Е.И. Лубо-Лесниченко

Могильник Астана.

// Восточный Туркестан и Средняя Азия. История. Культура. Связи. М.: ГРВЛ. 1984. С. 108-120.

Иллюстрации.

I. Общие сведения о могильнике.

II. Погребальные маски и лицевые покрывала в Центральной Азии.

III. Новые данные о распространении шелководства в Центральной Азии.

[ Литература. ]

I. Общие сведения о могильнике.   ^

Для изучения материальной культуры Центральной Азии и внешних связей местного населения этого обширного региона в период раннего средневековья могильник Астана имеет исключительно важное значение. Эта значимость определяется рядом обстоятельств. Из них мы укажем следующие: расположение могильника на узловом пункте Шёлкового пути, продолжительность существования могильника (самая ранняя из зафиксированных дат — 273 г. н.э., самая поздняя — 779 г.), обилие находок, уникальная сохранность хрупких материалов, точность датировок.

Могильник Астана расположен в Турфанском оазисе в 45 км к юго-востоку от Турфана и в 1-2 км к западу от деревни Астана, по которой могильник и получил своё название. В 3-4 км к востоку от Астаны находится другой крупный могильник — Караходжа, получивший это название от расположенного близ него городища Караходжа — древнего Гаочана. В нашей статье будут рассматриваться материалы обоих могильников, тесно связанных между собой.

Сведения об этих могильниках в китайских письменных источниках восходят к танской эпохе (VII-X вв.). Так, могильник Астана, как свидетельствует надпись на могиле Чжан Хуайсу, датированной 695 г., назывался «старым северо-западным кладбищем» [53, с. 53], т.е. кладбищем, расположенным к северо-западу от Гаочана. Что же касается могильника Караходжа, то, согласно эпитафии на могиле Сун Хуайжена (663 г.), это место носило название «Северные мавзолеи», так как к северу и к северо-востоку от Гаочана находились усыпальницы гаочанских правителей [44, с. 78].

История исследования могильника Астана восходит к началу XX в., точнее к 1908-1909 гг., когда японская экспедиция, организованная буддийским религиозным деятелем Отани и под руководством Татибаны, обследовала несколько могил (по данным А. Стейна, примерно полдюжины [59, т. 2, с. 642]). К сожалению, данных по этим раскопкам очень мало. Сохранились лишь отдельные дневниковые записи, дающие весьма скудную информацию. Важным этапом в изучении могильника Астана явилось исследование А. Стейна, произведённое им в 1915 г. А. Стейн составил схематический план могильника, произвёл раскопки 44 могил, дал подробное описание их устройства и найденного инвентаря. Его блестящее исследование сохраняет своё значение до настоящего времени, несмотря на то что со дня опубликования прошло уже полстолетия [59, т. 2, с. 642-710; 32, с. 87-131].

Русские исследователи неоднократно посещали Турфанский оазис с научными целями. В 1898 г. в оазисе работала экспедиция Д.Н. [Д.А.] Клеменца — первая исследовательская археологическая экспедиция в Восточном Туркестане [57]. В 1908-1909 гг. там производила исследования Первая Туркестанская экспедиция под руководством акад. С.Ф. Ольденбурга и в 1914-1915 гг. Вторая Туркестанская экспедиция [20]. Однако эти экспедиции ограничивались обследованием буддийских памятников, раскопками древних могильников они не занимались. Тем не менее в турфанской коллек-

(108/109)

ции Эрмитажа хранятся памятники, происходящие из древних погребений. Эти вещи были приобретены в начале века русским консулом Н.К. Кротковым у местных жителей. Некоторые сведения о его деятельности встречаются в дневниках Татибаны, где говорится, что в 1908 г. русский консул в Урумчи просил старейшину деревни Туюк послать ему древние материалы, после чего консулу было послано три ящика с древностями [34, т. 4, с. 21].

Важную роль в изучении могильников Турфанского оазиса сыграл китайский археолог Хуан Вэньби, работавший там в 1928-1930 гг. Его работы стали значительным вкладом в исследовании истории и культуры государства Гаочан (498-640 гг.), основным центром которого был Турфанский оазис. Следует также отметить, что до настоящего времени он единственный археолог, производивший раскопки в могильнике Яр-хото, синхронном по времени могильникам Астана и Караходжа и находящемся на северо-западе оазиса [51; 52; 53].

Начиная с 1959 г. могильники Астана и Караходжа регулярно обследуются Институтом археологии АН КНР и Синьцзян-Уйгурским музеем, и в журнале «Вэнь у» («Материальная культура») регулярно появляются отчёты об обследовании этих могильников [36; 44; 43; 35; 42; 45; 27]. К сожалению, эти отчёты, как правило, слишком кратки и суммарны. Ниже дается сводка по данным отчетов с указанием года и числа раскопанных погребений в могильниках Астана (ТАМ) и Караходжи (ТКМ).

Как свидетельствует журнал «Вэнь у», по данным на 1977 г. общее число погребений, раскопанных в этих могильниках начиная с 1959 г., превысило 400 [46, с. 21].

Таким образом, данные о значительной части произведённых раскопок, примерно 150 погребений, пока остаются неопубликованными.

Следует также отметить, что могильники сильно разграблены и нетронутых погребений не более 2-3% от общего количества. По свидетельству А. Стейна, ограбление могил особенно широко практиковалось местным населением в конце прошлого века и начале нынешнего столетия. А. Стейн сообщает, в частности, любопытные сведения о некоем Машике, происходившем из потомственной семьи грабителей могил, который был своего рода его «научным консультантом» [59, т. 2, с. 644].

Характер погребения, устройство могил и обнаруженный инвентарь позволяют довольно чётко разделить погребения на три временных группы. Первая из них охватывает период со второй половины III в. до начала VI в. (от династии Цзинь до середины периода Северных и Южных династий по традиционной китайской хронологии). Вторая группа соответствует времени существования государства Гаочан (498-640 гг.). Третья группа относится ко времени танского владычества в Турфанском оазисе (640-80-е годы VIII в). Ниже (см. с. 110) приводится распределение обнаруженных погребений по трём вышеуказанным периодам (составлено на основании публикаций в журнале «Вэнь у»).

Для погребений первого периода характерно почти полное отсутствие могильных насыпей. В это время существуют погребения двух типов.

Первый тип представляет собой катакомбные погребения с дромосом длиной 8-10 м. Вход в катакомбу заделывался землёй, иногда употреблялась глиняная обмазка. Катакомбы обычно квадратной или близкой к квад-

(109/110)

Примечание: Римские цифры обозначают тип погребений.

