Н.В. Дьяконова, О.И. Смирнова
К вопросу о культе Наны (Анахиты) в Согде.
Тема культа женского божества плодородия Нана-Анахита в Средней Азии не раз привлекала к себе внимание исследователей. Она затрагивалась в ряде работ как общего порядка, так и специального характера, и авторы настоящей статьи ставят себе целью лишь добавить некоторые новые данные н наблюдения, позволяющие уточнить существующие представления о культе этого божества в согдийской среде. Исходным материалом в данном случае послужили надписи на согдийских монетах, найденные на Пенджикентском городище, н открытая археологами на этом же городище стенная роспись зданий.
Среди массы согдийских монет, обнаруженных при раскопках городища древнего Пенджикента, оказалось около 400 бронзовых монет китайского образца (с квадратным отверстием по середине кружка) местного пенджикентского выпуска. Из этого очевидно, что Пенджикент в раннем средневековье являлся центром одного из тех согдийских владений, которые имели свою собственную монету — бронзовую. [1] Ареал обращения пенджикентских монет, судя по местам их находок, был узким и ограничивался в основном территорией пенджикентских владений. Еще в 1952 г. при раскопках одного на помещений ограды второго пенджикентского храма археологи открыли клад, состоящий из 129 бронзовых монет, 125 из которых оказались однотипными. Из надписей на них стало известно, что эти 125 экземпляров выпущены в Панче (Pnč-), т.е. в Пенджикенте, от имени владетеля Панча, носившего титул γwβ pnčy MRY’ «хваб господин Панча». Вместе с монетами тогда же был обнаружен разбитый горшок, в котором, как надо думать, последние были в своё время припрятаны. [2] По мнению лиц, обнаруживших клад, помещение, в котором он был найден, представляет остатки металлообрабатывающей мастерской. [3] Если это так, то в этой мастерской могли изготовляться и монеты, и мы имеем, быть может, дело с остатками прихрамового «монетного двора». Предположение тем более вероятное, что 22 из 129 монет клада оказались со значительными дефектами литья и очевидно, что таковые не могли находиться в обращении (монетный брак).
Изучение монетных находок последующих лет выявило ещё три типа монет Панча, составляющих вместе с монетами клада одну группу. На всех монетах группы, обнаруживаемых на городище, и на других таких же, хранящихся в разных собраниях, как и на монетах клада, имеются надпи-
(74/75)
си, из которых следует, что все они были выпущены в пенджикентских владениях.
Рис. 1. 1-4 — знаки на монетах пенджикентских владений, 5-7 — разные написания начальных букв в титуле на пенджикентских монетах.
Эти надписи сделаны на оборотной стороне монет, тогда как на лицевой изображены знаки. На первых по времени монетах панчской группы нанесено по два разных знака справа и слева от центрального квадратного отверстия. Знак справа от квадратного отверстия имеет форму ромба, верхний угол которого расходится в виде двух небольших завитков, тогда как от двух боковых его углов отходят небольшие прямые отростки. На монетах трёх остальных типов изображено только по одному знаку, каждый из которых представляет вариант описанного выше, и отличается от него рисунком верхних завитков и боковых отростков и дополнительными разными подставками, форма которых варьирует в зависимости от того, от имени кого она была выпущена (рис. 1, 1-4). [4] Кроме того на монетах этих трёх последних типов знаки занимают всё поле монеты и как бы вмонтированы в монетные кружки, составляя единый рисунок с рамкой квадратного отверстия и ободком по краю монеты. Все эти монеты, как нами установлено, выпускались от имени дихкан-владетелей (γwβ) Панча (Пенджикента), носивших титул pnčy MRY’ «господин Панча», и от имени его дихканш-владетельниц. Новые находки позволили внести в этот вопрос некоторые уточнения.
