A.A. Иерусалимская
Кавказ на Шёлковом пути.
Каталог временной выставки.
// СПб: 1992. 72 с.
Оглавление
Каталог.
Одежда и ткани. — 10
Ткани византийского круга (Константинополь, Сирия, Египет). — 11
Дальневосточные шёлковые ткани (Китай, Восточный Туркестан). — 12
Согдийские шёлковые ткани. — 13
[ Каталог тканей. — 14-32]
[ Иллюстрации, схемы., рис., фото.] — 34-70
[ Вступительная статья.] ^
Понятие «Шёлковый путь» появилось в прошлом веке для обозначения грандиозной по масштабам древнего мира торговой магистрали, а точнее, целой сети маршрутов, которые связали — к рубежу старой и новой эры уже относительно стабильно — родину шёлка, Китай, с Ближним Востоком и с «Западом», странами Восточного Средиземноморья (Римом, позже Византией, Египтом, Сирией).
Это понятие отчасти условно: шёлк не был единственным объектом международной торговли на трассах «Шёлкового пути». Множество других товаров двигалось здесь, причём не только с Дальнего Востока, но и с Запада на Дальний Восток: средиземноморское стекло и «золотоподобная латунь», драгоценные камни и кораллы, экзотические африканские птицы и животные, среднеазиатские кони и плоды — «величиной с гусиное яйцо золотые персики Самарканда», о которых пишут китайские хроникёры эпохи Тан (VII-X вв.). [1] Торговые контакты были двухсторонними изначально.
Что же касается собственно торговли тканями, то уже в первые века н.э. в Китай ввозилось с Ближнего Востока и из Средиземноморья не менее 17 видов шерстяных тканей, гобеленов и ковров, и некоторые из них ценились там столь же высоко, как шёлк на Западе. О полихромных гобеленах («цюйсоу»), например, в китайском источнике III века говорится: «... когда смотришь на них издали, кажется, что птицы летают...». [2]
И всё же именно шёлк был главным стержнем экономики и политики стран, причастных к шелкоделию, шелкоткачеству и торговле шёлком, на протяжении почти тысячелетия.
Эпоха раннего средневековья, когда Ближний и Средний Восток, а затем Средиземноморье познакомились с шёлком в широких масштабах и сами освоили шелкоткачество, демонстрирует поразительную ситуацию, никогда более в истории не повторявшуюся.
Стоимость шёлка была неимоверно высока и почти не уменьшилась за пять столетий. Если в начале IV века в Риме была установлена цена одного килограмма неокрашенного шёлка а размере 4 000 золотых денариев (то есть по весовым единицам шёлк ценился в несколько раз выше золота), то в Византии ещё в VIII веке , судя по тарифам так называемого «Морского закона», он приравнивался к золоту.
Шёлк получает в эту эпоху известную «обращаемость» — как некое мерило ценности. Им откупаются от врагов (тaк Рим откупился в начале V в. шёлковыми туниками от осадившего город Алариха) и вербуют наёмников и союзников; он становится наиболее принятой формой дипломатических подарков при сношениях государей с вассалами или друг с другом; правителям зависимых и полузависимых областей верховной властью посылается кусок шёлка (византийский император Константин V одаривает таким способом короля франков Пипина Короткого, а шахиншах Ирана Шапур I — армянскую царицу Зармандухт; китайский император шлёт шёлковую одежду шахиншаху Хосрову I; Шапур III посылает шёлк императору Феодосию и т.д.).
С помощью шёлка ищут удачи не только в земных, но и в «небесных» делах: Хосров I дарует сирийскому храму шёлковую занавесу «гуннской работы»; папский средневековый инвентарь пожертвований церкви («Liber Pontificalis») содержит перечисление сотен даров в виде шёлковых тканей.
Причины, вызвавшие такое отношение к шёлку и его огромную стоимость во всех этих странах, не были однозначными. Наиболее общими представляются следующие:
1) реальные высокие качества шёлка, дававшие ему преимущества перед другими материалами: лёгкость и прочность ткани; длина непрерывно разматываемой с кокона нити (до 1300 м), эластичность, восприимчивость к красителям;
2) чрезвычайная сложность и трудоёмкость получения шёлка.
Даже при современной, совершенной технологии шелководства для получения одного килограмма сырца требуется 400 кг коконов шелкопряда, для чего гусеницам в период окукливания требуется 4 тонны свежих листьев белого тутового дерева. И это — лишь один, и притом наименее сложный, этап в процессе получения шёлка.
Этот процесс на Западе оставался ещё спустя несколько столетий после появления здесь шёлковых тканей, неведомым и окружённым легендами.
Греки думали, что шёлк — это растительное волокно, и «серы» (так называли китайцев), которые «живут на краю света», «прядут многокрасочные цветы пустынной своей страны» (Дионисий Периэгет, поэт III в. н.э.).
Столь же фантастичными были и представления китайцев о методах изготовления восхищавших их тончайших средиземноморских шерстяных тканей: «их делают, как говорят, из пуха морских баранов и шелковичных коконов» (Ранняя китайская хроника. Хоу Хань шу).
3) громадное пространство, отделявшее от Запада Дальний Восток, поставщика шёлковых тканей, а затем и сырья: 1/5 земной поверхности в широт ном направлении — более 38 000 км по суше, где чередуются караванные тропы через пустыни и тяжёлые горные переходы.
(3/4)
«... Если человек посмотрит вниз, то у него закружится голова, а если захочет двинуться дальше — не найдёт места, куда поставить ногу...» пески и скалы, и невозможно точно определить дорогу. Лишь по скелетам людей и животных, да по конскому и верблюжьему помету можно найти путь» (Чжоушу).
Не менее трудным было путешествие по морю (без элементарных навигационных приборов), при постоянной угрозе пиратского нападения.
Только в Красном морс во время одной экспедиции против пиратов Помпей потопил и захватил 400 пиратских судов. К тому же контакты с Дальним Востоком стран Средиземноморья были особенно затруднены — уже не только географическими, но и политического характера причинами.
