В.А. Кисель
Шедевры ювелиров Древнего Востока из скифских курганов.
// CПб: Петербургское востоковедение. 2003. 192 с. ISBN 5-85803-245-1
Оглавление
Моим учителям посвящается.
Введение. ^
Период VII — начала VI в. до н.э. является важнейшим для скифской истории. В это время начинает закладываться яркое своеобразие скифской культуры. Важную роль в данном процессе сыграло тесное знакомство скифов с государствами Ближнего Востока, благодаря которому произошли громадные изменения во всех сферах скифской общественной жизни (инновации в вещевом комплексе, технике производства, искусстве, мировоззрении, социальном устройстве). В свою очередь, представители раннескифской культуры (киммерийцы, скифы) сыграли немаловажную роль в судьбах народов древнего Востока, о чём свидетельствуют ряд аккадских клинописных текстов, записи речей библейских пророков, античная литературная традиция. Согласно этим письменным источникам, контакты номадов и автохтонного ближневосточного населения имели преимущественно военно-политический характер. В то же время сохранились упоминания о существовавших в регионе собственно кочевнических «царствах», что заставляет предполагать взаимоотношения иного рода. Проблема связей древних кочевников с ближневосточными народами, несмотря на то что имеется достаточно много исследований, посвящённых ей, далека от решения. К тому же до сих пор недостаточно чётко освещён общий историко-культурный фон, на котором происходили конкретные исторические события, фрагментарно зафиксированные древними авторами. В решении перечисленных задач может помочь анализ археологических материалов. Такое исследование также даст возможность уточнить хронологию ряда скифских комплексов, что на текущий момент является самой актуальной проблемой в скифологии.
В основу предлагаемой читателю книги легло изучение обнаруженных в скифских курганах памятников импортной торевтики — одного из наиболее информативных источников, хотя очень сложного и малоизученного. Дополнительные трудности в процессе исследования создало то, что многие рассмотренные предметы являются подлинными шедеврами ювелирного искусства.
Автор выражает глубокую признательность и благодарность за оказанную ему помощь и поддержку И.В. Богословской, М.Ю. Бахтиной, Л.К. Галаниной, Н.К. Качаловой, Е.Ф. Корольковой, И.Н. Медведской, А.Ю. Алексееву, Г.Ф. Барышникову, Р.С. Минасяну, Ю.Ю. Пиотровскому и Ю.К. Поплинскому.
Заключение. ^
Проведённое исследование предметов ближневосточной торевтики, происходящих из курганов Предкавказья и Северного Причерноморья VII — начала VI в. до н.э., привело к ряду заключений. Как видно из вышеизложенного, обладателями изделий ближневосточной торевтики являлись исключительно представители высшего слоя кочевнической знати («царей», родственников (?) «царя» или особо приближённых (?) к «царю» вождей, аристократов союзных (?) или зависимых (?) племён). Нередко эти веши также использовались в качестве жертвенных подношений в курганные храмы. Предметы торевтики служили маркёром высокого социального статуса погребённых и подчёркивали ценность жертвы. Среди общей массы выделяется группа изделий, состоящая из трофеев, даров (дань?) и покупок, то есть вещей, изготовленных на Ближнем Востоке местными мастерами для местных же жителей. Согласно приведенным аналогиям, эти предметы происходят из Урарту, Ассирии, Ирана, Северной Сирии и Малой Азии (карта 8 [Рис. 105]). Часть вещей, попав к представителям раннескифской культуры (киммерийцы, скифы), подверглась переделке для удовлетворения запросов новых владельцев.
Предметы второй группы также вышли из рук ближневосточных мастеров (урартов, ассирийцев, иранцев, кавказцев? лидийцев? фригийцев?), но были сделаны по заказу кочевников. В оформлении этих вещей явно ощущается влияние скифо-сибирского звериного стиля. Представленные на них образы древнекочевнического искусства не являются точными копиями прототипов, а в большей или меньшей степени нарушают каноны звериного стиля, что, видимо, было вызвано непониманием мастерами нового для них художественного направления. Заказные изделия, несмотря на стилистическую индивидуальность, сопоставляются друг с другом на основании общих изобразительных приёмов, по-видимому, благодаря производству их в одной или нескольких тесно связанных мастерских. Вероятно, в мастерской/мастерских начал вырабатываться элитарный звериный стиль, специально предназначенный для формирующегося слоя кочевнической аристократии.
