А.В. Банк
Проблемы искусства в работах Отдела Востока.
Наука об искусстве Востока (если не касаться древнейших, классических этапов его развития) является, как известно, наукой молодой. Интерес к памятникам искусства Восточного Средневековья зародился, по существу, лишь в конце XIX века.
Многие художественные произведения, или вернее обширные их группы, иногда искусство целой страны, рассматривалось лишь как ветвь византийского искусства либо как искусство мавританское или мусульманское в самом расплывчатом, неопределённом смысле слова. Памятники эллинистического Востока также не выделялись из общего понятия античного искусства, и лишь исключительно интересные открытия последних десятилетий заставили обратить внимание исследователей на эту полную характерных особенностей, многообразную ветвь мирового искусства. В данной связи следует вспомнить имя недавно умершего Д.В. Айналова [a], который на рубеже XX века первый выдвинул роль Востока в сложении средневекового, в частности византийского искусства.
Весьма велико было значение работ Н.Я. Марра [b] в Ани (в первое десятилетие текущего века), в результате которых были обследованы не только памятники архитектуры, но и живопись, скульптура и прикладное искусство Армении, были поставлены впервые вопросы о связи различных явлений идеологии, о сходных процессах развитая, имевших место в области армянской архитектуры и грузинской литературы. Исследования Н.Я. Марра и его ближайшего ученика И.А. Орбели [c], частично напечатанные в «Анийской серии», в организованном несколько позднее журнале «Христианский Восток» и в других изданиях Академии Наук, получили своё более полное выражение только после Великой Октябрьской Социалистической Революции, когда на основе Ленинско-Сталинской национальной политики возник широкий интерес к культуре Востока.
Именно здесь — в Ани — был впервые поставлен вопрос о неотделимости так называемого христианского искусства от мусульманского, здесь же зародилось у И.А. Орбели сомнение в правомерности термина «сельджукское искусство», здесь же был задуман и ряд других работ, осуществлённых впоследствии в Отделе Востока Эрмитажа.
Приблизительно в те же годы ряд русских исследователей, и среди них, прежде всего С.Ф. Ольденбург [d], положили начало изучению искусства Центральной Азии на основе исследования богатейших коллекций живописи и скульптуры оазисов Китайского Туркестана — тех собраний, которые ныне находятся в Отделе Востока Эрмитажа.
(274/275)
Не случайно, как мы видим, деятельное участие именно этих учёных: Н.Я. Марра, С.Ф. Ольденбурга и И.А. Орбели (совместно с В.В. Бартольдом [e]) в деле организации Отдела Востока в Эрмитаже в 1920 году.
В свете отмеченного выше отношения к искусству Востока в Европе — не удивительно, что в стенах дореволюционного Эрмитажа не столь многочисленные, но первоклассные памятники восточного искусства были распылены по другим отделам (преимущественно в Отделе древностей и [в Отделе] Средних веков и Эпохи Возрождения). Они являлись объектом изучения немногих исследователей-одиночек, среди которых следует, прежде всего, назвать академика Якова Ивановича Смирнова [f].
Если школа Марра положила начало изучению (в Отделе Востока) памятников искуства в неразрывной связи с данными языка, литературы и всей культуры в целом, то работы Я.И. Смирнова, с его исключительно точными и детальными описаниями отдельных предметов, с тонкими наблюдениями техники изготовления вещей, с иногда краткими, во чрезвычайно ценными замечаниями в инвентаре Средневекового Отделения, используются и поныне сотрудниками Отдела Востока, как образец мастерского изучения вещи.
Школа Н.Я. Марра и Я.И. Смирнова отразилась на первых же работах организатора нового Отдела Мусульманского искусства — Иосифа Абгаровича Орбели. Даже в кратком тексте, служившем пояснением к временной выставке Сасанидских древностей, [1] и далее — в статье «Сасанидское искусство», опубликованной в журнале «Восток» зa 1923 г., [2] проявляется ряд тех особенностей в подходе к памятникам искусства, которые лежат в основе работ Отдела Востока и в настоящее время: характеристика художественных памятников на фоне всестороннего освещения культуры страны, привлечение литературных данных как для пояснения функционального значения вещей, так и для характеристики однородных процессов в изобразительном искусстве и литературе, не говоря уже о параллельном изучении всех видов искусств (архитектуры, скульптуры, всех форм прикладного искусства, монет), — всё это получило своё выявление в этих ранних статьях и было сформулировано в заключительной части второй работы.