Монеты владетельниц, как и монеты владетелей, представлены экземплярами двух типов, каждый из которых в свою очередь имеет по два варианта, отличающихся не только расположением и почерком надписей и формой (вариантом) знаков, но и размерами монетных кружков, минимальный диаметр которых 15 мм, тогда как максимальный — 22 мм. На монетах, принадлежащих к типу, наиболее часто встречающемуся, одинаковая для всех надпись состоит из трёх раздельных групп знаков, в связи с чем она и была прочтена и соответственно переведена «Панча превосходительная госпожа госпож» (рис. 2, 1, 2). Надписи на монетах, принадлежащих ко второму типу, оказались аналогичными по содержанию, но вместе с тем каждая из них состоит из двух групп знаков, а не из трёх (рис. 2, 3, 4). Но аналогии с первыми они были прочтены pnčy ’’δβ’mpnh, что означает «Панча превосходительная госпожа». [5]
В последнее время в связи с новыми находками таких монет надписи на них пересмотрены и ещё раз сличены. Оказалось, что все надписи состоят из двух слов, второе из которых представляет своего рода композит, и только на более поздних по времени экземплярах эту надпись, исказив её, стали писать в три слова. Последнее легко объясняется тем, что изготовитель форм, не понимавший содержания надписи, воспроизводил её чисто механически, следя лишь за её внешним рисунком, надо сказать весьма изящным. Таким путём удалось установить, что два последних слова на пенджикентских монетах (второе н третье), прочтенные нами ’’δβ’mpnh «превосходительная госпожа» и ’’δpnpnwh «превосходительная госпожа госпож», по сути дела представляет одно сложное слово (имя-титул), оказавшееся неправильно разделённым. Анализ знаков надписей весьма большого количества монет этого типа, имеющихся в настоящее время в нашем распоряжении, убеждает, что на всех таких монетах два первых знака этого слова графически ближе к согд. n, чем к согд. ’, так как не имеют характерного для последнего изгиба влево (рис. 1, 5-7). Кроме того на большинстве монет второго типа четвёртый знак той же надписи
(75/76)
не имеет плавного изгиба тулова, свойственного согд. р, и ближе по рисунку к согд. β. Соответственно этим поправкам, надписи на наших монетах следует читать pnčy nn-δβ’ (nn + δβ’mpnh) «Панча Нана-Госпожа» и pnčy nn-δβnpnwh (nn + δβnpnwh) с таким же общим значением имени и титула, как первые. Предлагаемое новое чтение и истолкование надписей на панчских монетах нашло себе неожиданное подтверждение в согдийской литературе.
Рис. 2. Монеты пенджикентских правительниц: 1, 2 — тип I; 3, 4 — тип II.
В одном из изданных В.Б. Хеннингом согдо-манихейских текстов, от которого к сожалению сохранился лишь отрывок без начала и конца, упоминается некая nn-δβ’mpnh, имя которой В.Б. Хеннинг поясняет как «The Lady Nana(i)». [6] Опубликованный им отрывок представляет образец манихейской литературы на мифологические сюжеты, столь излюбленные в то время. В отрывке рассказывается о падении города, называемого Žimat, осаждённого врагами. По мнению издателя текста В.Б. Хеннинга, в манихейском тексте речь идёт о городе, название которого упоминается у китайского паломника Сюань Цзяна, а позже у арабского географа Ибн-Хордадбеха ( , искажённое * ?), помещавшим его к юго-западу от Балха. Что же касается имени nn-δβ’mpnh «Нана-Госпожа», упомянутого в отрывке, то по мнению того же Хеннинга, это имя богини Анахиты «the goddes Nana(i)», обычным эпитетом которой, судя по западно-иранской литературе, было banuk, [7] позднейшее персидское bānū. Этому последнему в манихейском отрывке соответствует согд. δβ’mpnh «госпожа», тот же титул, что и в одном из вариантов надписи на монетах. Второй из титулов на монетах δβnpnwh представляет, возможно, диалектальную форму согд. δβ’mpnh, стоящую ближе, чем последняя к персидскому bānūk ( = δβ npnwh?). Тогда совершенно очевидно, что имя-титул nn- δβ’mpnh, вариант nn δβ’npnwh на монетах — то же самое имя, которое упоминается в манихейском отрывке как имя богини Нана-Анахиты. Вместе с тем известно, что женский титул (δ)β’mpnh (второй компонент нашего имени) в согдийском языке был парным титулом к мужскому γwβ-; титул же γwβ- засвидетельствован в качестве одного из титулов владетелей Панча равно на монетах и в мугских документах. В последних он является в ча-
(76/77)
стности титулом хорошо всем сейчас известного пенджикентского князя, а позднее царя Согда — Деваштича.
