Ю.Г. Белокобыльский
Бронзовый и ранний железный век Южной Сибири.
История идей и исследований (XVIII — первая треть XX в.).
// Новосибирск: 1986. 168 с.
Глава IV. Двадцатые годы XX в.
Формирование основополагающих идей
по древней истории Южной Сибири.
§ 2. Археологические исследования С.А. Теплоухова... — 132
§ 2. Археологические исследования С.А. Теплоухова.
Разработка определяющих основ культурно-хронологической периодизации древней истории Южной Сибири.
Приступая к работе в минусинской экспедиции С.А. Теплоухов поставил перед собой вполне конкретную и исключительно важную по актуальности задачу: «...прежде всего отыскать наиболее древние погребения и установить их относительную классификацию». [1] Для выполнения этой программы он выбрал район с. Батени, расположенный в центральной части степной котловины Минусинского края. Вот какими весомыми словами он определил свой выбор для исследований именно этого региона: «Благодаря рельефу местности господствующие зимние ветры определённых направлений сдувают снег с расположенных здесь пастбищ. На обширных песчаных выдувах, около самого села, можно очень легко найти первое подтверждение наличия здесь охотников и кочевников в виде обломков предметов различных эпох: начиная, по-видимому, с древнекаменного века и кончая позднейшими железными и даже современными культурами. Изучение стоянки побудило искать в окрестностях погребения, соответствующие различным культурным обломкам, находимым в выдувах. Поиски обнаружили несколько могильников, отличных по своему внешнему виду друг от друга». [2]
Конкретно поставленная, исключительно трудная для выполнения задача по созданию типологической классификации памятников древности Хакасско-Минусинской котловины потребовала соответствующих решений. Прежде всего, следовало ясно определить своё отношение к подобного же рода классификациям, которые предлагали в своё время В.В. Радлов, Д.А. Клеменц и И.П. Кузнецов-Красноярский и Г. Мергарт. С.А. Теплоухова, однако, они при строгом анализе фактов не удовлетворили, ибо
(132/133)
не отражали конкретно-исторического развития памятников культуры, «являясь иногда только вариациями, не всегда равноценными, не связаны были между собой в какую-либо систему и, что ещё хуже, с внутренним содержанием могил». [3] Так, В.В. Радлов, выделив некоторые типы могил, не связывал их в хронологически последовательный ряд, различая только по эпохам — бронза, раннее и позднее железо. В классификациях Д.А. Клеменца и И.П. Кузнецова-Красноярского было, как отмечалось выше, ещё меньше определённости. Основную причину ошибок в предпринятых ранее, неудачных в конечном итоге, попытках классифицировать погребальные памятники Минусинской котловины С.А. Теплоухов видел в том, что они брали лишь внешние признаки сооружения без учёта всех остальных компонентов захоронений. «Схема памятников» составлялась почти всеми без исключения исследователями предшествующих лет по раскопкам могил различных эпох, произведённым к тому же в различных районах. Это в итоге приводило к тому, что «особенности местных вариаций затемняли наблюдаемую преемственность в устройстве могил и в некоторых бытовых предметах сменяющихся эпох». [4] Поэтому-то, чтобы избежать ошибок, С.А. Теплоухов принял решение произвести раскопки именно в одном районе, но где были сосредоточены разновременные памятники, и проследить, таким образом, истинную преемственность в их развитии, «выстроив» захоронения в хронологически последовательный ряд. Таким благодатным местом как раз и оказались счастливо и точно выбранные для исследований окрестности с. Батени на Енисее.
После двух лет раскопок здесь в 1922 г. С.А. Теплоухов уже решительно высказал свою центральную по значимости идею о том, что в эпоху бронзы на территории Минусинской котловины существовала в общем единая культура, которая прошла, однако, в своём развитии ряд этапов. Объясняя существо своего заключения, С.А. Теплоухов писал: «Термин „культура” употребляю для удобства изложения; выражение „культурный этап” было бы, быть может, вернее, так как рассматриваемые могильники могут принадлежать, по-видимому, одной и той же народности, но по времени различным эпохам». [5] Даже через несколько лет, когда его хронологическая схема окончательно сложилась, С.А. Теплоухов так всё же и не пришел к однозначному для себя решению: «Классификационная единица называется мною культурой, её подразделение этапом. Правда, термин „культура” имеет широкое значение и было бы, быть может, более справедливым считать всю минусинскую бронзу единой культурой, так как все выделенные, культурные этапы преемственно связаны между собой, тем более, что и физический тип населения был, по-видимому, однороден в своей массе. Однако некоторая осторожность заставляет меня пока воздержаться от такого обобщения. Ранние этапы бронзовой культуры, по-видимому, были распространены на более широкой территории и поэтому пока не будут установлены вне пределов Минусинского края — в Западной Сибири и на Востоке —
(133/134)
существенные местные отличия, до тех пор, мне кажется, нельзя говорить с полной уверенностью об однородности или обособленности минусинской бронзовой культуры целиком». [6] Беспокоило автора схемы и то, что она может оказаться недостаточно полной в силу использования материалов, связанных только с могильниками. С.А. Теплоухов, конечно, ясно отдавал себе отчёт в том, что «погребальный инвентарь какой-либо эпохи не исчерпывает всей соответствующей материальной культуры». Вместе с тем характер и уровень исследований, которые возможно было вести в 20-е гг., определяли наиболее рациональный путь задуманных разработок с использованием прежде всего и главным образом фактов, связанных с особенностями погребальных сооружений и сопровождавшего умерших инвентаря, представляющего, как правило, единый комплекс вещей, которые характеризуются определённым единством признаков. Эти соображения С.А. Теплоухов считал определяющими при разработке классификации. [7]
Такого рода важные, общего плана замечания необходимо иметь в виду, уясняя существо культурно-хронологической периодизации древностей Минусинской котловины, разработанной С.А. Теплоуховым.