«Если ещё более расширить круг материала и попытаться в результате глубокого изучения (задача будущих дней) разобраться с точки зрения историко-художественной и историко-культурной вообще, не упуская ни одной мелочи, ни одной бытовой черты, всё наследие Сасанидского искусства, от жалкого сердолика с нацарапанным скорпионом до великолепного царя Нарсе, получающего инвеституру от богини Анахат, то станет ясно, какую действительно яркую картину жизни средневековой Персии мы бы получили, осветив колоссальные рельефы на скалах и чёткий, но нежный чекан на блюдах и вазах от них, получающих яркость светом письменных свидетельств, будут ли то ромейский или армянский историк, описывающий современные ему события, арабский географ или историк, излагающий факты недавно минувшего прошлого, или персидский поэт, проникнутый духом Древней Персии, в своём гениальном творении открывший ему ведомые тайны. А если бы суметь собрать в один фокус разрозненные лучи, исходящие от многих бытовых пережитков седой старины, по сей день живущих в древнем Иране, в горах Армении и Курдистана, не боясь сравнивать церемониал, принятый в доме захудалого курдского бека, с церемониалом двора блистательного Хосроя Ануширвана, так как и это нам может открыть глаза на многое, — тогда может быть была бы разрешена трудная задача изучения Сасанидского мира». [3]
Другой чертой, характеризующей работы И.А. Орбели, воспитанной им через университетские лекции и, особенно, практические занятия (1925-1930/31 гг.) — в учениках, шлётся внимательный технический анализ вещей. Именно на Сасанидском материале,
(275/276)
помимо определения всех деталей техники изготовления самой вещи, им прослеживаются и нити взаимодействия техники металла и керамики, металла и ткани. Здесь же были поставлены и те проблемы, которые нашли своё частичное разрешение в работах И.А. Орбели и К.В. Тревер [g] в последующие годы: я имею в виду, прежде всего постановку вопроса «о наличии не одной, а нескольких школ (в Сасанидском искусстве), бить может сосуществовавших, быть может, сменявших друг друга во времени. Эти различия в стиле — говорит далее И.А. Орбели — может быть дадут возможность со временем установить основные исторические этапы развития Сасанидского искусства и его отражений». [4] Здесь же поставлен вопрос о разноплеменных творцах Сасанидских рельефов и утвари, об использовании завоевателями художников покорённых областей, [5] а также указывает на тот своеобразный стиль Сасанидской декорировки, характерный выбор декоративных растительных тем, который наблюдается в равной мере и в искусстве христианских народов, и в произведениях мусульманского востока. [6] Тут был поставлен вопрос о переживании старых форм Сасанидского искусства в экономически и социально отсталых районах, [7] а также было установлено социальное значение идеализованных форм Сасанидских рельефов, рассчитанных на прославление величия, мощи и славы триумфатора. [8]
Изучение Сасанидского искусства в свете всех намеченных в этих первых работах задач продолжалось И.А. Орбели совместно с К.В. Тревер и дальше. Оно получило своё выражение в предисловии к альбому «Сасанидский металл», [9] в обширной статье, опубликованной в 1 томе Трудов Отдела Востока, а также в ряде исследований К. В. Тревер. Таковы ее работы, посвященные отдельным образам, воспроизводимым на памятниках Сасанидского искусства, [10] или углубляющие проблему его периодизации, преимущественно на основании изучения монет, как художественного памятника. [11]
Большой интерес представляют также ещё неопубликованные работы А.Я. Борисова, посвящённые блюдам с изображениями пиршественных сцен. Давая подробнейшее описание изучаемых им блюд, А.Я. Борисов [h] привлекает широкий историко-культурный материал, черпаемый им из арабских и персидских, еврейских и сирийских авторов, и делает на основании сопоставления обоих видов источников, а также данных языка новые определения сюжетов, представленных на этих памятниках.
Несмотря на все эти штудии, позволяющие утверждать, что именно в Эрмитаже, на основе богатейшего в мире собрания памятников, ведётся наиболее серьёзное исследование Сасанидского искусства, задача написания истории Сасанидского искусства ещё стоит перед Отделом и должна быть осуществлена в ближайшие годы.
