Л.Н. Гумилёв
Поиски вымышленного царства
(Легенда о «государстве пресвитера Иоанна»).
// М.: 1970. 432 с.
Трилистник кургана.
Глава VIII. Утрата мечты (1218-1259).
Преимущества и недостатки «вида с кургана». ^
Как мы уже видели, каждая степень приближения даёт возможность обозреть предмет по-новому, но прямо пропорционально приобретениям растут и утраты. Так, обозревая предмет с «высоты птичьего полёта» или приближения 2,5, мы смогли обнаружить географическое место несуществовавшего христианского царства в Азии и даже эпоху, в которую произошли события, давшие повод к созданию средневековой легенды. Но при этом подходе мы не в состоянии установить детали событий, а тем более их причины: экономические, социальные, политические и идеологические. Последние, наименее весомые в реальном ходе истории, имеют значение индикатора для выявления глубоких закономерностей. Но даже поверхностное описание было недостаточно полным, потому что не сохранилось полемической литературы несторианства против конфуцианства, буддизма, даосизма, бона, шаманизма и даже суфизма; а она, конечно, была, только до нас не дошла.
Поэтому, выбрав самое важное звено в цепи событий, мы рассмотрели его более детально и благодаря этому уяснили некоторые закономерности «силы вещей» или, говоря более академично — логики событий. Но глобальная перспектива пропала. В дымке у горизонта предметы вырисовываются неотчётливо; так и должно быть. Если дать историю Европы, Византии, Халифата и Китая в том же приближении, то наши кара-кидани, найманы и даже монголы потонут в море фактов весьма интересных, но далёких от нашего сюжета, как бывает далёк силуэт верблюда на фоне неба, там, где оно смыкается
(182/183)
с землёй; разумеется, только для нашего глаза. Но и обойтись без перспективы нельзя, ибо связи между событиями ощутимы на всём пространстве Евразийского континента и Северной Африки. Вот мы и попытаемся найти выход, изображая отдалённые, но значительные явления как абрисы или, говоря метафорически, силуэты.
За 108 лет, протекших от распада кочевого объединения, известного под условным названием «цзубу», до великого курилтая на р. Онон, где была провозглашена новая кочевая империя, Европа и Передняя Азия изменились до неузнаваемости. Первый крестовый поход повёл к созданию феодального Иерусалимского королевства, второй — вызвал, как духа из бездны, гениального курда Юсуфа сына Эюба, Салах ад-дина, отвоевавшего Иерусалим и объединившего Египет и Сирию, чем был создан барьер, который не смогли перешагнуть даже короли и рыцари третьего крестового похода.
Вражда франков с греками росла не по дням, а по часам. Опустошение сицилийскими норманнами Эпира и Фессалоники, грабежи крестоносцев в дружественной Фракии, бесчинства итальянских купцов в самом Константинополе вызвали справедливое негодование греков. Отказ греков в помощи крестоносцам провиантом, обязательство, налагаемое византийским императором на вождей крестоносных ополчений, приносить ленные присяги, привлечение печенегов и турок против европейских войск Готфрида Бульонского и Фридриха Барбароссы вызвали возмущение всего католического мира. Вину за неудачи крестоносцы возлагали на греков, и Жоффруа Виллардуэн писал, что «Заморская земля (Палестина) была зажата между Персидой и Византией». Оба культурных региона были ему одинаково враждебны, несмотря на то что один из них был христианским. Этнокультурный разрыв оказался сильнее догматического сходства. И наконец, потекла кровь — в 1182 г. греческое население прибрежных городов устроило погром факторий итальянских купцов и беспощадную резню, ответом на которую, не обдуманным, а эмоциональным, основанным не на политическом расчёте, а на «силе вещей», стал четвёртый крестовый поход. Только благодаря накопившейся ненависти удался дожу Дандоло его адский замысел.
(183/184)
Между XII и XIII вв. плавного перехода не было. Жестокий спазм на Западе и Востоке проложил резкую грань между двумя эпохами, за какие-нибудь три года изменив всю расстановку сил на Евразийском континенте. Эта грань прошла по 1204 г.
В XII в. Константинополь был Парижем средневековья. Он был «знаменит своими богатствами, но в действительности, — пишет Эвд де Дейль, — его сокровища превышают славу о них». А Роберт де Клари утверждал, что «две трети мирового достояния находятся в Константинополе, а одна треть рассеяна по всему свету». [1] И вот 12 апреля 1204 г. Константинополь был взят приступом и Византийская империя прекратила свое существование.
Рыцари-крестоносцы оправдали себя тем, что они совершили богоугодное дело — ведь греки были схизматики, еретики, пожалуй, хуже мусульман и язычников. [2] Культурно-исторический принцип возобладал над догматическим, и католичество, не сумев победить ислам, объявило войну православию. Папа Иннокентий III, который сначала был против войны с христианами и грозил крестоносцам отлучением, в 1207 г. встал (или вынужден был встать) во главе нового натиска на восток. [3] В этот год католическим дипломатам удалось заключить соглашение с болгарским царём, что спасло Латинскую империю, а от Польши, Ордена, Швеции и Норвегии папа потребовал, чтобы они перестали ввозить на Русь железо. Политическая близорукость русских князей обеспечила успех католическому проникновению. В 1212 г. ливонский епископ Альберт заключил союз с полоцким князем против эстов, а затем женил своего брата на дочери псковского князя, после чего в 1228 г. в Пскове по-
(184/185)
явилась пронемецкая боярская группировка. [4] В 1231 г. папа Григорий IX предложил Юрию II, князю Владимирскому и всея Руси, принять католичество. [5] В ответ Юрий выслал из Руси доминиканских монахов, после чего началось наступление на Новгород и Псков силами шведов, немцев и литовцев. Последние в то время искали союза с папством для обуздания ливонских рыцарей.
В 1239 г., когда обострились отношения латинян с Болгарией, Наржо-де-Туси заключил союз, скреплённый браком, с одним из половецких ханов, чтобы зажать Болгарию и Русь в клещи. К. Маркс считал, что это было «последнее слово глупости рыцарей-крестоносцев», [6] и был прав, хотя в XIII в. просвещённые европейцы считали, что завоевание Руси не будет труднее покорения Пруссии. [7] По существу война, начавшаяся в 1204 г., была одной из первых войн за приобретение колоний, а религиозная окраска её соответствовала духу времени.