Следствием этих главных причин, обусловивших высокую цену на шёлк, явились непреходящая мода на этот материал, поначалу столь экзотичный для Запада, а также закрепление в сознании идеи особой его престижности, как знака принадлежности владельца шёлковой одежды или завесы к высшей социальной касте. А это, в свою очередь, вызывало новый рост цен на шёлковые ткани.
Ещё одним следствием такого отношения к шёлку стало превращение в эту эпоху шелкоткачества из простого ремесла в подлинное искусство, лучшие из сохранившихся образцов которого до сих пор изумляют игрой красок, высоким художественным уровнем, совершенством технического исполнения. Порой — это целые тканые картины метрового раппорта.
Так, византийская шёлковая ткань VIII в. по восточному образцу (см. кат. 38) воспроизводит охотничий подвиг сасанидского царевича Бахрама Гура, поразившего одной и той же стрелой кулана и напавшего на него льва. Этот сюжет известен по изложению Фирдоуси в «Шах-наме» (на два столетия более позднему), где рассказывается также, что для увековечения этого подвига повелели призвать ко двору художника:
«... чтобы изобразил он на шелку:
Всадника, как Бахрам, богатыря,
Скакуна огромного под ним.
И тот удивительный выстрел.
... Чтобы показал он тугой лук,
И газель, и льва, и кулана...»
(Перевод В.Г. Луконина)
Всё это до мельчайших деталей соответствует сцене, представленной на нашей ткани, и говорит об устойчивости традиции, не изменившейся за два века.
Особое отношение к шёлку определило использование шёлковых тканей — и в западных странах, и на Ближнем Востоке — для прокламации основных догм религии и верховной власти. Мы находим на них то христианские сюжеты или символы (кат. 12, 13, 40, 54, 66), то зороастрийскую символику (кат. 2, 65, 67, 73, 85-87, 92), то исламские коранические формулы (кат. 51, 52).
В истории человечества исключительное значение Шёлкового пути как целого комплекса явлений определяется не только непосредственно с ним связанной торговлей, экономикой или политикой, но, быть может, в первую очередь — его ролью в процессе духовного обмена между народами, будь то сфера материальной культуры, религии или искусства. Именно на трассах Шёлкового пути, прежде всего, люди, принадлежавшие к совершенно различным этносам, со своими традициями и религиями, обитавшие в различных регионах, удалённых друг от друга, разделенных естественными преградами, — впервые соприкоснулись друг с другом, положив начало процессам взаимного культурного обогащения.
На выставке экспонированы некоторые образцы синкретическою «искусства Шёлкового пути», где слились, например, элементы китайского, сасанидского и римского или византийского орнамента. Представлены также разнообразные свидетельства взаимопроникновения различных религий или распространения по этим торговым путям иноземных влияний и технических достижений.
Вероятно, с этими культурными контактами в широком смысле слова связан наблюдающийся в последнее время всплеск интереса к теме «Шёлковый путь». Годы 1989-1991 были объявлены ЮНЕСКО «годами Шёлкового пути»; по всему миру (Канада, США, Япония, европейские страны) прокатилась волна выставок, конференций, выпущены альбомы, каталоги, телевизионные фильмы. Предлагаемую выставку «Кавказ на Шёлковом пути» (из фондов Эрмитажа) можно расценивать как наш отклик на эту программу.
Эту выставку отличает от большинства других, посвященных Шёлковому пути, то, что её основными экспонатами являются сами шёлковые ткани — в первую очередь, богатейшее археологическое собрание отдела Востока Эрмитажа, происходящее из северокавказских могильников VII-IX вв. Большая часть из этих тканей экспонируется и издается в Каталоге впервые: лишь наиболее выдающиеся образцы были опубликованы автором, которому принадлежит также сама концепция «Северокавказского Шёлкового пути», отразившаяся в идеях настоящей Выставки.
Археологические находки древних шёлковых тканей — всегда редкость: не только потому, что они чрезвычайно плохо сохраняются, но и потому, что в эпоху раннего средневековья они вообще, как отмечалось выше, являлись привилегией лишь верхушки общества и церкви, мало проникая (в отличие от Китая) в быт даже средних слоев населения. Поэтому Эрмитажная коллекция раннесредневековых шёлковых тканей уникальна, как уникален и удивителен сам факт скопления высоко в горах, в глухих приперевальных ущельях Северного Кавказа, громадного количества привозных драгоценных шелков.
Среди этих тканей попадаются экземпляры, которые известны по находкам в Европе (кат. 38, 39, 41-43, 65-67, 73, 74), где они были сохранены в неизмеримо более «престижных» условиях. Так, если наш «шёлк с Бахрамом Гуром» из могильника Мощевая Балка украшал рукав простого кафтана, то европейские варианты этой шёлковой ткани были использованы для декорировки дверцы алтаря собора Сант-Амброджио в Милане, как покров в раке Св. Куниберты в Кельнском соборе, как переплёт драгоценного пражского Евангелия, для заворачивания реликвии в монастырской сокровищнице Швейцарского Сиона (Ситтен) и т.п. Другой шедевр нашего собрания — «зелёный кафтан с сенмурвами» * [сноска: * «Сенмурв» — условное, принятое в настоящее время в науке, название иранского фантастического существа с павлиньим хвостом (по всей вероятности — созвездие), характерно для большого числа изображений собственно сасанидских и сасанидского круга.]
(4/5)
из того же могильника Мощевая Балка (кат. 1) — имеет в качестве ближайшего аналога кафтан, изображенный на шахиншахе Хосрове II (скальные рельефы в Так-и Бостане; Иран, VII в., династия Сасанидов); все европейские находки сходных шелков «с сенмурвами» связаны с раками и реликвариями самых почитаемых святых (Франция: соборы в Сен-Ло, Фаремутье, Реймсе и Кале), в одном случае это — папское облачение (Италия, монастырь Сан Сальваторе). [3]
На фоне того отношения к шёлку в Средиземноморье и Европе, о котором сказано выше и которому соответствует особый характер европейских находок, на Северо-Западном Кавказе мы сталкиваемся с десятками и сотнями привозных шелков, которые в VIII-IX вв. вошли здесь в скромный быт местных адыго-аланских племён в таких масштабах, что их использовало практически всё население — для одежды, амулетных мешочков, всевозможных футляров, даже для детских игрушек и отделки обуви.