Если же проследить по годам этапы работы над классификацией, то выявится следующее. Можно сказать, что уже в ходе работ 1920-1921 гг. у С.А. Теплоухова в основном сложилась типологическая схема развития культур Минусинской котловины. На этом начальном этапе работ он выделил известные теперь каждому археологу-специалисту подразделения культур региона — афанасьевскую, андроновскую, гробничную (карасукскую) культуры и первый этап поздней бронзы — курганную минусинскую (тагарскую). [8] Обращаясь к каждой из культур в отдельности, следует подчеркнуть, что памятники древнейшей не известной ранее афанасьевской культуры были впервые зафиксированы в Минусинской котловине. Правда, в 1922 г. С.А. Теплоухов определил эту культуру как неолитическую, но в 1926 г. пересмотрел своё отношение к ней, определив её как энеолитическую. В сущности, за два года работ С.А. Теплоухов выполнил, кажется, невероятное — установил основные различия между раскопанными в районе с. Батени памятниками и определил их последовательность во времени. Причём сделал это настолько точно и основательно, что в главном его классификационная схема сохранила свою значимость до сих пор, — случай один из редких в истории археологии Сибири. В последующие годы С.А. Теплоухов проверял и уточнял эту схему. Так, в 1923 г. С.А. Теплоухов раскопал 72 могилы, в результате чего ему «удалось установить более прочную преемственную связь между первыми тремя культурами, наметить отдельные этапы для курганной культуры». [9] Раскопки 1924 и 1925 гг. в значительной мере подтвердили сделанные ранее выводы о возможном направлении периодизации культур.
Рассмотрим теперь, хотя бы кратко, некоторые обстоятельства раскопок отдельных могильников, материалы которых позволили
(134/135)
выделить определённые культуры и охарактеризовать наиболее значительные особенности каждой из них, как они представлялись С.А. Теплоухову. Самый древний из открытых им могильников, принадлежавший афанасьевской культуре, насчитывал около 25 могил. Он располагался под Афанасьевской горой у с. Батени. С.А. Теплоухов раскопал 18 захоронений. Он отметил, что на поверхности могилы эти определялись по едва торчавшим из-под земли камням, которые образовывали более или менее сплошной круг диаметром от 2 до 7 метров. Могильные ямы имели подчетырёхугольную форму и отличались различными размерами в зависимости от количества похороненных в них людей. Стенки могильных ям ничем не укреплялись, и только в одной могиле были обнаружены следы перекрытия из обугленных жердей. В девяти раскопанных могилах находились одиночные захоронения, в четырех — парные, в двух — по три, в одной — пять и ещё в одной — семь костяков. В шести могилах умершие лежали на различных уровнях, что С.А. Теплоухов оценил как свидетельство существования обычая двуактных погребений. В шестой могиле лежал в беспорядке женский костяк, кости которого местами были окрашены в ярко-малиновый цвет. Наряду со взрослыми в могилах находились детские костяки: в двух случаях — одиночные, в двух — совместно с женскими и ещё в двух — по два взрослых и по одному детскому, в одной — четыре взрослых и один детский, в одной — четыре взрослых и три детских. Скелеты ориентировались головой на юго-запад, лежали скорченно на боку, мужские чаще на левом, женские на правом.
Сопровождающий инвентарь в афанасьевских могилах был немногочисленным. Заслуживали особого внимания кремнёвый наконечник стрелы миндалевидной формы, цилиндрический пест из зеленоватой породы, четыре конусообразные тёрки из речных окатанных галек, трубочка из кости, служившая игольником, костяная игла с правильным круглым ушком и две медные пластинки с округлыми краями, служившие, по-видимому, обкладками деревянных сосудов. Глиняные сосуды — основной погребальный инвентарь — были главным образом остродонной яйцевидной формы. Из 22 сосудов плоскодонных С.А. Теплоухов обнаружил только три: банкообразный горшок со слегка выпуклым туловом, чашку и вазочку на ножке, дно которой было слегка выгнуто. Яйцевидные сосуды имели хорошо выраженную шейку с прямым или отогнутым наружу венчиком. Сосуды орнаментировались по всей поверхности крупнозубым штампом, резными линиями (бороздками) и валиками. В орнаментальных мотивах преобладали ёлочка и зигзагообразные линии. [10]
До С.А. Теплоухова подобные могильники в Минусинской котловине не раскапывались и не описывались, хотя керамика афанасьевских погребений часто встречалась на среднем Енисее. В частности, фрагменты сосудов, аналогичные по форме и орнаменту, были обнаружены ранее на стоянках у сёл Батени, Сарагаш, Анаш, Тесь, Усть-Абаканское, Самодуровка, Означенное,
(135/136)
Восточное, Лугавское. Теперь стало ясно, с какими погребальными памятниками следовало связывать керамику такого рода. Оценивая в целом находки, нельзя было не прийти к выводу о том, что афанасьевская культура характеризовалась строго определённым и своеобразным комплексом признаком, начиная от особенностей погребального обряда и кончая керамикой. Это обстоятельство и позволило С.А. Теплоухову выделить особую, весьма раннюю по времени культуру, которая, как выяснилось, была широко распространена в Минусинской котловине. Афанасьевская культура определялась им как энеолитическая, т.е. переходная от каменного века к бронзовому. Такой она была не только потому, что наряду с изделиями из металла в большом количестве встречались также каменные, но и потому, что большую роль в жизни населения играла при наличии скотоводства охота. Так определился, как считал С.А. Теплоухов, неустойчивый, переходный тип хозяйства, который в последующее время приобрел более определённые черты.
