Ю.Г. Белокобыльский
Бронзовый и ранний железный век Южной Сибири.
История идей и исследований (XVIII — первая треть XX в.).
// Новосибирск: 1986. 168 с.
Глава I. Первые экспедиции в степи Минусинской котловины.
Открытие памятников древности,
их исследования и гипотетические оценки.
Экспедиция Г.Ф. Миллера. — 24
Экспедиция Г.Ф. Миллера.
Вторая академическая экспедиция в Сибирь (1733-1743
гг.) тоже включала в свою программу как особо важный пункт исторические
исследования, частью которых было изучение древностей. Г.Ф. Миллер подчёркивал,
что главная цель, которую должны поставить перед собой участники экспедиции
при изучении древних памятников, должна быть направлена «к разъяснению древней
истории обитателей» Сибири. Такая задача могла быть выполнена лишь при одном
условии — следовало со всем вниманием изучать «изображения» людей и животных на
скалах и письмена «древнего происхождения», фиксировать их, если даже они
казались исследователю малоинтересными. В последующем «снимки», сделанные с
памятников, следовало «сопоставить» и «вывести из них заключения» [31].
Минусинскую котловину как наиболее перспективный в этом плане район Южной
Сибири Г.Ф. Миллер и И.Г. Гмелин посетили в конце лета и осенью 1739 г.
Примечательно, что маршрут их поездки совпал в основном с маршрутом Д.Г.
Мессершмидта. Они осматривали в сущности те же группы памятников и не
удивительно, что задача при этом ставилась вполне конкретная — уточнение
данных, полученных предшественниками, и обследование новых групп памятников. Путь
экспедиции проходил сначала из Красноярска в Томск. У р. Соксы они повернули на
юг и по р. Сереж вышли к оз. Ужур. Здесь 29 августа 1739 г. экспедиция задержалась с намерением
(24/25)
произвести раскопки, так как в этом районе было
обнаружено большое количество могильных курганов, которые путешественники
определили как «татарские». И.Г. Гмелин обратил внимание на главные
конструктивные особенности могил. Они, согласно его описанию, представляли
собой большие продолговатые четырёхугольники, оконтуренные вертикально
поставленными плитами. Порой такие гробницы, отстоявшие друг от друга на
расстоянии около или несколько больше 10 м, сопровождались обособленным «большим
камнем». Камни такие были характерным образом наклонены на юго-восток, к центру
могилы. «К этой стороне света направлены были» и четырёхугольники могильных
сооружений [32].
Раскопав несколько таких могил, участники экспедиции направились к месту слияния
Белого и Чёрного Июсов, куда Г.Ф. Миллера влекли памятники, описанные Д.Г.
Мессершмидтом, в особенности скульптура Козен-кеш. В описание, сделанное первой
экспедицией, здесь было внесено несколько уточнений: левая рука у изваяния, как
оказалось, придерживала не полы одежды, а «саблю», и выяснилось, то пояс
украшали выбитые «четырёхугольные пластины» [33].
Затем, минуя озёра Тусту-куль и Бёле, экспедиция вышла
к р. Туим, на место, где ранее стояло небольшое каменное изваяние, вывезенное
позже в Красноярск. (После возвращения из поездки Г.Ф Миллер описал его.
Подобно Козен-кеш, оно представляло собой фигуру мужчины с сосудом в правой
руке. Левая рука придерживала саблю.) От Туима путь экспедиции лежал к р.
Бирь. Недалеко от её впадения в Уйбат Д. Г. Мессершмидт в своё время скопировал
со стелы надпись, изданную затем Ф.И. Страленбергом. При сравнении копии с
оригиналом Г.Ф. Миллер обнаружил много досадных неточностей и приказал заново
зарисовать знаки [34].
Затем началось обследование рек Ниня и Аскыз, а также района, протянувшегося
вплоть до Тёи. У реки Нини (приток Уйбата) был обнаружен особо интересный
памятник. В береговой скале находилась небольшая ниша, по-видимому
искусственного происхождения. Внутри её помещалась сделанная из красного песчаника
фигура медведя, стоявшего на задних лапах. Скульптура была выполнена в той же
манере, что и изваяние Козен-кеш [35].