Единственным объяснением столь необычной ситуации явилось предположение, что в этих районах проходил один из рукавов Шёлкового пути, оказавшийся под контролем местных племён. Письменные источники дают почву для подобного предположения, позволяя реконструировать идущий через Северо-Западный Кавказ транзитный торговый путь, который связывал страны Средиземноморья со Средней Азией, Хазарией и Дальним Востоком и который был проложен в обход противостоявшего их контактам Ирана. [4]
Соперничество в сфере торговли шёлком началось с первых лет функционирования Шёлкового пути и постоянно сталкивало в военных конфликтах Рим (а потом Византию) [5] с могущественными государствами Ближнего Востока: Парфией (позднее — сасанидским Ираном, ещё позже — с Арабским Халифатом). Географическое положение превратило Иран в кордон, через который не пропускались ни западные торговцы на Восток, ни китайские и согдийские — на Запад. Этот барьер, препятствовавший прямой торговле между Средиземноморьем и Дальним и Средним Востоком, естественно, служил обогащению Ирана, перекупавшего и облагавшего громадными пошлинами перевозимые через его территорию товары, так что и шёлковые ткани и шёлк-сырец (метакса) попадали в Средиземноморье многократно удороженными. Эта картина не менялась па протяжении столетий.
Так, в уже упоминавшейся ранней китайской хронике «Хоу Хань шу» читаем: «Аньсисцы [парфяне], желая одни снабжать Дацинь [Рим, Сирия] шёлком, не пропускали дациньцев через свои пределы».
Поэтому для западных стран во все времена главной проблемой был поиск обходных маршрутов, которые позволили бы миновать ближневосточные кордоны. [6] Эта проблема особенно обострилась с конца IV в., когда развитие в Средиземноморье собственного шелкоткачества (на привозном сырье) сделали получение шёлка-сырца вопросом существования для центров средиземноморского ткачества.
Громадную роль в этих обходных маршрутах играли морские перевозки. Одной из главных, активно пульсирующих артерий такого рода был южный морской путь через Индийский океан — в юго-восточную Азию, либо к портам северо-западной Индии, откуда по долинам Инда и Гильгита, [7] перевалив через Гиндукуш, выходили на трассы памирских путей, ведущих как на Дальний Восток, так и в Среднюю Азию.
Однако большое значение имел и другой морской путь, известный по письменным источникам и хорошо освоенный ещё в предшествующую эпоху греческой колонизации — чеpномоpский: из Средиземного моря — в Чёрное (через проливы или по суше), к малоазиатским портам юго-восточного побережья, из которых главным перевалочным пунктом был Трапезунд, с последующим плаванием вдоль восточного, закавказского, побережья с его многочисленными византийскими колониями, а также севернее, в пределы Боспорского царства — в том числе, в восточный Крым.
Открытые здесь в Нимфее, в храме III в. до н.э. граффити — изображения десятков кораблей, среди которых громадная триера «Изида», — дают представление о размахе морских перевозок из Средиземноморья по Чёрному морю в ещё более древний период.
В последнем случае прибывавшие морем средиземноморские товары, предназначенные для дальней торговли, следовали северным степным рукавом Шёлкового пути: через Танаис (Нижний Дон), к Волге и далее на Восток, вплоть до ведущих в Восточный Туркестан, «Джунгарских ворот» (см. карту), где был найден клад боспорских монет. Клад, наряду с массовыми находками по всей трассе средиземноморских бус и стекла, подтвердил функционирование в I-II вв. именно этого торгового маршрута.
Другим ранним примером осуществлявшихся здесь транзитных торговых контактов в обоих направлениях может служить показанная на выставке китайская шёлковая ткань (II в., эпоха Хань), найденная в Керчи, где ей сопутствовал и западный импорт — сирийские шерстяные гобелены. Последние зафиксированы и в других точках степного пути — вплоть до знаменитого гуннского могильника Ноин Ула в Северной Монголии, где был найден превосходный гобелен, изготовленный в Сирии (Пальмира).
Однако, начиная с IV-V вв., северный степной путь был мало доступен на западном его участке из-за бурных событий в Причерноморье — бесконечной череды перемещений целых этнических массивов («эпоха переселения народов»). По-видимому, вследствие этого основная нагрузка начинает падать на кавказские трассы Шёлкового пути. Они, вероятно, использовались в какой-то мере и в ранний период (об этом говорят, например, средиземноморские стеклянные сосуды, найденные на Северном Кавказе — среди них прекрасная чаша из кургана близ г. Моздок, с узором из золотого листка, вмонтированного между двойными стенками). С VI же века северо-кавказский рукав Шёлкового пути становится регулярно функционирующей торговой магистралью.
Греческие колонии на побережье древней Апсилии (совр. Абхазия) — Фазис, Диоскуриада (совр. Сухуми), Питиунт (Пицунда) и др. — служили перевалочными базами как для западных товаров, так и для прибывших из-за Кавказского xpебта с востока. Отсюда по долинам рек можно было выйти к перевалам Западного Кавказа — вполне преодолимым, хотя византийский историк Прокопий (VI в.) и указывает, что путь здесь «идёт многими крутыми
(5/6)
местами», так что порой приходилось менять лошадей на местную породу. С южной стороны Кавказского хребта эти перевалы фланкировались византийскими крепостями, такими как Цебельдинская (древн. Бухлоон — раскопки Ю.Н. Воронова), не раз штурмовавшимися сасанидскими отрядами, постоянными соперниками греков n Закавказье [8] (дальше к востоку, в центральной Грузни и Южном Дагестане, влияние сасанидского Ирана было до середины VII в. доминирующим).
С северной стороны перевалы контролировались обитавшими в этих районах адыго-аланскими племенами.