В ту же начальную пору существования Отдела Востока его организатором — И.А. Орбели были выдвинуты проблемы, посвященные так называемому мусульманскому искусству. [12] В этих работах, помимо уже знакомого нам максимально внимательного технического анализа памятников и прослеживания, в частности, взаимодействия камнерезной техники и техники изразца, И.А. Орбели ставятся те вопросы взаимоотношения культур различных народов Востока (Закавказья и Средней Азии) вне зависимости от их религиозной принадлежности, [13] те общие процессы в области искусства, которые впоследствии получили своё развёрнутое раскрытие на выставке 1931 года.
Но обнаруживая общее, И.А. Орбели не забывает отмечать и частное, свойственное тому или иному народу, работавшему в той или иной технике или строительном материале: так, на основании наблюдения различных традиций в памятниках Самарканда, он ставит вопрос о «скрещённости и смешанности культурной среды, из которой происходили
(276/277)
украсившие великолепными памятниками столицу Тимура искусные мастера», [14] который был впоследствии детально разработан А.Ю. Якубовским [i] в его книге «Самарканд при Тимуре и Тимуридах» [15] и докладе на III Иранском Конгрессе, посвящённом «Мастерам Ирана в Средней Азии при Тимуре». [16]
По той же линии — вскрытия своеобразной диалектики общего и частного в искусстве народов Востока — шло исследование проблемы так называемого «сельджукского искусства». «В его создании, — говорит И.А. Орбели, — принимали участие многие народы», создавшие памятники, близкие по формам, когда речь идёт об украшении мечетей, дворцов или армянских храмов, но далёкие, когда сопоставляются памятники искусства, рассчитанные на знать или богатых купцов, с теми произведениями, которые предназначались для бедноты. [17]
Учёт местных форм в искусстве, обычно носящем общее — династическое (как, например, Сасанидское или сельджукское) или конфессиональное (например, мусульманское) — название, выявление того, что дали армяне, грузины, народы Средней Азии в сокровищницу мирового искусства, — вот те задачи, которые впервые были поставлены И.А. Орбели (особенно остро в его статье «О классовых корнях некоторых традиций исторической науки» [18]) и получили дальнейшее углубление и конкретизацию в работах его товарищей и учеников.
Аналогичная задача — вскрыть местные корни в искусстве коптского Египта, обычно рассматривающемся как одно из явлений эллинистически-римского и византийского искусства, разрешается в настоящее время М.Э. Матье [j] и К.С. Ляпуновой [k] при подготовке научного каталога коптских тканей. Внимание М.Э. Матье специально привлёк вопрос о древнеегипетских элементах в этом своеобразном искусстве, которое сочетало и с чертами эллинизма, Рима, позднее — Византии. [19]
Заинтересовавшись проблемой сельджукского искусства, изучая памятники архитектуры (в частности Ахлата, Эрзерума, Вастана), резьбу по камню (на художественных образцах Карса, армянских надгробиях, рельефах Ахтамара, металлических изделиях Ирана и Кавказа, на дагестанских котлах, в связи с кубачинскими рельефами [20]), И.А. Орбели поставил вопрос о преемственности художественных форм от более ранних местных памятников и выдвинул одну из наиболее значительных проблем, разрабатываемых в Отделе Востока, — о неравномерности развития искусства в экономически и социально более развитых (как Иран, некоторые районы Армении) и отсталых (как Дагестан, Ширван) районах. Эта проблема искусства города и замка в связи с сельджукским искусством была продолжена в диссертации М.М. Дьяконова [l] («Бронзовый водолей 1206 г.» [21]) и в работах Т.А. Измайловой [m] («Архитектурные фрагменты из Анберда» [22] и «Декоративное убранство архитектурных памятников Армении XII-XIII вв.»), а также в ряде статей в сборнике «Памятники эпохи Руставели». [23]
В этой же связи возник и другой вопрос, объединяющий целую группу разрабатываемых в Отделе тем, более полное разрешение которых является делом будущего. Я имею в виду проблему взаимодействия искусства народов Запада и Востока на различных исторических этапах, которая получила своё отражение преимущественно в экспозиции и лишь в незначительной степени в печатной форме.
