П.П. Азбелев. Древние кыргызы. Очерки истории и археологии.
назад | оглавление | далее
Глава V. Эпоха, которой не было:
енисейские кыргызы на рубеже тысячелетий.
V.2. Кыргызы и Китай: о пределе доверия к летописям. (раздел опубликован как статья)
Во второй половине IX в. в китайских летописях перестали появляться записи о енисейских
кыргызах. До того именно китайские источники содержали наибольшее число
сведений об этом народе; именно на китайских источниках (разумеется, вместе с
арабскими) основывался В.В.Бартольд, предлагая злополучный термин “кыргызское
великодержавие”; именно китайские источники содержат загадочную и заведомо
ложную идентификацию “Хягас есть древнее государство Гяньгунь”, породившую ряд
ошибочных интерпретаций археологического материала. Поэтому, добравшись до
момента, после которого китайские “историки не вели записок” о енисейских
кыргызах, стоит оглянуться и присмотреться к тому, что, как и когда китайские
хронисты сообщали о кыргызах. Тема включает два связанных вопроса: о путанице с
локализациями и о хронологии посольств.
Говоря о различных локализациях кыргызского ареала в китайской летописи,
нужно иметь в виду три ключевых фрагмента.
1. “Хагас есть древнее государство Гяньгунь. Оно лежит от Хами на запад, от Харашара на
север, подле Белых гор. Иные называют сие государство Гюйву и Гйегу. Жители
перемешались с динлинами. Владение Хагас некогда составляло западные пределы
хуннов. Хунны покорившегося им китайского полководца Ли Лин возвели в
достоинство западного Чжуки-князя, а другого китайского же полководца Вэй Люй
поставили государем у динлинов. Впоследствии Чжичжы шанъюй, покорив Гяньгунь,
утвердил здесь своё пребывание, в 7000 ли от орды восточного Шанъюя на запад, в
5000 ли от Чешы на север; почему владетели сей страны впоследствие ошибочно
Хягас называли Гйегу и Гйегйесы. Народонаселение простиралось до нескольких сот
тысяч, строевого войска 80 000. Прямо на юго-восток до хойхуской орды считалось
3 000 ли; на юг простиралось до гор Таньмань”.
2. “От местопребывания Ажо до хойхуской орды считается 40 дней пути верблюжьего хода.
Посланники шли из Тьхянь-дэ 200 ли до городка Си Шеу-сян чен; далее на север
300 ли до Гагарьего ключа; от ключа на северо-запад до хойхуской орды 1 500 ли.
Находятся две дороги: восточная и западная. Дорога от ключа на север называется
восточною. В 600 ли от хойхуской орды на север протекает Селенга; от Селенги на
северо-восток снежные горы. Сия страна изобилует водою и пастбищами. По
восточную сторону Чёрных гор есть страна Гянь-хэ. Через неё переправляются на
батах. Все реки текут на северо-восток, минуя Хягас, соединяются на севере и
входят в море”.
3. “Хягас было сильное государство; по пространству равнялось тукюеским владениям.
Тукюеский Дом выдавал своих дочерей за их старейшин. На восток простиралось до
Гулигани, на юг до Тибета, на юго-запад до Гэлолу”.
Приведённые здесь фрагменты даже теоретически не
могли бы относиться к одной территории. Наиболее понятен второй фрагмент.
Несмотря на некоторые неясные и нелокализуемые топонимы, в целом совершенно
очевидно, что речь идёт о Южной Сибири, а прямое указание на реку Гянь (Гянь-хэ),
то есть Енисей — окончательно решает вопрос. Правда, не совсем понятно, идёт ли
речь о Минусинских или Тувинских котловинах, но в данном случае это не столь
существенно, поскольку летопись составлена в ту пору, когда кыргызы уже
контролировали оба эти региона. А вот локализации, объединённые в первом
фрагменте, совершенно несовместимы. В Главе I уже рассматривался вопрос о
локализации земли гяньгуней — это запад и/или север Джунгарии, может быть,
прилегающие к Тарбагатаю прииртышские степи. В тоже время привязка к горам
Таньмань (хребет Танну-ола) указывает на Енисей. Примечательно, что хронист всё
время кого-то поправляет и настойчиво отождествляет несколько названий —
видимо, ему известно, что такое отождествление может вызвать недоумённые
вопросы сведущих читателей.
