Н.Л. Членова
К вопросу о первичных материалах
предметов в зверином стиле.
Проблема происхождения скифского звериного стиля тесно связана с вопросом о том, из каких материалов первоначально изготовляли вещи в этом стиле. Материалы и техника изготовления зооморфных предметов могут указывать и на время возникновения звериного стиля (если, например, древнейшим материалом звериного стиля была бронза, то и стиль не мог возникнуть раньше эпохи развитой бронзы; если камень, кость или дерево — дата менее определённа, и здесь надо установить, какими орудиями обрабатывали эти материалы), и на область, где он мог возникнуть (если, например, древнейший материал — дерево, то вряд ли звериный стиль мог родиться в безлесной степи и т.д.). В 20-х годах Г.О. Боровка, а в 40-х годах Д.Н. Эдинг и Э. Миннз выдвинули теорию о том, что скифский звериный стиль происходит из «местного» неолитического искусства Севера, Урала и Сибири, [1] первичными материалами звериного стиля были кость и дерево, а прототипами скифского звериного стиля — изображения животных в культурах Севера, Урала и Сибири, конкретнее — роговые фигурки лосей из Базаихи (Красноярск), деревянные фигурки лосей и головки уток из Шигирского и Горбуновского торфяников на Урале и из Финлян-
(208/209)
дии — северные каменные головки лосей и медведей, украшающие сверлёные топоры. Эта теория сразу же была подвергнута критике со стороны А.М. Талльгрена, считавшего, что поскольку другие элементы северных неолитических культур не имеют ничего общего со скифской культурой, совершенно непонятно, каким образом скифская культура могла заимствовать с Севера один только звериный стиль. Он писал, что нельзя рассматривать скифскую культуру как ожерелье, нанизанное из различных бусин. [2]
В связи с работами М.И. Ростовцева и других исследователей наибольшее признание получила теория ближневосточного происхождения звериного стиля. Теория Г. Боровки и Д.Н. Эдинга мало кем разделяется. Однако и до сих пор в работах некоторых зарубежных и советских исследователей можно встретить фразы о том, что, рассматривая происхождение скифского звериного стиля, нужно учитывать «местные, северные факторы», о которых писали Г. Боровка и Д.Н. Эдинг. [3] Это побуждает вновь вернуться к теории Г. Боровки — Д.Н. Эдинга и рассмотреть конкретные изделия из кости, рога и дерева в различных культурах скифского мира. Поскольку в упомянутой теории большое место отводится сибирской тайге как одному из предполагаемых очагов возникновения звериного стиля, рассмотрим прежде всего звериный стиль тагарской культуры, занимающей Минусинские степи и непосредственно граничащей с тайгой.
Звериный стиль в тагарской культуре, как и в других культурах скифского периода, занимает видное место. Он представлен на оружии (кинжалы, чеканы, секиры, боевые топоры), предметах конского убора (псалии, ворворки, всевозможные уздечные бляхи), ножах, бронзовых котлах, зеркалах и, по-видимому, на одежде.
Подавляющее большинство дошедших до нас тагарских изображений зверей выполнено в бронзе (801 из общего числа 817, что составляет 98±0,5%), 5 или 6 предметов — в железе и 11 предметов — из кости (это составляет всего 1,35±0,4% от общего числа тагарских изображений зверей). Процент костяных вещей среди тагарских изображений очень мал. Это не может объясняться плохой сохранностью кости в тагарских курганах, так как скелеты тагарских покойников и костяные наконечники стрел в них сохраняются прекрасно. Деревянных образцов тагарского звериного стиля не найдено совсем. Дошедшие до нас костяные изображения животных происходят как из случайных находок, так и из курганов рубежа VI и V вв. до н.э. (Кызыл-Куль, курган 1; Усть-Тесь, курган 2 [4]), V в. до н.э. (курган у железнодорожной казармы на Аскыз-Абаканской ветке). [5] Лишь один костяной псалий с головками животных и костяной гребешок с двумя схематическими фигурами козлов относятся к VII-VI вв. до н.э. (Страшной Лог, [6] Кара-кургэн [7]). Огромное большинство тагарских зооморфных вещей VII-VI вв. до н.э. изготовлено из бронзы. Таким образом, количество изображений зверей из кости в начале тагарской культуры ещё меньше, чем во второй её половине (хотя количество раскопанных тагарских курганов VII-VI вв. до н.э. значительно больше, чем курганов V в. до н.э.). Всё это не позволяет думать, что кость или рог были древнейшими материалами тагарского звериного стиля. Обращаясь к карасукской культуре, основной период существования которой относится к дотагарскому времени, мы не найдём там ни одного изображения зверя из кости или рога. Все дошедшие до нас карасукские изображения зверей бронзовые. Это также подтверждает мнение, что первоначальным материалом звериного стиля в Минусинской котловине была не кость, а бронза.