В то же самое время в монгольских степях Чингисхан победил и завоевал два наиболее сильных и культурных ханства: кераитское — в 1203 г. и найманское — в 1204 г. Но Чингисхан обошелся с побеждёнными кераитами и найманами куда гуманнее, чем Балдуин Фландрский с греками. Кераиты и найманы умножили силы монгольской армии, царевна Соркактани [8] вышла замуж за любимого ханского сына Толуя и сохранила при себе несторианскую церковь с клиром и имуществом. [9] Дети её — Мункэ, Хубилай, Хулагу и Ариг-буга — были воспитаны в духе уважения к христианской религии, хотя, по монгольской Ясе, не могли быть крещены. [10] Для православия в торжестве несторианства не было ничего хоро-
(185/186)
шего, так как кочевые священники в XIII в. ещё помнили, что основатель их веры принял от греков мученический венец. [11]
Но, пожалуй, ещё большими бедами победа несторианства грозила мусульманам. Ведь именно христиане-уйгуры натравливали кара-киданей и найманов на мусульманское население Средней Азии и, как только убедились, что гурханы ограничиваются взиманием дани, отказали им в поддержке. Никакой симпатии не вызывали у несториан и китайские конфуцианцы, 200 лет тому назад изгнавшие христианскую веру из Китая. И теперь, когда они составляли большинство в армии и чиновничьем аппарате, когда царевичи и многие монгольские нойоны были связаны с ними узами брака или дружбы и когда их купцы получили роскошные привилегии и доходы лишь за то, что не вынудили монголов себя истреблять, теперь несториане сочли удобным время, чтобы при помощи языческого хана осуществить ту самую мечту о восточном христианском царстве, которого до сих пор не удавалось создать. Поэтому они стали горячими сторонниками Чингисхана, искренними защитниками его власти.
Со своей стороны Чингисхан умел ценить верность и усердие. Трудно сказать, знал ли он о надеждах, возлагавшихся на него? Скорее всего знал, но не утруждал себя размышлениями по этому поводу. У него и без того хватало забот. Чжурчжэни в Китае были мужественны и упорны, как сами монголы, и война на востоке продолжалась, хотя и без должной энергии, всё время его царствования. А западный сосед, хорезмшах Мухаммед, имел регулярную армию вдвое большую, нежели всё войско Чингисхана. Отношение хорезмийцев к монголам было открыто враждебным, и инициатива развязывания
(186/187)
войны принадлежала им. Монголы проявляли завидную выдержку. Они не реагировала на ничем не вызванное нападение на их войска на Иргизе в 1216 г. После разграбления и истребления каравана в Отраре в 1218 г. Чингисхан попытался ликвидировать конфликт дипломатическим путём, но, когда хорезмшах приказал убить монгольского посла, война стала неизбежной. Впервые после Первого тюркского каганата перед Ближним Востоком встала объединённая Великая степь.
Следствия и причины. ^
Трагедией 1218 г., точнее гибелью Кучлука, заканчивается хронологический отрезок, в котором умещается поставленная нами проблема. Но подобно тому как изложению событий, непосредственно нас занимающих, мы посвятили вводную главу о предпосылках исходного момента, так ради внесения ясности нам надлежит проследить контуры новой эпохи — величия и распадения монгольского улуса, потому что главные источники по нашей теме написаны в XIII в. А достоверность сведений источников зависит не только от материала, использованного авторами, но и от той обстановки, в которой они работали, и от читателей, к которым они обращались.
И второе, ещё более важное обстоятельство заставляет нас уделить место последствиям описанных событий. Зная причины, нетрудно рассчитать их следствия, а зная следствия, обратным ходом мысли можно восстановить причины, их породившие. Поэтому чем больше мы расширим нашу цель в пространстве и времени, тем легче мы в неё попадём. За 100 лет, прошедших от появления легенды о царе-пресвитере Иоанне до полного разочарования в надеждах на восточное христианство, в Европе произошли такие перемены, которые имеют к нашей теме прямое отношение. Попробуем охватить их одним взглядом, разумеется, опуская детали и мелочи, которые теперь могут нам только помешать. Для них найдётся особое место и своя методика анализа и синтеза, но в другом масштабе.
Равным образом мы оставим без внимания проблему исчезновения несторианства в Азии, так как она столь сложна, что заслуживает специального исследования не меньшего объёма, чем предпринятое нами. Всего в одной книге не напишешь, но иметь в поле зрения следует многое. В этом практическое значение «панорамного мето-
(187/188)
да», предлагаемого и применяемого нами в этой работе. Поэтому начнём с исторической панорамы.
В 1211 г. монголы взяли пограничную чжурчжэньскую крепость У-ша, и тем самым выявилось, что они ведут войну с чжурчжэнями. Первый тур войны закончился в 1215 г. взятием Пекина и заключением перемирия, прерванного в следующем году, так как предложения монгольского хана оказались для чжурчжэней неприемлемыми. Чингисхан потребовал уступки всех земель севернее Хуанхэ и отказа чжурчжэньского государя от императорского титула — иными словами, от самостоятельности.
Война между чжурчжэнями и монголами была крайне кровопролитна. Так, при падении Пекина «чиновников и жителей погибло великое множество». [12] Многие женщины, чтобы не достаться врагу, бросились с городских стен и разбились насмерть. Душераздирающие картины, впечатляя воображение китайских историков, давали им повод объявить монголов чудовищными истребителями людей, а Чингисхана — извергом. Однако надо смотреть на предмет с двух сторон. Война с чжурчжэнями была монголами не начата, а продолжена. Первый период её, начавшийся убийством чжурчжэньского соглядатая, 1135-1147 гг., закончился победой монголов, отстоявших свои кочевья от чжурчжэньской агрессии. Второй период, о котором постоянно забывают, начался в год рождения Чингисхана, 1161/1162, и продолжался до 1189 г. Его блестяще охарактеризовал учёный и умный китаец Мэн Хун. [13] «Цзиньский глава... с испугом воскликнул: „Татары непременно будут причиной беспокойства для нашего царства!” Поэтому он отдал приказание немедленно выступить в поход против их отдалённой и пустынной страны. Через каждые три года отправлялись войска на север для истребления и грабежа: это называлось „уменьше-
(188/189)
нием рабов и истреблением людей”. Поныне ещё в Китае помнят, что за двадцать лет перед этим, в Шаньдуне и Хэбэе, в чьём доме не было куплено в рабство татарских девочек и мальчиков? Это были все захваченные в плен войсками. Те, которые в настоящее время (XIII в. — Л.Г.) у татар вельможами, тогда, по большей части, были уведены в плен... Татары убежали в Шамо (пустыню. — Л.Г.) и мщение проникло в их мозг и кровь». [14] Лучше не скажешь! То, что описано китайским учёным, напоминает охоту за скальпами индейцев, организованную пуританами Новой Англии и баптистами Массачузетса, работорговлю французских и английских купцов-авантюристов, расправу с патагонцами, предпринятую правительством Аргентины, т.е. страницы истории, заклеймённые презрением как самые позорные для человечества. После стольких преступлений, совершённых именно чжурчжэнями, ожесточение монголов объяснимо как психологическая реакция на экзогенный раздражитель или как условный рефлекс: от чжурчжэней — боль, значит, надо уничтожить источник боли. При такой ситуации, сложившейся исторически, личные качества Чингисхана не имели значения. Он повел свой народ на исконных, безжалостных врагов потому, что этого хотел весь народ, дети убитых и братья проданных в рабство. Да если бы он этого не сделал, так не быть бы ему ханом!
При этом надо отметить, что монголы вели войну корректно. Когда онгуты и кидани, также обиженные чжурчжэнями, предложили Чингису мир и помощь — он её принял, и эти народы ничем не пострадали. Больше того, северные чжурчжэни (в Маньчжурии) капитулировали и были не только пощажены, но включены в монгольскую армию как отдельный корпус (тумен). Война, конечно, дело страшное, но в классовом обществе она неизбежна, как единственный способ разрешения противоречий. Можно осуждать морально того, кто начал войну, но тогда виноваты чжурчжэни. А винить победителя, перенёсшего поле сражения на территорию противника, бессмысленно и аморально. Тут, очевидно, доминирует не историческое прозрение, а пристрастие.