Третий фрагмент цитируют, говоря о т.н. “эпохе
великодержавия”, когда кыргызы якобы захватили огромные территории. Однако
династические браки с тюрками имели место только в период Второго Тюркского
каганата, и образованный летописец не мог этого не знать — в то время кыргызы
уже бывали при дворе, о чём делались соответствующие записи. Пространственные
сопоставления летописей особого значения не имеют, а вот докуда кыргызское
государство “простиралось” — это важно.
Гулигань — это прибайкальские курыканы, от кыргызских земель их отделял
труднопроходимый Восточный Саян, а связываемые с ними памятники сходны с
кыргызскими не более, чем памятники иных народов того времени. В тех краях
кыргызы оказались лишь однажды, когда ходили в шивэйские земли добивать
бежавших туда уйгуров. Тибет в годы наибольшего своего могущества контролировал
территории не севернее Тяньшаня — но даже самые убеждённые сторонники теории
“кыргызского великодержавия” не включают в область кыргызского господства ещё и
Притяньшанье. Гэлолу, то есть карлуки, кочевали в Джунгарии и Семиречье, в
Восточном Казахстане и на Монгольском Алтае; однако в IX-X вв. их земли были
отделены от кыргызских владений территориями кимаков и кыпчаков. Таким образом,
речь не может идти о реальной границе. Фрагмент становится осмысленным лишь при
том условии, что слово “простиралось” будет понято как указание на посольские
связи или как свидетельство наиболее дальних военных рейдов. При таком подходе
всё становится на свои места — действительно, кыргызы имели развитые контакты с
карлуками и с Тибетом, есть и упоминания о столкновениях с курыканами. Таким
образом, третий фрагмент говорит о том, что прежде кыргызы имели династические
связи с тюрками, а теперь тем или иным образом контактируют с карлуками, Тибетом
и курыканами. И не более того.
Сведения “Таншу” о местонахождении кыргызского
государства запутанны и противоречивы; хроника смешивает данные о разных
регионах и временах. В повествованиях о других народах и племенах локализации
даны коротко и ясно, а структура текста чаще всего стандартна: происхождение —
локализация — этнография и география — история — хроника. Рассказ же о кыргызах
построен очень сложно. Вот последовательность основных информационных блоков:
I. Варианты названия, локализация и древняя история.
II. Численность населения и войска.
III. Этнографические данные.
IV. Локализация.
V. Сведения о соседях — таёжных племенах.
VI. История от 630 до 758 года.
VII. Варианты названия.
VIII. Сведения об отношениях кыргызов с западными странами и с Тибетом.
IX. Хроника 820-873 гг.
Стандартная последовательность “взломана” вставками,
касающимися локализаций и этнонимики — вопросов весьма болезненных, если
компилируются данные о разных народах. Э.Б.Вадецкая отметила, что в рассказ о
южносибирском народе попали зоологические и ботанические сведения, относящиеся
к Средней Азии, а не к Южной Сибири (Вадецкая ). Смешанность настолько заметна,
что я считаю возможным заключить: в летописном повествовании о кыргызах имеет
место сознательное соединение данных о разных народах с одним и тем же названием
(или с двумя похожими названиями) — о туркестанских и енисейских кыргызах,
очевидное и для составителя; иными словами — перед нами подтасовка, которая не
могла быть прихотью хрониста, но имела свои весьма основательные причины.
Ключ к поиску причин столь вольного обращения с фактами отыскивается в
динамике и содержании кыргызо-китайских контактов. Хроника сообщает, что до
падения Восточного Тюркского каганата кыргызы не имели контактов с Китаем; в
632 году китайцы отправляют к кыргызам посольство во главе с неким Ван Ихуном;
ответное посольство состоялось лишь в 643 г., затем в 648 году, когда
кыргызский эльтебер Сыбокюй (Шибокюй) Ачжань изъявил желание “держать хубань”,
то есть просил покровительства, по сути — международного признания. Последнее посольство
этого века зафиксировано в 675 году, затем контакты прервались до начала
следующего столетия. В VIII веке посольства отмечены под 707, 709, 711, 722,
723, 724, 747 и 748 годами; затем уйгуры разгромили кыргызов, и посольские
обмены прекратились, чтобы возобновиться в 840-870-х годах. Л.Р.Кызласов
считает эти посольства в основном “торговыми” — из-за того, что во всех случаях
посланцы везли с собой подарки; по этой логике торговыми надо бы признать
вообще все посольства в истории. История этих посольств гораздо интереснее, чем
простая торговля.