Представленные в основном разделе Выставки привозные ткани и другие импортные предметы происходят из могильников, относившихся к укреплённым поселениям этих племён, которые были расположены возле перевалов Северо-Западного Кавказа. Можно не сомневаться, что эти ткани следовали транзитом и были получены (а затем разделены между членами рода) в уплату за проход, а также, вероятно, за проводников, носильщиков, коней. При дележе в одни руки обычно попадал сравнительно небольшой кусок ткани. Лишь вождь мог получить целую «штуку» — ткацкий кусок, использованный, как показали расчёты, на «кафтан с сенмурвами». Поэтому, как это можно видеть, нередко одежда местного населения (кат. 21, 48, 66 и др.) оказывается скомбинированной из нескольких разных шелков. Сохранились свидетельства путешественников, которые наблюдали подобную практику па Кавказе ещё в XVIII-XIX вв.
«Так как „никто никому не доверяет”, делёж происходит сразу после расплаты. Полотно разрезается на столько кусков, сколько имеется налицо людей .... после этого каждый возвращается, довольный, в свой дом, неся полученную им часть: в результате редко можно встретить осса этого племени, чья рубашка не была бы сшита из очень маленьких и различных кусочков ткани».
(Из записок Я. Рейнеггса. 2-я половина XVIII в.).
Все основные крупные перевалы Центрального и Восточного Кавказа (восточнее Клухорского) выводили на юге в регионы иного направления связей (Прикаспий, Иран). Экспонированные материалы из аланских могильников Центрального Кавказа (Камунта, Кумбулта, Чми и др.) отражают совершенно иной, по сравнению с западными районами, характер и ориентацию этих связей. Здесь нет никаких признаков транзитной торговли шёлком (у сасанидского Ирана, владевшего прямой трассой Шёлкового пути, не было причин вести торговлю обходными кавказскими маршрутами). Местный северокавказский рынок представлял известный интерес лишь для мелкой региональной торговли соседней Грузии (стеклянные перстеньки, тарная керамика). Найденные же тут предметы иранского происхождения, как правило, не являются собственно объектами торговли: это — дары знати или плата за наёмничество (серебряные сосуды, геммы, золотые и серебряные монеты).
Эти материалы приведены на выставке для сопоставления с основными, западнокавказскими, которые иллюстрируют преимущественно «дальнюю» транзитную торговлю в обоих направлениях: и из Средиземноморья на Дальний Восток, и из Китая и Средней Азии на Запад. В то же время деревянные гребни из северокавказских могильников, сделанные из абхазского самшита, отражают имевшие здесь место «ближние» торговые контакты.
При почти полном отсутствии в могильниках Северо-Западного Кавказа иранских изделий, здесь встречены, с одной стороны, китайские и согдийские (среднеазиатские и восточнотуркестанские) шёлковые ткани, * [сноска: * Вне всяких сомнений, вместе с ними шёл и шёлк-сырец, но, поскольку местные племена не занимались шелкоткачеством, он не годился для расплаты на перевалах, а потому и не выпал в «осадок» здесь.] с другой же стороны — массовый экспорт из Византии и стран Восточного Средиземноморья: шерстяные полихромные паласы, ворсовые ковры, тонкие шерстяные ткани (предназначались преимущественно для стран Дальнего Востока), узорные шелка — от скромной продукции египетского Панополиса-Ахмима, до изысканных полихромных шелков Константинополя и Актинои, Сирии и Александрии (шли, кроме Согда, по-видимому, в первую очередь в Хазарию).
Торговые связи с Хазарией, областью, являвшейся важнейшим рынком сбыта для западных товаров, при неповторимом сочетании в ней христианства и иудаизма, были многообразными и стабильными. На выставке можно видеть найденные в могильнике Мощевая Балка фрагменты стеклянных сосудов сиро-палестинского производства, из которых один принадлежат христианским лампадкам для церковного лампадофора, а другие относятся к иудейскому культовому сосуду с надписью (находка, уникальная для VIII в.!). Волею обстоятельств, эти предметы «осели» у державших под контролем Лабинский перевал адыго-аланов, которые стали использовать культовые сосуды в качестве чаш для питья.
Как же можно реконструировать северокавказский маршрут дальше, в направлении с запада на восток? Из Предкавказья путь шёл на Нижнюю Волгу, откуда можно было либо направиться в «край мехов» — Прикамье и Приуралье, всегда привлекавшие Византию (на выставке представлены византийские серебряные сосуды и шёлковая ткань, найденные в этих районах), либо двигаться ещё дальше на восток, по уже упоминавшемуся выше северному степному рукаву Шёлкового пути, в Джунгарию, либо, наконец, поворачивать от Волги на юг, в Среднюю Азию, мимо Аральского моря, к столице Согда — Самарканду, где этот обходной рукав вливался в основную трассу Великого Шёлкового пути. «Среднеазиатский маршрут» был известен китайскому автору VI в. Пэй Цзюю. У византийских историков VI и VII вв. (Прокопий, Менандр) путь через Северный Кавказ в Среднюю Азию прослеживается более детально и фигурирует либо как военный, либо как путь посольств, которыми, в частности, обменялись Византия и Согд именно в целях налаживания прямой торговли шёлком.
Все эти скупые данные ожили, стали реальностью лишь после находок в двух высокогорных могильниках VIII-IX вв. — Хасаут и Мощевая Балка, которые впервые представили северокавказский путь как одну из активных собственно торговых артерий.
Материалы из Хасаута, количественно значительно уступающие материалам из Мощеной Балки, были добыты небольшими раскопками 1885-86 гг., произведёнными в этом скальном могильнике, расположенном в 100 км к югу от Кисловодска, в долине р. Кулохор, известным этнографом Максимом Ковалевским. Часть его находок хранится в ГИМ, куда передал также небольшую коллекцию, собран-
(6/7)
ную им в 1959 г. в Хасаутских склепах, альпинист A.B. Рунич.
Большая часть экспонируемых шёлковых тканей, по-видимому, декорировала одежду. Среди них есть превосходные образцы согдийского и византийского шелкоткачества.
Особый интерес представляет многоцветный шерстяной палас или килим (кат. 95) египетского производства с выполненным в сасанидском стиле изображением фазана.
Для хронологизации древних тканей существенно, что все экспонированные текстильные находки из Хасаугского могильника происходят из одной и той же замурованной пещерки, что позволяет их примерно синхронизировать и, поскольку среди них есть шёлковый фрагмент из египетской Антинои (была разрушена в 640/641 гг.), датировать текстильный комплекс в целом не позднее конца VII — начала VIII в.
