Ю.Г. Белокобыльский
Бронзовый и ранний железный век Южной Сибири.
История идей и исследований (XVIII — первая треть XX в.).
// Новосибирск: 1986. 168 с.
Глава I. Первые экспедиции в степи Минусинской котловины.
Открытие памятников древности,
их исследования и гипотетические оценки.
Экспедиция П.С. Палласа. — 31
Экспедиция П.С. Палласа.
Как и его предшественники по изучению Южной Сибири Д.Г. Мессершмидт и Г.Ф. Миллер, П.С. Паллас был приглашён Петербургской Академией наук на должность академика и профессора в 1766 г. В июле 1767 г. он приехал в Петербург. Согласно контракту, он должен был принять участие во всестороннем изучении территории России. Как уже отмечалось, составление географического описания страны стало задачей, выдвинутой ещё Петром I. М.В. Ломоносов в 1760 г. разработал план такой экспедиции и примерную инструкцию для их участников. В обязанность путешественников по Сибири вменялось не только производить астрономические наблюдения, но также изучать природу во всем её многообразии, экономические особенности и быт населявших её народов. Кроме того, Академия надеялась получить от участников экспедиции сведения обо всём, что может служить «к объяснению общей и к направлению частной географии», описание погоды, трав, древностей, записи старинных легенд и сказаний. Экспедиция, возглавляемая П.С. Палласом, отправилась в путь 21 июля 1768 г. Весной 1771 г. он выехал из Челябинска в Омск.
Особое внимание исследователя привлекали древние рудные разработки, по которым можно было бы определить места залегания медных и железных руд в Южной Сибири. Он самым тщательным образом обследовал в этом отношении Западный Алтай, Кузнецкий Алатау, северные отроги Саян. Ему удалось открыть многочисленные древние медные разработки, выявить особенности и общие черты горно-добывающей отрасли далёкого прошлого.
Многочисленные сведения о богатых медными изделиями могилах среднего Енисея заставили П.С. Палласа побывать здесь дважды — осенью 1771 г. и в конце лета и осенью 1772 г. Первый маршрут начинался в Ачинске и шел к Ужуру, а от него к слиянию Белого и Черного Июсов и далее через улус Коковский к озерам Билю-куль и Иткуль и к р. Б. Сон. Перевалив через горы, П.С. Паллас вышел к. р. Ерба. Из с. Ербинского он отправился к селам Копёны, Абакано-Перевозное и Абаканское. Из Абаканского в Красноярск П.С. Паллас вернулся Енисеем, миновав реки Сухая, Ерба, Таштык, Карасук, оз. Ворча, деревни Черновую, Янову, Новоселово. Маршрут 1772 г. проходил по южной части Минусинской котловины и в основном повторял маршрут Г.Ф. Миллера. П.С. Паллас обследовал долины рек Абакана, Уйбата, Иини, Аскыза, Тёи, Таштыпа. От последней путь его лежал к деревням Монок и Арбаты, через Майнский и Уйский рудники в д. Коптыреву и к г. Минусинску [45].
По пути своего следования П.С. Паллас встречал многочисленные памятники древности, фиксировал их в своих дневниках, подчеркивая своеобразие. В междуречье Июса и Енисея он отметил насыпанные из земли курганы с врытыми около них большими
(31/32)
плоскими камнями. Пространство вокруг оградки у некоторых гробниц было «совершенно плоско», у других же оно представляло небольшой холм [46]. В подобных курганах, отмечал П.С. Паллас, находили изделия из меди и железа, главным образом оружие, а также золотые и серебряные украшения. Особое его внимание привлекли найденные в более «бедных могилах» украшения из дерева, обернутые золотой фольгой. В числе изделий, которые ему удалось осмотреть, он упомянул медные лёгкие чеканы, кинжалы, черенки от ножей, костяные и медные наконечники стрел, медные серпы, а из предметов искусства — изображения лосей, оленей, диких коз и овец. В районе с. Абакано-Перевозного П.С. Паллас отметил «неописанное множество древних каменных могил», среди которых встречались сооружения, достигавшие в длину до 400 саженей. Все они имели четырёхугольные оградки, заполненные внутри каменными плитами и землей. Среди них, однако, встречались и захоронения, лишённые холмообразной насыпи. Помимо этого у места переправы через Енисей, на скале, спускающейся к воде, он обнаружил «письменные знаки», написанные черной краской. «Большая часть оных — мунгальские, есть и две татарские», — определил надписи П.С. Паллас [47]. Во второе свое посещение этой писаницы он скопировал ее и передал майору Власову, у которого был переводчик, знавший восточные языки. Однако попытка перевести древние знаки окончилась неудачей, «потому что они ни с монгольским, ни с обыкновенным маньчжурским были не сходны» [48].