ратной формы (в среднем глубина 3-3,5 м, ширина 3-3,5 м, высота — 2 м), с верхом в форме балдахина или усечённой пирамиды (рис. 18). В катакомбе с боковой стороны имеется маленькое помещение. К концу рассматриваемого периода оно уменьшается в размерах, превращаясь в боковую нишу (рис. 19). Четко выраженной ориентации погребений по сторонам света не наблюдается.

Второй тип погребений — это подбойные могилы с ямой прямоугольной формы глубиной ≈ 2,5 м и отделённым земляной стенкой подбоем шириной 0,75-1 м и длиной 2,5- 3 м (рис. 20). Подобный тип погребений в раскопках А. Стейна не встречается. В Турфанском оазисе он был впервые зафиксирован Хуан Вэньби [52].

В погребениях обоих типов обычны деревянные гробы с крышками. Иногда усопший лежит на деревянном ложе. По набору погребального инвентаря в погребениях двух типов имеется существенное различие. Для погребений первого типа характерен богатый и разнообразный инвентарь. Среди сероглиняных керамических изделий с твердым черепком встречаются фигурки людей или животных, а также кувшины — ху, чашки — вань, блюда — пань, чаши — цюань, чашки с ручками — эрбэй и т.д. (рис. 26). Обычны изделия из дерева. Это — блюда, чашки, а также статуэтки людей, лошадей, баранов или планки со схематически нарисованным человеческим лицом. На обороте последних обычно тушью нанесены иероглифы дай жэнь («заменитель человека») (рис. 27, 28). Часты находки тканей, в том числе и художественных, из шёлка и конопли. Обычно — это части одежды (рис. 32). К концу рассматриваемого периода появляются изделия из хлопка. В некоторых погребениях на стенах катакомб встречается стенная роспись с изображением сцен из жизни покойного. Подобные сцены встречаются и в живописи на бумаге (рис. 30). Нередки находки инвентарных списков вещей, положенных в могилу, а также различных документов на деревянных дощечках или бумаге, часто имеющих даты.

В погребениях второго типа находок было сделано значительно меньше. Как правило, это один-два керамических сосуда, чаще всего блюдо или кувшин. Эти могилы по своей конструкции и составу погребального инвентаря находятся в несомненном родстве с синхронными по времени погребениями Тянь-Шаня и Ферганской долины и на территории собственно Китая не встречаются [2, с. 265-271; 17, с. 20-22; 5, с. 51-56].

Следующая группа охватывает период примерно в 140 лет (498-640 гг.). Для этого времени характерны значительные изменения в погребальном обряде. Погребения второго типа, характерные для предыдущего периода, в это время уже не встречаются. К числу нововведений, характерных для Турфанского оазиса и неизвестных в Китае, относится появление каменных оградок обычно прямоугольной формы с намеченным входом. Размеры оградок в среднем колеблются от 20-25 м до 70-80 м. Внутри оградки находились, как правило, могилы одного рода. На могилах обычны надписи высотой 0,7-1 м с языками над дромосом. Появляются могильные плиты с иероглифическими надписями. Боковое помещение исчезает и по сравнению с более ранними погребениями могильная камера становится больше, имея размеры в среднем 3х3 м. У задней стены камеры появляется земляная платформа, на которой помещается усопший. Камера в целом сохра-

(110/111)

няет квадратную форму, но не столь чётко выраженную, как в предшествующий период. Потолок камеры обычно имеет форму балдахина (рис. 21). В рассматриваемый период деревянные гробы встречаются редко. Обычно покойный лежит на циновке или деревянном ложе. Часто встречаются подзахоронения. На покойниках сохранилась одежда, отдельные предметы которой (шапка, туфли и т.д.) часто были изготовлены из бумаги. Широко распространено употребление шёлковых лицевых покрывал и металлических (бронзовых или серебряных) наглазников (рис. 37, 38). Во рту покойных часто встречаются византийские или сасанидские монеты или брактеаты (рис. 45). В погребениях часты находки изображений божеств Фуси и Нюйва на ткани (холсте или шёлке) или на бумаге (рис. 39), эти картины могут висеть на задней стене камеры или покрывать покойного. Сероглиняная керамика к началу гаочанского периода постепенно сменяется керамическими изделиями с более грубым черепком и с нанесённым по ангобу орнаментом растительного или геометрического происхождения. Подобная раскрашенная керамика является одной из характерных особенностей изделий этого времени. Хуан Вэньби по материалам находок из Яр-хото дал подробную классификацию типов и орнамента гаочанской керамики [52]. Среди типов сосудов обычны горшки, чашки, блюда, подсвечники, треножники, чаши и т.д. (рис. 34, 36). Нанесённый на них орнамент состоит из кружков, стилизованных цветов или цветочных (по-видимому, лотосовых) лепестков, стилизованных листьев и растительных завитков. Если в могилах предшествующего периода встречалась глиняная и деревянная посуда повседневного обихода, то в гаочанское время она изготовлялась специально для погребального ритуала.

Фигурки людей, а также лошадей, быков, баранов, уток и т.д., обнаруженные в могилах, большей частью сделаны из дерева. По сравнению с подобными изделиями более раннего периода они изготовлены более тщательно и, как правило, раскрашены (рис. 33, 35). Изделия из глины сравнительно немногочисленны. Можно упомянуть о находках глиняных фигурок, аналогичных фигуркам, обнаруженным в районе Карабулака (Ферганская долина) [6, с. 81, рис. 7]. Среди находок часто встречаются бумажные вырезки, для изготовления которых употреблялись различные официальные бумаги.

Третий и последний период существования могильника охватывает примерно полтора столетия — 640-80-е годы VIII в., — время танского господства в Турфанском оазисе. В этот период происходят дальнейшие изменения конструкции могил. Родовые оградки сохраняются, хотя камеры увеличиваются в размерах, достигая 3,5-4 м в глубину и ширину, а их форма становится закруглённой. Обычны могилы с двумя камерами. Формы потолка усложняются, и, кроме традиционной формы в виде балдахина, встречаются и другие конструкции. Наряду с обычным наклонным дромосом имеет место и ступенчатый дромос. У входа в могильную камеру дромос делается значительно ýже, чем у основания. Как и в гаочанский период, на могилах обычны небольшие насыпи (рис. 22-[23, 24]-25).

Продолжают существовать (по крайней мере, в первую половину периода) некоторые погребальные обычаи, характерные для гаочанского времени. К ним относятся употребление лицевых покрывал и наглазников, помещение картин с изображениями Фуси и Нюйва, положение трупа на циновку и т.д. Как и в предыдущий период, часты подзахоронения, причем число их может достигать четырёх — пяти. В одном случае зафиксирована разница в 57 лет между первым и последним подзахоронением.