Что же представляют собой тагарские костяные изображения зверей? Мотивы их не слишком разнообразны. Это лошади: три головки на навершиях костяных ножичков из Усть-Теси (рис. 1, 1), Усть-Ербы (рис. 1, 2) и Кызыл-Куля (рис. 1, 3) и две головки, скульптурная и рельефная, также из Кызыл-Куля (рис. 1, 4, 5) — всего 5 экз.; три изображения лежащих львов (одно из «Кургана близ железнодорожной казармы» и два — случайные находки — на костяных накладках, вероятно, от сбруи, рис. 1, 6-8), [8] одна фигура собаки
(209/210)
Рис. 1.
Тагарская художественная резная кость.
1 — Усть-Тесь, курган 2, раскопки С.В. Киселёва, 1928 г., ММ, 10987; 2 — Усть-Ерба, курган 2, погр. III, раскопки С.В. Киселёва, 1931 г., ГИМ, хр. VII 47/9б; 3-5 — Кызыл-Куль, раскопки А.В. Адрианова, 1895 г., ГЭ, 1126-143, 145; ГИМ, хр. 85/12б; 6 — «Курган у ж.-д. казармы на Аскыз-Абаканской ветке», раскопки А.Н. Липского, AM, без №; 7 — с. Лугавское, ММ, 401; 8 — Минусинский край, ММ, 402; 9 — д. Козлова, ГИМ, экспозиция V зала; 10 — местность «Борки», правый берег р. Абакана, МАЭ, 252/411; 11 — Кара-кургэн, курган 2, раскопки А.В. Адрианова, 1895 г.; ГИМ, 36517, хр. VII 47/1б; 12 — Страшной Лог, курган 13, могила 8, раскопки М.П. Грязнова. 1958 г., архив ИА.
(210/211)
в ошейнике, напоминающей борзую, украшавшая какую-то обойму, — вероятно, также принадлежность сбруи (рис. 1, 10); [9] фигурка благородного оленя (рис. 1, 9), [10] козла (Кара-кургэн, рис. 1, 11) и, наконец, непонятные головки лошадей или грифонов, украшающие концы костяного трёхдырчатого псалия (Страшной Лог, рис. 1, 12). Все сюжеты находят достаточно точные аналогии в бронзовых предметах тагарского и скифского звериного стиля. Так, конские головки встречаются и на бронзовых тагарских ножах рубежа VI-V и V в. до н.э. [11] и на скифских архаических псалиях из Причерноморья. [12] Фигурки свернувшихся кошачьих хищников также обычны для тагарских и скифских бронз: разбираемая здесь поза льва ближе всего к позе хищника на тагарском зеркале (рис. 2, 1). [13] Костяной олень очень напоминает многочисленные бронзовые и золотые изображения оленей тагарской культуры и с территории скифов Причерноморья, саков Средней Азии и Казахстана. Ближе всего этот олень напоминает бронзовую фигурку на обушке миниатюрного тагарского чекана (рис. 2, 2). [14] Костяные головки лошадей, и скульптурная и рельефная, уникальны; точные аналогии мне не известны. Изображений собаки в тагарском искусстве больше не встречено, так что датировка этого предмета несколько условна: она основана на общем стиле, в каком выполнена фигурка. Этот предмет может быть сопоставлен с изображением собаки из Мастюгина Воронежской области (IV-III вв. до н.э.). [15]
Таким образом, все костяные тагарские изображения зверей (за исключением уникальных) дублируют бронзовые и близки предметам звериного стиля из других областей скифского мира. Обратим внимание на полное отсутствие среди костяных тагарских изображений зверей представителей специфически таежной фауны: лосей, медведей и др. То же самое и среди бронзовых тагарских изображений: нет ни одного медведя и отмечено всего три изображения лося без рогов. [16]
Если обратимся к звериному стилю других областей скифского мира, то увидим сходную картину: повсюду фигуры зверей из кости и рога занимают довольно скромное место. Это относится и к другим культурам, близко соприкасающимся с лесными областями — большереченской и ананьинской: первая вообще почти не знает звериного стиля (одно бронзовое изображение лося в Томском могильнике VII-VI вв. до н.э., [17] роговое навершие в виде конской головки из Берёзовского могильника (та же дата) [18] и роговой псалий с головой зубастого хищника (волка?) из Ближних Елбан (V-IV вв. до н.э.), [19] похожей на многие савроматские зооморфные изделия). В ананьинской культуре предметов в зверином стиле довольно много, но преобладают образцы из бронзы и камня, [20] вещи из кости и рога — в явном меньшинстве.
Изображения лесных животных — медведя, лося встречаются, [21] но они тонут в массе общескифских мотивов (хищная птица, зубастый зверь — волк, свернувшийся кольцом кошачий хищник, кабан). Из этого следует, что лесным культурам, испытавшим влияние скифского мира, звериный стиль не был присущ; те изображения в зверином стиле, которые там встречаются, принесены с юга и представляют вариации общескифских мотивов, часто непонятые и видоизменённые в местной среде.
Значительное место кость и дерево как материалы звериного стиля занимают в двух районах: Горном Алтае и лесостепной Украине. Однако в Горном Алтае они относятся к
(211/212)
Рис. 2.
Бронзовые аналоги тагарской резной кости (1-2); каменные, бронзовые и костяные звериные изображения бронзового века (3-21).
