|
П.П. Азбелев. Древние кыргызы. Очерки истории и археологии.
назад | оглавление | далее
Глава V. Эпоха, которой не было:
енисейские кыргызы на рубеже тысячелетий.
V.3. Кыргызы и кидани: великодержавие мнимое и подлинное.
Историку остаётся лишь сожалеть о том, что после 873 года кыргызы, разочаровавшие
китайских политиков, перестали интересовать и хронистов. Источники не содержат
данных о енисейских кыргызах конца IX — начала Х вв. Как уже было замечено,
молчание летописей — лучший аргумент против концепции “кыргызского
великодержавия”. Основным источником сведений становится археология. Достоверно
выяснено, что кыргызы оккупировали и освоили Туву, однако проблема
действительного ареала кыргызской культуры в указанное время очень непроста:
памятников сравнительно немного (Тува в этом смысле — отрадное исключение),
опубликованы они плохо и неполно, интерпретированы очень тенденциозно.
Некоторые сведения могут быть почерпнуты из арабских источников; весьма
интересные выводы сделаны из анализа тувинских ареалов распространения
кыргызских родовых и личных тамг. Эпизодически кыргызы упоминаются и в
источниках по истории киданей. Прежде чем перейти к изучению вещественных
материалов этого времени, следует суммировать имеющиеся исторические сведения.
Сразу после падения Орду-балыка кыргызы перенесли ставку кагана в
Монголию, однако спустя несколько времени вернувшиеся туда с разведкой уйгуры
кыргызов уже не застали: ставка была возвращена на север, первоначально в Туву,
которую кыргызы завоевали надолго. В середине Х века ставка находилась уже в
Минусинской котловине, а в Туве происходили сложные события, к разбору которых
ещё придётся вернуться ниже. Арабские источники более позднего времени сообщают
о разделённости кыргызского государства на две части — Кыргыз на Среднем Енисее
и Кем-Кемджиут на Верхнем. Правители этих областей титуловались не ханами и тем
более не каганами, а всего лишь иналами. Совершенно очевидно, что реальной роли
в центральноазиатской политике эти образования не играли. Но как кыргызское
общество к этому пришло — вопрос иной. Как же выглядела политическая карта
Центральной Азии после исчезновения Уйгурского каганата? Есть ли на ней место
“кыргызскому великодержавию”?
Развал Уйгурского каганата привёл к активизации народов, прежде
пребывавших в тени степного гиганта. В Семиречье находился центр карлуков,
создавших т.н. “государство Караханидов” (этот условный термин закрепился в
литературе со времён В.В.Бартольда). Его правители после 840 года сочли
возможным именоваться каганами, так как их вожди возводили своё происхождение к
роду Ашина, а после падения уйгуров должность верховного хана никто так и не
занял. Противостояние карлуков с арабами привело не к военному, а к
идеологическому поражению — в течение Х века карлуки были исламизированы. В
Прииртышье главенствовали кимаки, под властью которых объединились, среди
прочих племён, остатки прежде непримиримых врагов — уйгуров, частично
переселившихся сюда после 840 года, и сиров-кыпчаков, переселившихся на Алтай
ещё после разгрома Второго Тюркского каганата. Кимаки также претендовали на
каганский титул; они контролировали степи Западного Алтая (Восточного
Казахстана) и Северную Джунгарию вплоть до Семиречья и развивали экспансию,
осваивая степь в западном направлении, куда постепенно и смещалось их
государство. Эта экспансия осуществлялась главным образом силами
сиров-кыпчаков, в конце концов оказавшихся в Юго-Восточной Европе под именем
куманов-половцев. Кимакское объединение в Прииртышье просуществовало до рубежа
X/XI вв., когда и оно развалилось в ходе переселений кочевников. Этот процесс,
к сожалению, изучен крайне недостаточно.
По заключению С.Г.Кляшторного, “в IX-XII вв. на территории Ганьсу и в
Восточном Туркестане существовало государство татар, известное и китайским
дипломатам, и мусульманским купцам” (Кляшторный 1994: 61). В начале 840-х гг. в
районе Эдзин-гола татары, возможно, были биты разгулявшимися кыргызами, но это
не особенно повлияло на их историю: в Х веке “Худуд-ал-Алам” называет Восточный
Туркестан “страной тогузгузов и татар”. Но роль этого народа в домонгольские
времена никогда не бывала значительной.