Изготовленная специально для погребальных церемоний керамика обычно невысокого качества, со слабым обжигом. Из сосудов чаще всего встречаются кувшины, чашки, светильники, тарелки. По сравнению с предшествующим периодом орнамент на керамике упрощается. Обычно это кружки или крестики, нанесённые по ангобу белым пигментом. К концу периода встречается керамика с цветочным орнаментом, выполненным в стиле, существующем в метрополии (рис. 42-[43]-44).

(111/112)

В богатых погребениях находится большое количество погребальных глиняных и деревянных фигурок, таких, как Тянь-ван, попирающий демонов, божества двенадцати знаков зодиака, пешие и конные воины, чиновники, служанки, иноземцы и т.д. (рис. 40, 52). Продолжается гаочанская традиция изготовления деревянных статуэток уток, находки которых весьма часты. Большая часть турфанской коллекции погребальной керамики, хранящейся в Эрмитаже, относится к этому периоду (рис. 48а-[49, 50a, 50б]-51).

Погребальный инвентарь этого времени чрезвычайно разнообразен. Кроме керамики и пластики, можно упомянуть циновки, плетёные коробки с остатками пищи, лаковые чашки — вань, модели храмов и т.д. (рис. 41). Часты находки вырезок из бумаги и, в частности, человеческих фигурок, символизирующих призыв души усопшего. Как и в гаочанское время, покойников обряжали в бумажные туфли, бумажные пояса, бумажные шапки и т.д. Можно упомянуть о находке в могиле 1973 ТАМ 506 бумажного гроба. Значительный интерес представляет живопись на шёлке, образцы настенной живописи (рис. 47), а также находки кистей и письменных принадлежностей.

В связи с уникальной сохранностью хрупких материалов в могильнике Астана сохранилось громадное количество гладких и художественных тканей и тканых изделий: шёлковых, шерстяных, хлопчатобумажных и т.д. Эти материалы дают ценнейшие сведения по истории текстильного производства в Центральной Азии и на Дальнем Востоке в эпоху раннего средневековья. Особый интерес вызывает тот факт, что могильник Астана содержит большое количество тканей, дающих представление о шелкоткацком производстве III-VI вв. и отсутствующих в других собраниях [19, с. 35, 48, рис. 29].

Число письменных документов, найденных в могильниках Астана и Караходжа, весьма велико. По данным «Вэнь у», общее число обнаруженных за период с 1959 г. по 1975 г. документов составило более 2700 [46, с. 21]. Как уже упоминалось выше, самый ранний из них датируется 9-м годом Тайпин династии Западной Цзинь, т.е. 273 г. н.э., самый поздний — 13-м годом Дали танской эпохи, т.е. 778 г. (охвачен период в 500 лет). По данным публикаций к первому периоду существования могильника относятся 100 с лишним документов, т.е. примерно 5% общего количества. К гаочанскому периоду относится 700 с лишним документов, т.е. 30%, и около 65% от общего количества составляют документы, датированные временем танского владычества в оазисе.

Часть обнаруженных текстов связана с личностью покойного. Это могильные камни с записями о деяниях усопшего и инвентарные списки вещей, положенных с ним в могилу. Большая часть документов использовалась в качестве материала для соответствующих погребальных обрядов, и поэтому тексты сохранились, как правило, частично.

Тематика обнаруженных текстов отличается большим разнообразием. Среди находок встречаются и литературные сочинения. Так, в погребениях были обнаружены фрагменты «Книги стихов» («Ши цзин»), раздела «Дары Юю» («Юй гун») из «Шу цзина», «Старой истории Цзинь» («Цзю Цзинь шу») и т.д. Особенно следует отметить обнаруженный в 1967 г. целиком сохранившийся экземпляр «Бесед и высказываний» («Лунь юй») со считавшимися утраченными комментариями Чжэн-ши, датированный 710 г. [42]. Из других находок можно упомянуть ветеринарный трактат, фрагменты буддийских и даосских произведений и другие сочинения. Значительная часть обнаруженных текстов является официальными или торговыми документами, контрактами, описями и т.п. Эти письменные источники содержат множество ценных сведений по экономике, административному устройству и политической жизни оазисов Восточного Туркестана в период раннего средневековья.

Заслуживает интереса тот факт, что в обнаруженных документах часто встречаются некитайские имена. Так, в подушных и подворных списках, а также других документах IV-V вв. упоминаются фамилии Чэ (Che) из

(112/113)

Чэши (Яр-хото), Шань (Shan) из Шаньшаня (Лоулань), Лун (Lung) из Яньцы (Куча), Бо (Во) и Бай (Bak) из Цюйцы (Карашар). Встречаются и гуннские имена — Цзюйцюй (Tsügü), шиские — Цян (Chiang), сяньбийские — Туфа (Tufa) и т.д. Кроме того, документы упоминают и другие некитайские имена, как Цзяньсыхэ (Dzensoqat), Сытоуму (Sïdumo), Асяньди (E^xaγïndi) и т.д.

В гаочанский период значительно усиливается прослойка выходцев из различных районов современной Средней Азии. В документах того времени часто встречаются имена, указывающие на место их происхождения: Цао (под этим именем известны две среднеазиатские области — Западное Цао, в области Самарканда, Восточное Цао — Усрушана), Хэ (Кабудан), Ши (Кеш), Кан (Самарканд), Ань (Бухара), Ши (Ташкент), Ми (Маймарг) и т.д.

В одной из гаочанских могил, датированной 520 г., был обнаружен частично сохранившийся подушный список, содержащий 45 некитайских имен. Среди них чаще всего встречается фамилия Цао. Таковы имена Цао Ачжипаньто (Acibanda), Цао Натаньхань (Wathunγan) и др. Кроме того, там можно видеть такие имена, как Хэ Бобань (Boban), Хэ Ахо (Аха), Кан Боцзеци (Bogïrge), Цзанапаньхань (Ganathumγan) и др. Найденные тексты свидетельствуют, что многие лица, занимавшие крупные административные посты в гаочанском государстве, были некитайского происхождения, как, например, живший в годы Яньчан (561-601 гг.) военачальник Сило ((γ)ela), которому за его заслуги был пожалован виноградник размером в 90 бу [46, с. 26].