Взаимодействия Греции и Ирана, Рима и Кавказа, Западной Европы и Востока в эпоху крестовых походов, искусство
Киликии, ряд особенностей византийского искусства, комплексный характер художественных изделий Белореченских курганов и, наконец, материалы Сефевидского периода — всё это вопросы, которые представляют богатейшие
(277/278)
возможности для дальнейшей научной разработки. Проблемы эти могли возникнуть лишь на базе богатейших собраний Эрмитажа, лишь благодаря соседству античных, восточных, западноевропейских художественных сокровищ и тех совместных усилий, которые прилагали такие исследователи, как О.Ф. Вальдгауер [n], И.А. Орбели, Э.К. Кверфельдт [o] для воссоздания подлинной картины культурных взаимоотношений народов, не искажённых тенденциозными устремлениями современных (реакционных) европейских учёных.
Только что вышедшая из печати книга К.В. Тревер, посвящённая памятникам греко-бактрийского искусства в Эрмитаже, является одним из первых результатов такого совместного изучения античных и восточных памятников. Рассеянные по различным подразделениям Эрмитажа, а иногда и музеям Советского Союза, эти вещи, собранные в одном месте, были определены как греко-бактрийские на основе внимательного иконографического, технического, в меньшей степени стилистического анализа. Их формы соответствуют тем представлениям о греко-бактрийской культуре, с её гибридными (восточными и западными) чертами, которые получили своё выражение и в области религиозных верований, и в языке, и в своеобразных социальных институтах, и даже в формах экономики. Лишь совместное изучение всех этих видов источников позволило К.В. Тревер прийти к тем, быть может спорным в деталях, но справедливым в основном выводам, которые подведены в этой работе.
Сопоставление и противопоставление художественных памятников Запада и Востока, в частности Китая, является одной из тем, которыми занимается Э.К. Кверфельдт. Его широчайшее знание искусства Запада и Востока в сочетании с тонким художественным чутьём и глубоким анализом техники позволили ему вполне оригинально поставить вопрос об особенностях композиционной системы в китайском искусстве (в ещё неопубликованной работе), «О предмете в китайском искусстве» [24] и, наконец, поднять исключительно интересную проблему о «чертах реализма в китайском искусстве». [25]
В ином аспекте ставится вопрос о взаимоотношениях Запада и Востока в работе M.H. Кречетовой [p], рассчитанной на импорт в Западную Европу: привлечение письменных данных, анализ эволюции техники изготовления китайского фарфора и детальный разбор сюжетов, по-своему воспроизводящих европейские прототипы, — всё это позволяет т[оварищу] Кречетовой приоткрыть новую страницу в исследовании китайской культуры времени проникновения в Китай европейского капитализма.
Не все проблемы, однако, ныне разрабатываемые в Отделе Востока, возникли в первые же годы его существования. Интенсивный приток вещей обязывал к первичному их определению, к тем атрибуциям, которые являются необходимой составной частью исследовательской работы в музее. Лишь после дешифровки надписей иногда устанавливались точные даты изготовления предметов, позволявших датировать путём технического и стилистического сопоставления целые группы памятников. Лишь таким путём, например, удалось дифференцировать богатую коллекцию бронзы на группы — иранскую, месопотамскую, среднеазиатскую и др. и, следовательно, поставить вопрос о специфике развития искусства этих стран (работа, получившая своё отражение в новой экспозиции 1939 г.). Лишь после открытия новых археологических материалов, роста состава коллекций и, главное, после изжития той детской болезни левизны, которая была охарактеризована Б.В. Леграном [q] как «искусствоедство» (1931-1934 гг.), [26] в работах Отдела Востока оживилась в той или иной форме искусствоведческая тематика, постепенно завоёвывающая достаточно почётное место в общем плане работ.
(278/279)
Среди возникших в начале последних лет проблем следует отметить наряду с вопросом о портрете в искусстве древнего и средневекового Востока, получившем своё отражение на выставке Эрмитажа по истории портрета и изданном к ней каталоге, [27] вопрос об иранской миниатюре. Изданная Эрмитажем в 1935 г. работа, посвящённая иранской миниатюре на опыте иллюстрированных рукописей Шах-Намэ, возникла в связи с юбилеем Фирдоуси. Небольшое введение, предпосланное детальному описанию таблиц, даёт картину эволюции иранской миниатюры на протяжении четырёх-пяти веков с попыткой охарактеризовать различные направления и творческую индивидуальность отдельных мастеров. Иранская миниатюра продолжает быть объектом исследования M.M. Дьяконова и, несомненно, ещё подлежит дальнейшему изучению.