По мнению С.А. Теплоухова, в афанасьевское время закладывались основные компоненты культур бронзы Минусинского края. Недаром поэтому керамика афанасьевского могильника генетически оказалась связанной с керамикой всей эпохи бронзы. Действительно, в могильнике под Афанасьевой горой наряду с остродонными яйцевидными сосудами встречались баночные, чашевидные и кубкообразные, которые в различных соотношениях использовались также в более поздних культурах этого района Сибири. То же самое можно было сказать о способах и компонентах узоров афанасьевской орнаментации сосудов — гребенчатом, резном и лепном орнаментах. [11] Анализируя материалы афанасьевской культуры, С.А. Теплоухов пришёл к выводу, что к востоку от Енисея и к югу от Саянских гор эта культура не была распространена. Следы её, однако, возможно, прослеживались на Алтае и под Семипалатинском. [12] Так в общих чертах намечались вначале принципы распространения новой культуры эпохи раннего металла. Решая эту сложную задачу, С.А. Теплоухов обратил внимание на ожерелья из раковин двустворчатого моллюска (Corbicula fluminalis), встречающегося только в дельте Амударьи (теперь это далеко не бесспорный факт), на сходство афанасьевских сосудов с керамикой Закаспийской области, как и на основные черты физического типа погребённых: длинноголовость, узкое лицо, горбатый нос которых «отличали их от современного населения, как Минусинского края, так и прилегающих к нему районов Азии». [13] Отметив явственные, с его точки зрения, культурные связи с районом Аральского моря, С.А. Теплоухов высказал предположение, что «металлическая медно-бронзовая культура проникла сюда из иранского мира». [14] Вот почему он считал афанасьевцев представителями индоиранской группы народов, которые проникли на Енисей в энеолитическую эпоху. Замечательно, что дальнейшее развитие и подтверждение эта гипотеза получила в последующие годы в работах C.B. Киселёва и М.П. Грязнова —
(136/137)
ведущих археологов, которые занимались изучением древних культур Сибири. [15]
В основу следующей по времени (андроновской) культуры С.А. Теплоухов положил материалы, полученные при раскопках могильников у сёл Батени («Ярки»), Новосёлово и у д. Андроновой (раскопки А.Я. Тутаринова в 1914 г.). Согласно характеристике С.А. Теплоухова, внешними признаками могильных памятников этой культуры служили очень незначительные, окружённые иногда оградками из камней, округлые насыпи. Стенки могил укреплялись каменными плитами или деревянным срубом. Характерным признаком погребального обряда оказалось скорченное положение костяков на боку, обращённых головой на юго-запад. Погребальный инвентарь в захоронениях был очень беден и состоял в основном из плоскодонных сосудов. Окись меди на костях отмечалась С.А. Теплоуховым постоянно. Самое пристальное внимание он уделил скрупулёзному и точному типологическому анализу погребального инвентаря андроновцев, что делало его выводы оправданными и неотразимыми по логике с точки зрения действительной необходимости выделения очередного культурного этапа в истории эпохи металла Минусинской котловины.
Сосуды андроновской культуры он подразделил на два типа. Первый составили баночные сосуды с прямыми, постепенно расширяющимися кверху стенками. Орнамент на них наносился простым или гребенчатым штампом по всей поверхности, не исключая даже дна сосуда. Наиболее характерными элементами орнамента С.А. Теплоухов считал ёлочку, зигзагообразные линии, пояски ямок, а также короткие и глубокие бороздки. Дно сосудов покрывалось заштрихованными, перекрещивающимися друг с другом бороздками. Во вторую группу он включил хорошо профилированные горшки с узким дном и широким туловом. Они орнаментировались в верхней части гребенчатым штампом. С.А. Теплоухов отметил, что у этой группы сосудов преобладали геометрический и меандровый мотивы орнамента. Типологические подразделения сосудов не отражали хронологию андроновской культуры, недаром обе формы сосудов были найдены в одной могиле у с. Новосёлова, а разные элементы орнамента оказались характерными для той и другой группы керамики. Материалы со стоянок эпохи андрона у сёл Батени и Анаш подтвердили это заключение С.А. Теплоухова: здесь в ненарушенных культурных слоях встречались фрагменты керамики обоих типов. Подобная керамика была обнаружена также у сёл Тесь, Улазы, Знаменка, Самодуровка и на Тагарском острове. С.А. Теплоухов отметил также, что она фиксировалась всюду по Западной Сибири и Восточному Казахстану. Характеризуя андроновскую культуру в целом и отмечая её наиболее значительные черты и особенности, С.А. Теплоухов писал о развитом бронзолитейном производстве и скотоводстве с разведением крупного рогатого скота как основе экономической жизни. Анализ всей совокупности материалов позволил ему в итоге сделать следующий вывод: «Характер погребений,
(137/138)
устройство могил и находимая в них керамика дают мне основание отнести описываемые могильники к особому культурному этапу, отличному от афанасьевского. Так как в могильнике близ д. Андроновой обнаружены погребения наиболее богатые в Минусинском крае, то я позволяю себе... назвать описываемый этап — андроновской культурой». [16]