Аналогичная картина наблюдается и в последний период существования могильника, когда Турфанский оазис находился под контролем танской администрации. Так, в частично сохранившемся подворном списке деревни Аньлэ, волости Чунхуа, гаочанского уезда, насчитывающем 40 с лишним имен, более ⅔ были некитайцы [46, с. 26-27]. Ценный документ, показывающий важную роль согдийцев в торговле шёлком по Северному пути, был обнаружен в могиле ТАМ-61, датированной серединой VII в. [43, с. 13; 34а, с. 508-518]. В найденном в одной из могил того времени земельном реестре упоминаются Кан Яньпомынто (Ynphamanda), Цао Пожу (Phaniuk) и другие выходцы из современной Средней Азии [46, с. 27]. Заслуживает внимания «вид на жительство» Ши Жаньцзяна, датированный 732 г. Ши Жаньцзяна сопровождали Кан Лушань (Roxšan) и другие некитайцы [46, с. 27] ¹. [сноска:  ¹ Интересно отметить, что сопровождающий Ши Жаньцзяна носил то же самое имя что знаменитый полководец и мятежник танской эпохи Ань Лушань.]

Документы, относящиеся к последнему периоду существования могильника, свидетельствуют также об усилении тюркоязычной прослойки среди населения Турфанского оазиса. Так, в документе, датированном 734 г., сообщается о поселении в уезде Сичжоу целого тюркского племени [46, с. 27]. Приведенные выше письменные и материальные источники, происходящие из могильников Астана и Караходжа, дают громадный материал по этническому составу, материальной и духовной культуре, а также широким внешним связям местного населения в период раннего средневековья.

II. Погребальные маски и лицевые покрывала в Центральной Азии.   ^

Как уже отмечалось выше, одной из характерных черт погребального обряда в могильниках Турфанского оазиса (Астана, Караходжа, Яр-хото) является употребление лицевых покрывал и наглазников. Впервые этот обычай был отмечен и описан А. Стейном [59, т. 2, с. 646 и сл.], затем Хуан Вэньби [52, с. 6б] и впоследствии другими китайскими археологами [36, с. 15; 45, с. 2]. Этот погребальный обычай привлёк внимание нескольких специалистов, и вопросам его происхождения и осмысления были посвящены статьи У Болуня [47], Ван Шу [26], Сян Да [40] и К. Рибу [58].

(113/114)

На основании исследований А. Стейна и Ван Шу представляется возможным произвести реконструкцию этих покрывал. Центральную часть покрывала обычно составляет полихромная ткань. Размеры её в среднем равны 18-25 см в длину и ширину. Иногда это сшитые вместе несколько фрагментов полихромной ткани. В нескольких случаях была употреблена набойка. Полихромная ткань окаймлена гладкой шёлковой тканью, пришитой таким образом, чтобы кайма образовывала складки, производя впечатление гофрировки. С внутренней стороны полихромная ткань продублирована гладкой тканью, которая при наложении маски охватывает всю голову усопшего. Снизу, у затылка, находятся завязки (рис. 37). Под покрывалом на глазах помещались наглазники. Обнаруженные в Астане наглазники были вырезаны из тонких серебряных или свинцовых пластинок. Длина их в среднем 14-15 см, ширина в области глаз 4-5 см. В месте зрачка пробиты отверстия. Маленькие отверстия находятся также по краям наглазника (рис. 38). В связи с тем что подавляющая часть обследованных в Астане могил была разграблена, не вполне ясно, каким образом покрывала и наглазники соотносились между собой. Исходя из того что по краям некоторых наглазников сохранились обрывки ткани, Ван Шу считает, что они пришивались изнутри к покрывалу [26, с. 83-84]. Вместе с тем следует отметить, что А. Стейном было зафиксировано погребение, где наглазники находились не под покрывалом, а поверх его [59, т. 2, с. 647].

Обычай наложения наглазников и лицевых покрывал перед погребением практиковался почти в течение всего времени существования могильников. Самые ранние свидетельства употребления покрывал — фумянь — относятся ко второй половине IV в. Лицевое покрывало упоминается в списке погребального инвентаря, найденного в могиле 59 ТАМ 305, датированной судебной записью 384 г. [36, с. 18]. Два шёлковых лицевых покрывала упоминаются в списке погребального инвентаря, происходящего из Караходжа и опубликованного Хуан Вэньби. Этот список содержит дату, также соответствующую 384 г. [53, с. 33]. Самое позднее из известных нам погребений, где были обнаружены наглазники и покрывало, датируется 710 г. Основное количество погребений, где были обнаружены покрывала и наглазники, относятся к IV-VII вв.

У Болунь и Ван Шу считали этот обычай чисто китайского происхождения и рассматривали его как свидетельство раннего проникновения китайского влияния в Восточный Туркестан. В качестве подтверждения этой точки зрения приводилась ссылка на классическую книгу — «Книгу церемоний» («Или»). [Книга составлена в ханьское время (II в. до н.э. — II в. н.э.) на базе древних чжоуских традиций.] В ней, в частности, сказано: «Ткань, которой покрывают лицо и голову покойного, представляет собой вываренный шёлк. Её ширина равна ширине шёлковой ткани, её длина составляет пять чи. На её конце находятся подвязки [Комментарий добавляет: „Они помещаются под подбородком”.]. Для того чтобы покрыть глаза, употребляют чёрную ткань квадратной формы, которая имеет с каждой стороны по одному чи и два цуня. Её укрепляют на глаза при помощи шнурков» [54, с. 444-445].

В старых китайских текстах лицевые покрывала обозначались иероглифами мяньи, мяньмао, мяньчжао и фумянь. Последнее название обычно употреблялось для обозначения лицевого покрывала в описях погребального инвентаря в могильнике Астана.

В 60-х годах на территории собственно Китая, в районе Чанша, было обнаружено захоронение знатной женщины, датированное 175-145 гг. до н.э. Верхняя часть её лица была прикрыта чёрным покрывалом [55, т. 1, с. 28, т. 2, табл. 70].

Все эти находки, по мнению китайских археологов, явились убедительным свидетельством китайского происхождения этого обряда. Однако, на наш взгляд, это утверждение не соответствует истине, и этот вопрос значительно более сложен, чем это представлялось У Болуню и Ван Шу.