1 — с. Никольское на р. Урюп (Красноярский край), AM, 249-1 (из ММ, 4655); 2 — Минусинский уезд, по G. Merhart, 1926; 3 — д. Хомутина Каратузского р-на Красноярского края. ММ, экспозиция; 4 — Кобдосский аймак, Монголия. По В.В. Волкову; 5 — Тува, с. Максимово, ММ, 11943; 6 — курган на р. Тарлашкын, Тува. По М.X. Маннай-оолу; 7 — Минусинский край. По А.М. Tallgren, 1917; 8 — Верхний Иртыш, Семипалатинский музей. По С.С. Черникову, 1960; 9 — пос. Волчий Омской обл. По В.И. Мошинской, 1952; 10 — Станица Бухтарминская Усть-Каменогорского р-на Казахской ССР. По П.П. Славнину; 11 — Иран, Сиалк В. По R. Ghirshman. Fouilles de Sialk. Paris 1937, v. II, p. 61; 12— Иран, Луристан. По A. Godard. Ars Asiatica, XVII. Paris, 1931, Pl. XI, 24; 13 — Сяккиярви, Южная Карелия. По С.F. Meinander. Die Kiukaiskultur. SMYA, 54, 1954, Abb,48; 14 — Базаиха, могила 6, раскопки И.Т. Савенкова, 1885 г., МАЭ, 1259-8В; 15 — Падозеро, Карелия, по А.Я. Брюсову, 1940, табл. XIV, 59; 16 — могильник «Циклодром» («Локомотив»), г. Иркутск. По П.П. Хороших; 17, 20 — «могила слона», Аньян. По H. Kühn, JPEK, 12, 1938; Taf. 57-65. 18, 19 — Чаодоугоу, провинция Хэбей, Китай (эпоха Западного Чжоу). По Каогу, 12, 1962; 21 — Луристан. По L. Legrain. Luristan Bronzes in the University Museum. Philadelphia, 1934, Pl. VI-21. Разные масштабы. 1, 2, 17-21 — бронза; 3, 5 — красная яшма; 4, 6-8, 11, 12, 15 — камень, точнее не указано; 9 — тальковый сланец; 10 — «зеленовато-чёрный камень из группы диабазов» (?); 12 — бронза и камень; 13 — туф; 14, 16 — рог.
(212/213)
V-IV вв. до н.э. (Пазырык, Башадар) и, следовательно, не могут рассматриваться как древнейшие, первичные материалы. [22] Лесостепная Украина — единственная область скифского мира, где изображения зверей на изделиях из рога и кости занимают ведущее место в искусстве VII-VI вв. до н.э. Большинство зооморфных мотивов встречается там на костяных псалиях. [23] Такое преобладание кости можно рассматривать, очевидно, как местную особенность культуры лесостепной Украины. Но сюжеты звериного стиля и здесь имеют общескифский облик: это головки грифонов, барано-грифонов, лошадей [24] и лишь несколько лосей. [25]
Все рассмотренные факты явно противоречат теории Д.Н. Эдинга и Э. Миннза о происхождении скифского звериного стиля.
Очевидно, для скифского искусства (в широком смысле этого слова) малохарактерно употребление кости и дерева. За очень редкими исключениями не встречается там и изображений таёжных животных.
Рассмотрим теперь сами «северные прототипы» звериного стиля. Со времени публикаций Г. Боровки и Д.Н. Эдинга число подобных находок значительно увеличилось: были найдены скульптуры лосей на о. Жилом в низовьях Ангары, на Циклодроме в Иркутске (рис. 2, 16), в могильнике Улан-Хада IV. Каменные скульптуры медведей были найдены в Самусе под Томском; роговые и костяные изображения лосей — в Оленеостровском могильнике на Белом море. [26] По мере накопления материала всё более ясной становится его однородность, принадлежность к одной стилистической группе, отмечавшаяся ещё В.А. Городцовым, А.М. Талльгреном, X. Айлио, а в более позднее время А.Я. Брюсовым, В.И. Равдоникасом, А.П. Окладниковым. [27] Сюжеты изображений в тех случаях, где это можно определить, — это исключительно лось, медведь и водоплавающие птицы. В собственно скифском искусстве как раз эти сюжеты встречаются крайне редко. Для изображений лося характерна чрезмерно вытянутая, узкая морда, тело часто геометризовано и представляет подобие прямоугольника, рогов нет. Головы медведей изображаются более округлыми, следуя натуре. Для всех животных характерно подчёркивание нижних челюстей и разделка межчелюстного пространства желобками или углами. Эта особенность, подмеченная ещё В.А. Городцовым, [28] обнаруживается и на всех новых находках, перечисленных выше, но совершенно не встречается в скифском искусстве.