Второе путешествие по Минусинским котловинам для исследования древностей было еще более плодотворным. Абаканская степь поразила П.С. Палласа обилием и многообразием древних памятников, которые он оценивал как «чрезвычайной величины и виду». Между курганами с четырёхугольными оградками и плитами по углам он отметил также те, у которых внутреннее пространство оградок выложено было песчаниковыми плитами. Особого внимания, по его мнению, заслуживали каменные стелы с высеченными на них человеческими личинами [49]. Подобные памятники были обнаружены им у с. Бельтырского. Верстах в двух от села, выше по Абакану, стояли две плиты, немного зауженные в верхней части, где прослеживались черты человеческото лица. Первая большая плита (Кыс-таш — сестра) имела на одной грани вырезанные фигурки двугорбых верблюдов, на другой же — «безобразную рожу дитяти». Вторую стелу (Кызы-таш — мужской камень) украшала помимо изображения человеческого лица вырезанная фигура всадника с копьём. Немного выше был высечен натянутый лук со стрелой. На противоположной грани рисунки почти не сохранились. Под ними в самом низу можно было заметить изображение «дитяти». В нескольких сотнях метров к западу от описанных памятников П.С. Паллас обнаружил могильную насыпь, обставленную большими плитами, и окруженную многочисленными курганами. Одна из плит представляла собой изображение человека. Это была знаменитая скульптура Куртуяк, описанная в своё
(32/33)
время Д.Г. Мессершмидтом и Г.Ф. Миллером. К характеристике памятника П.С. Паллас добавил, однако, несколько любопытных деталей. Скульптуру он оценил как «чрезвычайной величины женский образ». Рот у женщины был широко раскрыт, а на сильновздутом животе, свидетельствующем о беременности её, прослеживались «полосы» и «красивые кривые росписи» [50].
В двух верстах вверх по Абакану П.С. Паллас осмотрел на одном из холмов величественный курган, обставленный очень большими плитами. Четыре других, меньших по размеру кургана отстояли от основного на северо-запад и юго-запад и образовывали в плане треугольник. К западу от кургана на расстоянии более 200 шагов на бугорке были поставлены три ровные плиты. У северной плиты, на восточной её грани, П.С. Паллас заметил продолговатую человеческую личину, занимавшую половину площади камня. Плиту вкопали так, что изображение оказалось обращенным вниз головой. (Это изваяние отмечалось предшественниками П.С. Палласа.) Другие два камня были обработаны так, как будто их покрывала чешуя. Недалеко от этих плит стоял еще один огромный камень, южную грань которого покрывали рисунки «кои, может быть, представляют знаки похороненных здесь людей». П.С. Паллас объяснил, почему он сделал такой вывод: «И поныне ещё в Сибири между язычниками, да и в России в простом народе, не знающем грамоты, водится, что выберут себе какую-нибудь фигуру и ею вместо имени подписываются» [51]. Здесь же, у Куртуяк, П.С. Паллас решил раскопать несколько курганов. В одном кроме человеческих костей и черепков глиняной посуды ничего найти не удалось. В другом пол могилы оказался устланным плитками, а на них лежал костяк человека, обращенного лицом на восток. Около головы лежали кости лошади и коровы, а также глиняные черепки. Над головой в насыпи П.С. Паллас обнаружил тонкую золотую бляшку, «набитую на плоскую, всю изоржавленную медную пуговицу» [52]. Изделия из меди привлекали его внимание в значительно большей степени, нежели золото, поскольку такая «мелочь» навела П.С. Палласа на размышления о принадлежности погребений какому-то другому народу, весьма опытному в добыче сырья для выплавки металлов и в последующем изготовлении из него разного рода, изделий — инструментов и украшений. Занимаясь изучением природных богатств, П.С. Паллас обращал пристальное внимание на следы многочисленных древних горных выработок. Он сделал вывод о том, что древние рудокопы Южной Сибири, по-видимому, железа ещё не знали, потому что все их инструменты, оружие и прочие вещи, были изготовлены из литой меди. К ней они для твёрдости примешивали другие металлы [53].
