|
Б.И. Маршак, В.И. Распопова
|
|
Рис. 1. Железный лемех из Пенджикента. VIII в.(Открыть Рис. 1 в новом окне) |
Рис. 2. Роспись северной стены помещения 28 объекта XXV древнего Пенджикента (часть композиции). Прорисовка Т.С. Василенко.(Открыть Рис. 2 в новом окне; см. также фотографии) |
материалах сам процесс труда отражается лучше, чем связанные с ним представления. До сих пор археология не давала существенных данных по этой стороне культуры.
В 1982 г. на городище древнего Пенджикента была открыта роспись, иллюстрирующая как реальную жизнь согдийских земледельцев, так и их представления. Роспись украшала северную стену парадного помещения (№28 объекта XXV) дома VII-VIII вв. В том же доме обнаружены большие зернохранилища, расположенные па втором этаже. Роспись сохранилась не полностью, но её основные сюжеты вполне читаемы. Фон живописи красный. Верхнюю часть стены занимала огромная фигура божества, сидящего на троне в
виде льва. Скорее всего, это нередкое в Пенджикенте изображение четверорукой Наны на льве. [4] Сохранилась только часть львиного трона и остатки фигуры донатора перед ним. Ниже, отделённая поясом перлов, шла необычная для пенджикентской живописи сцена. Действие развёртывается слева направо. На фоне высокой кучи зерна показано божество на троне. Голову божества украшает венок из листьев злаковых растений, надетый на белую высокую шапку. Изображён старый человек с большой бородой, длинными волосами, прорезанными морщинами лбом. Лицо сохранилось частично. Приподнятые брови, по-видимому, придавали ему скорбное выражение. Голова окружена лучистым нимбом, над плечами поднимаются языки пламени. Над правым плечом развеваваются две ленты. На божестве кафтан из камчатого шёлка, поверх которого наброшен плащ из полихромной шёлковой ткани с изображением птиц, держащих в клювах ожерелья с тремя жемчужными подвесками. Каждая птица заключена в круг из перлов. По краю плащ оторочен каймой, с жёлтыми, видимо, золотыми бляшками. Сидит божество на деревянном троне, украшенном резьбой со сложным растительным орнаментом. Жёлтый цвет трона, видимо, передаёт золото. Подножье трона затянуто полихромной тканью. На троне лежит подушка.
Высокая куча зерна со стороны божества имеет пологий склон, а с противоположной стороны — крутой. Эта крутизна связана с тем, что куча показана уже частично разобранной. Из неё цилиндрической мерой с дуговидной ручкой и кольцом для подвешивания черпает зерно коленопреклонённый молодой мужчина с босыми ногами. Одет он в тёмнокрасный кафтан из гладкой неорнаментированной ткани. У него полное безбородое лицо, непокрытая голова, густые пряди волос, стриженных «под горшок».
Около него изображён стоящий человек, который энергичным движением завязывает высокий куль, уже наполненный зерном. На этом человеке кафтан из гладкой материи светложёлтого цвета, подпоясанный ремнём без бляшек. На голову надета мягкая шапочка, плотно прилегающая к голове. Мешок с зерном полосатый, подобный в этом отношении современным среднеазиатским мешкам, сшитым из полос разноцветной шерстяной ткани. Справа изображена сцена передачи от одного человека к другому подобного куля. У того, кто передаёт, к поясу привешены небольшой изогнутый нож и деревянная ложка. На ногах у него, по-видимому, вязаные
джурабы. Неподалеку стоят два осла, чёрный и белый, готовые к погрузке. На них деревянные сёдла, предназначенные для перевозки груза. Сёдла склепаны из узких дощечек, хорошо видна система крепления.