В ходе поисков скульптуры Куртуяк, обнаруженной Д.Г.
Мессершмидтом на Аскызе, Г.Ф. Миллер и И.Г. Гмелин натолкнулись на
своеобразный памятник, который они, к сожалению, не зарисовали. Памятник
представлял собой небольшую нишу в скале, которая находилась на половине
подъема от подошвы горы. Внутри ее стоял плоский камень, который местные
«татары» принимали за изображение «старухи». Рядом находилась скульптура меньших
размеров («дитя старухи», как уверяли «татары»), изготовленная из серого
песчаника. Однако в обоих скульптурах, по мнению путешественников, всё же с
трудом можно было признать изображения людей. Они обратили внимание ещё на
одну важную особенность памятника: путь от подножия горы к пещере
(25/26)
был выстлан множеством речных галек различной формы и
окраски, большей части которых будто бы намеренно придавалось сходство с конём
или другим животным. И ещё одна деталь: на кустах у пещеры висели лоскутки
материи, привязанные «проезжающими татарами» [36].
В междуречье Аскыза и Абакана (район руч. Тёя) Г.Ф.
Миллер и И.Г. Гмелин обнаружили неизвестные ранее изваяния. На восточной грани
одной из скульптур было высечено человеческое лицо, а на южной грани вырезаны
письменные знаки и различные фигуры. Изваяние было вкопано в землю вниз
головой. К востоку от этого памятника находились курганы, три из которых выделялись
своей величиной. На угловых плитах их были видны рисунки всадников и пять
«двойных крестов». Недалеко от этих курганов на маленьком холмике стоял
небольшой камень с человеческим лицом. Затылок головы изваяния покрывали
гравированные полосы длинных волос. Скульптура называлась «Кичик-куртуяк» (маленькая
куртуяк). В шести верстах к востоку от неё путешественники, наконец, вышли на
Куртуяк. Вокруг скульптуры лежало множество разного цвета камней. Не было
только таких «фигурных» камней, которые наблюдались на Аскызе. Но и здесь, как
у пещеры с двумя изваяниями на Аскызе, исследователи обратили внимание на
цветные речные «голыши», устилавшие определённое пространство у памятника. Эту
деталь никто из археологов после них не отмечал более при раскопках.
После обследования этого района, экспедиция переправилась
через р. Абакан пересекла степь в междуречье Абакана и Енисея, посетила
Саянский острог, Лугазинский и Ирбинский заводы и с р. Шушь отправилась к
Абаканску. В конце сентября из Абаканска Г.Ф. Миллер и И.Г. Гмелин совершили
несколько экскурсий в долины рек Коксы, Тесь и Бея, где ещё раз были осмотрены
памятники, описанные Д.Г. Мессершмидтом и Ф.И. Страленбергом. Курган Салбык
оказался незадолго до их приезда кем-то нарушенным. На Копёнском могильнике их
заинтересовала надгробная плита с рисунками «оленей и лисиц».
Если обратиться теперь к итоговым результатам работ экспедиции, связанных с изучением археологических памятников Минусинской котловины,
то к наиболее значительным достижениям по сравнению со сделанным ранее следует, пожалуй, отнести попытку произвести по возможности более
дробную классификацию «гробничных сооружений». В этом плане, бесспорно, особо велика заслуга И.Г. Гмелина. Осмотренные и довольно тщательно
изученные курганы он подразделил на несколько типов [37]. К первому типу он отнёс «маяки» —
величественные курганы, со всех сторон окружённые вертикально стоящими плитами. Стенки могилы укреплялись плитами. В таких курганах обычно
встречались погребения одного человека, а иногда двух. Порой рядом с основным костяком лежала горка пепла. По утверждению бугровщиков, кроме
основной могилы под насыпью «маяков» располагались одна или две дополнительные камеры с трупосожжением или трупо-
(26/27)
положением. Среди инвентаря, положенного с умершими, встречались предметы из золота и серебра: блюда и круглые небольшие сосуды, серьги,
браслеты, пояса из кожи с накладными золотыми пластинами. Сосуды всегда ставились у головы. Глиняная посуда подразделялась на два вида:
небольшие горшочки с плоским дном и большие с узким горлом. Нередко у черепа, с правой стороны, ставилась лошадиная голова с удилами в зубах.