С другой стороны, таёжной скульптуре от Байкала до Скандинавии совершенно чужды такие позы скифских зверей, как «припавший к земле» или «скребущий» хищник, как животное с перекрученным телом или свернувшееся кольцом, подчёркивание рельефом, а иногда и значками лопаток и бёдер животного, изображение оскаленной пасти, туловище в виде шариков и цилиндров и, наконец, изображение резких граней на шее и теле животного (костромской олень, келермесская пантера и др.). Последнюю особенность Г. Боровка считал важнейшим доказательством происхождения скифского искусства из таёжного неолитического, однако все известные до сих пор таёжные скульптуры из камня, кости, рога и дерева отличаются, напротив, округлостью и мягкостью рельефа и сглаженностью углов и граней даже в тех случаях, когда тело животного геометризовано (базайские, горбуновские и оленеостровские фигурки лосей). Словом, в таёжном неолитическом искусстве отсутствует весь комплекс признаков скифского звериного стиля, охарактеризованный Г.О. Боровкой. Однако есть и черты, не отмеченные Г.О. Боровкой, но сближающие некоторые таёжные образцы со скифским зве-
(213/214)
риным стилем: изображение глаз и ноздрей животных в виде сквозных круглых отверстий или в виде выпуклостей, обведённых концентрическими кружками (лоси из Шигирского и Горбуновского торфяников, из Финляндии, Карелии и Базаихи — рис. 2, 13-15), [29] изображение уха в виде «ложечки», «копытца» или «сердечка» (рис. 2, 13-14). [30] Эти же особенности характеризуют и карасукское (рис. 2, 17-21) и сейминско-турбинское искусство. [31] Последнему свойственна и та «разделка» нижней челюсти у зверей, о которой говорилось выше как о характерной для таёжной неолитической скульптуры, и мотив лося. По этой причине вслед за В.А. Городцовым многие авторы (Д.Н. Эдинг, В.И. Равдоникас, М. Гимбутас) связывали таёжное неолитическое искусство с искусством Сеймы и Турбина. При этом В.А. Городцов считал сейминско-турбинское искусство источником северного таёжного, а Д.Н. Эдинг — напротив, уральское и северное искусство — предком и источником сейминско-турбинского.
По-видимому, настало время вернуться к точке зрения В.А. Городцова. Основания для этого следующие. Во-первых, неолитические сибирские и уральские скульптуры не древнее сейминско-турбинских. Г.А. Максименков убедительно доказал глазковский возраст базайских погребений, [32] что же касается глазковских погребений, то они входят в круг синхронных культур Бородино — Сейма — Карасук — Аньян, что доказано В.А. Городцовым и позднейшими работами М. Гимбутас и В.А. Сафронова. [33] Лоси с 6-го разреза Горбуновского торфяника датируются найденным в том же слое вислообушным топором, который большинство исследователей считают синхронным сейминским памятникам. Наконец, карельские скульптуры А.Я. Брюсов считал в целом синхронными сейминским, а В.И. Равдоникас так же датировал Оленеостровский могильник. Датировка Н.Н. Гуриной этого могильника III тысячелетием до н.э. не представляется убедительной. [33a] Во-вторых, звериные скульптуры, подобные северным, известны теперь и на юге. Это прежде всего серпентиновая фигурка медведя или кабана со сверлиной в спине из северо-западных Каракумов. Его чрезвычайно близкое сходство с карельскими топорами, украшенными головами животных, уже отмечалось. [34] В более восточных областях находки подобных скульптур располагаются длинной полосой, протянувшейся с юга на север через Западную Монголию (Кобдосский аймак), Южную Туву, Минусинскую котловину, р. Бухтарму и далее вниз по Иртышу и его притокам. Мы имеем в виду каменные песты или точильные камни с головками животных, также с подчёркиванием нижних челюстей. Один пест из Тувы найден в комплексе с медным двулезвийным ножом, напоминающим некоторые сейминско-турбинские и глазковские изделия. [35] Один такой точильный камень найден в Иране (некрополь Сиалк В, рис. 2, 11).
На пестах изображены головки лошадей, быков, баранов и верблюда (рис. 2, 3-10). [36]
(214/215)
Рис. 3.
Карасукская и сейминская бронзовая скульптура.
1 — с. Беллык, ММ, 1374; 2 — Минусинский край. МИМК ТГУ, 3870; 3 — Абакан, могила 1, раскопки A.Н. Липского, AM, 216-3; 4, 5 — Сейма, Горьковский краеведческий музей, №653; 6 — Сейма. По B.А. Городцову, 1915 и Д.Н. Эдингу; а — вид сверху; б — вид снизу.
Учитывая, что и сейминско-турбинские художественные бронзы отчётливо указывают на связь с югом — на них изображены представители южной фауны — алтайские горные бараны и степные лошади, а сами ножи относятся к ножам карасукского круга, можно заключить, что звериный стиль сейминско-турбинских бронз и его характерные особенности (в том числе и изображение глаз и подчёркивание нижних челюстей) имеют южное происхождение; попав в лесостепную полосу — область распространения сейминско-турбинских памятников, он несколько трансформируется: начинают изображаться животные лесной фауны (например, головка медведя с Самусьской стоянки в районе Томска сейминско-турбинской эпохи, очень похожая и на туркменского медведя, и на карельские «фигурные молоты»). [37] Именно этот трансформировавшийся звериный стиль и проникает дальше, в лесную полосу, сохраняя некоторые слабые отзвуки своего южного происхождения — изображение глаз в виде концентрических кругов, подчёркивание челюстей.