Следовательно, надписи на монетах можно толковать по-разному. Во-первых как имя-титул супруги пенджикентского владетеля (т.е. так, как они и толковались до сих пор) «Панча госпожа Нана(й)», и в таком случае надписи nn δβ’mpnh и nn δβnpnwh на монетах являются титулами и тронными именами, или просто сложными титулами владетельниц Панча.
Рис. 3. 1, 3 — кушанские монеты с изображением богини и надписью «Нано»;
2 — кушанский знак на согдийских монетах.
Во-вторых, та же надпись может быть истолкована как «Панча (богиня) Нана-госпожа». В этом втором случае должен последовать и вывод о том, что в Панче (Пенджикенте) в какой-то период времени выпускались монеты (бронзовые) с надписями в честь почитаемого в данном городе божества — богини Нана-Анахиты. Второе толкование надписи на монетах, как содержащих имя божества, находит себе почти полную аналогию в хорошо известных надписях на кушанских монетах, выпускавшихся царями, на реверсе которых иногда имеется изображение женского божества, а рядом с ним (по краю монеты) надпись nano и знак, [8] обычно именуемый исследователями кушанским (рис. 3, 7, 3). В этой связи отметим ещё и то, что на нескольких согдийских монетах другой группы, кроме обычных свойственных им знаков, помещается изображение вышеупомянутого знака (рис. 3, 2). [9] Если высказанное положение подтвердится, то последует и вывод о том, что Средняя Азия раннего средневековья продолжает кушанскую и грекобактрийскую традицию помещать на монетах имя божества-покровителя.
Независимо от того, имя ли это богини Нана-Анахиты, теофорное ли имя цариц или их титул, надписи на монетах свидетельствуют о почитании этой богини в Согде, в частности в Пенджикенте. Имя Нана или Нанай принадлежит богине неиранского происхождения, образ которой, как полагают, в Иране и Средней Азии слился с образом иранской богини Анахиты. Имя Анахиты, как известно, в свою очередь восходит к эпитету иранской богини плодородия Арадависуры-Анахиты и значит «Незапятнанная». В согдийской ономастике широко распространено первое из них — Нана(й),
(77/78)
сохранившееся и по сей день в таджикском языке, в котором она значит «мать», «матушка», тогда как второе — Анахита в составе согдийских имен вообще не засвидетельствовано. Достаточно будет напомнить о местных согдийских именах, встречающихся в мугских документах, именах сложных с компонентом nn- *nan(a) и производных от последнего, таких как nnyprn *(В 8, стк. 1) «Обладающий фарном Нана» и, возможно, n’nč «относящийся к Нана» (?) (Nov. 4, стк. 13). [10] Такого же порядка имена засвидетельствованы в согдийских старых письмах (IV в.), как по nny δβ’r, «Дарованный Нана» nnуδ’t и nnyβntk «раб Нана», [11] а также в других согдийских текстах, например в манихейском списке имён собственных. [12] Что касается второго имени Анахиты, то его форма, засвидетельствованная в согдийских текстах (n’γуδ), указывает на то, что оно было заимствовано здесь из западно-иранского и, следовательно, не свойственно согдийской среде. [13] Эти, правда ограниченные известия позволяют всё же утверждать, что женское божество Нана-Анахита в Средней Азии и, в частности, в Согде было известно главным образом под неиранским именем Нана (согд. nn-). Естественно также предположить, что культ его, судя по этим скупым данным, был распространён в Согде не только как общий культ, но существовали центры особого почитания этого божества, считавшегося в таком случае покровителем города. Тогда делаются понятными надписи как на кушанских монетах, так и на согдийских, содержащих имя Нана и других божеств определённого пантеона, в частности Ормузда, известного, как можно думать, в Средней Азии под своим эпитетом Фарнбаг (согд. prnβγ-)? засвидетельствованном в свою очередь в названии одного из священных огней сасанидского Ирана (Aδur-Farrbaγ), храм которого стоял в Балхе. Можно предположить также, что в этих городах стояли храмы, посвящённые соответствующим божествам, в том числе интересующей нас Нана (Анахите), и имелись их изображения. [14] Хеннинг предполагает, что храм, посвящённый богине Нана, имелся у согдийцев, живших в Дун-хуане. [15] Об его жреце βγnpt-e, дословно «главе (pt-) храма (BYn-) упоминает молодая согдианка в письме к своей матери в Самарканд. Главу храма βγnpt-a, по имени Kwrčy «Слепец» (?)», вместе с другим человеком, судя но имени Nyzytk «Свирепый», воином, в 720 или 721 г. отправил послом к царю Согда Деваштичу арабский эмир Абдаррахман. [16] Главой какого храма был жрец Кwrčy, мы не знаем. Храмы, именуемые согдийцами βγn-ами, стояли во многих местах Согда, о чем мы можем судить по топонимике последнего, сохранившей нам ряд названий, компонентом которых является согдийское βγn- «храм». Храм βγn-, посвященный Анахите «’yzn nnystwkn», по мнению В.А. Лившица, упоминается в парфянских текстах из Нисы. [17]
Теперь вернёмся к Нана-Анахите, её образу.