Уздечные ремни и стремена украшались серебряными бляшками. Иногда вместо лошадиной головы в могилу опускалась баранья, покрытая золотой
фольгой. Ко второму типу были отнесены «сланцы» — небольшие курганчики, сплошь покрытые плоскими плитками. Угловые, вертикально стоящие
камни у них отсутствовали. Стенки и покрытие могилы сооружались из плит. В могилах находили обычно сожжённые человеческие кости. Нередко в
них размещались глиняные сосуды. Под костями и вперемежку с ними лежали «драгоценности». Третий тип — «земляные курганы» — искусственно
насыпанные холмы, обставленные по углам, а иногда и боковым сторонам высокими плитами. Под земляной насыпью находится от одной до трех могил.
В каждом углу могилы вкапывались деревянные столбы, на которых лежали балки, поддерживавшие перекрытие из бревен, бересты и земли. Умерших
хоронили в лиственничных гробах-колодах. Из «драгоценностей» в таких курганах часто встречаются тонкие четырёхугольные золотые пластинки.
Как предполагал И. Г. Гмелин, ими обкладывали лицо и тело покойника. Инвентарь в основном изготавливался из бронзы. Из вещей, сопровождавших
человека, особое впечатление производили бронзовые позолоченные изображения «степных баранов». Четвёртый тип — «творильные курганы».
Небольшое, почти плоское пространство ограждалось плитками, поставленными на ребро. Внутри ограды располагалась одна могила, стенки которой
укреплялись плитами. Одиночный костяк сопровождали бронзовые клевцы, наконечники копий и глиняные сосуды. Очень редко встречались также
золотые бляшки. Пятый тип — «киргизские могилы» — небольшие холмики, сооруженные над могилой, насыпали из земли и камней. Как показали
раскопки, в могилах сохранились только остатки сапог и наконечники стрел.
Классификация курганов, предложенная И.Г. Гмелиным и основанная на противоречивых данных, полученных от «бугровщиков», и личных
наблюдениях путешественников, отражала лишь увиденную ими разновидность погребальных комплексов и не могла, конечно, претендовать на
достоверное отражение исторической действительности. Первая группа курганов — «маяки» — по многим признакам может быть соотнесена со
средневековыми. «Земляные курганы», похоже объединяют в себе черты татарских и таштыкских погребальных комплексов. И все же нельзя не
признать, что как очередной опыт эта новая попытка обобщения наблюдений погребальных памятников была шагом вперед в развитии науки о
древностях.
(27/28)
Как отмечалось выше, Ф.И. Страленберг для объяснения различия между могилами по содержащемуся в них инвентарю разделил их на «бедные» и
«богатые». Г.Ф. Миллер, обращаясь все к той же проблеме обобщения фактов, связанных с могильными памятниками, принял такое подразделение.
Для него в этом, как он писал, «состоит особливая естественная разность между оными. Богатые могилы доказывают разность погребённых особ и
богатство того народа. Скудным и простым людям никаких драгоценностей в могилу класть было невозможно, и когда в большой стране все могилы
скупы, то сие есть доказательством о бедности всего народа» [38]. Г.Ф. Миллер полагал, что от Волги до
Забайкалья жили не различные народы, а единое в этническом отношении население, которое, однако, различалось степенью богатства. От Волги до Оби
обитали «самые богатые», отчего на Волге, Тоболе, Иртыше и Оби курганы обильны ценными находками; «посредственные», т.е. не отличающиеся
богатством гробницы, как он считал, находятся в бассейне Енисея, а самые бедные — за Байкалом. Такое различие Г.Ф. Миллер объяснял тем
обстоятельством, что один и тот же народ сперва был беден, а потом «нарочито разбогател» [39]. Древнее
население Южной Сибири «разбогатело» в результате того, что монголы, завоевав Китай и другие страны Азии, захватили там богатства, часть которых
осела затем у народов Южной Сибири. Об этом как раз и можно судить по находкам в курганах. Г.Ф. Миллер отметил далее, что даже территориально
могилы бедных и богатых подразделялись — бедняков хоронили близ лесов, а богатых — на открытых пространствах у рек и озёр. Излюбленным
местом похорон были, по его мнению, степи у Абакана и Енисея. Итак, два этапа — «бедный» и «богатый» — отметил Г.Ф. Миллер в социальном
развитии древнего населения Южной Сибири. «Бедный» — домонгольский период и «богатый» — монгольский, связанный с объединением
южносибирских народов и их захватническими походами [40]. При сопоставлении этих этапов с
классификацией И.Г. Гмелина можно заметить, что первому, «бедному» периоду соответствуют «сланцы» и «творильные курганы», а второму,
«богатому», — «маяки» и «земляные курганы».