Отмечая и подчёркивая четкие отличия между афанасьевской и последующей андроновской культурами, С.А. Теплоухов тем не менее ясно видел преемственность погребального обряда. В том и другом случае покойников хоронили на боку в скорченном положении и в большинстве случаев ориентировали головой на юго-запад. Черты сходства в керамике, при всём её, конечно, резком отличии, всё же при особо внимательном анализе и тщательных сопоставлениях прослеживались: так, два плоскодонных афанасьевских сосуда с орнаментированным дном и некоторые андроновские сосуды по принципу орнаментации оказались в общем сходными. Всё это позволило С.А. Теплоухову сделать вывод о том, что афанасьевская культура предшествовала андроновской и была её основой. [17] Но позже, в 1929 г., он уже несколько иначе и гораздо более сложно представлял процесс взаимодействия афанасьевской и андроновской культур. Андроновские памятники на Енисее виделись ему крайне восточным районом распространения культуры, которая, по-видимому, существовала здесь недолго. Обособленность андроновцев подтверждалась особым их антропологическим типом. По этому, чрезвычайно важному, признаку они отличались как от своих предшественников, афанасьевцев, так и от преемников — носителей карасукской и минусинской курганной культур. Таким образом, допуская возможное отсутствие генетической преемственности, сосуществование культур на начальном этапе, что и определяло черты сходства, С.А. Теплоухов тем не менее настаивал на том, что «между двумя культурами наблюдается преемственность, что сказывается в некоторых особенностях погребального обряда, в керамике и других бытовых предметах». [18]
С.А. Теплоухов решал также вопросы, связанные с происхождением андроновской культуры. Как известно, андроновские памятники к востоку от Енисея не были обнаружены. Типичными они оказались для Западной Сибири и Казахстана. В этой связи замечательным представляется вывод С.А. Теплоухова о западных истоках и связях очередного культурного этапа Минусинской котловины: «Есть некоторые основания предполагать, что андроновская культура, явившись в Минусинский край на смену афанасьевской, существовала здесь недолго. Физический тип погребённых, судя по черепам, обнаруживает некоторые отличия от типа населения как предшествующей афанасьевской, так и последующих, более поздних эпох — карасукской и минусинской курганной». [19] Отсюда следовало, что Западная Сибирь и Казахстан были основной областью распространения андроновской культуры, Енисей же составлял её восточную окраину. Недаром андро-
(138/139)
новский инвентарь обнаруживал многочисленные аналогии в инвентаре соответствующих по времени культур Восточной Европы и Средней Азии. С.А. Теплоухов проследил элементы сейминской культуры в керамике, орнаментике кельтов и копий андроновцев. Если все же сейминская культура отличалась в целом от андроновской, то синхронность их между собой казалась ему бесспорной. В таких же отношениях андроновская культура находилась с хвалынской и срубной культурами Запада. Все они существовали в зоне евразийских степей и прилегающих к ней районов и сложились, как считал С.А. Теплоухов, под воздействием южных культур. [20]
Последующие исследования показали, что андроновские памятники действительно широко распространены в азиатской части нашей страны. Таким образом подтверждался факт неизолированности андроновской культуры, что доказывалось сходством андроновских памятников со срубными нижневолжских и донских степей. Многое оказалось общим для культурного развития населения обширной территории, протянувшейся от Днепра до Енисея. Историческую важность наличия в центре Евразии такого культурного единства трудно переоценить.
Памятники следующей по времени (карасукской) культуры раскапывались ранее И.П. Кузнецовым-Красноярским у с. Аскыз, А.В. Адриановым на р. Тубе (лог Джесос), па острове Тагарском и у Тагарского озера, а также А.Я. Тугариновым у с. Луговского. Кроме того, находки карасукской по типу керамики отмечались в окрестностях деревень Кривой и Каменки, а также на территории поселения, открытого у с. Анаш. О широком распространении карасукского типа памятников вне Минусинской котловины в 20-е гг. можно было сказать лишь то, что ножи, близкие по форме коленчатым, встречались в Прибайкалье и Забайкалье, а разнообразная керамика, сходная с карасукской, — под г. Бийском на Алтае. Но место памятников такого рода в целостной системе древних культур Минусинской котловины стало ясно лишь после раскопок С.А. Теплоухова в районе Батеней.
С.А. Теплоухов точно определил характерные признаки памятников карасукской культуры. Погребальные сооружения представляли собой хорошо выраженные на поверхности четырёхугольные или кольцевые оградки с примыкающими к ним оградками меньших размеров. Внутри такого рода оградок размещалась одна могила, выложенная по сторонам и прикрытая сверху плитами. По сохранившим первоначальное положение костякам С.А. Теплоухов сделал вывод, что умершего клали в могилу на спине и значительно реже на боку, ориентируя головой на северо-восток. Он отметил также наличие двуактных захоронений. В могиле размещались круглодонные сосуды, медные височные кольца, перстни с двумя полушариями, коленчатые ножи и лапчатые подвески. Сосуды орнаментировались резным геометрическим орнаментом, который размещался в верхней части тулова. Линии узора иногда инкрустировались белой пастой. [21] Карасукцы в со-
(139/140)
вершенстве овладели металлургией бронзы, и скотоводство их было специализированным. Преобладало в нём овцеводство, но у них была также одомашненная лошадь.
