными элементами таких «ранних» конструкций, судя по «рядовым» памятникам II-I вв. до н.э., должны быть яма, внутримогильное сооружение в виде гроба, в ряде случаев обкладка стенок ямы камнями; у племён с подвижным образом жизни намогильное сооружение в виде небольшой каменной кладки.

Эти традиции «рядового» населения, составлявшего ядро сюннуского союза, могли сохраниться в целом и после распада этого союза. Не исключено, что особенности «рядовых» памятников сюнну II-I вв. до н.э. будут проявляться и в комплексах, отражающих историю «поздних» сюнну (первые века новой эры).

Таким, в целом, представляется путь к выделению памятников «ранних» и «поздних» сюнну. Поиск и конкретный анализ таких памятников — тема отдельной работы, для которой необходимо значительное расширение информационной базы. Однако и в настоящее время можно наметить в памятниках скифского времени Центральной Азии ряд комплексов, сочетающих перечисленные выше признаки — могилы в Сяцзядань, Наньшаньгэн, Дуннаньгоу и ряде других. Погребённые здесь лежат вытянуто на спине, в яме, обложенной внутри камнями; в ряде случаев в яме обнаружены остатки деревянного гроба; в некоторых памятниках погребения имеют намогильные сооружения в виде округлой каменной кладки. [18] Эта группа погребений надёжно датируется скифским временем, в то же время по комплексу признаков и некоторым категориям инвентаря они близки «рядовым» сюннуским могилам II-I вв. до н.э. в Иволгинском и Дырестуйском могильниках. Не исключено, что названные памятники скифского времени, как и ряд других — Таохунбала, Вангун, [19] принадлежат населению, вошедшему на рубеже III-II вв. до н.э. в племенной союз сюнну. Отмечу, что предполагаемые «протосюннуские» памятники тяготеют к северо-восточной части Ордоса и верхнему течению Амура. Возможно, дальнейшие исследования существенно расширят круг таких памятников и позволят связать их с комплексами эпохи бронзы.

В этом же регионе известна группа погребений, датируемых первыми веками новой эры и по ряду признаков также сходных с «рядовыми» сюннускими погребениями. Примером могут служить мо-

(49/50)

гилы у оз. Чжалайнор, где погребённые лежат вытянуто на спине, в грунтовых ямах, внутри которых находится деревянный гроб. [20] Не исключено, что такие памятники могут быть связаны с племенами, выделившимися из сюннуского племенного союза после его распада.

Примечания.   ^

[1] Иволгинское городище и могильник, Ильмовая падь, Черёмуховая падь, Ноин-Ула, Дурёны и др.

[2] Таскин B.C. Материалы по истории сюнну. — М.: Наука, 1968. — С. 40.

[3] Там же. — С. 135.

[4] Кроль Ю.Л. Сыма Цянь — историк. — М.: Наука, 1970. — Гл. 2; Крюков М.В. Сыма Цянь и его «Исторические записки» // Сыма Цянь. Исторические записки. — М.: Наука, 1972. — T. I. — С. 49.

[5] Грязнов М.П. Аржан — царский курган раннескифского времени. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1980. — 64 с.

[6] Давыдова А.В. Раскопки Иволгинского могильника // АО 1970 г. — М., 1971. — С. 195.

[7] Талько-Гринцевич Ю.Д. Древние аборигены Забайкалья в сравнении с современными инородцами // ТТКОПОРГО. — Спб., 1906. — Т. VIII, вып. 1. — С. 32-51.

[8] Теплоухов С.А. Раскопки курганов в горах Ноин-Ула // Краткие отчёты экспедиций по исследованию Северной Монголии. — Л., 1925. — С. 13-22.

[9] Сосновский Г.П. Раскопки Ильмовой пади // СА. — 1947. — Т. VIII. — С. 65; Он же. Дэрестуйский могильник // ПИДО. — 1935. — №1-2. — С. 172-173.

[10] Кызласов Л.Р. Древняя Тува. — М.: Изд-во МГУ, 1979. — С. 83.

[11] Талько-Гринцевич Ю.Д. Материалы к палеоэтнологии Забайкалья. IV // ТТКОПОРГО. — Иркутск, 1902. — Т. III, вып. 1. — С. 11; Он же. Материалы к палеоэтнологии Забайкалья. VI // ТТКОПОРГО. — М., 1902. — Т. IV, вып. 2. — С. 47.

[12] Сосновский Г.П. Раскопки Ильмовой пади. С. 54, 55; Руденко С.И. Культура хуннов и ноин-улинские курганы. —

(50/51)

М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. — С. 9-22; Коновалов П.Б. Хунну в Забайкалье. — Улан-Удэ: Бур. кн. изд-во, 1976. — С. 65, 72, 95, 154.

[13] Руденко С.И. Культура хуннов... — С. 118-123.

[14] Мандельштам A.M. К гуннской проблеме // Соотношение древних культур Сибири с культурами сопредельных территорий. — Новосибирск, 1975. — С. 229-237.

[15] Давыдова А.В. О классификации и хронологии археологических памятников сюнну // Проблемы археологии. — Л., 1980 [1978]. — С. 109-113. [позиция сноски в тексте не указана и здесь восстановлена по смыслу]

[16] Она же. О социальной характеристике населения Забайкалья по данным Иволгинского могильника // СА. — 1982. — №1. — С. 132-142.

[17] Бернштам А.Н. Гуннский могильник Ноин-Ула и его историко-археологическое значение // УООН АН СССР. — 1937. — №4. — С. 947-948.

[18] Могилы культуры верхнего слоя Сяцзядянь в Дуннаньгоу, уезд Пинцюань, Хэбэй // Каогу. — 1977. — №1. — С. 51-55 (на кит. яз.).

[19] Миняев С.С. Культуры скифского времени Центральной Азии и сложение племенного союза сюнну // Проблемы скифо-сибирского культурно-исторического единства: Тез. Всесоюз. конф. — Кемерово, 1979. — С. 74-76.

[20] Чжен Лун. Отчёт об обследовании древних могил у Чжалайнора, Внутренняя Монголия // Вэньу. — 1961. — №9. — С. 16-19 (на кит. яз.).

(51/52)

Таблица 1. Погребальные конструкции сюннуских могильников: 1 — Ноин-Ула, 2 — Ильмовая падь, 3 — Черемуховая падь, 4 — Дэрестуйский, 5 — Дархан, 6 — Иволгинский.

(52/53)

Таблица 2. Половозрастные определения погребённых в сюннуских могильниках (по данным И.И. Гохмана и Н.Н. Мамоновой); цифры в графе «погребальная конструкция» соответствуют группам в табл. 1.

наверх