Основное место на выставке принадлежит материалам из могильника Мощевая Балка. Он расположен в верховьях р. Б. Лаба (левого притока Кубани), при слиянии двух узких ущелий, вдоль которых на большой высоте тянутся террасы с навесами, образовавшиеся выветриванием юрского песчаника. На террасах, тесно прилегая друг к другу (наподобие пчелиных сотов), находились сложенные из плит каменные гробницы и замурованные нишки-пещерки, естественные и вытесанные в скальной породе или в отпавших от неё монолитах.
Большая сухость и отсутствие микроорганизмов, характерные для высокогорья, привели к тому, что здесь (как отчасти и в Хасауте) удивительным образом сохранились предметы из органических материалов, крайне редкие для археологии (дерево, кожа, ткани). Сами погребённые часто оказываются естественно мумифицированными. Последнему обстоятельству этот могильник обязан и своим названием — «мощевая», поскольку такие погребения ассоциировались у русского населения с «мощами».
Подобная известность, впрочем, привела к тому, что могильник был сильно разграблен уже к началу века, когда он стал известен археологам. Побывавшие в разное время в Мощевой Балке и собравшие коллекции — известный археолог Н.И. Веселовский (автор раскопок знаменитых скифских курганов) и любитель Н.И. Воробьёв — были введены в заблуждение необыкновенной сохранностью этих материалов и, сочтя их относящимися чуть ли не к современности, передали свои коллекции в Этнографические музеи (первый — в Этнографический отдел Русского музея, второй — в Музей антропологии и этнографии Академии наук). Лишь через полвека обе эти коллекции объединились в Отделе Востока, трудами академика И.А. Орбели, тогда директора Эрмитажа. В дальнейшем количество предметов из Мощевой Балки почти удвоилось, благодаря предпринятым автором данного Каталога работам (экспедиции Эрмитажа начала 70-х гг. и пересдача ряда экспонатов Е.А. Миловановым, директором школы пос. Курджиново), и пополнилось целыми комплексами погребений, которых прежде не было в составе нашего собрания.
Однако в первую очередь исключительную важность — и особенно для разнообразных аспектов изучения Шёлкового пути — имеет текстильная часть коллекции из Мощевой Балки.
Состав привозных тканей (а также дpyгих импортных предметов), стабильный для обоих могильников, демонстрирует абсолютное преобладание продукции именно тех центров, которые естественно встретить на этом рукаве Шёлкового пути — в свете изложенной выше ситуации, обусловившей само его существование. (Более детальная характеристика тканей и принципы их атрибуции даны в Каталоге.)
Быть может, одним из самых важных экспонатов этого раздела является «комплекс китайского купца» (кат. 110-115). Входящие в него фрагменты китайских рукописей, буддийских флажка и иконы (живопись на шёлке) — сами но себе большая редкость, особенно для археологии. Но находка их ещё не говорит о том, что здесь присутствовал и их владелец, так как они могли попасть сюда в силу самых разных причин. Однако совсем другой оттенок придает этой находке фрагмент розовой бумаги с тремя оборванными строчками (скоропись тушью): «...4-й месяц, 14-й день ... 2000 вэней получено... купил мяса на 4 вэня...». Этот документ носит, несомненно, личный характер, являясь скорее всего приходо-расходными записями, а потому он безусловно служит свидетельством того, что здесь, на дороге к Лабинскому перевалу, побывал в VIII в. китайский купец, либо тут погибший, либо ограбленный.
Ещё одна тема, которую вызвали к жизни уникальные материалы из Мощевой Балки: состояние в эпоху раннего средневековья местного адыго-аланского мира с его своеобразной культурой. (На выставке представлена лишь малая часть редчайших находок этого круга из дерева, кожи и других органических материалов — налучья, лук и стрелы, колчаны, деревянная утварь и др.)
Особый интерес вызывает одежда всех слоёв населения и всех половозрастных групп Мощевой Балки (в большинстве своём экспонируется впервые). Этот материал позволил выяснить множество вопросов, связанных и с проблемами этногенеза, и с собственно историей северокавказского костюма, его истоками и его дальнейшей эволюцией. Сугубо оригинален, например, как выяснилось, покрой женской широкой одежды (нагрудный карман, система застёжек и т.д.). Она резко отличалась от мужской и в последующие эпохи исчезла из обихода севсрокавказских народов, в то время как мужской кафтан — типично иранский в своей основе тип одежды — сохранился и может рассматриваться как прямой предшественник современного горского костюма.
Любопытны прослеживаемые возрастные градации, которые отмечались сменой женского головного убора и соответствующих причёсок при переходе из одной категории в другую. Девочки и девушки носили круглые шапочки с бантиком-оберегом па макушке (имелись и утеплённыс, на меху — см. кат. 32-34) или узкие диадемы, с нашивными украшениями — бляшками, индикациями и брактеатами с золотых византийских монет, из латуни. (Заметим, что эта «золотоподобная латунь» считалась в средневековье на Востоке настоящим золотом и привезена из тех же районов Малой Азии, откуда происходит и большая группа шелков). При этом волосы могли оставаться открытыми и заплетались в тоненькие косички (кат. 20). Взрослая жснщина-мать должна была полностью скрывать волосы: они заплетались в одну косу, которая помещалась сзади в накосник, а вся голова окутывалась целой системой повязок и шарфов (кат. 11-17): промежутoчный тип (кaт. 31), сочетающий черты обоих
(7/8)
уборов (покрой и бантик-оберег — как у шапочек девочек; нашивной ромбик спереди и одна коса — как у шапки «матери»), судя по этнографическим параллелям, принадлежит замужней женщине, до рождения первого ребёнка.
Женская и детская одежда оказывается средоточием массы амулетов-оберегов, которые к одежде прикреплялись или на неё нашивались (косточки зайца, медвежий коготь, раковины каури и др.). В специальных мешочках-ладанках (обычно шёлковых, очень напоминающих европейскис, использовавшиеся в средние века для христианских реликвий) — кат. 43-45, 72, 81, подвешенных к нагрудной петле платья или к поясу, носили палочку лещины, иногда кору, корешки или ягоды, — свидетельство распространённейшего на Западном Кавказе с ревности и почти до современности культа деревьев.