В-третьих, карасукские ножи с головами животных, расположенными под углом к ручке, хорошо объясняют происхождение этого последнего приёма: модель головы животного изготовлялась отдельно, либо объёмной из двух профильных половин (рис. 3, 1, 2), между которыми вставлялась модель ручки ножа и половинки морды при этом расходились углом; либо как рельефная бляха с мордой в фас (рис. 3, 3), и тогда по всей нижней поверхности морды проходит треугольное
(215/216)
углубление. [38] Таким образом, происхождение обычая подчёркивать нижнюю челюсть углом связано с техникой отливки определённых изделий, именно ножей и кинжалов с головами животных карасукской эпохи. Из этого следует, что перечисленные каменные и костяные головки Севера и Сибири, на которых этот приём уже не диктуется техникой изготовления, а выродился в традиционный орнамент, появились не раньше, а несколько позже карасукских ножей. О том же свидетельствуют грани по хребту, морде и животу базайских роговых лосей, имитирующие литейные швы от половинок литейных форм. [39]
Изображения глаз в виде концентрических кружков, туловища и головы в виде шариков и цилиндров на далеком юге восходит к очень древней эпохе. Э. Герцфельд блестяще доказал, что эти особенности связаны с обработкой мягкого камня — стеатита с помощью сверла и других инструментов в Иране и на Ближнем Востоке. Так изготовлялись печати «типа Керкук» (XV-XIII вв. до н.э.) и стеатитовые статуэтки. [40] Теперь, однако, известно, что те же приемы применялись на древнем Востоке в течение очень долгого времени — с конца IV тыс. до н.э. (эпоха Джемдет-Наср) до позднеассирийской эпохи (VII в. до н.э.). [41] Эти особенности стеатитовых печатей и фигурок были перенесены в бронзу ещё в середине II тысячелетия до н.э. (звериный стиль Луристана, рис. 2, 12, 21) и затем широко распространились в Евразии, получив отражение в евразийском зверином стиле (рис. 2, 18-20).
Перенесение в бронзу этих приёмов было, видимо, самым естественным делом, поскольку перечисленные породы — стеатит, агальматолит, колыб-таш, тальковый сланец и т.п. — являются огнеупорами, что и оценили ещё в глубокой древности, изготовляя из них литейные формы. [42] Так что при изготовлении фигурок и литейных форм для них из этих пород камня применялись одни и те же приёмы. Литейные формы из талькового сланца были очень распространены на территории нашей страны в карасукскую и предскифскую эпоху. [43] В этой связи интересны сведения о наличии месторождений этих камней на Украине, Урале, в Центральном и Северном Казахстане, в Ганьсу, Туве, Саянах. [44] В Минусинской котловине месторождений стеатита или агальматолита пока не найдено, однако известны многочисленные поделки из него (д. Калы, с. Бейское, с. Тесь на р. Туба, д. Казанцева, с. Батени), [45] в том числе относящиеся к тагарской (около V в. до н.э.) [46] и окуневской культурам (II тысячелетие до н.э.). [47] В Прибайкалье обработанный стеатит встречается в китойских памятниках. [48]
Интересно, что среди перечисленных выше пестов с головами животных есть изготовленные из талькового сланца (рис. 2, 9), а дру-
(216/217)
гие — из яшм (рис. 2, 3, 5), а упомянутая выше фигурка медведя из Туркмении — из серпентина. Яшмам, серпентинам, нефриту обычно и сопутствуют тальк и хлорит, а добыча и обработка яшм и серпентинов шла, по-видимому, параллельно с добычей талько-хлоритового сырья для литейных форм. Действительно, обработка яшм, серпентина и нефрита падает на бронзовый век. [49] Таким образом, есть все основания заключить, что древнейшие изображения в зверином стиле на территории нашей страны относятся к бронзовому веку, точнее, к карасукской эпохе.