Следует обратить внимание на два обстоятельства. Во-первых, посольские
связи неритмичны: периоды чрезвычайной активности сменяются десятилетиями
забвения. Дипломатические сношения учащались как раз в те годы, когда в
Центральной Азии складывались острые кризисные ситуации. Действительно, следите
за датами:
1) посольство 632 года имело место вскоре после образования
Сирского каганата, к которому китайцы относились безо всякого энтузиазма;
2) посольство 643 года — незадолго до гибельного для сиров мятежа
токуз-огузов; посольство 648 года — вскоре после падения Сирского каганата и в
ходе образования Первого Уйгурского, причём кыргызский эльтебер просит
подтвердить его независимость;
3) посольство 675 года — накануне антиуйгурских походов тюрков,
прежде интернированных в Китае и теперь собиравшихся воссоздавать своё
государство в степи;
4) посольства 707-711 годов совпадают по времени с походами
тюрков Второго каганата против южносибирских народов, пытавшихся разрушить
тюркскую гегемонию;
5) посольства 722-724 годов произошли сразу после тюрко-китайской
войны, фактически выигранной тюрками;
6) посольства 747 и 748 годов — сразу после падения Второго
Тюркского и создания Второго Уйгурского каганатов;
7) посольства 840-870-х годов — сразу после падения Орду-Балыка и
в период создания локальных уйгурских княжеств.
Перед нами — полный список смутных времён центральноазиатской истории
VII-IX веков. Во времена относительно политической стабильности кыргызы
китайцев не интересовали, и если в эти периоды и были какие-то контакты,
хронист ими пренебрёг. Будь эти посольства и впрямь “торговыми”, как утверждает
Л.Р.Кызласов, с ними всякий раз стоило бы подождать до лучших времён:
отправлять караваны с добром в годы войн и усобиц решился бы только безумец.
Нет ни малейшего сомнения в том, что все эти посольские связи были связаны
между собой общей политической задачей — китайцы, всегда следовавшие установке
“громить варваров руками варваров”, стремились контролировать или хотя бы
сдерживать беспокойных центральноазиатских кочевников и создавать для них
внутренние и внешние трудности. Кыргызы, соседствуя с центральноазиатскими
гегемонами на их северной периферии, лучше всего подходили для участия в
решении этих задач. Показательно, что завершились эти контакты как раз тогда,
когда кыргызы продемонстрировали свою неспособность справиться с рассеянными по
степи уйгурами. Зачем нужен союзник, от которого уже нет никакого проку?
Во-вторых, во всех случаях, когда летописец пересказывает содержание
бесед между императорами и посланниками, обязательно затрагивается одна и та же
тема. Вот пример — одно из посольств времени смуты начала VIII века. Тогда
император Чжун-цзун “подозвал к себе посланника и сказал ему: ваш царствующий
Дом происходит из одного со мною рода, и я отличаю его от прочих вассалов”.
Вскоре после падения Орду-Балыка в присутствии одного из кыргызских послов
императором было “указано, чтоб Ажо, как происходящего из одного рода с
царствующим в Китае Домом, внести в царскую родословную”, а сами кыргызы даже
получили кое-какое символическое подкрепление для борьбы с уйгурами. Тему
родства царствующих Домов китайцы поднимали неукоснительно, заодно подталкивая
кыргызов к тем или иным действиям против центральноазиатских каганатов.