Обилие такого рода амулетов, вместе с рядом других находок, демонстрирующих разветвлённую систему местных культов («пеналы», связанные с культом домашнего божества; своеобразный заупокойный культ и т.д.), [9] делает понятными причины явной неудачи имевших место попыток христианизации местных племён, предпринимавшихся миссионерами (которые, по-видимому, присоединялись, как и на других трассах Шёлкового пути, к торговым караванам). Вероятно, за счёт их деятельности прежде всего следует относить находки на Северном Кавказе (Былым-Озоруково, Гамовская Балка, Архыз) ряда предметов христианского культа, предназначенных прежде всего для местной знати. Находки такого рода в Мощевой Балке [10] показывают, что в широких слоях населения все они использовались не по назначению: крышечка серебряного реликвария была превращена в бляшку, стеклянные лампадки, как уже упоминалось, — в бытовые сосуды для питья и т.д.
Мало влиял на местное искусство и тот мир художественных образов, который вторгался сюда вместе с тканями: последние нередко разрезались без особой нужды, без всякого внимания к изображениям. Исключения делались порою лишь для птиц — вероятно, более понятному и созвучному собственным представлениям образу (см. кат 39): нижняя часть крупного изображения фазана была дополнена при шитье кафтана (лапки птицы подогнаны внизу, на притороченной полосе той же ткани, и взяты от фигуры птицы из другого ряда).
Но в одной сфере жизни племён Северо-Западного Кавказа воздействие Шёлкового пути заметно отчётливо: влияние иноземной моды на местный костюм.
Достаточно сравнить экспонированную на выставке тунику из Коптского Египта с местной системой нашивных украшений платья (оплечья-«орбикулы», полоски-«клавы», квадратики-«таблионы»), чтобы заметить это влияние.
Найденный в Мощевой Балке коптский (или сирийский) шерстяной орбикул (кат. 62) свидетельствует о том, что из Средиземноморья вывозились и целые туники, которые и могли вызвать местные подражания. Точно также боковые разрезы, отвороты наверху, декоративные каймы вдоль пол, разрезов, обшлагов и другие черты, характерные для женской и мужской одежды Мощевой Балки, безусловно отражают воздействие согдийской моды (сошлёмся на изображения одежд, декорированных каймами из узорных шелков, на персонажах согдийских настенных росписей Пенджикента: эти одежды в свою очередь во многом копируют сасанидский костюм).
И ещё в одном отношении костюм отражает влияние Шёлкового пути: социальную дифференциацию в обществе обнаруживают такие «полярные» экспонаты, как «кафтан вождя» из драгоценного шёлка, с одной стороны (кат. 1), и «рубище» бедняка из мешковины, с заплатами (кат. 7), — с другой (оба сшиты одним покроем). Вес промежуточные стадии использования шёлкового декора, видимо, в какой-то мере отражают этот же процесс осознания ценности шёлка как показателя общественного веса его владельца.
Возможно, основные торговые партнеры, пользовавшиеся северокавказским путём, стали учитывать если и не собственно местный рынок, то, во всяком случае, сложившийся характер отношений с населением приперевальных районов. Свидетельством тому служит появление в разных северокавказских могильниках грубых однотипных шёлковых тканей с изображением двойной секиры (кат. 96. 97). По-видимому, их стали выпускать в Согде специально для расчётов с местными племенами, у которых ткань с этим мотивом пользовалась успехом (возможно, потому, что, судя по находкам бронзовых амулетов в виде двойной секиры, этот мотив имел здесь свою собственную символику).
Таким образом, как ни далеко отстояли по своему уровню северокавказские племена от тех высокоразвитых государств, которые вели здесь свою «шёлковую торговлю», адыго-аланский мир не мог оказаться полностью вне влияния этого мощного фактора, несомненно, игравшего роль катализатора в их экономическом и социальном развитии. Способствовали эти контакты и более тесному общению северокавказских племён с западным Закавказьем.
Наконец, как и на других участках Шёлкового пути, происходил и взаимообмен в области различных технических идей: ножной гончарный круг, токарный и горизонтальный ткацкий станки, навыки изготовления сложносоставного лука и штамповки латунных украшений — все эти проникшие на Северный Кавказ достижения, демонстрируемые на выставке, в сочетании с громадным пластом осевшего здесь текстильного импорта, позволяют теперь увидеть мир средневековых адыго-аланских племён гораздо менее изолированным, чем это казалось прежде.
В заключение автор считает приятным долгом поблагодарить своих коллег в отделе Востока — В.Н. Залесскую, В.С. Шандровскую, Е.В. Зеймаля, Б.И. Маршака, Е.И. Лубо-Лесниченко, Н.В. Дьяконову, М.Л. Пчелииу, а также в других отделах Эрмитажа — И.П. Засецкую, Н.Л. Грач. Д.С. Гернигер, Н.З. Кунину за предоставление для экспонирования на этой выставке ряда важных материалов и за дружескую поддержку в ходе её организации.
А. Иерусалимская.
(8/9)
Примечания ^
[2] Иерусалимская А.А. Западные ткани на Дальнем Востоке. // Культура и искусство Индии и стран Дальнего Востока. Л., 1975. С. 39-52; Лубо-Лесниченко Е.И. Великий Шёлковый путь. // Вопросы истории, 1985, № 9. С. 99.
[3] Jeroussalimskaja A. Le cafetan aux simourghs du tombeau de Mochtchevaja Balka, // Studia Iranica, t. VII/2, 1978. P. 183-211.
[4] Иерусалимская А.А. О Северокавказском «шёлковом пути» в раннем средневековье. // СА, 1967, № 2. С. 59, 78.
[5] Пигулевская Н.В. Византия на путях в Индию. М., 1951. C. 202-210; Она же. Византийская дипломатия и торговля шёлком. // ВВ. 1 (XXVII), 1947. С. 206-214.
[6] Иерусалимская А А. Западные ткани..., С. 50.