Прежде всего следует отметить, что до настоящего времени в раскопках,

(114/115)

произведенных на территории собственно Китая, не обнаружено ни одного наглазника. Что же касается лицевых покрывал, то они, к сожалению, не сохранились, и представление об их внешнем виде можно получить, лишь привлекая письменные источники того времени. Так, в «Обширных записях годов Тайпин» («Тайпин Гуанцзи») содержится следующий рассказ, относящийся к танскому времени: «Семья бывшего цзичжоуского сына Пэй Тунъюаня жила в районе Чунсяна. Его дочери, сидя в колеснице, любовались окрестностями у ворот Тунхуа. Время подошло к закату, и они стали погонять лошадей. Когда они доехали до Северной улицы Панкан, то увидели там седую старуху, которая стала следовать за колесницей, хотя её силы истощались. Когда колесница доехала до улицы Тяньмынь, наступило время ударов ночной стражи. Колесница повернула, и лошади стали набавлять скорость. Старуха также заторопилась. В колеснице была старая Цань и с ней четыре маленькие девочки. Они пожалели бегущую и спросили старуху, где она живет. Та ответила: „Близ Чунсяна”. Девочки сказали: „Так мы со старухой в одном месте. Нельзя ли нам вместе доехать до ворот улицы?” Старуха села в колесницу, рассыпаясь в благодарностях. Выходя из колесницы, она оставила маленький мешочек из узорной полихромной ткани. В нем были белые газовые ткани, выкроенные в виде четырёх покрывал на лица умерших. Девочки очень испугались и выбросили всё на дорогу. Не прошло и десяти дней, как они одна за другой скончались» [41, цз. 345, 2734].

Другой рассказ содержится в известном сборнике танского времени «Юянская смесь» («Юян цзацзу»). Приведём лишь заключительную часть рассказа, имеющую непосредственное отношение к затронутой нами теме: «Молодой Цуй вначале увидел покойного брата через щель в бумаге, разделяющей комнаты. Затем он взял шёлк и вымазал покойному рот так, что покойник производил впечатление пораненного. Челядь и слуги были этим крайне удивлены, и одна служанка, всхлипывая, сказала: „Когда господин был при смерти, то в лицевом покрывале забыли вырезать отверстие для рта, и, впопыхах, ножницами нечаянно порезали рот. Никто этого не видел и не знал, что в загробном мире он страдает”» [28, с. 82].

Из приведённых выше текстов ясно, что китайские лицевые покрывала в раннем средневековье представляли собой куски ткани с вырезом для рта. На основании этих данных У Болунь сделал гипотетическую реконструкцию лицевых покрывал из могильника Астана [47, с. 42]. Как впоследствии выяснилось, эта реконструкция не соответствовала действительности [58, с. 438-444].

Источник происхождения погребальных масок и лицевых покрывал в погребальном обряде населения Турфанского оазиса необходимо, на наш взгляд, искать не в Китае, а в районе распространения катакомбно-подбойных культур, датированных II-V вв. н.э., т.е. на Тянь-Шане, в западной части Ферганской долины и Алае. Так, золотые маски были обнаружены в могильнике Шамси (Северный Тянь-Шань) [15, с. 88] и в раскопках А. Абетекова на Алае [1, с. 308]. Золотые наротники и наглазники были обнаружены И.К. Кожомбердиевым в могильнике Торкен (долина Кетменьтюбе) [15, с. 88]. При раскопках Карабулакского могильника (Западная Фергана), произведенных Ю. Баруздиным, было обнаружено несколько наглазников, изготовленных из шёлковой полихромной ткани. Длина их в среднем составляет 13 см, ширина — 4 см. Они окаймлены узкой полоской безузорной ткани. Под наглазниками помещены две подушечки в форме глаза с пришитыми к ним тремя треугольными фрагментами гладкой ткани (рис. 53).

Очевидно, что карабулакцы, выполняя необходимый погребальный обряд, по каким-то причинам (нехватка металла, лёгкость изготовления и т.д.) заменяли металлические наглазники, распространенные у их соседей, ткаными. Подобным образом лицевые покрывала, обнаруженные в Астане, по всей видимости, являлись суррогатом металлической маски.

Для расширения нашего представления о погребальных обычаях насе-

(115/116)

ления Турфанского оазиса несомненно важное значение имеет железная позолоченная маска, происходящая из района Турфана и хранящаяся в Государственном Эрмитаже (инв. № Ту-721). Маска имеет длину 17,5 см и ширину 13,5 см. У неё есть отверстия для ноздрей и глаз, на лбу — урна, слегка намечены брови. По краям пробито 25 маленьких отверстий, очевидно, для соединения с тканью (рис. 54).

Вполне естественно предположить, что позолоченная маска из турфанской коллекции Эрмитажа принадлежала одному из членов правящей гаочанской верхушки. Тот факт, что при раскопках могильников Астана и Караходжа подобных масок обнаружено не было, можно объяснить тем, что подавляющее число обследованных могил, и в том числе все погребения гаочанских правителей, были разграблены. Что же касается лицевых покрывал, то все они происходят из чиновничьих и рядовых могил.

Отверстия на краю маски указывают на то, что она была окаймлена тканью так же, как окаймлялись гладкой тканью лицевые покрывала, выполнявшие функции масок. Необходимо отметить, что золотая маска из Шамси тоже была обшита тканью, о чём свидетельствуют многочисленные отверстия на краю маски. Наличие глазных отверстий на турфанской маске, вероятно, можно объяснить тем, что под маской помещались наглазники, подобно тому, как наглазники помещались под лицевым покрывалом. Кроме того, на золотой маске из кенотафного погребения на Алае на месте глаз и рта также вырезаны отверстия ². [сноска: ² Сходные явления наблюдаются в погребальных обычаях местного населения Северного Причерноморья и Северного Кавказа в первые века нашей эры. Материалы многочисленных раскопок свидетельствуют об употреблении там золотых масок и наглазников [7, с. 115, рис. 8; 11, с. 421 и сл.; 12, с. 203, рис. 77; 21, с. 142 и сл.; 22, с. 29 и сл.; 24, с. XXVII-XXIX]. Вероятно, их имитацией являются лицевые покрывала из погребений могильника Мощевая Балка, синхронного по времени могильнику Астана. Интересно отметить, что, как и на астанских покрывалах, центральная часть их представляет собой шёлковую полихромную ткань, окаймлённую гладкой тканью. Это обстоятельство лишний раз подчёркивает независимую от китайской местную традицию [14, с. 155].]

Находясь на стыке между китайским культурным ареалом и центральноазиатским миром, население Турфанского оазиса находилось в постоянных и длительных контактах с гуннами, жуань-жуанями, эфталитами, тюрками и т.д. Как свидетельствуют обнаруженные в могильнике Астана документы, в гаочанский период тесные и многочисленные контакты существовали и с районом Западной Ферганы. Всё это не могло не оставить глубоких следов в материальной и духовной культуре местного населения. Общность погребальных обрядов является дополнительным подтверждением тезиса А.Н. Бернштама, высказанного им ещё в 1947 г., о существовании тесных связей между населением северных оазисов Восточного Туркестана и Тянь-Шаня [9].

Вместе с тем в Турфанском оазисе в период раннего средневековья, по всей вероятности, произошло совмещение двух различных культурных традиций. В результате центральноазиатская традиция употребления металлических масок и наглазников и их тканых заменителей слилась с китайским погребальным обычаем и восприняла его терминологию. Очевидно, этим можно объяснить столь длительную живучесть этого обычая, просуществовавшего среди местного населения до VIII в.