(78/79)
Рис. 4. «Хорезмийская Анахита»:
1 — серебряное блюдо, Британский музей; 2-4 — из коллекций Советского Союза;
5, 6 — оттиски на комьях глины из Тешик-кала.
Внешний облик богини Анахиты довольно подробно описывается в известном месте Абан-яшта Авесты. Это прекрасная женщина, молодая, статная, весьма сильная, одетая в царскую одежду. [18] Именно такой представляют её памятники позднесасанидского искусства Ирана, и обычно толкуемые как её изображения терракотовые статуэтки-идольчики, находимые в слоях II-VI вв. н.э. на территории Средней Азии. Иконография Анахиты-Нана кушано-эфталитского времени на средне- и центрально-азиатской
(79/80)
почве посвящена специальная статья К.В. Тревер, [19] где между прочим указывается на существование «Различных культовых обликов» этой богини. Среди этих обликов встречается её изображение со зверем, обычно львом или барсом, на котором она едет или сидит как на своего рода зооморфном престоле. [20]
Уже в самом начале вскрытия стенных росписей Пенджикента были обнаружены изображения божества, восседающего на престоле в виде льва. [21] Несмотря на очень плохое состояние живописи, полностью осыпавшейся на верхней части стены, сохранившиеся внизу части (плечо, лапы, хвост зверя и ноги сидевшего на нём персонажа) не могли не вызвать непосредственной ассоциации этих сюжетов с изображениями на группе серебряных чаш, определенных С.П. Толстовым как хорезмские. [22] Дно этих чаш украшает фигура богини в венце и царственном одеянии (рис. 4, 1-4), сидящей на спине хищника. [23]
Иконография богини на хорезмийских чашах имеет любопытную особенность — у богини четыре руки. Одна пара рук держит на поднятых вровень с головой ладонях символы солнца и луны, две других руки у колен или перед грудью — чашу н жезл. Бытование подобной иконографии в Хорезме убедительно подтверждается находкой в Ташик-Кала нескольких вариантов изображений (рис. 4, 5, 6) четырёхрукого божества, оттиснутых на глине. С.П. Толстов приходит к заключению, что «Богиня в короне с символами солнца и луны, попирающая льва или леопарда,— самый популярный образ в хорезмийском пантеоне». «Мы вряд ли ошибёмся, — пишет он далее, — если увидим в этой богине уже знакомую нам хорезмийскую Анахиту, прошедшую путь сннкретизации с божествами индобуддийского круга». [24] Мысль, что четырёхрукая богиня является одной из ипостасей Анахиты, представляется нам правильной, однако достаточно обширный изобразительный материал, которым мы располагаем в настоящее время, свидетельствует о значительно более широком ареале распространения культа четырёхрукой богини, не ограничивающимся Хорезмом, по захватывающим, во всяком случае, и Согд и Восточный Туркестан. [25] Это божество всегда связано с плодородием животного н растительного мира и с материнством. Оно олицетворяет именно те самые силы, что и богиня, носившая в Иране имя Анахиты, а в Согде — Нана.