Древние погребальные комплексы П.С. Паллас разделил на две большие группы: «каменные маяки» и «земляные бугры» с плитами около них. Первые представляли собой четырёхугольные площадки, огороженные высокими плитами. На одной из четырёх сторон стояли одна или две особенно большие плиты с обязательным
(33/34)
наклоном внутрь ограды. Часто на плитах П.С. Паллас отмечал «знаки», изображения людей и животных, а также «личины». Встречались ему также оградки, разделенные внутри на секции, в которых, по его предположению, хоронили «родственников».
По внешним признакам группы каменных курганов П.С. Паллас подразделил на три вида: с плоским внутри ограды пространством, с холмообразным и с выложенным сплошь по поверхности плитками. Различия эти, по его мнению, не хронологического и не этнического порядка, а социального характера — «для различия пола или чина». «Знатнейшие могилы, — писал П.С. Паллас, — снаружи не иначе как только по величине обставленных плит распознать можно». Стенки могил и покрытие, согласно его описаниям, сооружались обычно из плит. Костяки лежали головой на восток, кости черепа, почти всегда плохо сохранившиеся, — с правой стороны. У головы обычно располагались закопченный глиняный сосуд и остатки деревянной посуды. При раскопках П.С. Палласу попадались кости лошадей.
В могилах ему удалось открыть особые, плиткой выложенные места. Здесь, по его мнению, совершалось сожжение тел умерших. В захоронениях «знатных» встречались серебряные чашки, золото в листах, пуговицы и другие украшения, конская железная сбруя, тщательно украшенная золотой или серебряной насечкой. Изделия из меди были редкой находкой. Особое восхищение П.С. Палласа вызвали найденные в курганах вещи, изготовленные из золота и серебра. Ювелирная тонкость работы оказалась настолько поразительной, что он усомнился — дело ли это рук «сих народов». Для «каменных» курганов, как установил П.С. Паллас, характерны изделия, изготовленные из железа [54].
Земляные курганы характеризовались П.С. Палласом как «холмы» различной величины. Они, как правило, обставлялись большими плитами, из которых обычно одна выделялась своими размерами, на ней порой удавалось обнаружить грубо высеченные личины, не всегда ясные знаки и некие «безобразные» фигуры. Что касается конструкции самого погребального сооружения, то, по описанию П.С. Палласа, под насыпью располагалась четырехугольная продолговатая гробница из лиственничных брёвен, покрытие которой составляли толстые доски и береста или песчаниковые плитки. Пол погребальной камеры выстилали досками. Часто гробницы внутри разделялись деревянными или земляными простенками на несколько камер. В каждом таком «отсеке», лежало по одному костяку. Иногда, правда, у одной из стен деревянного сруба при раскопках обнаруживалась кучка жжёных костей, поверх которых иногда лежали золотые бляшки. В ногах умершего размещали глиняные и медные котлы и «горшочки», остатки деревянных чашек. У поясницы умершего располагались бляшки, кинжалы. Однажды встретился нож с остатками ножен. На груди находилось самое ценное — золотые пуговицы и застежки. Иногда удавалось обнаружить кусочки парчи и собольего меха. П.С. Паллас описывал также трудно объяснимые по значению
(34/35)
находки. В частности, в одном из курганов было обнаружено скопление лопаток крупных и мелких животных, просверленных насквозь. Они лежали тесной группой, примыкая друг к другу, и, очевидно, составляли некогда целую связку. «Бугровщики» рассказывали П.С. Палласу о том, что кроме перечисленных вещей они находили в таких курганах кованые золотые ожерелья и браслеты, поясные бляшки, оклады для эфесов кинжалов. Особый интерес у П.С. Палласа вызвало сообщение об открытии ими гипсовых масок («тощие человеческие головы»), которые, по рассказам, были покрыты узорами, нанесёнными зеленой и красной краской. П.С. Паллас отметил, что многие инструменты, оружие, а также предметы обихода и украшения, найденные в «земляных курганах», изготовлялись из литой меди, т.е., по всей видимости, из бронзы. Изделия из золота в отличие от аналогичных предметов из «каменных курганов» не отличались изяществом и тонкостью отделки. П.С. Паллас прямо называл их «примитивными». Обилие изделий из металла не оставило у него сомнений, что те, кто сооружал «земляные курганы», как раз и оставили в Южной Сибири многочисленные горные выработки. В них они добывали руду, сами ее плавили и делали из металла все необходимое [55].