В связи с построением выставки Культуры и Искусства Средней Азии и необходимостью осмысления малоизученного до тех пор материала, а также на базе последних археологических открытий в Средней Азии возникли новые, не только историко-культурные, но и специально искусствоведческие проблемы, среди которых следует назвать проблему согдийского искусства. Большой интерес представляет работа А.Я. Борисова, посвящённая изображениям на Биянайманских оссуариях, [28] и его доклад, читанный на Юбилейной сессии Эрмитажа в июне текущего года, посвящённый истолкованию их изображений и, наконец, устанавливает (во 2-й статье) прямую зависимость зороастрийской астрологической иконографии от образов позднего Вавилона.
Начало, положенное работой т[оварища] Борисова, должно быть продолжено как по линии историко-культурной и иконографической, так и в направлении стилистического анализа.
По сравнению с проблемами истории культуры и, особенно, искусства Средневекового Востока не подлежит сомнению гораздо большая разработанность науки об искусстве Древнего Востока.
Слияние Отдела Древнего Востока с вновь организованным Отделом Кавказа, Ирана и Средней Азии, имевшее место в 1931 г., влило много нового в задачи и методы работы и этого давно существовавшего в Эрмитаже подразделения.
Если в той или иной мере и степени большинство работающих ныне сотрудников Отдела в его средневековой части связаны со школой И.А. Орбели, то по-настоящему можно говорить о группе историков Древнего Востока, занимающихся вопросами истории искусства в связи с именем Н.Д. Флиттнер [r].
Исследования Н.Д. Флиттнер в течение первого десятилетия её работы в Эрмитаже касались преимущественно публикации отдельных памятников и популяризации новейших открытий, но её курсы истории искусства Древнего Востока, читавшиеся в Университете и Институте Истории Искусств, ставили вопросы искусства в неразрывную связь с вопросами истории культуры в целом. Именно эти исследовательски построенные курсы способствовали подготовке больших сводных работ по истории архитектуры Древнего Востока (для Академии Архитектуры), по истории искусства Двуречья, готовящейся ныне для истории искусства Древнего Востока в Эрмитаже.
Тесно связаны в работе с Н.Д. Флиттнер исследования Б.Б. Пиотровского [s] по истории культуры Древнейшего Закавказья, в которых значительное место занимают и вопросы истории искусства, а также в работе, посвященной древнейшим периодам искусства Передней Азии.
(279/280)
Сравнительно высокая ступень развития науки об истории искусства Древнего Востока, достаточно точно определённые и датированные памятники, их группировка по формальным признакам в европейской литературе является причиной того факта, что именно на этом участке Отдел Востока смог в первую очередь приступить к подготовке коллективной работы по сводной истории искусства. Подготовленные к печати выпуски, из которых следует, прежде всего, назвать исследование М.Э. Матье, посвящённое искусству Египта в эпоху Среднего Царства, говорит об общих методах работы, свойственных различным подразделениям Отдела Востока.
При отсутствии пространных исторических введений (которыми грешила наша искусствоведческая литература недавних лет) весь художественный материал делается доступен читателю благодаря тем органическим связям с другими идеологическими явлениями, прежде всего с эволюцией в области религии, литературы, всего миросозерцания верхушки египетского общества, которые даются в изложении.
Сдвиги, имевшие место в те или иные исторические моменты в области социально-экономической жизни, получили отклик в различных явлениях идеологии, но и сама идеология, в том числе искусство, изменялось в зависимости от свойственных ему внутренних законов развития.
Ряд глав, как, например, искусство XI династии и местные особенности развития искусства отдельных номов, даны тов[арищем] Матье на основе собственных исследовательских разысканий, на основе, в частности, группировки памятников (происходящих из одного и того же нома), отличающихся своеобразными стилистическими чертами. Характерно, что именно эта проблема — выяснение местных школ, особенных форм искусства — оказалась и здесь, как и в других областях исследования культуры Востока, одной из лучших частей работы.
Работа М.Э. Матье, отличаясь теми достоинствами, которые характеризуют большинство работ Отдела Востока, — именно изучением памятников искусства в неразрывной связи с другими явлениями культуры — обнаруживает вместе с тем те достоинства стилистического анализа, которыми пользуются лишь в небольшой степени исследователи других областей культуры Востока.
Подводя итоги первому двадцатилетию деятельности Отдела Востока, следует указать, что перед ним ещё непочатый край работы в области искусства.