Объединение степи военным путём имело и положительные и отрицательные последствия. Выиграли купцы,
(189/190)
водившие караваны между Дальним и Ближним Востоком, и монгольские нойоны, покупавшие роскошные ткани для своих жён. Проиграло бедное население степей, так как за время войн снизилось поголовье скота и степь обеднела. Но поскольку сформированное 110-тысячное войско надо было кормить, то приходилось без остановки вести войну в Китае, где солдаты находили себе пропитание и добычу сами. Чжурчжэни после первых поражений оправились и оказали монголам бешеное сопротивление, так что война затянулась до 1234 г. и удачное завершение её в некоторой степени обязано тому, что Южная Сун (собственно китайская империя) ударила по тылам чжурчжэней и сковала те силы, которые были нужны для отражения монголов. Чжурчжэни, продолжавшие сопротивление в крепостях южнее Хуанхэ, по большей части погибли.
Конфликт монголов с хорезмшахом Мухаммедом повёл к войне 1219 г., закончившейся полным разгромом хорезмских войск. Монгольские войска проникли в Индию, на Кавказ и в южнорусские степи, но оккупировать удалось лишь Среднюю Азию до Амударьи, и силы хорезмийцев были в некоторой части восстановлены сыном Мухаммеда Джалял ад-дином, пытавшимся объединить владения мусульманских султанов и эмиров Переднего Востока для борьбы против монгольского вторжения. Однако ему пришлось потратить время и силы па войну с Грузией, вследствие чего он потерял темп наступления, что позволило монголам закрепиться в Средней Азии. К 1227 г. положение фронтов здесь стало угрожающе напряжённым.
Удачные войны в Китае, Средней Азии, Иране и Половецкой степи, позволявшие монгольскому правительству кормить армию, не спасали страну от экономического кризиса, потому что при огромных расстояниях и плохих средствах сообщения доставить добычу домой было очень трудно. Большая часть её пропадала по дороге и не попадала в Монголию, где росла нужда в материях и скоте. Поэтому Чингисхан ухватился за повод к войне с близколежащим Тангутом, который предоставил ему сам тангутский царь. Последний отказал Чингисхану в военной помощи против Хорезма, которую он должен был оказать по договору 1211 г. Очевидно, тангутский царь надеялся, что Чингисхан потерпит поражение в войне с
(190/191)
Хорезмом и тангутское царство вернёт себе независимость без пролития крови. Чингисхан, закончив в начале 1225 г. среднеазиатский поход, с освободившимися войсками напал на тангутов и осадил город Эцзин-ай (ныне развалины Хара-Хото). Во время осады, в августе 1227 г., Чингисхан умер, но нойоны скрыли смерть хана, принудили город к сдаче и жестоко расправились с его населением. Огромная добыча скотом и особенно верблюдами спасла Монголию от жестокого экономического кризиса, вызванного военными расходами. Эта последняя победа обеспечила господство Монгольской империи в Центральной Азии, где у монголов не осталось соперников. Одно время считалось, что монголы истребили тангутов полностью и превратили страну в пустыню, но исследования текстов, привезённых из Хара-хото П.К. Козловым, показали, что город Эцзин-ай под монгольским названием Урахай существовал до 1372 г., когда он был взят китайцами и уничтожен. [15]
Победа над тангутским царством повлекла за собою добровольное подчинение Тибета. После первого набега на Северный Тибет, когда монголы захватили несколько монастырей и перебили монахов, тибетцы предложили монголам получить с них дань учёными ламами и согласились разрешить своим юношам вступать в ряды монгольского войска — видимо, чтобы избавиться от избыточного населения. [16] Соглашение устроило обе стороны, так как монголы нуждались в грамотных чиновниках и солдатах, а бесплодные нагорья и хребты их не манили. В Тибете же не было центральной власти и анархия томила разобщённую страну. Степь была вмещающим ландшафтом для монголов, и расселяться за её пределами они не хотели и не могли.
Необходимо отметить, что кочевник гораздо больше связан со своим первоначальным ареалом, чем земледелец. Последний приспосабливает природу к своим потребностям и привычкам, изменяет на возделанных участках флору и, имея избыточный продукт, воспитывает домашних животных, т.е. воздействует на фауну. У земле-
(191/192)
дельца всегда есть запас продовольствия, позволяющий ему совершать далёкие переселения и создавать на новых подходящих местах привычные условия. А кочевник связан со своими животными, приспособленными к тем или иным, но строго специализированным условиям. Поэтому хотя ареал кочевника широк, но он может быть сменён только на аналогичный, например ковыльные степи на полынные, но не на лес, горы или пустыню. Это настолько снижает способности кочевых народов к миграции, что монголы, завоевав кыпчакские степи до Урала и Среднюю Азию до Амударьи и Аральского моря, не перенесли туда своих кочевий, ограничившись освоением части Джунгарии. Но даже и там, в предгорьях Тарбагатая, коренные монголы смешались с местным, тюркским населением, хозяйство которого было приспособлено к условиям сезонного выпаса скота и вертикальных перекочёвок — из степей в горы и назад. В результате вторичной адаптации и метизации возник новый народ, который с течением времени полностью обособился от коренных монголов и получил древнее название — ойраты или новое — калмыки. [17]
Казалось бы, что, исходя из описанного принципа, дальнейшие завоевания монголам были совсем не нужны. И действительно, в последующие войны Монголия была втянута не собственной волей, а логикой событий мировой истории и политики, в которой она уже не могла не принимать участия.
Сила инерции. ^
У Чингисхана было четыре сына-наследника (от первой законной жены). Старший, Джучи, не ладил с отцом, пытался оказывать милость побежденным и в начале 1227 г. был убит подосланными убийцами. Дети его, Орда и Бату, получили скромные уделы на бесплодной северо-западной окраине империи. Орда — Южную Сибирь, а Бату — урало-каспийскую степь с Хорезмом в придачу. Второй сын, Чагатай, был «хранителем Ясы» и в удел получил Среднюю Азию. Он был настолько крут и строг, что Чингисхан перед смертью рекомендовал избрать на престол не его, а третьего сына, Угедея, получившего в удел Западную Монголию и Джунгарию. Угедей был добр, бездарен и
(192/193)
склонен к запою, поэтому не казался опасным для монгольской военной знати, опасавшейся ханского произвола. Четвёртый сын, Толуй, получивший по монгольскому обычаю в удел земли своего отца, был одним из самых способных полководцев и энергичных правителей. Военную выучку оп получил в Китае, сражаясь против лучших чжурчжэньских полководцев под руководством Субэтэя-багадура, который за пятьдесят лет военной службы не потерпел ни одного поражения и ни разу не нарушил монгольской Ясы. Близость к Субэтэю обеспечила Толую популярность в войсках. Согласно монгольскому праву ханов избирал курилтай (общее собрание воинов); до его созыва, на что требовалось время, было учреждено регентство и во главе правительства был поставлен Толуй.