[7] Недавнее открытие на Гильгите наскальных надписей, датируемых I-VIII вв., сделанных на бактрийском, китайском, согдийском языках, а также индийском «кхарошти», и названных «регистрационной книгой Шёлкового пути», показывает активность u стабильность этого маршрута. См.: Yettmar K. Neuen Felsbilder und Inschriften in der Nordgebirger Pakistan, // Allgemeine und Vergleichende Archaeologic. Beiträge, 1980. Bd. 2. S. 151-159.
[8] Hannestad K. Les rèlationes de Byzans avec la Transcaucasie et l’Asie Central au V et VI ss. // Byzantion, XXV-XXVII/2, 1955-57. P. 100-120.
[9] Иерусалимская A.A. Археологические параллели этнографически засвидетельствованным культам Кавказа. // Советская Этнография, № 5, 1982.
[10] Иерусалимская А.А. Находки предметов христианского культа в могильнике Мощевая Балка. // Художественные памятники и проблемы культуры Востока. Л., ГЭ, 1985. С. 101-109.
(/32)
Список сокращений к текстильной части каталога: ^
н./см — нити на 1 см
ос. — основа
ут. — уток
пл. ут. — плотность по утку
пл. р. у. — плотность по работающему утку
пл. о. — плотность по основе
пл. кажд. о. — плотность по каждой основе
рап. — раппорт
дл. нб. — огшна наибольшая
ш. нб. — ширина наибольшая
дл. сохр. — длина сохранившаяся
сх. (3) — схема покроя (3)
Гобелен. перепл. — гобеленовое переплетение
Другие сокращения: ^
М.Б. — Мощевая Балка
Эксп. ГЭ — экспедиция Государственного Эрмитажа
Фрагм. — фрагмент
Детск. погреб. — детское погребение
Женек. погреб. — женское погребение
Кат. — каталог
Разм. — размеры
(/33)
Библиография ^
3. Винокурова М.П. Ткани из замка на горе Муг. // Известия Отделения Обществ. Наук АН Таджикской ССР, вып. 14, 1957, С. 22-33.
4. Демаков А.А., Чумак И.Л. К вопросу об исторической интерпретации верхнекубанской группы храмов X века. // Методика исследования и интерпретация археологических материалов Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1988, С. 99.
5. Залесская В.Н. Византийская белоглиняная расписная керамика IX-XII вв. Каталог выставки. ГЭ. Л., 1985.
6. Иерусалимская А.А. Шёлковая ткань с Бахрамом Гуром из могильника Мощевая Балка. // ТГЭ. Культура и искусство народов Востока. T.V. Л., 1961. С. 40-50.
7. Иерусалимская А.А. О северокавказском «шёлковом пути» в раннем средневековье. // Советская Археология, 1967, № 2, С. 55-78.
9. Иерусалимская А.А. К вопросу о связях Согда с Византией и Египтом (об одной уникальной ткани из могильника Мощевая Балка). // Народы Азии и Африки, 1967, № 3. С. 120-126.
10. Иерусалимская А.А. К сложению школы художественного шелкоткачества в Согде. // Средняя Азия и Иран. ГЭ. Л., 1972. С. 5-58.
11. Иерусалимская А.А. Западные ткани на Дальнем Востоке (эллинизм и раннее средневековье). // Культура и искусство Индии и стран Дальнего Востока. ГЭ. Л., 1975. С. 40-52.
12. Иерусалимская А.А. Аланский мир на «шёлковом пути» (Мощевая Балка — историко-культурный комплекс VIII-IX вв.) // Культура Востока. Древность и раннее средневековье. ГЭ. Л., 1978. С. 151-162.
13. Иерусалимская А.А. Находки предметов христианского культа в могильнике Мощевая Балка. // Художественные памятники и проблемы культуры Востока. ГЭ. Л., 1985. С. 101-112.
14. Иерусалимская А.А. Археологические параллели этнографически засвидетельствованным культам Кавказа. // Советская Этнография, 1983, № 1. С. 101-118.
15. Иерусалимская А.А. Мешочки для амулетов из могильника Мощевая Балка и христианские ладанки. // Сообщения Госуд. Эрмитажа. T.XLVII, 1982. С. 53-56.
16. Иерусалимская А.А. К вопросу о торговых связях Северного Кавказа в раннем средневековье. // Сообщения Госуд. Эрмитажа. Т. XXIV, 1963. С. 35-39.
17. Иерусалимская А.А., Милованов Е.А. Лук из Мощевой Балки. // Сообщения Госуд. Эрмитажа, [вып.] 41, 1976. С. 40-44.
18. Ковалевский М.М., Иваннжов И. У подошвы Эльбруса. // Вестник Европы, 1886. Т. 1. С. 83-112; Т. 11. С. 553-580.
19. Кения Р.И., Силогава В.И. Памятники грузинского чеканного искусства в Сванетии. Тбилиси, 1986.
20. Кондаков Н.П. Очерки и заметки по истории средневекового искусства и культуры. Прага, 1929.
21. Кузнецов В.А., Рунич А.П. Погребение аланского дружинника IX в. // Советская Археология, 1974, № 3. С. 196-202.
24. Митина Н.З. Фрагмент шёлковой ткани из Мощевой Балки. // Сообщения Госуд. Эрмитажа. Т. X, 1956. С. 41-43.
25. Сычоу чжи лу (Шёлковый путь). Пекин, 1972.
26. Ся Най. Древние шелка — камчатые и полихромные ткани и вышивка, найденные в провинции Синьцзян. // Каогу Сюебао, 1963, 1 (31 вып. общ. серии). С. 74-76.
27. Толль Н.П. Заметки о китайском шёлке на юге России. // Seminarium Kondakovianum, 1. Praga, 1927. С. 85-92.
28. Указатель памятников Российского Исторического Музея. М., 1893 (2-е изд.).
29. У Минь. Предварительные исследования фрагментов шёлковых тканей династии Хань-Тан из провинции Синьцзян. // Wen Wu, 1962, №№ 7, 8.
30. Чугуевский Л.И. Новые материалы к истории согдийской колонии в районе Дуньхуана. // Страны и народы Востока, вып. X. М., 1971. С. 147-155.