Над человеком, который завязывает куль, изображена мужская фигура с каким-то продолговатым предметом в руке. Рядом лежат два таких же предмета. На человеке надет голубой шёлковый кафтан с жёлтыми отворотами, который подпоясан ремнем, украшенным наборными бляшками. К поясу слева на двух шнурках подвешена маленькая сумочка, в которой могла находиться чернильница. По всей вероятности, это писец, который фиксирует распределение собранного урожая. Продолговатый предмет у него в руке, так же, как и лежащий рядом с ним, — палки, на которых делались записи тушью. Подобные ивовые палки с хозяйственными записями сохранились в архиве пенджикентского владетеля Деваштича, найденном на горе Муг. [5]
Описанная сцена является только частью большой двухярусной композиции. Здесь мы не будем останавливаться на разборе росписи, находящейся справа от этой сцены. Отметим только, что внизу показан пир. Здесь изображены богато одетые молодые мужчины. Некоторые из них в руках держат ритоны в виде головы барана и в виде птицы. Один из пирующих надевает на голову себе венок.
Интерпретировать эту роспись помогают этнографические данные. М.С. Андреев, М. Рахимов, И. Мухиттинов и др. исследовали обряды горных таджиков и памирских народов, связанные с циклом земледельческих работ и, в частности, обряды, совершаемые на гумне. [6]
Патроном земледелия считался «Бобои-Дехкон» — Дед-Земледелец, к которому обращались за помощью во время любых сельскохозяйственных работ. Кульминацией почитания Деда-Земледельца являются обряды, связанные с работами, совершаемыми с собранным зерном на гумне. Именно этот момент отражён в пенджикентской росписи. Дед-Земледелец в народных верованиях представляется воплощением в куче зерна, которая «считается настолько священной, что и теперь ещё женщин и детей к ней не подпускают». [7] Сперва на гумне зерно собирают в продолговатую кучу, а затем после окончательной очистки делают конусообразную, которую украшают: «...рисунки на поверхности кучи зерна, по народному представлению, кроме запечатывания тока символизировали украшение самого патрона земледелия — Деда-
Земледельца, символизировали его одевание, что проявлялось в опоясывании этой кучи зерна — соре ванд (Вахан), усир ной мед вонд (Ишкашим), а хранимый с Нового года помёт (навоз) рабочего вола, который клали в углубление на поверхности кучи, считали символическим головным убором Деда-Земледельца». [8] В долине Хуф к конусообразной куче хозяин зерна, стоя на коленях, обращался с молитвой: «О, Дед-Земледелец, преврати одно зерно в тысячу и без конца больше тысячи...» [9]
Согдийцам с их развитой иконографией естественно было представить патрона земледелия в антропоморфном виде, сидящим на фоне конической кучи зерна. Богатая одежда, нимб и языки пламени, ленты — обязательные атрибуты согдийского божества, но следует отметить, что у него на голове обычная для богов корона заменена шапкой, обвитой листьями какого-то злакового растения. В росписи, находящейся в доме владельца обширных зернохранилищ, народный в основе культ предстает в несколько аристократизнрованном виде. Скорбный облик Деда-Земледельца естественен для божества урожая, ежегодно умирающего и воскресающего. Этнографами зафиксировано представление об умирающем Деде-Земледельце — провеянное зерно складывают в продолговатую кучу, которую считают могилой Деда-Земледельца. [10]
При переносе урожая с гумна в амбары его берут только у основания конусообразной кучи мерой, причём берут только с восточной стороны. Берущий зерно обращён лицом на запад, т.е. к Кыбле. Но может быть, это только мусульманское осмысление древнего обычая. На пенджикентской росписи зерно также берут из основания кучи с восточной стороны, обратившись лицом на запад, в сторону изображения Деда-Земледельца. Зафиксированный этнографами культ Деда-Земледельца во многом исламизирован. Сам Дед-Земледелец отождествляется с Адамом. Пенджикентская роспись даёт представление о доисламском этапе развития этого древнего культа. Кыбла в большинстве районов Средней Азии считается находящейся на западе, хотя направление на Мекку на юго-запад. Пенджикентские доисламские храмы обращены на запад. Возможно, что ориентация доисламских храмов на запад повлияла на выбор направления Кыбла.