Аналогии, использованные при анализе предметов торевтики, относятся к VIII — концу VII в. до н.э., но большинство их тяготеет к первой половине VII в. до н.э., что позволяет связать преобладающее число вещей с деятельностью киммерийцев под предводительством Теушпы (679/8 до н.э.) и скифов, возглавлявшихся Ишпакаем, а затем Бартатуа / Прототием (675/5-672 до н.э.), известными по письменным источникам («призмы» и «цилиндры» Асархаддона, запрос к оракулу бога Шамаша [Иванчик, 1996, с. 185-188, 212-216; Herod., I, 103 — Доватур, Каллистов, Шишова, 1982, с. 83]). Косвенным подтверждением этого служит отсутствие среди находок египетских изделий и вещей, изготовленных под непосредственным египетским влиянием, хотя, согласно Геродоту, скифы во второй половине VII в. до н.э. распространили свои набеги вплоть до Сирийской Палестины, где получили богатую дань от фараона Псамметиха I (664-610 до н.э.) [Herod., 105 — Доватур, Каллистов, Шишова, 1982, с. 83]. Очевидно, следует отказаться от некогда широко распространённой гипотезы (её про-
(135/136)
должают отстаивать В.А. Кореняко [Кореняко, 1990, с. 4-15] и Т.М. Кузнецова [Кузнецова, 1991, с. 101-103]) о связи курганов, содержавших рассмотренные вещи, с исходом скифов с Ближнего Востока после резни на «Киаксаровом пиру» около 615 г. до н.э. По всей видимости, сооружение этих некрополей относится к более раннему периоду и связано с оттоком части кочевников из ближневосточного региона в 670-660-х гт. до н.э. [Алексеев, 1996, с. 131-132].
Сопоставив полученные выводы с разработками археологического и общеисторического плана, можно в общих чертах восстановить характер отношений, связывавших отдельные группы древних кочевников с ближневосточными народами. Грабительские набеги киммерийцев и скифов и ответные военные действия автохтонов сочетались с сотрудничеством, заключением союзов, привлечением кочевников в качестве инструкторов [Herod., I, 73 — Доватур, Каллистов, Шишова, 1982, с. 81], а возможно и наёмников (Договор о продаже огорода в Ниневии [Иванчик, 1996, с. 259-260]) в армии ближневосточных государств, с завязыванием родственных связей посредством браков (запрос к оракулу бога Шамаша [Иванчик, 1996, с. 212-216]). Местное население широко перенимало военный опыт кочевников и использовало их предметы вооружения (луки, акинаки, наконечники стрел). Заметный след оставило знакомство ближневосточных мастеров со звериным стилем: ряд образов древнекочевнического искусства получил продолжение в изобразительной традиции ахеменидского Ирана. В свою очередь, киммерийцы и скифы испытали сильнейшее влияние со стороны государств Ближнего Востока. Автономные отряды воинственных кочевников, покинувших надолго (может быть и навсегда) родину, стремились обрести своё место в новой культурной среде. В результате раннескифская культура обогатилась как материальными (оборонительный доспех), так и политико-идеологическими инновациями. У кочевников появился институт наследственной власти, расширился жреческий слой (энареи), начали формироваться государственные структуры. В итоге скифское общество перешло на новую ступень развития.
Несмотря на факты сотрудничества, в целом взаимоотношения древних кочевников и народов Ближнего Востока были антагонистическими. Противостояние продолжалось на протяжении всей истории пребывания кочевников на Ближнем Востоке. К концу VII в. до н.э. военное могущество киммерийцев и скифов ослабевает, что приводит к их частичному уничтожению, вытеснению и ассимиляции.
|