Реальной же силой после развала Уйгурского каганата стали
дальневосточные кидани, до того формально подчинявшиеся уйгурам. Этот народ во
второй половине IX века стремительно расширял свои владения; через несколько
десятилетий создал империю, в X-XI вв. абсолютно господствовавшую на востоке
Азии. В 915 году киданьский вождь Елюй Амбагянь (кит. Абаоцзи) объявил себя
императором и развернул широкую экспансию, захватывая обширные территории
Северного Китая, причём сохранившие независимость руководители южнокитайских
провинций не только смирились с небывалой потерей своих исконных территорий, но
и признали формальное старшинство династии Елюев. Прежде чего-то подобного
добивались лишь хунны. Так появилась империя Ляо (Железная). Она
просуществовала под властью династии Елюев до 1125, когда была уничтожена
чжурчжэнями.
В отличие от мифического кыргызского, киданьское великодержавие было
совершенно безусловным и вполне обоснованным. Не имело значения, могли ли Елюи
связать своё происхождение с каким-либо древним китайским родом — они сами
впервые за тысячелетие сумели перекроить карту своего мира. Не имело значения
даже то, что абсолютное численное превосходство китайцев делало неизбежной
ассимиляцию победителей: кидани получили то, что хотели, и были готовы за это
платить. Не встречая сопротивления, кидани в 920-х годах прошли сквозь всю
Центральную Азию; в 924 году они вышли к Орхону, где, кстати говоря, никаких
кыргызов уже не встретили, затем прошли на запад до Верхнего Прииртышья,
оставили там гарнизон и вернулись: степь мало интересовала киданей, более
склонных к освоению всех достижений цивилизации, они ориентировались не на
каганат, а на империю — просто потому, что не были кочевниками. Конечно,
существуй в то время на Орхоне очередная кочевническая гегемония, амбиции Елюя
Амбагяня остались бы неудовлетворёнными. Но остановить киданей было некому:
незадолго до провозглашения империи Ляо и в Китае начался тяжёлый кризис,
династия Тан пресеклась, и огромная страна неудержимо расползалась. Начиналась
“эпоха У-дай”, характеризовавшаяся смутами и частой сменой власти, когда
сильный сосед мог сколько угодно хозяйничать, не опасаясь имперского возмездия.
Собственно, именно окончание эпохи Тан и открыло киданям возможность
провозгласить империю. На карте Азии появилась новая держава, оставившая свой
след даже в русском языке — мы называем Срединное государство по имени его
завоевателей (Китай — Кытай — от Кидань).
Культура киданей изучена не лучшим образом — прежде всего потому, что
китайские исследователи долгое время сдержанно относились к изучению периодов
“варварского правления”. Значительные материалы ляоского времени были получены
при раскопках в Маньчжурии и Внутренней Монголии, предпринятых японскими
археологами в годы японской оккупации Китая в конце 1930-х — начале 40-х гг. В
последние годы культура купольных гробниц Восточной Ляо всё чаще становится
предметом внимания и китайских исследователей. Следует обратить внимание на
одно крайне важное обстоятельство. Кидани не были степняками-кочевниками, но
они очень долго жили в сфере влияния кочевнических культур и восприняли серию
характерных типов и традиций: поясные и сбруйные гарнитуры, узда, оружие — все
эти категории ляоской культуры имеют в качестве морфологической основы
катандинский предметный комплекс, но не находят себе ранних местных прототипов.
Важно отметить, что кидани в течение века жили под номинальной властью
уйгуров, хотя и проявляли неприличную самостоятельность, иногда сносясь с
Китаем “через голову” уйгурских владык. Всё это необходимо помнить, разбирая
вопросы истории кыргызской культуры IX-X вв.
Итак, после развала Уйгурского каганата на окраинах его бывшей
территории образовались новые государства, просуществовавшие довольно долго —
дольше, чем первые каганаты древнетюркской эпохи, однако лишь дальневосточные
кидани сумели в полной мере воспользоваться кризисом и создать действительно
великодержавное государство. Ни один из источников не даёт оснований говорить о
том, что кыргызы играли сколько-нибудь значительную роль в жизни региона.