К сожалению, рисунки и личины на стелах, а также человеческие изваяния не представляли для П.С. Палласа серьёзного научного значения, что же касается различных знаков, которые его предшественники считали письменами, то они оценивались им как совершенно произвольные, не имеющие никакого смысла. Поэтому все эти разновидности сибирских древностей остались вне его внимания, и он не оставил подробного их описания, как и не высказал своих соображений, связанных с возможной интерпретацией такого рода находок.
О времени происхождения древних памятников Южной Сибири П.С. Паллас определённого мнения не имел. Он лишь отметил, что более древними можно считать «каменные» курганы, содержащие железные вещи. Что касается «земляных» сооружений, то, по его мнению, они появились не раньше VIII-X вв. и принадлежали древним народам, которые будто бы пришли с гуннами [56]. Судя по оставшимся памятникам, рассеянным на степных просторах от Енисея до Чёрного моря, народ этот отличался многочисленностью. Первоначальными районами его расселения были долины рек Енисея, Абакана и предгорья Алтая. Затем под натиском завоевателей, или же из-за хозяйственной необходимости он покинул Алтае-Саянское нагорье и двинулся на запад вдоль горных хребтов, содержавших медные руды [57]. П.С. Паллас представлял этот народ кочевым, не знавшим употребления железа, о чём, по его мнению, свидетельствовали многочисленные медные рудники и бронзовые инструменты из курганов, а также отсутствие остатков городов и поселений. Что это за народ — многое в этом вопросе для П.С. Палласа осталось неопределённым. Поскольку большинство исследователей того времени относило сибирские памятники к скифам и «чуди», то и Паллас принимал
(35/36)
эту точку зрения, основанную на достоверных античных источниках действительно указывавших на далёкую Азию, как прародину скифов [58]. Гораздо труднее было согласиться с тем, что «чудь» — это древнее угро-финское население Сибири. П.С. Паллас возражал против сопоставления чуди с «монголами или татарами». Этому, по его мнению, противоречило то обстоятельство, что монголы и татары, зная хорошо методы выплавки железа и изготовления из него разного рода изделий, не умели добывать сырьё «высоких металлов» и отливать из него оружие, орудия труда, украшения и отдельные предметы повседневного обихода, в частности котлы и чаши. «Гораздо большее искусство и великолепие», которые столь отчетливо прослеживаются в обнаруженных в курганах бронзовых находках, не позволяло ему сравнивать чудь с монголами или «татарами» [59]. Анализируя древние разработки меди на Енисее, Алтае и в верховьях Иртыша, П.С. Паллас пришёл к выводу об идентичности их венгерским: «Нет никакого сомнения, что образ добывания руд в Венгрии такой же, какой был в употреблении у того народа, коего мы преследовали по описанным монументам даже до Чёрного моря... Наши старинные копи, приписываемые чуди и скифам, так же как и венгерские, принадлежали, без сомнения, тем же самым венгерцам, кои прошед все рудные хребты наших гор, вошли в новую страну, где потомство их осталось. Новейшие историки уже довольно доказали, что угры или гунгары, обитавшие издревле в некоторой части Сибири, называвшейся великой Гунгарией, вышли из Восточной Азии» [60]. Сохранились и промежуточные звенья этого переселения, которыми, как считал П.С. Паллас, были башкиры и вогулы. Таким образом, на основе сходства археологических памятников (рудников и инструментария) и выводов специальных лингвистических исследований, он пришёл к заключению об общности предков, именовавшиеся русскими «чудью» венгров, башкир и вогулов, и о принадлежности определённых памятников (земляных курганов, древних медных копей) именно этому древнему населению. Маршруты экспедиции П.С. Палласа в степи среднего Енисея повторяли путь его предшественников, поэтому он обследовал в основном те же группы памятников. Конечно, каждый из путешественников вносил что-то своё, отчего представления о ряде известных памятников становились более полными, конкретными и точными, лучше отражавшими действительность. Однако и П.С. Палласу принадлежит честь открытия нескольких новых памятников. В частности, он первым обследовал писаницу у с. Абакано-Перевозное, стелы и изваяния у с. Бельтырского, более детально и правильно описал перевёрнутое вниз головой изваяние на Аскызе. Его заслугой является детальное изучение древних копей, в результате чего было установлено их тождество с алтайскими горными разработками в бассейне верхнего Иртыша. В копях работали каменными и медными инструментами, и П.С. Паллас впервые обратил внимание исследователей на то, что основная масса вещей из погребений делалась из сплава меди с другими ме-