В таком случае изображение глаз и ноздрей животных в виде концентрических кружков как в архаическом скифо-сибирском, так и в таёжном неолитическом искусстве может объясняться тем, что в обоих случаях мы имеем дело с перенесением техники обработки стеатита (и других мягких камней) сверлом на другие материалы. Н.Н. Гурина по сохранившимся следам доказала, что глаза костяных изображений лося из Оленеостровского могильника изготовлены сверлом, [50] хотя обычно на костяных и роговых фигурках глаза вырезаются ножом, без помощи сверла. [51]
Чем же объяснить наличие резких граней на туловищах некоторых скифских изображений животных, послуживших основным доводом Г.О. Боровки о таёжном происхождении звериного стиля? Заметим прежде всего, что огромному большинству изображений скифского и скифо-сибирского искусства эти грани не свойственны. Они встречаются по большей части на рельефных, а не на скульптурных изображениях и в эпоху архаики главным образом в западной части скифского мира: в Саккызе, Прикубанье, Болгарии (Гаршиново), а в более позднее время (с V в. до н.э. и позже) — на некоторых золотых сибирских бляхах. Можно думать, что они связаны с изготовлением деревянных матриц для золотых блях. Такой способ изготовления многих золотых сибирских блях доказан недавно Л. Жислом. [52] Эти резкие грани могут получиться при резьбе по дереву металлическим ножом — железным или бронзовым — и сами по себе являются поэтому достаточно поздним признаком. Как раз на таёжной неолитической скульптуре, вырезанной каменным ножом, имеются, как показал Ю. Айлио, очень мелкие фасетки и резких граней нет. [53] Второй способ изготовления блях в скифскую эпоху — отливка по деревянной модели, оттиснутой в глиняной форме; [54] модель также вырезалась металлическим ножом. Этот способ отливки известен и из этнографии некоторых народов, например у тувинцев и бурят. [55]
Из всего изложенного следует, что предметы из кости и рога занимали незначительное место в скифском зверином стиле; что так называемые северные неолитические прототипы скифского звериного стиля на деле синхронны южным вещам в зверином стиле эпохи развитой бронзы и являются их производными; что основной комплекс признаков скифского звериного стиля отсутствует в северной скульптуре. Все это заставляет отвергнуть теорию Г. Боровки — Д. Н. Эдинга о северном, таёжном происхождении скифского звериного стиля.
[1] G. Borovka. Scythian Art. London, 1928; Д.Н. Эдинг. Резная скульптура Урала. ТГИМ, X, 1940; Е.Н. Minns. The Art of the Northern Nomads. «Proc. of the British Academy», vol. XXVIII. London, 1942.
[2] А.М. Tallgren. Zum Ursprungsgebiet des sogenannten skythischen Tierstils. «Acta Archaeologica», IV, N2-3. 1933. S. 259.
[3] D. Carter. The Symbol of the Beast: the Animal-style Art of Eurasia. New York, 1956, p. 11, 29; С.С. Черников. Загадка Золотого кургана. М., 1965, стр. 122-123, 132-133; А.П. Смирнов. Скифы. М., 1966, стр. 167.
[4] Раскопки А.В. Адрианова, 1895, ГЭ, колл. 1126 и ГИМ, хр. 85/12б; раскопки С.В. Киселёва, 1928, ММ 10987.
[5] Раскопки А.Н. Липского, 1953, AM.
[6] Курган 13; раскопки М.П. Грязнова, 1958. Архив ИА АН СССР.
[7] Курган 2; раскопки А.В. Адрианова, 1895, ГИМ, 33517, хр. VII, 47/66.
[8] С. Лугавское, ММ., 401; Минусинский край, ММ, 402.
[9] Местность «Борки», правый берег Абакана, МАЭ 252/411. Определение подтверждено В.И. Цалкиным и В.И. Громовым.
[10] Д. Козлова, покупка А.В. Адрианова, ГИМ.
[11] Чартыков улус. Раскопки А.Н. Липского, 1949, По рис. А.Н. Липского; Кызыл-Куль. Раскопки А.В. Адрианова, 1895, ГЭ 1126-161.
[12] Например, из кургана у хутора Шумейко Полтавской губ. (Б.Н. и В.И. Ханенко. Древности Приднепровья, вып. III. Киев. 1900, табл. 1, №530, 531 и др.).
[13] С. Никольское на Урюпе, притоке Чулыма. AM 249-1.
[14] Минусинский уезд. G. Merhart. Bronzezeit am Jenissei. Wien, 1926, Taf. IX-3.
[15] П.Д. Либеров. Памятники скифского времени на среднем Дону. М., 1965, табл. 35, 2, стр. 27.
[16] Подгорное озеро, курган I, могила I. Раскопки С.А. Теплоухова, 1930, ГЭ 5138-20; д. Кома, AM 255-8; Кичиг-Кюзюр, курган 2, могила 7 (М.П. Завитухина. Раскопки могильника в урочище Кичиг-Кюзюр. «Археологические открытия 1965 г.» М., 1966, стр. 17).
[17] М.Н. Комарова. Томский могильник — памятник истории древних племён лесной полосы Западной Сибири. МИА, №24, 1952, рис. 17, 2.
[18] В.Н. Полторацкая. Могильник Берёзовка 1. АСГЭ, №3. Л., 1961, стр. 82, рис. 5, 1.
[20] А.В. Збруева. История населения Прикамья в ананьинскую эпоху. МИА, №30, 1952, табл. XVII, 3, 4; XIX, 19; XXI, 19; XXII, 3, 7, 9; XXV, 3, 4, 9-11; XXVI, 1-3, 5, 9, 11-13; стр. 134, рис. 14; табл. XXXI, 1-6, 9-16.
[21] Там же, табл. XXIV, 8, 11 и, может быть, 13; невозможно согласиться с А.В. Збруевой в определении животных на табл. XXIV, 9 и 14 как лосей: в первом случае это лошадь, во втором — обычный зубастый хищник «на корточках» (скорее всего, волк).
[25] Жаботин, курган 2 (там же, рис. 3).