Анализируя погребальный инвентарь несколько позднее, Г.Ф. Миллер выработал новую и весьма перспективную для своего времени хронологию
древней истории Сибири, выделив «периоды медного инвентаря и железного»: «Примеченное при некоторых могилах в верхней стране реки Енисея
обстоятельство, делает в том участие. Вместо золотых и серебряных украшений и сосудов, кои находят в других могилах, здесь всё состояло из
красной меди, как-то: медные ножи, кинжалы, стрелы и всё то, к чему, впрочем, железо гораздо удобнее. И так народ, похоронивший там своих
покойников, может быть еще не знал употребления железа, следовательно, сии могилы гораздо старее прочих»
[41].
В решении вопроса о принадлежности памятников древности тому или иному народу Г. Ф. Миллер категоричен — все могилы и каменные изваяния
оставлены «древними татарами». Китайские
(28/29)
письменные источники скифов не отмечены, писал он, а значит, и говорить о их пребывании в Сибири нет никаких оснований.
Рисунками на скалах Г.Ф. Миллер как будто интересовался в меньшей степени, чем могильниками и изваяниями, но желание заполучить по
возможности больше исторического материала, очевидно, одерживало в нём верх, и они исследовались им всё же довольно тщательно. Для него в этом
плане прежде всего характерно одно весьма важное обстоятельство: четкое разграничение памятников письменности и наскальных рисунков. «Ничего
общего с письмом изображения людей и животных на скалах не имели, — утверждал Г.Ф. Миллер. — Не содержали они также никакого символического,
непонятного непосвящённым содержания» [42]. Ф.И. Страленберг, по мнению Г.Ф. Миллера, глубоко
заблуждался, утверждая обратное. Все осмотренные рисунки, как считал он, показывают, что в них нет ничего непонятного, магического.
Большинство фигур однотипны, часто повторяются без каких-либо связующих элементов, что доказывало бы их принадлежность письменности
[43]. Сцены охоты, рисунки диких животных, их однородность и примитивность — всё, по мнению Миллера,
свидетельствовало о том, что созданы они современными обитателями Сибири. Это подкреплялось для него тем соображением, что скалам с рисунками
поклонялись, им приносили жертвы в те годы, когда он их осматривал. В прошлом Сибири «языческая религия» у всех народов была единой, утверждал
Г.Ф. Миллер. Служителями культа выступали, по его мнению, шаманы, которых европейские исследователи сравнивали с «саманеянами» Индии,
изгнанными когда-то «браминами». Конечно, Г.Ф. Миллер понимал, что между современным шаманизмом и религией «саманеян» было мало общего, но
он не исключал того, что шаманизм всё же генетически связан с религией выходцев из Индии, и доказывал это отсутствием в обоих вероучениях
поклонения верховным божествам, а, наоборот, постоянное обращение к помощи «низших божеств и духов». По Г.Ф. Миллеру, сами «саманеяне» донесли
до Сибири не всю мудрость предков своих, да и сами ученики оказались неспособными воспринять все тонкости вероучения. Поэтому, делал он вывод, и
выглядит так примитивно религия современных аборигенов Сибири. Одновременно Г.Ф. Миллер допускал, что рисунки на скалах и шаманских бубнах
хранят некий волшебный магический смысл, но это относилось к «сокровенному значению фигур», которое недоступно шаманистам, ибо оно забыто ими,
а сами рисунки наносятся «совершенно случайно, как что пришло в голову» так, как этого требовал обычай [44].