(36/37)
таллами. Классификация курганов у П.С. Палласа не столь детальна, как у И. Г. Гмелина, но каждая из выделенных им групп настолько обстоятельно представлена, что с некоторыми оговорками их можно соотнести с подразделениями современной классификации. К замечательным достижениям науки о древностях следует отнести тот факт, что П.С. Паллас впервые сообщил о находках в курганах погребальных масок. Не следует забывать и то обстоятельство, что, анализируя данные о «каменных курганах», он определённо высказал мысль о том, что различия в конструкции могил могли быть обусловлены социальным положением погребённых. Вот, очевидно, почему для П.С. Палласа в изучении древностей важными оставались простые вещи, «могущие рассказать больше», чем золотые и серебряные. В этом он оставался верным последователем Г.Ф. Миллера. Что же касается взглядов на смену культурно-исторических эпох, то он по сравнению с Г.Ф. Миллером сделал явный шаг назад. «Каменные курганы», созданные неизвестным народом и содержавшие железные предметы, считались им более древними, чем «земляные», в которых бугровщики находили вещи, изготовленные из меди и бронзы. Металлургия бронзы, по его мнению, показатель более высокого уровня развития культуры Южной Сибири. Значит, оно стояло на более низкой ступени развития и предшествовало носителям бронзовой культуры! П.С. Паллас на конкретной группе памятников проследил распространение определённой культуры с востока на запад, установил тождество отдельных объектов и пришел к выводу — рудные копи, изваяния, «земляные курганы» оставил один народ, следы которого прослеживались от Енисея до Венгрии. По его мнению, родина этого народа — Алтае-Саянское нагорье, а имя ему — «чудь». Итак, на новом качественном уровне была, в сущности, повторена гипотеза Ф. И. Страленберга о сибирском происхождении угро-финнов.
Оценка исследований прошлого с позиций современной науки сложна тем, что всегда есть опасность встать на путь одностороннего и предвзятого анализа научных воззрений и практической их деятельности. Такова, на наш взгляд, оценка деятельности Д.Г. Мессершмидта в работе В.Г. Мирзоева «Историография Сибири»: «Сибирские материалы, имеющие отношение к социальным наукам, носят нередко субъективный характер, и к ним следует относиться осторожно. Личные качества Мессершмидта весьма неприглядны; он выступает перед читателем как воинствующий шовинист, презирающий русский народ, как жестокий крепостник и, наконец, мистик» [61]. А вот его оценка деятельности П.С. Палласа: «Освещение современного положения Сибири Палласом напоминает дух «Антидота» Екатерины II, представляющий собой универсальную защиту самодержавного строя» [62]. Конечно, фило-
(37/38)
софские взгляды, отношение к окружающей действительности следует учитывать и анализировать, но при этом надо исходить из той конкретно-исторической обстановки, которая сформировала их. «Воинствующими шовинистами и крепостниками» Д.Г. Мессершмидта, И.Г. Гмелина, П.С. Палласа вряд ли можно назвать. Они были истинными представителями века Просвещения, причем немецкого, которое в значительной мере отличалось от французского и других своей ограниченностью, обусловленной наличием большого числа феодальных предрассудков и традиций в Германии того времени. Их взгляды на русскую действительность XVIII в., отсталость общественных отношений, особенно в Сибири, были объективны, критиковались с просвещенческих позиций, возможно, в надежде.да то, что критика будет способствовать улучшению существующих порядков. Следует учитывать также и психологические факторы. Стоит только представить немецкого учёного, покинувшего провинциальный университетский городок и столкнувшегося с совершенно непредвиденными географическими, историческими и социальными явлениями, явным противодействием местных властей, задержкой денег от Академии (особенно это относится к Д.Г. Мессершмидту), сразу же станут понятными и раздражение, и скепсис, и нежелание проникнуть в душу «идолопоклонников», и гипертрофированно-критическое отношение к русской действительности и русскому народу.