Выдвинутые проблемы в отношении к Сасанидскому искусству, искусству Грузии, Армении, Средней Азии, Дальнему Востоку часто пока ещё не конкретизированы и требуют дальнейшего углублённого изучения. Исключительны те возможности по совместному изучению Запада и Востока, которые представляют собрания Эрмитажа. Атрибуция памятников, иконографическое исследование отдельных изображений, изучение памятников как иллюстрации для истории культуры и т.п. — все это необходимые этапы, но не конечная цель искусствоведческой науки. Тот налёт презрения к вопросам истории искусства, которым отмечалось время 1930-1933 гг., «когда в секторе Востока считалось плохим признаком для научного специалиста, если он ставил вопросы научного исследования в искусствоведческом плане», [29] который в какой-то мере является проявлением социалистической школы M.H. Покровского [t], на нашем участке не полностью стёрт и по настоящее время.
Сохраняя все те традиции и методы, которыми справедливо гордится коллектив работников Отдела Востока, он должен развивать свою творческую мысль в направлении
(280/281)
исследования искусства как специфического вида идеологии, имеющего свои особые законы развития, наряду с общими, свойственными и другим формам идеологии.
В стоящих перед нами ближайших задачах окончания истории искусства Древнего Востока, в коллективных работах по истории культуры и искусства Средней Азии и Ирана, работники Отдела Востока, несомненно, покажут новый этап развития своей науки в части, касающейся искусства.
1940 г.
Архив ГЭ. Ф. 1. Оп. 17. Д. 1303. Л. 1-17. Подлинник, машинопись.
[2] Орбели И.А. Сасанидское искусство // Восток. 1923. Том 4. С. 139-156.
[3] Орбели И.А. Сасанидское искусство // Восток. 1923. Том 4. С. 156.
[4] Орбели И.А. Сасанидское искусство // Восток. 1923. Том 4. С. 151.
[5] Орбели И.А. Сасанидское искусство // Восток. 1923. Том 4. С. 141.
[6] Орбели И.А. Временная выставка Сасанидских древностей... С. 6.
[7] Орбели И.А. Сасанидское искусство // Восток. 1923. Том 4. С. 151-152.
[8] Орбели И.А. Сасанидское искусство // Восток. 1923. Том 4. С. 147.
[10] Тревер К.В. Отражение в искусстве дуалистической концепции зороастризма // Труды Отдела Востока. Государственный Эрмитаж. Л, 1939. Том I. С. 243-254; Тревер К.В. Сэнмурв-Паскудж. Собака-птица. Государственный Эрмитаж. Л., 1937. 73 с.; Тревер К.В. Новые сасанидские блюда Эрмитажа. М.; Л., 1937. 41 с.
[11] Тревер К.В. Художественное значение сасанидских монет // Труды Отдела Востока. Государственный Эрмитаж. Л., 1939. Том I. С. 255-285.
[12] Орбели И.А. Мусульманские изразцы. Очерк. Государственный Эрмитаж. Петербург, 1923. 27 с. (переизд.: Орбели И.А. Избранные труды. Ереван, 1963. С. 252-268); Орбели И.А. Мусульманский Восток. К выставке «Галереи Мусульманского Востока», открытой 20/XI 1925 г. Государственный Эрмитаж. Л., 1925. 10 с.
[13] Орбели И.А. Мусульманский Восток... С. 3-4.
[14] Орбели И.А. Мусульманские изразцы... С. 9.
[15] Якубовский А.Я. Самарканд при Тимуре и Тимуридах. Государственный Эрмитаж. Л., 1933. 68 с.
[16] Якубовский А.Я. Мастера Ирана в Средней Азии при Тимуре // III Международный конгресс по Иранскому искусству и археологии. Доклады. Ленинград, сентябрь 1935 г. М.;Л., 1939. С. 277-285.
[17] Орбели И.А. Проблемы Сельджукского искусства. Краткое изложение доклада // III Международный конгресс по Иранскому искусству и археологии. Доклады. Ленинград, сентябрь 1935 г. М.; Л., 1939. С. 150-151.
[18] Орбели И. А О классовых корнях некоторых традиций исторической науки // Сообщения ГАИМК. 1931. №1. С. 13-17.
[19] Матье М.Э. Древнеегипетские мотивы на тканях Византийского Египта // Труды Отдела Востока. Государственный Эрмитаж. Л., 1940. Том III. С. 117-147.