31. Ackerman Ph. A sasanian tapestry. // Bulletin of the American Institute for Persian Art and Archaeology. V. IV/1. New York, 1935. P. 1-4.
32. Bergman I. Late Nubian Textiles. // Scandinavian Joint Expedition to Sudanese Nubia. T. 8, 1975.
33. Geijer A. A History of Textile Art. Stockholm-London, 1979.
34. Geijer A. A Silk from Antinoe and Sasanian Textile Art.
35. Geijer A. Birka, III. Die Textilfunde aus den Grabern. Uppsala, 1938.
36. Grigg J. The Quadriga-Silk from the Tomb of Charlemagne // HaU, v. 4, № 4, 1982. R. 357-360.
37. Gronwoldt R. Webereien und Stickereien des Mittelalters. Bildkataloge des Kestner-M use urns. VII. Hannover, 1964. S. 16.
38. Guicherd F. A propos de la mécanique Jaucquard. // Bulletin des soieries. № 15. 1952. S. 10-13.
39. Falke O. Kunstgeschichte der Seidenweberei. Berlin, 1921 (2. Auff.).
40. Flury-Lemberg M. A recent silk find from Antinoē. — In: Opera Textilia variorum temporum. To honour A.Geijer. Stockholm, 1988. P. 33-39.
41. Forrer R. Römische und byzantinische Seidentextilien aus dem Graberfelde vom Achmim-Panopolis. Strassburg, 1891.
42. Fujii H. Roman Textiles from At-Tar Caves. // Mesopotamia, XXII, 1987. P. 215-232.
43. Hundt H.-J. Ein Textilrest aus dem urnenfelderzeitlichen Depotfund von Sublaines. // Archäologisches Korrespondenzblatt, 18, 1988. S. 261, 262.
44. Icroussalimskaja A.A. Trois soieries byzantines anciennes decouvertes au Caucase Septentrional. // Bulletin de liaison du Centre International d’Etude des Textiles Anciens, № 24, 1966.
45. Icroussalimskaja A.A. Le cafetan aux simourghs du tombeau de Mochtchevaja Balka. // Studia Iranica. T. 7, f. 2, 1978. P. 183-211.
46. Ieroussalimskaja A.A. Une soierie récement trouvée dans le tombeau de Mochtchevaja Balka. // Documenta Textilia, Festschrift fur S. Miiller-Christensen. Bayerischen Nationalmuseum. Miinchen, 1981. S. 123-128.
47. Kendrick A.F. Catalogue of Textiles from Burying-Ground in Egipt. Victoria and Albert Museum. В. II, III. London, 1921, 1922.
48. Kubiak W., Scanlon G. Fustat-C.Fustat Expedition. Final Report. New York, 1989.
49. Lamm C.J. Two Exhibitions in Stockholm and Some Sasanian Textile Patterns. // Ars Islamica, v. V1I/2, 1940.
50. Lemberg M., Schmedding B. Abegg-Stiftung Bern in Riggisberg, 11 Textilien. Bern, 1973.
51. Matsumoto K. Jodai Gire. 7th and_8th Century Textiles in Japan from the Shösö-in and Horyu-ji. Schikosha, 1984.
52. Müller-Christensen S. Sacrale Gewander des Mittelalters. Ausstellungskatalog. Miinchen, 1955.
53. Müller-Christensen S. Der Alexandermantel von Ottobeuren. In: Ottobeuren 764-1964, Augsburg, 1964.
54. Pflster R. Nouveaux textiles de Palmyre. Paris, 1937.
55. Pflster R., Bellindger L. The excavation at Dura-Europos. Final Report. IV. Pt. II. The Textiles. New Haven, 1945.
56. Renner D. Die spatantiken und koptischen Textilien im
(33/34)
Hessischen Landesmuseum in Darmstadt. Wiesbaden, 1985.
57. Riboud K., Vial G. Tissus de Touen-Houang conserves au Musée Guimet et a la Bibliotheque Nationale. Mission P. Pelliot. vol. Xlll. Paris, 1970.
58. Sakamoto K. Ancient pile textiles from the At-Tar caves in Iraq. // Oriental Carpet and Textile Studies. London, 1985, vol. I. P. 9-16.
59. Schmedding B. Mittelalterliche Textilien in Kirchen und Klostern der Schweiz. Bern, 1978.
60. Schmidt H. Alte Seidenstoffe. Braunschweig, 1958.
61. Shepherd D.G., Henning W.B. Zandaniji identified? In: Aus der Welt der Islamischen Kunst. Festschrift fur E.Kuhnel. Berlin, 1959. S. 15-40.
62. Shepherd D.G. Zandaniji revised. // Documenta Textilia Festschrift fur S.Muller-Christensen. Munchen, 1981.
63. Stein A. Innermost Asia. vol. III. Oxford, 1928.
64. Thurman Ch., Williams B. Ancient Textiles from Nubia. Chicago, 1979.
65. Trilling J. The Roman Heritage. Textiles from Egypt and the Eastern Mediterranean 300 to 600 A.D. // Washington Textile Museum Jornal, v. 21, 1982.
66. Volbach W.F. I tessuti del Museo Sacro Vaticano. Vati-kanstadt, 1942.
67. Volbach W.F. Il tessuto nell’arte antico. Milano, 1966.
68. Weibel A.C. Two Thousand Jears of Textiles. New York, 1952.
Каталоги выставок ^
(соответствующие разделы и аннотации написаны А.Иерусалимской):
69. Искусство Византии в собраниях СССР. Каталог выставки. Т. II. М., 1977 (С. 10, 11, №№ 428-431 — ткани из Хасаута и Мощевой Балки).
70. Cultural Contacts between East and West in Antiquity and Middle Ages from USSR. Tokyo-Osaka, 1985. (№№ 121-126 — Мощевая Балка).
71. Tesori d’Eurasia. 2000 anni di Storia in 70 anni di archeologia sovietica (Venezia). Milano, 1987 (C. 169-174, №№ 212-217 — Мощевая Балка).
72. Государственный Эрмитаж. Т. IV. NHK, 1989. Альбом-каталог (на японск. яз.) (С. 90-93, №№ 86-92 — Мощевая Балка).
|