[26] А.П. Окладников. Неолитические находки в низовьях Ангары. ВДИ, 1935, №4, стр. 181; П.П. Хороших. Неолитический могильник на стадионе «Локомотив» в г. Иркутске. «Сибирский археологический сборник», вып. 2. Новосибирск, 1966, стр. 80, рис. 8; Г.А. Максименков. Культура древних племён среднего Енисея. Канд. дисс. Л., 1961, стр. 47; В.И. Матющенко. Новые находки из низовьев реки Томи. КСИА, вып. 84, 1961, стр. 130-132; Н.Н. Гурина. Оленеостровский могильник. МИА, №47, 1956.
[27] В.А. Городцов. Культуры бронзовой эпохи в Средней России. «Отчёт Исторического музея за 1914 г.» М., 1916, стр. 209; J. Ailio. Zwei Tierskulpturen. SMYA, XXVI, Helsinki, 1912; А.М. Tallgren. Some North-Eurasian Sculptures. ESA, XII, Helsinki, 1938, p. 109-135; А.Я. Брюсов. История древней Карелии. Труды ГИМ, X, 1940, стр. 83-91; В.И. Равдоникас. Неолитический могильник на Онежском озере. СА, VI, 1940, стр. 60; А.П. Окладников. Из истории этнических и культурных связей неолитических племён среднего Енисея. СА, 1957, №1.
[28] В.А. Городцов. Указ.соч., стр. 209.
[29] Д.Н. Эдинг. Указ.соч., вклейка между стр. 44 и 45; стр. 63, рис. 44; стр. 56, рис. 48-49.
[30] Ср. с ушами «копытцем» и «сердечком» у животных из Саккыза, Малгобека и на архаических скифских изображениях (В.А. Ильинская. Указ.соч., рис. 1, 2, 7, 10; рис. 2, 2; рис. 4, 1; рис. 5; рис. 6, 1 и многие другие).
[31] См. изображение ноздрей у лошадей на сейминском ноже. Горьковский краеведческий музей, №653.
[32] Г.А. Максименков. Указ.соч., стр. 36-47.
[33] В.А. Городцов. Указ.соч., стр. 217-219; М. Gimbutas. Borodino. Seima...; В.А. Сафронов. Некоторые вопросы среднебронзового века Восточной Европы. «Доклады и сообщения археологов СССР на VII Международном конгрессе доисториков и протоисториков». М., 1966.
[33a] А.Я. Брюсов. Очерки по истории племён Европейской части СССР в неолитическую эпоху. М., 1952, стр. 154; М. Gimbutas. Middle Ural Sites and the Chronology of Northern Eurasia. — Proceedings of the Prehistoric Society for 1958, vol. XXVI, p. 125-126, 155; О.Н. Евтюхова. О хронологии абашевской культуры Среднего Поволжья. МИА 130, М.-Л., 1965, стр. 138-141; А.Я. Брюсов. История древней Карелии, стр. 85, 90-92; В.И. Равдоникас. Указ.соч., стр. 60; Н.Н. Гурина. Указ.соч., стр 247-256, 238.
[34] А.А. Иессен. Каменная скульптура медведя из Туркмении. «Труды ОИПК», т. 1. Л., 1941, стр. 9, табл. 1, II-I.
[35] Ещё В.А. Городцов писал, что карельские и уральские скульптуры и навершие сейминского кинжала подражают минусинскому песту с головкой быка (в то время ещё единичной находке). В.А. Городцов. Бронзовый век на территории СССР. БСЭ, т. 7. М., 1927, стр. 625.
[36] Монголия. Кобдосский аймак: В.В. Волков. Бронзовый и ранний железный век Северной Монголии. Улан-Батор, 1967, рис. I, 5; Тува: ММ 11943 (близ с. Максимова у подножия Нойонского хребта); М.X. Маннай-оол. Итоги археологических исследований в Туве в 1961 г. УЗ ТНИИЯЛИ, вып. X. Кызыл, 1963, стр. 244, табл. III, 14, 15 (Эрзинский р-н Тувинской АССР, курган на р. Тарлашкын); Минусинская котловина: В.В. Радлов. Сибирские древности, т. I,. MAP 15, табл. XXII, 1. СПб., 1894; А.М. Tallgren. Collection Tovostine. Helsingfors, 1917, p. 37, fig. 36; С.Р. Цыганков. Описание некоторых уникат археологической коллекции Минусинского музея. «Ежегодник Гос. музея им. Н.М. Мартьянова», т. IV, вып. 1. Минусинск, 1926, стр. 84; Бухтарма и Верхний Иртыш: П.П. Славнин. Каменный жезл с головой коня. КСИИМК, вып. XXV, 1949, стр. 125; С.С. Черников. Восточный Казахстан в эпоху бронзы. МИА, №88, 1960, стр. 86, сно-(214/215)ска 2; стр. 116, рис. 21; Среднее Прииртышье (Омская область): В.И. Мошинская. О некоторых каменных скульптурах Прииртышья. КСИИМК, вып. XLIII, 1952, стр. 45-46 (головы коня и верблюда).
[37] В.И. Матющенко. Указ.соч., стр. 131, рис. 47, 6.