Хотя согдийская живопись даёт довольно много данных по религии Согда, но о народных верованиях, связанных с тру-
довыми процессами, мы узнаём впервые из этой росписи. В этнографии таджиков складывание нового урожая в амбар отмечалось особым семейным празднеством. В пенджикентской росписи пир в нижнем ярусе, возможно, также связан с переносом с гумна нового урожая.
Значение новой пенджикентской росписи как исторического источника трудно переоценить. Здесь впервые представлено основное земледельческое население Согда — крестьяне. Художник мастерски передал облик сильных и подтянутых трудовых людей. Мы видим их простую одежду и манеру её носить. При работе крестьяне, как это нередко делается и сейчас, полы длинной одежды поднимали и затыкали за пояс. К поясу одного из них подвешены нож и ложка, а не кинжал, меч или кошелёк, которые являются обычными атрибутами изображений аристократов или купцов. После множества изображений боевых коней воинов-аристократов впервые видим мы рабочий скот — ослов с вьючными сёдлами.
Крестьяне отличаются от знати не только одеждой и атрибутами, но и по лицам. Удлинённое лицо с узкими, приоткрытыми полуопущенными веками глазами — условный идеал красоты. Именно такими показаны пирующие в богатых одеждах, изображённые в нижней сцене. У крестьян пропорции лица короче, глаза широко открыты. Различаются и причёски. У одного из пирующих — голова выбрита, оставлен узкий «чуб», спускающийся на лоб чёлкой, у человека, набирающего мерой зерно, волосы острижены «под горшок». Крестьяне показаны в процессе труда. Их движения быстры, энергичны. В противоположность им писец изображён сидящим в небрежной позе и внимательно наблюдающим за их работой. Этнографами зафиксировано, что налог-рента феодальному государству уплачивался именно в момент увоза урожая с гумна. «После каждого обмолота, когда чистое зерно было собрано в кучи, на ток являлась целая группа чиновников — мирхазор, мушриф, арбоб, некоторые духовные лица, иногда и амлокдор, и начиналось измерение урожая. До прихода этих людей тока не имел права трогать собранного урожая». [11] Неизвестно, был ли писец пенджикентской живописи чиновником государя или приказчиком землевладельца. О тщательном бухгалтерском учёте перевозок зерна, принадлежащего скорее всего Деваштичу, мы знаем из документов с горы Муг. На одной из ивовых палок сохранился следующий текст, написанный тушью: «И оставил Кч’ч (имя собственное) 10 больших мер ячменя, я из Хсиканда он 27
больших мер (ячменя) привёз, и из Фатьмева 10 больших мер пшеницы и два кафча привёз. А ранее из Фатьмева 10 больших мер пшеницы привёз, и из Хсиканда позднее привёз пять больших мер и два кафчика ячменя». [12] Мугские документы и зернохранилища, открытые при раскопках в жилищах древнего Пенджикента, [13] дают представление о запасах зерна, имевшегося в распоряжении правителя и аристократии. Но нет никаких данных о том, как оно к ним поступало. Эта роспись является первым, хотя и косвенным, свидетельством сбора феодальной ренты.
В меру, изображённую на живописи, могло входить около 10 л зерна. Возникает вопрос, какой мере объёма соответствовал этот сосуд. В документах с горы Муг неоднократно упоминаются кафчи. Исследователи документов считали, что кафч был в 8-10 кг, т.к. один человек доставлял не более 5 кафчей, а 50 кг — это предельный груз для человека. [14] Однако кафчи были очень различными в разных странах: от 4 кг до 200 кг, а люди могли доставлять грузы и не на собственных плечах, а, скажем, на ослах. В проходе, ведущем в помещение с росписью, на полу был найден фрагмент хума, крупного керамического сосуда для хранения, на котором есть надпись из трёх строк, выполненная тушью: 1) X IIIII, 2) Крс, 3) wn. Первые две строки означают: 15 кафчей, в третьей, по мнению В.А. Лившица, может быть имя владельца сосуда. В.А. Лившиц опубликовал другую надпись на хуме из Пенджикента, сходную по содержанию: «Объём — шесть Bntk». [15] Надпись, происходящая из дома с росписью, могла быть нанесена как на целом хуме, так и уже на обломке. В последнем случае она служила своего рода этикеткой. Объём хумов Пенджикента, как правило, не превышал 300 л. Следовательно, кафч был не более 20 л. Однако, конечно, хум мог быть и меньше, например, на 150 л, а надпись тушью могла фиксировать не объём хума, но объём насыпанного в него не до самого верха зерна. К сожалению, фрагмент слишком мал для графической реконструкции сосуда. Можно только сказать, что это был не самый большой хум. Если кафч был равен 15 л, то 1 кафч пшеницы весил 11 кг, если — 20 л, то — 15 кг.