Как упоминалось выше, сопоставление некоторых персонажей пенджикентских росписей с изображениями на хорезмийских серебряных чашах были сделаны уже в первой публикации этих замечательных памятников. [26] Четырёхрукая богиня является одним из главных действующих лиц большой многофигурной композиции на стене храма (II объект, стена В), вошедшей в литературу под названием «Сцены оплакивания». Персонажи, восседающие на зооморфных престолах (лежащий лев), занимают центральные места в живописном убранстве двух парадных зал (III объект, 7 помещ. и IV объект, 1 помещ. (рис. 5, 1).
Раскопки 1954 г. дали остатки ещё одного изображения прекрасной, одетой в богатые царские одежды женщины (объект VI, помещ. 26). На
(80/81)
ладонях, поднятых вровень с головой рук, она держит эмблемы солнца и луны [27] (рис. 5, 2). Живопись сильно осыпалась, и более или менее отчетливо можно разглядеть только верхнюю пару рук; имеются ли у этого божества вторые, нижние руки, с уверенностью сказать нельзя. Однако такое предположение подсказывает находящийся около его правого плеча жёлтый с красными контурами предмет (обычная условная передача золота) , похожий на жезл, который богиня должна в таком случае держать нижней правой рукой. Во всяком случае сходство пенджикентской богини, несущей солнце и луну, с упомянутым образом четырёхрукой богини несомненно. На это обращает внимание и опубликовавший роспись А.М. Беленицкий.
Рис. 5. Стенные росписи из Пенджикента: 1 — божество, сидящее на льве (объект III, помещение 7); 2 — богиня, держащая солнце и луну (объект VI, помещение 26, южная стена).
По-видимому, следует полагать, что те же эмблемы и атрибуты находились в руках четырёхрукой богини в «Сцене оплакивания». Уточнить эти предположения невозможно, так как на сильно поврежденной фреске видны лишь две правые руки — нижняя, несущая как будто бы сосуд, другая, поднятая кверху, сохранилась только до середины предплечья; кисть с находившимся в ней предметом утрачена. Если те из упомянутых пенджикентских изображений богини на льве и богини, держащей диски светил, истолковываются довольно просто, как парадное, священное (занимают центральное место в росписях) изображение наиболее почитаемой богини (или одного из наиболее почитаемых божеств) города в парадных, предназначенных для торжественных случаев, помещениях, то роль четырёхрукой богини в «сцене оплакивания» (рис. 6) во многом продолжает быть загадочной.
(81/82)
Рис. 6. Стенная роспись из Пенджикента. «Сцена оплакивания» — группа божеств, среди них четырёхрукая богиня (объект II, простенок В).
С первого же момента открытия этого памятника предлагались разные его толкования: то как сцены оплакивания, отражающей манихейский заупокойный обряд, [28] то как сцены погребения Сиявуша. [29] В своё время нами было предложено рассматривать эту роспись как иллюстрацию эпизода из героического эпоса, изображающую осаду и падение замка и оплакивание героя. Хотя тогда нас интересовало не столько раскрытие сюжета самого по себе, сколько установление здесь наличия определённых изобразительных традиций. [30]
Однако присутствие в этой загадочной сцене четырёхрукой богини, которую мы можем теперь с большой долей уверенности назвать Нана, заставляет предположить существование более древнего мифологического пласта, лежащего в основе изображённой легенды круга Анахита-Нана. Тогда «Сцену оплакивания» можно рассматривать как иллюстрацию именно этого предания, отрывок из которого представляет упомянутый выше и изданный В.Б. Хеннингом текст: «...я было там кровопролитие, терзали лица, резали уши. Нан(а)-Госпожа, сопровождаемая своими женщинами,
(82/83)
шла к мосту. Они разбивали сосуды, громко вопили, стонали, резали лица, рвали полосы и бросались на землю». Фрагментарный контекст документа, в начале которого говорится о творениях Ормузда и Ахримана, заставляет всё же полагать, что Нана-Госпожа в данном случае богиня. Такова мысль Хеннинга.