Тезис о родстве правящих Домов
основывается на том, что родовым именем танских императоров было Ли:
основоположника династии звали Ли Юань, сменивший его знаменитый Тайцзун
первоначально носил имя Ли Шиминь etc. То же имя носил и неоднократно
упоминавшийся в начале этой работы китайский военачальник Ли Лин, перебежавший
к хуннам и вдобавок к должности Западного Чжуки-князя получивший во владение
земли кыргызов-гяньгунь. Летописец подчёркивает, что потомки Ли Лина царствуют
у кыргызов и поныне. Приводятся даже якобы бытующие поверья, что черноглазые
особенно удачливы, ибо происходят прямо от Ли Лина. Последнее просто забавно:
откуда кыргызы, не имевшие летописной традиции, могли в VII веке знать о
персонаже истории семисотлетней давности? Конечно, от самих же китайцев и знали.
Могли ли китайцы не знать о том, что владение Гяньгунь никакого
отношения к енисейским кыргызам не имеют, и вопрос сводится лишь к примерному
совпадению названий? Упоминавшееся выше китайское сообщение о походе Иби
Дулу-хана в 638 году, когда к западу от реки Или им были покорены в том числе и
некие гйегу, свидетельствует о том, что китайцы были осведомлены о
туркестанской группе кыргызов и, в отличие от некоторых нынешних историков,
географию знали и Среднюю Азию с Южной Сибирью не путали. Именно поэтому в
летописи появилась не только ложная идентификация названий “хягас” и
“гяньгунь”, а ещё и совершенно верное замечание о том, что путать Хягас и Гйегу
“ошибочно” — причём сразу после туркестанской локализации и перед локализацией
минусинской (см. фрагмент I в начале данного раздела). Эта поправка попала в
скомпилированный текст из первоисточника. Соответственно, китайские
историографы были осведомлены и о том, что ни на каком Енисее Ли Лин не правил
и никакого династического родства у кыргызов с китайским двором нет. Сведения о
туркестанской группе кыргызов относятся к тому самому времени, когда Тайцзун
периодически беседовал с кыргызскими послами о Ли Лине. Великий император не
был неучем — напротив, он был великолепно образован и даже сам принимал непосредственное
участие в составлении хроник. При этом он был расчётливым и хитрым политиком.
Он прекрасно знал историю — кыргызы её не знали. Он знал о туркестанских
кыргызах-гйегу — кыргызские посланники о них не имели никакого представления.
Тайцзун знал летописный рассказ о своём древнем однофамильце или предке,
связанном с какими-то кыргызами в далёком Западном крае, и перед ним стояла
задача привлечь каких-то совершенно других кыргызов к решению своих текущих
политических задач. Решение императора было на диво цинично и эффективно: он
запросто изменил прошлое, признал своё родство с вождями невесть какого
северного народца, им это, безусловно, льстило, их это даже выделяло среди
других варварских правителей, а самое главное — это заставляло центральноазиатских
каганов в их вечном противостоянии с Китаем то и дело оглядываться на север —
не сговорились ли родственники? Императорское враньё заложило под южносибирские
межплеменные отношения мину замедленного и неоднократного действия на много лет
вперёд; это стоило и признания мифического родства, и подтасовки хроник, и
смехотворных подарков и титулов. Следует заметить, что это — лишь реконструкция
событий, вполне может быть, что в частностях всё происходило не так, но главное
— логика процесса — не кажется мне недостоверной. Вывод о целенаправленной
подтасовке летописных данных целиком объясняет, почему повествование о кыргызах
столь очевидно противоречиво, а текст “Таншу”, сложившийся в целом уже в IX-X
вв., содержит смешанные сведения о кыргызах-гяньгунь, гйегу и хягас.
Кыргызы, судя по всему, поверили, и впоследствии дорого заплатили за
свою доверчивость. Они были всего лишь далёким варварским народом, не
искушённым в политических играх, плохо знавшим географию и вовсе не знавшим
древнюю историю. Они легко могли быть введены в заблуждение ссылками на то, что
рассказывают об их дальних предках древние китайские хроники, ибо не знали, что
даже скрупулёзная китайская летопись в случае необходимости легко может
превратиться в политический документ. Кыргызов было несложно обмануть, и
китайцы не преминули попробовать. Жаль, что вместе с кыргызами обманулись иные
из современных историков.
назад | оглавление | наверх | далее
|