Изучение среднеазиатского земледелия эпохи раннего средневековья началось со счастливой находки Л.Р. Кызласова. Материалы последних лет раскопок Пенджикента дают много нового для всестороннего анализа среднеазиатского земледелия в его техническом, социологическом и идеологическом аспектах.
Примечания.
[1] Кызласов Л.Р. Археологические исследования на городище Ак-Бешим в 1953-1954 гг. — Труды Киргизской археолого-этнографической экспедиции, т. II. М., Изд-во АН СССР, 1959, с. 202, рис. 37, 1.
[2] Вавилов Н.И. и Букинич Д.Д. Земледельческий Афганистан. Л., 1929, с. 179-187, рис. 130; Андреев М.С. Таджики долины Хуф. Сталинабад: Изд-во АН Тадж. ССР, 1958, вып. II, с. 38-42, рис. 4-6; Рахимов М.Р. Земледелие таджиков бассейна р. Хингоу в дореволюционный период (историко-этнографический очерк). Сталинабад: Изд-во АН Тадж. ССР, 1957, с. 28-33, рис. 2-3, 5, 6; Таджики Каратегина и Дарваза. Душанбе: Изд-во «Дониш», 1966, с. 116-119, рис. 9.
[3] Мухиддинов И. Земледелие памирских таджиков Вахана и Ишкашима. М.: «Наука», 1975, с. 50-57, рис. 10-16, особенно с. 55, рис. 16, ж.
[4] Дьяконова Н.В., Смирнова О.И. К вопросу о культе Наны (Анахиты) в Согде. — СА, 1967, №1.
[5] Согдийские документы с горы Муг. Хозяйственные документы. Чтение, перевод и комментарии М.Н. Боголюбова и О.И. Смирновой. М.: Изд-во восточной литературы, 1963.
[6] Андреев М.С. Ук.соч., с. 83-87; Рахимов М.Р. Ук.соч., с. 182-187; Мухиддинов И. Ук.соч., с. 102-108.
[7] Андреев М.С. Ук.соч., с. 85.
[8] Мухиддинов И. Ук.соч., с. 105.
[9] Андреев М.С. Ук.соч., с. 85.
[10] Мухиддинов И. Ук.соч., с. 104.
[11] Рахимов М.Р. Уз.соч., с. 125; Таджики Каратегина и Дарваза, с. 146.
[12] Согдийские документы с горы Муг, вып. II. Юридические документы и письма. Чтение, перевод и комментарий В.А. Лившица. М.: Изд-во восточной литературы, 1962, с. 128-129, примечание 1.
[13] Рахматуллаев И. Зернохранилище начала VIII в. в Пенджикенте. — Успехи среднеазиатской археологии, вып. 4. Л.: «Наука», 1979, с. 56-58.
[14] Согдийские документы с горы Муг. Вып. II, с. 60; Смирнова О.И. Очерки из истории Согда. М.: «Наука», 1970, с. 116-117.
[15] Лившиц В.А. Три согдийские надписи. — Известия Отделения общественных наук АН Тадж. ССР, вып. 14, 1957, с. 101-102.
^ Дополнение сайта: обсуждаемая роспись на экспозиции Эрмитажа (в зале №50).
1. Общий вид (Открыть в новом окне).
|
2. Фрагмент (Открыть в новом окне).
|
См. также статью В.И. Распоповой (2015).