Слияние центральноазиатских и китайских традиций в погребальном обряде населения Турфанского оазиса не ограничивалось употреблением лицевых покрывал, масок и наглазников. Сходным процессом, на наш взгляд, можно объяснить широкое распространение в могильниках Астана и Караходжа образов с изображениями китайских божеств-демиургов Фуси и Нюйва. Как уже говорилось выше, эти божества были нарисованы на тканях, которыми покрывали покойного. Иногда их вешали на стену погребальной камеры (рис. 39).

Как известно, изображения Фуси и Нюйва часто встречаются на барельефах из погребальных камер ханьской эпохи. В послеханьское время изображения эти очень редки, и исключение представляет лишь Турфанский

(116/117)

оазис [23, с. 10-79; 50]. Вместе с тем следует отметить, что материалы из раскопок Кенкола [8, с. 9-10] и Карабулака [3, с. 58; 4, с. 97] свидетельствуют о широком употреблении носителями катакомбно-подбойной культуры погребальных покрывал. На одном покрывале из Карабулакского могильника имеются вышитые изображения богини-прародительницы с двумя змеевидными драконами в руках и звериной головой между ногами. В иконографии этого образа чувствуется индийское влияние [19, с. 16; рис. 55].

Нам представляется очевидным, что местное население Турфанского оазиса, в отличие от карабулакцев, стало использовать китайскую иконографию и образы китайской мифологии. Вместе с тем центральноазиатская культурная традиция вдохнула новую жизнь в угасающий в собственно Китае культ этих божеств, чем и объясняется его широкое распространение в Турфанском оазисе.

III. Новые данные о распространении шелководства в Центральной Азии.   ^

Процесс распространения шелководства из Китая на Запад по праву можно рассматривать как одно из крупнейших явлений в истории культурного обмена народов Евразии в первые века нашей эры. Известные нам сведения письменных источников — как китайских, так и западных, — немногочисленны и, как правило, лапидарны. Как свидетельствуют краткие данные династийных историй, первые сведения о продвижении культуры шелководства из собственно Китая на запад относятся к I-II вв. и связываются с Иу (Хами) — самым восточным в цепи оазисов Восточного Туркестана. Эти сведения находятся в «Истории Поздней Хань» («Хоу Хань шу»), где сказано: «Земля в Иу пригодна для посева злаков, а также для разведения шелковичных деревьев, конопли и виноградарства» [30, т. 1, с. 622].

Письменные источники послеханьского времени свидетельствуют о дальнейшем продвижении культуры шелководства на Запад. Так, династийная история династии Северной Чжоу (557-583 гг.) «Чжоу шу» содержит косвенные данные о существовании шелководства в государстве Гаочан (Турфанский оазис). Там говорится, что в Гаочане «климат теплый, в течение года дважды созревают злаки, [условия] благоприятные для шелководства и много фруктов» [30, т. 2а, с. 1836]. Вместе с тем никаких сведений о существовании шелководства в других оазисах династийные истории того времени не содержат. Единственное исключение представляет Карашарский оазис (Яньцы), где «разводят шёлковых червей, но не для выделки шёлка, а лишь для изготовления ваты и сырца» [10, т. 2, с. 302].

Находки в могильниках Астана и Караходжа значительно дополняют и корректируют скудные сведения династийных историй. Интересный документ, подтверждающий существование в начале V в. развитого шелководства в Турфанском оазисе, был обнаружен в могильнике Караходжа (мог. № 1). В нём говорится, что на 28-й день 2-го месяца 14-го года правления Цзяньчу (т.е. 418 г.) некто взял взаймы у некоего Кань Цзяна три корзины для разведения шёлковых червей [49, с. 24].

Для истории шелководства в Центральной Азии большую ценность имеет документ, обнаруженный в могиле № 88 могильника Караходжа, раскопанной в 1975 г. и датированной 456 г. В этом документе, представляющем собой долговую расписку, говорится, что некий Ану (некитаец) взял в долг у некоего Чжай Шаоюаня кусок яньцыской (т.е. карашарской) полихромной ткани (цзинь) с жёлтым фоном, произведённой в Гаочане. Этот кусок был выткан основой и утком, изготовленными из шёлковой ваты (мянь). Длина куска составляла девять чи пять цуней и ширина — четыре чи пять цуней. Через год заимодавцу следовало вернуть полтора таких куска. Если в указанный срок выплата не будет произведена, то каждый ме-

(117/118)

сяц будут набавляться проценты, равные трём кускам ходового холста [45, с. 6; 46, с. 22].

Этот важный документ свидетельствует о том, что в Турфанском оазисе уже в середине V в. существовало изготовление полихромных шёлковых тканей. Они имели жёлтый фон, и ширина их вдвое превышала ширину шёлковых тканей ханьского периода, равняясь примерно одному метру [18, с. 18-20]. Эти ткани, очевидно, производились в казённых мастерских, обслуживавших правящую верхушку и существовавших в Турфанском оазисе уже во второй половине V в., как об этом свидетельствует один из найденных документов [46, с. 23]. Гаочанские ткани высоко ценились местным населением, о чём говорит тот факт, что одни лишь месячные проценты за задержку выплаты составляли три куска гладких тканей.

Как указывает найденный документ, нити основы и утка такой ткани были изготовлены из шёлковой ваты путём скрутки, а не из волокон, размотанных с шелковичного кокона. Это говорит о том, что в середине V в. технология изготовления тканей в оазисах Сериндии ещё находилась в процессе становления. Интересно отметить, что вышеприведённые данные династийной истории «Чжоу шу» об употреблении в Карашарском оазисе шёлковой ваты подтверждаются обнаруженным в могильнике Караходжа документом.

Найденные тексты позволяют также утверждать, что уже в V в. в Восточном Туркестане кроме Гаочана существовали и другие центры производства шёлковых полихромных тканей. Так, в могиле 90 могильника Кара-ходжа, где был погребён некий Агоулу (некитаец), датированной временем правления Кан Бочжоу в Турфанском оазисе (последняя четверть V в.), был обнаружен частично сохранившийся документ с упоминанием одной штуки сулэской (т.е. кашгарской) шёлковой полихромной ткани [45, с. 5; 46, с. 22]. В документе из могилы 99, датированной тем же временем, говорится о передаче трёх кусков гуйцыской (т.е. кучарской) полихромной шёлковой ткани [45, с. 8-91.