Что касается проблемы происхождения, то, считая карасукскую культуру преемницей андроновской («преемственность в устройстве могил» — камера из плит, оградки в виде кольца, неглубокие могильные ямы, трупоположения, иногда скорченные; двуактные захоронения; заштрихованные треугольники и ромбы, ёлочки и желобчатые бороздки в орнаментации керамики; переходные формы сосудов с «намечающимся плоским и весьма зауженным дном», предметы искусства «звериного» стиля), С.А. Теплоухов тем не менее высказал мысль, что она также могла сформироваться около I тыс. до н.э. под влиянием культуры, зародившейся в пределах Центральной Азии. В качестве доказательства он привлёк для аналогий ножи, близкие по форме к такого же рода изделиям древностей Забайкалья и Прибайкалья, по которым прослеживалась связь древних культур этого района с Монголией и другими частями Центральной Азии. Они давали «некоторое основание искать культурные связи в рассматриваемую эпоху именно в этом направлении». [22] В частности, С.А. Теплоухов обратил внимание на сообщения «персидских летописей», в которых сообщалось о распространении у отдельных народов Азии «двуактных погребений», обычных для древних культур Центральной Азии во времена, синхронные с карасуком и с более поздними этапами эпохи металла. Кроме южных и юго-восточных связей С.А. Теплоухов пытался определить западное направление контактов. По его мнению, прорезные рукоятки некоторых коленчатых ножей и головки животных на рукоятках близки рукояткам кинжалов и ножей сейминского типа. Карасукская керамика с нарезными треугольными фестонами напомнила ему кавказскую и южнорусскую, на которой те же ямки наносились при основании фестона, а внутренние штрихи сходились к вершине фестона. В связи с этим особый интерес приобрели связи карасукской культуры со скифскими древностями юга России. Важной проблемой, требующей основательной проверки, осталось отношение карасукской и афанасьевской культур. [23] Именно эти идеи нашли дальнейшее отражение в исследованиях по археологии Южной Сибири. [24] Для последующей эпохи, когда в Минусинской котловине появилась так называемая курганная (по современной терминологии — тагарская) культура, были характерны, как установил С.А. Теплоухов, многочисленные курганы, которые нередко занимали обширные пространства. Это свидетельствовало о сравнительно высокой плотности населения в то время. Земляные курганы различной высоты обычно окружались прямоугольными оградками из вертикально поставленных плит. По углам оградок и часто по удлинённым её сторонам ставились высокие камни. Нередко в нескольких десятках метров от курганов располагались одиночные камни. Значительный интерес вызывали наблюдения С.А. Теплоухова, касающиеся хронологии могильных сооруже-
(140/141)
ний: «Чем реже расположены курганы в могильном поле, чем они выше и больше и чем больше высоких камней в СЗ и ЮВ стенках ограды — тем они более позднего времени... В ранних курганах мы иногда встречаем индивидуальные могилы, но чаще в одной могиле находятся остатки скелетов нескольких погребённых: взрослых и детей». [25] Весьма интересными оказались невысокие удлинённые курганы, основные оградки которых подразделялись перегородками. По углам ограды и при стыке её с перегородками ставились высокие камни. Более поздние курганы с общей насыпью не имели внутренних перегородок. В связи с этим С.А. Теплоухов высказал предположение, что в ранних курганах находились семейные усыпальницы, а в поздних — родовые, содержащие до сотни и более погребённых.
Памятники курганной культуры С.А. Теплоухов подразделил на четыре хронологических этапа. Для первого этапа, по его мнению, характерны невысокие курганные насыпи с прямоугольной или реже квадратной оградой, со стоящими по углам и боковым сторонам высокими камнями. Прямоугольная грунтовая могильная яма укреплялась вертикально поставленными плитами или же деревянным срубом. Покрытие камеры состояло из брёвен или плит, засыпанных мелким плитняком, галькой и землёй. В могиле находились один или несколько костяков. Они лежали на спине, в вытянутом положении, обращённые головой на юго-запад. Погребальный инвентарь состоял из глиняных сосудов, оружия и украшений. Среди сосудов преобладали изделия баночной формы с расширяющимися кверху стенками и отогнутым наружу венчиком. В могилы ставились также чаши, корчаги и кубковидные сосуды. В орнаментике преобладали желобки, резная штриховка и выдавленные изнутри бугорки. Мужские костяки сопровождались бронзовыми ножами и кинжалами, наконечниками стрел, клевцами; женские — кожаными мешочками, расшитыми сухожильными нитками, ножами, шильями и иглами из бронзы. Украшения представлены полусферическими бляшками и биконическими бронзовыми, стеклянными и пастовыми бусами. Зеркала клали как в мужские, так и женские захоронения. Из орудий труда С.А. Теплоухов обнаружил при раскопках кельт, «секиру» и серп. [26]
Внешние признаки курганов второго этапа оставались, как установил С.А. Теплоухов, в основном те же, но они отличались большей величиной и располагались на могильном поле реже. Погребальные камеры тоже были внушительных размеров и содержали по нескольку десятков погребённых. Могилы сооружались из дерева и покрывались двойным рядом бревен и бересты. С.А. Теплоухов отметил обилие вторичных погребений. Погребальный инвентарь в основном не изменился. В могилах были найдены полусферические бронзовые бляшки, пронизки, биконические каменные, пастовые и стеклянные бусы и наконечники стрел. Сосуды, однако, не имели орнамента, а венчик их скашивался внутрь. Отмечается также уменьшение размеров клевцов,
(141/142)