[38] Д.Н. Эдинг писал по поводу головки лося с Аннина острова: «Трактовка глаз, понятная в литых изображениях, позволяет видеть в этой скульптуре одно из поздних произведений резьбы...» («Резная скульптура...», стр. 57). Но подобная же трактовка видна и на скульптурах с 6-го разреза Горбуновского торфяника (там же, вклейка после стр. 44).
[39] МАЭ, 1259-5.
[40] E. Herzfeld. Iran in the Ancient East. London, 1941.
[41] W.H. Ward. The Seal Cylinders of Western Asia. Washington, 1910, Pl. XXXII; H. Frankfort. Cylinder Seals. London, 1939, Pl. VII — f, g, h, j, k, Pl. VI — c; D.J. Wiseman. Götter und Menschen in Rollsiegel Westasiens. Praha, 1958, Pl. 5; B. Parker. Excavations of Nimrud. «Iraq», XVII, pt. 2, 1955, Pl. XVI-l, p. 194; H.H. v.d. Osten. Altorientalische Siegelsteine der Sammlung H.S. Aulock. «Studia Ethnografica Upsaliensia», v. XIII. Upsala, 1957, fig. 327-331.
[42] Колыб-таш в переводе «камень для форм» (калып на всех тюркских языках значит «форма, модель»), откуда и заимствовано в славянские языки — русский, польский, болгарский, сербский, видимо, в древности, в значении «литейная форма». (А. Преображенский. Этимологический словарь русского языка, т. I. М., 1910-1914, стр. 288; Б.А. Рыбаков. Ремесло в древней Руси. М.-Л., 1948, стр. 159).
[43] Формы для отливки карасукских ножей и других предметов из Беклемишево (тальковый сланец) и Хара-Бусуна (стеатит) в Забайкалье (А.И. Махалов. Формы для отливок и бронзовые ножи из Забайкалья. «Материалы Читинского краевого музея». Иркутск-Чита, 1929, стр. 19; Г.П. Сосновский. К истории добычи олова на востоке СССР. ПИМК, 1933, №9-10, стр. 18); подавляющее большинство форм эпохи поздней бронзы из Причерноморья (В.Ф. Петрунь. Петрография и некоторые проблемы материала каменных литейных форм эпохи поздней бронзы из Северного Причерноморья. «Памятники эпохи бронзы на юге Европейской части СССР». Киев, 1967, стр. 185-192).
[44] А.Е. Ферсман. Драгоценные и цветные камни СССР, т. I. Л., 1922, стр. 327-328; т. II, Л., 1925, стр. 271, 344; «Сибирская Советская Энциклопедия», т. I. Новосибирск, 1929, стр. 11; И.И. Бок, К.Н. Озеров, В.Н. Щербина. Изучение неметаллических ископаемых Казахстана за 25 лет. «Изв. Казах. филиала АН СССР», серия геол., №6-7 (20). Алма-Ата, 1945, стр. 206; В.Ф. Петрунь. Указ.соч.
[45] И.Т. Савенков. Каменный век в Минусинском крае. М., 1896, стр. 56, 57, 66, 67.
[46] Там же, стр. 57-58 (булава с изображением животных) .
[47] Статуэтки людей из с. Таштып, с. Сыды и др. (А.М. Tallgren. Some North-Eurasian Sculptures, p. 132, 135, fig. 132, 135, fig. 27; М.П. Грязнов, М.Н. Комарова. Раскопки могильников в Западной Сибири. «Археологические открытия 1965 г.» М., 1966, стр. 13-15).
[48] А.П. Окладников. Неолит и бронзовый век Прибайкалья. МИА, №43, 1955, стр. 172.
[49] А.А. Иессен. Указ.соч., стр. 12.
[50] Н.Н. Гурина. Указ.соч., стр. 215.
[51] С.И. Руденко. Древняя культура Берингова моря и эскимосская проблема. М.-Л., 1947, табл. 23, 38; В.В. Антропова. Современная чукотская и эскимосская резная кость Сб. МАЭ, XV, М.-Л., 1953, рис. 32, 34, 35, 37, табл. XVII-XX;Е.П. Орлова. Чукотская, корякская, эскимосская, алеутская резная кость. Новосибирск. 1964.
[52] L. Jisl. K technice zlatých sibiřských plaket. «Památky archeologické», t. LII, 1961, s. 297-305.
[53] J. Ailio. Указ.соч., стр. 264-265, прим. 6. То же на деревянной уральской скульптуре (Д.Н. Эдинг. Указ.соч., рис. 23-41 и таблица-вклейка между стр. 44 и 45).
[54] Z. Jisl. Указ.соч.; С.И. Руденко считает этот способ единственным в изготовлении золотых сибирских блях (С.И. Руденко. Сибирская коллекция Петра I. САИ. вып. Д-3-9, 1962, стр. 25-26).
[55] С.И. Вайнштейн. Народные способы металлического литья у тувинцев. СЭ, 1956, №4; А.В. Тумахани. Некоторые данные о художественной обработке металла у бурят. «Краткие сообщения Бурятского НИИ СО АН СССР», вып. IV. Улан-Удэ, 1962, стр. 37.
|