[20] Орбели И.А. Албанские рельефы и бронзовые котлы XII-XIII вв. // Памятники эпохи Руставели. Государственный Эрмитаж. Л., 1938. С. 301-326 (переизд.: Орбели И.А. Избранные труды. Ереван, 1963. С. 347-361).
[21] Дьяконов M.M. Бронзовый водолей 1206 г. н.э. // III Международный конгресс по Иранскому искусству и археологии. Доклады. Ленинград, сентябрь 1935 г. М.; Л., 1939. С. 45-52; Дьяконов М.М. Ширванский водолей 1206 г. // Памятники эпохи Руставели. Государственный Эрмитаж. Л., 1938. С. 247-254.
[22] Измайлова Т.А. Архитектуные фрагменты из Анберда // Труды Отдела Востока.
(281/282)
Государственный Эрмитаж. Л., 1939. Том I. С. 295-316. [В 1958 г. была опубликована статья Т.А. Измайловой «Декоративное убранство двух анийских памятников начала XIII века» (Труды Государственного Эрмитажа. Л., 1958. Том II. С. 159-166)]
[23] В сборнике «Памятники эпохи Руставели» И.А. Орбели, кроме Введения, принадлежат шесть статей: с. 139-158, 159-170, 275-282, 283-292, 293-300, 301-326.
[24] Кверфельд Э.К. Предмет в китайском искусстве. Государственный Эрмитаж. Л., 1937. 36 с.
[25] Кверфельд Э.К. Черты реализма в китайском искусстве. Л., 1937. 29 с.
[26] Легран Б.В. Социалистическая реконструкция Эрмитажа. Государственный Эрмитаж. Л., 1934. С. 46.
[27] Выставка портрета. Л., 1937. Вып. 1.
[28] Борисов А.Я. К истолкованию изображений на Биянайманских оссуариях // Труды Отдела Востока. Государственный Эрмитаж. Л., 1940. Том II. С. 25-50.
[29] Легран Б.В. Социалистическая реконструкция Эрмитажа... С. 46.
[а] Айналов Дмитрий Васильевич (1862-1939), историк искусства, член-корр. АН СССР. Окончил историко-филологический факультет Новороссийского университета. Профессор Казанского, Петербургского и Московского университетов. С 1902 г. член Московского Археологического общества.
[b] Марр Николай Яковлевич (1864-1934), филолог, археолог, востоковед, академик. Окончил факультет восточных языков Петербургского университета в 1888 г. Декан факультета восточных языков Петербургского университета (1911-1919), создатель и директор Яфетического института (с 1921 г.), директор Публичной библиотеки (1924-1930), вице-президент АН СССР (с 1930 г.), член Совета Эрмитажа.
[с] Орбели Иосиф Абгарович (1887-1961), востоковед, академик, директор Государственного Эрмитажа. Окончил Петербургский университет по двум факультетам — историко-филологическому и восточных языков в 1911 г. В Эрмитаже работал с 1920 по 1951 г., с 1934 г. — директор Эрмитажа. Декан восточного факультета ЛГУ (1955-1960).
[d] Ольденбург Сергей Федорович (1863-1934), востоковед, академик. До 1917 г. — член Государственного Совета. В 1917 г. министр народного просвещения Временного правительства (2-го коалиционного), член партии кадетов. Ординарный академик и непременный секретарь Академии наук (1904-1929), председатель отделения этнографии Императорского Русского географического общества. В Эрмитаже работал с 1932 по 1934 г., профессор Отдела Востока. Директор Института востоковедения АН СССР (1930-1934).
[е] Бартольд Василий Владимирович (1869-1930), востоковед, историк Средней Азии, академик, член Совета Эрмитажа. Окончил факультет восточных языков Петербургского университета в 1891 г. Профессор Петербургского университета, секретарь восточного отделения Русского Археологического общества (1905-1912), заместитель председателя Коллегии востоковедов (1921-1930).
[f] Смирнов Яков Иванович (1869-1918), историк, археолог, академик. Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета в 1881 г. В Эрмитаже работал с 1897 по 1918 г. Старший хранитель Отделения Средних веков и эпохи Возрождения, член Совета Эрмитажа.