зеркал и шильев. Новым элементом инвентаря стали бронзовые котлы с двумя ручками и полой ножкой. Они характерны для захоронений конца второго этапа. Самой характерной особенностью второго этапа С.А. Теплоухов считал расцвет в искусстве звериного стиля, зарождение которого восходило к первому этапу курганной культуры, а возможно, и к более раннему времени. Оружие, орудия труда и бытовые предметы стали теперь украшаться головками и фигурками хищных и травоядных животных. Они изображались в весьма характерной манере — с кольцевидными окончаниями ног и хвостов и выпуклой бедренной и плечевой частями. Что касается техники, то С.А. Теплоухов отметил преобладание скульптурного литья, но уже появились и плоские, односторонне рельефные изделия, которые служили «накладными украшениями». Начало второго этапа курганной культуры С.А. Теплоухов датировал VI в. до н.э. [27]
Курганы третьего этапа выделены им на основании специфических особенностей погребального ритуала. В обширных погребальных камерах, сделанных из дерева и содержащих по нескольку десятков костяков, С.А. Теплоухов отметил признаки и использование обряда вторичного захоронения и кремации мёртвых. Обугленные деревянные стены могил позволили ему сделать вывод о том, что сожжение происходило, очевидно, в погребальной камере. Особо выделялись курганы, в которых, как считал С.А. Теплоухов, были похоронены «властители». Такие могильные сооружения датировались финальной стадией этого периода. Типичный инвентарь третьего этапа составляли глиняные сосуды на полых ножках, имитирующие котлы, миниатюрные клевцы, кинжалы, ножи, которые С.А. Теплоухов считал «сакральными», зеркала, фигурки оленей, каменные подвески, ажурные конические навершия с фигурками козлов. В части могил третьего этапа был зафиксирован железный шлак. Изделия из железа — клевцы, наконечники стрел, кинжалы, копирующие бронзовые, — С.А. Теплоухов отнёс к концу этого этапа. Овладение металлургией железа населением Минусинской котловины произошло, по его мнению, в результате контактов с соседями. Такой вывод он сделал потому, что изделия из железа на среднем Енисее представлялись ему более поздними, чем в других районах Евразийских степей.
На третьем этапе получил дальнейшее развитие звериный стиль. Изображения животных по-прежнему выполнялись в виде скульптур, но они характеризовались деталями, которые позволяли выделить эти изделия в особую группу. К новому мотиву относилось противопоставление животных или их голов друг другу. Иначе теперь изображались глаза — они делались выпуклыми и тем отличались от «вогнутых» и «сквозных» глаз изображений животных предшествующих периодов. К этому же времени С.А. Теплоухов относил широкое распространение четырёхугольных ажурных односторонне рельефных блях с изображениями противопоставленных друг другу лошадей, быков и других животных.
(142/143)
Аналогии этим бляхам он видел среди золотых изделий сибирской коллекции Эрмитажа, изображающих борьбу животных, а также в мотивах аппликаций ковров ноинулинских курганов Монголии. [28]
К четвёртому этапу С.А. Теплоухов отнёс курганы больших размеров, деревянные погребальные камеры которых перекрывались толстым слоем коры и берёсты. Появление гипсовых масок и миниатюрных железных предметов «сакрального значения» также определяло выделение этих курганов в особую группу. Однако погребальный инвентарь из них в основных своих чертах представлялся С.А. Теплоухову сходным с инвентарём третьего этапа. [29]
Более сложным было металлургическое производство носителей минусинской курганной культуры. Наряду с бронзовым литьём на третьем этапе появилась металлургия железа. В хозяйстве по-прежнему преобладало скотоводство — разведение овец, лошадей и крупного рогатого скота. В то же время, по-видимому, появилось земледелие, а целый ряд вещей погребального инвентаря указывал на то, что охота и рыболовство играли тоже существенную роль в хозяйстве населения этого этапа.
Антропологический тип обитателей среднего Енисея в основных своих чертах остался прежним. Как предположил С.А. Теплоухов, «весьма вероятно, что они и есть то голубоглазое и светловолосое население (динлины, бома), которое жило на Енисее». [30] По многим признакам курганная культура имела аналогии в скифской и ананьинской культурах. Однако эти взаимодействия были изучены слабо и не позволили С.А. Теплоухову сделать более определённые выводы. Следует только напомнить, отмечал он, «что элементы звериного стиля, столь характерного и для скифской культуры, находят себе прототипы не только в первом этапе минусинской курганной культуры, но и в карасукской. Таким образом, эволюция звериного стиля в Минусинском крае, тесно связанная с другими бытовыми явлениями, даёт картину развития бронзовой культуры более полную, чем в остальных районах евразийских степей». [31]
«Таштыкским переходным этапом» С.А. Теплоухов закончил культурно-хронологическую периодизацию минусинской курганной культуры. Дли этого периода характерны могилы, едва заметные на поверхности и сгруппированные в могильные поля. В северо-восточной части погребальных сооружений располагался ряд высоких камней, ориентированных с ССЗ на ЮЮB. Погребальные камеры делались из брёвен или плах. Пол тоже иногда мостился из плах. В камерах погребались от 1 до 3 умерших. Они лежали в вытянутом положении на спине, ориентированные головой чаще всего на юго-запад. Если в камере отсутствовал пол, то покойники укладывались на берёсту. С.А. Теплоухов зафиксировал случаи двуактных погребений и сожжения. [32] В погребальном обряде получили широкое распространение мумифицирование трупов и покрытие черепов гипсовыми масками.
(143/144)
На таштыкском этапе, датированном началом н.э., с юга и Минусинскую котловину, по мнению С.А. Теплоухова, проникли представители иной культуры. Они уничтожили местную культуру и довершили разложение родового строя, который процветал здесь на протяжении предшествующих тысячелетий. [33] Так в Минусинской котловине окончательно утвердилась культура железного века, носители которой создали затем первые государственные образования Южной Сибири.