Нужно надеяться, что в ближайшем будущем мы сможем выделить среди тканей, считавшихся ранее китайскими, ткани, изготовленные в художественных центрах Восточного Туркестана.

Знаменитый буддийский паломник Сюань-цзан, посетивший в 30-40-х годах VII в. оазисы Восточного Туркестана, в «Записках о Западном крае» приводит легенду о проникновении культуры шелководства в Хотанский оазис [38, цз. 12, с. 20аб]. В сокращённом виде эта же легенда встречается в «Повествовании о Западном крае» в танской династийной истории «Тан шу». Приведём сокращённый вариант этой легенды: «Прежде в Хотане не было ни тутовых деревьев, ни шелковичных червей. Соседние владения не хотели снабжать ими. Владетель посватал одну княжну, и ему дали слово. При свидании с невестой он сообщил ей, что в его владении нет шёлковых тканей и поэтому надобно для своего одеяния взять шелковичных червей. Девушка спрятала яйца шелковичных червей в хлопчатую бумагу в шляпу, а начальник пограничной крепости не осмелился обыскивать. С сего времени введено шелководство в Хотане. Девушка вырезала на камне условие не убивать шелковичных червей, бабочки улетали, а из сырцу приготовляли ткани» [10, т. 2, с. 302].

Этот текст свидетельствует, что на первых этапах существования шелководства в Хотанском оазисе местное население, подобно тому, как это имело место в Карашаре и Турфане, изготовляло ткани из скрученных нитей шёлка-сырца уже после того, как бабочки покинули кокон [31, с. 322-329]. Как указывает Цзи Сяньлин, события, описанные Сюань-цзаном, имели место в 419 г. [см. 25, с. 23-42]. Следовательно, мы можем сделать заключение, что появление шелководства в Хотане, датированное первой половиной V в., было заключительным этапом распространения этой культуры в оазисах Восточного Туркестана.

В VI в. происходит быстрое распространение культуры шелководства и шелкоткачества на всём колоссальном протяжении Шёлкового пути. Как

(118/119)

показали исследования А.А. Иерусалимской, в VI в. складывается согдийская школа шелкоткачества [13].

Во второй половине VI в. культура шелководства достигает Византии. Сведения об этом сохранились в трёх письменных источниках того времени: «О готских войнах» Прокопия, «Анналах» Зонараса и «Выписок» Теофана Византийского. Первые два текста близки между собой. Они повествуют о том, как по повелению императора Юстиниана некие монахи из стран Серинда привезли в Византию яички шелковичных червей, сохранённых в навозе... «Выращивая так, как они рассказали, им удалось вырастить гусениц, которых они кормили шелковичными листьями. И отсюда началось производство шёлка на римской территории» [60, т. 1, с. CLIX]. Рассказ Теофана Византийского отличается в некоторых деталях. Так, у него вместо монахов выступает некий перс, который перенёс яйца спрятанными в посохе [60, т. 1, с. CLX]. Как свидетельствует исследование Р. Хеннинга, описанные в византийских источниках события происходили в 50-х годах VI в. [56, с. 309-310.]

Таким образом, на основании данных китайских и византийских текстов и вновь обнаруженных материалов в могильниках Астана и Караходжа вырисовываются общие контуры длительного и сложного процесса распространения шелководства и шелкоткачества из Китая на Запад. Этот процесс длился в течение пятисот лет, с I по VI в. Длительность его была обусловлена, прежде всего, сложной технологией и навыками, совершенно неизвестными на Западе. Главную роль в распространении культуры шелкоткачества и шелководства, занимавших такое значительное место в технике, экономике и художественном ремесле культурного мира Европы в древности и раннем средневековье, сыграло местное население оазисов Восточного Туркестана.

[ Литература. ]   ^

1. Абетеков А.К. Ранние кочевники Тянь-Шаня и их культурные связи с Кушанской империей. — Центральная Азия в кушанскую эпоху. Т. 2. М., 1975.

2. Акишев К.А., Кушаев Г.А. Древняя культура саков и усуней долины реки Или. А.-А., 1963.

3. Баруздин Ю.Д. Кара-булакский могильник. — Труды института истории АН Киргизской ССР. Вып. 2, 1956.

4. Баруздин Ю.Д. Кара-булакский могильник. — КСИЭ. М., 1957, вып. 26.

5. Баруздин Ю.Д. Кара-булакский могильник. — Известия АН Киргизской ССР. Серия общественных наук. Т. 3, вып. 3. 1961.

6. Баруздин Ю.Д., Брыкина Г.А. Археологические памятники Байкеня и Лейляка. Фрунзе, 1962.

7. Белов Г.Д. Римские приставные склепы 1013 и 1014. — Херсонесский сборник. Вып. 2. Севастополь, 1927.

8. Бернштам А.Н. Кенкольский могильник. Л., 1940.

9. Бернштам А.Н. Проблемы истории Восточного Туркестана. — ВДИ, 1947, № 2.

10. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древнейшие времена. Т. 1-3. М.-Л., 1950.

11. Гайдукевич В.Ф. Боспорское царство. М.-Л., 1949.

12. Гайдукевич В.Ф. Некрополи некоторых боспорских городов. — МИА, 69. М.-Л., 1959.

13. Иерусалимская А.А. К сложению школы художественного шелкоткачества в Согде. — Средняя Азия и Иран. Л., 1972.

14. Иерусалимская А.А. Аланский мир на «Шёлковом пути» (Мощевая балка — историко-культурный комплекс VIII-IX вв.). — Культура Востока. Древность и раннее средневековье. М., 1978.

15. История Киргизской ССР. Т. 1. Фрунзе, 1968.

16. Кибиров А.К. Археологические работы в Центральном Тянь-Шане, 1953-1955. — Труды Киргизской археолого-этнографической экспедиции. Т. 2. М., 1959.

17. Литвинский Б.А. Керамика из могильников Западной Ферганы. М., 1973.

18. Лубо-Лесниченко Е.И. Древние шёлковые ткани и вышивки в собрании Государственного Эрмитажа. Л., 1961.

19. Лубо-Лесниченко Е.И. Шёлковый путь в период Шести династий (по новым материалам). — ТГЭ. XIX. Культура и искусство народов Востока. 8. Л., 1978.

20. Ольденбург С.Ф. Русская Туркестанская экспедиция 1909-1910 гг. Краткий предварительный отчёт. СПб., 1914.

21. Погребова М.Н. Золотые лицевые пластинки из погребений мавзолея Неаполя скифского.— История и археология древнего Крыма. Симферополь, 1957.

22. Пятышева Н.В. Ювелирные изделия Херсонеса. М., 1956.

23. Рифтин Б.Л. От мифа к роману. М., 1979.