[g] Тревер Камилла Васильевна (1892-1974), историк античного искусства, доктор исторических наук, член-корр. АН СССР. Окончила Женский педагогический институт в 1912 г. и Высшие Женские (Бестужевские) курсы в 1918 г. В Эрмитаже работала с 1919 по 1960 г. Хранитель Строгановского дворца (1925-1928), старший научный сотрудник Отдела Востока.
[h] Борисов Андрей Яковлевич (1903-1942), востоковед, кандидат филологических наук. Окончил филологический факультет ЛГУ в 1929 г., в Эрмитаже работал с 1933 по 1942 г., старший научный сотрудник, профессор Отдела Востока.
(282/283)
[j] Якубовский Александр Юрьевич (1886-1953), востоковед, археолог, доктор исторических наук, профессор, член-корр. АН СССР. В 1913 г. окончил историко-филологический, а в 1924 г. — восточный факультет Петербургского — Петроградского университета. В Эрмитаже работал с 1928 по 1953 г., с 1946 г. заведующий Отделением Средней Азии Отдела Востока. Научный сотрудник, заведующий Сектором Средней Азии и Кавказа ГАИМК (1925-1953).
[i] Матье Милица Эдвиновна (1899-1966), египтолог, доктор исторических наук, профессор. Окончила факультет общественных наук Петроградского университета в 1922 г. В Эрмитаже работала с 1921 по 1965 г. Заведующая Отделом Востока.
[k] Ляпунова Ксения Сергеевна (1895-1942), историк искусства. Окончила факультет общественных наук Петроградского университета по специальности лингвист в 1924 г. В Эрмитаже работала с 1920 по 1942 г. Старший научный сотрудник Отдела Востока, сотрудник ГАИМК с 1920 г.
[l] Дьяконов Михаил Михайлович (1907-1954), востоковед, доктор исторических наук. Учился во Фредерицианском университете (г. Осло, Норвегия) в 1924-1926 гг., в 1930 г. окончил историко-лингвистический факультет ЛГУ. В Эрмитаже работал в 1931-1941,1945-1949 гг., старший научный сотрудник Отдела Востока с 1945 г.
[m] Измайлова Татьяна Алексеевна (1907-1989), востоковед. В Эрмитаже работала с 1930 по 1989 г. Заведующая Сектором Средней Азии и Кавказа Отдела Востока.
[n] Вальдгауер Оскар Фердинандович (1883-1935), историк античного искусства. Окончил Мюнхенский университет со степенью доктора философии в 1903 г. В Эрмитаже работал с 1904 по 1935 г. Заведующий Отделом Античного мира.
[o] Кверфельд Эрнст Конрадович (1877-1949), художник, профессор, доктор искусствоведения. Окончил Центральное училище технического рисования барона Штиглица в 1900 г., где затем в 1907-1924 гг. был хранителем и директором музея. В Эрмитаже работал с 1924 по 1949 г. Заведующий Отделением искусства Дальнего Востока, в 1945-1949 гг. — главный хранитель Эрмитажа.
[p] Кречетова Марианна Николаевна (1903-1965), историк искусства, кандидат исторических наук. Окончила факультет изобразительного искусства Высших Государственных курсов искусствоведения при ГИИИ в 1930 г. В Эрмитаже работала с 1929 по 1965 г. С 1955 г. главный хранитель Отдела Востока.
[q] Легран Борис Васильевич (1884-1935), крупный военный и политический деятель, генеральный консул в Китае с 1926 по 1927 г., директор Эрмитажа с 1930 по 1934 г.
[r] Флиттнер Наталья Давыдовна (1879-1957), востоковед, археолог, доктор исторических наук, профессор. Окончила Высшие Женские Бестужевские курсы в 1904 г. и историко-филологический факультет Петербургского университета в 1913 г. В Эрмитаже работала с 1919 по 1950 г. Старший научный сотрудник Отдела Востока.
[s] Пиотровский Борис Борисович (1908-1990), востоковед, археолог, доктор исторических наук, действительный член Академии наук СССР. Окончил историко-лингвистический факультет ЛГУ в 1930 г. Сотрудник ГАИМ (1929-1964). В Эрмитаже работал с 1931 по 1990 г. Старший научный сотрудник с 1934 г., заведующий Отделом Востока (1941-1942), директор (1964-1990).
[t] Покровский Михаил Николаевич (1868-1932), историк, Председатель Государственного Учёного Совета, заместитель Наркома Просвещения.
|