О социальной структуре и общественных отношениях носителей минусинской курганной культуры, как, кстати, и предшествующих культур, С.А. Теплоухов высказался предельно кратко. Учитывая, что в памятниках ранних культур не отмечались признаки, указывающие на неравенство, думается, что для С.А. Теплоухова было бесспорным существование в тот период развитого родового строя. Он, однако, начал разлагаться в конце третьего этапа минусинской курганной культуры под влиянием расширяющихся связей с народами Центральной и Средней Азии. Впрочем основные выводы С.А. Теплоухова в этой части, вследствие их особой лапидарности, следует процитировать полностью: «Южные окраины Сибири постепенно вовлекались в сферу международных отношений. Зарождается ханская родовая власть, лёгшая впоследствии в основу управления многочисленных эфемерных государств Азии. Глубокие могилы сооружаются не над коллективными погребениями равноправных членов общества, а над могилами умерших властителей. Под влиянием оживлённых сношений на юге появляются новые предметы, проникшие широким потоком в Минусинский край». [34]
Подводя краткие итоги, можно решительно констатировать, что основную часть поставленной перед собой задачи С.А. Теплоухов решил успешно. Ему удалось выявить новые памятники, раскопать их и установить относительную классификацию древних культур региона.
Остаётся уточнить, как решалась им проблема взаимоотношений между выделенными культурами. Следует ли воспринимать их независимыми друг от друга, или же каждая служила основным компонентом в формировании последующей? Веским доказательством определённо линейной преемственности между культурами С.А. Теплоухов считал антропологический тип населения эпохи бронзы Минусинской котловины,родственный, как ему представлялось иранской группе народов. Лишь в андроновское время отмечались им некоторые отличия древнего населения от афанасьевцев и карасукцев. Носители курганной культуры в основных своих чертах были сходны с населением среднего Енисея в афанасьевскую и карасукскую эпохи. Только в начале нашей эры, как считал С.А. Теплоухов, сюда проник «короткоголовый брюнетический тип населения», который поглотил население «светловолосое и голубоглазое». [35] Для С.А. Теплоухова «последовательная эволюция» от эпохи бронзы и вплоть до культур развитого железного
(144/145)
пока — факт непреложный. Необходимо отметить, что в основе исторического процесса, как он понимал его, лежало поступательное развитие хозяйства носителей культур бронзовой эпохи Южной Сибири. Наличие в могилах предметов бронзолитейного производства и костей животных позволило ему поэтапно проследить развитие хозяйства.
Вопросов, связанных с абсолютной датировкой культур, С.А. Теплоухов не разрабатывал, но отдельные соображения на этот счёт он высказал. Эпоха энеолита, по его мнению, заканчивалась между 2000-1500 годами до н.э. Отсюда следовало, что афанасьевская культура существовала, возможно, нею первую половину II тыс. до н.э., а андроновской отводилась вторая половина II тыс. до н.э. В таком случае карасукскую культуру необходимо было датировать I тыс. до н.э., точнее, концом II тыс. до н.э. и началом I тыс. до н.э. Эволюция завершалась минусинской курганной культурой, датированной С.А. Теплоуховым началом I тыс. до н.э. — первыми веками I тыс. н.э.
Следует в заключение констатировать, что двухсотлетний насыщенный интересными событиями период изучения южносибирских памятников завершился в 20-е годы нашего века блестяще выполненной классификацией культур эпохи бронзы и раннего железного века. Удачливость и талант исследователя, как и, бесспорно, продолжительная работа предшественников, думавших над теми же проблемами, предопределили то исключительное обстоятельство, что С.А. Теплоухову потребовалось всего три года (1920-1922 гг.), чтобы выделить основные этапы развития культуры бронзового века и разместить их в обоснованной хронологической последовательности. В течение последующих семи лет (1923-1929 гг.) он окончательно доработал классификационную схему, которая легла в основу южносибирской археологии эпохи бронзы и железа. Значение работы С.А. Теплоухова поистине трудно переоценить. С тех пор прошло 50 лет. За это время накоплен новый огромнейший материал по тому же региону. Но культурно-хронологическая схема С.А. Теплоухова осталась в основных чертах жизненной до сих пор. Трудно поэтому назвать обобщающую работу по Южной Сибири, в которой так или иначе не использовались бы типологические и хронологические построения С.А. Теплоухова. В этой связи достаточно вспомнить капитальные работы С.В. Киселёва и М.П. Грязнова, чтобы убедиться в том, что в последующие десятилетия археологические исследования в Сибири в самом деле опирались на периодизацию, созданную С.А. Теплоуховым. В сущности, С.А. Теплоухов первым разработал почти идеальную классификацию памятников среднего Енисея от энеолита до позднего средневековья. Его культурно-историческая схема эволюции культур металла оказалась к тому же применимой для анализа культур обширного региона, охватывающего территорию от Аральского моря до Енисея. Он, как уже отмечалось, выявил последовательную сменяемость культур, установил их взаимную преемственность и хронологические рамки.
(145/146)
Всё это разрабатывалось С.А. Теплоуховым на материалах своих раскопок и сведений, накопленных предшественниками, в частности, И.П. Кузнецовым-Красноярским, А.В. Адриановым и А.М.[А.Я.] Тугариновым. Точность схемы не в последнюю очередь определялась, помимо отмеченного выше, также тем немаловажным обстоятельством, что материалы сомнительные, полученные при небрежных раскопках, не принимались им во внимание, чтобы избежать ошибок в главных выводах, а анализ богатейшего подъёмного материала, в частности изделий из бронзы, не производился по чисто техническим причинам — ограниченности публикаций. Глубокая научная интуиция и компетентность С.А. Теплоухова позволили ему решить один из важнейших методологических вопросов сибирской археологии. Он не только произвёл «группировку» культур, которые, наконец, стали конкретными и осязаемыми реально. Само понятие «культура» впервые наполнилось, благодаря С.А. Теплоухову, содержанием во всём его многообразии.