Курилтай, на котором в ханы был избран Угедей, состоялся в 1229 г., и за то время, что монгольские войска были оттянуты с фронтов, чжурчжэни и мусульмане успели оправиться и потеснить монгольские заслоны. Но с 1230 г. монголы опять перешли в наступление, докончили покорение чжурчжэней в Китае и, разбив в 1230 г. Джалял ад-дина, ворвались в Переднюю Азию, где подчинили себе всех мусульманских владетелей, исключая багдадского халифа.
В 1235 г., после победы над чжурчжэнями, в построенной Чингисханом монгольской столице, Каракоруме, был собран курилтай, постановивший довести до конца войну с половцами, болгарами и поддержавшими их русскими. В «западный поход» были направлены войска от всех четырёх улусов монгольской империи. Высшее командование принадлежало Бату-хану, а для фактического руководства операцией ему был придан лучший из монгольских полководцев, Субэтэй. Отдельными корпусами командовали: сын Угедея — Гуюк, сын Чагатая — Бури и сын Толуя — Мункэ. К основным регулярным войскам были присоединены отряды среднеазиатских тюрок, бродивших без дела после разгрома Хорезма. Эти последние были малобоеспособны, но помощь основным войскам оказали.
В 1236 г. монгольские войска переправились через Волгу и взяли город Великий Булгар (около Казани). Затем Мункэ напал на половцев в низовьях Волги и разбил их вождя Бачмана, прятавшегося от монголов в
(193/194)
Волго-Ахтубинской пойме. Вслед за тем Мункэ победил аланов на Кубани и вышел на Дон, гоня перед собой остатки половецких войск. Одновременно Бату с главными силами вторгся в Рязанское княжество и взял Рязань. Затем монголы напали на Владимирское княжество и сожгли Суздаль. Князь Юрий II приказал воеводам оборонять столицу, а сам ушёл на север собирать ополчение. 7 февраля 1238 г. монголы взяли Владимир, а 4 марта разбили у р. Сити ополчение, собранное Юрием II, который сам пал в бою. После боя, взяв Торжок, монголы двинулись к Новгороду, но весенняя распутица заставила их отступить на лето в степи. По дороге их на семь недель задержал город Козельск, в котором монголы не оставили ни одного живого человека.
В 1239-1240 гг. монголы вступили в Южную Русь и взяли Чернигов и Киев. Последний пострадал особенно сильно, потому что киевляне убили монгольских парламентёров. Оттуда монголы через Волынь и Галицию проникли в Польшу и при Лигнице в 1241 г. наголову разбили польско-немецкое рыцарское ополчение.
Тем временем другое монгольское войско проникло в Венгрию через проходы в Карпатах и разгромило венгерскую армию при р. Шаяве. Вслед за тем монголы взяли Пешт и, преследуя венгерского короля, дошли до Адриатического моря. Однако в Моравии чехи нанесли монголам поражение под Ольмюцем и заставили одну из монгольских армий отступить в Венгрию на соединение с главными силами. Здесь Бату получил известие о смерти хана Угедея и спешно отошёл со своим войском через Болгарию, Валахию, Молдавию и половецкие степи на восток, так как обострение противоречий внутри монгольской империи требовало его непосредственного вмешательства: в самом монгольском войске образовались партии, столкновение между которыми было неизбежно и которое сулило побеждённым жестокую смерть. [18]
Борьба партий. ^
Монгольское войско включило в свои ряды такое большое количество побеждённых, что последние стали предъявлять свои права. Основной проблемой, ставшей перед Чингисханом накануне его смерти, было отношение к побеждённым. Одна
(194/195)
тенденция заключалась в том, чтобы удерживать их в покорности силой, вторая — чтобы привязать их милостью. Вторую линию пытался провести Джучи и заплатил за это жизнью. В 1240-1241 гг. Бату рассорился со своими двоюродными братьями Гуюком и Бури, выслал их из армии и пожаловался на них их отцам. Хан и хранитель Ясы наказали опалой своих сыновей, но всё же возник вопрос о том, кто станет ханом, а кто будет казнён. Оба соперника, Гуюк и Бату, стали искать опоры, причём дети Чагатая присоединились к Гуюку, а сыновья Толуя — к Бату. Но подлинная власть в стране принадлежала уже не ханам и царевичам, а иноземцу, чиновнику Елюй Чуцаю, назначенному Угедеем «начальником великого императорского секретариата», т.е. главой гражданской администрации завоёванного Китая. Странами запада ведал кераит — Чинкай, имевший куда меньшее влияние.
Елюй Чуцай был членом киданьского царского дома, низвергнутого чжурчжэнями. Он получил образование в духе конфуцианской философии и был чиновником чжурчжэньского правительства. Перейдя к монголам, Елюй Чуцай сделал карьеру и стал одним из ближайших советников Чингисхана, испытывавшего нужду в культурных людях.
В конце Чингисова царствования на курилтае был поставлен вопрос о том, что делать с населением покорённого Северного Китая. Народ, страшась монголов, разбегался по горам и лесам, образовывал банды, и пользы от него монголам никакой не было. Монгольские воеводы предложили перебить всех китайцев, а земли их обратить в пастбища, но Елюй Чуцай восстал против этого. С цифрами в руках он показал, какие налоги можно собрать, если предоставить народу право жить и работать. Деньги соблазнили хана, и китайское население было пощажено.
Угедей всецело подчинился влиянию своего министра, произведшего в 1229 г. реформы, которые должны были превратить военную монархию в бюрократическую. Судебная реформа установила судопроизводство, ограничив тем самым произвол властей, т.е. монгольских офицеров на гражданской службе. Финансовая реформа ввела обложение самих монголов однопроцентным налогом. В 1230 г. Елюй Чуцай сказал Угедею: «Империя была завоёвана верхом на коне, но управлять ею с седла не-
(195/196)
возможно». Хан выслушал это благосклонно и назначил в 1231 г. Елюя Чуцая чжуншулином, т.е. канцлером, позволив ему проводить свою политическую линию. Она увенчалась успехом. Налоги дали доход, который поверг хана в изумление. Елюй Чуцай получил полное доверие хана и, совместив в своих руках финансовую, судебную и административную власть, превратился в руководителя всей внутренней политики в Китае. Но эта система встретила оппозицию со стороны армии; первое столкновение произошло ещё в 1233 г. После долгой и тяжёлой осады Субэтэй взял чжурчжэньскую столицу Бяньцзин (Кайфын). Согласно монгольскому закону город, не сдавшийся до того, как были пущены в ход осадные орудия, должен быть вырезан до последнего человека. Эта судьба ожидала жителей Бяньцзина, но Елюй Чуцай доказал, что истребление жителей города нанесёт ущерб казне, и представил цифру дохода, который можно получить, пощадив жителей. Угедей согласился с ним.
На деньги, полученные с пощажённого населения, Елюй Чуцай достроил Каракорум, столицу империи, заложенную ещё Чингисханом в 1220 г. Для хана был сооружён роскошный дворец, но Угедей предпочитал жить в юрте.
В 1235 г. оказалось, что для продолжения завоевательной политики людские ресурсы Монголии недостаточны. Возник проект использовать мусульманские войска в Китае, а китайские на западе. Елюй Чуцай добился отмены этого проекта, аргументируя тем, что в чужих и непривычных условиях эти войска принесут мало пользы при огромных потерях и что переброски этих войск будут слишком затруднительны. И в этом случае Елюй Чуцай защищал интересы покорённых народов, а не монгольского войска.