Относясь критически к взглядам и некоторым сведениям учёных-путешественников, следует, однако, признать их большие заслуги в деле изучения Сибири и согласиться с Н.Ф. Катановым, предлагавшим «отдать дань справедливости за то богатство новых и ценных сведений о России и Сибири», которые впервые появились в трудах ученых XVIII в.,
XVIII век положил начало исследованиям дорусского прошлого Сибири, в том числе и древнейшего. Главной задачей участников упомянутых выше экспедиций был сбор материалов. Принцип всеохватывающего энциклопедизма наиболее ярко проявился уже при составлении исследовательских программ, не только общих, но и исторических, где предписывалось собирать всё, что могло пролить свет на историю края. Не удивительно поэтому, что собраны были исторические, археологические, лингвистические, этнографические данные, мифы и легенды коренных народов Сибири. Однако сведениям предшествующих столетий об археологических памятниках Сибири был присущ эмпирический характер, при котором очень трудно отделялось достоверное от легендарного и фантастического. Сведения излагались без особой последовательности, исторической или логической взаимосвязи. Участники экспедиций естественно в первую очередь обращали внимание на памятники, имевшие ярко выраженные внешние признаки. Присутствие в «дикой» Сибири памятников искусства, письменности наталкивало их на мысль о существовании здесь в прошлом неизвестной высокой культуры. Это явление надо было объяснить. Поэтому материалы, полученные экспедициями, отлича-
(38/39)
лись не только объёмом, но и качеством. Они характеризовались большой научной достоверностью, описание их велось без домыслов, и только при интерпретации исследователи вынуждены были поневоле прибегать к сюжетам легендарного и мифологического плана, ибо слишком был ещё мал объем знаний о древнем прошлом Сибири, а между тем желание сразу ответить на возникавшие вопросы было велико. Данные, полученные в результате исследований, систематизировались Ф.И. Страленбергом в виде энциклопедического словаря, а затем обобщались. Сами исследуемые объекты классифицировались. Так, впервые подверглись такой, по-своему обобщающей, обработке курганы (Д.Г. Мессершмидт, Ф.И. Страленберг, И.Г. Гмелин, П.С. Паллас), металлические вещи и писаницы. В этом отношении сибирская археология опередила не только русскую, но и, пожалуй, европейскую науку (если иметь в виду изучение памятников первобытных культур).
Логически стройной, развёрнутой концепции древней истории Южной Сибири в трудах участников экспедиций, конечно, не найти. Тем не менее, налицо попытки осмысления собранного материала, позволяющие выявить некоторые элементы мировоззрения исследователей, полностью укладывающиеся в рамки метафизических представлений XVIII в. Идея развития, поступательного хода этого процесса им не была чужда, и это не удивительно, ибо познакомились они в Сибири с необычайно разнообразным по характеру историческим материалом, охватывавшим период человеческой истории от каменного до XVIII в. П.С. Паллас, например, показателем высокого уровня развития общества считал наличие рудных разработок и умение делать сплавы металлов. Учёные-путешественники признавали смену культур, которая, по их мнению, происходила не в результате внутренних процессов саморазвития, а под воздействием внешних обстоятельств (переселение народов, культурные заимствования). Примечательно то, что Г.Ф. Миллер сумел выделить два крупных культурно-исторических этапа в древней истории Южной Сибири — медный и железный, причём более древним отмечался первый. Несмотря на это, ни в XVIII в., ни в первой половине XIX в. сибирские древности не описывались в соответствии с этой схемой развития культур. У того же Г.Ф. Миллера вся совокупность памятников Южной Сибири отражала домонгольский и монгольский этапы сибирской истории. Рассуждениями о «бедных» и «богатых» могилах Г.Ф. Миллер констатировал наличие в прошлом двух соответствующих этапов в развитии общества, отражавших развитие внутренней социальной дифференциации в древнем обществе.