Следует заключить, что исторические данные не дают оснований для теории о
“кыргызском великодержавии”. История в течение полутора веков определялась не
тем, что кыргызы вышли из-под контроля призвавших их на помощь уйгурских
раскольников и разнесли всё, что попалось им под руку, а тем, что расшатанный
многолетним кризисом Уйгурский каганат рухнул от первого же толчка — и не имело
принципиального значения, кому именно выпало совершить этот роковой толчок. При
внимательном прочтении источников “экспансия” оказывается несколькими
полубандитскими рейдами, не связанными между собой ни общим руководством, ни
единым планом — ничем, кроме угара случайной удачи и ненависти к уйгурам.
Кыргызов просто использовали как инструмент, а инструмент взял и взбесился. И
совершенно неудивительно, что последствием этого стало не создание новой
державы, а многолетнее запустение.
Почему же В.В.Бартольд предложил термин, не соответствовавший данным
исторических источников? Тому немало причин. Представления об археологии
региона были в те годы минимальны, невелик был и объём письменных источников;
не была ещё в полной мере осознана роль, сыгранная в истории Дальнего Востока
киданями. Были и объективные причины. В середине 90-х гг., обсуждая со мной черновой текст
настоящей работы, Юрий Александрович Заднепровский заметил, что труд В.В. Бартольда следует
оценивать в контексте того времени, когда он был создан: в 1920-х годах шло
становление национальной интеллигенции “советского призыва” многих азиатских
народов, в том числе и тяньшаньских киргизов, и существовала острая потребность
в трудах по истории соответствующих регионов. В.В.Бартольд рассматривал
имевшиеся в его распоряжении материалы с позиций поиска исторических корней
киргизского народа (и желательно — с героическими страницами), и не мог
не обратить внимание на героический эпизод в истории енисейских кыргызов;
прорыв кыргызов в Центральную Азию был слишком привлекателен (с позиций социального заказа), чтобы
подвергать его основательному разбору. Несомненно, В.В.Бартольд закрыл глаза на
некоторые явные противоречия и освятил своим бесспорным авторитетом красивую, но
ошибочную теорию (хотя, надо подчеркнуть, и не связывал с ней напрямую этногенез тяньшаньских киргизов).
Следует отметить, что связь между проблемой происхождения тяньшаньских
киргизов и вопросом об истории енисейских кыргызов в IX-X вв. вообще иллюзорна.
Конечно, нельзя исключать, что в китайских источниках отражены не все рейды
кыргызов по Центральной Азии, и вполне допустимо, что какая-то группа
закрепилась где-то в Притяньшанье (например, загадочные
гаочанские кыргызы конца Х века, упоминаемые Ван Яньдэ). Однако не подлежит
сомнению, что именно в Притяньшанье закрепились основные группы уйгуров, а они,
господствуя в тех краях, вряд ли потерпели бы соседство с кыргызами. Все
исторические рассуждения о “переселении” основаны исключительно на домыслах, а
домыслы допустимы лишь в объяснениях событий, но не в их изложении. Пытаться
растянуть ареал кыргызского влияния до Притяньшанья, подгоняя материал под
надуманную концепцию, неверно и нелепо; в результате получишь одно
нагромождение противоречий. К сожалению, приходится признать, что археология
Восточного Туркестана известна пока недостаточно, а имеющиеся материалы
опубликованы плохо. Поэтому исследование этно- и культурогенеза тяньшаньских
киргизов остаётся делом будущего. Ясно лишь, что енисейские кыргызы никакого
отношения ко всему этому не имели и из Южной Сибири на Тяньшань не
переселялись. Наоборот: как было показано выше, носители названия “кыргыз”
(и/или его производных) фиксируются сначала в северном Приордосье, затем в
Джунгарии, откуда часть этих племён в ходе расселения раннетюркских поколений
попала на Енисей, а другая, судя по сообщениям VII века, ещё долго обитала в
Туркестане, смещаясь, судя по всему, на запад от р. Или; это была мелкая,
незначительная группа, редко привлекавшая внимание хронистов. Сыграла ли она
какую-либо роль в сложении киргизского народа, пока неизвестно, но вполне
возможно.
Возвращаясь от исторических изысканий к археологическим, нужно заметить,
что в трактовке вещественных источников этого времени путаницы ничуть не
меньше. Основными являются проблемы ареала кыргызской культуры и её диагностирующих
признаков. Как и в других случаях, история исследований здесь не менее важна,
чем сами исследования и их результаты; и особую роль играет вопрос о ключевом
памятнике, настолько в данном случае важный, что ему придётся посвятить особый
раздел.
назад | оглавление | наверх | далее
|