По завоевании Китая Угедей обещал своим генералам распределить между ними покорённые земли. Елюй Чуцай предложил вознаградить их не уделами, что наносило ущерб авторитету центральной власти, а деньгами, шелками и драгоценностями.
Это восстановило против него многих офицеров и генералов. Побуждаемый ими Отчигин, дядя хана, донёс на министра как на иностранца, имеющего коварные виды. Угедей узнал, кто руководил интригой, и хотел, чтобы министр сам решил судьбу клеветника. Елюй Чуцай
(196/197)
пренебрёг местью. Вопрос получил компромиссное решение: наряду с монгольскими правителями были назначены фискальные чиновники, которым категорически запрещалось брать взятки от кого бы то ни было. Не менее остро встал вопрос о налогах и системе обложения. Как уже было отмечено выше, Елюй Чуцай обложил монголов прямым и однопроцентным налогом ещё в 1231 г. В 1236 г. были обложены привозимые товары на 1/30, а вино, как предмет роскоши, на 1/10 их продажной стоимости. От этого должны были пострадать как уйгурские купцы, терявшие в конкуренции с местным производством, так и потребитель, т.е. монгольская военная аристократия.
Но ещё больше возмутило монголов, что Елюй Чуцай ввёл в Китае прежнюю систему обложения — с огня или жилища, тогда как монголы и мусульмане платили более тяжёлую подушную подать. Елюй Чуцай указал, что от слишком тяжёлых налогов население разбежится и казна потерпит ущерб. Его мнение восторжествовало.
Последовательно стремясь к возрождению китайской культуры, Елюй Чуцай учредил историческое общество в 1236 г., [19] а в 1237 г. добился разрешения принимать на государственную службу интеллигентных китайцев. Для проверки их знаний были организованы экзаменационные коллегии. Экзаменоваться могли и рабы; если же их хозяева препятствовали им, то за это полагалась смертная казнь. В результате явились 4030 грамотеев, четвёртая часть которых освободилась из рабства.
Превращение военной монархии в бюрократическую, планомерно проводимое Елюем Чуцаем, не могло не встретить отпора в тех слоях монгольского общества, которые были принуждены уступать кровью завоёванное первое место. Но простодушные и бесхитростные монголы ничего не могли поделать с гениальным иностранцем, управлявшим ими. Опасность для министра пришла с другой стороны.
Мы уже видели, что система пошлин на привезённые товары и возрождение китайского производства не могли прийтись по вкусу купцам, занимавшимся посреднической торговлей и желавшим иметь рынок исключительно
(197/198)
для себя. Таковы были уйгуры и перешедшие на сторону монголов мусульмане. Нам известны имена их вождей: Кадак, уполномоченный по переписи Китая, и Чинкай, унаследовавший от Елюя Чуцая пост премьера, были христиане. Откупщик Абдурахман и чиновник Махмуд Ялвач — мусульманские ренегаты. Это были люди, искушённые в интригах. Уже в 1239-1240 гг. Абдурахман получил на откуп налоги с Китая вопреки мнению Елюя Чуцая, который разнервничался в споре до того, что хан сказал ему: «Ты, кажется, хочешь драться? — и добавил: Долго ли ты будешь болеть за народ?»
Однако, несмотря на это, положение Елюя Чуцая не было поколеблено, так как Угедей верил ему, зная его искренность, честность, ум и таланты. Ненависть вельмож и интриги купцов казались бессильными, но 11 декабря 1241 г. хан Угедей умер. До выборов нового хана власть оказалась в руках вдовы Угедея, Туракины, по происхождению меркитки.
Официально было объявлено, что хан умер от пьянства, но Плано Карпини передаёт настойчивые слухи об отраве, а Рашид ад-дин настолько горячо отвергает эту версию, что она невольно кажется справедливой.
Как бы то ни было, но смерть Угедея развязала руки врагам Елюя Чуцая. Кераит, несторианин Чинкай заместил его в администрации, мусульманин Абдурахман — по части финансов. Министр умер в 1243 г., видя крушение дела, которому он отдал свою жизнь. [20]
Было бы ошибкой думать, что эпоха регентства Туракины-хатун была эпохой господства военной партии. Туракина унаследовала достаточно мощный аппарат, чтобы продержаться несколько лет, не обращаясь к поддержке оппозиционных социальных групп. Это не могло продолжаться долго, но такая глупая и невежественная женщина, как Туракина, не отдавала себе в этом отчёта.
У власти оказалась придворная камарилья, во главе которой стояла Фатима-ханум, пленная персиянка, наперсница ханши. Интриги и произвол достигли своего расцвета. Чинкай должен был, спасая свою жизнь, укрыться под защиту царевича Кудэна, внука Угедея;
(198/199)
Махмуд Ялвач бежал, обманув стражу, а нойон-темник Керегез был арестован и казнён по наветам Фатимы. Правление Туракины породило ещё большее недовольство, чем управление Елюя Чуцая.
Военная же партия, которая в 30-е годы казалась такой сплочённой, отнюдь не оказалась такой в 40-е. Она разбилась на две группы, соперничество которых помогло Туракине сохранить власть до августа 1246 г., когда на престол был избран Гуюк.
Монгольская армия состояла из двух неравных по численности разделов. Ядро её составляли ветераны, примкнувшие к Чингисхану добровольно и одержавшие первые победы над тайджиутами, татарами, кераитами и найманами. Первоначально их было всего 13 тыс. человек, и если это число увеличилось за счёт добровольцев, то очень ненамного. Основная масса войска состояла из побеждённых кочевников, которым Чингисхан позволил служить его престолу. Однако они имели ограничения в повышениях по службе: тысячниками были только монголы и онгуты, добровольно примкнувшие к Чингисхану. Общее число армии в 1206 г. составляло 110 тыс. человек, и ясно, что ветераны были в меньшинстве, хотя и занимали командные посты. Во время царствования Угедея войско пополнялось за счёт покорённых тюрок, чжурчжэней, тангутов и даже китайцев. Ясно, что процент монголов, даже при учёте естественного прироста, ещё более снизился. Таким образом, получилось, что победившие монголы в созданной ими державе оказались в меньшинстве, а реальной силой стали побеждённые и покорённые народы. Правители, желавшие твёрдо сидеть на престоле, должны были всё больше и больше считаться с последними.
Монгольские ветераны ориентировались на брата Чингисхана, Темуге-отчигина, который в 1242 г. сделал неудачную попытку захватить престол. Тем самым обнаружилось, что партия ветеранов находилась в оппозиции к линии Угедея и, значит, к его сыну Гуюку. Все замешанные в заговоре были казнены.
Вторая партия, состоявшая из низшего офицерства кераитского, найманского и кара-китайского происхождения, группировалась вокруг вдовы Толуя, Соркактани-бэги и её детей. Идеологией этой партии было несторианство, ибо в XIII в. исповедание веры и политическое
(199/200)
направление в какой-то мере соответствовали друг другу.