Сбор этнографического и археологического материала способствовал появлению сравнительного метода. Там же, где для объяснения исторических явлений такого сопоставления было недостаточно, они прибегали к данным письменных источников. Это позволило им показать, во-первых, что многие вещи связаны с религиозными представлениями, а, во-вторых, по возможности полнее (для того уровня развития науки) восстановить историческую
(39/40)
картину прошлого. В некоторых моментах чувствовалось влияние античных и средневековых источников.
Важно подчеркнуть, что в работах учёных-путешественников, посвящённых сибирским древностям, отчётливо прослеживается понимание связи, древностей с историей. Особенно чётко это выражено у Г.Ф. Миллера в его инструкции для Фишера. Археология начала по сути дела впервые выступать как особая отрасль исторической науки, хотя до подлинной самостоятельности было еще далеко. Их обзоры по древней истории основывались главным образом на использовании археологического материала.
В ходе полевых исследований экспедиций XVIII в. участники их высказали идеи, в какой-то мере предвосхитившие современные взгляды. (Д.Г. Мессершмидт и Ф.И. Страленберг выдвинули гипотезу о принадлежности ряда памятников скифскому ареалу культур. Не менее примечательно и то, что П.С. Паллас и Ф.И. Страленберг — авторы гипотезы алтае-саянского происхождения угро-финских народов, ставшей в XIX в. основополагающей в археологических, этнографических и лингвистических исследованиях Сибири.)
Итак, XVIII век положил начало не только сохранению археологических памятников, но и научному их изучению. Впервые были собраны коллекции древних вещей, проведены первые раскопки, зарисованы и скопированы наскальные рисунки. Появляются научные методы раскопок и интерпретации памятников. Исторические выводы делаются на конкретном материале, определяются интересные пути решения проблем происхождения народов Сибири и культур, намечаются возможные элементы периодизации древнего прошлого севера Азии.
[45] Вадецкая Э.Б. К история археологического изучения Минусинской котловины.— Изв. лаб. археолог. исслед., Кемерово, 1973, вып. VI, с. 100-101.
[46] Паллас П.С. Путешествие по разным местам Российского государства, т. 2, ч. 2. — Спб., 1786, с. 451-452.
[47] Там же, с. 453, 473-474.
[48] Паллас П.С. Путешествие по разным местам..., т. 4. — Спб., 1788, с. 567.
[49] Там же, с. 500.
[50] Там же, с. 502.
[51] Там же, с. 502-504.
[52] Там же, с. 505-507.
[53] Там же, с. 572.
[54] Паллас П.С. Путешествие по разным местам..., т. 3. — Спб., 1788, с. 505-507, 537-538; Он же. Рассуждения о старинных рудных копях в Сибири и их подобии с Венгерскими, различествующими от Римских. — Академические известия, Cпб., 1780, ч. 5, с. 315-317.
[55] Паллас П.С. Путешествие по разным местам..., т. 3, с. 538-541; Он же. Рассуждения о старинных рудных копях в Сибири.., с. 317-320.
[56] Паллас П.С. Рассуждения о старинных рудных копях в Сибири..., с. 315, 332.
[57] Там же, с. 326-327.
[58] Там же, с. 313.
[59] Паллас П.С. Путешествие по разным местам..., т. 2, ч. 2, с. 355-356.
[60] Паллас П.С. Рассуждения о старинных рудных копях в Сибири..., с. 332-334.
[61] Мирзоев В.Г. Историография Сибири..., с. 18.
[62] Там же, с. 32.
|