Таким образом, Г.Ф. Миллер не только отрицал древность наскальных рисунков, считая их продуктом шаманской идеологии, возникшей под влиянием
религии «саманеян», но также весьма скептически оценивал возможность извлечь при изучении их что-либо значительное для характеристики сложного
духовного мира древних обитателей Сибири. Не имея возможности из-за языкового барьера достаточно глубоко познать культурные дости-
(29/30)
жения коренного населения севера Азии, Г.Ф. Миллер переносил свои поверхностные впечатления также и на древности азиатской части России.
Что касается памятников письменности Южной Сибири, то они, по его убеждению, появились под влиянием уйгуров или, же непосредственно были
оставлены ими. Датироваться они должны медным периодом. Как видим, хронологическое разграничение памятников письменности и наскальных
рисунков явное. Специально к тому же подчёркивается глубокая древность «рунических» знаков.
В целом экспедиция Г.Ф. Миллера уточнила многие факты, отмеченные предшественниками, и выявила новые группы памятников. Её руководитель
стал по сути первым русским историком, который не только обратил внимание на археологические памятники, но и понял их значение. В целом вдумчивое
отношение к памятникам древности позволило Г. Ф. Миллеру осуществить, самое, быть может, значительное — выделить два периода в древней истории
края — медный и железный, а также строго разграничить памятники письменности и наскальные рисунки. Вместе с тем нельзя не отметить, что
исторический процесс на территории Южной Сибири представлялся Г.Ф. Миллеру менее сложным, чем Д.Г. Мессершмидту и Ф.И. Страленбергу.
В частности, он считал, что «древние татары» — первые, по его представлениям, и единственные представители населения, оставившего могильники и
каменные изваяния, — прошли в своём развитии лишь два этапа — домонгольский и монгольский. На первом этапе железных инструментов они,
по-видимому, не знали, так как в могилах изделия такого рода не встречались. Оценивая результаты экспедиции Г.Ф. Миллера, нельзя не обратить
внимания на весьма для своего времени скрупулёзную классификацию самых впечатляющих памятников древности народов Сибири — курганов,
осуществленную И.Г. Гмелиным. Его классификация, хотя и несовершенная, по сути отражавшая лишь внешние признаки памятников, всё же достаточно
ясно и определенно характеризовала их своеобразие и поэтому послужила в значительной степени основой для будущих классификаций.
Значительным итогом научного анализа археологических памятников явилась написанная в 1740 г. инструкция для И. Фишера, предписывавшая
выяснять число погребений, их ориентацию и глубину, местоположения сопутствующих вещей, наличие погребений коней или других животных и многое
другое, что не учитывалось при работе с археологическим памятником даже в начале XX в. Инструкция Г.Ф. Миллера — свидетельство научной
зрелости её автора, окончательного перелома в оценке научной ценности археологических памятников.
[31] Радлов В. В. Сибирские древности, т. 1,— Спб., 1894, с. 107-108.
[32] Gmelin I. G. Reise durch Sibirien von Jahre 1733 bis 1743.— Göttmgen, 1751-1752, B. III, S. 237.
[33] Ibid., S. 225-226.
[34] Из Миллерова рукописного описания сибирского путешествия с дополнениями из печатного издания путешествия Гмелина.— В кн.: Радлов В. В. Сибирские древности, с. 33.
[35] Gmelin I. G. Reise durch Sibirien..., S. 280.
[36] Ibid., S. 284-285.
[37] Gmelin I. G. Reise durch Sibirien..., S. 311-319.
[38] Миллер Г.Ф. История Сибири, т. 1 — М.—Л., 1937, с. 522.
[40] Из Миллерова рукописного описания..., с. 122.
[41] Миллер Г. Ф. История Сибири..., с. 522.
[42] Там же, с. 526.
[43] Из Миллерова рукописного описания..., с. 69.
[44] Миллер Г. Ф. История Сибири..., с. 537-539.
|