Каждый хан великолепно понимал, что без сочувствия и преданности своих воинов он — ничто и, хуже того, жертва своих соперников. А воины были отнюдь не пешки. Каждый из них связан с какими-нибудь общественными группами и религиозными общинами, а те в свою очередь диктовали через рядовых воинов свою волю нойонам, которые давали советы царевичам. И эти советы были столь весомы, что с ними нельзя было не считаться. Иными словами, хан зависел от воинов не меньше, чем воины от хана, а за спиной у тех и других стояли купцы и священники разных исповеданий, а также чиновники, шаманы, старейшины племён и князья покорённых земель, уцелевшие при завоевании. И у всех висели на боку сабли. Это была реальная сила, которая избирала ханом царевича-чингисида пожизненно, но продолжительность жизни определялась не возрастом или здоровьем, а популярностью в войске и числом преданных людей. Как известно, нередко преданность покупается и цена на неё колеблется в зависимости от напряжённости ситуации.
Положение обоих соперников — Гуюка и Бату — оказалось крайне острым. Бату имел только 4 тыс. верных монгольских воинов, которых было явно недостаточно, чтобы силой удерживать в покорности Восточную Европу с шестимиллионным населением. Надеяться на помощь из метрополии он не мог, так как Гуюк искал только его гибели.
Гуюк встал во главе стотысячного войска, которое по большей части состояло из несториан, предпочитавших ему детей Толуя. Гуюк пытался добиться популярности, бесплатно распределяя среди воинов шёлковые ткани (расход покрывался за счёт налогов с осёдлого населения). Он старался опереться на православную церковь и русских князей, располагавших большими людскими и денежными ресурсами. К несчастью для Гуюка, великий князь Ярослав, приехавший в ставку хана для переговоров, был отравлен Туракиной по доносу одного из бояр из свиты князя. Тогда сыновья погибшего, Александр Невский и Андрей, отошли от Гуюка и так активно поддержали Бату, что тот в 1248 г. имел уже возможность выступить походом на восток против великого ха-
(200/201)
на. Гуюк двинулся ему навстречу, но по дороге умер при невыясненных обстоятельствах. [21]
Снова наступило междуцарствие. Регентство получила вдова Гуюка, Огуль-Гаймыш, женщина слабая и невежественная. На курилтае 1251 г. большинство получили Бату и его друг Мункэ, сын Толуя. Последний был избран великим ханом, а Бату был признан «старейшим в роде». Сторонники Гуюка были казнены.
Русская помощь, благодаря которой Бату вышел из борьбы победителем, была продиктовала глубоким политическим расчётом. С начала XIII в. католическая Европа начала крестовый поход против православных: греков и русских. В 1204 г. Константинополь был взят крестоносцами, основавшими на месте Византийской — Латинскую империю. Латыши и эсты покорены и обращены в крепостных. Та же участь ожидала Русь, но Александр Невский разбил крестоносцев в 1240 г. на Неве и в 1242 г. на Чудском озере и этим остановил первый натиск. Однако война продолжалась, и союзники Александру Невскому были нужны. Поэтому он побратался с сыном Бату, Сартаком, и получил монгольские войска для борьбы с немцами. Союз не был разорван и после смерти Александра Невского. В 1269 г. немцы, узнав о появлении в Новгороде монгольского отряда, запросили мира «зело бо бояхуся и имени татарского». Русская земля была спасена от крестоносного нашествия. [22]
За период внутренней борьбы положение на границах монгольской империи обострилось. Бату очистил Польшу, Венгрию и Болгарию, оставив за собой только Русь и половецкие степи. Однако он жаловал грамоты и ярлыки «султанам Рума, Сирии и других стран» [23] на Ближнем Востоке, где начали привыкать к мысли о приоритете Золотой Орды над местным военачальником Байджу-нойоном.
Бату умер в 1256 г., и великий хан Мункэ утвердил его наследником Сартака, который немедленно поссорился со своим дядей Берке, заявив ему: «Ты мусульманин, я же держусь веры христианской; видеть лицо му-
(201/202)
сульманское [для меня] несчастье». [24] Царевич не ошибался: через несколько дней после своего опрометчивого заявления он был отравлен. Ханский престол перешёл к его малолетнему сыну, Улакчи, за которого правила его бабушка, Баракчин-хатун, вдова Бату. Однако Улакчи скончался столь же быстро, как и его отец, а Баракчин, пытавшаяся в 1257 г. уехать в Иран, была схвачена и казнена. Ханом стал мусульманин Берке, учинивший резню несториан в Самарканде. Но он не изменил политику в отношении Александра Невского и русских земель. Наоборот, когда на Русь явились чиновники великого хана, чтобы, переписав население, обложить его налогом, Берке позволил русскому князю организовать убийство этих чиновников, после чего прекратил отсылать деньги, собираемые на Руси, [25] в Монголию. Это означало, что фактический разрыв Золотой Орды с метрополией произошёл, а хан, сидевший в Сарае, оказался в зависимости от своих подданных: русских, болгарских и половецких. Таким образом, возник симбиоз [26] пришельцев и аборигенов, эпоха продуктивного сосуществования, продолжавшаяся до XIV в. За это время Русь успела окрепнуть и усилиться, потому что Золотая Орда стала заслоном Руси с востока.
Обе проблемы, западная и восточная, были решены Александром Невским и, по-видимому, большинством современников одобрены, что выразилось в канонизации памяти князя, нашедшего выход из положения, казавшегося безвыходным.
Жестокая действительность. ^
Когда Европа испытала на своих лучших войсках остроту монгольских сабель, то интерес к проблеме царства пресвитера Иоанна весьма возрос. Разобраться в нюансах восточной политики оказалось жизненно необходимо. Значит, нужно было получить достоверную информацию, и тогда начались путешествия в восточные страны, по-
(202/203)
знавательные задачи которых подкреплялись часто практическими интересами. На Восток ездили греки из Никеи, армяне из Киликии, русские из Владимира и Галича, итальянские купцы из Венеции и Генуи, рыцари из Франции, Англии и Палестины, но наиболее содержательную информацию доставили монахи: посланный папским престолом Плано Карпини и придворный Людовика Святого Гильом Рубрук. Их отчёты открыли западным европейцам глаза на жестокую действительность. [27]
Плано Карпини совершил своё путешествие за два года, с 16 апреля 1245 г. до осени 1247 г. Сначала он прибыл в ставку Бату, но тот не принял папского послания и отправил Плано Карпини в Каракорум, где тот оказался свидетелем возведения на престол Гуюка. Прожив в ставке Гуюка четыре месяца, Плано Карпини вернулся сначала в Киев, а потом в Лион, где и вручил папе Иннокентию IV ответ Гуюка и собственный отчёт.
Рубрук застал уже совсем другую эпоху. Выехав из Константинополя в мае 1253 г. в Крым, он попал сначала в ставку Сартака, потом в орду Бату и, наконец, в Каракорум, где правил Мункэ-хан. Видел и описал он гораздо больше, чем Плано Карпини, несмотря на то что уже в 1254 г. вернулся в Европу. Выводы обоих путешественников совпали: монголы не христиане, от царства пресвитера Иоанна сохранились лишь воспоминания и несториане для католической Европы не друзья и братья, а еретики и враги. Последнее заключение определило поведение папского престола в отношении восточных христиан на весь последующий век.
Материал, привезённый этими и некоторыми другими путешественниками, столь обширен и так обильно комментировался учёными разных стран и эпох, что мы ограничимся краткими выдержками, имеющими прямое отношение к нашей теме.