Если согласиться со всем вышеизложенным, то можно предположить, что в Пенджикенте одним из господствующих, а быть может и главным, был культ Нана-богини матери, являвшейся в таком случае покровительницей города, культу которой посвящались храмы, изображениями которой украшали помещения, предназначенные для торжеств и отправления обрядов. Ряд приведенных выше данных позволяет думать, что Нана почиталась здесь в той ипостаси, которая засвидетельствовала в V-VIII вв. на весьма широкой территории Средней н Центральной Азии, т.е. в образе царственной женщины с четырьмя руками, восседающей на спине хищного зверя. По-видимому, в Пенджикенте, как н в других местах, существовали разные иконы этого весьма популярного божества, сохранившего, как правило, важнейшие атрибуты и признаки его образа. Так, возможно, какой-то другой ипостасью Нана-Анахиты являются опубликованные Б.И. Маршаком терракотовые рельефные иконки, найденные им на XII объекте того же пенджикентского городища. Эти иконки изображают женщину в пышной одежде н венце, с лапами хищного зверя вместо ног — соединение воедино божества и посвящённого ему зверя. Значительное количество разномасштабных изображений подобного рода, обнаруженных при раскопках, свидетельствуют об их распространенности и популярности культа изображённого божества. Весьма вероятным кажется и предположение Б.И. Маршака о том, что эти миниатюрные идольчики — копии культовой статуи, находившейся в Пенджикенте. [31]
Считая вполне вероятным существование в предисламском Согде, и в частности в Пенджикенте, нескольких иконографических типов изображения Нана, полагаем, что представленный рядом памятников монументальной живописи Пенджикента образ четырёхрукой богини, восседающей па льве и держащей в поднятых руках диски небесных светил, — является именно той ипостасью Нана, в которой она почиталась как верховная богиня, «великая мать», покровительница города.
Вполне понятной представляется и несомненная связь этой иконографии с образами лидийского, точнее шиваитского (а не буддийского) пантеона. Значительное влияние индийского искусства на Среднюю Азию засвидетельствовано многократными и многообразными примерами. Это влияние, ставшее очень заметным в кушано-эфталитское время, продолжается, а может быть становится ещё более отчетливым в VII-VIII вв. Достаточно вспомнить «Красный зал» в Варахше. [32] В Пенджикенте подобные индийские реминисценции, пожалуй, ещё более выразительны и в некоторых случаях представляются прямыми копиями индийских оригиналов. Таковы к примеру деревянные кариатиды в одном из помещений III объекта и другие. [33]
В ряде случаев здесь имеет место заимствование изобразительных форм, пригодных для воплощения в них своего мифологического или культового образа. Таким сложившимся на индийской и доработанным на центральноазиатской почве (в кушанском искусстве Афганистана и Кашгарии) образом была иконография четырёхрукой Великой богини Матери, называвшейся в разных местах то Дургой, то Анахитой, а в Средней Азии, в частности в Согде носившей неиранское имя Нана(й); последнее по сей день сохранилось в таджикском языке и вошло в узбекский и означает сегодня «мать», «матушка».
[1] Издание монет: О.И. Смирнова. Каталог монет с городища Пенджикент М.-Л., 1963, стр. 92-121; её же. О двух группах монет согдийских владетелей VII-VIII вв. Изв. ООН АН Тадж. ССР, 14 (1957), стр. 115 сл.; её же. Монеты древнего Пенджикента. МИА, 66, 1958, стр. 223.
[2] О.И. Смирнова. Первый клад согдийских монет. Эпиграфика Востока. X, 1955, стр. 3-14.
[3] А.М. Беленицкий. Общие результаты раскопок древнего Пенджикента. МИА, 66, 1958, стр. 108-109.
[4] Варианты знаков см. О.И. Смирнова. Каталог..., стр. 16-17 (таблица).
[5] Там же, стр. 13, 14.
[6] W.В. Нenning. The Murder of the Magi. JRAS, 1944, стр. 133-144 (рукопись 459).
[7] В.Б. Хеннинг, характеризуя издаваемый им согдийский отрывок, пишет: «Its purport is not very clear, but it seems to be concerned wich some heathenish practices. The lady Nana (or Nan), in the line 20 at the fragment, may be the Goddes Nana (i). The town (?) of Žimat reminds one of Huan-ts’ang’s Zuei-mei-to (iwai-muăt-d’ă), Ibn Khurdadbeh’s  to the south-west of Balkh». О титуле bānūk (δβ’mpnh) см. W.B. Henning. Sogdica. London, 1940, стр. 7. BSOS XII, 1948, 603, note 1.
[8] К.В. Тревер. Золотая статуэтка из селения Хаит (Таджикистан). Тр. ГЭ, II (1), М.-Л., 1958, стр. 136, 137 (там же см. воспроизведения монет).