Как ужо отмечалось, культура, согласно его представлениям, это не просто произвольно скомпонованный набор вещей, а этап в истории, которому свойственны определённый хозяйственный уклад и тип общественных отношений. С.А. Теплоухов недаром постоянно подчёркивал поступательность в развитии культур, указывал на непрерывность исторического процесса, что выражалось в непосредственной преемственности между культурами, в постепенном усложнении всего жизненного уклада древнего населения. Он, насколько позволяли материалы раскопок, стремился анализировать признаки культур в комплексе, не ограничиваясь описанием «изменений в строении» надмогильных сооружений, особенностей форм инструментария из бронзы. С.А. Теплоухов обращал особо пристальное внимание на внутренние процессы «саморазвития культур» как на основные пружины, движущие исторический процесс. Во всём этом, т.е. в сущности во взглядах на исторический процесс и в понимании задач археологической науки как базового отдела истории, С.А. Теплоухов явно превзошёл своих предшественников и потому сейчас по праву занимает особо достойное место среди исследователей древней Сибири.
Следует, однако, указать и на противоречивость в его взглядах. Исторический процесс в общих чертах непрерывен, и С.А. Теплоухов справедливо пытался нащупать связующие элементы между отдельными культурами. Но исторический процесс одновременно прерывен в конкретных своих проявлениях. Связи в нём опосредованы определёнными компонентами, которые С.А. Теплоухов мог не видеть или они не просматривались из-за малочисленности археологических материалов. Аргументов у него при доказательстве справедливости построений всё же недостаточно, а иногда они отличались противоречивостью, и концепция в силу этого в отдельных, порой важных моментах выглядит теперь малоубедительной. Так, даже отдавая себе отчёт в наличии определённых несоответствий в материалах афанасьевской и андро-
(146/147)
нoвскoй, андроновской и карасукской культур, он упорно продолжал настаивать на непосредственной преемственности их. В этом С.А. Теплоухов выступал как последовательный эволюционист.
В целом значение работ С.А. Теплоухова трудно переоценить. Он не только создал хронологическую классификацию минусинских культур эпохи металла и выявил в определённой мере социально-экономическую базу их, но также стремился наметить пути дальнейших решений проблем, связанных с изучением памятников бронзовой эпохи Хакасско-Минусинской котловины. В последнем также проявилась его до сих пор вызывающая изумление интуиция — он в корне верно предсказал основные направления, по которым продолжалось позднее изучение древних культур юга Сибири, и очертил возможные пути решения отдельных проблем.
[1] Теплоухов С.А. Древние погребения в Минусинском крае. В кн.: Материалы по этнографии, т. 1, вып. 2. Л., 1927, с. 58.
[2] Теплоухов С.А. Следы доисторической жизни в Минусинском крае. В кн.: Географический вестник, т. 1, вып. 2-3. Пг., 1922, с. 27-28.
[3] Теплоухов С.А. Древние погребения в Минусинском крае..., с. 58.
[4] Там же.
[5] Теплоухов С.А. Следы доисторической жизни..., с. 28.
[6] Теплоухов С.А. Древние погребения в Минусинском крае..., с. 62.
[7] Там же, с. 61.
[8] Теплоухов С.А. Следы доисторической жизни..,, с. 28-29.
[9] Теплоухов С.А. Палеоэтнологические исследования в Минусинском крае. В кн.: Этнографические экспедиции 1924 и 1925 гг. Л., 1926, с. 88.
[10] Теплоухов С.А. Древние погребения в Минусинском крае..., с. 62-71.
[11] Там же, с. 71.
[13] Теплоухов С.А. Древние погребения в Минусинском крае..., с. 76-77.
[14] Теплоухов С.А. Опыт классификации..., с. 42-43.
[16] Теплоухов С.А. Древние погребения в Минусинском крае..., с. 77-83.
[17] Там же, с. 83-84.
[18] Теплоухов С.А. Опыт классификации..., с. 43.
[19] Там же, с. 44.
[20] Там же, с. 43.
[21] Там же, с. 91-105.
[22] Теплоухов С.А. Древние погребения в Минусинском крае..., с. 106.
[23] Там же, с. 101, 105, 108; Теплоухов С.А. Опыт классификации.... с. 45.
[24] Киселёв С.В. Древняя история..., с. 142-145; История Сибири, т. 1, с. 185; Членова Н.Л. Хронология памятников карасукской эпохи. М., 1972, с. 133-135; Новгородова Э.А. Центральная Азия и карасукская проблема. М., 1970, с. 64, 124, 176.
[25] Теплоухов С.А. Опыт классификации..., с. 45.
[26] Там же, с. 46-47.
[27] Там же, с. 47-48.
[28] Там же, с. 48-49.
[29] Там же, с. 45-50.
[30] Там же, с. 46.
[31] Там же, с. 46, 48.
[32] Там же, с. 50.
[34] Теплоухов С.А. Опыт классификации.... с. 49.
[35] Теплоухов С.А. Древние погребения в Минусинском крае..., с. 57; Он же. Опыт классификации.... с. 44, 46.
|