О пресвитере Иоанне Плано Карпини упоминает один раз, в ретроспективном очерке походов Чингисхана. Сначала он перечисляет войны, действительно имевшие место в истории, потом — сражения с амазонками, людьми-собаками и подземными людьми; эпизод о сражении монголов с индийскими войсками царя, «который народом той страны (Индии) именовался Пресвитером Иоан-
(203/204)
ном», [28] помещён на рубеже истории с баснословием и, несомненно, должен быть причислен к последнему. Зато о направлении политики Гуюка как об агрессивной и заострённой против католической Европы он пишет вполне конкретно, предупреждая своих соотечественников о нависшей опасности.
Смерть Гуюка и переворот, совершённый Батыем, спасли Европу, потому что пришедшие к власти несториане толкнули Мункэ-хана на войну с мусульманами. Поэтому Рубрук встретил менее настороженный приём и собрал больше сведений. У него пресвитер Иоанн трактуется как недавно умерший царь найманов, [29] т.е. реконструкция Рубрука совпадает с излагаемой в этой книге. Легенды его интересуют гораздо меньше, чем действительность, и он много рассказывает о несторианах. По его описанию, несториане — люди не искушённые в тонкостях богословия, [30] лихоимцы, пьяницы и многожёнцы; поста по пятницам не соблюдают и заботятся больше о своих семьях, нежели о распространении веры.
От внимания Рубрука не укрылось, что большинство цариц и придворных Мункэ-хана открыто исповедовали несторианство, но сами ханы уклонялись от высказывания своих взглядов По-видимому, принадлежность к монгольской религии была обязательна для того, чтобы править монголами. Те же, которые были заведомо христианами, как, например, Сартак [31] и Ариг-буга, не признавались в этом официально. Поэтому влияние несториан было ограниченным и положение их — нетвёрдым. Отношение их к православным было враждебным, но с католиками они хотели добиться взаимопонимания и допускали их к причастию, не требуя отречения от веры. К чему это привело, мы увидим ниже.
Помимо догматических и исторических причин слиянию православных с несторианами мешала этнография, т.е. народные обычаи, которые воспринимались как религиозные запреты. Например, русские, греки, осетины и
(204/205)
грузины считали грехом пить кумыс. Даже если приходилось выпить, то священники примиряли согрешивших с церковью, как будто они отказались от христианской веры. [32] Само собой понятно, что кочевники без кумыса прожить не могли и такое отвращение коробило их.
В поведении людей, как общественном, так и личном, всегда соучаствуют два стимула: стремление к выгоде и искренность, под которой надо понимать исторически сложившуюся систему взглядов, тех или иных психологических реакций, нюансы отношения к внешнему миру и особенности саморазвития того или иного этнического коллектива.
Насаждение идеальных концепций всегда разбивается о реальность повседневного бытия. Так было и в нашем случае. Догматические различия между католичеством, православием и несторианством были ничтожны, и не они мешали взаимопониманию между латинянами, греками и монголами. Ведь произошло же в Восточной Азии в 1142 г. примирение несториан с монофизитами — яковитами, хотя их догматические и теологические установки находились на крайних точках шкалы религиозных расхождений. Можно сказать, что религиозное сознание входит в историческую действительность как элемент, но оно не исчерпывает её. Кочевники, став христианами, оставались в глазах греков степными варварами, а в глазах латинян — дикарями, пусть не язычниками, но еретиками; в обоих случаях они были чужими. Для того чтобы возник контакт, потребовались десятилетия совместной жизни, взаимопроникновение, соратничество, общность интересов. Всего этого не могло возникнуть при первой встрече, тем более что обе стороны больше интересовались политикой. И поэтому Рубрук был прав, когда закончил своё сочинение советом: «Мне кажется бесполезным, чтобы какой-нибудь брат ездил впредь к татарам так, как ездил я или ездят братья проповедники, но если бы папа... пожелал отправить епископа... то он мог бы сказать им всё, что захочет, и даже заставить, чтобы они записали это». [33] Рекомендация Рубрука была принята к сведению, и последствия её оказались поистине грандиозными.
(205/206)
Когда сказка стала былью. ^
Легенда о приходе восточных христиан, стремящихся помочь крестоносцам освободить гроб Господень, начала претворяться в жизнь с запозданием всего на 100 лет. После разгрома хорезмийских войск Джалял-ад-дина в 1231 г. монголы вышли на рубеж верхнего Тигра и заняли ту самую позицию, в которой европейцы 100 лет назад представляли себе войско мифического первосвященника Иоанна.
Военный глава монголов Чормаган имел двух зятьёв-несториан и сам был склонен к этому исповеданию. [34] Уполномоченный по религиозным делам Симеон, называемый чаще Раббан-ата, был ревностным христианином и строил церкви в Тавризе, где раньше произнесение имени Христова было запрещено. Наконец, глава гражданского правления, уйгур Коркуз (Георгий), был, повидимому, богоискателем. Судя по имени, он происходил из христианской семьи, но приехал в Хорасан буддистом, а потом перешёл в ислам, но не стал фанатиком, а всячески способствовал облегчению тягот покорённого населения. [35]
Казалось бы, мечта крестоносцев сбылась: они получили мощного союзника для борьбы с мусульманами. Но ни малейшего интереса к монголам в Иерусалимском королевстве не было проявлено. В 1241 г. в Акке резались тамплиеры с иоаннитами и тевтонами; на Кипре сторонники дома Ибелина военным путём вытеснили немецких баронов, оставленных там Фридрихом II для подкрепления христианских сил на Востоке; на море венецианцы нападали на генуэзцев. [36] Короче говоря, война гвельфов с гибеллинами терзала Палестину в той же мере, как и Италию.
Занятые сведением домашних счётов, крестоносцы упустили время для того, чтобы установить отношения с монголами. В 1242 г. заболевшего Чормагана сменил Байджу-нойон, ретивый монгольский служака, без каких бы то ни было идейных симпатий. Он стал наводить порядки на границах и в 1244 г. вытеснил из Месопотамии последние отряды непокорённых хорезмийцев. Те
(206/207)
двинулись искать пристанища в Египет и по дороге взяли Иерусалим, незадолго перед этим освобождённый Фридрихом II и возвращённый Иерусалимской короне (1229 г.). Крестоносцы объединились с сирийскими Эюбидами для войны с Египтом, но 18 октября 1244 г. хорезмийцы и египтяне при Газе наголову разбили крестоносцев, а вслед за тем взяли Дамаск. Хорезмийцы, превращённые египтянами в наёмников, попробовали восстать, но в 1245 г. были усмирены и почти поголовно истреблены, после чего египтяне отняли у крестоносцев Аскалон. Одновременно туркмены из Икониума напали на Антиохийское княжество и сильно потрепали рыцарей Боэмунда.