(119/120)

24. Шульц П.Н. Мавзолей Неаполя скифского. М., 1953.

25. Ван Пиншэн. Хань Цзинь Сиюй юй цзуго вэньмин (Западный край во времена Хань — Цзинь и отечественная цивилизация). — «Каогу сюэбао», 1977, № 1.

26. Ван Шу. Фумянь яньчжао цзи цита (Лицевые покрывала, наглазники и другое). — «Вэнь у», 1962, № 7/8.

27. Ван Чжичжун. Асытана 336 хао му чутуды цзи цзянь ниюн (Погребальные фигурки, обнаруженные в могиле № 336 в Астане). — «Вэнь у», 1962, № 7/8.

28. Дуань Чэнши. Юян цзацзу (Юянская смесь). Шанхай, 1937.

29. 1973 нянь Тулуфань Асытана гумуцюнь фацзюэ цзяньбао (Краткий отчёт о раскопках древних могил в 1973 г. в Астане, Турфан). — «Вэнь у», 1975, № 7.

29а. Каогусюэ цзичу (Основы археологии). Пекин, 1958.

30. Лидай гэцзу чжуаньцзи хуэйпянь (Собрание исторических сведений о различных народах). Т. 1. Пекин, 1958; т. 2аб. Пекин, 1959.

31. Нуноме Д. Ёсан-но Кигэн то кодай кину (Возникновение шелководства и древние шёлковые ткани). Токио, 1980.

32. Окадзаки Т. Тōдзай Кōсё-но кōкогаку (Культурные контакты между Востоком и Западом по данным археологии). Токио, 1973.

33. Отани К. Сейики Коко дзуфу (Иллюстрации по археологии Западного края). Т. 1-2. Токио, 1915.

34. Сейики бунка кэнкю (Изучение культуры Западного края). Т. 1-6. Токио, 1958-1963.

34а. Сатō Г. Тюгоку кодай кинудоримоно си кэнкю (Изучение истории древнекитайского шелкоткачества). Т. II. Токио, 1978.

35. Синьцзян Асытана саньцзо Тан му чуту баогуй цзюньхуа цзи вэньшу дэнь вэньу (Драгоценная живопись на шёлке, а также письменные документы и другие памятники, обнаруженные в трёх танских могилах в Астане, Синьцзян). — «Вэнь у», 1975. № 10.

36. Синьцзян Тулуфань Асытана бэйцюйму фацзюэ цзяньбао (Краткий отчёт о раскопках в северном секторе могильника Астана, Турфан, Синьцзян). — «Вэнь у», 1960, № 6.

37. Синьцзян чуту вэньу (Памятники материальной культуры, обнаруженные в Синьцзяне). Пекин, 1975.

38. Сюань-цзан. Да Тан си юй цзи (Записки о путешествии на Запад во время Великой Тан). Пекин, 1955.

39. Сычоучжилу. Хань Тан чжиу (Шёлковый путь. Тканые изделия периодов Хань — Тан). Пекин, 1972.

40. Сян Да. Сиюй цзянь вэнь соцзи (Заметки о Западном крае). — «Вэнь у», 1962, № 7/8.

41. Тайпин гуанцзи (Обширные записи периода Тайпин). Пекин, 1961.

42. Тулуфань Асытана 363 хаому фацзюэ цзяньбао (Краткий отчёт о раскопках могилы № 363 в Астане. Турфан). — «Вэнь у», 1972, № 2.

43. Тулуфань Асытана — Хэлахочжо гумуцюнь цзяньи цзяньбао 1966-1969 (Краткий отчёт об исследовании могильников Астана — Караходжа в Турфане в 1966-1969 гг.) «Вэнь у», 1972, № 1.

44. Тулуфаньсян Асытана — Хэлахочжо гумуцюнь фацзюэ цзяньбао (1963-1965). (Краткий отчёт о раскопках древних могильников Астана — Караходжа Турфанского уезда в 1963-1965 гг.). — «Вэнь у», 1972, № 10.

45. Тулуфань Хэлахочжо гумуцюнь фацзюэ цзяньбао (Краткий отчёт о раскопках могильника Караходжа. Турфан). — «Вэнь у», 1978, № 6.

46. Тулуфань Цзинь — Тан муцзан чуту вэньшу гайшу (Краткие данные о документах периодов Цзинь — Тан из Турфана). — «Вэнь у», 1977, № 3.

47. У Болунь. Тандайды фумянь хэ ху синьшэн. (Лицевые покрывала танской эпохи и западная музыка и танцы). — «Вэнь у», 1961, № 6.

48. У Минь. Синьцзян чуту Хань — Тан сычжипинь чутань (Предварительное изучение шёлковых тканей династий Хань — Тан, обнаруженных в Синьцзяне). — «Вэнь у», 1962, № 7/8.

49. Ху Жулэй. Цзи цзянь Синьцзян чуту вэньшу чжун фаньянды Шилюго шицы цзуцзе цилюэ гуанси (Относительно аренды и купчих крепостей во время Шестнадцати царств по письменным источникам, обнаруженным в Синьцзяне). — «Вэнь у», 1978, № 6.

50. Фэн Xуа. Цзи Синьцзян синьфасяньды цзюньхуа Фуси Нюйва сян (Относительно изображений на шелку божеств Фуси и Нюйва, недавно обнаруженных в Синьцзяне). — «Вэнь у», 1962, № 7/8.

51. Хуан Вэньби. Гаочан чжуань цзи (Кирпичи с надписями из Гаочана). Шанхай, 1931.

52. Xуан Вэньби. Гаочан таоцзи (Керамика Гаочана). Т. 1-2. [Б. м.] 1933.

53. Xуан Вэньби. Тулуфань каогуцзи (Археологические заметки о Турфане). Шанхай, 1954.

54. Couvreur S. Ceremonial (Yi-li). Hsien-Hsien, 1916.

55. The Han Tomb №1 at Mawangtui, Changsha. Vol. 1-2. Peking, 1973.

56. Henning R. Die Einführung der Seidenraupenzucht im Byzantinerreich. — «Byzantinische Zeitschrift». Bd 33, 1933.

57. Klementz D. Turfan und seine Alterthümer. St.-Pbg., 1899.

58. Riboud K. Some Remarks on the Face-covers (Fu-Mien) Discovered in the Tombs in Astana. — «Oriental Art». Winter, 1977. Vol.24 [XXIII], № 4.

59. Stein A. Innermost Asia. Detailed Report of Explorations in Central Asia, Kan-su and Eastern Iran. Vol. 1-3. Ox., 1928.

60. Yu1e H. Cathay and the Way Thither. Vol. 1-2. L., 1866.

наверх