[9] Монеты ещё не опубликованы; одна такая монета обнаружена на пенджикентском городище, вторая принадлежит Ташкентскому историческому музею.
[10] Согдийские документы с горы Муг. II, М., 1962, стр. 44, 53.
[11] Н. Reichelt. Die Soghdischen Handschriftenreste des Britischen Museum, I, Heidelberg, 1931, письма II и III.
[12] W.H. Henning. Sogdica, стр. 7.
[13] I. Gerschevitch. A Grammar of Manichean Sogdian. Oxford, 1954, § 269.
[14] Существует предположение, что на кушанских монетах изображены именно такие культовые статуи. О культовых статуях (but), стоявших в храмах и на городских площадях, сообщает ряд арабских и персидских географов и историков. Напомним также об одном из согдийских текстов ил Восточного Туркестана, изданных Ханнингом, н котором рассказывается о храмах (согд. βγn’) и стоящих в них серебряных и медных идолах, инкрустированных драгоценными камнями (BSOS, XI 1945 (3), стр. 473, 474).
[15] BSOS, XII, 1943, стр. 602.
[16] М.Н. Боголюбов, О.И. Смирнова. Согдийские документы 1.1 и 36А 14 Мугской коллекции. ВЛУ, 20, 1963, стр. 115 (док. 1. 1, стк. 3, 12, 14, 17). Согдийские документы с горы Муг. II, стр. III (док. 1. 1, стк. 4, 13, 15, 18).
[17] В настоящее время иранисты приняли чтение и интерпретацию надписей, предложенные О.И. Смирновой. W.B. Henning. A Sogdian God; BSOS, XXVIII, 2. 1965, стр. 252, прим. 68; в статье В.Б. Хеннинга также приводится цитированный нами в настоящей статье отрывок манихейского текста, см. там же, стр. 252, прим. 67.
[18] I. Dаrmsteter. La Zend-Avesta. II, 1893, стр. 126-129.
[19] К.В. Тревер. Золотая статуэтка из селения Хаит (Таджикистан). Тр. ГЭ, II (1), стр. 130-146.
[20] Там же, стр. 137.
[21] М.М. Дьяконов. Росписи Пенджикента и живопись Средней Азии. Сб.: «Живопись древнего Пенджикента». М., 1954, стр. 139.
[22] С.П. Толстов. Древний Хорезм. М., 1948, стр. 192-194.
[23] М.М. Дьяконов. Ук. соч., стр. 116, 119.
[24] С.П. Толстов. Ук. соч., стр. 200-201.
[25] Н.В. Дьяконова. Материалы по культовой иконографии Центральной Азии домусульманского периода. Тр. ГЭ, V (6), Л., 1961, стр. 266-268; 271.
[26] М.М. Дьяконов. Ук. соч., стр. 112; 115-116; 139 (табл. XIX; XXVI, XXVII, XXVIII, XXXII); А.М. Беленицкий. Новые памятники искусства древнего Пенджикента. Сб.: «Скульптура и живопись древнего Пенджикента». М., 1959, стр. 21, 22; табл. XX-XXII.
[27] А.М. Беленицкий. Вопросы идеологии и культов Согда по материалам пенджикентских храмов. Сб.: «Живопись древнего Пенджикента», стр. 76-77.
[28] А.Ю. Якубовский. Живопись древнего Пенджикента по материалам Таджикско-согдийской экспедиции 1948-1949 гг. ИАН ОИФ, VII, 5, 1950, стр. 256.
[29] М.М. Дьяконов. Образ Сиявуша в среднеазиатской мифологии. КСИИМК, XL, 1951.
[30] Н. Дьяконова, О. Смиpнова. К вопросу об истолковании пенджикентской росписи. Сборник в честь академика И.А. Орбели. М.-Л., 1960.
[31] Б.И. Маршак. Отчёт о работах на объекте XII за 1955-1900 гг. МИА, 124, 1964, стр. 238-240.
[32] В.А. Шишкин. Варахша. М., 1903, стр. 152-158, табл. I-XI.
[33] Сб.: «Скульптура и живопись древнего Пенджикента», табл. IX-X, XI-ХLII.
|