На фоне этих мрачных событий доминиканские монахи Асцелин и Гишар Кремонский приехали 24 мая 1247 г. в ставку Байджу и без дипломатических ухищрений предложили ему подчиниться папе. Тот чуть-чуть их не казнил! [37] Но уже через полтора месяца положение изменилось. На место Байджу был назначен друг Гуюка, Эльчидай-нойон, который отпустил Асцелина (25 июля 1247 г.), а год спустя отправил посольство к Иннокентию IV в Рим и Людовику IX на Кипр. Последний послал для переговоров Андре Лонжюмо, доминиканского монаха, который достиг Каракорума уже после смерти хана. Регентша Огуль-Гаймыш, не поняв значения посольства, потребовала представления дани, угрожая истреблением французского народа. [38] Разве можно было предусмотреть, какие глупости выкинет вздорная баба? [39]
Обескураженные послы вернулись 6 апреля 1251 г. в Цезарею, где нашли своего короля надломленным неудачами и пленом. Попытка контакта окончилась плачевно, и самая надежда на него была потеряна осенью того же
(207/208)
года, когда был казнён Эльчидай-нойон, как друг Гуюка. Людовик жалел о том, что послал миссию в Каракорум, и, очевидно, поэтому его второй эмиссар, Рубрук, держал там себя предельно осторожно и ограничился сбором информации, уклоняясь от дипломатических переговоров с Мункэ-ханом.
Большую гибкость проявили греческие дипломаты. Им удалось установить с монголами дружественное взаимопонимание и соглашение против сельджуков, благодаря чему Никейская империя развязала себе руки для балканской войны, окончившейся освобождением Константинополя от латинян 25 июля 1261 г.
Итак, свершение сказки показалось европейцам тусклым и неинтересным. Монгольские несториане должны были рассчитывать только на себя и своих единоверцев, немалое число которых томилось в Сирии и Малой Азии под тяжёлой пятой мусульманских султанов. Что же, монголы тщательно изучили обстановку и продумали поход в Палестину. Поход должен был удаться и удался бы, если бы в игру не вступили силы, появления которых никто не мог предвидеть.
[1] Ш. Диль, История Византийской империи, стр. 114.
[2] В послании Балдуина Фландрского, ставшего в 1204 г. императором Константинопольским, содержатся следующие характерные выражения: «чудесный успех», «неслыханная добыча» и «беззакония греков у самого Господа вызвали рвоту». Редакция текста приписывается Иоанну, епископу Нуайонскому, см.: Б.А. Панченко, Латинский Константинополь и папа Иннокентий III, стр. 5-6.
[3] В булле русским князьям в 1207 г. он писал: «Так как страна греков и их церковь почти полностью вернулись к признанию апостольского креста и подчиняются распоряжениям его, представляется заблуждением, что часть не соглашается с целым и что частное откололось от общего» [А.И. Тургенев, Акты исторические..., стр. 4 (на лат. яз.)].
[4] «Новгородская первая летопись...», стр. 77; С.А. Тараханова, Древний Псков, стр. 28.
[5] А.И. Тургенев, Акты исторические..., стр. 30-31.
[6] Архив Маркса и Энгельса, т. V, М., 1938, стр. 205.
[7] «Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука», стр. 108.
[8] Р. Рelliоt, Le vrai nom de Seroctan.
[9] R. Grousset, L’Empire des steppes..., стр. 347.
[10] В 1254 г. Рубрук описывает несторианскую службу, где ханши и царевичи поклонялись кресту («Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука», стр. 145-151). Царевич Ариг-буга сказал при Рубруке: «Мы знаем, что Мессия — Бог» (там же, стр. 167); о христианских взглядах Хубилая сообщает Марко Поло (см.: «Книга Марко Поло», стр. 242, 281).
[11] Несториане не причащали православных, но допускали к евхаристии католиков («Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука», стр. 161, 240), а в 1213 г. на диспуте, происшедшем в Константинополе между кардиналом Пелагием из Альбано и Николаем Месаритом, митрополитом Ефесским, последний сказал: «Ты изгоняешь греческое духовенство за непокорность папским велениям... хотя латиняне терпят в своей среде иудеев и еретиков, армян, несториан, яковитов» (Б.А. Панченко, Латинский Константинополь..., стр. 51). Полвека спустя католики расправились с несторианством.
[12] Иакинф [Бичурин], История четырёх первых ханов..., стр. 80.
[13] Мэн Хун, сановник в империи Сун, автор книги «Записки о монголо-татарах», написанной в 1221 г. См: В.П. Васильев, История и древности..., стр. 170.
Ван Го-вэй выдвинул мнение, что автором этой книги правильнее считать не генерала Мэн Хуна, а южносунского посла Чжао Хуна, посетившего в 1221 г. Пекин для переговоров с Мухали-нойоном. См.: P. Pelliot, L’Edition collective des oeuvres de Wang Kuo-wei, стр. 166.
[14] В.П. Васильев, История и древности..., стр. 227.
[15] В.П. Козлов, Научное значение археологических находок П.К. Козлова, стр. 10.
[16] Дата этого события не уточнена, по оно имело место после смерти Чингисхана. См.: «История Тибета пятого Далай-ламы».
[17] См.: Г.Е. Грумм-Гржимайло, Когда произошло и чем было вызвано распадение монголов на восточных и западных.
[18] О других причинах отхода монголов см.: А.Н. Насонов, Монголы и Русь, гл. I.
[19] Иакинф [Бичурин], История первых четырёх ханов..., стр. 259.
[20] Н.Ц. Мункуев, Китайский источник о первых монгольских ханах, стр. 18-22.
[22] A.H. Haсонов, Монголы и Русь, стр. 20-21.
[23] В.Г. Тизенгаузен, Сборник материалов..., стр. 21-22.
[24] Там же, стр. 19.
[25] А.Н. Насонов, Монголы и Русь, стр. 14.16.
[26] «В древности это государство было страной кипчаков, но когда им завладели татары, то кипчаки сделались их подданными. Потом они смешались и породнились с ними, и земля одержала верх над природными и расовыми качествами их, и все они стали точно кипчаки, как будто одного с ними рода» (Эль Омари, — В.Г. Тизенгаузен, Сборник материалов.., стр. 325).
[29] Там же, стр. 59-61, 116, 134.
[30] Несториане унаследовали от манихеев учение об изначальном зле и о переселении душ (там же, стр. 171).
[31] Там же, стр. 114 (ср.: А.Г. Галстян, Армянские источники о монголах, стр. 110, приведена литература).
[32] Там же, стр. 105, 107, 227.
[34] P. Pelliot, Les Mongols et la Papauté, стр. 247 (51).
[35] R. Grousset, L’Empire des steppes..., стр. 425.
[36] Б. Куглер, История крестовых походов, стр. 372.
[37] R. Grоusset, L’Empire des steppes..., стр. 421.
[38] Там же, стр. 422; Р. Реlliot, Les Mongols et la Papauté, стр. 172, 193; P. Хенниг, Неведомые земли, т. III, стр. 50-57.
[39] Огуль-Гаймыш была женщиной крайне ограниченной. «Кроме сделок с купцами, никаких дел больше не было, и Огуль-Гаймыш большую часть времени проводила наедине с шаманами и была занята их бреднями и небылицами... Вследствие разногласий между матерью, сыновьями и другими, противоречивых мнений и распоряжений, дела пришли в беспорядок» (Рашид ад-Дин, Сборник летописей, т. II, стр. 121-122). За глупость ханша заплатила дорогой ценой — жестокой гибелью, не только своей, но и многих родных и друзей.
|